Текст книги "Влюбиться во врага (СИ)"

Автор книги: Moretsuna yokubo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Поглаживания по спине стали слабее и в конце концов сошли на нет. Рука Фёдора опустилась на пол, а дыхание стало спокойным, размеренным. Он уснул. Совершенно непривычно для себя уснул. В объятиях врага. А точно ли врага?

Дазай заметил это.

Пару секунд наивно-доброй улыбки от умиления, удовлетворение от того, что эту улыбку не видят, желание сидеть вот так вечно, но… Он же не сможет просидеть в таком положении столько времени, пока тот спит! Невольно вспомнилась гравюра на которой женщина отрезает подол кимоно, чтобы не разбудить спящую кошку и Осаму усмехнулся своим мыслям. Но делать что-то надо, и, похоже, лучше всего аккуратно перенести Достоевского на кровать. Только нужно осторожно…

Пальцы Фёдора нервно дернулись во сне и он издал тихий стон, словно от боли, сильнее прижимаясь к Дазаю. Его лицо было абсолютно спокойно, вот только пальцы раненной руки чуть дрожали.

Он повернулся набок и волосы скрыли мертвенно-бледное лицо. Остались видны только чуть приоткрытые губы, нещадно искусанные их хозяином.

Дазай успокаивающе прижал спящего к себе, одну руку опустив вниз, и осторожно коснулся руки Фёдора, переплетая пальцы.

Для начала стоит… Для начала стоит хотя бы банально встать со своего места, не разбудив Достоевского.

Как он будет это делать?

Ещё сам не знал, но сделать надо.

Пальцы Фёдора доверчиво сжали его руку. Он тихо вздохнул и слегка нахмурился во сне, но тут же вновь лицо его прояснилось. Он просто мирно спал на руках у Осаму.

Сердце Дазая пропустило удар.

Вот он осторожно приподнялся со своего места. Так, уже что-то, только бы не разбудить! Оставалось только делать всё плавно и в глубине души молиться о спокойном сне дорогого ему человека. К его счастью Фёдор не проснулся. Он лишь вновь чуть нахмурился во сне и коротко вздохнул. Его голова повернулась на бок от смены положения и волосы открыли лицо. Он был похожим на смерть. Бледный, с тёмными кругам под глазами. Он явно хронически не высыпался, о чём сам когда-то Дазаю и говорил. И тем не менее сейчас у него казалось с этим не было проблем.

Взгляд остановился на лице Фёдора. Осаму успел мысленно отметить, насколько оно прекрасно, несмотря ни на что.

Пара шагов, и они на пороге спальни. Теперь положить его на ложе. Фёдор спит. Дазай справился. Забинтованная рука остановилась у головы, большим пальцем очертив мягкую полосу на щеке, дойдя до самых губ.

Тут Дазай не выдержал. Он склонился над спящим и запечатлел легкий поцелуй на его губах. Достоевский вновь тихонько застонал, когда губы Дазая коснулись его, но на сей раз уже явно не от боли.

Тонкие пальцы судорожно скомкали простыню и Достоевский на секунду нахмурил брови, с губ слетел еле слышный вздох. Дыхание участилось, он беспокойно повернулся на бок. Ресницы его дрогнули, но глаза были по-прежнему закрыты.

Осаму смотрел на них и боролся сам с собой. А потом улегся рядом с ним.

========== Больше чем просто доверие. ==========

Фёдор проснулся от того, что ему было тяжело дышать. Горло болело, глаза были словно засыпаны песком, во всём теле ощущался сильный жар, страшно болело простреленное плечо. А ещё от того, что чья-то рука не давала дышать его носу, просто мирно покоясь на его лице. Он недовольно сбросил её и вздрогнул, наткнувшись пальцами на бинты. С трудом открыв глаза пошире, русский увидел перед собой лицо спящего Дазая. Он выглядел сейчас крайне невинно. Парень недовольно цокнул языком и вздохнул. Угораздило же его попасть домой к Осаму, да ещё и уснуть там!

