Текст книги "Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Когда Саша встала из-за стола, Женя тут же вспомнила обо всех тех ужасах, что подруга рассказала ей вчера. Она вскочила следом. Ее разрывало нетерпение от ощущения письма в кармане, но Сашины дела были сейчас на первом месте.

– Мама, я пойду провожу Сашу!

– Хорошо, – после некоторого колебания согласилась госпожа Прозорова. – Спроси Нелли от моего имени о здоровье. Александра, кланяйся Ираклию Федоровичу.

Саша обернулась на последнюю реплику, не сразу поняв, что она обращена к ней. Потом поняла и улыбнулась Серафиме Афанасьевне. Сейчас Саша походила на Снежную Королеву – такая же красивая, статная и ледяная.

– Непременно поклонюсь, Серафима Афанасьевна. А мама здорова, можете не беспокоиться. Мои родители не успели пострадать.

“Нелли – это же госпожа Виргинская”, – подумала Женя, только сейчас сообразившая это. А потом она ощупала письмо, спрятанное в кармане, и прикинула шансы незаметно вырваться из дома в издательство…

– Мама, позволь, я оденусь прилично, – сказала она.

– Ну разумеется, позволяю. В кои-то веки, – сказала Серафима Афанасьевна, улыбаясь легкой снисходительной улыбкой.

Женя убежала наверх.

У нее было совсем немного времени, чтобы подыскать себе подходящий наряд. А потом она вдруг подумала, что, быть может, ей пришел отказ и нет нужды никуда срываться… О господи…

Женя разорвала конверт.

“Mademoiselle Прозорова!

Наше издательство ознакомилось с Вашей повестью и приглашает Вас прибыть к нам для обсуждения возможности дальнейшего сотрудничества.

Редактор В.И. Морозов”.

– И здесь не мог не распустить хвост, – проворчала Женя.

И тут ей стал ясен смысл письма. Девушка восторженно засмеялась, прижимая листок к груди. Возможность дальнейшего сотрудничества! Господи, да это же значит, что ее издадут! Она победила!

Женя поцеловала письмо Василия, потом аккуратно свернула его – и убрала в сумочку. Как те, непристойные. И тоже “на всякий случай”.

Через пятнадцать минут она спустилась вниз – с высокой прической, которую сделала пышнее с помощью накладных буклей, в темном шелковом платье, похожем на те, что раньше надевала Саша. Носить такие было еще холодно. Но ничего.

Она должна выглядеть хоть мало-мальски “прилично”. Если уж бог не дал того, что только в женщинах и ценится – наружности и способности к любви…

– До свидания, мама, – крикнула Женя из прихожей, уже застегивая теплый бурнус*. Саша была одета и ждала ее. К счастью, никто больше не заметил, во что нарядилась Женя в этот февральский день.

– До свидания, Евгения, – отозвалась госпожа Прозорова.

Подруги вышли.

– Что, тебе из издательства написали? – спросила Саша, как только дверь за ними закрылась. Женя кивнула, не в силах сдержать торжествующую улыбку, хотя и чувствовала себя виноватой за свой неуместный восторг.

– Написали, Сашенька! Я так рада!

– И я рада за тебя, – сказала Саша. – Только ты смотри… не зарвись.

Саша смотрела серьезно и предостерегающе. Женя кивнула.

– Понимаю.

Потом отвела глаза.

– Сашенька, прости, что я так радуюсь… Я не знаю, что ты будешь делать, и ничем не могу помочь, право…

– Кто ж тебя просил, – сказала Саша. Она улыбалась – истинно сильная женщина. – Ты меня утешила, я тебе поплакалась – и уже хорошо. А Ираклий… ну его к чертям.

Женя свела брови. Она не могла понять, как можно так говорить о муже, с которым живешь бок о бок, который имеет на тебя права… А Саша, кажется, ничуть не чувствовала себя неудобно. Просто говорила, что думала. Она была не такой тонкой и совестливой натурой, как Женя.

– Пожалуй, тебе не стоит сейчас к нам заходить, – после небольшого раздумья сказала Саша. – Думаю, выйдет некоторый конфуз… Мы уж между собой… сами как-нибудь…

Говорила она задумчиво, почти напевно, но блеск в ее глазах пугал Женю.

