Текст книги "Влюбиться во врага (СИ)"

Автор книги: Moretsuna yokubo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Наконец, вода была выключена, мокрая рубашка сорвана и брошена на пол, а на мокрые длинные волосы ему набросили полотенце, и стали энергично помогать их вытереть, не давая открыть глаза и разглядеть трущего.

В какой-то момент Мори почувствовал, что его больше не трогают, и решился открыть глаза.

Слух не обманул его. Перед ним стояла не галлюцинация, а директор Вооружённого Датективного Агентства, Фукудзава Юкичи, с мокрым полотенцем в руках и в забрызганной водой юкате. Лицо его было сердито, но тон, когда он вновь заговорил, уже не был столь грозным. Гроза ушла, остались лишь дальние её раскаты.

– Ну что, алкаш, в честь чего ты так нализался? И зачем ревём? Кто-то умер?

Мори, всё ещё в ступоре, протянул руку к самому прекрасному призраку на Земле.

– Это ты, Юки? – голос дрогнул, выдавая эмоции. Пальцы дотронулись до вполне реальной щеки с жёсткой двухдневной щетиной. Он погладил эту самую великолепную из щетин, глядя прямо в насмешливые стальные глаза, на эти губы. Пальцы дотронулись до губ Фукудзавы. Он так давно их не касался… Он опять ощутил, как же соскучился по ним за столько лет, и это не прошло, вопреки ожиданиям.

Обнажённый торс Мори не потерял форму за эти годы, и Фукудзава, собиравшийся сказать ему всё, что думает о положении, в котором его застал, вдруг обнаружил, что не может произнести ни слова, а лишь молча любуется своим Огаем. Нет, ну Мори, конечно и сволочной мафиозо и содомит непотребный, но это не мешает ему оставаться желанным и… любимым, чёрт побери! Его ноздри втянули запах Мори, заставив его шумно и судорожно сглотнуть. Он понял, что ещё одно колебание наэлектризованного желанием воздуха и он не выдержит, и набросится на Мори прямо здесь. Хотя нет, здесь пожалуй, будет слишком мокро, подумалось уже на пределе контроля.

Слишком неравными были силы, слишком долго он ждал, из-за собственного упрямства лишая себя того, что должно быть в жизни у каждого человека – любви.

Фукудзава застыл, держа полотенце перед собой, словно жалкий щит, и Мори выдернул его из рук своего противника, чтобы не мешало. В самом деле, смешно имея катану на поясе, прикрываться щитом из полотенца!

Мори накинул это полотенце на шею Фукудзаве, притянув к себе голову, которую ещё полчаса назад был готов снести, попадись она ему в руки, но полчаса прошли, а эта голова, украшенная серебром волос, вдруг как по волшебству возникшая здесь во плоти, помогла ему протрезветь от вина, но опьянеть от желания, и он не мог этому противиться. Да пропади оно пропадом, и агентство, и мафия, и весь белый свет, раз Юки здесь, он вернулся, и Мори его теперь не упустит, пусть хоть сломает эту свою катану о его голову, самурай несчастный!

Мори прильнул к губам Фукудзавы, словно к Источнику спасения. Он пил и пил из него, и ему помогали в этом. В какой-то момент Мори обнаружил, что они уже не в ванной, а его брюки видимо потерялись где-то по дороге. Одежд на его партнёре тоже сильно поубавилось, и продолжает убавляться ещё, а сам он вместе с Мори упорно продвигается по направлению, обратному тому, в котором двигался ещё недавно, желая его протрезвить.

Огай невольно отметил, что Юкичи тоже не теряет форму, и его тело осталось таким же молодым и упругим, сводя с ума своими линиями и игрой гибких мышц, и от этого ещё больше завёлся.

