Текст книги "Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

========== Глава 1 ==========

– Итак, господа, начнем, – председатель Миша Кацман придал себе значительное выражение и поправил очки на длинном носу. – Господа духи, мы смиренно ждем вашего знака.

После этого на довольно длительное время воцарилось молчание.

Ничего не происходило. Компания молодых людей, сидевших кругом кухонного стола при свете единственной свечки в канделябре, горевшей посредине, начала чувствовать себя довольно неловко. “Кругом стола” – не вполне соответствовало истине, поскольку стол был прямоугольный: пятеро друзей, сидевших друг напротив друга с ладонями на столешнице, были вынуждены поджимать ноги, чтобы не соприкоснуться ими, и держать глаза опущенными, чтобы не смотреть друг другу прямо в лицо. Это было стыдно. Глупость затеи со “спиритическими сеансами” все яснее вырисовывалась перед каждым.

– Явись, покажись, Pallida mors*, – со смешком прошептал на ухо своей соседке конопатый будущий юрист Николай; их руки лежали на столе рядом. Женя сердито посмотрела на него. Она терпеть не могла, когда ей дули в ухо; и почувствовала себя еще глупее от этой шутки.

Участники сеанса пошевелились; кто-то фыркнул в дальнем конце стола. Рыжая пушистая кошка Незабудка, неотрывно смотревшая на канделябр желтыми глазами, раздраженно мяукнула.

Спиритический сеанс был испорчен, не начавшись.

– Друзья, не будем отвлекаться, – Миша постучал длинным ногтем по столу. Настроение, впрочем, было уже слишком скептическим, и председатель первым это понял, призывая к порядку только для порядка.

– Ну что ж, если время неподходящее, тогда разойдемся, – звонко сказал рыжий Миша Кацман и встал, одернув студенческий мундир. Снова поправил очки и посмотрел в глаза хозяйке – единственной в этом собрании, кроме него, кто тоже носил очки. Хмурая Женя встала, как и ее сосед, смешливый веснушчатый Николай Петров; сидевшая по другую руку от Жени Саша Виргинская встала тоже. Последним встал Митя, сидевший в углу стола и державшийся незаметнее всех.

– Мы с Колей и Митей пойдем, Евгения Романовна, – сказал Миша Кацман.

Женя знала, что этот близорукий умница-еврей действительно ее уважает; она слегка улыбнулась.

Непонятно только, почему Кацман поддался на эту чудовищную глупость. Ведь он же прежде всех не верил, ни минутки…

– До свидания, Миша.

Кацман слегка поклонился.

– Идемте, господа, – он посмотрел на двоих своих товарищей. Они были в плотно застегнутых шинелях, несмотря на теплое помещение, и уже вспотели. Уходили с явным облегчением – еще и оттого, что “дурачества” кончились. Николай на прощание тоже поклонился Жене; верхняя губа приподнялась в насмешливой улыбке.

– До свидания, мадемуазель Прозорова.

Этот относился к ней снисходительно, и особенно из-за ее очков. Женя сложила руки на груди, чувствуя, как загорелись щеки и уши. Дурак! Очень надо!

Дверь за тремя студентами захлопнулась.

Женя плюхнулась обратно на табурет и облокотилась на стол, подперев кулаками щеки. Ей было стыдно, все больше с каждой минутой; хотя никто из них не воспринимал эту затею всерьез.

Саша Виргинская, оставшаяся с подругой одна, погладила ее по плечу.

– Успокойся, это же все глупости, Женя.

Женя резко повернулась к ней.

– Вот именно! Хуже всего, что все это такие глупости, – сказала девушка. Она вскочила, поправив пальцем очки, как Кацман, и вышла на середину кухни, точно готовясь ораторствовать. Саша серьезно и озабоченно слушала, повернувшись к подруге. Она знала, что у Жени бывают мысли, которые непонятны с первых слов и кажутся обыденными, но над которыми, выслушав все, стоит глубоко задуматься.

– Это то, на что надеется каждый, даже если не признается себе, – горячо сказала Женя, не сводя с Саши зеленых глаз. – На то, что он преодолеет умирание. А больше всего нам хочется продолжить свое бытие в таких же условиях – чтобы вокруг знакомые предметы, люди, запахи…

Она махнула рукой, обводя кухню: кастрюли, блестящий пузатый самовар, чугунная плита.