За окном виднелось розоватое небо, которое Достоевский принял за вечернее. Мягкие лучи солнца проникали в комнату, освещая лицо бинтованного с ног до головы парня, ставшего причиной пробуждения главы Крыс. Фёдор попытался примерно рассчитать сколько прошло времени, но эта попытка закончилась провалом, а часов рядом не оказалось. Поэтому он просто поудобнее лёг на подушке и попытался припомнить что же произошло. Он был ранен, потерял сознание под мостом… Дальше воспоминания почему-то отказывались возвращаться к нему и он лишь вздохнул. Как так получилось, что они с Дазаем оказались в одной постели? Неужели этот человек что-то сделал с ним, пока тот был не в состоянии дать ему отпор? От таких мыслей стало дурно и Фёдор постарался как можно быстрее от них избавиться. Нужно дождаться пока Осаму проснется и самому всё выяснить.

Рука дрогнула, резко сжались пальцы. Дазай вяло приоткрыл глаза, пытаясь сфокусироваться на пятне, имеющем смутные очертания человеческого лица. Кто посмел нарушить сон Осаму? Глаза его снова закрылись.

Достоевский закусил губу. Рану начало дёргать и парень зажмурился от боли, но большего себе не позволил.

– Дазай, – тихо простонал он.

– Ммм? – буркнул в ответ тот, балансируя на грани сна и реальности.

Фёдор тихо застонал, до крови прикусывая губу:

– У тебя дома есть обезболивающее?

– Угум, – прозвучало в ответ, а хозяин квартиры так и не соизволил открыть своих глаз.

– Где ты его хранишь? – в голосе главы Крыс пробились умоляющие нотки.

– Хватит гулять в голове моей… – Дазай сильнее зажмурил глаза, отворачиваясь.

Фёдор страдальчески закатил глаза, затем попытался подняться, но плечо пронзила настолько резкая и сильная боль, что он не сдержав вскрика, упал вновь на подушку.

– Прекрати причинять мне страдания… – произнести следующую фразу спящему не дал сам Фёдор. Осаму распахнул глаза и резко сел, когда услышал вскрик, и тут увидел безуспешные попытки Достоевского встать.

– Я могу просить тебя о том же, – простонал Фёдор.

– О чём? – щурясь от света, детектив повернулся к своему врагу.

– Дай мне обезболивающее, – попросил Достоевский, морщась от боли, которая почему-то растекалась по всему телу. Вязкая, сковывающая движения и мешающая дышать, она была противна Фёдору и он мечтал поскорее избавиться от неё.

Дазай, потирая глаза одной рукой, поднялся на ноги. Так, он пришёл в комнату, чтобы проследить за сном Фёдора, это он прекрасно помнит. Дальше… Дальше он, судя по всему, заснул и проснулся через какое-то время. Значит сейчас уже должен быть вечер, вот только в комнате как-то слишком светло, но Осаму не особо обратил на это внимание.

Он прошёл в кухню и достал из аптечки таблетки. Затем налил в стакан воды и принёс всё это раненому врагу.

Тот судорожно выхватил здоровой рукой лекарство и пробормотал «Спасибо» по-русски, видимо даже не обратив на это внимания. Он быстро проглотил лекарство и опустошил стакан, после чего тяжело дыша, откинулся на подушку.

Всё ещё не до конца проснувшийся детектив наблюдал за действиями Достоевского, начиная понимать, насколько плохо тот себя чувствует.

– Я принесу ещё, – Дазай взял из руки парня пустой стакан и направился на кухню.

Фёдор, с трудом превозмогая слабость, поднял здоровую руку, касаясь лба тыльной стороной. И нахмурился, чувствуя насколько велик жар в теле. Он сцепил зубы: «Не жаловаться, не жаловаться!» Только бы не показать насколько ему плохо!

В этот раз Дазай вернулся быстро и присев рядом с раненым, протянул ему воду. Фёдор быстро выпил и этот стакан и повернувшись на здоровый бок, свернулся клубком, закрыв глаза. Дыхание его было сбивчивым, ресницы на опущенных веках дрожали.

Осаму протянул руку к лицу Фёдора, смахнул упавшие пряди волос, и положил ладонь на лоб Достоевского. Тот попытался отбросить его руку, но Дазай и сам её отнял, уже убедившись в своих предположениях.

– Ох… – тихо вздохнул он.

Теперь всё стало намного понятнее, и проблематичнее. Похоже его гостя надо бы отправить в больницу, но…

Детектив в очередной раз поднялся с места, в этот раз стал копаться в аптечке в поисках жаропонижающего, быстро находя то, что нужно. Фёдор наблюдал за его действиями слегка мутным взглядом.

