Текст книги "Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

После этого Женя на цыпочках вышла из дома – день был воскресный, и если родители и встали, она не слышала их – и подошла проверить почтовый ящик.

Ответ должен был уже прийти. Если верно, что Василий не уезжал на юг.

И действительно, в ящике лежало письмо – на ее имя…

Женя сама не знала, как добежала до своей комнаты, где могла свободно прочитать это послание. В глазах темнело, ноги подкашивались. Она даже не сразу увидела, что почерк, которым надписано письмо, отличается от почерка Василия…

Плюхнувшись на свою еще разобранную постель, Женя надорвала конверт и вытащила сложенный вчетверо листок. Его покрывал тот же чужой почерк.

“Евгения Романовна!

Мой брат сейчас пребывает в Одессе, а я имел несчастье ошибкой вскрыть Ваше письмо к нему вместо него”.

Женя ахнула. Вот это скандал!

“Приношу свои извинения, сударыня. Но никаких Ваших тайн я не разглашу, можете быть покойны. Василий появится дома через две недели, и я незамедлительно уведомлю его о Вашем желании с ним встретиться. Еще раз уверяю Вас в моем абсолютном молчании относительно этого дела.

И.И.Морозов”.

Женя прикрыла глаза рукой. Она не знала, куда деваться от стыда. Мало того, что теперь в эту позорную и странную тайну посвящен посторонний мужчина… так еще и дела не повернуть вспять: Женя не может попросить “И.И.Морозова” – Игоря Исаевича, если она не ошибается – ничего не говорить Василию. Все только запутается, история может получить огласку…

Остается только надеяться на порядочность этого человека. О котором Женя знает еще меньше, чем о Василии: то есть ровным счетом ничего, кроме того, что он старший брат ее поклонника. И кто знает, действительно ли ошибкой он вскрыл письмо к брату, написанное незнакомой барышней?..

И тут Жене пришли в голову новые соображения.

– Боже мой, если Василий в Одессе, что же это значит? – прошептала она вслух, невидяще уставившись в стену своей комнаты, оклеенную выгоревшими обоями. – Каким же образом вот это…

“Вот это” уже давно лежало в ящике ее стола, глубоко погребенное под другими бумагами и запертое на ключик, который Женя носила с собой. Будет катастрофа, если об этом письме дознаются родители – а еще более, если они дознаются о том, что дочь умолчала о его получении.

И Женя не знала, как дотерпит две недели до возвращения Василия. Желание узнать, в чем же причина загадочного происшествия с ней, во много раз возросло, когда стало невозможно поговорить с Василием немедленно.

“Может быть, я снова получу от него весть на расстоянии”, – с насмешкой над самой собой и вместе с тем с ужасом подумала Женя. Как такое может быть? А вдруг это не Василий написал – а кто-нибудь другой, находившийся поблизости: погрузившись в “сомнамбулическое” или какое-нибудь подобное же состояние? Как это узнать?

Оставалось только надеяться, что все обойдется.

Хотя в глубине души Жене очень хотелось, чтобы “чудеса” продолжались. Этого требовала какая-то часть ее существа, неудовлетворенная обыденной жизнью и обыденным объяснением жизни. Должно было быть то, что не поддавалось такому объяснению.

“Бога изгнали из науки, и наука распадается”, – подумала девушка неожиданно для себя – хотя христианской религии давно не следовала, кроме как формально.

***

Этой второй одинокой ночью Жене опять послышались странные стуки – теперь уже в дверь спальни. Но никаких больше посланий она не получала. Вечером она встретилась с Сашей и рассказала ей обо всем – прежде всего, о том, что Василий в действительности далеко…

– Ты не можешь этого знать, – заметила трезвомыслящая Саша. – Как ты поверишь слова Игоря Морозова об отсутствии его брата дома? Ты и Василия-то не знаешь.

– Ну да, никак не поверю, – согласилась Женя после разочарованного молчания. – Говоря об этом отдельном явлении. Но ведь я и сегодня слышала подозрительный стук, а входная дверь была нетронута. По моему мнению, эти явления должны в совокупности составить убедительную картину…

– Картину чего? – чуть насмешливо, но и встревоженно спросила Саша. – По моему мнению, Женя, тебе следует заявить об этом. Кто-то определенно угрожает тебе.

– Ах, нет!

Женя даже побледнела, рассердившись.

– Это не угроза, – напористо прошептала она. – Это не сознательное действие. Здесь что-то необъясненное, чего пока нельзя спугнуть вмешательством… понимаешь?

