Текст книги "Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

– Тебе это так нужно? – спросил Игорь, сделав ударение на слове “так”. Он хмурился. Он ее не одобрял и едва ли когда-нибудь одобрит.

Женя твердо кивнула.

Игорь потер свой гладкий белый подбородок. Они сидели рядом на диване, но как будто нарочно старались не касаться друг друга, оба во власти нервов.

– Милая, будь осторожна, – сказал ее муж. – Ты знаешь, что душевные болезни в наше время все еще почти неизлечимы, даже при больших средствах?

Она свела брови; глаза ее опасно сверкнули.

– Ты хочешь сказать, что уже уверен в моем сумасшествии? Однако, друг мой…

– Нет, нет.

Игорь быстро наклонился к ней и, взяв за голову, поцеловал в лоб.

– Женечка, я знаю, что ты нормальна, но так же знаю, что от здорового рассудка до сумасшествия всего один шаг, особенно при чувствительной артистической натуре, – проговорил он. – Помнишь ли, как Пушкин писал: не дай мне Бог сойти с ума? Он ведь был гений.

– Игорь, а тебе не кажется, что Пушкин мог наблюдать такие же явления, как и я? – спросила в ответ Женя.

Губы ее тронула улыбка. Она знала, какой темы они оба избегают.

Игорь тряхнул головой.

– Мы не можем этого знать. А я тебя предупреждаю, – сказал он.

– Да, да, спасибо. Но я сознаю, что делаю, не беспокойся…

Вдруг у нее что-то размягчилось внутри при виде полного тревоги красивого лица Игоря, лица возвышенного и сильного человека, которого она завоевала. Женя придвинулась к мужу и неловко обняла его, прижимаясь головой к его плечу; ей сейчас хотелось его, и хотелось, и было стыдно в этом признаться.

– Женя? – шепотом спросил Игорь.

Она молча стала развязывать тесемки халата. Женя знала, что предлагает мужу то, чего он жаждет и в чем нуждается; но чувствовала себя почему-то так, точно пользуется этим человеком, не имея на него права.

Игорь заключил ее в объятия и стал целовать. Женя пыталась ласкать его в ответ, не поспевая за его напором, иногда ощущая стыд, будто делала недозволенное; но чаще замирала, закрыв глаза, и наслаждалась лаской сильных знающих пальцев и жадных губ. В главный момент, отдавшись полностью, она увидела перед собой свой идеал – темные волосы, высокий лоб, морозную улыбку… и уже не могла дать имени этому мужчине. Для таких минут мысли словами слишком низки, тяжелы и материальны. Ею овладели красочные образы, самые дорогие ей…

Потом Игорь лег рядом и обнял ее. Женя блаженствовала от этого ощущения, но сознавала, что нужен ей был не он.

Она знала, кто ей нужен, и знала, что Игорь наиболее подходящая, очень кстати подвернувшаяся замена.

“Я почти как двоемужница”, – подумала Женя.

– Я заберу твою рукопись завтра, – нарушил тишину Игорь.

Он поглаживал ее шею, и Женя не препятствовала мужу, хотя и не поощряла его. Она слушала.

– Не знаю, впрочем, кто и где примет твое сочинение теперь, – продолжал Игорь. – Едва ли можно рассчитывать на “Пегас”.

– Это сейчас неважно, – ответила Женя с улыбкой, которой муж не видел. – Главное – закончить. Книга, достойная этого, увидит свет.

– Ты ошибаешься, – сказал Игорь. – Так бывает далеко не всегда.

Они говорили сейчас о разных вещах.

Женя поцеловала мужа, потом спросила, не принести ли ему чаю. Ей хотелось о нем позаботиться. Игорь, кажется, не хотел чаю, но с улыбкой согласился, чтобы не отвергать ее заботу. Вся жизнь состоит из маленьких лжей, подумала Женя, вставая и поправляя волосы, чтобы предстать перед Фросей в пристойном виде. Интеллигенты, на свою беду, слишком тонко организованы и понимают порывы своей души и тела, понимают, когда лгут себе и другим. Высшее аристократическое искусство – уметь лгать другим так, чтобы возвышать их в собственных глазах.

