Текст книги "Побочный эффект (СИ)"

Автор книги: Miss Doe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 82 страниц)

Луна плохо воспринимала то, что происходило дальше. Кажется, Лорд давал Снейпу какие-то указания по поводу Гарри. Но у Луны не было сил следить за их разговором. Она сидела на кровати, тяжело дыша, сжав голову руками и не замечала, как тихонько раскачивается из стороны в сторону, словно пытаясь таким образом утихомирить навалившуюся на неё боль. Машинально она отметила про себя, как Снейп покинул комнату с оставшимся в ней Волдемортом, как он вышел из замка и миновал расстояние до его ворот. Действие зелья заканчивалось, связь с Северусом ослабевала. А вот знание того, что произошло, оставалось с ней. И, кажется, она была совершенно не готова к обрушившейся на неё тяжести.

Луна перестала сжимать руками голову. Обруч, стягивавший её, постепенно ослабевал. Луна не чувствовала, как её стала бить мелкая дрожь, становившаяся всё более сильной. Но она инстинктивно обхватила себя руками, будто неосознанно пыталась справиться с ней. Тихонько повалившись на бок и подтянув колени к животу, Луна какое-то время пролежала в полной прострации, не понимая, где она и что с ней. Но вскоре в её голове стали всплывать мысли, будто сонные рыбины, поднимающиеся со дна.

Прежде всего Луна подумала о том, что она наконец получила ответ на волновавший её вопрос. Мать Гарри знала о том, каким на самом деле подонком был Джеймс. Знала, и, тем не менее, любила его. И вышла за него замуж. Она не видела, что её избранник сделал тогда со Снейпом после её ухода. Но, кажется, хватило бы и первой части, чтобы понять, насколько мерзким типом был Поттер-старший. И он, и вся их компания. И даже добрый профессор Люпин, который так нравился Луне. Ведь он спокойно смотрел на всё это и палец о палец не ударил, чтобы остановить своих дружков.

Луне вспомнилась история с боггартом Невилла, о которой тогда гудела вся школа. Ведь это профессор Люпин научил Лонгботтома, как превратить Снейпа в посмешище. И если тогда Луна хохотала над этим вместе со всей школой, то теперь ей стало невыносимо стыдно и за себя, и за Люпина.

Луна вновь ощутила прилив злости и ненависти – чувств, ей совершенно несвойственных, которых она, если честно, боялась в себе. Сейчас она ненавидела их всех – и Поттера, и Блэка, и Люпина с Петтигрю так же, как их ненавидел Снейп. А ещё она точно так же ненавидела Лили – девочку, предавшую Снейпа. Девочку, которую сам Снейп любил больше жизни. И ради которой, собственно, продолжал жить, волоча на своих плечах груз невосполнимой утраты, тяжкой вины и такой безмерной, всеобъемлющей боли, которую было трудно даже вообразить. А вообразив, становилось страшно и непонятно – как вообще можно жить, испытывая эту боль изо дня в день годами…

Луна ворошила воспоминания Снейпа о том, как он, придя в себя от пережитого унижения, вдруг ощутил дикий страх, осознав, что наделал и как назвал ту, кого любил. И как этот страх заставил его наплевать на гордость, на растоптанное чувство собственного достоинства и стоять перед входом в гриффиндорскую гостиную в ожидании Лили, чтобы иметь возможность извиниться и оправдаться. Надежда на прощение помогала ему не обращать внимания на насмешки и явные оскорбления тех, кто проходил мимо него. Ведь тогда уже вся школа знала о том, что сделали с ним эти подонки. Кто не присутствовал на представлении сам – тому рассказали, смакуя подробности его позора и раздувая каждую деталь до невероятных размеров. Но ему было всё равно. Лишь бы она простила его. Ведь она добрая. И она – его друг. Снейп тогда ещё искренне верил в это. Она простит ему и это мерзкое слово, и его унижение. Не может не простить. Ведь она понимает, что Поттер – подонок. И он, и вся его свора.