– И это-то и невозможно, – скорбно сказала хозяйка.

Она вдруг разом выдернула шпильки из узла, которым были скреплены на затылке ее прямые темные волосы, и, сунув шпильки в карман юбки, стала нервно разбирать пальцами разлохматившиеся пряди; а потом замерла, уставившись в окно. Женя стала медленно заплетать косу, словно чтобы отвлечься от собственных мыслей; Саша не прерывала молчания.

“Она некрасивая совсем, – грустно подумала Саша, перебирая собственную толстую золотистую косу. – Умная-то очень умная, а останется в старых девах”.

– Ну так что же, Женечка? – наконец медленно спросила Саша, когда сочла, что с Женей можно снова заговорить. – Невозможно продолжить свое бытие в таких же условиях – разве мы этого не знали? Надо сейчас жить…

Женя хмыкнула.

– Ну да, – сказала она. Посмотрела на рыжую сибирскую красавицу-кошку, отиравшуюся у ее ног.

Бросила заплетать косу и вдруг подхватила Незабудку на руки; отошла к окну, прижав животное к груди.

– Федора Михалыча помнишь? – спросила Женя, рассеянно поглаживая кошку. – Как он говорил: без уверенности в собственном личном бессмертии жизнь превращается в бессмыслицу…

– Достоевский? – переспросила Саша. – Разве он именно так говорил?

Женя махнула рукой.

– Неважно, – сказала она. Бледное лицо казалось совсем невыразительным за большими очками. – Суть в этом, Саша. Так каждый думает…

Она вдруг замолчала, закусив губу.

Наклонилась и ссадила кошку с рук.

– Иди себе, Бусенька, – нежно сказала Женя. – А мы тут дурачимся! – тут же нервно воскликнула она, забыв о любимице. – И все эти спириты… Полное помрачение рассудка! В двадцатом столетии, в тысяча девятьсот третьем году ведем себя хуже дикарей!

Саша встала из-за стола, подошла к Жене и обняла ее за худенькие плечи. Она была ровесницей Жени, но казалась старше, потому что была полнее и спокойнее подруги.

– Ну успокойся, Женечка, – сказала Саша, хотя знала, что Женя не успокоится, все будет мучиться своими мыслями. – Пойдем пройдемся по улице, еще не совсем поздно… Такая чудная погода…

– Куда я пойду в таком виде, – Женя с отвращением заправила распустившиеся волосы за ухо. – Лучше поставлю самовар. Чаю попьем, а потом можно и лечь спать. Ты ведь отпросилась дома?

– Конечно, не тревожься, – ответила Саша. – Сказала матери, что переночую у тебя – знала, что ты захочешь…

Женя улыбнулась.

– Ну вот и хорошо.

Вскоре они уже сидели за тем же кухонным столом и весело разговаривали о чем-то постороннем, прихлебывая чай и грызя один на двоих маковый бублик, разломанный напополам.

***

– На самом деле суть этой общей заразы выявил еще господин Гартман*, – говорил в это самое время Миша Кацман внимательно слушавшим его товарищам, с которыми они медленно шли по парковой аллее, под фонарями. – Он говорил, что спиритизм как вера в бессмертие души есть проявление “трансцендентального* эгоизма”, безнравственное учение в самой своей основе. Не говоря уже о том, что это грубое средневековое суеверие, – закончил юноша.

– А у тебя есть сочинение этого Гартмана? – спросил его Николай. Сейчас в нем не было никакой насмешливости, отличавшей его во время разговора с Женей Прозоровой.

– Разумеется, есть, – ответил Миша.

Трое друзей вдруг остановились и улыбнулись друг другу; а потом разом расхохотались.

– Ну и сваляли мы дурака! – сказал наконец Кацман, когда юноши успокоились. – “Бледная смерть”! Я слышал, что ты нашептывал Евгении, – он с упреком посмотрел на Николая; впрочем, все трое по-прежнему улыбались.

Николай пренебрежительно пожал плечами.

