Текст книги "С привкусом кофе (СИ)"

Автор книги: Немая реальность

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 44 страниц)

Я делаю ещё один согревающий глоток «Апельсинового рая» и думаю о том, что всё-таки скучала по этому вкусу все те дни на Сицилии. Мои руки на фоне белой столешницы стойки кажутся немного странными, но я рада тому факту, что немного загорела. Несмотря на все проблемы, ожидающие меня в скором времени, я чувствую спокойствие и умиротворение в эту секунду.

На улице пока не выпал снег, но из-за минусовой температуры асфальт покрылся льдом, поэтому вчера я снова подвернула едва зажившую ногу. Неосознанно глажу больную лодыжку, но глаза бегают вдоль стен. Я думаю о том, что через несколько часов поеду в приют и заберу обратно Тоффи, по которому успела соскучиться. Если честно, вчера по приезду я ожидала увидеть собаку в своей комнате, хотя это и невозможно, ведь я собственноручно передала любимца в питомник на время отпуска.

Но, конечно, главная мысль в моей голове – это скорая встреча с отцом. Я представляю, как мы увидимся где-то в кафе, выпьем чего-нибудь согревающего, а потом погуляем по людным улицам Осло. Мы с отцом никогда не расставались на такой длительный срок, поэтому день, когда он приедет, является настолько значимым. Это будет мой глоток свежего воздуха, который придаст сил, чтобы я снова могла вернуться в дом матери и продержаться ещё несколько месяцев. Хотя, конечно, в глубине души я надеюсь, что папа приехал, чтобы забрать меня к себе. Это глупо и наивно, но надежда умирает последней.

Пока мои мысли лениво крутятся в голове, а чашка чая согревает руки, я чувствую себя хорошо и расслабленно, а потому даже не замечаю появления ещё одного человека на кухне. Мой взгляд медленно скользит вдоль стены и упирается в слегка сутулую фигуру Шистада. Моя нога, свисающая со стула и мирно покачивающаяся в воздухе, застывает от неожиданности. Я с недоумением и нарастающим возмущением смотрю на нарушителя моего покоя; в первую очередь, внутреннего. На парне хенли чёрного цвета и серые спортивные штаны. Волосы взъерошены после сна, но лицо выглядит более чем собранным. Он выгибает бровь, уставившись на меня: видимо, тоже не ожидал увидеть. Я быстро бросаю взгляд на часы. Только половина шестого.

– Что ты здесь делаешь? – Крис первым прерывает молчание.

Я закатываю глаза в ответ на его недовольный тон и слегка приподнимаю кружку с чаем, указывая на очевидный факт. Шистад суёт руки в карманы своих штанов и, покачнувшись на пятках, выглядывает в коридор.

– Ну, конечно, тебе не спится, – раздражённо произносит он, а я прикусываю язык, запрещая себе отвечать на его грубость, вообще говорить с ним.

Ещё вчера в самолете я решила, что лучшее решение – просто не общаться с парнем, отгородиться от него. И, конечно же, я не могла не столкнуться с Шистадом в пять утра на кухне. Шистад похож на какое-то ядовитое растение: ты знаешь, что нельзя, но яркий цвет так и тянет прикоснуться.

Я показательно отворачиваюсь и, наконец, открываю свою книгу на случайной страничке. Зря говорят, что лучшая защита – это нападение. Обычно такая тактика приводит к последствиям: например, к засосам. Лучше всего игнорировать человека, хотя и не всегда получается держать язык за зубами. Крис ещё какое-то время смотрит на меня, слегка откинувшись к стене, и, видимо, о чём-то думает. Я же старательно делаю вид, что увлечена чтением, хотя на деле из-за рассеянности внимания буквы разбегаются и слова никак не желают складываться в предложения. Вероятно, мне стоит встать и уйти, просто чтобы не испытывать себя и свою выдержку на прочность, но тот факт, что Шистад встал так рано и уже оделся с какой-то целью, буквально приклеивает мою едва прикрытую футболкой задницу к стулу. Я чувствую себя неловко из-за внешнего вида, ведь на мне практически нет одежды, и я с горящими щеками надеюсь на то, что парень не заметит отсутствие лифчика. Эта деталь почему-то заставляет слабый огонек в низу живота вспыхнуть. Я делаю глоток чая, молясь, чтобы Крис, наконец, ушёл. Краем глаза замечаю, как он вытащил из кармана телефон, а потом снова выглянул в коридор.