Они уже были возле кровати, когда грозный босс Портовой мафии, ночной кошмар всея Йокогамы почувствовал, как холодные, смазанные чем-то липким пальцы Юкичи коснулись ложбинки между ягодиц. Он вздрогнул, выгибаясь этим пальцам навстречу и блаженно прикрывая глаза, словно довольный кот. Вообще Фукудзава любил сравнивать Мори с большим чёрным котом, особенно в своих стихах, которые сам «кот» называл слезливыми, но которые Огай всегда старался тайком стащить у Юкичи и перечитывать с глазами, горящими от удовольствия, и… Да, эти стихи были для его эго как глоток воды в пустыне, как манна небесная, хотя он в жизни бы в этом не признался. Он лишь прижимал к своему лицу эти листки, пропитанные знакомым запахом, другой рукой мастурбируя на этот запах где-нибудь в укромном уголке, подальше от Элис. Все эти годы, о боги! Как сраный школьник, чтобы никто, сохрани его добрые духи, не догадался, что его фетиш – это незабытый бывший.

Однако долго насладиться ласками Огаю не дали. Его бывший телохранитель, всегда такой умелый и ласковый в постели, на скорую руку подготовил его, смазав тем, чем смазывал ещё тогда, в давно минувшие годы, а потом, перевернув его на живот, как куклу, быстро поцеловал выступающий позвонок у основания шеи, одновременно с этим резко и сильно проникая в разгорячённое зовущее тело. К дьяволу растянутые ласки и бесконечные прелюдии, на них нет ни времени, ни желания, да что он, мальчик что ли? Он и так слишком долго ждал.

Ни к чему искать чёрную кошку в тёмной комнате…

Ночь украла все цвета, сразу мир стал чёрен.

Лишь предрассветный туман принесёт долгожданный покой…

Кошка, кошка! Шкурка твоя, как тьма глубокой ночи,

Глаза твои, как фиолетовые звёзды во тьме.

Кошка, кошка, выгрызи мне сердце, выпей кровь,

Пролей её на камни, пусть они меня раздавят, или я умру без любви…

Твёрдая возбуждённая плоть, так внезапно вторгшаяся в его тело, толкнулась в самую чувствительную точку внутри, и она завибрировала от желания. Мори громко выдохнул от удовольствия. Он даже не успел понять, как же так быстро всё произошло, но сопротивляться и не собирался. Да и бог с ними, с этими реверансами и ласками, наоборот, ему наконец-то дали то, чего он давно хотел. Этот человек, опять заставивший почувствовать полузабытый восторг единения, эти мурашки по спине, это ощущение, что у тебя внутри таран, бьющий с такой страшной силой, что тебя вот-вот разорвёт от ударов, сладкой болью отдающихся во всём теле, так, что рот сам собой раскрывается в хриплом вопле наслаждения, а руки впиваются в покрывало на кровати, стягивая его на себя, и почти скручивая в узел…

Сознание словно заволокло чёрной пеленой. Чёрная кошка! Да, милый, я твоя кошка, собака, шлюха подзаборная, кто угодно, но только бери меня, бери и не останавливайся, я истосковался без тебя! Всё его тело извивалось в этой немой просьбе так красноречиво, что её нельзя было не услышать.

Его опять брали, и он отдавался с таким неистовым желанием, стонал, насаживаясь на член Фукудзавы, который двигался у него внутри, проходясь по его простате, сладко ноющей от каждого движения, что тот совсем ошалел, и увеличил темп.

Фукудзава был словно помешанный и сам не понимал, как так вышло, что идя сюда с мыслью просто поговорить, он вдруг опять оказался в постели с Мори. Хотя, что греха таить, он подумывал об этом, не зря же и смазку захватил в последний момент. Рука как-то сама потянулась. Старинное самурайское средство, не то, что эта новомодная химическая гадость. Хорошо, что щедро смазал, не пожалел. У Мори явно за это время никого не было, там было узко, как у девственника, горячо и туго обнимало его член, и будь смазки поменьше, Мори мог бы и травму получить, а больно делать Фукудзава никак не хотел.

Он обнаружил, что тот, по ком он лишь украдкой вздыхал все эти годы, за это время стал ещё привлекательнее, и безжалостное время не испортило ни лица, ни тела. Теперь же, дорвавшись наконец до объекта своих мечтаний, он почувствовал, что его мозг ушёл в отключку, оставляя место только для одних лишь рефлексов и желаний, на уровне подсознания. А то, что объект был ещё не совсем трезвым, и позволял себе громко стонать, бесстыдно извиваясь на его члене, как последняя шлюха, вообще лишало контроля. Он мог только яростно двигаться внутри любимого врага, ничего так не желая, как только того, чтобы эта сладкая пытка могла длиться не прекращаясь.

