Текст книги "Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

А вероятнее всего, подумала Женя, графиня относится к тем людям, для которых имеют значение только они сами, только их собственные поступки и побуждения. Остальные люди для них статисты… или даже декорации. И таких, как ее сиятельство, совсем, совсем немало.

– Ну, так что же? – спросила Анна Николаевна, видя, что пауза слишком затянулась. – Вы согласны стать моим другом?

Она по-прежнему улыбалась, ее фарфоровые руки живописно лежали в складках синего муарового* платья. Графиня была почти уверена в положительном ответе – просто потому, что ей невозможно было ответить иначе.

“По-хорошему, мне следовало бы дать ей по физиономии, как Лидия, и уйти!” – с ненавистью и к графине, и к себе подумала Женя.

Она по-прежнему сидела, не поднимаясь с места и не двигаясь. Но губы разомкнуть смогла.

– Нет, графиня, это невозможно.

В лице Анны Николаевны выразился мгновенный жаркий гнев, очи засверкали – но она остыла так же быстро, как и загорелась. Очевидно, Женя была слишком ей нужна.

– Мадам, я понимаю, почему вы сердиты на меня, – шепотом сказала графиня. Она протянула руку и коснулась Жениных пальцев: та дернулась, как от электричества.

– Понимаете? Так оставьте меня в покое, – сухо сказала Женя.

Анна Николаевна помялась, должно быть, не столько своим небольшим умом, сколько чутьем подбирая верные слова. Заговаривать о спектакле, который она разыграла в тот памятный день перед своим мужем, было никак нельзя. Разумеется, графиня не могла сейчас изобличить себя перед Женей – но ведь и никто другой не мог изобличить ее. Найдя нужную тактику, Анна Николаевна опять засветила свою приветливую улыбку.

– Мадам, вы вините меня в вашем несчастии. Но вспомните, что Спаситель наш также претерпел муки и смерть прежде своего вознесения. Разве это не наш христианский долг – надеяться и прощать друг другу, не впадая в грех уныния?

Женя крупно заморгала, видя сквозь ресницы немеркнущую улыбку своей визави. Она думала в точности то же самое, что только что высказала ей Анна Николаевна – но разве одно и то же подразумевали они под этими словами! Графиня Шувалова забавлялась и людьми, и религией, и даже надеждою на спасение. Святые слова, главные для человека слова в ее устах отдавали пошлостью и неприличием – а спиритизм в ее руках превращался в ту самую игрушку темных людей, которую склонны были видеть в этом учении серьезные материалисты.

– Ваше сиятельство, вы правы, – сказала наконец Женя, когда в уме ее промелькнули все эти мысли. Пожалуй, графиню нельзя было даже винить за то, что она такая. У нее не хватало сердца, как у других людей не хватает рук или ног. – Но я не знаю… – произнесла Женя и осеклась.

– Excellent!* – воскликнула Анна Николаевна, расценив неуверенность противника как полную сдачу. Она даже пожаловала Женю пожатием руки – вернее, просто положила ей на руку свою прохладную нежную ладонь, да так и оставила ее поверх Жениной кисти, улыбаясь и глядя ей в глаза. Время от времени она похлопывала облагодетельствованную по руке. Женя едва могла скрыть отвращение и нетерпение.

– Так значит, мы отныне друзья, – сказала графиня. – Вы не представляете, Евгения Романовна, как я счастлива этим. Я так одинока, поверьте…

Глаза ее заволокло слезами, голос дрогнул.

Женя с удивлением подумала, что Анна Николаевна, возможно, и не ломается сейчас. Такая особа действительно могла быть одинока как перст, несмотря на толпы обожателей и прислужников. Что ж, даже такой человек – человек…

– Я верю, мадам, – сказала Женя, с какой-то гадливостью к себе понимая, что начинает сочувствовать графине. – Но я не понимаю, что вы нашли именно во мне.

– Да как же вы не понимаете!..

Анна Николаевна наконец избавила ее от похлопываний по руке, вскинув белые ладони с экзальтированным, счастливым видом.

– Вы – это ключ к нему, – проговорила она. – Ключ к Нему! Я… сохну, я давно страдаю сухоткою* души, я не могу веровать! И однажды, когда я совсем отчаялась – мне был Он!..