– Долго будет длиться заседание английской королевы? – спрашивает Шистад, и я не успеваю приказать себе замолчать:

– Отвали, а? – это первое, что приходит мне на ум, и вряд ли похоже на достойный ответ, но сказанного не воротишь.

– Как грубо, – кривляется Шистад. – Что скажет твоя мама, когда узнает, как ты со мной разговариваешь?

Я возмущённо раскрываю рот:

– А что скажет твой папа?.. – я тут же замолкаю, напомнив себе о реакции Криса на реплики под отце.

Бросаю быстрый взор на парня: его напряжённое лицо повернуто в мою сторону.

– Не заговаривайся, – произносит он беззлобно. – Долго ты тут будешь?

– Это проблема? Кажется, кухня достаточно большая для двух человек, – парирую я, уже твёрдо решившая не уходить, и будь, что будет. Раздражение, граничащее со злостью, заставляет меня становится такой: грубой и упёртой, – хотя это идёт на вред мне самой.

Сложно совладать с собой, когда эмоции буквально готовы разорвать голову в клочья.

Прежде чем парень успевает съязвить в ответ, его телефон издает короткий сигнал: видимо, пришло сообщение, и вместе с этим кто-то стучит в дверь. Два глухих удара доносятся до моих ушей, и я снова вздрагиваю от неожиданности. Этот звук, кажется, раздаётся по всему дому, и, наверное, может разбудить обитателей дома даже на третьем этаже. Нахмурив брови, смотрю в коридор и уже начинаю сползать со стула, но Крис, чертыхнувшись, властным тоном приказывает:

– Сиди здесь. И тихо.

Он звучит грубо, но мне отчего-то не хочется спорить, ведь по опыту знаю, что такая реакция у Шистада неспроста. Я прикусываю губу, но киваю в ответ, мгновенно уловив напряжение парня. Он убирает телефон в карман и выпрямляется. Я, не отводя глаз, слежу за удаляющимся в коридоре разворотом его плеч. Краем уха улавливаю, как открывается входная дверь: холод с улицы тут же пробегает по полу, коснувшись моих голых ступней и вызвав легкие мурашки. Желание посмотреть, что происходит, борется с бессознательным страхом, и, когда я всё же поднимаюсь, чтобы проверить обстановку, дверь закрывается с тихим хлопком, Шистад материализуется на кухне. Я мгновенно усаживаюсь обратно на стул и пристально смотрю на парня, который что-то прячет в карман.

– Что происходит? – спрашиваю я, нахмурившись.

– Не твоё дело, – отвечает Шистад, подняв на меня взгляд. Морщины на его лице разгладились, и теперь он вновь выглядит отстранённым.

Я разглядываю парня, надеясь выведать все его секреты, а Крис проходит мне за спину и включает электрический чайник. Его спокойствие заставляет меня резко крутануться на стуле.

– Кто это был? И что он принёс?

Я неосознанно повышаю тон, пытаясь добиться ответов от парня, но тот лишь передёргивает плечами и с явным раздражением цедит:

– Во-первых, прекрати орать, а во-вторых, я уже сказал, что это не твоё дело.

Я чувствую, что и сама начинаю раздражаться, поэтому где-то в груди загорается огонёк протеста и желания докопаться до истины, которая всё время ускользает из моих рук, словно песок сквозь пальцы. То, что произошло сейчас, явно связано с теми тёмными делами, в которых замешан Шистад, и, кажется, это – мой единственный шанс всё выяснить. С одной стороны, мне и самой непонятно это желание знать, что происходит, но с другой стороны, знания – это сила, а предупреждён – значит вооружён. Несмотря на то, что я давно не видела тех мужчин, угрожающих мне и Шистаду, чувство, будто всё это не закончилось, не даёт мне спокойно ходить по улице. И это не страх за себя и уж тем более за Шистада; это естественная потребность быть осведомлённой.

Я сверлю парня испытывающим взглядом, хотя очевидно, что таким образом не смогу добиться ответов. Крис хмыкает и, оставив в покое посуду, разворачивается, чтобы уйти к себе.