– Саша, ты уж будь осторожна, – попросила она. – Ираклий же такой непредсказуемый человек!

– Он-то предсказуем как лошадь, – усмехнулась Саша. – Такая же скотина. Ну да нет нужды. Не бойся, со мной все будет хорошо.

Женя обняла ее, прижалась щекой к щеке.

– Будь же осторожна, Сашенька.

– Буду, – обещала Саша.

Они остановили пролетку* и сели в нее вместе, решив, что вначале завезут Сашу домой, а уж потом Женя покатит в издательство. Хотя Женя сейчас не могла сосредоточиться на своей повести. Жизненная повесть, которую она наблюдала сейчас, была намного существеннее.

Женя ссадила Сашу около ее дома – она боялась даже посмотреть в эту сторону: вдруг заметит Ираклий? Женя нервничала, казалось, намного больше опозоренной жены. А та уже давно улыбалась.

– Будь здорова, Саша.

Они пожали друг другу руки. Саша махнула подруге рукой и, повернувшись, не спеша, размеренным шагом направилась к своему дому. Женя сидела как примороженная к месту, провожая ее взглядом.

– Куда дальше изволите ехать? – спросил ее извозчик, оборачиваясь.

– А?.. А в издательство “Пегас”, знаете? – спросила Женя. Адрес “Пегаса” начисто вылетел у нее из головы.

– Знаем-с, барышня.

Извозчик слегка усмехнулся, бог знает что про себя подумал, потом хлестнул лошадь. Женя привычным защитным жестом прижала к себе сумочку. Попробовала молиться, но показалось глупо – да и все равно не получалось.

Она не считала, не замечала улиц, и была удивлена и даже испугана, когда ее снова окликнули. Пролетка остановилась перед высокими массивными дубовыми дверями, от которых спускалась оббитая тысячами ног мраморная лестница.

– Приехали, барышня, пожалуйте.

Женя неловко спрыгнула на землю, не глядя сунула извозчику деньги и направилась к дверям, за которыми должно было решиться ее будущее.

Редактор Василий Исаевич Морозов принял ее холодно, словно бы и не присылал ей этого письма.

– Прошу, садитесь, Евгения Романовна.

В этот раз его кресла пустовали, а за столами напротив сидели второй редактор и еще какой-то пожилой господин. Они смотрели на гостью с любопытством, но вежливо.

– Сударыня, ваша повесть будет опубликована, – сказал Василий; рука его взметнулась вверх, когда Женя радостно встрепенулась. – Я не договорил!.. Будет опубликована только в том случае, если вы переделаете ее согласно нашим требованиям. Во-первых, внесете предложенные мною ранее исправления. Во-вторых, перепишете концовку. В-третьих…

– Что? – спросила Женя, теперь так же холодно, как он с нею разговаривал. Что еще “в-третьих”?

– В-третьих, уберете мистицизм и женскую физиологию, которой у вас неприлично много, – сурово сказал Василий.

Женя ахнула. Что?

Это было именно то, ради чего писалась вся история. Взгляд на жизнь глазами женщины… Рациональный взгляд на мистические явления… Такую попытку – истолковать их – предпринимали еще те самые писатели-романтики, на которых Женя опиралась.

– Как – убрать все это? – спросила Женя. – Что же тогда останется от моего рассказа?

– А вот увидим, что останется, после нашей совместной работы, – сказал Василий. – Вы принимаете наши условия? Если нет, мы вынуждены будем с вами распрощаться.

“Нашей совместной работы… Распрощаться…”

– Принимаю, – сказала Женя, дерзко взглянув редактору в глаза. – Будемте кромсать мою повесть согласно вашим требованиям, если вы полагаете, что от этого она выиграет.

Василий улыбнулся.

– Превосходно, мадемуазель.

***

Некоторое время они молчали; Женя – тайком любуясь Василием и тайком ненавидя его. Все на свете хотели ее изменить, начиная с матери и кончая ее “предметом сердца”. А он, мужчина, хотел изменить ее в сторону, симпатичную мужчинам.

– Сейчас я не могу посвятить вам время, – сказал Василий наконец. – Что, если нам поработать отдельно? Вы свободны сегодня?

Женя кивнула, боясь, что ослышалась – и одновременно желая, чтобы это оказалось галлюцинацией. Она, кажется, влипала в болото все больше и больше.