На другой день была суббота. Игорь был занят, но Женя, как почти все время после свадьбы, могла распоряжаться собой – и она пользовалась этим, пока могла. Вероятно, это ненадолго.

Женя решила поехать к Виргинским – показать Саше свое лицо счастливой новобрачной. “Может быть, это ее утешит”, – подумала Женя, насмехаясь и над собой, и над лучшей подругой. Хотя над чем тут смеяться? Такова грустная правда жизни. Кому не приятно, когда у соседа корова сдохла, а уж в деле любви почти никто не умеет радоваться за другого, если несчастлив сам…

Женя надела то же коричневое, почти траурное, платье и никаких украшений, кроме маленьких турмалиновых сережек – подарка мужа. Еще она надела обручальное кольцо. Женя чуть не забыла об этом – после свадьбы она надевала кольцо только на людях, один раз, во время той конной прогулки.

Было около часа дня – еще не время для обеда, так что Женя вряд ли могла поставить хозяев в неловкое положение. Саша, конечно, должна была быть дома, она сейчас почти всегда дома, подумала Женя. Но она не учла того, что дома мог быть и Сашин муж.

Этот человек, чью фамилию носила ее подруга, был для Жени почти незнакомцем. А по своему воспитанию был от нее далек, как американский индеец.

“И Саша с ним живет!”

Ираклий был смущен визитом госпожи Морозовой – его предварили – и держался с ней тихо и вежливо. Вернее говоря, почти никак не держался. Качал головой или утвердительно мычал, когда Женя задавала ему вопросы, и избегал смотреть на блистательную даму. А Жене было достаточно одной мысли о том, что этот человек бил ее беременную подругу, чтобы испытывать к нему ненависть и брезгливость.

Наверное, эти чувства достаточно выказались в ее обращении, чтобы Ираклий наконец встал и, пробормотав: “Извините, мадам”, покинул гостиную, оставив их с Сашей вдвоем. И Саша наконец получила возможность поговорить с Женей. В присутствии мужа она едва ли проронила несколько слов, и, казалось, не меньше Жени ждала, пока Ираклий избавит ее от своего присутствия.

– Женька, ты что такая смурная? – спросила Саша. – У вас что-то не ладится?

Конечно, она тревожилась – большая, тяжелая, усталая от своего бремени – но и втайне радовалась тоже. Женя решила доставить Саше еще большее удовольствие.

– Ты не знаешь ничего? Василий умер, мы похоронили его пять дней назад, – сказала она.

Саша подобающим образом ахнула, всплеснула руками, хотя внутри у нее всплеснулась радость.

– Да что ты говоришь!

Женя кивнула, с таким же напускным похоронным видом. Они с Сашей разыгрывали какую-то комедию, как, впрочем, бывает почти всегда.

– Как он умер? Несчастный случай? – живо спросила Саша.

– Нет. Как Пушкин, на дуэли, – скорбно улыбаясь, ответила Женя. – Романтика! Представляешь, его за какое-то оскорбление вызвал на поединок граф Шувалов и уложил с одного выстрела, в лоб…

И вдруг, сама от себя этого не ожидая, Женя закрыла лицо руками и расплакалась. Может быть, она сумасшедшая, какой ее все и считают? Может быть, она преследует самую глупую иллюзию из всех?

– Ах, матушки, – совсем как Дуня проговорила Саша, и приобняла Женю за плечи. – Бедная ты головушка!

“Это точно, что бедная…”

Женя плакала, а Саша по-матерински поглаживала ее по плечу.

– Ну, ничего, ничего. Кто же мог знать…

“Все под богом ходим”, сказала бы она, если бы и вправду была как Дуня. Но она была не Дуня. Разница между такими женщинами, как Саша, и простонародьем ярче всего проявлялась в подобные моменты – Саша сжала губы и опустила руку, которой гладила подругу по плечу.

Саша, может, не дошла до такого края, как Лидия, но ей было до этого недолго.

– Ладно, не будем больше об этом, – угасшим голосом сказала Женя. – Хорошо? Мне и так тяжело.

Саша кивнула, хотя не поняла и не могла понять, что подразумевала подруга. Жене было тяжело, потому что она почти ни с кем не могла быть откровенной. Ее ясная, сильная и доказательная вера была тем лекарством, которое приходится прятать от больных.