Его заводило в Мори всё: его лицо с правильными чертами, выдающими породу, его прекрасные уши, которые так хотелось ласкать и целовать, его смоляные волосы без намёка на седину, его совершенное тело, сильное и гибкое одновременно, его ягодицы, тугие и округлые, на которые хотелось любоваться и трогать, и между которыми сейчас его член выполнял такую прекрасную работу, о которой он уже и надеяться не смел, его стройные и крепкие не по возрасту ноги, с такими чувствительными – он помнил – местами под коленкой…

Как же хотелось ему раньше, в своих самых отчаянных мечтах, схватить его и изнасиловать рукоятью своей катаны, заставляя вопить от боли, а потом искусать, порвать, искромсать на куски за всю боль и страдания, причинённые ему когда-то. Мерзкий, непотребный, бесконечно прекрасный и любимый враг безусловно заслуживающий самого жестокого обращения, конечно даже сопротивление оказать бы не успел, но… Вместо этого Фукудзава лишь нежно прикусил ему мочку уха, заставив и без того перевозбуждённого Мори взвиться от вожделения и громко протяжно вскрикнуть.

Страдания! Да смех один, а не страдания, которые он сам себе и придумал. Сам влюбился, сам сбежал, и думал Огаю наплевать было на то, что у них произошло. Ну покувыркался со своим охранником, тоже большое дело, потрахались и разбежались! Выходит, что нет. Бывший врач Мори Огай не смог забыть своего бывшего телохранителя. И вот теперь директор Вооружённого детективного агентства Фукудзава Юкичи имел абсолютный доступ и к телу, и к сердцу босса Портовой мафии Мори Огая.

Стоны Мори уже давно перешли во всхлипы и вскрики, шлепки кожи о кожу и ласки партнёра будоражили мозг, заставляя послушным воском растекаться в его руках, абсолютно отрешившись от окружающего мира.

Оба не могли ни о чём думать в этот момент, кроме как о том, какое прекрасное ощущение дарит ему партнёр, и хотелось это ощущение продлить как можно дольше. Мори неистово двигал бёдрами, инстинктивно стараясь получить как можно больше удовольствия, льнул к своему партнёру, стараясь двигаться в такт с ним, то приближаясь, то отдаляясь. Он испытывал лишь отчаянное рефлекторное желание продлить это удовольствие, чтобы оно не заканчивалось никогда, не выпустить, запереть в себе, как в клетке, чтоб не сбежал, как в тот раз.

Он не чувствовал слабости, опираясь руками на высокую кровать, не замечал что его мокрые волосы за спиной при каждом движении хлещут Фукудзаву по лицу, как утренняя росная трава, и что тот сначала зарывался в них, остужая разгоряченные щёки, а потом захватил мокрую прядку зубами и слегка потянул на себя. Он вспомнил, Мори нравилось это раньше, понравилось и теперь. Он опять застонал и бёдрами заработал ещё быстрее, буквально прокручиваясь на члене своего партнёра. От этого Фукудзава засопел и закрыл глаза, изогнувшись от резко нахлынувшего наслаждения. Оно было таким бурным, что он испугался, что сейчас всё закончится, а ему не хотелось прекращать это так скоро. Он хотел, желал, растворяясь в этом желании, продлить эти минуты соединения как можно дольше.

По краю сознания проскользнула мысль, которую он тут же прогнал. Мысль о том, что хитрый докторишка опять переиграл его, победив в очередной раз. Он поймал себя на том, что хочет быть пойманным. Пойманным и не выпущенным из этих дьявольских тенёт. Он запутался в этих длинных чёрных прядях, как муха в паутине, ещё много лет назад. Он пытался вырваться, лишь глубже увязая в своей безнадёжной борьбе, и сдался, устав от этой безысходности.

Да, он был побеждён, и теперь больше не боялся признаваться себе в этом, сдаваясь на милость победителя.

Фукудзава откинул мокрые волосы Мори и покрыл спину своего врага поцелуями, прижимая его к себе за грудь, лаская сосок пальцами и одновременно продолжая быстро и сильно двигаться в нём, лаская ему член своей рукой.

От этого Мори вообще уже перестал что-либо соображать, а мог только чувствовать, как его заполняет всепоглощающая волна удовольствия.

