Текст книги "С привкусом кофе (СИ)"

Автор книги: Немая реальность

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

– Какие планы на вечер? – этим завуалированным вопросом пытаюсь выяснить, с кем же останется Эмили, если Элиот будет со мной.

– У нас небольшой семейный ужин, – она пожимает плечами, произнося это с беззаботностью в голосе. Значит, Эмили будет с родителями. Элиот не приглашён на семейный ужин?

– Хорошо, – я киваю и отворачиваюсь. В это время Бодвар проходит в коридоре между партами и здоровается с учениками.

– Ева, – он задерживается возле моей парты, и я нехотя поднимаю глаза. – Мне нужно поговорить с тобой после урока.

Я отвечаю кивком, говоря, что задержусь, и делаю вид, что мне чрезвычайно интересна обложка учебника по истории. Бодвар тоже кивает, как бы соглашаясь со мной, и возвращается к учительскому столу.

Остаток урока проходит в тумане: пару раз мы с Эмили шёпотом недолго обсуждаем какую-то ерунду, но быстро возвращаемся к молчанию после многозначительного взгляда Бодвара. Всё это время я раздумываю о теме разговора с Бодваром, но одна мысль ускользает, перетекая в другую. Я предполагаю, что это может коснуться Эмили, а в другую минуту думаю, что он хочет спросить о Шистаде. К концу занятия мои губы пульсируют от частых укусов, а внутренняя сторона щеки приобретает характерный металлический вкус. Я остаюсь на своём месте, пока ученики собирают вещи и поспешно покидают класс. Эмили задерживается, вопросительно глядя на меня, и я качаю головой, давая понять, что позже все объясню.

Опустошённый кабинет кажется чересчур тихим, несмотря на то, что сюда просачивается привычный гул школьных коридоров. Бодвар присаживается на место за учительским столом и взглядом намекает подойти ближе. Мои ладони неожиданно потеют, и возвращается головная боль. Желудок сводит лёгким приступом тошноты, хотя причин для волнения нет. Изведённая догадками, я встаю у парты в первом ряду прямо напротив Бодвара и поневоле крепче прижимаю к себе рюкзак, служащий своеобразной защитой, хотя вряд ли она требуется.

– Я хотел поговорить, – произносит Бодвар, подняв на меня серые глаза.

Вблизи он кажется холодно-отталкивающим, хотя издалека выглядит безобидно. Такой контраст на секунду поражает: раньше я не задумывалась об этом, хотя мне не впервой оказываться рядом с историком на расстоянии метра. Я стараюсь не разглядывать мужчину, но и не отвожу взгляд, лишь бросая взор на чёрные, слегка вьющиеся волосы и бледную кожу. Сегодня на нём серая рубашка в мелкую клетку, воротник застегнут на все пуговицы, галстук отсутствует.

– О чём? – несмотря на волнение, мой голос звучит почти безразлично, и я хвалю себя за внешнее спокойствие. Внимательный взгляд серых глаз на мгновение смягчается, и я вспоминаю, что это всего лишь мой учитель – ему нет резона вредить мне.

– О твоём тесте, – говорит Бодвар.

Я чувствую облегчение вперемешку с сомнением. Значит, дело не в Эмили и даже не в Шистаде. Всего лишь дурацкий тест.

– Что с ним? – спрашиваю я, надеясь, что не звучу слишком уж расслабленно, хотя на деле все напряжённые мышцы мгновенно превращаются в желе от осознания того, что я сорок минут непрерывно придумывала проблемы на собственную голову. Похоже, пора перестать искать подвох там, где его нет.

– Твой результат, – вкрадчиво начинает учитель, и я понимаю, что он тщательно подбирает слова, – он немного хуже, чем я ожидал.

Я неосознанно прикусываю губу. Нет ничего удивительного в том, что я справилась плохо. Или не справилась вообще. В этот день волнение и паника разъедали мозг настолько, что невозможно было сосредоточиться, поэтому провал не стал сюрпризом.

– Я понимаю, что после каникул сложно сосредоточиться, – явно со знанием дела говорит Бодвар, – особенно когда в твоей жизни происходит столько всего. Но я бы хотел, чтобы ты сделала акцент на учёбе. Понимаешь, учёба поможет тебе в дальнейшем, а вот сомнительные отношения навряд ли.

Я замираю и, кажется, перестаю дышать.

