Текст книги "Влюбиться во врага (СИ)"

Автор книги: Moretsuna yokubo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Ну теперь-то ты точно в обморок не грохнешься! Колись, давай, родной мой, чего нажрался, и какого хрена топиться полез?

Дазай почувствовал, что глаза защипало, и коснувшись рукой, ощутил на пальцах влагу. Он судорожно всхлипнул, но ничего не ответил, молча наблюдая за тем, как рыжий, не сводя с него насмешливого взгляда, набрал номер и поднёс к уху телефон.

– Алло, Фукудзава-доно? Он в сознании, но в любой момент готов опять уплыть. Что вы говорили делать с ним?

В отравленном мозгу Дазая появилась мысль, что всё же, если он не умер, то попал в какую-то другую реальность. И в этой реальности Чуя имеет право его целовать, как свою собственность, называть родным, а Фукудзава мафиозный босс. Прелестно! Где же тогда Фёдор? Может… Может о нём здесь и не слышали? Он с трудом пытался вслушаться в беседу, надеясь, что разговор прояснит ему ситуацию. Слава Богу, Чуя отчего-то не выключил громкую связь и он мог слышать каждое слово обоих говоривших.

– Ты сейчас где? – осведомилась трубка знакомым голосом.

– В машине, рядом с домом, – немедленно отозвался рыжий.

– Так, давай неси его к себе! – говоривший явно волновался. Фукудзава, который волнуется? Точно другой мир. Параллельная вселенная, блин. Ну и как это поможет найти Фёдора? А может они здесь и не знакомы. И с Чуей у них, похоже, что-то… Нет! Пусть местный Дазай и позволял себе спать с этим рыжим недомерком, но ему-то это ни к чему. Он найдёт любимого и даже если в этом мире тот его не любит, он заставит себя полюбить во что бы то ни стало. Иначе и быть не может.

– … желудок ему промоешь, – бубнила трубка, – знаешь как?

– Нет, – рыжий помотал головой, – чем промыть, водой, что ли?

В трубке вдруг зашуршало и другой голос, тоже знакомый, но сонный, недовольно произнёс:

– Любимый, ну что ты кричишь, я только-только уснуть успел, а ты с кем разговариваешь?

Дазай почувствовал, что его разум раздирается на части, как ветхая тряпка. Мори и Фукудзава? Любимый?! Какой же интересный мир! Не то, что его родной, где все друг другу враги, а Фёдор, его любимый, ушёл к праотцам.

Он не понимал, что его психика, которую он постоянно пытался продемонстрировать, как хрупкую и слабую, на самом деле была крепче титановой стали. И вот теперь, она выстраивала ему защитную реакцию в виде фантастической версии, оберегая отравленный мозг от подлинного сумасшествия. Да и кто бы не сошёл с ума от событий последних дней. Шутка ли, босс Портовой мафии и глава Вооружённых Детективов… вместе?

– Тебе Накахара звонит, он Дазая нашёл при попытке суицида, – терпеливо, как маленькому, объяснила трубка.

Дазай перевёл взгляд на лицо Чуи. Лицо Чуи! Оно имело неподражаемое выражение, которое странно не гармонировало с тем предположением, которое выдал ему его воспалённый мозг.

Оно покраснело и вытянулось, глаза, казалось, вот-вот покинут орбиты, а рот, ещё недавно так уверенно его целовавший, теперь был круглым, как у удивлённого ребёнка. Чуя невольно стал свидетелем такой интимной сцены, как пробуждение босса рядом с любимым, пусть хоть и заочно, и теперь ему было страшно неловко, словно он третьим залез в их постель и увидел босса голым…

А если это чужой мир, то почему Чуя так смущён, если у обоих боссов это уже давно?

Или это не чужой мир?

========== Осколки зеркал. ==========

Комментарий к Осколки зеркал.

Давайте разберёмся сразу, почему я вообще так много пишу об их одежде. Начнём с того, что в Японии вообще очень много внимания уделяют внешнему виду. Да, когда ты идёшь по улице, ты можешь быть хоть в радужных доспехах, всем будет плевать, но дел с тобой иметь никто не захочет. Даже если у человека есть пирсинг в носу или губе, к примеру, к нему будут относиться настороженно даже работники магазина, в котором он совершает покупку, или отеля, где он собирается поселиться. И хоть они этого и не покажут, но равнодушными не останутся. Да и в принципе, у японцев одежда – это своеобразная униформа, причисляющая хозяина к той или иной группе людей. Именно поэтому это так важно.