– Приходите в шахматный клуб нынче вечером, в шесть. Я член его, – сказал Василий Морозов, вырывая листок из своего блокнота и выписывая для Жени адрес. – Там нам будет удобно поговорить. Вам все ясно?

Женя приняла листок, бессмысленно глядя на строчки, написанные Василием. Потом подняла глаза.

– Шахматный клуб?

“Я ошибаюсь, или туда пускают только мужчин, принадлежащих к нему?”

Женя посмотрела на спокойного, может быть, только немного побледневшего Василия – и вдруг перехватила взгляды его коллег, которые слушали их разговор. Вернее – вслушивались, с чрезмерною жадностью…

“Да это же ложь! – вдруг озарило ее. – Ни в какой клуб он меня не поведет! Это придумано специально для зрителей…”

Ах, как это было глупо. Их же так легко разоблачить, кому угодно! Женя чувствовала, что Василий в чем-то похож на нее – своею оторванностью от действительности, порою граничащей с неумением применяться к обстоятельствам.

Но отказаться сейчас будет еще глупее.

– Вы необыкновенно любезны, – сказала Женя, нахмурившись. – Хорошо, Василий Исаевич, я приду.

Она встала, Василий – следом. Он поклонился.

– Почту за честь, Евгения Романовна.

Женя улыбнулась. Нелепая аристократическая ложь, особенно в свете того, что он ей только что наговорил.

В этот раз Женя не раздевалась, и ее наряд не пригодился: но теперь перед нею вырисовывались другие перспективы… Только бы не “зарваться”…

“Между нами ничего не может быть, это совместная работа, не более”, – подумала Женя, стараясь успокоиться. Она неловко поклонилась другим господам из редакции, и те вежливо вернули поклон. Но что они при этом про себя подумали?

“Пусть их думают что угодно”.

Женя сжала губы, направляясь по коридорам прочь. Она придет на назначенное свидание, но ни в какое другое место с чужим мужем не пойдет. Ни-ни! Увольте, Василий Исаевич, знавали мы таких!

“Да я же ничего не знаю о мужчинах, – подумала Женя. – И какая фантазия придет в голову этому, не знаю! Даже Саша так ошиблась со своим мужем, а ведь она поопытней меня!”

Как же выйти из дому вечером…

Решение родилось мгновенно. Женя засмеялась. Даже лгать не придется, разве что самую малость – Серафима Афанасьевна уверена, что у ее дочери наконец-то завелся поклонник, и теперь уходить к нему на свидания станет не просто ее удовольствием, а обязанностью. Насколько Женя знала свою мать.

И действительно, ее расчеты оказались почти верны – Серафима Афанасьевна отпустила ее с готовностью и радостью. Жене иногда казалось, что мать была бы довольна, если бы она ушла насовсем. Ее вдруг пронзило ощущение одиночества.

Сколько еще таких людей под луной – окруженных роями знакомых, коллег, родных, но на самом деле совершенно одиноких?

Женя простилась с матерью и пошла. На ней было утреннее шелковое платье, и она быстро продрогла под своим бурнусиком. Но откуда-то она знала, что Василий не позволит ей мерзнуть.

Как, если она собиралась тотчас же расстаться с ним? Женя этого не знала, но знала, что встреча повернется в совсем неожиданную для нее сторону…

– Добрый вечер, Евгения Романовна.

Она совершенно по-детски вскрикнула и выставила ладони. Василий улыбался. Он был в дорогом пальто, с непокрытой головой – очень красивый. Женя перевела дыхание.

– Простудитесь, – сказала она. – Заработаете воспаление мозга!

Молодой человек засмеялся.

– Ничуть не бывало. Я очень здоров и горяч, – и предложил ей руку.

Женя взяла его под руку, чувствуя себя почти распутницей. Сейчас Василий Морозов был совсем иным, как будто сбросил пристойную личину, покинув свое издательство…

– Василий Исаевич, так нельзя, – напористо прошептала девушка. – Вы разве не понимаете, что нас могут увидеть знакомые? И куда мы идем?

– Евгения Романовна, в мужской клуб вас не пустят, – негромко сказал Василий. – Думаю, вы догадывались об этом.