– Что Вы имеете в виду под сомнительными отношениями? – голос невольно дрожит, хотя я приказываю себе не реагировать.

– Думаю, ты понимаешь, о чём я, – заверяет преподаватель, и на его губах пробегает тень улыбки. – Все мы иногда связываемся с неподходящими людьми, но главное – не терять голову.

– Откуда Вы знаете, что человек мне не подходит? – почти шиплю я.

– Я и не знаю, – по-доброму говорит Бодвар, хотя теперь его слова кажутся фальшивкой. – Просто я уверен, что парень с потрёпанной репутацией, грязным прошлым и не менее грязным настоящим способен негативно повлиять на будущее перспективной ученицы, которая имеет все шансы, чтобы реализоваться в жизни, если сбросит балласт. Разве ты не согласна?

Я пару секунд молча рассматриваю лицо напротив. Злость зудит на кончиках пальцев, и я сжимаю руки в кулаки, чтобы умерить пыл.

– А какое влияние оказывает учитель на свою ученицу, если состоит с ней в отношениях? – намеренно тихо говорю я, слегка подавшись вперед.

Я вскакиваю со своего места и быстро направляюсь к двери, открываю её рывком, при этом гул из коридора становится громче на несколько децибел, хотя в ушах шумит кровь.

– Подумай о моих словах, – напоследок просит Бодвар, и, обернувшись, я вижу, что на его губах всё ещё играет знакомая улыбка.

***

После уроков мы с Эмили встречаемся у шкафчиков, собираем вещи и вместе выходим на улицу. На вопрос о том, зачем Бодвар оставлял меня после урока, я туманно отвечаю о плохом результате на тесте, и Эмили заверяет, что если появятся проблемы, то она поговорит с Генри. Меня передёргивает. Я отвечаю ей не слишком искренней благодарностью, но девушка то ли игнорирует, то ли не замечает этого.

У входа нас встречает Элиот. Он ничего не говорит о нашем предстоящем разговоре, из чего делаю вывод, что Эмили не должна знать. Они уходят довольно быстро: как только мы с Флоренси обнимаемся и обмениваемся словами прощания.

Значительно облегчённая сумка становится радостной новостью для больной ноги, которая за день так устала от ходьбы, хотя я и старалась больше сидеть, что я еле ковыляю до выхода с территории школы. Оказавшись на улице, я медленно осматриваюсь вокруг, хотя сама не знаю, что надеюсь найти или наоборот не найти. Пройдя несколько метров, краем глаза замечаю машину, которая едет на небольшом расстоянии достаточно медленно, чтобы поравняться со мной. Внезапная паника заставляет резко обернуться, отчего затылок пронзает боль – это всего лишь Шистад.

Заметив мой взгляд, парень опускает окно с водительской стороны и поворачивает голову в мою сторону:

– Садись.

Я закатываю глаза и устремляю взгляд вперёд.

– Прекрати, Мун, – с лёгким раздражением говорит парень, – и сядь в машину.

Я останавливаюсь и скрещиваю руки на груди. Злость на парня медленно возвращается, хотя я думала, что она окончательно иссякла.

– Нет.

– Не устраивай сцен посреди улицы, сядь в машину, и мы поговорим, – терпеливо говорит парень, но его лицо – безразличная маска.

– Нам не о чем говорить, – шиплю я, прожигая переносицу Шистада и от души надеясь, что на этом месте появится дыра.

– Хорошо, сядь в машину, и мы помолчим.

Я закатываю глаза, пытаясь при этом сдержать улыбку, которая заставляет уголки губ задрожать.

– Сделай хоть раз то, о чём я прошу, – говорит Крис немного устало, и я сдаюсь.

Пока иду до машины, придумываю несколько оправданий, начиная больной ногой и заканчивая внезапно начавшимся снегопадом.

В салоне привычно пахнет кофе и немного морозом: воздух из открытого окна проник внутрь и выветрил запах никотина. Тепло обволакивает замёрзшие пальцы, и я только сейчас осознаю, как сильно замерзла, стоя на улице. Шистад ничего не говорит, молча отъезжая от тротуара. В машине играет мелодия, но настолько тихо, что я едва могу разобрать слова. Я намеренно отворачиваюсь к окну, выражая внутренний бунт против этой поездки, но от мучительной необходимости взглянуть на Шистада сводит челюсть.