– Если мадемуазель Прозорова умна, она и сама все понимает. Но она посмотрела на меня так, как будто я ее обидел. Наверное, верит в эту чушь…

– Даже самые умные люди в наше время поддаются этому, – с сожалением признал Миша Кацман. Дальше друзья пошли молча, и каждый думал о своем.

***

Саша и Женя молча готовились ко сну – на чердаке, где Прозоровы специально для этого держали несколько постелей. Здесь подруги могли остаться наедине и поговорить всласть.

Женя сняла очки и сунула их в карман юбки. Спустила ее и стала сосредоточенно расшнуровывать корсет.

Саша сидела на постели напротив, уже в ночной сорочке, и с улыбкой наблюдала за подругой.

– У тебя глаза красивые, – сказала она.

Женя недоуменно вскинула зеленые глаза. Она этого не ожидала.

– Что?

– Правда, – сказала Саша. – Женечка… а твой поклонник тебе не писал?

“Поклонник”, в отношении Василия Морозова, было слишком громко сказано. Но это было лучшее, что случилось в девической жизни Жени, почти не пользовавшейся успехом у кавалеров.

– Василий? – почти равнодушно переспросила Женя.

Она, уже переодевшаяся в сорочку, расчесывала щеткой волосы.

– Нет, не писал. Он, кажется, уехал на Черное море в июне, месяц назад, – сказала девушка. – Он ничего не сообщал мне о себе.

* Бледная смерть (лат.)

* Автор антиспиритического труда, нанесшего один из самых болезненных ударов по спиритизму. Идейный противник А.Аксакова.

* Независимого от познания, находящегося за пределами опыта (в идеалистической философии).

========== Глава 2 ==========

Ночь выдалась тихая и благостная. Круглое чердачное окно оставили открытым настежь, душистое сено, которым были набиты тюфяки, приятно похрустывало под боком. Женя вольно спала, разметав волосы по подушке, наслаждаясь полной свободой от ощущения своей “женской несостоятельности”. Хотя про себя она презирала эту общую оценку.

Мужчины не умели ценить женских достоинств, которых нельзя было увидеть глазами… или тронуть рукой.

Женя презрительно поморщилась во сне и перевернулась на другой бок. Спавшая под другим скатом крыши Саша Виргинская – настоящий образец роскошной женщины – так и не пошевельнулась.

А Жене вдруг что-то почудилось спросонья.

Девушка невнятно позвала в забытьи нарушителя спокойствия, потом села в постели и испуганно уставилась на открытый чердачный люк. Ей что-то явственно послышалось – как будто кто-то постучал в эту дверь… хотя она ведь отперта, к чему стучаться…

Женя встала, ее зазнобило. Она подумала о шали, но они с Сашей не взяли с собой сюда ничего, кроме ночных рубашек. Девушка ощупью вытащила очки из кармана юбки, сброшенной на щелястый дощатый пол у постели, и надела их. Мир сразу же приобрел четкие очертания, и Женя почувствовала уверенность, знакомую только близоруким людям, надевающим спасительные стекла – хотя это мало помогало в борьбе с другими жизненными трудностями.

Осторожно, босиком, Женя приблизилась к черному квадратному провалу. Этот люк вел на деревянную лестницу, на второй этаж, но сейчас казался Жене дверью в преисподнюю. Девушка подняла руку и перекрестилась, даже не заметив этого жеста; хотя Женя уже давно не считала себя ни суеверной, ни даже верующей.

Она для этого была слишком честна с собой.

Женя опустилась на колени и посмотрела в люк. Серебряный крестик на шее выпал из-за ворота сорочки и взблеснул ей в глаза, заставив ахнуть от испуга. Но тут же девушка обозвала себя трусихой и, глубоко вздохнув, ступила на лестницу, скрипнувшую под ее небольшим весом. Женя подумала было о том, чтобы обуться (войлочные домашние туфли остались у постели), а также о том, что внизу мог быть грабитель; но тут же вспомнила, что на пути к чердаку незваный гость никак не мог миновать родительской спальни…

Женя подавила испуганный возглас, прижав ко рту ладонь. Ей стало по-настоящему страшно; но она шагнула на следующую ступеньку, потом на следующую, почти до пояса скрывшись в люке. И тут что-то мягко мазнуло ее по голым ногам, в ушах прозвучал крик, который испуганному уху показался женским. Звук повторился, и Женя с невыразимым облегчением узнала кошачье мяуканье.