– Не надо, – тихо попросил он, по-русски. И тут же понял, что Дазай скорее всего просто не понял его, но сил вспомнить японский вариант этой просьбы почему-то не было.

Даже если бы детектив понял истинное значение произнесённого, он всё равно бы сделал то, что делал. И не оставил бы Фёдора в таком состоянии без элементарной медицинской помощи. Похоже придётся напрячь кого-то из знакомых лекарей. Вот только кого? Все, кого он знал, готовы были бы разорвать его пациента на месте, если бы увидели… Ну ладно, об этом он подумает позже.

Оказавшись рядом с больным, он наклонился и сочувствующе погладил его по щеке. Фёдор приподнялся на локте и поднял голову, глядя Осаму в глаза. Ему было очень нехорошо и он даже не совсем понимал что происходит вокруг. Он видел только глаза Дазая. Такие красивые, цвета столь любимого им чая. Он просто пьянел от них, хотелось окунуться в эти чайные омуты именно сейчас, но остатки рассудительности подсказывали, что нельзя.

На лице Дазая, хозяина квартиры, окончательно проснувшегося от неоднократного хождения за водой, появилась еле заметная улыбка, взгляд потеплел.

Ему нравилось проявлять заботу по отношению к этому человеку. Безумно нравилось.

Таблетка уже находилась во рту. Плавно приподняв голову Достоевского, он поднёс стакан к его губам, осторожно придерживая. Тот сделал большие глотки, пытаясь скорее утолить жажду, нежели запить лекарство. Ему было и холодно, и одновременно жарко. Он терялся в собственных ощущениях.

Проглотив таблетку, он вновь откинулся на подушку, чтобы завернуться в тонкое покрывало в попытке согреться.

Лицо Дазая стало пасмурным. Он понял, как плохо себя чувствует человек, находящийся рядом с ним и на душе у Осаму скребли не просто кошки, а амурские тигры.

Дело в том, что за других он бы так не переживал. Это был тот случай, когда хочется забрать чужую боль себе.

Он понял, что именно чувствует к Фёдору Достоевскому, человеку, для которого он встал с постели, подошёл к шкафу и достал оттуда плед, самый тёплый из имеющихся в этом доме.

Забинтованные руки встряхнули его и заботливо укрыли больного. Затем он тоже залез под плед и прижался к раненому, желая хоть как-то его согреть, хотя бы теплом собственного тела.

– Что ты делаешь? – тихо прошептал Фёдор. Его глаза были по-прежнему закрыты. Он осторожно придвинулся ближе к Осаму и уткнулся ему лицом в плечо. Возможно, он и сам не осознавал этого, но все его действия говорили лишь о том, что сейчас он безгранично доверяет лежащему рядом с ним.

– Делаю всё, что сейчас в моих силах, – негромко ответил детектив с теплотой в голосе, – хочу тебе помочь.

Достоевский почувствовал, как Дазай обвил его поясницу, одной рукой, прижимая к себе. Фёдор лёг поудобнее и легонько приобнял Дазая. Тот почувствовал, как непривычно горячее дыхание главы Крыс щекочет шею.

Осаму закрыл глаза.

Края губ чуть приподнялись, на бледном лице детектива возникла слабая умиротворённая улыбка.

Фёдор опять забылся в беспокойном полусне-полубреду. Он чувствовал прикосновения Дазая и в то же время видел странные картины нарисованные его больным сознанием. Он чувствовал себя будто в клетке. Ему было холодно и он не был в состоянии покинуть это место из-за слабости. Только тёплые руки в бинтах помогали справиться во сне с самим собой, стоящим по ту сторону решётки.

Он не знал сколько пробыл в таком состоянии, но когда открыл глаза, подметил лишь то, что солнце светит как-то слишком ярко.

А ещё прямо на него смотрели глаза. Прекрасные карие глаза. Их обладатель проснулся намного раньше, с любопытством наблюдая за спящим Достоевским. Тот смотрел на него со слегка заметным удивлением.

– Как ты себя чувствуешь? – чуть слышно прошептал Осаму.

– Я ещё не совсем понял, – так же тихо ответил Фёдор.

Дазай наклонил голову и коснулся рукой лба Фёдора. Тот с трудом удержался, чтобы не отбросить его кисть. Ему не хотелось, чтобы к нему прикасались. Никогда не хотелось. Но Дазаю он это позволил. Он один из немногих кому дозволено касаться Бога.