– Спасибо, – твёрдо говорит он вполголоса.

– За что? – я всё же оборачиваюсь, бросив на парня мимолетный взгляд.

– За то, что сделала, как я сказал.

***

До дома мы доезжаем в тишине. С одной стороны, я радуюсь тому, что Шистад учёл мое нежелание говорить, но, с другой стороны, обидно, что он оказался не настолько проницательным, чтобы различить в этом обиду. Возможно, Крис и сам не хочет говорить, учитывая хлопок его двери вчера ночью, но думать об этом почти физически больно. Сидя от него всего в нескольких сантиметрах, я внутренне поражаюсь, как мы могли так отдалиться всего за несколько часов, хотя на сближение ушли месяцы. Сейчас его холодное выражение лица кажется мне чем-то отталкивающим и колючим, хотя приглядевшись – я знаю – я пойму, что он лишь тщательно скрывает бушующие эмоции. Мне проще думать, что этот человек на водительском сидении – незнакомец, а не парень, который несколько раз обманул меня и продолжает это делать. Это спасает от простых истин: я не доверяю Крису, а Крис не доверяет мне, и эта недосказанность каждый раз отбрасывает нас всё дальше. Возможно, мы магниты, которые подносят друг к другу одинаковыми полюсами, и сначала кажется, что мы притягиваемся, но затем отталкиваемся с такой силой, что никогда, наверное, не сможем приблизиться больше. Когда-нибудь сила удара отобьёт желание сближаться.

Крис паркует машину на привычном месте, но не глушит мотор. Моя осмотрительность возвращается, и я поворачиваюсь к парню, всё ещё сидя на пассажирском кресле.

– Что происходит?

– Ты, кажется, хотела помолчать, – замечает Шистад, уходя от ответа.

– Что происходит? – повторяю я, наплевав на его желание уклониться.

– Ты знаешь, что происходит, – туманно отвечает парень, что ещё больше выводит из себя.

– Это не так, – злобно возражаю я. – Так что потрудись объяснить.

– Ты сама неплохо справлялась с поиском ответов, когда решила, что выйти ночью из дома – отличная идея, – потеряв на секунду самообладание, рычит Крис. Его лицо, перекошенное от гнева, поворачивается в мою сторону. Каре-зелёные глаза потемнели и искрятся раздражением.

– Прости, что мне нужно было охладить пыл после того, как ты решил улизнуть за очередной дозой, – яростно выпаливаю я.

Крис издаёт громкий смешок, и желание ударить становится непреодолимым – мой кулак быстро врезается в его плечо.

– Не знаю, чему мне больше удивляться: твоей неспособности довериться мне или желанию подвергать свою жизнь угрозе, раз уж я решил подвергнуть свою.

– С чего бы мне тебе доверять? – проигнорировав вторую часть реплики, со злобной насмешкой спрашиваю я.

– Почему нет? – пожимает плечами Шистад, пытаясь перевести всё в шутку, но это ещё больше распаляет мой гнев.

– Почему ты не доверяешь мне? – задаю встречный вопрос, при этом вскидываю брови и сжимаю челюсти.

– Ты не заслужила моего доверия, – просто отвечает парень. – Как я могу доверять человеку, который ставит под угрозу свою жизнь из-за капризов?

Его слова неприятно задевают что-то в солнечном сплетении.

– А как я могу доверять человеку, который постоянно врёт? – яростно выплевываю я, и мой голос дрожит, а глаза начинает щипать от слёз.

– Вероятно, никак, – Шистад безразлично пожимает плечами, и я отворачиваюсь, чтобы не показывать слёзы.

– Раз уж мы выясняли, что не можем доверять друг другу, – поборов всхлип, произношу я, – то мне стоит уйти.

– Стоит, – соглашается Крис.

Я вылезаю из машины.

***

В начале четвёртого кто-то стучит в дверь. В это время я сижу в гостиной на полу в окружении учебников и пытаюсь сосредоточиться на уроках, но на деле пялюсь в раскрытые книги невидящим взглядом около получаса. Внезапный шум возвращает сознание в тело, и я, подскочив, иду в прихожую. На пороге стоит Элиот. Он тут же проскальзывает в дом и стряхивает с кудряшек хлопья снега.

– Могла бы и поинтересоваться, кто там, – замечает он, пока снимает ботинки. – Вдруг я маньяк.