Наконец-то они опять вместе! Значит, не всё так плохо, зря он паниковал, зря нарыдался. И правда, как баба. Хотя под своим ненаглядным он был согласен стать женщиной для него. Он с ума сходил по этому мужчине, сильному, неутомимому, неподвластному годам, сохранившему давний пыл. Он не жалел, что его берут, а готов был отдаваться ему вечно, пока сможет.

Юкичи, Юки, любимый! Где же ты был вчера, позавчера, много-много ночей до этого? Столько пришлось тебя ждать, сколько страдать без твоего жаркого тела, без этих рук, умелых и сильных, без твоей восставшей яростной плоти, которая сейчас опять наказывает меня за то, что её хозяин не может меня разлюбить… О, продлись же, продлись ещё, прекрасное наказание!

Мори сжимался вокруг неистово ходившей в нём плоти любимого, в подсознательном желании задержать его в себе подольше, и этим свёл на нет действие смазки, продлевающей эрекцию.

Фукудзава вдруг напрягся, лицо его болезненно оскалилось, глаза непроизвольно зажмурились, а горло против воли издало первобытный протяжный рык. Он мощным толчком вошёл в Огая в последний раз и излился. Всем телом он плотно прижался к спине Мори, а рука судорожно охватила член партнёра, заставляя и того сделать то же самое, что произошло с ним только что, но в руку любимого, и крики их, слившись в один, унеслись под потолок.

Они оба рухнули на кровать. Мори всего трясло. Только теперь он почувствовал, что у него мокрые волосы, которые неприятно дотрагивались холодными сосульками до обнажённой кожи, вызывая такую дрожь, что зуб на зуб не попадал.

Поэтому он беспрекословно подчинился приказу залезть под одеяло и прижался к тому, кто издал этот приказ.

Фукудзава нашёл в себе силы включить бра над кроватью, и в его слабом свете Мори любовался твёрдыми чертами своего любимого, лежащего рядом, и смотревшего на него теперь с полузабытым нежным выражением глаз.

Он обнимал рукой Мори, прижимая к себе, чтобы согреть, и босс Портовой мафии в свою очередь уцепившись за его плечо, слегка придвинул к себе и поцеловал его сосок.

Фукудзава вздрогнул. Это было неожиданно для него, хотя он прекрасно понимал, что Мори имеет право на эту и другие ласки. Он просто от этого отвык.

В ответ он просто нежно поцеловал каждый из аметистовых глаз любимого врага, и они от этого восторженно вспыхнули. Жадно вглядываясь в него, они искали следы нелюбви к себе, но Фукудзава поймал себя на том, что почему-то не получается выдавать подобные эмоции. Они вернулись в исходную точку по прошествии стольких лет, после вражды и разлуки, вдруг обнаружив, что оно того не стоило.

– Хорошо, хоть ты вернулся, – счастливо выдохнул Мори в эти глаза цвета стали, выражение которых было мягким, не в пример этому металлу, – а то я уже совсем подумал, что никому не нужен.

Он сильно сжал рёбра своего Юки, но тот не издал ни звука.

– Никуда не отпущу тебя теперь! – пробормотал Мори, утыкаясь ему в грудь лицом.

Фукудзава хмыкнул:

– Только не говори, что из-за меня так набрался и разревелся, не поверю. Скажи, что ещё произошло? Я же прекрасно знаю, что никогда ты не стал бы доводить себя до такого состояния без серьёзных причин.

Мори поднял на него подозрительный взгляд.

– А как ты здесь оказался? Ты же меня ещё днём послал, а я прекрасно знаю, что ты просто так не стал бы врываться посреди ночи к воплощению всех непотребств только для того, чтоб в очередной раз запятнать свою самурайскую честь. Хотя, что я говорю! Одним непотребством больше, одним меньше, я же другого не стою!

Мори горько рассмеялся и хотел обиженно отстраниться от него, но ему не дали. Сильной рукой Фукудзава притянул его к себе, укутывая в одеяло сильнее, и заявил:

– Прекращай эти спектакли, у тебя голова вся мокрая. Простудишься, и лечи тебя тогда, доктор Мори.