Графиня ткнула пальцем в небо, как будто Василий сидел там, на облаках, и смотрел на них сверху. Женя покачала головой; ей хотелось посмеяться над наивностью и бесчувственностью этой великосветской дамы, но она не могла этого сделать.

Потому что она чувствовала по отношению к Василию Морозову почти то же самое.

Потому что она поспособствовала смерти Василия Морозова почти в той же степени, что и Анна Николаевна.

“Как мы похожи! Как мы – все – похожи!”

Графиня некоторое время молчала, опять подбирая слова. Женя тоже молчала, но уже без былой враждебности, только с усталым сожалением.

– Евгения Романовна, правда ли, что вы писательница? – спросила вдруг Анна Николаевна. – Правда ли, что вы написали роман, посвященный Василию Морозову? Вы хотели бы издать его?

Женя так и встрепенулась. Графиня так и просияла. Нашлась наживка по вкусу и этой неподкупной рыбке!

– Ну так это можно легко устроить, милый друг, – победно улыбаясь, сказала Анна Николаевна. – Если вам не подходит “Пегас”, можно выбрать другое издательство. А если вы по-прежнему хотите публикации в “Пегасе”, их расположение нетрудно будет вернуть. В любом случае, семья Шуваловых окажет вам протекцию…

У Жени закружилась голова, точно она на протяжении этой льстивой речи дышала эфиром.

– Право, ваше сиятельство, я не знаю, – краснея, сказала она, чувствуя себя так, точно продается богатой благодетельнице. – Я бы очень хотела…

– Превосходно! Можете уже считать себя известной, – с обаятельнейшим выражением проговорила графиня. Она сейчас играла в игру, в которой была намного опытнее Жени, хотя была старше ее всего на несколько лет. – А сейчас не составите ли вы мне компанию? – спросила Анна Николаевна. – Я как раз прогуливалась по магазинам.

Она грациозно поднялась и оправила синее переливчатое платье. Большая соломенная шляпа с искусственными васильками бросила на ее лицо такую же синеватую тень, придав своей владелице загадочность… какой, пожалуй, графиня не обладала.

– Компанию? Но ведь…

Женя нахмурилась. Что она хотела сказать? Что она неподходящая компания для графини Шуваловой? Или что графиня неподходящая компания для нее? Боже, в какие дьяволовы силки она угодила!

– Не смущайтесь, – сказала Анна Николаевна, решив, что Женя робеет от ее блестящего общества. – Для меня честь прогуляться с вами – служительницей муз и… Его подругой, – шепотом ласково прибавила она. – А может, вас беспокоит то, что я отпустила моего человека? Но я могу сейчас нанять кого угодно, чтобы подносить наши покупки.

Женя открыла рот и тут же закрыла. Она начала понимать, что графиня предлагает ей пройтись по магазинам за свой счет. Приживалка! Боже, она никогда не думала, что до такого дойдет!..

Женя все еще стояла на месте, сжимая в руках сумочку, точно эта сумочка не пускала ее. Анна Николаевна рассмеялась.

– Как вы застенчивы, милое дитя! Не смущайтесь ничем, теперь мы друзья.

Она приблизилась к Жене и совершенно непринужденно взяла ее под руку.

“Мне, наверное, гордиться надо”, – подумала та, ощущая мучительный стыд.

– Вот так, а теперь идемте. Сегодня я хочу сделать вам подарок, в ознаменование нашей встречи, – звонко проговорила Анна Николаевна, и Женя окончательно упала духом, поняв, что подачек не избежать.

Графиня отпустила ее только через два часа. Женю посадили на извозчика и дали ей человека, чтобы тот поднес все то, что Анна Николаевна накупила своей подопечной. У графини совершенно отсутствовало чувство меры, как и такт – а может, это был сознательный диктат.

Женя медленно сошла с подножки, рассеянно принимая свои пакеты. Она все думала о том, что скажет дома мужу, и ничего не могла придумать.

* Игра слов: “свадебный поезд” – торжественная процессия, кортеж из новобрачных и их свиты.

* Ротмистр – офицерский чин в кавалерии и жандармерии, соответствующий званию капитана в пехоте (в армии Российского государства до 1917 г. и в армиях некоторых других стран).