– Хорошо, что ты не маньяк, – хмыкаю я и прохожу вглубь дома. Флоренси следует за мной.

Я возвращаюсь в гостиную и присаживаюсь на оставленное место, Элиот по-хозяйски плюхается на диван, крестик в ухе при этом подпрыгивает. Немного подумав, складываю книги и оставляю их на обеденном столе.

– Хочешь кофе? – предлагаю из вежливости, и парень кивает с кривоватой усмешкой. Его щёки и нос немного покраснели от мороза, видимо, Флоренси шёл пешком до дома.

– Лучше чай, – говорит он, и я киваю, удаляясь на кухню.

Мне нужно немного времени, чтобы настроиться на разговор, о чём бы он не был. Видимо, Элиот понимает моё стремление побыть в одиночестве, поэтому остаётся в гостиной и терпеливо дожидается, когда я приду. Чайник закипает быстро, но этого времени оказывается достаточно.

– Можем выпить чай здесь, – предлагаю я, указав на обеденный стол. Элиот оглядывается на меня в проём и поднимается с дивана:

– Лучше на кухне.

Парень присаживается за барную стойку на то место, которое обычно занимаю я, и скользит взглядом по моим рукам, наблюдая за приготовлением чая.

– Хочешь чёрный или зелёный? – интересуюсь я, пока закидываю заварку «Апельсинового рая» в свою кружку.

– Зелёный.

– Он с апельсином, – поясняю, и Элиот кивает, соглашаясь. – Сахар?

– Полторы ложки.

Я добавляю в каждую кружку по полторы ложки и медленно размешиваю кипящую жидкость. Шистад никогда не пьет чай: он обожает терпкий привкус чёрного кофе. Однажды он отхлебнул «Апельсинового рая» и сказал, что это самая отвратительно-приторная смесь, которую он пил. Мне стало немного обидно за ставший родным чай, но я промолчала.

Аромат, исходящий от напитков, возвращает меня в реальность. Оглянувшись на Элиота, я вижу, что он изучает интерьер кухни, хотя не раз был в этом доме. Я ставлю перед парнем дымящийся чай и сама сажусь напротив, туда, где обычно сидит Крис. Такая перестановка кажется мне странной, но не в плохом смысле.

Некоторое время мы молчим, наслаждаясь горячим «Апельсиновым раем». На удивление, я не чувствую неловкости из-за сквозящей тишины, ведь она кажется чем-то обыкновенным, будто тишина между старыми друзьями, хотя мне сложно назвать Элиота даже приятелем. От него исходит аура беззаботности, хотя я знаю, что он может быть серьёзным и даже жестоким. Мне нравится, что Элиот, несмотря на мрачность окружающего мира, являет собой некий свет. Совсем как Эмили. Возможно, у них это семейная черта.

Когда чай становится чуть тёплым, почти холодным, лицо парня приобретает более серьёзное выражение. Он поднимает на меня глаза и пару секунд рассматривает, будто подготавливая нас обоих к разговору.

– Так о чём ты хотел поговорить? – подталкиваю я, давая понять, что мы можем начать.

– Думаю, ты догадываешься, – вступает парень. – И первоначально хочу сказать, что я буду говорить не от лица Шистада. Пусть этот ублюдок говорит сам за себя, – его слова кажутся грубыми, но в тоне сквозит приятельская насмешка. – Ты близкая подруга Эмили, поэтому я обязан приглядывать за тобой. Шистад сказал, что ты знаешь немного о том, что происходит, но Эмили – нет.

Я киваю, соглашаясь с его словами, но тут же вспоминаю о догадках подруги насчёт странного поведения брата. Мысленно делаю пометку сказать ему об этом, но сейчас не хочу перебивать.

– Вчера ты, как я заметил, встретилась с нашим знакомым, – продолжает он, – и, опережая вопрос, да, Шистад тоже знает. Я бы предположил, что ты просто ушиблась, когда задела тумбочку или что-то вроде этого, но, как видишь, здесь двое пострадавших, – скосив взгляд на ссадину, поясняет парень. – Всё это не шутки. Ты должна быть осторожной, учитывая, что ты в курсе некоторых событий. Я могу уберечь Эмили в её неведении, но по твоему лицу видно, что ты хочешь докопаться до истины. Ничем хорошим это не кончится, по моему мнению. Но я знаю, что тебе плевать на моё мнение и на мнение Шистада тоже, хотя он и старательно делает вид, что это его не задевает.