Мори усмехнулся, вспоминая их первый раз, когда бодигард был вынужден лечить свой заболевший объект старинным народным средством – тёртой редькой с мёдом. Врач не смог исцелить себя сам. На него тогда навалилось столько чужих дел, что до себя не доходили руки, и когда Мори свалился в лихорадке, верный охранник пришёл ему на помощь и принёс лекарство.

В результате они оба оказались перемазанными этим снадобьем, слизывая его друг с друга, и в итоге занявшись любовью. Тогда Мори сразу пошёл на поправку. То ли лекарство, употреблённое внутрь помогло, то ли те активные действия, которые ему сопутствовали, но лечение удалось на славу.

Фукудзава отпаивал больного куриным бульоном и горькими травами, параллельно проводя ещё и другую «терапию».

Они были вместе, и они были счастливы, по крайней мере Мори так казалось. Но как только наметилось стойкое улучшение, в одно мгновение всё закончилось. Прекрасный бодигард просто исчез, оставив после себя записку об уходе – единственное доказательство того, что Мори не приснились эти две недели любви и счастья.

А потом появилось это чёртово агентство. Когда Мори с удивлением и горечью узнал, кто является руководителем враждебной ему организации, он опомниться не мог от возмущения и обиды. Так предать то, что у них было!

И вот вам, нате! Лежит теперь рядышком, как ни в чём ни бывало, и рассуждает о том, что у него, видите ли, волосы мокрые!

– А ты сюда как народный лекарь заявился? – Мори обиженно вздёрнул подбородок, – Исцелишь и испаришься, как тогда?

– Не дождёшься, – фыркнул Фукудзава, – ты меня ещё отсюда не выгонишь. И твои проблемы мы будем решать вместе.

Мори надулся и буркнул:

– Нет у меня никаких проблем, понял? Нету! Ни одной.

В самом деле, ну какие общие проблемы могут быть у директора агентства, стоящего на страже закона и босса Портовой мафии, вечно попирающей этот самый закон, хотя и обеспечивающей в городе своеобразный порядок?

– Ну да, а напился ты просто так, – ядовито хмыкнул сыщик, – да не просто напился, а ужрался до такого, что…

Он запнулся, помолчал, а затем уже другим тоном спросил:

– Так кому ты стал не нужен? – он погладил его по щеке, тепло и встревоженно глядя в глаза. – Кто должен был вернуться и кто ещё послал тебя подальше, что ты так набрался? Я тебя никогда таким не видел.

Мори опустил глаза и забормотал:

– Да никто, никто, я устал просто, много работы, и вообще… Я… И не думал даже совсем, я…

Здесь он замолчал, так как понял, что запутался. Проблема была. Одна. Общая. Но говорить о ней было нельзя именно этому человеку. И решить без него он её не сможет. Наверное. Но как он вообще себе представляет их совместную жизнь и работу? Они же как вода и огонь, стремятся полностью уничтожить друг друга. Во всяком случае, в том, что касается работы. А если узнают, что Юкичи теперь здесь? Ну ладно, Акутагава со своим Тигром, но они-то с Фукудзавой персоны совсем другого масштаба. Они не должны быть вместе, но не могут не быть вместе… Что делать? И этот неожиданный сын…

Фукудзава приподнял лицо Мори за подбородок. Прекрасное лицо, лицо любимого, которого он много лет назад так оскорбил и предал, но которого так и не смог забыть, как ни прикладывал усилия. Он прекрасно понимал, на что идёт, когда направлялся сюда, но не мог больше сопротивляться.

Его мозг, его тело, его душа и сердце в едином порыве дружно сигналили лишь об одном – быть рядом с тем, кого любишь, пусть даже ему легла судьба влюбиться во врага. Но ведь они не были врагами, когда полюбили, и расстались, потому, что он так захотел. Сам бросил, сам и вернулся, всё логично. А то, что Мори прибежал первым, так он же не поддался!

Идиот…

– А знаешь, я сервиз разбил, – прошептал он Мори.

Тот вскинулся:

– Фамильный? Тот, кофейный, с гейшами? Да это же единственное, что у тебя осталось в память о семье! Как?