– Буся!..

Незабудка вспрыгнула хозяйке на руки, как будто ища спасения. Крупное, сильное тело сибирской кошки все дрожало. Она жалобно замяукала прямо в ухо Жене.

Девушке впору было закричать от страха: никогда ее любимица не вела себя подобным образом. Должно быть, вправду в доме чужой!

– Женя, что ты? – раздался встревоженный голос сверху.

Саша проснулась и звала ее со своей постели.

Женя подбежала к подруге, прижимая к себе Незабудку, не перестававшую жаловаться на что-то, чего она не могла разъяснить лучше.

– Буська чего-то напугалась, Саша, – быстро прошептала Женя. – Должно быть, в доме посторонний! Я боюсь!

– Погоди, успокойся.

Солидная красивая Саша уже встала и обулась, и Женя ощутила почти такое же спокойствие, как в присутствии матери.

– Если бы к вам влез вор, твои отец и мама непременно проснулись бы, – сказала Саша, отбрасывая за спину свои русалочьи светлые волосы и неспешно направляясь к люку.

– А может, они…

– Что ты выдумываешь, Евгения, – не оборачиваясь, раздраженно сказала подруга.

Саша Виргинская мягко, солидно проследовала к лестнице, посмотрела вниз и остановилась.

– Все спокойно, Женечка. Идем спать, – сказала она через несколько мгновений, как будто и вправду смогла что-то разглядеть во мраке под ногами, без свечки.

– Ну уж нет, – возмущенно прошептала Женя в ответ.

Ее что, за полоумную принимают?..

– На, подержи, – Женя сунула в руки Саше кошку, и своенравная Незабудка тут же вывернулась и прыгнула куда-то в темноту. Но Женя уже не следила за питомицей. Она застучала босыми пятками по лестнице вниз, а растерянная Саша осталась стоять наверху. Через несколько мгновений Саша стала спускаться за хозяйкой, но уже потеряла ее из виду.

Громко звать Саша не решалась, чтобы не разбудить Прозоровых и прислугу. Как только они не разбудили их своим гамом до сих пор!

– Женька, сумасбродка, – сокрушенно пробормотала девушка. – Еще удивляется, что женихов нет, – едва слышно прибавила Саша себе под нос и усмехнулась.

Она не двигалась с места. Нет там внизу никаких взломщиков, есть только Женькины фантазии.

Женя вскоре поднялась к ней – похожая на странное привидение в очках. И такая же безмолвная. В руке у Жени белел какой-то квадрат, и до крайности изумленная Саша не сразу распознала этот предмет как листок бумаги.

– Женя!

– Ах, молчи, – шепотом оборвала ее Женя. Она была очень возбуждена, нет… испугана. Саша поняла это, когда встретилась взглядом с зелеными глазами Жени, большими, как блюдца. Губы у Жени дрожали.

– Женя, что это такое?

– П-письмо, – запнувшись, ответила Женя. – Сомнамбулическое состояние… ведь так, кажется, это называется?

– Что?..

Саша крепко схватила подругу за плечо. Женя выглядела так, точно сама сейчас находилась в этом “сомнамбулическом состоянии”, если и вправду существовал такой медицинский термин.

– Василий, – шепотом пояснила Женя, наконец взглянув в Сашины серые глаза, теперь такие же испуганные, как и ее собственные. – Это от него письмо, а внизу никого. Знаешь, что это значит?

Саша помотала головой.

“Женя тронулась умом, – в ужасе подумала она. – Я так и чувствовала, что однажды это произойдет! Ей и касаться этого спиритизма было нельзя!”

– О чем ты говоришь? – спросила Саша подругу.

Женя потрясла письмом.

– Боже мой, Александра, это ужасно, – трагически прошептала она. – Василий не просто сумасшедший, он ходит во сне… вот чего напугалась моя кошка, понимаешь ли ты? Погруженный в такое состояние, мой поклонник проник в наш дом и оставил мне письмо…

– Что ты сочиняешь!..

Саша стиснула плечи Жени.