Чьё-то громкое сопение не даёт спать. Таак, срочно попробовать оттолкнуть то, что так сопит прямо в ухо… Ага! Не тут-то было! Сопящее нечто держало его зажатым в стальные обручи, накрепко заблокировав все попытки движения. Дазай недовольно замычал и сильно напряг плечи. С таким же успехом он мог бы попробовать вырваться из щупалец осьминога. Правда, у этого субъекта не было присосок, но от этого сами объятия не становились слабее. Да его ещё вот так задушат, чего доброго. Он открыл глаза и вскрикнул от неожиданности.

Его сжимали не щупальца, а тонкие, но невероятно сильные руки, они-то и мешали пошевелиться. На его плече лежала голова юноши с тонкими чертами лица и копной огненных кудрей.

Хозяином её был никто иной, как мирно спящий Накахара, который не придумал ничего получше, чем сопеть в его ухо во сне, уютно устроившись на плече у бывшего напарника вместо подушки.

Чуя сморщился и процедил, не открывая глаз:

– Ну вообще уже охерели, поспать не дают! Мало того, что ночка была ни в сказке сказать, ни вслух произнести, так ещё и всякие дебилы орут над ухом. – Тут он открыл, наконец, свои красные после бессонной ночи глаза и уставился на Дазая мутным взглядом. – Ты чего орёшь, придурок? Я только лёг, а ты меня будишь, блять!

– Пусти, – просипел Дазай, пытаясь оттолкнуть его, но Накахара посмотрел ему прямо в лицо, и лишь страдальчески сморщился. – Пусти, задушишь! – натужно прохрипел он, не оставляя своих попыток. И, о чудо! Накахара пожал плечами и стальные обручи распустились.

Дазай наконец смог впустить в лёгкие воздух, переворачиваясь на спину. Это ему удалось с трудом. Он словно в кокон был замотан в тонкое, но невероятно тёплое альпаковое одеяло, совсем не кусачее, очень мягкое и дорогое, как и всё в этом доме. Бывший нищий янки, когда-то не имевший своего угла, старался набить свой дом вещами высшего качества, дорогими и редкими, часто неуместно помпезными, как делали многие, сумевшие по жизни выбраться из тисков нужды. Стоило лишь вспомнить его раззолоченный кабинет.

Эта комната была спальней, и ни по роскоши отделки, ни по уровню комфорта не уступала знаменитому кабинету.

Широченная кровать с изголовьем из чёрного дерева, с золотой инкрустацией, с тончайшим бельём, украшенным изящной золотой вышивкой, где лежали они оба, сверху имела самый настоящий полог из прозрачных светлых занавесей, кое-где прошитых золотой нитью, свисавших откуда-то сверху, с балдахина.

Как в борделе, подумал Дазай, попутно отмечая и резные прикроватные тумбочки (две? Для кого вторая, если он живёт один?), и такой же резьбы платяной старинный шкаф в углу, и зеркальную стену (он что, баба, чтобы собой любоваться? Лучше бы шкаф сделал в стенной нише, больше было бы места), и большое окно со светло-бирюзовыми занавесями и высокую изящную, несомненно дорогую вазу в другом углу, у кровати (о, косим под богатенького эстета) и обои, бледно-голубые, все в мелких золотых букетиках.

Дазай перевёл взгляд на потолок, попытавшись разглядеть сквозь чёртовы занавески, нет ли и тут случайно такой же люстры, как в кабинете, и углядел. Нет, люстра здесь безусловно была, куда ж без неё! Но какая! Большой полумесяц, естественно, позолоченный, и свисавшие с него вниз, сверкавшие золотыми гранями, несколько звездочек на нитях золотых бус разной длины и размера. Как в детской. Как же он любит позолоту, этот Накахара, к какому бы миру он ни принадлежал. Лучше бы почаще вызывал сюда уборщиков, а то пылищи – дохнуть нечем…

В носу засвербело, и Дазай чихнул прямо на Чую, с удовлетворением отметив, как позеленел и сжал челюсти бывший напарник. Он ожидал на свою, отчаянно кружившуюся голову, обрушения всех громов и молний грозного повелителя гравитации. Тем более, он, спелёнутый как гусеница, абсолютно беспомощен и никак не смог бы это остановить.