Но она не простила. Луна попыталась поставить себя на место Лили. Что бы она чувствовала в тот момент? Да то же, что и сейчас! Ненависть к врагам Северуса. Жалость и сочувствие к нему самому. Конечно, она бы простила ему «грязнокровку». С условием, что он больше никогда не произнесёт этого слова не только по отношению к ней, но и к кому бы то ни было. И постаралась бы успокоить его, сказав, что это не он должен стыдиться того, что стал жертвой превосходящих его по силе врагов. Это они должны стыдиться, что совершили подлый и низкий поступок.

Но Лили не стала этого делать. Так сильно обиделась на «грязнокровку»? Но она ведь должна была понять, в каком состоянии находился Северус? Ведь она сама спровоцировала его, не оказав ему помощь сразу. Вместо того, чтобы помочь, она стала торговаться с Поттером, приказывая ему отпустить Снейпа. Может, ей самой тогда хотелось обратить на себя внимание? Показать всем, какая она добрая и справедливая… Если бы она просто освободила Снейпа от заклятия, этого бы никто не заметил. А так…

Луна резко села, свесив ноги с кровати. Её уже не трясло. Она смотрела в пространство широко раскрытыми сухими глазами, поражённая сделанным открытием. Мать Гарри Поттера не была такой доброй, как о ней говорят! Она полюбила отца Гарри, зная, как тот издевался над Северусом. Полюбила такого мерзавца! И предала Северуса. А тот продолжал любить её, несмотря ни на что. И любит до сих пор.

А она, Луна, ненавидит эту мёртвую женщину всеми силами души. Ненавидит даже больше, чем всю эту стаю, которую, как она поняла из воспоминаний Снейпа, называли «мародёрами». Ненавидит так, как никого и никогда в жизни. И ей от этого плохо, потому что она хочет любить всё то, что любит он. Потому что считает – если любишь человека, нужно принимать то, что ему дорого. Но принять и полюбить Лили Луна не могла. И это разногласие с Северусом угнетало её.

Луна вновь опустила пылающую голову на подушку. Теперь её мысли не походили на сонных рыб. Они проносились вихрем, теснились и перескакивали друг через друга. Луна вновь и вновь переживала этот страшный момент в жизни Снейпа и всё то, что было с ним связано. Переживала и страдала вместе с ним. Она давно потушила свечи, надеясь всё-таки уснуть. Но сон бежал от неё. В незашторенное окно светила луна, освещая комнату призрачным желтоватым светом. Взгляд Луны упал на потолок над кроватью. С потолка на неё глядел Гарри. Девочка вздрогнула.

Интересно, что он подумал, когда увидел воспоминания Снейпа в Омуте памяти? Ему понравилось, как его отец издевался над Северусом? Не может быть… Гарри хороший. Ему не может понравиться такое. Но… Но ведь Джеймс – его отец. А Сириус Блэк – горячо любимый крёстный. Разве Гарри не найдёт им оправдания? Им, и уж тем более собственной маме… И будет продолжать ненавидеть Снейпа, и радоваться тому, что близкие ему люди так поступили с ним. Но ведь Гарри должно быть стыдно. И за отца, и за то, что он сам стал свидетелем того, что вовсе не предназначалось для его глаз.

Луна задумалась. Почему профессор не стёр Гарри память? Она вспоминала, что он подумал по этому поводу. «Пусть знает, кем был его отец». Значит, он всё-таки надеется, что совесть Гарри поможет ему сделать правильные выводы из увиденного. Как же всё-таки мерзко подглядывать! С интересом копаться в том, что человек так тщательно прячет от чужих глаз…

Луна похолодела. Сердце её будто сжала костлявая ледяная рука. Она осуждает Гарри за то, что тот сунул свой нос в Омут памяти. А сама она не подглядывает за Снейпом? Не суёт свой нос туда, куда ни в коем случае его не следует совать? Она знает о нём всё, а он даже не догадывается об этом. Кто она сама после этого?