Он повернул к ней голову, не сбавляя шага, и взглянул своими выразительными усталыми глазами. Теперь победительное сияние Василия приугасло, и он превратился в запутавшегося человека – обремененного семьей мужчину. Именно обремененного.

– Так что же вы задумали? – шепотом спросила Женя. – Пустите!

Она легко вырвала свою руку – потому что Василий ее не держал. Он рассмеялся.

– Не пугайтесь, сударыня, вам ничего не грозит. Я всего только хотел увидеться с вами в приватной обстановке, поговорить по душам… Вы меня заинтересовали как писатель, скажу вам не таясь…

– Что вы имеете в виду? – слегка заикаясь, спросила Женя. Ей было страшно.

Василий снова протянул ей руку, и Женя машинально приняла ее. Они пошли дальше.

– Ваша повесть, Евгения Романовна, весьма любопытная вещь, но нуждается в большой литературной обработке, – продолжал Василий, легко, светски перейдя с предмета на предмет. – Поэтому, если вы согласны, приглашаю вас на съемную квартиру к моему брату Игорю. Он сейчас живет один. Там мы можем без помех обсудить, как двигаться дальше.

Женя захлопала ресницами. Потом открыла рот, готовясь изречь что-нибудь оскорбительное, но Василий усмехнулся, взглянув ей в глаза.

– Не думаете ли вы, что наша совместная работа на виду у чужих может вызвать ненужные толки? Игорь любит меня и предан мне. Он никогда не расскажет, кого видел со мной, если я попрошу его молчать. Кроме того, Игорь также интересовался вашей особой…

Василий крепче сжал руку своей спутницы.

– Мой брат очень порядочный человек. И там, кроме нас, будет его прислуга. Эта девушка неболтлива.

“Неболтливых девушек не бывает, Василий Исаевич”, – подумала Женя. Она терялась все больше и больше.

– Василий Исаевич, мне это совсем не по душе, – наконец заявила она дрожащим голосом. – Я пойду домой!

Василий тут же остановился, выпустив ее руку.

– Не смею настаивать.

Женя сердито смотрела ему в глаза, не двигаясь с места. Они словно сцепились взглядами и не могли расцепиться.

– Я думал, вы смелее, – заметил Василий.

– Черт с вами, – прошептала Женя. – Идемте! Но учтите: вы ответите за все…

– Отвечу за все, сударыня, – уже смеясь, сказал погубитель ее сердца и ее единственная надежда. – Идемте.

***

Против ожиданий, в квартире Игоря Морозова не обнаружилось ничего подозрительного или страшного, не пахло никаким искусом… наоборот, обстановка была строгой, даже аскетической. Старший Морозов оказался тоже хорош собой – такой же высокий, темноволосый, только со светлыми, а не с темными глазами. Серыми или серо-голубыми. Лицом братья были очень похожи, только на лице Игоря Морозова уже залегли первые складки.

Он почтительно поцеловал Жене руку, и она ощутила запах его духов. Несмотря на домашнюю обстановку, Игорь был в черной пиджачной паре, из-под которой выглядывала белоснежная рубашка. Как будто ждал гостей. Ах, конечно, ждал.

– Наслышан о вас, Евгения Романовна, – сказал Игорь. – Я чрезвычайно рад, что мы наконец встретились лично. Почту за честь побеседовать с подающей надежды писательницей.

И Жене показалось, что он вполне серьезен…

Игорь поклонился, поймав на себе ее любопытный взгляд. Да, он был учтив и красив, хотя и не так магнетически красив, как Василий. Но Игорь ведь, кажется, был холост…

Женя рассердилась на себя за праздные мысли.

– Вы тоже хотите поговорить со мной о литературе? – почему-то язвительно спросила она.

– Если вы позволите, – сказал хозяин.

Он пригласил брата и его подопечную в большую гостиную, где горел камин.

– Сейчас нам подадут чай, – сказал Игорь. – Или, может быть, вы предпочтете подогретое вино?

– Ни за что! – вырвалось у Жени так быстро и испуганно, что Игорь нахмурился. – Только чай!

– Как угодно.

Он говорил точно с такой же интонацией, как и Василий.

“А ведь он и вправду может покрывать его, – вдруг подумала Женя. – И тогда, в истории с Одессой, мог!”