* Муар – плотная шелковая или полушелковая ткань с волнообразными переливами разных цветовых оттенков.

* Болезнь, ведущая к истощению организма, иссушающая тело.

* Великолепно! (фр.)

========== Глава 32 ==========

Женя сидела на кровати и хмуро разворачивала очередной сверток. Из пышного вороха розовой бумаги выскользнул угол перетянутой лентой глянцевитой коробки. Женя открыла ее и потянула за нежный шелковый белый чулок – французское белье, самого высокого качества.

Графиня не постеснялась одарить свою “новую подругу” самыми деликатными предметами.

“Мы ведь обе женщины”, – с улыбкою сказала она, когда ее наперсница засмущалась и попыталась дать отпор.

“Может быть, ей чего-то не хватает в любви? – подумала Женя. – Вот она так и выражает свою чувственность? Ах, да черт с нею! Как теперь быть, скажите на милость?”

– Барыня, ужин сейчас ставить или погодить? – сунулась в дверь Фрося, очевидно, привлеченная громким шуршаньем папиросной бумаги. Глаза ее округлились при виде царства Амура и Киприды* на хозяйской кровати. – Это куда ж вы столько понакупили? Сколько денег угрохали!

– Не твое дело!.. – Женя метнула на нее такой взгляд, что посрамила бы саму графиню Шувалову.

Фрося тут же убралась, захлопнув за собой дверь. Она была девица с характером, но Женя умела ставить ее на место. Другое дело, что Женя до сих пор не представляла себе, какими словами объяснять случившееся мужу. И сказать ли ему о том, что ей предложили…

Анна Николаевна подразнила ее сладчайшей мечтой каждого писателя. И тем паче – писательницы.

Женя выташила из коробки чулок и посмотрела сквозь него в окно. Ткань была такая тонкая, почти прозрачная; а кружева! Бешеных денег стоили такие вещи. Но Женя без колебаний отдала бы все эти роскошные тряпки за то, чтобы взять в руки свою напечатанную книгу. Интересно, как отнесется к меценатству графини Шуваловой Игорь?

Да разве это и так не понятно?

Женя с отвращением швырнула чулок на кровать, потом закрыла лицо руками и замолчала на несколько минут. А затем резко встала и направилась на кухню, к единственной свидетельнице своего преступления.

– Фрося! – крикнула она.

Что-то звякнуло, и испуганная Фрося стала перед ней, как лист перед травой. Очевидно, она поняла, что приключилось что-то серьезное.

– Чего изволите?

– Ефросинья Ивановна, помоги мне сейчас убрать вещи, которые я купила, – громко и внушительно сказала Женя. Она называла служанку по имени-отчеству только по исключительным и мрачным поводам. – И ни слова не говори барину о том, что я сделала эти покупки, поняла?

Фрося кивнула.

– Слушаю…

Она замолчала, с тревогой глядя Жене в глаза. Честная и преданная хозяину девушка сомневалась, не задумала ли хозяйка что-то неладное. Хотя Евгения Романовна никогда своего мужа не обманывала, но бог их знает, этих бар!

– Это наше хозяйское дело, – прибавила Женя, видя на лице Фроси чувства, которых та, в отличие от нее, не сумела бы выразить словами. – Ты же знаешь, Ефросинья Ивановна, что я плохого в доме никому не сделаю, и уж тем более Игорю Исаевичу, – совсем сурово закончила она.

– Да бог с вами, барыня, разве я что-то говорю! – спохватилась горничная. – Что ж я, совсем дурная, что ли? Купили так купили, конечно, ваше дело.

Она отправилась с хозяйкой в спальню и помогла распаковывать и убирать платья, чулки, даже корсеты и панталоны. Вначале прислуживала молча, но под конец не удержалась от критики.

– А надысь* Игорь Исаич такие злые домой пришли, видать, с деньгами туго! Барин вот увидит, что вы так тратитесь, и…

– Да замолчишь ты или нет!

Наконец все спрятали. Если Игорь не полезет на ее полки в бельевом шкафу, он ничего не узнает. А вот с покровительством графини хуже. Женя уже представляла себе, насколько эта дама навязчива и как больно может отомстить, если ее отвергнуть.