Саша покачала головой.

– Нет, не понимаю и не хочу.

– Именно – не хочешь, – гневно ответила Женя.

Помолчала, остыла немного.

– Но прошу тебя: молчи.

– Хорошо, – ответила Саша. По-матерински покачала головой. – Что уж с тобой делать…

– Ты часто бываешь как моя мама, – заметила Женя, но в этом замечании не было ничего лестного. – Мама тоже думает, что все на свете знает, и ее необычайно трудно разубедить.

Саша обиделась.

– Ну, знаешь ли, Евгения…

Тут она рассмеялась, поняв, что действительно копирует Серафиму Афанасьевну. Но сравнение с ней было для Саши лестно, хотя Женя не собиралась хвалить ее.

Просто Женя была еще в чем-то дитя.

***

Игорь Морозов сдержал свое слово в одном отношении – он действительно уведомил Женю о возвращении своего брата.

Хотя Женя не могла знать, сдержал ли он обещание хранить ее тайну.

Однако при мысли о том, что вот-вот она увидится с виновником всех своих тревог, Женя забыла обо всем остальном. Она написала второе письмо Василию, в котором повторила свою просьбу встретиться. Жене было очень неловко повторять такое, но, конечно, иначе и быть не могло – Игорь Морозов не мог назначить ей свидание за младшего брата; и, по-видимому, из деликатности счел необходимым прежде всего уведомить ее о его возвращении, не посвящая в девичью тайну самого Василия… Может быть, она уже раздумала видеться с ним…

Женя почувствовала благодарность, осмыслив поступок Игоря Морозова. По-видимому, это был действительно благородный человек.

И ей наконец пришел – сознательный – ответ самого Василия: тон этого письма был ничуть не похож на тон того ночного послания и напоминал манеру его старшего брата. Более легко, но так же почтительно Василий предлагал Жене встретиться назавтра у ее дома, в саду, в семь вечера.

***

У Прозоровых ужинали в восемь – Женя не знала, помнил ли об этом Василий; но могла выйти большая неловкость, если бы его заметил кто-нибудь из домашних. Василий бывал у них в гостях, но не успел сойтись с их семьей коротко. Серафима Афанасьевна, хотя и хотела выдать Женю замуж, еще не успела даже взять Василия на заметку: подозрительность к чужим людям, желавшим стать “своими”, у мадам Прозоровой тотчас же многократно увеличивалась.

Но Женя не собиралась предупреждать мать о свидании с молодым человеком – сказала, что пойдет прогуляться в парк с Сашей. Если Сашу спросят, она не выдаст подругу.

Женя в этот день больше, чем когда либо, жалела, что носит уродующие ее очки – хотя понравиться Василию снова было отнюдь не главною ее целью. Осознав, что вообще стремится завлечь Василия, Женя удивилась себе. Должно быть, такова женская природа – невозможно не желать понравиться…

Женя надела платье, в котором казалась себе почти привлекательной: зеленое, которое шло к ее глазам, с пышной нижней юбкой. Волосы она уложила высоко на затылке – и даже, стыдясь, подколола к ним накладные локоны, хотя обычно презирала такие ухищрения. Потом Женя долго смотрелась в зеркало в спальне.

Не будь на ней этих мерзких очков, она была бы сейчас почти хороша!

“Что же думать о том, чего нет и не будет, – подумала Женя, отвернувшись от зеркала. – Красивая, но заурядная особа состарится и испортится, а умная не поглупеет”.

При мысли о “красивой заурядной особе” ей почему-то представилась Саша, и Женя виновато закусила губу. Потом еще раз посмотрела в зеркало – глубоко вздохнула, провела руками по плечам, по бедрам, разглаживая платье. Затем взяла с комода расшитую бисером голубую сумочку-ридикюль, которая вообще-то не подходила к ее туалету. Но в сумочке лежало то, что некуда было больше спрятать, выходя на улицу. “То самое” письмо, которое Женя думала, если совсем расхрабрится, пустить в дело…

Хотя нет, нет, невозможно, слишком постыдно.

Стараясь производить как можно меньше шуму, Женя спустилась на первый этаж… замерла, потом ужом проскользнула мимо гостиной и на носочках пробежала в прихожую, только там вспомнив, что в таком поведении не было нужды. Она же отпрашивалась у матери. Улыбнувшись, Женя обулась. Подошла к двери и остановилась, сжав руками в белых кружевных митенках* свою сумочку.

Страшно! Стыдно!