– Сейчас должно быть легче. Температура не особо высокая, – ответил парень, убирая руку.

– Который час? – хриплым голосом спросил Фёдор.

Осаму запустил руку в карман, собираясь достать телефон. Наконец нащупав заветный гаджет, он включил его перед собой и, слегка щурясь, посмотрел на экран.

На лице застыло недоумённое выражение. Фёдору тоже был виден экран чужого телефона. Две пары глаз обескураженно смотрели на дисплей, на котором светились яркие символы – дата и время. Дата!

Фёдор зажмурился от яркого света и только потом сообразил, что именно так поразило Дазая. Он распахнул глаза, удивлённо глядя на цифры:

– Это ведь не галлюцинации? Прошло больше суток?

– Я тоже вижу эти цифры. И, похоже, они не врут, прошло более трёх суток, – тихо произнёс Дазай в ответ, убирая телефон в карман, – ну и здоровы же мы спать!

– Странно что ты не заметил сколько времени прошло, – задумчиво произнес Достоевский.

– Всё это время я проспал рядом с тобой.

– У тебя проблемы со сном? Ты не высыпаешься по ночам? – Фёдор быстро нашёл за что уцепиться.

– Я хотел бы сначала задать эти вопросы тебе, – прозвучало в ответ.

– Кажется я уже отвечал на них, – русский лукаво ухмыльнулся.

– А по-моему, ты говорил другое! А если говорить обо мне, то тут уж точно не бессонница виновата, – хмыкнул в ответ Дазай.

– Мм? А что же тогда? – Фёдор сделал удивленное лицо.

– Не «что», а «кто», мой дорогой друг. Засмотрелся на одного человека, да как в сон потяну-у-уло… – зевнул детектив.

Фёдор промолчал. Он лишь прикрыл глаза в ответ на это и ухмыльнулся чуть сильнее. Дазай положил голову обратно на тёплую подушку и накрыл себя и Фёдора пледом, который чуть сполз во время сна. Он опять посмотрел на лежащего рядом.

– Ты не ходил на работу, – тихо произнес Фёдор, не открывая глаз.

– Я знаю это, Фёдор, – слышен шёпот в ответ, – я знаю…

– Не боишься проблем?

– Сейчас есть проблемы поважнее, – мягко улыбнулся Осаму уголками губ.

– Я не о том, – больной всё ещё не желал открывать глаза, – твои коллеги могут начать искать тебя и прийти к тебе домой. Не боишься, что тебе придётся меня скрывать? – в этот раз губы изобразили надменную улыбку.

– Если они и решат вдруг навестить меня, дальше порога просто не пройдут, вернее, я сам к ним выйду, – раздался смешок, – но на крайний случай у меня много мест, где можно поиграть в прятки. А вообще они могли и просто по телефону позвонить.

– Судя по всему мне нечего опасаться. Тебя не было в офисе больше трёх суток, но тебе так никто и не позвонил.

– Обычное дело, – Осаму слегка задумался после этой фразы, но вскоре продолжил, – тебе действительно не стоит волноваться.

– Думаю, стоит, – задумчиво произнес Достоевский, – меня не было в штабе больше трёх суток…

– Ох, точно, об этом я не подумал!

Дазай и правда забыл, что Фёдора могут начать искать его же подчинённые.

– Думаю мне пора, – глава Крыс сел на футоне, – благодарю за то, что спас меня! Пулю же ты вынул?

Детектив сел на ложе и утвердительно кивнул.

– Твой телефон не работает, да?.. – тихо спросил он Достоевского.

– Он разбился, – ответил Фёдор.

– Так и думал, – после небольшой паузы, Осаму встал со своего места, поправляя рукава своей измятой рубашки, – но я попрошу тебя остаться ещё ненадолго.

– Зачем? – Фёдор вопросительно приподнял бровь. Было видно как он напрягся в один миг, даже не пытаясь это скрыть.

– Твоя одежда всё ещё находится в ванной, – он бросил озорной взгляд, легко улыбнувшись.

Фёдор машинально проверил карманы брюк, любезно предоставленных ему Дазаем. Причина, по которой он оказался здесь, была на месте и он облегчённо вздохнул.

– Ах… Одежда… – он выглядел слегка огорченным.