Он замолкает на несколько мгновений, давая обдумать сказанное. Я тщательно перевариваю информацию.

– Мне нужно, чтобы ты была осторожна, и в случае чего не тащила Эмили на дно, – я тут же киваю, соглашаясь с ним. Элиот прав: никто из нас не должен тянуть Эмили в эту пучину, хотя я и оказалась в ней уже по локоть. – Вопросы?

– Вообще-то, да. Но скорее ответы. Эмили заметила твоё странное поведение, – сообщаю я, – и она знает, что за ней кто-то следит.

Элиот задумчиво кивает и отводит взгляд, размышляя над моими словами. На некоторое время мы замолкаем, обдумывая всё сказанное. На улице уже стемнело, и Элиот включает свет, чтобы мы не сидели в темноте. Через пару часов должна вернуться мать, Шистада ещё нет.

– Вы же достали деньги? – наконец спрашиваю я, озвучивая только что возникший вопрос.

– Да. Деньги не проблема, – отрешённо отвечает Элиот. Его взгляд устремлён в пол, крестик в ухе замер будто в безмолвном ожидании.

– Тогда это закончится сегодня? Крис же поехал отдать деньги, – я стараюсь не звучать слишком отчаянно, но слепая надежда всё равно проскальзывает в голосе.

– Дело не в деньгах, – отрицательно качает головой Флоренси. – Они ненавидят тех, кто ворует.

– Вы украли наркотики? – с ужасом выдыхаю я.

– Не мы. Крис.

***

Элиот уезжает в половине седьмого, чтобы не столкнуться с матерью в дверях. Я гашу свет на кухне и в коридоре и спускаюсь в свою спальню, чтобы немного подумать. Шистада ещё нет, и это наводит на мрачные мысли, которые никак не удается отогнать. Звонить или писать ему нерезонно, поэтому мне остаётся только ждать.

Время тянется нарочито медленно, будто стекающий с ложки густой мёд. Через неопределённое количество минут хлопает дверь – Элиза вернулась с работы. Я закрываю дверь комнаты и выключаю свет, затем ложусь на кровать. Спать не хочется, но уставшая нога ноет, в затылке снова собирается пульсирующая боль. Телу определённо нужна передышка, поэтому позволяю себе расслабиться, лёжа на мягком покрывале. Тоффи мирно посапывает на своём месте, но я знаю, что как только он проснется, то попросится на улицу. Выгуливать собаку на мамином газоне, пока она дома, – плохая идея, поэтому придётся выйти за забор. Вчерашняя такая вылазка закончилась плачевно, но мне не хочется думать об её повторении.

Ещё через время я улавливаю голоса на кухне – приглушённый разговор Томаса и Элизы едва доносится до спальни. Я мучительно гадаю, вернулся ли Крис. Мать не спускалась ко мне, хотя я могу с точностью сказать, что отсутствие ужина вызывало недовольную гримасу на её лице. Мне, впрочем, всё равно.

Я переворачиваюсь на другой бок и в темноте нахожу дверь взглядом, раздумывая, стоит ли подняться, чтобы выяснить, дома Крис или нет. Идея оказывается никудышной, поэтому продолжаю пялиться в закрытый проход, пока глаза не начинают слезиться из-за отсутствия моргания. Спустя пару минут я слышу шаги на лестнице. По звуку сложно определить, кому они принадлежат, но, если рассуждать логически, Элизе.

Тоффи просыпается от шума и вскакивает со своего места, заняв позицию у входа. Дверь открывается без предварительного стука, и комнату затапливает жёлтый свет, льющийся из коридора. Я закрываю глаза, ощутив резкую боль, и, прищурившись, снова открываю. В мужском силуэте без труда узнаю Криса.

Я присаживаюсь на кровати и всё ещё щурюсь, привыкая к яркости.

– Хочешь погулять после ужина с Тоффи? – спрашивает Крис шёпотом. Видимо, он думает, что я спала.

– Хорошо, – соглашаюсь я. Шистад закрывает дверь.