– Вы с мужем не ссоритесь? – спросила Саша.

Ей хотелось, чтобы ссорились. Женя улыбнулась.

– Бывает иногда. Ты же сама понимаешь, как Игорь это переносит. А он еще и человек такой впечатлительный.

Саша покивала. Лицо у нее было сочувственное, но на душе у беременной не вдовы и не мужней жены стало еще светлее.

– Ну крепись, бог даст, все пройдет.

Женя остро взглянула на Сашу. Но в ее устах это была просто привычная поговорка.

– А чем ты вообще занимаешься? – спросила ее Саша. Она смутилась. – Я понимаю, конечно, что не к месту спросила…

– Ты спрашиваешь, не пишу ли я? – с облегчением ответила Женя. – Конечно, пишу! Это единственный способ не сойти с ума!

Увидев ужас, отразившийся в Сашиных глазах, она поняла, что сказала. Вот что бывает, когда говоришь, что думаешь.

– Я не то хотела сказать – я имею в виду, что это помогает мне отдохнуть душой, – поправилась Женя. Саша кивнула.

– Конечно… А твой муж не…

– Нет, он не возражает.

Саше это не понравилось, но, кажется, она сама себя пристыдила.

– Ну и замечательно. А у меня все хорошо. То есть у нас.

Саша с мягкой улыбкой погладила свой живот – ее лицо впервые стало каким-то умиротворенным.

– Женька, я думаю, что это мальчик. И думаю, что это наша порода и что он будет здоровенький. Правда, чудесно?

– Еще бы, – сказала Женя. Теперь ее кольнула зависть. Вдруг Женя поняла, что никогда не почувствует себя на месте Саши.

– Пишешь что-нибудь новенькое? – спросила Саша.

Женя покачала головой.

– Нет, Сашенька, я должна переписать свой старый роман. У него должно быть другое окончание.

Может быть, Саша удивилась писательским причудам, а может, удивилась Жениной черствости. Заниматься такими пустяками сейчас! Но ее мнение почти не имело для Жени значения. Она слушала только себя, то, что говорило ей чутье.

У ее романа должно было быть другое окончание.

***

Вечером Женя опять сидела за столом в гостиной, превращенным в ее рабочий стол. И перед ней лежала рукопись, сшитая из нескольких тетрадей. Ее “Предвечное блаженство”.

“Антиох услышал, что Полина занемогла. Ему казалось, что он забыл ее, казалось, что он занят вполне другою, другим – но в час, когда его достигла эта весть, с ним сделалась страшная перемена. Она умрет! Что ж останется?”

– Да, да. Что ж останется? – шептала Женя, судорожно скользя пальцами по волосам.

Она писала, не понимая тогда, что пишет!

“Все чувства, все радости погаснут! Полине сверкнет звезда бессмертия, но что это такое? Что за искра божия заменит ей прекрасный мир? Антиох впервые понял, как любит землю. Что обещается усопшим, даже христианам, верующим в бессмертие? Рай пустой, бессмысленный, нагой? Как же не плакать о той, которая оставляет печальную юдоль – о, в тысячу раз печальнее кажется небо!”*

– О, как верно, как верно, – шептала Женя. – Если нет вечного сна, что же вместо него? Как вовремя мне явился Василий! Скажи же мне, мой друг… что я не ошибаюсь.

Женя склонила голову и, сурово сжав губы, решительно перечеркнула смерть Полины. А потом начала писать, бегло и почти не раздумывая, как будто ее перо кто-то направлял.

***

Жизнь с Игорем вошла в привычную колею. Жене, в эти безумные дни после свадьбы, казалось, что такого никогда уже не будет: что они или разойдутся, грубо и некрасиво рассорятся, или один из них умрет, или…

Как бы то ни было, ожидание катастрофы не оправдалось. Удивленная Женя превратилась в весьма благополучную женщину: важную даму на людях, распорядительницу с прислугой, покладистую супругу с мужем. Впрочем, с Игорем легко было ладить. Он оказался почти идеальным мужем, как ни горько Жене было это признать…

Она чувствовала, что недодает ему того, что следует.