– Ты же не собираешься возвращаться весь в заскорузлых пятнах крови? – Дазай коснулся запястья своей правой руки, чуть приподняв её и заправляя выбившийся край повязки, – боюсь такую одежду ты даже не сможешь надеть. – Он сделал пару шагов по направлению к выходу из комнаты.

– Да, это было бы весьма неудобно.

– Сейчас положу твою одежду в стирку, – хозяин дома остановился на пороге.

– Благодарю за заботу, – отозвался Фёдор.

В ответ Дазай лишь радушно улыбнулся, по пути в ванную.

Фёдор укусил палец. Он задумчиво смотрел в одну точку перед собой, безжалостно сгрызая кожу с фаланги и слизывая выступающую кровь. Он совершенно не помнил когда это вошло в привычку, но теперь он просто не мог без этого занятия, а собственная кровь даже больше не была отвратной.

Фигура забинтованного человека вновь появилась в дверях спальни. Фёдор поднял на него взгляд. В глазах его промелькнула тень отчаяния, почти сразу же сменившаяся его обычным безразличием.

– Я надеюсь, Фёдор Достоевский не откажется от чашки чая? – поинтересовался детектив, как ни в чём не бывало. Словно и не было этих трёх суток, которые они проспали рядом.

Это уже стало своеобразной традицией. Каждый раз когда они виделись, при появлении свободной минутки они пили чай. И это даже забавно, учитывая то, что именно в такие моменты зачастую и происходило что-то необычное.

Совместное чаепитие, а тем более трапеза, как правило сближает людей.

– Нет, не откажусь, – Фёдор заставил себя вежливо улыбнуться.

– Одну минуту! – Осаму поднял палец вверх, удаляясь на кухню.

Русский проводил его безразличным взглядом, вновь принимаясь грызть палец.

Сначала в дверях появился стол, за ним сам хозяин квартиры. Дазай Осаму притащил в комнату чёртов стол! Само воплощение заботы на забинтованных ножках. Далее эта конструкция перемещается от двери, чудом ничего не задев. Достоевский с любопытством кота на заборе наблюдал за происходящим.

– Ты мог попросить меня пройти на кухню, к чему эти сложности?

– Сейчас будет намного лучше, если ты останешься в постели хоть на некоторое время, – Дазай поставил на пол столик для еды, придвинув его ближе к Достоевскому.

– Ты думаешь я недостаточно восстановился? – он взглянул на Дазая из-под чёлки.

– Ты абсолютно уверен в обратном? – спросил тот, встав вновь в полный рост.

– Да. Абсолютно уверен.

Дазай скептически приподнял бровь, вновь исчезая в проходе, ведущем на кухню.

– Так значит, – донеслось до слуха Фёдора, – ты готов к физическим нагрузкам, я правильно понимаю?

– Смотря что ты под этим подразумеваешь, – спокойно ответил Фёдор.

– О, не бери в голову!

И вот он уже вернулся с двумя пустыми чашками в одной руке и чайником в другой.

– Как скажешь, – Фёдор уселся поудобнее.

Чашки наконец были расставлены, чай разлит и Дазай уже протягивал одну из них Фёдору, сам делая глоток. В этот раз он непрерывно смотрел тому в глаза.

Достоевский взял в руки чашку и отпил из неё. Он мысленно отметил насколько напиток хорош, но не показал этого. Он пил чай, глядя поверх чашки в глаза Дазаю, молча состязаясь взглядами с ним.

– Я кое-что забыл, – Осаму поставил чашку на стол, поднимаясь со своего места и вновь удаляясь на кухню, только теперь возвратился с пачкой так хорошо знакомого этим двоим печенья и чего-то яркого в небольшом пакетике. Конфеты.

Фёдор с неким восторгом и удивлением смотрел на угощение, словно был маленьким ребёнком, но тут же взял себя в руки и вновь стал спокоен внешне. Правда теперь всё его внимание было приковано к печенью. В прошлый раз оно ему действительно пришлось по душе.

На лице Осаму появилась нежная улыбка, когда тот сел за стол, пододвинув к Достоевскому открытые упаковки со сладостями. Он мог бы, согласно этикету, высыпать сладости в какие-нибудь тарелки, да вот беда, чистых тарелок в доме детектива не нашлось, а мыть их было некогда. Да и лень, вообще-то говоря. Даже для такого высокого гостя.