– Кто это был?

Мы оба оборачиваемся – мне едва удаётся не пискнуть от испуга. Массивная фигура Томаса каким-то чудом практически бесшумно оказалась в коридоре перед кухней. Он выглядит сонным – видимо, его разбудил шум внизу, – но лицо его выражает крайнюю степень негодования, направленного на сына. Крис подходит ближе ко мне сзади, и его рука аккуратно касается моей спины. Я приоткрываю рот, чтобы шикнуть на парня, но Томас повторяет вопрос:

– Кто это был? – его голос полон неконтролируемой агрессии, и мне кажется, что если сейчас Крис ничего не скажет, то Томас просто ударит его.

Рука Шистада скользит вниз, задевая моё бедро, а затем трогает мою ладонь. На секунду мне кажется, что он хочет сжать мои пальцы, отчего дрожь пробегает по телу. Я хочу и не хочу этого одновременно, поэтому просто застываю, ожидая, что же будет происходить. Барная стойка, слава богу, скрывает наши тела, поэтому Томас не может видеть, что происходит прямо сейчас. Я прикусываю губу и жду развязки. В мою ладонь опускается маленький прямоугольный предмет. Сжав его, я понимаю, что это какой-то пакетик. Рука Криса тут же взлетает вверх – он проводит ею по волосам, приводя прическу в беспорядок.

– Ты о чём? – невозмутимо интересуется парень. В эту секунду я чётко вижу разницу между Крисом и его отцом. При первой встрече мне показалось, что они чем-то похожи друг на друга, но прямо сейчас возникает ощущение, будто они чужие, совершенно незнакомые люди. Внешнее спокойствие Криса, балансирующее на грани раздражения, кажется чем-то нереальным на фоне разгневанного лица Томаса.

– Кто приходил? – рявкает мужчина и делает несколько угрожающих шагов в сторону сына. – Что тебе принесли?

Шистад-младший цокает, выражая своё недовольство. Я неосознанно перебираю пальцами пакетик, который мне всунул Крис, и на ощупь понимаю, что это какой-то порошок. Я бросаю быстрый взгляд на предмет в собственной руке и хмурюсь, долю секунды рассматривая белые песчинки, напоминающие сахарную пудру. Сжимаю руку, скрывая содержимое, и делаю несколько шагов в сторону от парня.

– У кого-то ночные кошмары, – нагло заявляет Крис.

Я смотрю на парня, пытаясь понять, то ли это, о чём я думаю, но Шистад не обращает на меня внимание и скользит насмешливым взглядом по лицу своего отца.

– Выверни карманы! – приказывает Томас, и я перевожу глаза на него. Это слишком даже для родителей.

– Может, вызовем полицию и меня обыщут? – предлагает Крис, но всё же выступает из-за барной стойки так, чтобы мужчина смог полностью его рассмотреть. Я сильнее сжимаю пакетик в руке. Томас стремительно приближается к сыну и ощупывает его карманы. Ничего не найдя, он бросает взгляд на столешницу, а затем начинает открывать шкафчики в поисках того, что прячет Крис. Мне кажется, что моя рука наливается свинцом, призывая меня раскрыть ладонь и закричать: «Вот оно!»

Томас всё ещё судорожно обыскивает кухню, а Крис стоит, прислонившись плечом к стене, и наблюдает за происходящим. Наконец закончив свой обыск, мужчина оборачивается и смотрит на меня.

«На воре и шапка горит», – думаю я, ожидая, когда Шистад-старший попросит меня раскрыть ладонь и обнаружит чёртов пакетик.

– Извини за это, – после некоторого молчания говорит Томас, и я удивлённо приоткрываю рот.

– Я… Я… – запинаюсь, не зная, что ответить, а рука становится всё тяжелее под вниманием мужчины.

– А где мои извинения? – интересуется Крис, издав смешок. – Да, ладно, знаю: ты не умеешь принимать своих ошибок, – но ты, так и быть, прощен.

Томас стискивает челюсти и глядит на сына.

– Мы не закончили, – цедит он, а затем проходит мимо и скрывается на лестнице.