От этой мысли Луну бросило в жар. Она резко села в кровати с пылающими щеками, подтянув к животу колени. Кто дал ей право лезть в его душу и чувствовать себя там, как дома? Кто дал право разглядывать и ощупывать каждое его воспоминание, каждое чувство? Ощущать его боль? Быть им, пусть даже на короткое время? Какая же она дрянь! Ну и что, что она не нарочно порезала тогда палец и вовсе не ожидала подобного эффекта? Подсматривает-то она за ним совершенно сознательно. А он об этом ничего не знает…

Она должна пойти к нему и всё ему рассказать. Иначе это будет нечестно. Пусть он кричит, ругается, пусть даже убьёт её… Луна слабо улыбнулась. Убить, конечно, не убьёт, а вот память сотрёт – это точно. А для Луны это было хуже, чем смерть. Улыбка мгновенно сползла с её лица. Что же делать? Она не хочет терять эту связь, которая возникла между нею и Северусом. Но и не может больше обманывать его. А если попросить его не стирать ей память? Ведь не стёр же он её Гарри… Попросить так, чтобы он понял, насколько это важно для неё… А если он всё-таки не послушается… Что ж, Луна примет любое его решение. Он может стереть у неё из памяти всё, что она знает о нём. Любить его она от этого не перестанет. Просто не будет знать, почему так любит этого человека. Будет мучиться вопросами и стоить догадки. И продолжать любить.

Луна вздохнула. Вот это она и скажет Северусу, когда признается ему во всём. А дальше – пусть делает, что хочет. Она встала с кровати, подошла к стулу, на котором лежала школьная сумка и вынула из неё пергамент с нарисованным на нём Снейпом. Взяв со стола волшебную палочку и тихонько произнеся: «Люмос», Луна осветила портрет. Профессор взглянул на неё сурово и как-то устало. Кажется, складочка между его бровей стала глубже, а взгляд будто спрашивал: «Какого драккла вам ещё от меня понадобилось, мисс Лавгуд?» Луна виновато вздохнула.

– Простите меня, господин профессор, – прошептала она, легонько коснувшись кончиками пальцев лица на портрете. – Я больше не буду вас обманывать.

И, замирая от собственной смелости, прикоснулась губами к лицу на пергаменте. Впервые с того момента, как нарисовала его.

Вернув пергамент в сумку и потушив свет, Луна легла в постель и наконец уснула, свернувшись калачиком. Снилось ей что-то смутное, сладко-тревожное, страшное и такое привлекательное одновременно, что даже во сне сердце замирало от ужаса и ухало вниз, разливая по телу волну щемящей нежности. Возможно, виной этому было принятое Луной решение… А возможно, всего лишь апрель, с любопытством заглядывающий в окно и освещающий спящую девочку лунным фонариком.

Всю неделю, проведённую дома, Луна пребывала в глубокой задумчивости. И чем ближе подходил день отъезда, тем задумчивей становилась Луна. Временами ей удавалось взять себя в руки и вынырнуть на поверхность из омута мыслей. Случалось это в моменты, когда она находилась в обществе отца.

Ксенофилиус поначалу не замечал перемен, происходящих с дочерью. Его девочка всегда была склонна к мечтательности и погружению в себя. Но в этот раз она превзошла саму себя, так что даже он, в конце концов, обратил на это внимание.

– О чём ты задумалась, капелька? – спросил он за завтраком, глядя на то, как Луна, подперев рукой щёку и глядя в пространство, вот уже в течении десяти минут помешивает ложечкой давно остывший чай.

Луна вздрогнула, будто очнулась, и, переведя на отца взгляд, становившийся всё более осмысленным, тихо произнесла:

– Папа, как ты думаешь… можно понять, что человек плохой, если все считают его хорошим?

– Наверное, можно, – не раздумывая, ответил Ксенофилиус. – А о ком ты спрашиваешь?

– Да так, об одним мальчике, – уклончиво ответила Луна. – А если он сделает что-то плохое, но его всё равно продолжают считать хорошим – что тогда?

– Думаю, в этом случае можно предположить, что он использует Заклинание отвода глаз, чтобы окружающие не замечали эвилингов, которые его кусают и делают злым.

– И тогда его поступки кажутся всем добрыми?

– Конечно.