Наверное, ему вовсе не стоило жениться на ней – он был достоин лучшей жены.

“Не терзай себя этим, – сказал ей однажды Игорь, когда Женя заикнулась о собственных истинных чувствах. – Единственный твой недостаток, на мой взгляд, это склонность слишком в себя углубляться и заниматься самобичеванием. Я счастлив с тобой и не желаю большего”.

“Врешь!” – подумала Женя.

А может, и не врал. Но как тут поймешь – врет он или нет? Человек попроще или словами, или в лице выказал бы свое настоящее отношение, свое неудовольствие. Игорь Морозов так не мог. И Жене пришлось оставаться собой – собой, которая была слишком непохожа на нормальную женщину, чтобы быть в себе уверенной.

Они встречались с мужем по вечерам, ужинали вместе, разговаривали, касаясь всех сторон жизни, читали. Им было интересно друг с другом, но ни один ни в чем не открывался другому до конца – оба были замками, и ни один не был ключом к другому. По ночам они были близки. Довольно часто, и часто мужа к любви склоняла Женя, в которой проснулась чувственность, какой она сама от себя не ожидала. Игорь почему-то считал, что чувственность в женщине означает любовь, и, может, он и был прав… относительно других. А Женя чувствовала только постоянно обновлявшееся, ненасытимое желание принадлежать мужчине, идеалу, которого она не находила. В минуты восторга ей казалось, что вершина жизни достигнута, идеал обретен… но эти минуты проходили, и опять рядом был чужой человек.

А может, она хотела слишком многого.

То же ощущение заоблачной выси, единения с абсолютом, счастья охватывало ее во время писания – Женя старалась сдерживать себя и дозировать свои занятия, чтобы не огорчать мужа, однако регулярно присаживалась к столу. Но счастливые минуты творения были тоже редки – гораздо больше было творческих мук, борьбы с неповоротливыми мыслями и ускользающими чувствами, которые никак не позволяли запереть себя в слове.

Женя больше не знала, кто ее духовные руководители. Василий не являлся ей более, даже в обыкновенных снах; а может, она не помнила этого – но чувствовала себя покинутой. То самое чувство человека, идущего над пропастью, которое испытывает каждый из живущих.

Жизнь на земле есть смерть, непрекращающаяся смерть.

Однажды ее с такой силой одолела тоска по “чему-то, чего не может быть”, что она по какому-то пустячному поводу накричала на мужа, а потом еще и расплакалась, со стыдом и ощущением собственной никчемности, когда Игорь стал ее успокаивать. Он даже верно назвал причину ее хандры.

– Ты, должно быть, всегда так переносишь эти периоды, – сказал он.

От этой чуткости Женя окончательно почувствовала себя истеричной дурой вроде графини Шуваловой. Кто сказал ей, что за физическими явлениями стоят явления высшего порядка? Кто и когда обещал ей небо?

Чем более она удалялась от восхитительных и страшных дней, проведенных рядом с “российским Юмом”, тем меньше веры в ней оставалось. Тем менее верилось, что это ей не приснилось, что вообще могло когда-нибудь быть – никто из окружающих о прошлом не вспоминал, точно каждый бывший поклонник медиума уже начал считать себя единственным свидетелем чудес; а может, единственным человеком, введенным в заблуждение.

Однажды Женя решила устроить спиритический сеанс – хотя бы попытаться стянуть вместе своих бывших единомышленников. Конечно, все предсвадебные знакомства отпадали, не исключая, разумеется, Саши, которая теперь была… по уши в земном. Это звучало как “по уши в грязи”, что, по Жениному мнению, было недалеко от истины. Женя, с неохотно данного согласия мужа, пригласила к ним их старого знакомого-спирита и попыталась пригласить офицера, секунданта Василия, тоже когда-то разделявшего спиритические воззрения. Первый дал согласие поучаствовать, второй отказался, прямо заявив, что “завязал с этим”.

– А кто же будет медиумом? – спросил Игорь с легкой насмешкой, маскировавшей неудовольствие. – Насколько мне известно, для сообщения между нашим и иным мирами вы не можете обходиться без посредников.