Я до боли прикусываю губу, переводя дыхание. Сердце с бешеной силой бьётся о грудь, разгоняя адреналин по венам. От напряжения у меня начинает кружиться голова, поэтому присаживаюсь обратно на стул. Мне всё ещё страшно раскрыть руку, поэтому, когда Крис протягивает ладонь, чтобы вернуть своё, я вспыхиваю.

– Ты с ума сошёл? – пищу я, понизив тон до противного шепота.

– Расслабься, всё нормально, – выдает Крис, и в этот момент я хочу его ударить так, как никогда до этого.

– Это что, наркотики? – заикнувшись, шиплю я, продолжая сжимать предмет в отяжелевшей руке. Мне хочется выбросить эту дрянь и больше никогда её не трогать, но страх, что кто-то увидит меня с какими-то сомнительными вещами, заставляет прятать порошок.

– Господи, угомонись, ладно? – Крис делает шаг навстречу и пытается успокоить меня, но мой воспалённый мозг бьёт тревогу, и я отступаю, громко ойкнув, когда ударяюсь ногой о стул. – Просто верни мне это и всё.

– Нет! – я повышаю тон и тут же оглядываюсь. – Ты употребляешь что-то?

– Боже, конечно, нет, – закатывает глаза парень, но я не верю. – Ева, просто верни!

Он хватает меня за кисть и силой разжимает мои пальцы – пакетик падает в его ладонь. Моё тело всё же реагирует на касания Криса, отзываясь мурашками по коже, но чувство неконтролируемой агрессии и страха подавляет желание коснуться парня в ответ.

– Зачем ты принёс эту дрянь сюда?

– Успокойся, ладно? – его тон утешительный, успокаивающий, но его хладнокровие только злит меня.

– Это ты успокойся! – я толкаю парня в грудь, а взгляд следит за тем, как Шистад прячет пакетик с порошком в карман спортивных штанов. – Ты совсем что ли? И давно ты употребляешь?

– Расслабься, ничего не страшного не происходит, – Крис стойко выносит мои обвинения, хотя, возможно, я просто спешу с выводами.

– Это искал Томас? Поэтому он пришел к тебе в номер тогда? Дело в том, что у тебя зависимость, да? И те парни приходили из-за наркотиков?

Я задыхаюсь от осознания того, что всё это действительно так и Крис – грёбаный наркоман. Поэтому Томас так подозрителен и зол. Крис что-то употребляет, и потому у него проблемы с теми мужчинами. А если употребляет Крис, то употребляет и Элиот, так? Значит, те травмы, полученные в аварии, совершенно неслучайны, и Элиот ввязался в какие-то опасные дела?

Мой мозг с сумасшедшей скоростью обрабатывает полученную информацию, выводы напрашиваются сами собой. Голова чуть ли не трещит по швам, пока я бросаю обвинения Крису в лицо, и по его скривившимся губам я понимаю, что это правда. Может, частичная, но правда.

– Просто угомонись, Ева, – Крис хватает меня за локти, обжигая своим теплом, и на секунду я забываю о своих мыслях и смотрю в глаза парня. Его расширенные зрачки заставляют меня отшатнуться.

– Боже, ты и сейчас под кайфом?

Я судорожно пытаюсь вырваться из его объятий, но парень качает головой, пытаясь отрицать очевидное. Я с ужасом гляжу в его ореховые радужки, превратившиеся в тонкий ободок, и прокручиваю в голове момент, когда его глаза выглядели так же. Наша прогулка по Сицилии, ночь в его номере, утро на пляже, его помощь мне у кафе и даже ссора перед моим номером.

– Даже тогда? – выдаю я с каким-то болезненным выражением лица. Сердце неприятно сжимается и замирает на миг. Кажется, что кто-то поднес раскалённую кочергу к груди и с силой вонзил в неё, только пахнет не обгоревшей кожей, а кофе. И предательством. Да, мы были пьяны, но алкоголь и наркотики – разные вещи. Я даже не была достаточно пьяна, а Крис был под кайфом. И все те разы, когда мне казалось, что… что между нами что-то есть, он был просто обдолбан. И для него это грёбаная игра.

Я с силой дёргаюсь – на этот раз Шистад отпускает меня. Он смотрит с каким-то садистским удовольствием, и я отвожу взгляд, чтобы не видеть этих расширенных зрачков.