Луна притихла. Ксенофилиус не стал расспрашивать её о том, кем был этот самый мальчик. А в душе напрягся: «Уж не влюбилась ли моя капелька?» Он знал, что рано или поздно это должно произойти. Но лучше бы поздно. Он и так скучал по своей девочке, которую теперь не видел по полгода. И не готов был делить её с кем-то ещё. С каким-то сопляком со слюнявыми губами и нахальными руками. Нет, конечно, он не станет ей ничего запрещать. Но, Мерлин, как же это всё обидно!

Мельком взглянув на отца, Луна заметила, что тот чем-то расстроен, но старается не подавать виду. Она улыбнулась ему, быстро допила вконец остывший чай и сказала непринуждённо:

– Пап, пойдём погуляем?

– Пойдём, – просиял Ксенофилиус, забыв обо всём на свете, даже об ожидавшей его недописанной редакторской статье для следующего номера «Придиры». Ничего, статья подождёт. Не так уж много времени у него осталось на общение с дочерью. Скоро она снова уедет, так что времени для статей у него будет много. Даже слишком много.

А Луна дала себе слово следить за своими мыслями и не давать им воли в присутствии папы. Объяснить ему она ничего не могла, а врать не хотела. Ей и так в последнее время приходилось слишком часто обманывать и слишком многое скрывать, что приносило ей почти физическую боль.

Тем не менее, оставшись наедине с собой, Луна погружалась в размышления настолько, что переставала замечать всё вокруг. Ей едва хватило недели, чтобы дорисовать портрет Джинни на потолке своей спальни – слишком часто она отвлекалась, замирая с кисточкой в руке, задумчиво вперившись в пространство.

Каждую ночь Луна подолгу лежала в кровати без сна, то возвращаясь мыслями к воспоминаниям Северуса о том отвратительном дне, когда Джеймс Поттер унизил его на глазах у всей школы, то обдумывая своё решение признаться профессору в том, что она стала невольным свидетелем всего происходившего у него на душе. И чем больше она об этом думала, тем меньше ей хотелось признаваться. Луна понимала, что просить Снейпа не стирать ей память – затея бесполезная. Он обязательно сделает это. Его никак не тронут ни слёзы, ни мольбы Луны. «Но он ведь не стёр память Гарри… Почему?» – спрашивала себя Луна. «Да потому что Гарри увидел лишь маленький кусочек его воспоминаний. А ты залезла в его душу и рассмотрела там ВСЁ! Такое не прощается! И потом, он не имеет права рисковать. Я ведь знаю, что он шпион, двойной агент. Он просто обязан стереть мне память, чтобы не рисковать и не зависеть от моих прихотей или неосторожности. А вдруг я сболтну кому-то об этом. Нечаянно или нарочно…»

Да, он обязан, просто обязан стереть ей память. Но как же Луне не хотелось этого! Ей казалось, что она потеряет Северуса, словно он умрёт для неё. А потеряв его, она потеряет часть себя. Такую большую и жизненно важную часть, что, оставшись без неё, будет всю жизнь ощущать себя калекой. И даже не сможет понять – почему. Но не признаться ему – значит поступить подло. Почти так же подло, как всегда поступали с ним те, кого называли мерзким словом «мародёры». Как поступила с ним Лили…

Луна ворочалась в постели, стараясь отогнать все эти мысли и уснуть. Но уснуть не получалось. Ей вдруг представилось, что произойдёт после того, как она всё ему расскажет. Конечно, он сотрёт ей память, и Луна всё забудет. А он… Он никогда не воспользуется своим Охранным зельем, чтобы она больше не смогла проникнуть в его душу. А это значит… Луна похолодела. Мысль о том, что Северус больше никогда не воспользуется зельем, раньше как-то не приходила ей в голову. А зря. После её признания Снейп окажется беззащитным перед Круциатусами Того-Кого-Нельзя-Называть. Он будет корчиться от боли всякий раз, когда этому монстру вздумается продемонстрировать свою власть над ним. И виновата в этом будет она, Луна… Эта мысль словно парализовала девочку, и она долго пролежала в кровати, не в силах пошевелиться от накрывшего её ужаса.