Фёдор осторожно взял печенье и откусил кусочек. Он выглядел так, буд-то чего-то боялся, хотя лицо, как и всегда, сохраняло непроницаемое выражение.

– Нравится? – поинтересовался Дазай у Фёдора. Тот кивнул. – Конфеты тоже стоит попробовать, – Дазай опять глотнул чая.

– Такое впечатление, что ты купил их нарочно для этой встречи, но признайся честно: они предназначались одному из твоих коллег, Рампо? – Достоевский отправил печенье в рот.

– Разве я не способен просто есть сладости? – Дазай смущённо улыбнулся, отводя взгляд в сторону.

– Ты ведь не любитель, насколько мне известно, – пожал плечами Фёдор.

– Меня раскусили. Признаюсь, в этот раз брал их на случай нашей встречи.

– Почему ты решил что она будет? – русский опять отпил из чашки.

– Мне показалось, что она может случиться скоро. И, как оказалось, я был прав.

Дазай намеренно опустил подмену слов. Ему не показалось. Ему просто до жути хотелось вновь встретиться с человеком, который сидел теперь напротив него, поедая то самое печенье.

– Странный ты сегодня, – Фёдор хмыкнул. Дазай негромко засмеялся и, улыбаясь, приподнял бровь. – Но чай хорош, – констатировал Достоевский.

– Рад, что ты оценил, – кивнул детектив, потянувшись за конфетами.

– И тем не менее, я всё ещё не знаю, почему ты до сих пор не отдал меня в руки своего давнего знакомого, Анго? – Фёдор выжидательно смотрел в лицо Дазаю, надеясь всё-таки получить ответ.

– Не отдал, – тот закрыл глаза, откусывая часть печенья, – и не отдам.

В глазах Достоевского усилился вопрос. Он помолчал немного, а после произнёс:

– Это предательство, Осаму!

– Я знаю, что делаю, Фёдор, – парировал тот, снова потянувшись за чашкой чая. Ему было наплевать, заметил ли Достоевский, как дрожат его пальцы.

– Хм? Ты предаёшь агенство или позволил себе сказать мне ложь? – Фёдор взял конфету.

– Тебе сейчас стоит попробовать ту конфету, что в красной обёртке, а не вот это вот всё, – усмехнулся он, намекая, что такие вопросы сейчас стоит оставить, просто наслаждаясь приятной беседой, вкусными сладостями и ароматным чаем.

Фёдор ухмыльнулся и воспользовался рекомендацией Осаму. Конфета оказалась действительно вкусной, поэтому Достоевский решил пока отложить этот разговор, поскольку Дазай явно не настроен на разговор о нарушениях морали.

– Фёдор, – спросил вдруг Осаму, – какие места этого города ты любишь посещать?..

– У меня нет времени на такие глупости, – холодно обронил Достоевский.

– Ты говорил, что этот город прекрасен, – он опять смотрел поверх чашки в глаза врага, – так чем же?

– Иногда мне удаётся недолго понаблюдать пейзажи города. Йокогама действительно прекрасна. Разве я должен выделить что-то конкретное? – он допил наконец свой чай.

– Ты редко проводишь время на прогулке по этому городу, я тебя правильно понял?

– Правильно, – кивнул Фёдор.

– Я этого так не оставлю! – на лице детектива появилась чуть заметная улыбка.

– Это и есть те физические нагрузки, о которых ты говорил? – вопрошали Дазая аметистовые глаза русского. Рот сложился недоуменной дудочкой.

– Мимо, – последовала торжествующая ухмылка.

– Тогда мне это неинтересно, – Достоевский равнодушно бросил конфетку в рот.

– Бывают физические нагрузки намного более интересные, – взгляд Осаму зацепился за так небрежно валяющуюся на полу книгу и он поднялся, решив убрать её.

– Например? – русский проследил за ним взглядом.

Дазай плавно опустился на постель, присаживаясь рядом с Фёдором. В руке у него книга, взгляд сначала опущенный на неё, поднялся на собеседника, надолго потерявшись в его глазах. В тех самых глазах, красоту которых так любит отмечать детектив.

Он склонил голову чуть вперёд, приблизив своё лицо к ним.

Фёдор напрягся, он опасался того, что Дазай может сделать что-то непозволительное. Дазай вполне на это способен.

Дазай наклонился к его уху и Фёдор почувствовал горячее дыхание на своей шее.