– Да.

Это простое слово будто обжигает меня, а затем обрушивается ледяной водой. Всё внутри сжимается, застывает, превращаясь в камень, и отдаётся болью где-то в солнечном сплетении. Дыхание перехватывает, и в эту секунду я думаю: «А зачем вообще дышать?»

Я сжимаю челюсти, не позволяя себе показать свою слабость. Просто отворачиваюсь и проглатываю слезы, давящие на стенки черепной коробки. Я хочу сказать что-то столь обидное, но осознание, что Шистаду всё равно, пощёчиной возвращает меня в реальность. Вот и всё. На этом всё.

***

Я иду по улице – Тоффи бежит рядом, иногда поскальзываясь на льду. Пуховик на мне выглядит немного нелепо, превращая в неуклюжего пингвина, но зато дарит тепло. Ветер выбил волосы из-под шапки и теперь трепет их по моему лицу, поэтому в который раз раздражённо отбрасываю надоедливые пряди. Рука, держащая поводок, уже порядком замёрзла, но возвращаться домой так рано не хочу. Тоффи несколько раз гавкает на другую собаку, и я слегка дёргаю поводок, чтобы он прекратил.

Мы гуляем уже часа два по морозу: я успела два раза упасть на льду и, кажется, отморозила пальцы на правой руке, но даже при таком раскладе я рада вырваться из дома. Я ушла несколько часов назад и возвращаться не хочу. Декабрьская погода здорово холодит голову, позволяя мне абстрагироваться от ненужных мыслей.

Я рассматриваю улицы, запорошенные лёгким снежным налётом, и стараюсь не думать о том, что было несколько часов назад. С одной стороны, я хотела знать, что всё-таки происходит. С другой стороны, кто знал, что правда так ранит?

Тряхнув головой, заставляю себя отвлечься и немного ускоряю шаг вслед за бегущим впереди псом. Телефон в моём кармане издает короткий сигнал, оповещая о новом сообщении. Я надеюсь, что это написал отец или Эмили, но, к моему сожалению, это мама интересуется, когда я вернусь. Смотрю на Тоффи, раздумывая, замёрз ли пес, и прихожу к выводу, что ещё сорок минут прогулки нам не повредит, если я найду ближайшее кафе с напитками на вынос. Сворачиваю с спального района и решаю идти в центр: оттуда проще доехать до дома. Тоффи рядом со мной весело гавкает и оборачивается на меня. Соскучился. Я перекладываю поводок в другую руку, пряча отмёрзшую конечность в карман, и наслаждаюсь покалывающим теплом. Настроение ни к чёрту, но пытаюсь не нагнетать атмосферу негативными мыслями. Мне стоило бы написать Эмили и узнать, как у неё дела, но не хочется портить день подруге своим пессимизмом. Факт остаётся фактом: сейчас я не лучший собеседник и ужасный советчик, а, учитывая её проблемы, ей точно понадобится совет. Обещаю себе оповестить Флоренси о своём приезде завтра, а пока даю себе ещё немного времени для того, чтобы прийти в норму. Акклиматизация всегда оказывает на меня плохое влияние, а, учитывая проблемы, которые я сама создала, мне стоит чаще напоминать себе о необходимости быть в тонусе. И всё же во всей этой суматохе и бесконечных расстройствах я помню о встрече с отцом. Только это помогает держаться на плаву.

Через двадцать минут я уже в центре покупаю себе кружку горячего малинового чая, пока Тоффи трётся о мои ноги. Присев на заледенелую скамью, я глажу собаку, думая о том, что уже пора возвращаться. Достаю телефон и, наконец, отвечаю матери на сообщение, заранее зная, что она будет недовольна поздним сообщением. Оповещаю Элизу о том, что буду минут через тридцать, и убираю мобильник обратно в карман, предоставляя горячему бумажному стаканчику возможность согреть руки. На улице холодно и под вечер начинает валить снег, покрывая дорогу пушистым белым слоем. Я не люблю зиму за холод – мои ноги мгновенно промокают от снега, мёрзнут пальцы. Мое любимое время года – осень, когда нет назойливой жары или бесконечных минусовых температур. Но сейчас я готова признать, что зима в Осло не так уж проблематична. А белые пейзажи добавляют атмосферности горящим оранжево-жёлтым фонарям.