– Медиумом?..

Женя не думала об этом препятствии. Вполне вероятно, поэтому не удавались и самые первые спиритические сеансы, которые она устраивала со студентами.

Медиума среди ее знакомых не было. Вероятно, она сама или кто-нибудь из известных ей людей были несколько медиумичны, однако едва ли достаточно, чтобы получилось что-нибудь путное.

– Попробуем так, – решила Женя наконец. – Может быть, что-нибудь и удастся. Дорогу осилит идущий.

Однако ее ждал полный крах. Во время сеанса не было не только никаких ясных знаков – вообще ничего. Когда гостя отпустили, Женя чуть не расплакалась.

– Я бьюсь лбом об стену…

Игорь попытался успокоить ее. Он все еще не оставлял попыток “вернуть ей здравый смысл”.

– Женечка, может, пока довольно с тебя? Посвяти себя другому. Много земных дел ожидает твоего внимания.

Помедлил и спросил:

– А если бы у нас появился ребенок?

Женя была ошарашена так же, как Василий, когда Лидия задала ему этот же самый вопрос.

– Ребенок? Сейчас?

– А когда? – спросил в ответ уязвленный муж. – Ты молода и здорова, я – тоже. Наш род нуждается в преумножении. Нет никаких препятствий к тому, чтобы завести ребенка.

Женя чувствовала себя менее всего на свете готовой к материнству.

Игорь посмотрел в ее большие остановившиеся глаза и вдруг испугался.

– Женя! Что ты задумала?

– Я?

Она посмотрела на мужа.

– Ничего.

“Я могу быть и бесплодна – но, вероятно, просто неспособна зачать ребенка в такой короткий срок. И очень хорошо”.

– Это зависит не от нас, – сказала она Игорю.

Вдруг Женя в полной мере ощутила себя существом, которому не место в мире. Она не предназначена была для того, чтобы родить ребенка и оказаться прикованной к этой земле и к своему мужу еще лет на сорок, а то и больше. Ее земной путь был кем-то уже измерен, как путь Василия.

– Я надеюсь, что это произойдет в ближайшем будущем, – сказал муж.

Женя промолчала.

Она опять прервала работу над романом, окончание которого представлялось ей так ясно, точно было уже написано. Но Женя вдруг стала суеверна. Ей отчего-то страшно сделалось заканчивать свое сочинение.

Игорю она тоже своего романа не показывала, держа запертым на ключ в ящике секретера – там же, где лежали “спиритические” послания от Василия, полученные ею при жизни его и после смерти.

***

Через месяц после первого разговора о ребенке родила Саша. Она не умерла, как боялась Женя, и Сашин прогноз оказался верен: на свет появился здоровый белокурый мальчик, лицом походивший на мать. Если не счастливая, то удовлетворенная жизнью, как давно не бывало, госпожа Зыкова позвала Женю и ее родителей на крестины.

Саша была здорова и по секрету шепнула Жене, что и родила тоже легко. То есть это ей потом сказали, что легко, хотя сама Саша думала, что помучилась изрядно. Почти весь вес остался при ней, и разрешившаяся от бремени Саша напоминала дородную купчиху.

– Валерианом будет, в честь брата, – сказала она подруге, с улыбкой показывая младенца.

– Очень хорошо, – рассеянно сказала Женя.

Она думала, удастся ли Саше похудеть. А еще думала, что к ней самой эта веселая суета никогда не будет иметь отношения, какие бы планы ни вынашивал ее благородный супруг.

* Повесть о Полине и Антиохе основана на повести “Адель” М.П.Погодина (1830 г.), в которой цитируется дневник юноши, пережившего смерть своей возлюбленной.

========== Глава 31 ==========

Двадцать восьмого июля тысяча девятьсот четвертого года Игорю исполнилось тридцать два года. Он был старше Жени, казалось, на целую жизнь – а ей порою представлялось, что младше ее на бесчисленное множество жизней.

Игорь тоже казался Жене “коротким”, хотя это был один из самых умных людей, которых она знала. Но он чего-то не понимал, возможно, органически был неспособен понять – а может, Жене не удалось войти к нему в душу и понять его. Хотя разве не скрыта в каждом человеке бездна, глубины которой даже он сам не может измерить?