– Ты слышала когда-нибудь, чтобы сомнамбулы проделывали такой путь? Преодолевали такие препятствия? – горячим шепотом спросила она, пытаясь вернуть подруге ясность рассудка. – Женя, образумься! И твой Василий сейчас далеко, ты сама сказала!

– Я сказала, что не знаю о нем ничего, – безжизненно ответила Женя.

Но она уже владела собою, и Саша сняла руки с ее плеч.

– Если Василий далеко, откуда же это взялось? – таким же ровным тоном спросила хозяйка, подняв листок к Сашиному лицу.

Саша настороженно взяла записку. Сдвинув прямые золотистые брови, вгляделась в письмо.

– Не разберу слов… темно, – сказала она. – Как ты смогла проче…

– А ты постарайся! – оборвала ее Женя; Саша вдруг поняла, что та близка к истерике. Тогда Саша быстро отошла к чердачному окну и в слабом свете разобрала тонкий витиеватый почерк. А потом и смысл этого послания.

И тогда поняла, отчего подруга так испугалась.

Мудрено было не испугаться!

Саша Виргинская давно тайком почитывала французские любовные романы, которые для нее доставали знакомые воздыхатели-студенты… да и переговорила со своей подругой к двадцати годам о многом таком, о чем им, двум девицам, еще по возрасту не полагалось знать; но такого слога и такой откровенной чувственности Саша не видела даже в сальных заграничных романах.

– Мать пресвятая Богородица, – прошептала она, дочитав послание, и широко перекрестилась, хотя была не набожнее Жени Прозоровой. – Да это истинный сумасшедший!

Саша раскраснелась, как будто это ей были адресованы такие… такие неслыханно безнравственные строчки.

– Нужно обратиться в полицию, – сказала она. – Этот человек представляет опасность для тебя!

Женя усмехнулась.

Она сидела на постели, нелепая в своей белой рубашке и круглых очках. Темные негустые волосы ручейками разбежались по сгорбленным плечам. Казалось абсурдом, что какой-то мужчина мог адресовать ей письмо подобного характера.

– Как же его схватить, когда его здесь нет? – спросила жертва неудавшегося соблазнителя.

– Ну а как же, в таком случае, это письмо попало сюда? – с удивлением ответила Саша. – Ты права, Василий Морозов был здесь и спугнул твою кошку, а потом бежал, оставив эту возмутительную записку! Только никакого сомнамбулизма не было! Василий действовал в здравом уме, и его следует наказать за это!

– Никого мы наказывать не будем, – ответила Женя.

Она тяжело встала и отняла у онемевшей от удивления подруги письмо.

– И говорить никому об этом не смей, или можешь больше не называть себя моим другом, – прибавила Женя, быстро взглянув на свою гостью через плечо. – Это будет моя тайна.

– Евгения…

“Бедняжка помешалась на романтической почве, – с ужасом и жалостью подумала Саша. – Она полностью лишена мужского внимания, и готова даже примириться с маньяком, чтобы удержать его!”

– Евгения, я завтра же расскажу обо всем твоей матери, – предупреждающе прошептала Саша.

– Рассказывай, – холодно ответила Женя, не поворачиваясь к ней: по-видимому, перечитывала свое письмо. – Только первое твое слово ей обозначит конец нашей дружбы.

***

– Женя, он может быть сейчас в доме, – сказала Саша.

Она сидела над постелью подруги; Женя лежала спиной к ней и упорно не поворачивалась. Саша не была личностью истерического устройства, как и мистического склада характера; но такие весомые материальные улики, как непристойно-угрожающее письмо – пусть и непонятно как попавшее к адресату – вызывали в ней жажду действовать.

Саша опасалась, что Женя по натуре и истеричка, и мистик – хотя обычно Женя была рассудительна. Но чрезмерная ее нервность всегда беспокоила Сашу. Отчего же сейчас Женя не пугается, не хочет ничего сделать!..

– Его нет в доме, – наконец холодно отозвалась Женя, не поворачиваясь к Саше. – Ложись, Саша, или не проснешься к утреннему чаю. Ты знаешь, что мама не любит этого.

– Женя, ты сама сумасшедшая!