Что же она собирается сделать? Признаться Снейпу, чтобы облегчить свою совесть, совершенно не думая о том, как он будет переносить пытки Тёмного Лорда без этого своего зелья! Да сопоставимы ли эти величины? С одной стороны, муки совести девочки Луны, которой больно лгать человеку, любимому ею всей душой. С другой – физические страдания этого человека. Да и психические тоже, потому что теперь-то Луна точно знала, каково это – удерживать окклюментный барьер в моменты дикой боли, когда сознание почти отказывается повиноваться. Стоит ему не удержать этот щит – и дело всей его жизни будет погублено. Их общее дело. Такое развитие событий повлечёт за собой гибель самого Снейпа и победу Волдеморта. Допустим, последнее она переживёт. А вот первое…

Дыхание Луны сбилось. Сердце бешено заколотилось в грудную клетку. Мерлин всемогущий, какая же она дура! Да неужели она не потерпит муки этой самой совести ради того, чтобы Северус не испытывал боли? Хотя бы физической, потому что избавить его от душевной боли она не в состоянии. По крайней мере, пока. Да ради него она ещё и не такое вытерпит!

Луна постепенно успокаивалась. Она приняла решение. Ничего она Северусу не скажет. И пусть, узнав об этом её поступке, он сочтёт её дрянью. Пусть сравнивает её со своей обожаемой Лили… Ничего, она сумеет это пережить. Луна вновь задумалась. Сумеет ли? Мысли её потекли в другом направлении.

Северус любил покойную мать Гарри Поттера. Любил настолько, что готов был оправдать и простить любой её поступок, даже самый подлый. И он не любил Луну Лавгуд. А потому не простил бы ей ничего, что выглядело бы подлостью в его глазах, даже если это было бы продиктовано самыми благими намерениями. И теперь Луна страдала от мысли, что Северус будет считать её дрянью, именно в сравнении с Лили, с её светлым непорочным образом в своём сознании. Луна поняла, что в течение последних нескольких дней она всё время подсознательно сравнивает себя с этой женщиной, противопоставляет себя ей.

Луна вспомнила, как она решила для себя быть Северусу только другом. Помогать ему и всячески утешать. Облегчать его боль и дарить побольше радости. Это произошло в момент, когда Луна поняла, что он всё ещё любит Лили. Луна не хотела соперничать с её светлой памятью. Вот именно – со светлой. Сейчас, убедившись в том, что светлой была только его память, а не поступки самой Лили, Луна внезапно ощутила дух соперничества. Ей почему-то стало очень важно и нужно доказать ему, что эта Лили – не настолько хороша, что большую часть своего мнения о ней он придумал. Луне мучительно захотелось, чтобы вся та любовь, которую питал Северус к памяти этой женщины, принадлежала ей. Она вдруг ясно осознала, что ей мало быть для него просто другом, хотя сейчас она не могла похвастаться даже этим. Ей хотелось стать для него ВСЕМ.

Луна вспомнила всё то, что предстало перед её мысленным взором, пока она сидела на согретом солнцем камне у ручья, и по её телу пробежала волна приятной дрожи. Что это? Неужели она готова… готова… Луна почувствовала, как кровь прилила к щекам, и они запылали так, что ей пришлось сесть в кровати и спрятать лицо в холодных ладонях. Луна знала ответ. Да, она готова сделать всё, чтобы ему было хорошо, уютно и спокойно. Хорошо – во всех отношениях. Буквально – во ВСЕХ.

Луна вздохнула. Она-то готова. А вот нужно ли это ему? Сейчас – нет. Потому она и должна сделать всё от неё зависящее, чтобы он тоже понял – ему это нужно. Чтобы перестал мечтать о женщине, предавшей его когда-то. И заметил наконец ту, что находится рядом и любит его всей душой. Любит и никогда не предаст. И ради этой любви вынесет всё. Даже его ненависть и презрение.

В который раз опустив голову на подушку, Луна вновь задумалась. И снова её мысли поплыли в совершенно ином направлении. Луна думала о том, почему Северус не чувствует её так же, как она его, когда принимает зелье. А что не чувствует – это ясно, иначе он принял бы меры, чтобы никогда больше не допустить Луну в своё сознание. Выходит, это зелье действует на них не одинаково? Тогда почему же всё-таки она проникает в его сознание, а не наоборот? Ведь это её кровь находится в нём. По логике вещей, он и должен был бы ощущать Луну. А получалось… как получалось.