Игорь не хотел устраивать дома торжества – слишком мало времени прошло со дня смерти брата. Да и Женя почти не знала его друзей, жизнь замужней женщины отрезала ее от мира – на что, впрочем, она никогда не жаловалась. Внутренняя жизнь ей всегда была интереснее внешней.

Однако Женя предложила мужу сходить в кафе “Parisien”, хранившее воспоминания ее юности и нежной девической дружбы. Белый цвет, который давно уже осыпался. Игорь охотно принял предложение жены, тем более, что они нечасто гуляли вместе.

Ему, как и Жене, казалось порою, что они немного стыдятся друг друга перед чужими, хотя стыдиться было нечего.

Вышли они в сумерках – и не спеша пошли пешком, под руку. Погода была благодатная, день стоял нежаркий, но теплый и солнечный, подувал ветерок. Женя шла, улыбаясь не то мужу, не то прохожим и своим мыслям. А думала она о том, как год назад вступила в фантасмагорические отношения с Василием Морозовым – и о том, как под влиянием его переменила всю себя, как будто перешла в новую веру…

Женя улыбалась, но сердце у нее болело.

– Женечка, не хочешь ли, мы купим тебе зонтик от солнца? – вдруг обратился к ней муж.

– Зонтик?

Это было настолько несозвучно с ее настроением, что Женя засмеялась.

– Почему ты вспомнил об этом сейчас? Мне никогда не был нужен противосолнечный зонтик.

Тут она осмотрелась и как будто впервые заметила, что многие дамы гуляют под зонтиками.

– Ты вообще так непохожа на других, – заметил Игорь.

Не то восхищение, не то неудовольствие прозвучало в его словах. Женя улыбнулась, опять чувствуя боль: снова подчеркивалась ее недюжинность, и снова, кажется, в нелестном смысле.

– Нам, северным людям, вообще не хватает солнца, – заявила она, щурясь под своей шляпкой – она и ее считала излишней. – Нельзя себя лишать этой малой толики.

Игорь уже не слушал ее и не смотрел на нее. Женя почувствовала, как окаменела его рука, сплетенная с ее рукой, и испугалась.

– Игорь?..

И тут она увидела, кто идет им навстречу. Эти знакомцы заметили их слишком поздно, и переходить на другую сторону улицы тоже было слишком поздно. Игорь, замерший на мгновение, продолжил путь, идя прямо на встречную пару – его побелевшее лицо было страшно.

“Лидия… Лидия Сергеевна! Силы небесные!” – думала Женя, ужасаясь не столько тому, что видит, сколько тому, что воспоследует за этим столкновением.

Лидия Сергеевна Морозова шла под руку с офицером – ротмистром* Красновым, тем самым, который был секундантом ее мужа и увел ее с поминок по Василии, и тем самым, который отказал Жене в помощи со спиритическими опытами. Теперь Женя догадывалась, почему.

– Здравствуйте, господин ротмистр, – звучно сказал Игорь, останавливаясь перед кавалером Лидии так, что он никак не мог миновать его, не показав себя трусом. – Добрый вечер, Лидия Сергеевна.

Он улыбался так, что Лидия побледнела. Она прильнула к своему спутнику мгновенным движением женщины, ищущей защиты; потом, поняв, как это выглядит, резко отстранилась. Теперь на щеках ее выступила краска, она опустила глаза и стряхнула с юбки несуществующие соринки. Платье на Лидии было белое, в мелкий голубой цветочек, отороченное кружевами, а на плече у нее лежал кружевной зонтик в тон платью.

– Здравствуйте, Игорь Исаевич… Евгения Романовна, – сказал офицер, пришедший в себя быстрее.

Он осматривал их своими большими, немного навыкате глазами словно бы с недоумением – и одновременно с вызовом, выдававшим его с головой. Игорь опять уничижительно улыбнулся.

– Мы с женой вышли на прогулку, по случаю моего дня рождения, – сказал он. – Я вижу, вы тоже гуляете? В таком случае, по-дружески приглашаю вас к нам присоединиться.

– Мы не… Мы не гуляем!