Но Чуя, как ни странно, сдержался, лишь молча утеревшись, что на него было не похоже. Он лежал рядом с Дазаем на кровати, в брюках, рубашке, и даже жилете, застёгнутый чуть ли не на все пуговицы, и невероятно мятый, будто его вытащили из задницы. У Дазая аж от сердца отлегло. Значит, между ними ничего такого не произошло, поскольку на самом Дазае под тёплым коконом ничего не было. Ничего! Совсем! Он лежит в чужом доме, на чужой постели рядом с мужчиной, можно сказать, чужим, в чём мать родила. Голова кружится, в теле чувствуется слабость, но мысли абсолютно ясные.

Он вспомнил, как накануне снова совершил попытку, которая была так внезапно прервана, как он пришёл в себя в чужой машине, как с бесконечным изумлением обнаружил, что окружающий привычный мир – его, его мир, хвала Всевышнему – оказался не таким, как он думал, хотя он наивно полагал, что знает о нём всё.

Никогда он не думал, что слухи о старой любви между обоими его бывшими боссами окажутся самой настоящей правдой.

А ещё, вспомнил, как Накахара заволок его в свою ванную, с шикарной огромной ванной на золотых лапах и с золотыми кранами, и заставил его там выхлебать, наверное, целое ведро солёной воды, а потом… бр-р-р! Лучше бы он забыл, то, что было дальше.

Но после промывания желудка и чашки крепкого горячего чёрного чая без сахара, насильно влитого в него, ему стало чуть получше.

К тому же, отметая крайне слабое сопротивление пациента, импровизированный доктор содрал с него промокшие грязные одежды и бинты, вымыл под горячим душем, растёр его какой-то вонючей мазью и умотал вот в это одеяло.

По крайней мере, Дазай тогда разобрался наконец, где находится, а разобравшись, сразу же спросил:

– Где он? Ты его убил?

Чуя воззрился на него со странным выражением, как бы соображая, о ком речь. Потом покрутил головой и хмыкнул:

– Кого? Эту твою крысу недоделанную? Бог свидетель, хотел бы, не то слово как хотел бы!

Осаму невольно напрягся, жадно ловя каждое слово Накахары, каждое движение губ или глаз, каждое движение руки. Он не замечал, что ноздри его нетерпеливо раздуваются от волнения, как у бегущей лошади, в глазах сверкает надежда, озаряя их чудесным внутренним светом, на бледном лице появился румянец. Чуя невольно залюбовался своим любимым, так непередаваемо прекрасно стало его лицо в минуты ожидания. Ожидания чуда, которого Чуе до скрежета зубовного не хотелось бы ему дарить, но прийдётся, поскольку приказ босса никто не отменял, а за неподчинение…

– Хотел бы я лично его грохнуть, даже и скрывать не буду, – хмыкнул рыжий, – но кто ж посмеет дотронуться до сына босса! Я не самоубийца, как некоторые.

Босса? Подумалось Дазаю. Какого из них? Он даже пропустил шпильку по поводу суицида, вспомнив, что собственными ушами слышал, как Чуя спрашивал у Фукудзавы совета, да уважительно так. И это Чуя, мелкий надутый индюшонок, рыжая шавка, не прогибающаяся ни под кого, кроме Мори, да ещё его, Дазая! То ещё было зрелище.

И у одного из этой парочки оказывается, есть сын, который… стоп! Сын?! Фёдор сын босса?!

– Какого босса? Чуя, ты о каком боссе говоришь?

– А у меня их несколько?! – рыжий, как всегда, мгновенно завёлся, – мой босс это Мори Огай, был и остаётся! Другого у меня нет, а если он с твоим бывшим боссом спит, то…

Здесь Чуя запнулся, поскольку и Мори, и Фукудзава были для Дазая бывшими начальниками и кто с кем спит…

Он покосился на Дазая, наткнувшись на его изумлённый взгляд.

– Чуя, ты что-то перепутал, наверное. Такого не может быть, – осторожно начал он, – Если бы Фёдор был сыном Мори, я бы знал.