***

Ужин я предпочитаю провести в комнате, стащив со стойки на кухне немного салата. Мать при этом недовольно поджимает губы, но молчит. Возможно, она опасается вспышки, которая должна случиться после нашего разговора, или у неё просто нет настроения пререкаться. В любом случае, я сижу на кровати и грызу кусочек огурца, при этом смотрю в форточку наружу. Опять начался снегопад, и я думаю, сколько ещё выпадет снега в этом году. Сейчас середина декабря, впереди ещё два с половиной месяца зимы, а снегоуборочные машины уже вовсю орудуют на дорогах. Я не люблю зиму и холод, и обычно все три месяца для меня тянутся бесконечно долго, несмотря на рождественские праздники и выходные.

Откладываю тарелку, так и не доев – аппетита совсем нет, – но это нестрашно. Встаю с кровати и подхожу к шкафу, чтобы переодеться для вечерней прогулки. Поверх майки надеваю толстовку без капюшона, затем штаны, две пары носков, волосы собираю в низкий хвост, чтобы можно было натянуть шапку.

Тоффи, заметив мои сборы, встрепенулся и уже стоит у лестницы, дожидаясь меня. Я не уверена, что Крис закончил с ужином, но, если что, могу подождать на кухне. По правде, отчасти я рада, что он сам предложил прогуляться и мне не пришлось его уговаривать, как бы мне не хотелось признавать, что одной сейчас действительно небезопасно. Видимо, слова Элиота всё же задели меня, хотя я и не восприняла их как новость.

К счастью, Шистад уже сам сидит за барной стойкой и ждёт меня. На нем чёрное худи и джинсы, волосы слегка взъерошены, брови сдвинуты в мыслительном процессе. Прохожу на кухню и ставлю наполовину пустую тарелку в раковину к другой посуде. Звук получается немного громче, чем я рассчитывала, и Шистад мгновенно поворачивается, отлепляя взгляд от столешницы. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу под его внимательным взором, хотя это сложно назвать волнением, скорее, моя обыкновенная нервозность. Мы с Шистадом в ссоре, и исход нашей прогулки остаётся загадкой, оттого между нами и сквозит неловкость, которую я пока не могу преодолеть. Не под пристальным взглядом потемневших радужек.

– Идём, – произносит он ровным тоном, и его фигура скрывается в коридоре. Тоффи бежит за парнем.

Мне нужна пара мгновений, чтобы собраться с мыслями и вспомнить, что я зла на парня. Это придаёт уверенности, и я быстро иду в прихожую. Шистад достаточно быстр: пока я надеваю куртку и ботинки, он уже стоит, собранный, и дожидается, пока я закончу копаться. Парень уже прицепил поводок к ошейнику Тоффи, и тот нетерпеливо лает на дверь.

Мороз ударяет в лицо колючими иголками. Я и не знала, что здесь так холодно. Я быстро прячу подбородок и губы в ворот своей куртки: это спасает от ветра и необходимости говорить. Краем глаза вижу, что Шистад прячет руки в карманы вместе с поводком. О том, что это моя собака, решаю умолчать. Мне не хочется первой начинать разговор, отчасти потому, что не знаю, что сказать. Отчасти потому, что я действительно зла на парня. Пропасть между нами ощущается так остро, что я чувствую это холодное лезвие, хотя мы идём на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Из куртки Шистад вынимает пачку сигарет и закуривает. Серебристый дым вырывается из его рта, застывая в воздухе. Сегодня с фонарями всё в порядке: они горят привычным оранжевым светом. Контраст со вчерашней прогулкой поразителен. В воздухе пахнет морозом и сигаретами.

Я стараюсь не смотреть на парня, но всё равно украдкой бросаю взгляды на его равнодушное лицо. Безразличие парня выводит из себя. Будто ничего между нами не было! И, хотя мы решили ещё днем, что не доверяем друг другу, в глубине души я хочу исправить это. Шистада же, кажется, устраивает такое положение дел.

– Если хочешь что-то сказать, говори, – произносит он, поймав мой очередной косой взгляд. Он уже выкурил сигарету и забросил бычок в ближайший сугроб, руки снова спрятал в карманах.

Раздражение поднимается откуда-то из низа живота и нагревает кончики пальцев.

– А может ты что-нибудь скажешь? – произношу я грубее, чем рассчитывала, но он заслужил.

– На улице жутко холодно, – замечает парень, при этом из его рта вырывается облачко пара.

Я смотрю на Шистада с нескрываемым раздражением. Уголок его губы лезет вверх, искажая рот в насмешливой гримасе.