Лидия словно впервые обрела голос. Вид у нее был воинственный и одновременно жалкий. Жене стало жаль ее. Что же еще остается женщине, верующей в свою абсолютную смертность? Только испить до дна свою единственную маленькую жизнь… Зачем нигилистке хранить верность горстке праха?

– Ах, не гуляете, – с оскорбительной вежливостью сказал Игорь, безжалостно оглядывая светлый праздничный туалет вдовы своего брата. – Простите, я заблуждался, мадам. Не подозревал, что у вас деловое свидание.

– А вот уж это совершенно не ваше дело!

Лидия опять вцепилась в руку своего спутника.

– Вы мне не опекун и не начальство, – охрипшим голосом заявила она. – Прошу вас посторониться.

Она сделала неловкий шаг, но не смогла разминуться с Женей. Та смотрела на нее в упор – такая же бледная, как муж.

– Ах, Лида, – сказала она.

“Буду помнить и ненавидеть, пока не умру!” Суровый обет, которому едва ли стоило хранить верность, если поразмыслить над ним материалистически.

Лидия попыталась смотреть Жене в глаза, но не смогла. Она отвернулась и гневно, гневаясь на самое себя, обошла Женю, уведя с собой своего офицера. Тот хотя бы таким путем смог скрыть, что смалодушничал перед Игорем.

Пара быстро удалилась – Игорь и Женя оглянулись на них, но увидели только промельк двух спин, светлого платья и мундира. Потом Лидия и ее спутник затерялись в толпе.

Игорь посмотрел на жену и рассмеялся.

– Ты видела? Видела?..

На нем все еще лица не было.

– Три месяца прошло! Всего три месяца!

Женя попыталась выразить взглядом сочувствие, хотя ее почему-то разбирал смех. Вот вечная любовь! Достойная того, чтобы считаться сугубо продуктом мозгового вещества!

– Игорь, милый, успокойся, – сказала она. – Пожалуйста. Не стоят они того, чтобы ты убивался.

Женя погладила мужа по плечу, ощутив к нему огромную нежность, точно впервые оценила своего друга жизни.

– Пойми, Лидия последовательна, – прошептала Женя. – Ты же знаешь, что она атеистка… она…

– До чего же ты умная!.. – вспылил Игорь. Он близок был к тому, чтобы ее оскорбить. Женя испуганно замолчала, вдруг подумав, что и о религиозных воззрениях мужа не имеет настоящего понятия – Игорь выполнял церковные обряды, но ведь и Лидия их выполняла. А что скрывается под этою формой, Женя не знала. Спиритизм Игорь считал чем-то несерьезным, не имеющим отношения к духовным исканиям; но нашел ли и искал ли он чего-то сам – Женя не знала…

– Идем, – отрывисто сказал муж.

– Может, вернемся? – предложила Женя.

Игорь не ответил, вышагивая с каменным лицом. Вот так праздник, не лучше медового месяца. Женя подумала, что все значительные события их семейной жизни ознаменовываются трагедиями – нет, не могло быть у такой семьи счастливого будущего.

До кафе они дошли молча, и там Игорь сел за столик и замолчал. Женя, припомнив, что он любит, сделала заказ. Муж приступил к еде угрюмо, точно это был обычный ужин после трудного дня.

Но через какое-то время Игорь оттаял и даже смог улыбнуться Жене – вспомнив, что уж она-то не заслужила его гнева и испорченного вечера. Они заговорили о каких-то пустяках, понимая, что оба думают не о том.

Вернулись домой и легли в постель они молча – Игорь заснул быстро, и Женя, глядя на его напряженную позу, подумала, что он не хочет, чтобы она к нему прикасалась. Ей это доставило неподдельное большое огорчение.

“Авось все как-нибудь образуется”, – подумала Женя.

Она заснула, чувствуя, что сердце опять разболелось. Возможно, у нее был непорядок с сердцем.

На другой день, в понедельник, Игорь покинул дом, не простившись с нею. Женя проснулась поздно и в скверном настроении. Их свадебный поезд*, который когда-то запустили без нее, катился под откос…

Женя выпила несколько чашек кофе – аппетита не было – и отправилась на прогулку в одиночестве. Погода со вчерашнего дня испортилась, но не настолько, чтобы нельзя было ходить по улице. А Жене, как никогда, хотелось проветрить голову.