Они уселись в кресла, и Женя сразу же протянула руки к огню. Это помогало ей не слишком смущаться под внимательными взглядами сразу двоих молодых мужчин.

– Евгения Романовна, давайте сразу же перейдем к делу, – отвлек ее Василий. – Меня дома ждет семья.

– Я помню, – холодно сказала Женя, не глядя на него. Кому он это напоминал – ей или себе?

Василий вздохнул. Потом наклонился к своему портфелю и, раскрыв его, вытащил Женину рукопись.

– Начнем с фабулы, – сказал он. – Идея, лежащая в основе повести – бессмертие, которое ваши герои обретают посредством своей любви. Или, вернее говоря…

Женя повернула к нему голову, вслушиваясь.

– Без всякого посредства, – сказал Василий. – Вы пишете о загробном царстве с такою уверенностью, как будто уже исследовали его географию…

Женя поперхнулась.

– Василий Исаевич, это же сказка, – изумленно сказала она.

– Неужели? – спросил Василий, пристально глядя на нее. – Реализм с элементами романтизма и мистицизма – вот как назвал бы это я. Реалистические тенденции наметились в нашей литературе еще полвека назад, но были слишком тесно переплетены с фантазией, подкрепляясь ложными понятиями о природе вещей. Ваш роман, написанный в этом же русле, создает иллюзию реальности. В таком виде, как есть, ваша вещь вредна.

– О чем вы говорите? – спросила Женя.

Хотя она уже понимала – о чем. Как почти без слов понимала умницу Кацмана.

– В обществе сейчас большое брожение, Евгения Романовна, – глубоко вздохнув, сказал Василий, откинувшись головою на спинку кресла. – Вы не единственный человек, глубоко увлеченный спиритизмом и его мнимою истинностью. Но вы достаточно талантливы, чтобы заразить своими убеждениями еще и других…

Женя не могла поверить, что слышит это от медиума.

– Василий Исаевич…

Она вдруг осеклась, увидев его потерянное лицо. Василий как будто взывал о помощи… и требовал: замолчи. И одновременно требовал, чтобы ему доказали раз и навсегда возможность пакибытия. Доказали, что есть высший смысл его жизни на свете.

“Но ведь Василий жив, – вдруг подумала Женя. – Любые воздействия его личности, даже на расстоянии, могут быть приписаны ему живому!”

Игорь до сих пор не вмешивался в разговор – но очень внимательно смотрел на брата и Женю.

– Хорошо, пока оставимте это, – сказала Женя, и Василий вздохнул с облегчением, уйдя от мучительного вопроса. – Что еще вам не понравилось в моей повести?

Василий улыбнулся.

– Как по-женски, Евгения Романовна. Это не мне “не понравилось” – это объективные недостатки.

Он вдруг бросил взгляд на брата, как будто застыдившись его присутствия.

– Ничего, пусть Игорь Исаевич тоже послушает, – заявила Женя.

Вне всякого сомнения, Василию не понравились ее слова. Но он промолчал.

– Хорошо. Итак, взгляните сами.

Василий указал ей на то место, над которым Женя долго и мучительно раздумывала сама – но потом включила его в повесть. Не могла не включить.

– Натуралистично до безобразия, – сказал редактор. – Евгения Романовна, вы описываете юную невинную девушку, а не пациентку гинекологической клиники. Прошу меня простить, – тут он осознал, что сказал, и замолчал, сжав зубы и покраснев.

Женя улыбнулась.

– Василий Исаевич, вы полагаете, что организм невинных девушек работает иначе, нежели у остального человечества? И что такого я сказала? Полина страдает, как, случается, страдают все женщины, достигшие зрелости. По-вашему, во времена Пушкина девицы были бесплотными ангелами?

– Во времена Пушкина никто о таком не писал, – сказал Василий. – Никакие писатели, обладающие благородством, еще не несли в публику такие низменные явления жизни!

Женя хмыкнула.

– Многие писатели, почитаемые гениями, несли в публику гораздо более низменные явления, – сказала она. – О том, о чем писала я, эти господа не говорили по одной причине.

Она повернула голову, встретившись взглядом с Василием.