Чай приятно согревает пальцы, и я откровенно наслаждаюсь моментом, радуясь тому, что всё ещё могу быть счастлива даже в сложный период. Мне нравится, что среди хаоса я могу найти место и время для себя, для своих мыслей. Жаль только, что эти мысли зачастую перетекают в нечто неприятное и склизкое, в то, что я хотела бы опустить, поэтому я неизбежно возвращаюсь к раздумьям о Шистаде и о сегодняшнем открытии. Тот факт – подтверждённый Крисом! – что всё это было не более, чем его прихоть под кайфом, не должен удивлять меня и – тем более – как-то задевать, но, как говорится, сердцу не прикажешь. И этот орган кровоточит уже несколько часов. В груди что-то бьётся и отдаёт слабой болью, затягивая узел где-то в районе солнечного сплетения. Неприятные ощущения, которые никак не получается оправдать, давят на меня, вынуждая прокручивать всё произошедшее снова и снова, словно сломанную пластинку в проигрывателе. Ты думаешь, что в этот раз песня не будет заикаться или тот кусочек не окажется искажённым, но снова и снова пластинка заедает и неприятно скрипит. А, может, дело и не в пластинке вовсе, а в сломанном проигрывателе? И, возможно, я и есть этот сломанный проигрыватель.

Я со вздохом поднимаюсь со скамьи, выбрасываю пустой, уже остывший стаканчик и говорю Тоффи, что нам пора домой. Пёс, видимо, почувствовав мою тоску, ласково трётся об мои ноги и без протеста следует по знакомому маршруту. Я нарочно иду медленнее, чем обычно, игнорируя пробирающийся сквозь слои одежды холод. Оттягиваю момент прибытия домой, надеясь, что опоздала к ужину. Но как бы медленно я не шла, у нашей калитки мы с Тоффи оказываемся через полчаса, и, к своей радости, я замечаю, что машина Шистада не припаркована на обычном месте. Значит, парень куда-то уехал. Тревожная мысль, несмотря на внешнее удовлетворение данным фактом, всё-таки закрадывается ко мне в голову: а что, если он поехал куда-то за наркотиками? Или…

Обрываю поток мысли, приказав себе наплевать на парня. Прохожу к дому, отстёгиваю поводок, пропуская Тоффи домой. Несмотря на сопротивление, всё ещё думаю о Шистаде. Сознание рисует картинки, как Крис на какой-то вечеринке закидывается таблетками, курит марихуану или нюхает этот чёртов порошок. Неосознанно хмурю брови, поэтому первоначально даже не замечаю мужские ботинки, стоящие сбоку. Тревожные мысли прерываются лишь тогда, когда я захожу на кухню и встречаюсь лицом к лицу с человеком, которого никогда не ожидала увидеть на этой кухне. С отцом.

Комментарий к Глава 16.1

Будет приятно, если вы оставите пару слов внизу🥰

========== prime cause ==========

Девушка аккуратно повернулась на крутящемся стуле и посмотрела себе за спину – там в детском розовом манеже сидела девочка. Её короткие рыжие волосы, едва достигающие ушек малышки, кудрявыми прядями обрамляли лицо, а глаза были устремлены на треугольную пирамидку, которую она пыталась собрать. Ева была необычно бледным ребенком с россыпью веснушек, но это не делало ребёнка некрасивым.

«Нестандартная красота», – так говорил Марлон об их дочери.

Мысли о муже заставили девушку поднять глаза на часы, висящие на стене. Время едва близилось к пяти, и Элизе предстояло ещё полчаса работы. Она вновь вернулась за свой компьютер и углубилась в изучение документов. К огромному удовольствию матери, Ева была достаточно тихим ребенком. Она могла несколько часов сидеть в своём мягком манеже и играть с разбросанными игрушками. Элизе нравилось, что дочь не мешает ей заниматься делами, и это позволило ей не только вернуться к работе в скором времени после рождения малышки, но и не тратить целое состояние на таблетки от головной боли.

Девушка всегда любила свою работу, хотя сейчас – с трёхлетним ребенком на руках – она и не могла путешествовать и в полной мере выполнять свои обязанности, её радовал тот факт, что она не стала одной из тех сумасшедших мамаш, посвящающих всё время и внимание новорожденному чаду. Зато такое случилось с её мужем.