Боже, какой звериной радостью вспыхнуло лицо этого рыжего ублюдка! Дазай даже зажмурился от неожиданности. Ему показалось, что Чуя сейчас сорвётся с места и спляшет дикий канкан на потолке, или на его тощем израненном теле, такое у него было выражение. Он приблизил лицо к лицу Дазая и с довольной миной прорычал:

– А тебе он даже не сказал, кто он такой? Вот это, я понимаю, любовь! Вот это доверие! Да он сам, ты слышишь, сам сдался боссу, по-родственному! Воссоединение семьи, блин!

И Чуя дико захохотал, крутанувшись на месте волчком от переизбытка эмоций. Дазай смотрел тогда на него, чувствуя, как по щекам стекают слёзы, а потом как-то разом провалился в спасительный сон, где никакие рыжие недомерки его потревожить не могли.

А теперь он проснулся от разбудившего его чуиного сопения, с сожалением обнаружив себя полностью во власти Накахары, но не мог и не хотел поверить, что услышанное накануне было не сном.

Правда, в этом сне был один положительный момент – Достоевский был жив, и чьим бы сыном он ни был, жизни его ничто не угрожало. Вот только было ли это плюсом в данной ситуации, ещё был вопрос.

Горло саднило, что было, как он подозревал, результатом промывания желудка. Из своего плена он самостоятельно выбраться не мог, всё тело затекло, будучи надолго обездвижено, глазам было больно натыкаться на вспыхивавшие золотом при каждом повороте головы предметы. Золотая спальня… Во сколько же обошлась Чуе эта варварски пышная безвкусица? Страшно хотелось пить. Дазай прочистил горло и прохрипел:

– Дай попить, – он секунду подумал и добавил, – пожалуйста.

Он понимал, что рискует нарваться на новые подколки и издевательства рыжего, но больше попросить было некого. Да и ещё, была слабая надежда на то, что удастся вылезти из этого кокона, когда гномик выйдет за водой. Но тот только покорно опустил ресницы, поднёс к его губам заранее заготовленную бутылочку с водой, и приподняв за плечи, помог напиться. Это было так странно непохоже на Чую, что Дазай даже поблагодарить его забыл.

– Может, тебя распутать? Ты уже достаточно отогрелся.

Голос говорившего был странно мягким и нежным, даже приятным. Дазай не верил своим ушам. Это точно тот самый Накахара, который вечно рычал и лаял на него? Рыжий пёс, на которого он сам когда-то надел ошейник. Надел ради забавы, а тот воспринял всё всерьёз. Кто ж знал, что Накахара влюбится, да ещё так прочно.

Не дождавшись ответа, Чуя спрыгнул с кровати, и достав из шифоньера домашнюю юкату, помог Дазаю выбраться из одеяла, и даже не взглянув на обнажённые прелести бывшего напарника, вышел, бросив перед этим:

– Оденься, замёрзнешь.

Дазай сильно сомневался, что вещи Накахары на него налезут, но выбора не было, и он сел на кровати, с трудом заставив слушаться затёкшее тело. Дрожащими непослушными руками натянул на плечи юкату, внезапно оказавшуюся ему впору. Дазай даже задохнулся от злости.

Вот же гад! Так значит, всё вот это золотое великолепие, кричащее о достатке из каждого угла этой обители, здесь понатыкано для него! Вот же и домашнюю одежонку по его размеру прикупил. Заранее приготовил, в надежде на то, что когда-нибудь да пригодится. И ведь почти не ошибся, тварь мелкая! Ну, с размером точно угадал. Хочет его нежностью купить и мягким обращением, ну-ну, удачи, мелкий! Думаешь, раз сказал про Фёдора гадость, так у тебя бегом бросятся искать утешения? Фиг тебе! Надеешься, я буду жить с тобой, в этом золочёном кошмаре? Не дождёшься! Ты ведь даже на шрамы мои смотреть брезгуешь, я для тебя урод! Да и про сына ты наверняка нарочно ляпнул, ещё проверить надо, кто чей сын, мразь ты этакая.

Дазай присел на кровать, справляясь с головокружением. В голове была странная пустота, ну просто ни одной мысли.

Он просидел вот так, пока не вошёл Накахара с подносом еды. Он поставил его на кровать и сказал:

– Ешь, давай, а то нам ещё ехать надо.