– Они были мужчины, как и вы, сударь, – сказала девушка. – Женщина в литературе – это женщина, отражающаяся в глазах мужчины. Но чрезвычайно редко – женщина, говорящая от своего имени.

Василий несколько мгновений молчал, как будто его поразил новый смысл, открывшийся ему в ее словах.

– Ну… допустим, – медленно сказал он, хотя явно про себя не согласился. – А почему в вашем романе кузина Полины умирает от родов? К чему здесь этот истасканный прием?

– Василий Исаевич, вы, наверное, хотели сейчас сказать, что люди производят потомство так же, как и звери, и нет ничего особенного в беременности женщины, – сказала Женя с улыбкой, смягчившей ее цинизм.

– Хотя бы, – сказал Василий. – В чем состоит различие?

– Это человеческое горе от ума, Василий Исаевич, – сказала девушка. – Вы знаете, насколько голова младенца велика в сравнении с головой других детенышей?

– И носят ребенка женщины очень долго – для его полного развития, – впервые вступил в разговор Игорь. Он смотрел на Женю с неприкрытым восхищением. – Вы блестяще выступили, Евгения Романовна. Василий просто обязан опубликовать вас.

Василий посмотрел на него исподлобья и вдруг помрачнел как туча.

– Игорь, не мешай нам работать, – сказал он. – Евгения Романовна, теперь давайте пройдем по всем отдельным замечаниям…

Заговорились они так надолго, что Женя не вспомнила себя до восьми часов вечера. А потом с ужасом вскочила.

– Господи, мама уже с ума сошла!..

– Я вас провожу, – тут же поднялся Игорь.

– Игорь, ты же не знаешь, где она живет, – сказал Василий, и вдруг Женя почувствовала, как в действительности Василию не нравится внимание брата к ней. Никогда бы она не подумала, что окажется яблоком раздора для мужчин.

– Ничего, Евгения Романовна покажет мне дорогу, – сказал Игорь. – А тебе нужно домой. Лида, наверное, тоже с ума сходит.

– Я сказал ей, что поехал в клуб, – сказал Василий.

Игорь несколько мгновений смотрел на него – а потом покачал головой.

– Василий…

Игнорируя его, Василий повернулся к Жене.

– Евгения Романовна, мы еще далеко не закончили. Встретимся снова…

– У меня, – сказал Игорь. – Я напишу к вам записку, Евгения Романовна.

Кажется, в этот миг Василий ни о чем так не жалел, как о том, что привел Женю к брату.

– Прощайте, – сказал он и стремительно покинул дом первым.

– Идемте, Евгения Романовна.

Игорь почтительно помог девушке одеться. Он был почти так же хорош собою, как брат – если бы они были статуи; но он не имел и половины обаяния Василия. Женю взволновало только мужское внимание, но не сам Игорь. Однако сейчас гораздо важнее было, что испытал из-за них двоих Василий…

– Идемте, Игорь Исаевич.

После пережитого сегодня встреча, которая ждала Женю дома, почти не произвела на нее впечатления.

* Мужская и женская верхняя одежда, сшитая по арабскому образцу (шерстяной плащ с капюшоном).

* Легкий четырехколесный экипаж.

========== Глава 16 ==========

Оставшись наконец одна, Женя закрылась в своей спальне и поплакала немного – и о себе, и о Саше, которую, борясь за свое литературное будущее, совсем забыла. Как там Саша? Не повредил ли ей Ираклий?..

Женю так взволновали эти мысли, что она два часа не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок. Под ней даже постель разогрелась. Женя вспоминала, что наговорила Василию об особенностях беременности женщин, и ей становилось все жутче и жутче.

А что сейчас делается с ним самим?..

Жене несколько раз представлялось, будто рядом с нею снова фантом Василия. Но всякий раз это оказывалось только игрою теней. Этот вид медиумических явлений, по-видимому, был более недоступен Василию. Каковы бы ни были его способности, он ими не владел, они проявлялись через него помимо его воли, как будто какие-то божественные или демонические силы играли этим человеком.

Хотя разве не то же самое может сказать о себе каждый? Насколько человек хозяин себе, чьему влиянию покоряется, не ведая того?

Женя наконец уснула, успокоенная теплым прикосновением свернувшейся под боком кошки. Она решила на другой день непременно проведать Виргинских.