“Только бы Игоря не тронула… Эта Анна Николаевна – какая-то чума на оба наши дома…”

Заметя следы преступления, Женя пошла на кухню, как следует присмотреть за ужином. Сегодня ей хотелось задобрить мужа. Боже, только бы он ничего не узнал!

Игорь вернулся позднее обычного. Женя заподозрила, что он ездил в какой-то частный мужской дворянский клуб, и в ней шевельнулась злая ревность. Что они там делают, в этих клубах?

“У меня сейчас тоже появился свой клуб”, – вдруг подумала она, пряча усмешку.

– Добрый вечер, – сказала Женя мужу, привычно подставляя щеку для поцелуя. Он странно и мрачно на нее посмотрел.

– Добрый вечер.

– Что с тобой? – спросила встревоженная Женя.

Он покачал головой.

– Ничего. Не обращай внимания.

Ей вдруг показалось, что от него пахнет спиртным. А ведь Игорь почти никогда не пил, и если пил – то только дома, иногда позволяя себе пропустить за ужином стаканчик красного вина. Как же тяжело на него подействовало столкновение с веселой вдовой своего брата!

“Он, должно быть, и меня теперь будет подозревать в ветрености…”

Женя, не решаясь ничего говорить, проследовала за мужем в ванную комнату. Ей хотелось спросить его о том, как прошел день, но она не хотела разозлить Игоря. Он долго умывался холодной водой, казалось, не обращая на нее никакого внимания; вдруг Женя подумала, что он пытается смыть с себя остатки хмеля. В ее присутствии он не позволял себе быть даже немного пьяным.

“Милый…”

Женя проводила мужа в гостиную, потом помогла служанке сервировать стол к ужину. Она села напротив Игоря, по-прежнему не решаясь тревожить его вопросами. Но он заговорил сам.

– Что с тобой сегодня?

– За тебя волнуюсь, – ответила она. – Ты в моем лице видишь себя! Игорь, неужели ты все еще страдаешь из-за…

– А как ты думаешь?..

Сам испугавшись своей вспышки, Игорь закрыл лицо руками.

– Прости. Я сам не свой.

Женя виновато смотрела на его заслоненное ладонями лицо. Она чуть было не открыла рот, чтобы покаяться перед мужем в сегодняшнем свидании с убийцей его брата, но так и не сделала этого. Игорь так ни о чем и не догадался. А как бы он мог?

“Как мы мелки… измельчали. Спиритизм нужен людям как воздух, но он лишает смерть ее прежнего значения. Или, может быть… придает ей новое значение? Как мы смеем говорить, что постигли тайны смерти, когда не знаем и тысячной доли тайн жизни? Мы, которые живем, но со смертью еще не встречались?”

Женя опять задумалась над далекими от теперешней минуты вопросами.

“Смерть – глубоко интимный акт, – подумала она. – Каждый переживает ее в одиночестве, для каждого она – единственный в мире конец, как было единственное в мире начало. Мы ничего не знаем, пока мы живы”.

– Женя, теперь ты куда-то ушла от меня, – прозвучал над нею голос Игоря. Женя вздрогнула.

– Извини…

Он улыбался.

– Это ты меня извини, что срываю на тебе настроение. Ты ни в чем не виновата. Ужин сегодня прекрасный.

У Жени заныло сердце, но она тоже улыбнулась.

– Рада, что тебе понравилось.

Ночью Женя, поколебавшись немного, придвинулась к Игорю и положила руку ему на плечо. Он слегка вздрогнул: успел уже задремать. А потом просто обнял ее и закрыл глаза снова.

Женя пристроила голову у мужа на плече и улыбнулась, ощущая его теплое, большое и сильное тело. Он ее не отвергал.

Женя закрыла глаза и увидела безмятежную улыбку прекрасной графини Шуваловой.

“Нравится ли вам ваша смерть, милый друг?” – спросила она.

Женя вздрогнула.

“Чур меня!”

Она крепче прижалась к мужу и, успокоившись под его защитой, вскоре забылась.

Утром Женя проснулась оттого, что ее ласкали. Уже несколько ночей между нею и Игорем не было близости, и сейчас она чувствовала себя не готовой к этому, но уступила мужу. Ей было хорошо с ним, хотя экстаз не наступил.