Дазай тут же мысленно ощетинился. Надо? Куда надо? Кому надо? Да и в чём он поедет, вот в этом?! Во всяком случае, он к еде не притронется, пока не получит ответы на вопросы, которые сейчас важны для него.

– Так где мой Фёдор, Накахара? – Дазай просверлил рыжика злобным взглядом.

И тут только заметил, что на плече у мелкого висят вещи. Его вещи, старые, времён работы в агентстве. Он положил их на необъятную кровать (эх, жаль, у Фёдора такой нет), и сказал, всё так же не поднимая глаз:

– Онэ-сан хотела забрать его себе…

Дазай побледнел и вздрогнул. Онэ-сан, старшая сестра, так называли в мафии мадам Коё. Самая жестокая после него, Дазая, пытошница организации. Если любимый попал к ней… Нет, нет, нет!

От взгляда Чуи не укрылась реакция Дазая и он не сдержал ядовитой ухмылки. Ах вот откуда эта мнимая кротость и покорность! Дазай заиграл желваками. Ну, недомерок! Ну, погоди! Этот поднос будет одет тебе на голову, рыжая ты зараза!

Но Чуя, заметив сверкнувшую во взгляде Дазая злобу, уже зажал его запястья в своих стальных тисках. Дазай ощерился и потянулся укусить одну из державших его рук, но Накахара дёрнул его на себя, подрывая с кровати и крепко сжал в объятиях. Дазай даже не успел понять как всё случилось, так стремительна была реакция его бывшего напарника.

– Я не хочу тебя связывать и кормить насильно, – невыспавшиеся глаза с красными прожилками капилляров были усталыми, но смотрели твёрдо, и Дазай даже не сомневался, что угрозу он выполнит. – Не заставляй применять к тебе силу, у меня приказ.

– Приказ, – нервно передёрнулся Дазай, – чей приказ? Фукудзавы? Мори? Или может Анго? Чей? Убить меня хотите, так нечего было спасать, я бы сам…

Дазай не договорил из-за внезапного спазма, сжавшего горло. Опять хлынули эти слёзы. Предатели! Да как вы можете вот так вытекать из глаз без разрешения! Да ещё перед этим… этим…

Чуя был предупреждён об истериках, как возможном последствии отравления, и поэтому не стал даже отвешивать пощёчину Дазаю. Он просто поцеловал его. Куда достал. А именно, в шрам на обнажённой груди. Юкату Дазай не смог запахнуть, так как из-за слабости не смог подняться, и теперь весь был открыт спереди, оказавшись прижатым голым телом к своему бывшему напарнику.

Чуя не дал Дазаю оттолкнуть его, как и не стал продолжать поцелуи. Он прекрасно понимал, что может сейчас сделать со слабым и больным человеком всё, что захочет и даже с лихвой, но… Внутри него всё восставало против такой победы. Осаму ему никогда этого не простил бы.

Поэтому он поднял свои выцветшие от усталости голубые глаза и глядя прямо в возмущённое прекрасное лицо любимого, снисходительно процедил:

– Успокойся! Фёдор твой жив, босс не отдал бы своего сына в руки онэ-сан. Он слишком чадолюбивый папаша, – Чуя горько усмехнулся углом рта, наблюдая как с губ Осаму срывается вздох облегчения.

– Ты-тыт… Ты как-к-кого ц-целоват-ться п-полез?! – выдавил Дазай сквозь внезапно начавшуюся нервную дрожь.

– Но ведь подействовало, – опять усмехнулся Чуя. Он хотел, чтобы улыбка была озорной, но получилась вялой и вымученной из-за усталости и бессонной ночи. – Вот я тебя сейчас отпущу, помогу поесть, а потом одеться. Извини, другой одежды не нашлось, а шмотки твои грязные. Я их в стирку бросил, так что есть только эти.

Дазай попытался проглотить комок и с трудом выдавил сквозь стучащие зубы:

– А-а-а ч-ч-что, д-других т-точно не н-нашлось?

– Эти Акутагава принёс, – Накахара уже расцепил объятия и поддержав одной рукой падающего Дазая, другой быстро и ловко запахнул на нём юкату, хотя бы кое-как, в пределах приличий. – Из твоего бывшего жилья притащил, пока ты спал.