Женя сообщила о своем намерении матери, готовясь долго отвоевывать разрешение сделать визит. Тем более, что Серафима Афанасьевна была все еще сердита на дочь за вчерашнее.

Но тут госпожа Прозорова ее удивила.

– Поеду с тобой, – сказала она. – Проведаю мою бедную Нелли.

Госпожа Виргинская была ее институтской подругой*, хотя за прошедшие двадцать с лишним лет их дружба заметно остыла. Девичья дружба часто забывается за семейными хлопотами. Теперь Нелли Георгиевна и Серафима Афанасьевна почти не видались, уже и облик друг друга начал стираться из их памяти.

Серафима Афанасьевна тут же отправилась одеваться, прогнав дочь в ее комнату – тоже одеваться. Женя сама не знала, что это у матери за фантазия. И не знала, не будет ли от этого худа.

Мать и дочь встретились через некоторое время внизу в гостиной и осмотрели друг друга. Женя оглядела мать и была, как всегда, уязвлена тщательностью и вкусом, с каким та оделась. Серафима Афанасьевна оглядела дочь и осталась, как всегда, недовольна.

Но она махнула на это рукой.

– Поехали, скорей, – сказала госпожа Прозорова.

Они оделись, вышли и сели на извозчика. Экипаж попался им почти сразу. Когда рядом была Серафима Афанасьевна, у Жени все получалось ловчее и быстрее – как и когда рядом была Саша.

– Какой она тебе показалась вчера? – спросила Серафима Афанасьевна, когда они поехали по полупустым заснеженным улицам.

– Кто? – спросила Женя.

Мать повернула к ней голову и посмотрела своими голубыми глазами, навеки, казалось, заключенными за стеклами пенсне – как и ее душа.

– Да Нелли, разумеется, – сказала госпожа Прозорова. – Она не больна? Как она тебя встретила?

– Очень мило, – сказала Женя, усиленно раздумывая, как выкрутиться.

Серафима Афанасьевна удовлетворенно кивнула и улыбнулась, поглубже пряча руки в муфту. – Я знала, – сказала она. – Нелли всегда была просто прелесть!

Женя поморщилась. Как мать может знать, какова сейчас Нелли, если она не виделась с ней сто лет? Наверное, ее мать из тех институток, для которых внешние приличия, условности важнее смысла дружеских отношений.

Жене было страшно.

Серафима Афанасьевна первой ступила на землю и направилась вперед, явно торопясь. Женя трусила следом, как всегда, неуклюжая и неуместная рядом с матерью. Хорошо было то, что Серафима Афанасьевна сейчас о ней совсем не думала и не упрекала. Только бы не выплыл на поверхность Женин или Сашин позор…

Нелли Георгиевна сама открыла гостям.

Она несколько мгновений стояла, с удивлением глядя на подругу детства, а потом ясно улыбнулась, как милостивая королева. Нелли Георгиевна была королева-мать – светловолосая и стройная, несмотря на четверых детей, а манера царственная, Сашина. Если бы Сашина судьба сложилась счастливо.

– Сима, как я рада тебя видеть!

Нелли Георгиевна заключила госпожу Прозорову в объятия. Гораздо более сдержанно, чем можно было ожидать.

– Проходите!

Женя гадала про себя, как много Нелли Георгиевна знает о семейной жизни своей дочери.

– Нелли Георгиевна, дома ли Саша? – рискнула она подать голос.

– Дома, Женя, сейчас позову, – бодро откликнулась хозяйка через плечо, ведя гостей за собой.

– Пожалуйте мыть руки, потом проходите в гостиную! – сказала госпожа Виргинская, проведя Женю с матерью в ванную комнату. – Какая приятная неожиданность!

“Нет, она не Саша, – подумала про себя Женя. – Та всегда была весомей, не рассыпалась в восклицаниях, как эта. И Нелли Георгиевна точно ничего не знает. Господи, как же так можно?”

Они с матерью вымыли руки, потом прошли в пустую холодную гостиную. Сели на диван, чувствуя себя чужими.

“Зря я это, ох как зря”, – думала Женя.

Вскоре Нелли Георгиевна привела к ним Сашу, и все остальное вылетело у Жени из головы. Она жадно смотрела на Сашу, ища признаки какого-нибудь нового несчастья.