Но потом Игорь обнимал ее и целовал, шепча слова любви, и этого было более чем достаточно. Женя проводила мужа на службу с миром в душе и улыбкой на устах.

А потом, похлопотав по хозяйству, отчего-то решила вернуться к графининым подаркам. Неистребимая женственность, неистребимое женское любопытство. Женя решила все-таки оценить даром доставшиеся ей чудесные платья и белье.

“Ох, недаром…”

Но она уже не задумывалась об этом, крутясь перед зеркалом. Женя улыбалась во весь рот, оглаживая по фигуре произведение искусства из лилового шелка, с черной вышивкой шелком же на кокетке, отделанное брюссельским кружевом*. В чем графине Шуваловой нельзя было отказать, так это в хорошем вкусе.

“Что я за пустая, неверная женщина! А впрочем, разве не все мы таковы?”

Она как раз пристраивала на волосы извлеченную из картонки лиловую шляпку с черными перьями, когда в комнату заглянула Фрося.

– Барыня, тут вас спрашивают. Лакей какой-то.

– Что?..

Нарядная Женя замерла, на лицо набежала бледность.

Вид у Фроси был испуганный.

– Важный такой, – шепотом сказала горничная. – Каких-то больших господ. Сказал, с вами нужно срочно говорить!

“О господи…”

Женя прижала руку ко лбу, а потом как была, в новом платье и шляпке, вышла в переднюю.

Лакей и вправду был важный – не Виктор, а такой человек, которого самого можно было принять за дворянина. Он удостоил Женю короткого церемонного поклона.

– Мадам, ее сиятельство графиня Шувалова приглашают вас сегодня в гости, – надменно проговорил посланный.

Женя улыбнулась, чувствуя себя дичью, загнанной в ловушку.

– Но почему же мне не прислали приглашение по почте?

– Мне приказано сопровождать вас, – прозвучал ответ.

“Этой даме и в голову не пришло, что я могу иметь другие дела!” – чуть не взорвалась Женя. Или графиня уже считает, что купила ее?

– Передать ее сиятельству отказ? – спросил слуга.

Вид у него стал такой, точно он представлял самого императора и и не был принят.

– Нет, я поеду с вами, – сказала Женя – такому человеку не получалось говорить “ты”, тем более, что она не имела укоренившейся дворянской склонности разделять людей на высших и низших. Она была уже готова для выхода.

О господи, подумала Женя.

***

– Фрося, я отправляюсь по делам, меня не будет долго, – сказала Женя горничной.

Фрося растаращила круглые карие глаза.

– А куда же вы? – спросила она.

Как дети, право слово.

– Поеду к знакомой. Ты ее не знаешь, – сказала Женя, хотя была вовсе не обязана оправдываться перед прислугой. – Если Игорь Исаевич вернется раньше меня…

Это будет ужасно неприятно.

Нет – это просто будет ужасно!

– Скажи, что я поехала к Саше, он поймет, – нашлась Женя. Она облегченно выдохнула, и тут Игорь, доведись ему увидеть ее лицо, точно уличил бы ее во лжи; но Фрося была не физиогномист.

– Хорошо, Евгения Романовна.

Женя посмотрелась в зеркало в передней, перебрала в уме все мелочи туалета, на которые графиня могла бы обратить внимание; нет, кажется, все было в порядке.

“Я уже веду себя как придворный поэт! Уж не в этом ли качестве меня пригласили?”

Женя запретила себе думать о мотивах графини и собственных.

– Я готова, – сказала она лакею.

Тот поклонился.

– Прошу вас проследовать до кареты. Ее сиятельство прислали за вами экипаж.

“Ну просто французский роман!” – насмешливо подумала Женя.

Решив, в свою очередь, “не удостаивать” надменного прислужника больше разговором, она молча вышла следом за ним на улицу. Графская карета была подана прямо к подъезду – черный лаковый экипаж, шестерка вороных цугом*. Ну просто роман, в духе тех самых старинных мистических рассказов о большом свете и дьявольских западнях, которые так любила Женя.