И тут Женя обернулась к Саше. Посмотрела на подругу снизу вверх; и вдруг Саша поняла, что Женя вовсе не уродлива. Очки, которые она постоянно носила, смазывали ее черты, как плохой художник: настоящее лицо Жени было тонкое и выразительное, еще интереснее из-за бледности… а зеленые глаза еще более выделяли их обладательницу из посредственности.

– У меня есть причины на то, чтобы молчать, – проговорила хозяйская дочь. – Пожалуйста, обещай, что тоже промолчишь.

Саша несколько мгновений кусала губы в раздумье, потом кивнула.

Знала, что поступила очень неумно, но отступать было поздно. Женя улыбнулась подруге и снова отвернулась к стене.

Саша вздохнула и молча вернулась в свою постель, заинтригованная Жениным поведением и очень недовольная собой – как мать, которую дети вовлекли в свои проказы.

Она посмотрела подруге в спину – и вдруг перекрестила ее.

– Непутевая ты моя…

Женя, по-видимому, уже спала.

Саша вскоре уснула тоже.

Обе, несмотря на благие намерения, разоспались и встали поздно – хотя надобности спешить не было: ни той, ни другой не нужно было идти на занятия*, гостей Прозоровы не ждали и ничего срочного по хозяйству Серафима Афанасьевна не затевала.

Саша встала первой и осторожно разбудила подругу. Женя пошевелилась, и под ней хрустнул вчерашний прямоугольник письма; но она встала с усталой улыбкой, как будто и не было ничего.

– С добрым утром, Саша.

Они по очереди умылись над большим рукомойником в ванной. Саша надела вчерашнее шелковое темное платье, достаточно приличное, чтобы показаться перед мадам Прозоровой, давно и хорошо знавшей ее. Женя же надела легкий утренний халат, волосы подобрав лентой на затылке и скрепив гребешком надо лбом. Отец уже должен был давно уйти на службу, и можно было держаться свободно.

– С добрым утром, – приветствовала Сашу и Женю Серафима Афанасьевна; Женя почувствовала и привычное облегчение, и неловкость, поглядев на материнское черепаховое пенсне. Ей показалось, что мать, пристально смотревшая на нее сквозь свои стекла, что-то заподозрила.

– Ты хорошо спала, Евгения? – спросила мать. Женя улыбнулась ее строгости.

– Хорошо, мама.

Она опустила глаза и пригладила рукой карман, оттопыренный письмом.

– Ты сегодня будешь мне нужна, – сказала мадам Прозорова, когда подруги уселись за стол в гостиной. – Дуня с утра уехала домой, у нее в семье несчастье.

У Жени захолонуло сердце.

– Что?..

Перед глазами, помимо воли, возникли строки из ночного страстного и страшного письма. Хотя к их прислуге Авдотье Василий Морозов не мог иметь никакого отношения…

– Что случилось у Дуни? – повторила Женя.

– Ничего, что имело бы к тебе отношение, – строго и удивленно сказала мать, наблюдавшая за ее лицом. – Но ты будешь мне нужна весь день. Отпусти Александру, ее наверняка ждут собственные домашние дела.

Женя кивнула.

– Мама…

– Что, Евгения?

Женя хотела спросить, не слышала ли мать чего-нибудь ночью, не взломал ли кто-нибудь дверь; и только в последнюю минуту спохватилась. Сказать такое было бы невообразимо глупо. Конечно, все спокойно! Иначе мать первая забила бы тревогу!

– Ах, ничего, мама. Я стала слишком… впечатлительна, – ответила Женя.

Серафима Афанасьевна смерила ее настороженным и недовольным взглядом, потом покачала головой, но промолчала. Мать никогда не была близка Жене; впрочем, та никогда и не делала попытки с нею сблизиться.

Саша и Женя молча допили чай со сливками и сухарями; потом Саша первая поднялась, стараясь вежливо и бодро улыбаться.

– Благодарю вас за гостеприимство, Серафима Афанасьевна. Мне и вправду пора, вы были так добры, что напомнили.

Госпожа Прозорова суховато рассмеялась и, как ни странно, показалась при этом добрее.