Он усадил Дазая на кровать так, чтобы он мог сидеть, опираясь на высокое изголовье и уселся рядом, поставив поднос себе на колени.

– А… – открыл рот для вопроса Дазай, но Чуя сунул в этот раскрытый рот палочки с порцией еды, и таким образом прекратил все дальнейшие расспросы, найдя челюстям Осаму другое занятие.

Вообще-то, рыжий, любивший всё европейское, палочками старался не пользоваться, но здесь они были явно удобнее европейских ложек.

– Если ты хочешь спросить, при чём здесь Акутагава, – заговорил Чуя, продолжая кормить Дазая, словно маленького, и тому отчего-то не хотелось сопротивляться (ладно уж, пусть кормит, только пусть не целует), а даже с удовольствием раскрывал рот и пережёвывал пищу, – так ему босс приказал, а шмотки твои старые всё равно были с ним рядом, он же там с позавчерашнего вечера на нычку подночевал.

Дазай с набитым ртом недоумённо мурлыкнул, и Чуя ухмыльнувшись пояснил:

– Ну да, в твоей бывшей халупе, вместе со своим грёбаным Тигром, мать его в душу!

Дазай молча потрясённо жевал. И как он забыл, они же с Фёдором нарочно их вместе свели, перед тем, как…

Он поднял руку, показав жестом, что ему довольно еды, и прожевав спросил:

– А где он тогда, если жив?

– У Картёжника, – Чуя поднялся, поставил большую пиалу с остатками еды на поднос и подал Дазаю чай.

Дазай отхлебнул из чашки, и уставился на Чую округлившимися глазами.

– С какого вечера, ты сказал?

Чуя взял в руки поднос, лицо его сохраняло каменное выражение.

– С позавчерашнего. Ты здесь больше суток продрых. Допивай, давай!

Дазай ошарашенно исполнил его приказ, Накахара забрал чашку и удалился.

***

Они сидели в чуином джипе, притаившемся в одном из самых задрызганных портовых закоулков. Местные слишком хорошо знали это авто, и потому уносились сломя голову, едва завидев его, так что назойливых попрошаек, янки и прочей шушеры, из-за которой автомобили подобного класса никогда не рискуют заезжать в такие районы, можно было не опасаться.

Да-а… Опять вместе, в одной машине, как в старые добрые… Только одежда на Осаму теперь другая. И сам он другой. Старше, и не в смысле возраста, а просто серьёзнее. Ещё красивее стал, но теперь недосягаем, похлеще любого небесного светила, хотя вот же он, только руку протяни, ан нет! Оттяпает и не поморщится, в лучших традициях Дазая.

О былых временах напоминало ещё и длинное чёрное пальто на Дазае. Не оставлять же его было трястись полуголым на ноябрьском холоде. И Акутагава принёс то, что смог откопать в бывшем жилье Осаму, а именно, то самое пальтишко, которое когда-то подарил ему Мори, а Дазай потом объявил, что сжёг.

Объявил, потому что возненавидел и босса и его подарок за то, что тот был виноват в гибели Оды. Из-за этого Дазай ушёл из Портовой мафии и сменил одежду, поменяв мафию на Агентство. И надеть опять это пальто на себя, означало бы простить Мори и дать понять, что наконец принимает его постоянно повторяющиеся призывы вернуться. И почему он не выбросил эту проклятую шмотку? Ну, или правда бы сжёг. Так нет, забросил в дальний угол, да и забыл о ней. А она взяла и вернулась. Ода не вернётся…

Можно представить как он психанул, когда увидел, что ему предлагается нацепить на себя, но… Нежелание мёрзнуть оказалось сильнее, а нищие, как известно, не выбирают.

Чуя вынужден был выжидать, пока Хироцу даст отмашку, что можно проникнуть на катер, не опасаясь посторонних глаз.

Ещё до обеда Накахара засёк сигнал от телефона Эйса, и огорошил Дазая, да и сам был огорошен тем, откуда он исходил.

Нет, ну капец какой-то! Выходило, что этот мудак скрысил у мафии денег на целый корабль, да притом, немаленький и прекрасно оборудованный. Нет, ну какая ж мразь, а?! Рыжий кипел от возмущения и Дазай здесь даже был внутренне с ним согласен, ибо с точки зрения мафиозной организации поведение Эйса было большой провинностью.