Так и не найдя происходящему логичного объяснения, измученная размышлениями Луна решила больше не ломать голову над странными свойствами сваренного Снейпом зелья, в котором по чистой случайности оказалось несколько капель её крови. По крайней мере не сейчас, когда её веки наконец-то стали слипаться, а назойливые мысли – спутываться в клубки и колыхаться в вязком пространстве разноцветными прядями, словно водоросли в потоке воды. Луна уснула, когда небо на востоке стало голубым, а звёзды потускнели и погасли. Ей снилось, что она лежит в траве на берегу ручья, на поверхности которого скачут яркие солнечные блики. Они слепят глаза и мешают разглядеть человека, лежащего рядом с ней. Луна не видит, а скорее, догадывается, что это – юноша её возраста, почему-то одетый в мрачную чёрную мантию профессора Снейпа. Юноша берёт её за руку, отчего у Луны по спине пробегают тысячи мурашек. Как же ей хорошо сейчас… Юноша приближает свои губы к её уху, отчего ей становится жарко и щекотно, а все мурашки со спины собираются под кожей затылка. Он шепчет ей на ухо бархатным голосом профессора Снейпа: «Ли-ли-и-и…» – и Луна вздрагивает от пронзившей её внезапно боли. Всё вокруг исчезает, словно смывается потоками грязной воды. Последнее, что успела заметить Луна – это собственные волосы, рассыпавшиеся у неё по груди и плечам. Волосы РЫЖЕГО цвета.

Профессор Снейп сдержал данное себе обещание. Он перерыл всю Запретную секцию в поисках книг, где описывались зелья, приготовленные на крови. Но ничего нового для себя в них не нашёл. Всё было закономерно и давным-давно описано магами, использовавшими подобные зелья. Кровь существа, попавшего в зелье, заставляла принявшего его в большей или меньшей степени ощущать себя этим существом. Но никогда не случалось обратного – тот, чья кровь находилась в зелье, не проникал в сознание человека, принявшего его.

Убедившись в правильности происходящего, Снейп успокоился и остаток каникул провёл, занимаясь изготовлением снадобий для больничного крыла. И всё было бы прекрасно – Лорд больше не беспокоил его вызовами, Лавгуд отсутствовала, с Поттером не нужно было больше заниматься окклюменцией. Но было кое-что, не дававшее Снейпу расслабиться на этих драккловых каникулах. Сначала он даже не понял, что именно. Пока не стал повсюду натыкаться на пристальный взгляд следивших за ним болотно-зелёных глаз. И если Лавгуд обычно наблюдала за ним исподтишка, опустив ресницы, то слизеринка мисс Паркинсон не считала необходимым прятаться от него. Её глаза преследовали его повсюду, где бы он ни появлялся. Хорошо ещё, что ему не нужно было куда-то часто выходить. Зато она вместе с Малфоем приходила к нему в кабинет каждый вечер на правах старосты, отчитывающейся обо всём, происходящем на факультете и в замке. Приходила и буквально буравила его глазами, вызывая какое-то нехорошее, тревожное чувство.

Снейп поморщился. И эта туда же? Да что они все – с ума посходили? Что им всем нужно от него? Почему бы каждой из них не найти себе более подходящий объект для «нежных чувств»? Снейп ухмыльнулся. Словосочетание «нежные чувства» никак не вязалось с образом Паркинсон. Её чувства, скорее, были сильными, напористыми и расчётливыми. Всё-таки эта барышня была истинной слизеринкой. Вот и пусть испытывает свои чары на сверстниках – хотя бы на Малфое. А его оставит в покое. В конце концов, она – не первая девица, пытающаяся опробовать на нём свою женскую привлекательность. Весна, гормоны, жажда победы над тем, кого ещё никому не удавалось приручить. Гормоны, помноженные на слизеринские амбиции. Снейп прекрасно понимал, во что это может вылиться лично для него. Коварство представительниц его факультета вошло в легенды. Никто так не мстил мужчинам, отвергающим любовь, как обиженные слизеринки. Но Снейпа это никак не волновало. Гораздо больше его беспокоило странное, тревожное ощущение теплоты и надежды, которое он испытал, будучи наполовину Лавгуд. Чувство неуместное, запретное, а оттого притягивающее к себе и раздражающее этим самым притяжением.