Саша была спокойна – может быть, бледнее обычного, но почти такая же, как всегда. Она была в домашнем голубом капоте, волосы ее были заплетены в толстую косу и перекинуты через плечо. Прекрасная, вполне удовлетворенная судьбой женщина. Как сытая пчела.

– Здравствуйте, Серафима Афанасьевна.

– Здравствуй, Саша, – сказала госпожа Прозорова – несколько тревожно. С беременными женщинами почти все интеллигентные люди обращались, словно с ручными гранатами, боясь лишний раз тронуть. Но был ли таким интеллигентным человеком Ираклий Зыков?

– Здравствуй, Женечка.

Саша пожала ей руку и улыбнулась. Рука ее была тепла, на щеках играл румянец. Женя неожиданно почувствовала горькое разочарование. Она-то думала, что тут Сашу чуть ли не убивают.

– Где Ираклий? – спросила Женя.

Саша взглянула на нее с улыбкой, потом опустила глаза. И скосила их в сторону матери. Затем кивнула Жене на дверь.

Серафима Афанасьевна и Нелли Георгиевна уже гудели, понизив голос, о чем-то своем. Две бывшие благородные девицы. Женя улыбнулась этой картине и повиновалась знаку Саши, осторожно манившей ее за дверь.

– Ну, что? – шепнула она подруге, когда они оказались наедине.

В доме было тихо. Громко тикали ходики где-то в другой комнате. Мужчин-хозяев в этот час не было, и Ираклия, очевидно, тоже.

– Что?.. Ох, Женька, какая жалость, что ты этого не видела, – торжествующим шепотом сказала вдруг Саша, стиснув руку подруги горячей сильной рукой. – Приехал Валя, как раз тогда, когда меня не было, и устроил взбучку моему Ираклию.

– Валя?.. – переспросила растерянная Женя.

– Валериан. Братец мой, – с нежностью пояснила Саша. Она сладко зажмурилась. – Господи-и, от Ираклия только пух и перья летели…

– Но как он узнал? – изумилась Женя, глядя на эту жену, упивающуюся посрамлением мужа.

– Да никак. Просто бог его послал, – сказала Саша, теперь злая и серьезная. – Они столкнулись случайно, Евгения, за домом. Я тут и выложила все Валериану. Раньше, как мы с мужем цапались, мне противно было обо всем доносить, а теперь не выдержала.

Она улыбнулась.

– Ох, правильно сделала! Валя его чуть не разорвал.

– Он его побил? – спросила Женя, не зная, ужасаться или восхищаться.

Саша радостно кивнула.

– При мне только дважды дал по морде, – сказала она. – А потом велел мне уйти, чтобы не глядеть.

Она сцепила руки на округлившемся животе. Женя в этот миг ужасно завидовала Саше, у которой было столько сильных и понимающих заступников.

– Ну и как теперь? – спросила она.

Саша засмеялась, сверкнув глазами.

– Теперь ведет себя тихохонько, – сказала она. – Заговорить со мной боится, не то что пальцем тронуть. Пусть знает наших.

– Развода требовать не будешь? – совсем тихо спросила Женя.

Саша мотнула головой.

– Пока Ираклий хорошо себя ведет, ни к чему, – спокойно сказала она. – Он мне муж, ребенку отец, деньги нам дает, вот и ладно. А взбрыкнет – я его снова успокою.

Женю покоробила эта уверенная речь. Саша говорила совсем как жадная мужичка, мещанка “без понятия”, без всякой тонкости. Как будто ей были совершенно безразличны чувства мужа.

Может быть, несчастливый брак просто обнажил ее натуру?

– Саша, а тебе Ираклия не жалко? – спросила она.

Саша посмотрела на нее изумленно и сердито.

– С какой стати я должна его жалеть?

– Он ведь тоже человек, – сказала Женя.

И тут Саша наклонилась к ней и горячо и брезгливо прошептала на ухо, обхватив ее ладонью за шею:

– Ты не жила с ним, не знаешь. И запросов его не знаешь, всего этого скотства.

Женя отстранилась, удивленно и сочувственно глядя в глаза Саше. Она получила в этих глазах ответ, о каких “запросах” и “скотстве” шла речь, и тут же у нее самой прошла всякая жалость к Сашиному мужу.