Фукудзава нервно передёрнул плечами:

– Какая семья, мне почти пятьдесят лет, но я так ни разу и не женился, и всю жизнь обманывал себя, что ты – непотребство и скверна. Так зачем же мне нужна такая память, если она мешает жить и быть счастливым?

Он помолчал, собираясь с мыслями, а Мори тоже не проронил ни звука, терпеливо ожидая продолжения разговора.

– Я уверен, мы как-то выкрутимся, – сказал, наконец, Фукудзава, – но уходить отсюда я не хочу и не буду, тем более, что ты и сам этого не хочешь, – он сделал крошечную паузу и, опустив глаза, добавил, – любимый.

Последнее слово далось ему тяжело. Очень уж не хотелось признаваться в том, что и его сразила эта болезнь, в последнее время принявшая в их городе характер эпидемии. И пал он жертвой не сегодня. И если Мори будет к нему плохо относиться, то он примет это как должное. Заслужил.

Но Мори вдруг приблизил лицо к его лицу и заглянул в серые глаза, в которых не было уже ни капли стали. В этом виноватом взгляде было только покорное ожидание кары за прошлое. Ладно, подумал Огай, будет тебе кара!

– Хорошо, хоть ты меня любишь, – с полупритворной печалью в голосе проговорил он, – не то что мой сын, тот меня вообще ненавидит! Хотя я заслужил, – добавил он с искренним раскаянием.

А внутри у него всё так и прыгало от предвкушения, как же вытянется лицо у Фукудзавы, когда он узнает, кто его сын.

Так и было. Фукудзава сначала не мог прийти в себя от изумления, а потом спросил:

– Какой ещё сын? У тебя сын есть?

Мори кивнул.

– Я его знаю?

Опять кивок.

– А почему он не любит тебя? Чем ты заслужил?

Мори закатил глаза к потолку.

– Ну, видишь ли, я не знал о том, что он мой сын до сегодняшнего дня, поэтому он и злится. Я бы тоже злился, – добавил он.

Фукудзава добродушно хмыкнул:

– Ну да, великий мафиозо! Наплодил незаконных детей, а теперь пришло время ответа. Кто же он такой?

Мори вдруг почувствовал, что вся страшная тяжесть прошедшего дня свалилась с его плеч, и ему страшно захотелось спать. Ну просто глаза слипались. Он посмотрел на любимого осоловелым взглядом и пробормотав:

– Достоевский, – неожиданно для себя уснул.

Фукудзава ошарашенно посмотрел на него, сперва подумав, что ему стало плохо. Потом оттянул веко, проверяя зрачок. Мори лишь недовольно отмахнулся рукой во сне, что-то нечленораздельно промычав. Великие боги, он спокойно спал! Спал и улыбался во сне чему-то своему, как довольный ребёнок рядом с мамочкой, такой беззащитный и прекрасный во сне.

И как прикажете понимать его последнее слово? Как полупохмельный бред? Или это была правда? Не на это ли намекал ему Ацуши? Он же был там и точно что-то такое узнал, да вот не сказал. А сейчас, он взглянул на экран телефона, уже самая глухая ночь. Разбудить? А может Ацуши и не спит вовсе, у него же сегодня гость… Фукудзава усмехнулся. Такой же гость, как и он у Мори. Куда катится агентство!

Его колебания были прерваны звуком вибрирующего на столе телефона Мори. Он невольно потянулся к аппарату, чтобы посмотреть кто звонит, и вздрогнул.

Накахара.

Он нахмурился. Мори спит, телефон чужой и он как бы не имеет права трогать его вместо хозяина. Но может быть… Искушение было непреодолимым, и он нажал на приём и, пытаясь подделаться под осипший полушёпот, чтобы не разобрать было голоса, прохрипел в трубку:

– Слушаю, Накахара…

Он попытался сделать голос и манеру говорить максимально похожими на сильно выпившего Мори, и вроде вышло похоже, так как рыжий немедленно отозвался:

– Босс, как врача вас спрашиваю, что делать, если он без сознания?

– Кто? – недовольно прохрипел «Мори», нарочно заплетая язык, якобы во хмелю.

– Я нашёл его, босс! – затарахтела трубка, – я нашёл его и он упал в обморок! Что мне теперь с ним делать?