Лакей подал ей руку и подсадил в экипаж. Женя, входя в роль, надменно приняла его услугу; дверца захлопнулась.

“И кто ездит сейчас в каретах? – подумала Женя. – Вот барчуки!”

Она не знала, как долго ехать, а спрашивать, из робости и напускной надменности, тоже не стала. Женя принялась смотреть в окно, хотя за ним не было ничего интересного – обычная ленивая летняя городская жизнь. Только кричали иногда играющие дети или уличные разносчики.

Женя откинулась на спинку кожаного сиденья и прикрыла глаза. Карету покачивало на рессорах*, но несло ее удивительно плавно; и Женя, утомленная жарой и треволнениями, чуть не задремала. Остановка неприятно ее взбодрила, даже испугала.

– Выходите, мадам.

Женя не глядя оперлась на жесткую руку в белой перчатке. Она ступила на землю и, поправив очки, прищурилась. Перед нею во всем своем великолепии возвышался белый особняк семейства Шуваловых – выстроенный в александровском стиле*, с колоннами, за кружевной чугунной оградой. Дом утопал в зелени; перед домом бил фонтан. К парадному крыльцу вела липовая аллея.

“Так, наверное, и положено?”

Впрочем, не ее дело было разбирать, что и как Шуваловым положено. В лице Жени выразилось легкое презрение, когда она направилась по дорожке к дому. Она почувствовала, как за ее спиною закрылись ворота, впустившие карету; и сразу же ощутила себя отрезанной от внешней жизни и внешних, господствующих над всеми законов. Теперь она была в царстве Шуваловых.

В воздухе был разлит тонкий аромат роз, казавшийся Жене необычайно сильным; фонтан бил, казалось, по ее оголенным нервам. Она шла, вздрагивая, сжимая руки в пожалованных графиней черных кружевных перчатках, и чувствовала себя, против воли, маленькой и бессильной.

“А где же сама госпожа?”

В доме, разумеется. Негоже ей идти навстречу каждому плебею. Женя надвинула шляпу почти на глаза; лицо ее, миловидное только тогда, когда на нем выражалась радость, сейчас было ожесточенным и некрасивым. Она была “новая женщина” в доме у столбовых дворян. Что ж, посмотрим, кто кого, Анна Николаевна.

У дверей ее встретил дворецкий, который ей поклонился; Женя улыбнулась, вернее, просто нервно-презрительная гримаска пробежала по ее лицу. Принимать у нее было нечего – она была не мужчина и шляпу и трость не сдавала. Женя почти не обращала внимания на окружающее великолепие – бронзу, красное дерево, персидские ковры. Это все было “как положено”. Она равнодушно вдыхала запах одеколона и дорогого табака и только раз лениво удивилась про себя тому, что находится в таком месте. Графский особняк! Кто бы мог подумать, что ее когда-нибудь… удостоят?

“А Игорь меня не зря с Базаровым сравнил, – подумала Женя. – У нас, точно, немало общего, хотя мы и полярны”.

И тут к ней вышла сама хозяйка.

Анна Николаевна была в утреннем пеньюаре, как будто встречала старую знакомую… или не сочла нужным одеваться, встречая Женю.

– Bonjour, – проворковала графиня, протягивая Жене обе руки и сияя улыбкой так искренне, точно они были сестры, не видевшиеся целый год. – Как я счастлива наконец видеть вас в моем доме!

Пеньюар ее стоил никак не меньше вечернего платья, и благоухала Анна Николаевна не меньше, чем тремя разными ароматами, исходившими от ее рук, волос и, кажется, даже из декольте. Женя покраснела.

– Вы меня не предварили, мадам, – сказала она. – Я, к счастью, оказалась сегодня свободна…

Она прямо, с вызовом посмотрела графине в глаза. Анна Николаевна несколько мгновений, удивленно улыбаясь, отвечала на этот взгляд, а потом рассмеялась, пожав Жене плечо. Дескать, что бы ты ни сказала, это мне все равно.

– Проходите в гостиную, – сказала Анна Николаевна. Женя с неприязнью подумала, что ей не предлагают вымыть руки. Вполне возможно, что Шуваловы и в отношении правил гигиены были старомодны – ведь этикет, разработанный несколько сотен лет назад, их не включал!