– О таком обычно не говорят вслух, – тихонько шепнул Осаму и сжал своей внезапно вспотевшей ладонью руку собеседника, переведя её в то место своего тела, где начинались ноги.

– Ты намекаешь на интим? – тихо поинтересовался Фёдор, чуть вздрагивая от прикосновения к тому, что твердея вздымалось у детектива в штанах.

– Зависит от твоего ответа, – сыщик задержал в груди дыхание.

– Я полностью в твоей власти, – последовал неожиданный ответ.

– Тогда доверься мне, – выдохнул Осаму в ухо Фёдора, легонько лизнув его мочку.

– У меня есть выбор? – глава Крыс прикрыл глаза, учащенно задышав, так как от такой ласки у него внизу живота возникла та же реакция, что и у его визави.

– Это очень важно, – руки скользнули под рубашку к соскам Фёдора, – для меня.

Достоевский вздрогнул от того, что тот с ним делал, но моментально успокоил себя. Осаму просил ему довериться, можно послушать его хотя бы раз.

– Хорошо, – он судорожно кивнул, нервно сглатывая слюну, – сегодня я тебе доверюсь.

– Спасибо, – прошептал Осаму, обнимая одной рукой за талию. Их губы слились в поцелуе. Другая рука потянулась к шее, убирая мешающие пряди.

Фёдор ответил на поцелуй, смежив веки и просто отдался в руки Дазаю, позволяя делать тому с собой что вздумается. Сегодня можно. Бог изъявляет свою волю, и она – во вседозволенности. Он хотел в этот день быть с мужчиной, и он будет с ним. Именно с этим, со своим… врагом?

Осаму, тем временем, переплел пальцы рук с пальцами Фёдора, настойчиво и нежно их пожимая. Постепенно спустившись к шее, он продолжил целовать меловую кожу своего такого долгожданного гостя. Пуговицы рубашки Фёдора были наполовину расстёгнуты той рукой, которая с талии как-то незаметно перекочевала на застёжку. А губы детектива блуждали по кадыку парня, от чего Фёдора всего выгнуло дугой, и он стал хватать ртом воздух, словно вытащенная из воды рыбина.

Достоевский судорожно выдохнул и положил руку на затылок Осаму. Он запустил пальцы в его волосы, запрокидывая голову назад, тем самым открывая шею. Он мог бы всё остановить, но такого желания как в предыдущие разы, почему-то не возникало, и он отдался чувствам. Нужно просто довериться.

Рубашка Осаму окончательно расстёгнута, и тот сорвал её с себя, не заботясь о сохранности. Рубашку с Фёдора он постарался снять аккуратно, помня о его ране. И тот только томно вздохнул в ответ, а затем обвив его шею руками, прижался к нему всем телом.

– Твои бинты мешают, – прошептал он, – сними.

Осаму закивал, чуть приподнявшись. Он привык делать это быстро, так что много времени это не заняло. Сначала шея, затем руки… быстро оголялись шрамы, напоминающие о том, кем является этот человек. От этих шрамов Достоевский пришел в экстаз. Едва сдерживая дрожь, он пальцами медленно провел по исполосованным запястьям, нежно оглаживая каждую отметину.

– Ты прекрасен! – с чувством выдохнул он.

Тело детектива пробила дрожь. Его глаза непроизвольно закрылись.

Фёдор был первым, кто сказал ему такое. Он не такой, как все люди, от которых Дазай скрывал себя настоящего, прятал шрамы.

Не верилось, что кому-то может нравиться это.

– Я… – тихо выдавил он, – Это не правда…

Фёдор поцеловал его запястья:

– Ты так считаешь? Кто внушил тебе эту мысль? – его губы поднимались ещё выше по руке.

– Ведь не просто так на мне постоянно эти бинты… – его снова охватила чувственная дрожь.

Демон, как прозвал его однажды сам же Дазай, уже перешёл на ключицы:

– Правильно. Такую красоту не стоит показывать простым смертным… – тихо выдохнул он Дазаю в шею.

Осаму прижался к Фёдору, обняв его рукой. Его сердце колотилось как бешеное, и что самое главное, он впервые не чувствовал стыда за своё тело. Ему не надо было его скрывать. Хитрый русский купил его с потрохами своими извращёнными комплиментами.

Из груди детектива уже почти на краю сознания вырвались невольные слова:

– Я люблю тебя.