– Да кто упал, Накахара, что ты несёшь? – Мори обычно так бы не говорил с Чуей, и Фукудзава испугался, что будет раскрыт. Он надеялся, что нетрезвый Мори может позволить себе быть более раздражительным, чем трезвый, и Чуя не заметит подмены. И точно, тот брякнул, ничего не подозревая:

– Дазай, босс! Я нашёл его, как вы велели, при совершении очередной попытки, он без сознания, босс! Что мне с ним делать?

Фукудзава вздрогнул. Дазай! Какого дьявола его искал Накахара?! Зачем было Мори отдавать такой приказ? Он изо всех сил сконцентрировался, чтобы голос не сбился, и спросил:

– Руки опять порезал?

Спросил и задержал дыхание, ожидая ответа. Прокололся, или нет? Как назло ещё в этих мобилках слышимость хорошая, не то что раньше, когда в телефонных трубках и скрипело, и шипело, и звони хоть сам дьявол из преисподней, и назовись японским микадо, да продлятся дни его, ему бы поверили, мог бы и голоса не менять. Но Чуя, вроде бы ничего не заметил.

– Нет, порезов нету, – послышалось из трубки, – босс, я зрачки смотрел, так похоже он чём-то накачался, и перегаром от него прёт. Видно наглотался отравы и запил какой-то бурдой, а потом хотел утопиться в море, я его на берегу нашёл, перехватил перед самой волной!

– Накахара, ты на машине? – еле справляясь с волнением спросил Фукудзава.

– А как же, босс! – бодро заверила трубка, а потом, после паузы, спросила, – босс, а что у вас с голосом?

Фукудзава покрылся холодным потом. Хоть бы, хоть бы не раскрыл!

– Да я тут… Мне плохо, в общем, – просипел он. Вроде, очень правдоподобно просипел.

– Кто у телефона и где мой босс? – внезапно рявкнула трубка, – Что вы с ним сделали?

Фукудзава, стоявший возле стола в чём мать родила и с чужим телефоном возле уха, мысленно порадовался, что звонивший его не видит. Всё же догадался, ублюдок рыжий! Ну и ладно. Пускай хоть сюда пожалует, ему стесняться нечего. И так тут как дурак кривлялся. И он с достоинством ответил своим настоящим голосом:

– Мори-сенсей отдыхает, Накахара. Он не может подойти. Так что там с Дазаем?

В ответ трубка прорычала:

– Ты кто такой, ушлёпок? Куда ты босса дел? Найду, на кусочки порву! По стенке размажу! Ты меня знаешь!

Фукудзава едва сдержался. Ему вдруг стало смешно, так как до него дошёл комизм ситуации. Представилась такая картина: голый мужик с телефоном посреди комнаты, в которой на постели спит мирным сном другой мужик, тоже в костюме Адама, и яростно врывающийся в это гнёздышко, низенький тщедушный рыжий субъект в шляпе, костюме и перчатках. Причём, вламываться данный субъект обычно предпочитал через окно и этаж не имел значения для повелителя гравитации, который мог словно муха гулять на потолке.

– А ты меня не узнаёшь, Накахара Чуя? – насмешливо спросил он, – Да спит твой босс. Он немного расслабился, и теперь уснул в своей постели, а тут ты трезвонишь.

Он внушительно помолчал, давая Чуе время для узнавания.

А через минуту из телефона донеслось неуверенное:

– Фукудзава?..Что вы делаете рядом с боссом? Он жив?

– У тебя проблемы со слухом, Накахара? – Фукудзава уже начал раздражаться. – Ты думаешь, я мог бы его убить, а потом спокойно беседовать с тобой? Пока ты упражняешься в тупости, Дазай может умереть, и вот это уже точно будет проблема!

В голове у Чуи будто зажгли фонарь. Любимый, который бросил и основал своё агентство! Так вот это кто! И если Мори спит, то… Выходит, они помирились, в это было нетрудно поверить, сейчас вокруг прямо какая-то эпидемия любви и примирений. Вот только Чуи она, похоже, не касается, а он бы так этого хотел. Но ладно, сдаваться ещё рано, может быть любимый, сейчас беспамятным кулём лежащий на сидении автомобиля, ещё будет с ним вместе, если… Если только и правда не умрёт, но действовать надо быстро, Фукудзава прав.