– Это всё? – вкрадчиво интересуюсь я.

– Извини, не знаю, о чём принято говорить на прогулках с дамами, – усмехаясь, отвечает Крис. – Отец учил меня этикету, но я всегда был плохим мальчиком.

– Ты имеешь в виду отвратительным? – невинно произношу я, и Шистад согласно кивает в ответ.

– Тебе решать, насколько я отвратительный.

– Это ещё почему? – не совсем понимаю его намёк.

– Ну, ты же трахалась со мной, – он пожимает плечами и останавливается, пока Тоффи отбегает в сторону, чтобы пометить забор.

– А ты добрый, только когда трахаешься, – отвечаю я, и в голосе сквозит чуть больше обиды, чем я хотела бы показать.

На самом деле, его слова задевают что-то в районе солнечного сплетения, и я жалею, что вообще поддержала разговор. Мне хочется, чтобы Шистад замолчал и больше никогда не произносил ничего, потому что его язык может делать лишь две вещи: причинять боль и умопомрачительно целовать.

– Я бы помыл твой рот с мылом, но вряд ли это поможет, – замечает он, на что громко фыркаю и отворачиваюсь.

Тонкая ткань штанов примерзает к ногам, и я чувствую, как мурашки бегут по телу. Крис догоняет меня в два шага и неожиданно хватает за руку. Я хмурюсь и выдёргиваю ладонь. Что за внезапные порывы?

– Ты могла бы сегодня переночевать у меня, – говорит он просто, на что издаю смешок.

– М-м, нет, пожалуй, откажусь.

– Как хочешь, – Крис отходит, и моя ладонь тоскует по ощущению его прохладной кожи на моей.

Я не эксперт в отношениях, но Шистад ведёт себя отвратительно. Я прекрасно это осознаю, но разве я могу руководствоваться рассудком, когда весь мой организм подчинён велению неконтролируемых чувств? Где-то на задворках моего сознания возникает мысль о том, что я в некоторой степени зависима от парня. И, хотя эти эмоциональные качели изводят тело и душу, я продолжаю на них качаться, пока не стошнит.

– Просто… – начинаю я, открыв рот, и холодный воздух тут же касается языка. Шистад останавливается и корпусом поворачивается ко мне. Тень веселья пропадает с его лица. – Я так не могу. Вся эта неопределённость, подозрения и опасность высасывают силы. Это нужно прекратить, но я не могу контролировать себя, пока ты не начнешь контролировать себя. Я пытаюсь верить тебе, но ты постоянно обманываешь и уходишь. Пару дней назад ты сказал, что постараешься, ты обещал мне, а теперь снова бросаешься в омут с головой. Я не говорю, что всё должно быть легко, но ты же намеренно всё усложняешь. Нужно что-то решить.

– Прямо сейчас? – уточняет парень, и меня немного злит тот факт, что он проигнорировал большую часть сказанного.

– Прямо сейчас, – утвердительно киваю я.

– Мы уже решили, что не доверяем друг другу. Разве этого недостаточно? – спрашивает Шистад.

– Значит, недостаточно, раз ты всё равно пытаешься затащить меня в постель, – раздражённо поясняю я.

Он замолкает на пару мгновений и кивает каким-то своим мыслям.

– Я не могу ничего обещать, – наконец произносит парень, но я уже слышала это, – возможно, я бы хотел, но не могу. Ты не хочешь, чтобы я лгал, а я не могу не лгать. Ты ждёшь от меня чего-то, но я не могу этого дать. Я бессилен в отношении тебя, и мне жаль, что я втянул тебя в это. Но мы можем просто плыть по течению?

Я знаю уже сейчас, но это изведёт меня, опустошит и высосет все силы. Я знаю, что в конце останусь ни с чем, у разбитого корыта, но всё равно говорю:

– Можем.

Комментарий к Глава 24

Мы с моей бетой зашипперили Еву и Элиота, и что теперь???