«Мерлин, скорей бы уже закончился этот учебный год, – думал Снейп, оставшись один в своей комнате, которую только что покинули Паркинсон с Малфоем. – Как же невыносимы становятся эти влюблённые девицы. Особенно по весне».

Комментарий к Глава 15 https://sun1-14.userapi.com/wevCBvTHpukRUfvUICBvTBZwn1vHbMS4h-6IPA/9q_Rcgc14z4.jpg

====== Глава 16 ======

Marilyn MansonSweet Dreams

MuseBlack Black Heart (David Usher Cover)

Луна одиноко брела по коридору в сторону библиотеки. Уроки закончились, и большинство учеников младших курсов поспешили выбраться из замка на свежий воздух. Впрочем, многие старшекурсники тоже предпочитали готовиться к экзаменам, сидя с книжками во дворе школы или на берегу Чёрного озера. После фееричного ухода близнецов Уизли атмосфера в Хогвартсе, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Причём «атмосфера» – в прямом смысле этого слова.

Вдохновленные примером Фреда и Джорджа, многие ученики вступили в борьбу за право занять освободившиеся места Главных Бузотёров Хогвартса. На блестящие подвиги, вроде запуска в кабинет Амбридж нюхлера, способен был далеко не каждый. А вот швыряться навозными бомбами и вонючей дробью было по силам практически любому. По этой причине в коридорах и туалетах замка стояло такое амбре, что многие ученики перед выходом из класса стали накладывать на себя Заклятие пузыреголовости – это обеспечивало им приток свежего воздуха, хотя выглядели они при этом весьма экстравагантно, будто щеголяли в надетых на голову аквариумах.

Филч, крадучись, ходил по коридорам с хлыстом в руке, надеясь поймать виновных, но вся сложность заключалась в том, что их стало чересчур много и он никак не мог решить, куда ему броситься в первую очередь. Усилий Инспекционной дружины тоже не хватало, чтобы навести порядок. А преподаватели, кажется, нарочно самоустранились от борьбы с нарушителями, наблюдая со стороны за героическими усилиями директора добиться хоть какого-то подобия порядка.

Луна тоже не собиралась сидеть в библиотеке. Она намеревалась обменять взятое ею недавно пособие по трансфигурации на «Сборник бытовых заклятий» Патрисии Броунс и отправиться на воздух. Конечно, атмосфера в библиотеке была обычной, не испорченной дурацкими забавами доморощенных последователей Пивза. Но уж очень благостной была погода за окном. Светило солнце, лаская теплом нежную, юную зелень трав и недавно проклюнувшихся листочков, щебетали птицы, а налетающий порывами ветерок хоть и был прохладным, но уже давно потерял зимнюю пронзительность.

Сильный хлопок у неё за спиной – характерный звук разорвавшейся навозной бомбы – и быстрый топот ног бегущего по коридору человека вряд ли вывели бы Луну из задумчивости. Она даже не успела разглядеть мальчишку, вихрем промчавшегося мимо неё и скрывшегося за поворотом коридора. Мальчишка явно стремился успеть добежать до лестницы, по которой можно было подняться в гриффиндорскую башню. Но вслед за этим у неё за спиной раздался громкий возглас: «Стой!!!» Этот хриплый скрипучий голос явно принадлежал Филчу, в чём Луна не замедлила убедиться, когда старик-завхоз с розгами в руке нагнал её и преградил путь, схватив за плечо цепкими пальцами.

– Отпустите! – Луна дёрнула плечом, пытаясь стряхнуть с себя эту мерзкую лапу. Но Филч ещё сильнее вцепился в её плечо, злобно вращая глазами и пытаясь восстановить дыхание. Наконец ему это удалось, и он злобно зашипел в лицо Луне:

– Вот ты и попалась, мерзкая хулиганка! Теперь не отвертишься!