– Вы привезли с собою свой роман? – спросила графиня, как о чем-то само собой разумеющемся. Женя приостановилась и пожала плечами.

– Нет, конечно! Меня никто не предупредил!

– Нет?

Анна Николаевна с выражением детской обиды широко раскрыла глаза. Женя внутренне содрогнулась с мыслью: сейчас начнется.

– Вам следовало бы догадаться, чего я хочу, – проговорила графиня. – Я так заботилась о вас! А вы проявили такую нечуткость!

Женя чуть не расхохоталась. Нечуткость! Эта Анна Николаевна поразительный экземпляр!

Она укрепилась, готовясь к графининой истерике. Если гроза разразится, она удерет из-под ливня и молний, и ничего не случится. Не так страшна Анна Николаевна, как ее малюют.

Однако обошлось. Анна Николаевна судорожно вздохнула, больно сжала Жене плечо, но удовольствовалась этим.

– В другой раз непременно привезите ваш роман, – потребовала она. – Я желаю его прочесть! А сейчас пойдемте, выпьем кофе. У меня сегодня превосходные пирожные, я нарочно для вас заказала.

“А где же все остальные? – подумала Женя, недоуменно озираясь кругом. – На все эти хоромы как будто ни одной живой души! Где же сам-то, его сиятельство?”

Человек, застреливший Василия! Убийца!

Тут Женя осознала, что находится в доме самого настоящего хладнокровного убийцы, убийцы с большими деньгами и властью. Ей стало нехорошо. И Анна Николаевна в своем роде не уступает мужу – она кажется слабой, нервной, но это такой же зверь, как и ее граф.

– А где же ваш муж? – спросила Женя, проходя в гостиную следом за хозяйкой. Анна Николаевна обернулась.

– Пьер? Его сейчас нет, я не знаю, когда он вернется.

Она обезоруживающе улыбнулась. Женя быстро осмотрела гостиную – комната блестела чистотой, все старинные предметы, из тех, которые имеют свойство быстрее всего накапливать пыль, сверкали, очевидно, протираемые каждый день. Пахло сандаловым деревом и каким-то гигиеническим средством. Нет, Шуваловы не отстали от действительности, они пользовались всеми благами современности, насколько позволял этикет. Жене опять стало страшно.

– Прошу, садитесь, – графиня изящно показала на бархатное кресло.

Бархат выглядел свежим, точно недавно выстиранное платье, хотя никаких уборщиков Женя не видела и не слышала. Должно быть, им велено как можно меньше мозолить сиятельные глаза. В самых благородных домах слуги так вышколены, что становятся почти невидимками…

Графиня позвонила – Женя вздрогнула от этого звука; через несколько минут явилась безмолвная горничная. Она бесшумно поставила на столик поднос с кофейными чашками, кофейником и блюдом пирожных. Сделала реверанс госпоже и удалилась, как самый искусный обслуживающий автомат.

Анна Николаевна улыбалась.

– Я велела нас не беспокоить, – проговорила она. – Я сама налью вам кофе, дорогая. Вы позволите?

Женя вздрогнула, вспомнив, с кем имеет дело. И ведь Игорь даже не знает, к кому она уехала! Вот ужас-то!

Но Анна Николаевна, в конце концов, не Екатерина Медичи. Хотя откуда ей знать?

Женя сделала глоток густого горячего кофе, сдобренного какой-то пряностью. Она поморщилась.

– Не нравится? Это корица и гвоздика, – сказала Анна Николаевна, не отрывавшая взгляда от Жениного лица. – Я всегда так пью. Но Пьер предпочитает кофе без пряностей. Мне уже так надоело ни с кем не разделять моих предпочтений!

Графиня рассмеялась с каким-то жестоким выражением. Женя поняла, что Анна Николаевна говорит вовсе не только о кофе. Может быть, граф – убежденный материалист и совсем не так деликатен с женою в этих вопросах, как Игорь с нею?

Бедная графиня!

– Я так рада, что у меня появились вы, – сказала Анна Николаевна, опять как будто совершенно искренне. – Я хочу, чтобы вы сейчас рассказали мне историю вашей жизни. Это, должно быть, так занимательно! И более всего я желаю знать историю ваших отношений с Василием Исаевичем, во всех подробностях.