Уже давно стемнело, поздняя осень, темнеет рано, а они всё были вынуждены сидеть в машине без света в салоне и с выключенными фарами. Чуя курил свои пижонские «Сенатор», сплёвывая в форточку, Дазай сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, и казалось, дремал.

На самом деле, оба напряжённо вглядывались и вслушивались в ту сторону, где должна была замаячить щегольская белая рубашка Хироцу с галстуком-бабочкой и блеснуть его монокль. Восемь вечера. Девять. Десять. Полночь.

Только в четверть первого неожиданно в боковое стекло легонько постучали. За окошком блеснул монокль. Чуя опустил стекло.

– Ты чего подкрадываешься, мы тебя совсем с другой стороны ждём! – недовольно гаркнул Чуя, разблокировав дверцу, чтобы впустить старика внутрь и включая в салоне свет.

– Главное, что дождался, – хмыкнул пожилой мафиози, тускло блеснув немедленно запотевшим в салоне моноклем и потирая озябшие пальцы. – Ну и погодка, скажу я вам! Ветра нет, но похоже, подмораживает.

– Подмораживает, подмораживает! Подморозило уже, я тут чуть не обоссался весь, пока ждал! – возмущённо бросил Чуя, выскакивая из машины. Дазай с Хироцу остались его ждать. Причём Дазай только хмыкнул скептически на последнюю фразу Чуи. Да! Что с него возьмёшь, дитя улицы, таким и помрёт.

– Ну как вы себя чувствуете, Дазай? – деликатно спросил Хироцу, не перестававший все годы после ухода Дазая из мафии, тайком общаться с ним. Хироцу раньше негласно присматривал за Дазаем по приказу босса, чтобы тот не делал новых попыток суицида.

Это было до прихода Накахары, с которым Дазай стал членом мафии в одно время. Тогда же он и был поставлен напарником новообращённого мелкого бандюжки Чуи. До того Осаму был воспитанником Мори, но официально в организацию не вступал и делами её не занимался. И даже категоричное предложение стать, наконец, членом организации он воспринял нехотя, и в отличие от Чуи, присяги на верность не давал.

Рангом Дазай был повыше старика, и фактически тот был в подчинении у парня, несмотря на его юный возраст. Однако, Дазай никогда этим не злоупотреблял и после того, как покинул организацию, они с Хироцу сохраняли дружеские отношения.

Дазай поморщился и махнул рукой.

– Скорее жив, чем мёртв, – обронил он. – Если вы об этом, Хироцу-сан.

Хироцу заметил, что во внешности бывшего командира-подопечного произошла странная перемена, из-под одежды не выглядывали его неизменные бинты. А ведь раньше он без них никуда не выходил. Неужели совсем перестал носить?

Конечно, он не мог знать, что это Чуя категорически отрезал на робкую просьбу Дазая, что нету у него бинтов для всяких там грёбаных суицидников. И вообще, на хрена на эту поебень тратить время, чего он там не видел, а высохнут его бесценные тряпки, так он их с бинтами вместе и отдаст, себе не зажилит, они ему ни к чему, потому что у него хватает бабла, чтобы в чужом шмотье не ходить, тем более, такого здоровенного размера!

Просто непривычно было видеть его не в бинтах. Хироцу исподтишка оглядывал Дазая, отмечая насколько он возмужал с той поры, как они работали вместе. Выглядел Дазай сейчас, мягко говоря, неважно, но взгляд его был странно умиротворённым, без давнишней вечной тоски. Да и это старое пальто… Оно опять на нём, а это могло говорить о многом. Неужели он передумал и вернётся к ним? И Хироцу решился:

– Ходили слухи, что вы ушли из агентства, Дазай, это правда? Пальто на вас знакомое, а говорили, что сожгли. Неужто вернуться к нам хотите?

Дазай усмехнулся, взгляд его был устремлен на потолок, на обивку салона машины.

– Правда, Хироцу-сан, я ушёл от них. Но лучше вы такого никому не подтверждайте. Пускай все думают, что я до сих пор там, так надо, поверьте мне. Ради нашей дружбы, сделайте вид, что ничего не знаете и даже не видели меня,– ответил он, проигнорировав вопрос о возвращении в мафию.