Она вышла – без всяких зонтиков, только при шляпке и перчатках, как подобало замужней даме и вообще всякой приличной женщине, без головного убора чувствовавшей себя “неодетой”. Повесив на локоть сумочку, Женя неспешно шла по тротуару, отстукивая каблучками новых сафьяновых туфелек, и глядела себе под ноги – носочки зеленых туфель мелькали из-под оборок зеленого же муслинового платья. Очень стильно. Женя думала о том, что похорошела после замужества – и вообще никогда не была уродом, чего, однако, почти никто не видел, бездумно пристегивая к учености барышни и остальные свойства “синего чулка”. Лицо у Жени, открытое под новыми изящными очками, сейчас было злым.

Она увидела пустую скамейку и села, расправив юбки. Поставив сумочку себе на колени, Женя открыла ее и вытащила зеркальце и пудреницу. Серьезно посмотрела в глаза молодой дамы в стекле, поправила завитки на висках и легко прошлась пуховкой по щекам и носу, просто так, только чтобы ощутить себя женщиной.

Она почувствовала, что не одна, и поспешно убрала пудреницу и зеркальце, щелкнув замочком сумки. Пристукнули, останавливаясь рядом, острые каблучки; до нее донесся сильный запах женских духов.

Вскинув глаза, Женя увидела, что напротив нее стоит красивая светловолосая барыня. Именно барыня: за спиной ее замер в ожидании нагруженный пакетами лакей. Очевидно, графиня Шувалова изволила отправиться по магазинам.

– Графиня? – воскликнула Женя, слишком поздно сообразив, кого видит перед собой. – Что вам… угодно?

Женя испугалась и возмутилась сразу. Нет, просто не понимала, как себя вести: никогда еще она не говорила тет-а-тет с такими высокими особами, и, вместе с тем, помнила, что именно из-за этой дамы…

Да как ей вообще с нею говорить?

Но послать ее сиятельство к черту было невозможно. Во всяком случае, Женя сейчас этого не смогла бы. И графиня, почувствовав, что опасный миг миновал, очаровательно улыбнулась, как будто они с Женей были старыми подругами.

– Мадам, вы позволите присесть рядом с вами?

Женя, от невообразимости этого положения проглотив язык, только махнула рукой. Анна Николаевна – хоть плюнь такой в глаза – тут же опустилась на скамейку рядом.

– Виктор, ты можешь идти, – наконец соизволила она вспомнить о несчастном взмокшем лакее. – Все доставь домой.

– Слушаю, ваше сиятельство.

Виктор попытался поклониться госпоже, но вместо этого под тяжестью свертков чуть не присел: колени разъехались. Анна Николаевна изволила рассмеяться, после чего еще раз махнула слуге рукой, точно прогоняя собачонку.

А потом повернулась к Жене, точно Виктора рядом уже не было.

– Евгения Романовна, я хотела бы свести с вами короткое знакомство, – музыкальным голосом произнесла графиня Шувалова.

Она говорила совершенно серьезно.

***

Женя несколько мгновений просто не могла найтись – ни думать, ни говорить. Анна Николаевна смотрела на нее с наслаждением власть имущего. Склонность этой женщины к религиозно-эротическому самоуничижению была обратной стороной ее деспотизма.

– Свести короткое знакомство? – Женя наконец только и смогла, что повторить слова графини. – Но, мадам… Графиня, это невоз…

– Почему же невозможно? – ласково спросила графиня. – Евгения Романовна, я знаю, кто вы такая – вы вдохновительница великого человека, нового мессии. Я хочу узнать вас как можно лучше.

Она сидела перед Женей – прекрасная, как ангел, улыбающаяся улыбкой милостивой монархини. Анна Николаевна не сомневалась, что оказывает своей собеседнице великую честь предложением дружбы.

Женя встречала в своей жизни жестоких людей, но впервые видела женщину, настолько… тупую сердцем. Анна Николаевна просто не могла уразуметь, что она сделала. А может, успела и вовсе забыть, какую гнусную роль исполнила совсем недавно.