Фёдор чуть слышно засмеялся:

– Не шути так, мой дорогой враг.

Он не мог и не хотел поверить в искренность этих слов. Осаму вновь просто пытается его подчинить, не более того. Фёдор был в этом уверен лишь первые несколько секунд, а потом начали закрадываться сомнения, но он упрямо сопротивлялся очевидному.

Тише взмаха бабочкина крыла в комнате прошелестело дыхание Дазая. Достоевский смотрел ему прямо в лицо. Все его предыдущие слова и поступки, их поцелуи и прогулки, всё говорило о том, что скорее всего сыщик искренен, как никогда. Так кто же ты, Осаму Дазай? Враг или…

– Так это было искренне? – в ответ снова послышался дрожащий вздох. Голова Осаму склонилась вниз, но тонкие холодные пальцы сразу же схватили его за подбородок и подняли лицо вверх. Глаза Дазая открылись, затуманенный молящий взгляд скрестился с фиалковыми глазами Достоевского. – Так вот в чём причина! Причина это я, так ты говорил? – Фёдор ухмыльнуся.

Взгляд Осаму растерянно заметался. В нём были мука и замешательство. Глаза чайного цвета умоляли холодный фиалковый лёд пожалеть своего хозяина. Он хотел что-то сказать, но слова застревали в горле. А Фёдору и не нужны были слова. Он накрыл чужие губы своими, притягивая их обладателя к себе за талию. Блуждал руками по его телу, тщательно исследуя буквально каждый сантиметр. Нужно просто довериться друг другу. И Осаму доверился. Он выгибался, прижимаясь к тощему телу русского, позволял касаться себя везде, не сдерживая тихие стоны, когда холодная рука оглаживала внутреннюю сторону бедра, отчего по спине пробегали мурашки, сам не стесняелся касаться Достоевского в интимных местах. Он полностью лишил его одежды, позволил раздеть себя. Мысли были спутаны, в комнате слишком жарко, а пальцы партнёра просто ледяные. Контраст, который сводил с ума. Хотя Дазай не был уверен в том, что уже не сошёл с ума, причём не сегодня.

Он вновь уложил Фёдора на ложе, которое, он надеялся, наконец-то станет ложем любви. Огладил бёдра, жарко целуя шею, оставив лёгкий укус на ключице. Тот ответил на его ласки тихим стоном и обнял его за шею здоровой рукой. Дазай был слишком увлечён. Он не заметил, как начал причинять партнёру боль, постоянно задевая рану. Фёдор зашипел, давая понять, что подобное ему не нравится.

– Прости, – прошептал ему на ухо Осаму и нежно поцеловал шею любимого врага. Хотя… Да какой он уже ему враг! Фёдор был готов отдать ему самое дорогое – Дазай знал, что хладнорукий русский в этом смысле абсолютный девственник. А сам русский доверчиво прижался к нему всем своим тощим телом и томно вздохнул. Ему впервые было так трудно контролировать себя, но он не мог позволить Дазаю сорвать с его губ, хотя бы один громкий и пошлый стон. Для него даже секс являлся схваткой… Пусть даже этот человек… уже не враг…

Губы Осаму спускались всё ниже по телу любимого, оставляя дорожку влажных поцелуев на груди. Он слегка прикусил тёмную бусинку соска, и почувствовал, как по телу Достоевского пробежала дрожь. Он чуть заметно выгнулся навстречу ласкам Осаму. Тот ухмыльнуся. Сейчас Фёдор полностью принадлежал ему. Хотя нет, ещё не полностью.

Дазай провёл длинными пальцами по губам русского.

– Оближи, – тихо приказал он.

И глава Крыс, как ни странно, подчинился. Он провёл языком по подушечкам и обхватил пальцы губами, начиная посасывать. Он делал это нарочно медленно, будто желая поиздеваться над и без того слишком возбужденным Осаму.

Детектив закусил губу и протолкнул пальцы глубже. Достоевский кашлянул и продолжил своё дело уже активнее, задействовав теперь и свой юркий язычок. Дазай невольно представил на месте пальцев немного другой орган и сильнее прижался к телу Фёдора. Тот не смог скрыть ухмылки и с неким вызовом взглянул предмету своего восхищения в глаза, проделывая в это время новый финт языком. Дазай еле слышно застонал и прикрыл глаза, давая теперь фантазии волю.