– Я вовсе не хотела отделаться от тебя, Саша. Я ее хочу в чувство привести, – она энергично кивнула на дочь, и Саша на мгновение испугалась, что они с Женей раскрыты. Но Серафима Афанасьевна подразумевала, конечно, другое – то же, что и всегда.

Женя была “неудачная”.

– Я провожу Сашу, – сказала Женя, проглотив обиду; она встала из-за стола и посмотрела на Серафиму Афанасьевну.

Мать спокойно кивнула.

– Идем, – Женя так же сухо, как мать говорила с ней самой, пригласила Сашу следовать за собой и быстро направилась из гостиной в прихожую.

Она сама не знала, отчего так спешит: посмотреть на дверь?

Дверь была закрыта. Конечно! Как глупо!

“Дуня же уехала, – сообразила Женя, уже очутившись около двери и проведя рукой по закрытому замку. – За ней закрыли дверь или она сама заперла! И папа уходил из дома! Ах, надо было ночью все проверить – дура!..”

Почему она не подумала о том, чтобы проверить входную дверь, ночью, найдя у подножия чердачной лестницы письмо от Василия?

“Я думала… думала, что за этим кроется что-то сверхчувственное. Что-то фантастическое, – проплывало в голове у Жени, с тоской смотревшей на свою надежную, обыкновенную дверь.

Теперь об этой двери никого не спросишь!

“Может быть, Дуня нашла ее открытой, но не задумалась над этим – раз у нее самой случилась беда, – подумала Женя. – А если и так! Наверное, мы сами забыли запереться! Дура несчастная!”

– Женька, ты что? – тихо окликнула ее Саша, с тревогой наблюдавшая за Жениными манипуляциями.

– Ничего. В глупости своей убеждаюсь, – ответила Женя.

Она вымученно улыбнулась Саше, потом отперла дверь.

– До свидания.

– Ты… правда ничего?

Саша посмотрела на карман Жениного халата, в котором лежало письмо от “поклонника”, потом подняла глаза.

Женя смотрела на нее с вызовом.

– Ты дала слово, – напомнила она.

Саша кивнула, потом отвернулась и направилась прочь – как-то печально, неуверенно, против обыкновения. Ее снедала тревога. Женя хотела бы облегчить эту тревогу, но не могла… она была обязана разобраться в ночном происшествии своими силами, не привлекая власти или общественность.

– Женя! – позвал ее из гостиной властный, встревоженный мамин голос. – Евгения!

– Иду!

В конце концов мама предоставит ее самой себе – хотя бы на какое-то время. Спеша на зов Серафимы Афанасьевны, Женя еще раз разгладила письмо в кармане. Письмо это было необыкновенно – более, чем хулиганская выходка или даже покушение на ее честь.

Мать отпустила Женю вечером, наказав еще “не болтаться без дела”. Конечно, Серафиму Афанасьевну тоже беспокоили спиритические увлечения их “кружка”. Сама госпожа Прозорова этих увлечений не разделяла – она во всем была солидарна с мужем, когда-то пересказавшим ей “суждение о спиритизме” великого Менделеева.

“Спиритизм выражает недовольство, неудовлетворение отвлечёнными понятиями философии и нравственности; говоря о духах философы доказывали существование, бытие сверхъестественного мира, а спириты этот мир спустили на землю, показывают за грош, должны доказывать материальность духов”, – писал великий химик в ответ на письмо некоей “Матери семейства”, обвинившей его в “грубом материализме”.

Женя Прозорова была знакома с этим суждением, но не видела в словах Менделеева решительно ничего, что доказывало бы обратное – “нематериальность духов”, как это было бы желательно многим.

Комиссия же для рассмотрения спиритических явлений, учрежденная двадцать пять лет назад и сделавшая отрицательный вывод относительно наблюдаемых медиумов, не могла, тем не менее, своим выводом насчет этих именно медиумов заставить “трансцендентальное” исчезнуть – буде оно существовало…

Поднимаясь по лестнице в свою спальню, Женя вытащила из кармана письмо. Она заметила в нем несколько странностей – помимо неслыханной дерзости писавшего; в письме не стояло ни подписи, ни обращения, и угадать авторство можно было только по почерку. “Он словно бы и вовсе не намеревался отсылать его, – думала Женя, отбросив соображения насчет того, каким образом ее поклонник проник в дом. – Загадка! Нужно выяснить, где сейчас Василий и чем занят. Как жаль, что нельзя привлечь полицию!”