Полтора часа пролетели довольно быстро, и Элиза удивилась тому, что Ева всё ещё тихо сидела в своём маленьком логове. Обернувшись на малышку, девушка поняла, что та уснула с пирамидкой в обнимку. Элиза с тоской подумала, что не стоило давать ребёнку засыпать, ведь теперь она пол ночи не будет спать, но и будить девочку она не собиралась.

В коридоре послушался шум: Марлон пришёл с работы. Он по обыкновению снял обувь и повесил верхнюю одежду на крючок, затем оставил свой портфель на углу барной стойки и прошел в зал, по совместительству – кабинет его жены. Девушка приветственно улыбнулась мужу, разглядывая его и с удовольствием замечая небольшую щетину на его лице, которая так ему шла. Марлон был привлекательным молодым человеком: у него были каштаново-медовые волосы, совершенно немного вьющиеся, карие глаза, выглядящие немного больше из-за увеличивающих стёкол в очках и ещё эта щетина. Когда-то Марлон ходил с красивой, подстриженной бородой, придающей ему некоторой брутальности. Эта щетина очень нравилось Элизе и, к огромному сожалению, он сбрил её, как только родилась Ева.

Марлон прошёл внутрь и заглянул в манеж. Присев на корточки, он наклонился и легко поцеловал дочь в макушку – та слабо засопела во сне. Несколько долгих для Элизы мгновений он рассматривал малышку и лишь затем поднялся и подошёл к жене. Девушка подняла на мужа недовольный взгляд: он всегда целовал сначала дочь и лишь потом её. Пусть это было ненормально – ревновать к дочери, но чувство, будто Элиза отошла на второй план, никак не могло успокоиться. Муж, не замечая реакции девушки, аккуратно поцеловал её в щеку, но Элиза, ловко извернувшись, впилась губами в губы возлюбленного, углубляя поцелуй. Марлон слегка приподнял брови в удивлении, но подчинился прихоти жены и поцеловал в ответ. Элиза поднялась, слегка толкая мужа к столу, но он уселся на её место, пытаясь прервать контакт, отчего девушка лишь с большим рвением продолжала свою маленькую шалость, а затем приземлилась на колени Марлона и потерлась о чувствительное место.

– Не здесь, – выпрямившись, парень отодвинулся и бросил взгляд на малышку, сопящую в нескольких метрах.

– Она спит, – вновь потянувшись к нему, бросила Элиза, даже не посмотрев в сторону дочери, чтобы убедиться в своей правоте. – Тем более, она всё равно ничего не поймет.

– Ты с ума сошла? – шёпотом спросил Марлон, искренне удивлённый словами возлюбленной. – Я не хочу.

Элиза выпрямилась и прикрыла глаза, глубоко вдыхая раскалённый воздух, затем поднялась с колен мужа. Лицо её в этот момент выражало крайнюю степень раздражения, которое опасно граничило со злостью.

– Ты не хочешь уже месяц! – воскликнула она, всё же не сумев совладать с эмоциями.

– Неправда, – обиженно отозвался Марлон, поправив неловко съехавший воротник рубашки. И когда Элиза успела расстегнуть пуговицы? – Всего пару недель, и то, потому что я устаю на работе.

– Прыгать и бегать в догонялки с Евой ты не устаёшь, – девушка и сама чувствовала, как обвиняюще звучат её слова, но рот отказывался замолчать. – Я хочу тебя здесь и сейчас. В чём проблема? Она спит! – Элиза указала на действительно спящую дочь, которая, кажется, ещё не успела услышать нарастающий крик матери.

– Ты разбудишь её, – шикнул Марлон, поднимаясь из кресла и подходя к своей жене. Он осторожно взял её за руку, пытаясь обуздать бурные эмоции девушки, но та с силой отдернула ладонь.

– Даже сейчас ты беспокоишься о ней! Мог хотя бы раз подумать обо мне!

– Тебе не три года, – примирительно пытался высказаться парень, но это только распаляло Элизу.

– Какая разница? – это был слабый аргумент, а потом девушка вновь отчаянно прижалась губами к лицу своего мужа, пытаясь завладеть его вниманием.