Возвращение туда для него навсегда было похоронено под могильным камнем Оды, его верного друга и наставника, которому он доверял больше чем себе и без которого членство в мафии было пустым звуком.

Хироцу собрал свой лоб в складки, а потом сказал:

– Тогда, лично для меня Дазай, скажите по дружбе, правда ли, что вы и место жительства сменили и… – он замялся, а Дазай ухмыльнулся во весь рот, повернулся к Хироцу и сказал:

– Ориентацию, Хироцу-сан, это так называется. И если вам интересно, то да, я полюбил человека, от имени которого у всех вас дрожат поджилки и это чувство у нас с ним взаимно, если вас это интересует. И, да, ещё одно, ваш босс не просто в курсе, он кровно заинтересован в том, чтобы мы были вместе.

Он замолчал, глядя в изумлённый глаз Хироцу, не изуродованный стеклом монокля, и добавил:

– Вы извините меня за тон, пожалуйста. Я сильно переволновался о дорогом для меня человеке, он сейчас у вас, и я думал… В общем, неважно что. Главное, что с ним всё хорошо, и он у вас в безопасности.

Хироцу выслушал эти странные речи, и собрался было спросить, в чём же кровный интерес их босса, но не успел. Дверца открылась, впустив порцию ноябрьской стужи и владельца машины вместе с ней.

– Фух, блять, капец! Аж в глазах просветлело! Ну что, мы двигаем, что ли? – повернулся он к Хироцу, скромно блестевшему моноклем на заднем сидении.

– Да, пора, – тот запахнул на белой фрачной груди чёрное, тонкого сукна пальто с висевшим поверху длинным бежевым шарфом и полез наружу.

Он наклонился, дав знак рукой, что можно отъезжать и машина, шурша колёсами, тронулась, оставляя его позади, в этих трущобах, в которых даже не обладай он своей способностью, оставаться бы мог без страха. Он же член Портовой мафии.

Но всё население этих мест отлично знало, кто рискнёт напасть на невысокого сухощавого странно одетого старичка, словно вылезшего из конца девятнадцатого столетия, умрёт на месте раньше, чем поймёт что с ним случилось. Все его кости и внутренности будут раздроблены тайной силой и превратятся в фарш, запакованный в оставшуюся целой кожу. И это была ещё одна причина, по которой желающих трогать его не находилось.

***

Оба бывших напарника под покровом ночи незаметно пробрались на какой-то катер. Чуя выбрал концы, прошёл в рубку, где встал к штурвалу, завёл мотор и они отплыли туда, где согласно расчётам приборов, находилось судно с Достоевским на борту.

Добираться им пришлось довольно долго, несмотря на то, что катер был быстроходным и большим, и имел удобную и даже уютную ходовую рубку, защищённую от морского ветра. Прямо почти яхта, отметил Дазай и спросил, перекрикивая шум мотора:

– Это твой босс выделил такую посудину для спасения своего родственника?

– Нет! – Чуя помотал головой, не отрываясь от экрана на приборной панели,– Это лично мой!

Дазай задрал брови. Ничего себе! Ну, конечно, покупать, так самое лучшее, и главное, большое! Чахлик как и все они, конечно же страдает гигантоманией! Он хмыкнул. Похоже на то, что он сам тоже относится, по меркам этого долбанного гнома, к таким предметам. Только он не вещь, и Накахара его не купил, как этот неприлично шикарный дом, машина, катер этот… Ну прям невеста на выданье приданым хвастается. Пропади оно пропадом, это приданое с его хозяином вместе!

Им пришлось войти в нейтральные воды, прежде чем они обнаружили дымящееся судно. Они подплыли поближе и Дазай замер, удивлённо разглядывая охваченный огнём шикарный круизный лайнер. Похоже тягой к дорогим вещам страдал здесь не только Накахара. Чуя достал пистолет и сдвинул дулом на затылок свою шляпу. Лицо его было мрачным и злым.

– Нет, ну ты видел, какая мразина?! – махнул он пистолетом в сторону корабля.

– Корабль? – Дазай впервые слышал, чтобы круизное судно так величали, и подумал, что это потому, что всё это пафосное великолепие, принадлежало не Чуе, а теперь ещё и так бездарно погибнет в волнах, не успев попасть в жадненькие лапки бывшего янки.