“Во всех подробностях – вы слышали?”

Женина мимолетная жалость сменилась стыдом и гневом. Она была теперь уверена, что графиня с легким сердцем оболгала Василия, чтобы его убили. Анна Николаевна была чудовище, она была одновременно и оскорбленная женщина, и экспериментатор.

– Что же мне рассказывать, Анна Николаевна? – спросила Женя. – Вы уверены, что это так… занимательно?

Анна Николаевна рассмеялась, не почувствовав ее иронии. Да что ей Женина ирония!

– Бесспорно, – сказала она. – Давайте же, моя милая, не стесняйтесь. Мы с вами – зачинатели великого дела. Русский спиритизм должен наконец заговорить о себе громко и объявить себя единственным истинным учением.

Женя покраснела, глядя в бесстыжие синие графинины глаза. Проклятая Анна Николаевна опять говорила в точности то же, что думала она сама. Неужели кто-то там, на небесах, решил подвергнуть ее такому унижению, свести ее с таким врагом во имя торжества истины?

– Что ж, Анна Николаевна, я расскажу, если вам угодно, – проговорила Женя сурово. Она уже глядела не на свою собеседницу, а куда-то вдаль, как всякий увлеченный серьезный рассказчик. – Мы с Василием Морозовым познакомились три года назад. Тогда еще никаких медиумических способностей я у него не замечала…

И тут их разговор прервали чьи-то громкие шаги – шаги мужчины и хозяина. Анна Николаевна со звоном поставила чашку на блюдце; она выпрямилась и слегка покраснела.

– Пьер, – проговорила она.

Сейчас в ней не было и следа той униженности и раскаяния, которые она разыграла перед мужем в день вызова на дуэль. Граф быстрым шагом, не снимая перчаток и сапог, подошел к жене. Холодно и удивленно взглянул на гостью, потом спросил у Анны Николаевны:

– Кто это, Анна?

“Вот невежа!” – подумала Женя.

Как же ей было страшно!

– Это Евгения Романовна Морозова, – сказала Анна Николаевна. На лицо ее вернулась светская улыбка. – Евгения Романовна, это мой муж. Вы уже встречались.

* Афродиты (прозвище, данное богине в честь острова Кипр).

* На днях, недавно (простореч.)

* Бельгийские кружева ручной работы стоили очень дорого.

* В три пары одна за другой.

* Рессора (пружина) – упругий элемент подвески транспортного средства.

* Александровский классицизм, или русский классицизм (начало XIX века).

========== Глава 33 ==========

– Морозова? – переспросил граф.

Он так и проел ее взглядом до самого затылка.

Женя с достоинством встала и сделала реверанс, склонив голову. Ей было одновременно и страшно, и смешно, может быть, нервически.

– Евгения Романовна Морозова, – звонко проговорила она, подняв голову и вперившись взглядом в графские глаза. – Супруга Игоря Исаевича Морозова. Мы точно коротко знакомы, ваше сиятельство.

“Пьер” Шувалов побагровел.

Женя улыбнулась. Ее было уже не остановить: вошла в раж, как сказала бы мать.

– Как ваша рана? – спросила она. – Уже не беспокоит?

Анна Николаевна, оставшаяся сидеть в своем кресле, закусила губу и побледнела: она устремила на Женю взгляд, похожий на мольбу или предостережение – если бы Женя сейчас могла ее замечать.

– Вы… друг моей жены? – наконец произнес граф, не найдя, что спросить еще. – Когда вы познакомились с Анной?

– Давно, Пьер, – вклинилась между ними Анна Николаевна, точно герольд, разнимающий рыцарей. – Евгения Романовна литератор, я познакомилась с нею на литературном вечере у Сержа Звенигородцева. Она только что закончила роман, который я горю желанием прочесть.

Граф фыркнул. Но он явно растерялся. Несмотря на свой кураж, свою надменность, он был гораздо менее находчив в светских беседах, чем его жена, особенно с дамами.

– Вот как? Что ж, Анна, забавляйся, – сказал Петр Александрович и быстрым шагом вышел, тяжело топая. Просто так вышел! Неужели он никакой угрозы в лице Жени не видит?