Тот поддался и поцеловал девушку в ответ. Её руки заскользили по его рубашке, расстёгивая пуговицы, и Марлон осознал, что сейчас лучше немного сдаться Элизе и пойти на поводу. Он обхватил её плечи и прижал поближе к себе, всё же не переходя границ.

Девушка толкнула мужчину к столу и прижалась к нему, как кошка, требующая внимания и ласки. Марлон приоткрыл глаза и заглянул в манеж, чтобы убедиться, что дочь всё ещё спит, пока Элиза выцеловывала открывшийся участок шеи. Его руки слабо гуляли по женскому телу, не позволяя себе слишком многого. Обхватив ладонь мужа, девушка прижала их к своей талии, а затем медленно сместила на бедра, давая понять, что она не рассчитывает останавливается. Марлон помедлил, раздумывая: стоит ли уступить жене? Он вновь открыл глаза и посмотрел на спящую дочь, но, прежде чем он успел принять решение, Элиза отскочила от него. Гневное выражение растрёпанного лица сказало всё за себя – она увидела, как парень отвлёкся на Еву. Скандала было не избежать.

– Господи, – прошептала Элиза, слегка попятившись. Её майка была немного задрана, и девушка с силой одернула одежду. – Даже когда мы занимаемся сексом, ты всё ещё думаешь о ней!

Это была явная, неприкрытая ревность, и парень поражённо уставился на пылающую яростью и обидой жену. Нельзя же быть такой эгоисткой! Он сделал шаг навстречу Элизе, пытаясь утешить её и даже, наверное, извиниться, но та отрицательно покачала головой, вспыхивая, как спичка.

– Ты, кроме неё, никого не замечаешь. Это ненормально, Марлон! Мы не занимались сексом почти месяц; ты всегда целуешь её, а только потом меня; первое, что ты спрашиваешь, когда звонишь, – как дела у Евы. Тебя совершенно не интересует моя жизнь и мои желания! Я больше не могу это терпеть, – кричала девушка, не обращая внимания на проснувшуюся дочь.

Ева не привыкла к такому пробуждению, а потому разговоры на повышенных тонах испугали малышку, и она заплакала. Отец мгновенно дёрнулся, порываясь успокоить ребёнка, и та потянулась к нему.

– Ты напугала её, – разозлившись, ответил парень, пропустив обвинения жены мимо ушей, что еще больше задело её.

– С ней ничего не случится! Поплачет и прекратит. Мы вообще-то разговаривали! – продолжала Элиза, преградив дорогу Марлону к ребёнку, который всё ещё плакал, пытаясь понять, что происходит.

– Что ты несёшь? – поражённо спросил парень, глядя в лицо своей возлюбленной.

Ева обхватила ногу матери маленькими ручками, пытаясь то ли успокоить её, то ли найти защиту в родительских объятиях, но Элиза вздрогнула и отскочила в сторону, уставившись на дочь – Марлон не мог поверить – ненавидящем взглядом.

– Я так не могу! – прорыдала девушка. Слёзы и правда струились по её лицу, смешиваясь с черной тушью и оставляя разводы на щеках. – Я не могу её терпеть! Я её ненавижу! – взывала Элиза, указывая пальцем на ребёнка. Малышка никак не могла понять, что происходит, а потому продолжала плакать: её лицо покраснело, а от непрекращающихся слез она начала всхлипывать и икать.

Марлон беспомощно смотрел на Еву, раздумывая, как сгладить обстановку, но при последних словах Элизы его будто поразило ударом молнии.

– Ты не понимаешь, что говоришь, – он неверяще покачал головой и снова подошёл к жене. – Ты просто устала. Я говорил, что тебе не стоило возвращаться к работе.

– Нам не стоило заводить детей, – сквозь истеричные слезы ответила Элиза и задрожала всем телом, когда Марлон присел и достал дочь из манежа, пытаясь утешить напуганную девочку. Элиза задрожала от раздражения и обиды, которая, словно яд, распространялась по телу. Но жуткая несправедливость, граничащая со злобой, заставила девушку утереть слезы. Осознание захлестнуло её: Марлон больше любит дочь, и она ничего не может с этим поделать, как бы не старалась.