– Так вы знаете, что с ним делать? Говорите, если знаете! – выпалил Чуя, решив проглотить неуместную обиду, – Фукудзава-сан, помогите ему!

– Если ты на машине, то у тебя должна быть аптечка, а в ней нашатырь, – услышал Чуя, – дай понюхать, и когда прийдёт в себя, быстро вези туда, где можно промыть ему желудок, а потом чаю дашь, только горячего и крепкого, и разотрёшь его хорошенько, чтобы кровь разогреть, и в тепло укутай.

Чуя про себя поразился медицинским познаниям директора враждебной организации, но вспомнив, кем является его… пассия, понял, что нечему удивляться.

– А потом? Потом что с ним делать?

Хороший вопрос, подумал Фукудзава, сначала пускай в себя пришёл бы, а потом уже будет «потом».

– Потом перезвонишь, расскажешь как он.

Чуя молча кивнул и сбросил звонок, и только потом понял, что его кивок не увидели, но махнул рукой и полез в аптечку за нашатырём.

***

Вонь, какая же тошнотворная вонь лезет в нос! Резкая, противная, пикой проткнувшая мозг и заставляющая отшатнуться от источника вони. Этим же дышать невозможно, хотя, где-то он уже её слышал. Этот резкий запах определённо был знакомым. Откуда же он здесь, и где оно, это здесь?

Глаза не хотят открываться, но сделать это надо, тем более, что надо всё-таки посмотреть, куда бы можно было свалить от этой вонючки, которую так настойчиво суют ему под нос, что он даже закашлялся от запаха … нашатыря! Да, это нашатырь, он узнал его!

Веки удалось разлепить, и слабо (отчего такая слабость?) шевельнуть головой, пытаясь отстраниться от горлышка бутылочки, из которой так отвратно несло. Рука не хотела подниматься, а то он бы уже давно убрал эту вонючку прочь от своего носа. Нашатырём же не дышат, ним только отравиться можно. Он лишь простонал, желая сказать: «Да уберите же эту бутылочку!», но огромный неповоротливый язык отчего-то занял весь рот, и не желал его слушаться.

Зато он различил силуэт, пытающийся… Да что же он пытается? Как же это? А! Привести его в чувство, вот что он делает. Значит уже всё закончилось, уже можно приходить в себя?

А что собственно закончилось? Это он, Фёдор! Любимый, я пришёл! Куда только? Значит на том свете тоже приводят в чувство нашатырем? А это точно Фёдор? Что-то не похож. Перед глазами всё плывёт, да и темновато здесь. Хотя, может так и надо, не наш мир всё-таки.

И этот голос, удивительно знакомый, но не…

– Ну наконец-то! – донеслось как сквозь вату, – Я уж думал, не очухаешься! С приездом, красавец! Ты куда это намылиться собрался? Опять хернёй страдаешь?

…Не Фёдора голос. Голос, который он так хорошо знал, что меньше всего хотел бы услышать снова, тем более, на том свете. Как же здесь тесно! Какой он маленький, тот свет. А Чуя, выходит, тоже умер?

Дазай застонал, ну почему Чуя? Где Достоевский, он не к Чуе пришёл сюда, к чертям собачьим Чую! Где…

– Где он? – прошелестел он непослушными губами, – Куда ты его дел?

Сознание опять начало покидать его, но тут он почувствовал запах, другой, но тоже сильный, запах крепких сигарет, тоже знакомый, но явно не потусторонний. Затем резко пахнущие табаком губы коснулись его собственных, вялых и неспособных сопротивляться. Они настойчиво и дерзко вобрали его губы в себя и чужой язык раздвинул их, проникая в рот. Его целовали, так нагло, так беззастенчиво, как будто имели на это право. Ну нет!

Он вдруг понял, что способен двигать руками, и что может оттолкнуть от себя Чую. Ну, или хотя бы попытаться. Блин, блин, блин! Опять не удалось! Не удалось уйти в другой мир, да ещё попасться в руки этому!.. Ослабевший кулак не смог даже ударить, а лишь провёл по плечу Накахары, почти нежно, но Чуя оторвался от его губ, и облизал свои. Глаза горели нестерпимо победным блеском. Он криво ухмыльнулся. Ухмылка была издевательской и торжествующей.