Пы.сы. ваши отзывы мотивируют писать, поэтому оставьте пару слов ниже

========== Chris ==========

Я медленно отодвигаюсь от горячего тела девушки и высовываю руку, прижатую к её талии под футболкой, затем выпутываюсь из переплетения ног и откидываюсь на спину. В комнате темно, и единственным источником света служит лампа, озаряющая часть пола и кровать с левой стороны. Рот Евы приоткрыт, поэтому тоненькая слюна скатывается по щеке и пятном остаётся на подушке, пропитывая светлую ткань. На секунду эта картина кажется мне довольно милой, но я отворачиваюсь и откидываю одеяло. В комнате холодно, и спина покрывается гусиной кожей, смешиваясь с липкой испариной. Я чувствую себя уставшим и невыспавшимся, шея и грудь покрыты потом, волосы взмокли. Опускаю голые ступни на пол – ноги пронзает льдом. Руки слегка подрагивают, голова кружится, отчего в глазах темнеет на несколько секунд, но я всё равно встаю, упершись ладонью в стену. Я двигаюсь почти на ощупь, добираясь до прохода, затем приоткрываю дверь, впуская полоску света в комнату, и быстро оглядываюсь на Еву: она перекатилась на мою сторону кровати, из-под одеяла торчит голая пятка, волосы разметались по подушке и прилипли к щеке, но она всё ещё спит. Я быстро выхожу в коридор и прикрываю дверь, оставив небольшую щёлку, чтобы оставаться бесшумным.

В доме царит молчаливое спокойствие: ещё слишком рано для утренней суматохи. Я прохожу в ванную, стягиваю мокрую от пота футболку и откидываю её на стиральную машинку. В отражении вижу привычный образ: красные белки и слегка расширенные зрачки, тёмные синяки под глазами, заострённые скулы и потрескавшиеся, подрагивающие губы. На шее пульсирует жилка, но пульс достаточно медленный, в ушах шумит кровь, и хотя головокружение становится не таким масштабным, оно всё же не проходит до конца. Пот выступает вновь, и по горлу поднимается комок, смешанный с рвотой, руки трясутся. Я поспешно опускаю их под тёплые струи воды, нагревая ледяную кожу. Умываю лицо, прикрыв глаза, и пытаюсь привести дыхание в норму, но ничего не выходит: от этого есть только одно лекарство.

Заветный пакетик прижат в небольшой щёлке между раковиной и стеной, и если не знать, что он там, то никогда не найдёшь. Я упираюсь копчиком в стиральную машинку и мутным взглядом гляжу на то самое место, пытаясь совладать с собой, но чем дольше терплю, тем хуже становится. Чувство, будто меня вот-вот вырвет, подступает к горлу, и я больше не могу терпеть, поэтому склоняюсь над унитазом. Из меня выходят жёлчь и немного воды. Вчерашний ужин оказался на этом же самом месте ещё вечером, и теперь мой желудок окончательно пуст. Мне холодно, но я чувствую, как горит кожа. Дышать становится труднее. Я пытаюсь убедить себя, что всё дело в моих мыслях, и зависимость существует лишь в моей голове, но руки дрожат с такой силой, что я не могу подняться с колен, чтобы смыть рвоту. Я начинаю глубоко дышать, наплевав на отвратительный запах, и это – как и всегда, впрочем, – спасает на несколько мгновений. Пальцы сами находят тот самый пакетик и вытаскивают, ухватившись кончиками ногтей. Порошка совсем немного, но этого хватит на две дорожки. Я ещё раз проверяю, закрыта ли дверь: паранойя уже давно стала моим близким другом, – затем возвращаюсь к раковине и хватаюсь за края упаковки. Мокрые пальцы соскальзывают, и открыть пакетик сложнее, когда покрытые потом ладони дрожат. Я прикусываю губу и почти не чувствую привкуса крови, сфокусировавшись на небольшом количестве белого порошка. Схема простая: открыть, высыпать, разровнять, вдохнуть. После этого всегда приходит облегчение, которое я могу назвать почти жизнью. Кайф, который я получал, давно сошёл на нет и оставил после себя лишь разрушительную потребность, и сейчас в голове пульсирует одна мысль: не употреблять – значит не жить. Я ненавижу собственную слабость, ненавижу эту зависимость, ненавижу никчёмное существование, но без всего этого уже не знаю, кто я. Момент, когда вещество проникает в организм и разгоняет кровь по венам, я называю озарением. Это как воскреснуть после смерти, как вдохнуть через нос полной грудью после продолжительного насморка. Это чувство не похоже на сладостное томление; оно на вкус как горькая настойка, после которой ты знаешь, что температура спадёт и лихорадка наконец пройдет.