– От чего не отверчусь? – в отличие от Филча Луна была совершенно спокойна. Она уставилась в лицо завхоза своими выпуклыми серебристо-серыми глазищами и, казалось, абсолютно не боялась его ни его грозного вида, ни хлыста в руке.

– От того, что это твоих рук дело! – Филч грубо встряхнул Луну за плечо.

По коридору к ним уже подобралась вонь от взорвавшейся навозной бомбы, и Луна наконец поняла, в чём её обвиняют.

– Вы думаете, что это я бросила бомбу? – глаза Луны по-прежнему смотрели прямо в лицо Филча. – Но тогда я должна была бы убегать от вас. И запыхаться. А я, как видите, дышу ровно и ни капельки не вспотела. И мне, в моём возрасте, уже стыдно было бы заниматься подобными глупостями.

Кажется, Филч понимал, что девчонка права. Но ведь кто-то же должен был понести наказание за весь тот бардак, что творился в школе. Хватка завхоза чуть ослабла, но он по-прежнему держал её за плечо. В этот момент за спиной у Луны послышались шаги. Несколько человек приближались к ним быстрой, уверенной походкой. Луне не нужно было оглядываться, чтобы догадаться, кто эти люди. Она поняла это по выражению злобного торжества, отразившемуся на лице Филча. Конечно, это была Инспекционная дружина. И, конечно, в самом невыгодном для Луны составе.

– Что здесь происходит, мистер Филч? – услыхала она презрительно-тягучий голос Малфоя. Секунду спустя и сам Малфой возник перед ней, разумеется, в сопровождении Паркинсон и своих троллеподобных телохранителей – Крэбба и Гойла.

– Я поймал нарушительницу! – торжествующе отрапортовал завхоз. – Швырнула навозную бомбу!

Малфой и Паркинсон брезгливо морщились от разносившегося по коридору запаха. Крэбб с Гойлом, казалось, не ощущали его вовсе, невозмутимо возвышаясь за их спинами.

– Фу, Лавгуд, – в голосе и во взгляде Пэнси было столько отвращения, будто всё содержимое навозной бомбы сейчас оказалось у Луны на лице. – Докатилась. Считаешь, что это смешно? Что ты вообще делаешь в Райвенкло с такими мозгами и с таким чувством юмора?

– Если ты пошевелишь остатками своих мозгов, то поймёшь, что это сделала не я, – Луна по-прежнему оставалась спокойной, хотя при виде Паркинсон из глубины души совершенно неожиданно стала подниматься непонятная Луне злость, совершенно ей не свойственная.

– А кто же тогда? – ядовито поинтересовалась Пэнси. – Кажется, здесь больше никого нет.

– Ты считаешь, что тот, кто это сделал, оставался бы на месте, ожидая, пока его поймают? – Луна посмотрела на Паркинсон с лёгким сожалением, как смотрят на не слишком здорового человека. – Кстати, если бы это сделала я, меня бы здесь уже точно не было.

– А вдруг ты не стала убегать, как раз и рассчитывая на этот ход, – губы Малфоя презрительно кривились. – Что ты вообще здесь делаешь?

– Иду в библиотеку, – Луна пожала плечом, которое Филч отпустил, как только к ним подошла Инспекционная дружина.

– Её нужно обыскать, – подал голос Филч. – Если у неё в сумке найдутся ещё навозные бомбы – это будет доказательством вины.

– А если нет? – спросила Паркинсон.

– Тогда её придётся отпустить, – с сожалением произнёс Филч. – Я не могу утверждать, что это сделала она.

– Но и отрицать этого не можете, – глаза Пэнси плотоядно сверкнули. – Значит, она виновата в любом случае.

– Вы не имеете права наказывать меня без доказательства моей вины, – в голосе и во всём облике Луны уже не было прежнего безмятежного спокойствия. Она вдруг осознала, что находится совсем одна в окружении врагов, и помощи ей ждать неоткуда. Совсем одна. Как Северус…