Оказавшись у себя в комнате, Женя плотно закрыла дверь, потом подошла к письменному столу. Когда-то Василий писал ей, иначе она не узнала бы его почерка – единственный молодой человек, вступивший с нею в переписку; кажется, Женя и в самом деле увлекла его тогда, полтора года назад. Она должна была сохранить у себя его адрес. Если он все еще живет со своей семьей…

“Я напишу ему и попрошу о встрече”, – подумала Женя.

Девушка сознавала, что это может быть смертельно опасно – мало того, что Василий, по-видимому, не в себе; она ведь еще и никого не ставила в известность об их сношениях. Но Женя решилась это сделать и не собиралась отступать.

Не откладывая дела в долгий ящик, Женя села за стол и, немного подумав, принялась за письмо. На столе у нее всегда лежала наготове пачка писчей бумаги, хотя писала она по большей части не письма, а стихи и рассказы.

* Женские курсы.

========== Глава 3 ==========

“Василий, я хотела бы встретиться с вами тайно и переговорить, – писала Женя. – Это вопрос, очень волнующий меня, который нужно разрешить как можно скорее. Иначе может пострадать ваша и моя честь”.

Женя помедлила.

Обращаться ли к нему по имени – или называть по имени-отчеству; а может, “господин Морозов” или “сударь”? Кто знает, что может рассердить… душевнобольного?

“Нет, он не может быть душевнобольным!”

Женя чуть было не влюбилась в него тогда, давно – глубокий взгляд карих глаз, приятное и почтительное обращение… “интересная бледность”…

Хотя она, конечно, совершенно не знала его. Как Саша не знает своих кавалеров – хотя и думает, что понимает всех вокруг.

Женя просмотрела свое послание: собственно, она все сказала. Девушка, нахмурившись, подписалась: “Евгения Прозорова”, потом достала из ящика стола чистый конверт. Они редко были ей нужны.

Мать что-то шила за столом в гостиной – до Жени доносился стрекот швейной машинки; а значит, можно будет отправить письмо сегодня же, незаметно. А ответа ждать… можно уже завтра.

Если сегодня ночью не будет нового сюрприза.

Женя неожиданно для себя обрадовалась, что спит на втором этаже и может запереть и дверь в свою комнату, и окно. И входную дверь следует проверить. Кто знает…

“Я схожу с ума, я положительно схожу с ума”, – подумала Женя.

Она прокралась со своим письмом мимо матери – отца еще не было – и провернула свою секретную операцию.

Спать Жене предстояло одной, в спальне – но это было теперь почти так же жутко, как и спать на чердаке; даже с кошкой. Женя взяла Незабудку к себе в кровать. Кошка ночью обычно разгуливала по дому, но к такому ущемлению своей свободы отнеслась покладисто и заснула быстрее хозяйки, свернувшись клубочком на ее одеяле. Женя завидовала такому спокойствию.

– Господи, вразуми его, если он и вправду болен, – прошептала она, глядя на луну вместо Бога. Молиться чему-то, чего не определить словами и не увидеть, ей в последнее, сознательное, время было странно. Потом Женя быстро перекрестилась и забралась в постель.

Повертела головой, проверяя, заперта ли дверь в комнату, закрыто ли окно; потом придвинула к себе спящую кошку и со вздохом закрыла глаза.

Утром она проснулась рано – сама; Женя была бодра необыкновенно. Незабудки рядом не было, она жалобно мяукала под дверью. Просилась наружу, конечно.

Женя с улыбкой спрыгнула с кровати, подбежала к двери и выпустила любимицу. Незабудка мяукнула на прощанье и удалилась, распушив хвост. Женя усмехнулась. Ей почему-то казалось, что кошка ее понимает и поддерживает в новых начинаниях.

Женя тщательно умылась, нарядилась в красивое желтое муслиновое платье с оборками, волосы уложила венцом на голове. Почему-то ей хотелось предварить этим ритуалом получение ответа от Василия, как будто его письмо могло независимо от него увидеть ее.