Женя раскраснелась, точно шла на любовное свидание, хотя ей было страшно и стыдно, и больше всего хотелось бы повернуть назад. Но было нельзя. Женя хотела перекреститься, но потом подумала, что это превращается в дурную нервическую привычку; нахмурилась и, отперев дверь, шагнула на улицу.

Еще шагая по дорожке, ведущей к их дому, Женя увидела высокую мужскую фигуру, в которой тотчас же узнала Василия, хотя не видела его более года. Он был в светлом летнем костюме, но притом в белых лайковых перчатках. Женя ясно увидела это, когда молодой человек поднял руку и помахал ей; раньше, чем рассмотрела его лицо, девушка поняла, что Василий Морозов улыбается.

“Господи… господи”, – думала она, шагая к нему как автомат. Липы и яблони над головой нежно шелестели и благоухали, но Женя не видела и не сознавала ничего, кроме Василия. Это со стороны могло показаться стесненностью от большой любви, но вызвано было противоположным чувством. Хотя Василию, наверное, кажется именно любовь…

– Здравствуйте, Евгения.

Рука в белой кожаной перчатке подхватила ее руку – в кружевной. Женя обрадовалась в миг поцелуя, что между ее кожей и губами Василия оказалась эта ничтожная преграда.

“Словно он способен укусить меня!..”

– Здравствуйте… Василий…

Женя едва не добавила отчество. Василий ощутил дрожание ее руки, увидел страх в ее глазах и истолковал это, должно быть, по-своему. Улыбка его приугасла, зато во взгляде появилось удовольствие.

– Вы хотели объясниться со мной. Пойдемте сядем на скамейку, под деревья, – пригласил ее молодой человек своим приятным мягким, но звучным голосом. Конечно, он уже не сомневался, что Женя влюблена в него по уши.

“Он почти прав…”

Женю пришлось подвести к скамейке, точно хромую или ослабленную болезнью – ноги вдруг одеревенели.

Василий ловко, но деликатно усадил ее на скамью и опустился рядом.

Женя сидела, вцепившись в свою сумочку, как в спасательный круг, и не глядя на своего кавалера. Сказать, что она была в смятении, означало не сказать ничего.

Василий ничуть не подурнел за этот год с лишним – напротив, стал еще лучше: он загорел на юге, темные волосы посветлели от солнца, но…

“Загорел! На юге!”

Женя вскинула глаза, пораженная этой мыслью, и во взгляде Василия мелькнуло изумление. Он даже привстал. Не такого поведения он ожидал от влюбленной барышни.

– Что вы? Что вы хотели мне сказать?

– Василий…

Нет, никак невозможно было называть его “Васей”, даже при близком знакомстве. Только полным именем, царственным именем.*

– Василий, вы отдыхали недавно в Одессе?

Юноша улыбнулся с удивлением.

– Да, Евгения, я только что оттуда, – сказал он. – Мне казалось, что вам это известно.

“Игорь рассказал, что я давно добивалась встречи, предатель!”

– Видите ли, Василий…

И тут Женя осознала, что нельзя перейти к сути дела, не предъявив самого порочащего этого молодого человека документа. Ведь то, что произошло, не принадлежало к сфере сознательного, теперь можно было не сомневаться в этом!

Женя зажмурилась на мгновение, потом решительно отомкнула сумочку и полезла в нее своей тонкой, в белых кружевах рукой. Сейчас она достанет этой рукой такую грязь…и на лице Василия появится отвращение, а возможно, и гнев. Он может выйти из себя! Он может…

– Вот, взгляните.

Женя чопорно подала Василию письмо, как самую обыкновенную вещь. Она покраснела и застыла, будто проглотив аршин.

Девушка не смела взглянуть, с каким выражением Василий читает собственную записку к ней. Она некоторое время ничего не слышала; и вот наконец шорох сминаемой бумаги показал ей, что Василий все прочел.

“Хоть бы провалиться сквозь землю!..”

– Женя, что это такое? – наконец прозвучал тот же вопрос, что она уже слышала из уст Саши – только произнесенный мужским голосом.

– Я вам не Женя!

Женя, не сознавая этого, отпрянула от своего кавалера в самый угол скамейки, прижав к груди сумочку.

– Никогда не смейте меня так называть! – звенящим от страха голосом крикнула она. – Поняли? Извольте говорить со мной почтительно!

Василий несколько мгновений сидел, как-то непонятно глядя на нее своими прекрасными темными глазами. А потом он покраснел, губы дрогнули. Юноша привстал, в обтянутом белой перчаткой кулаке хрустнул и окончательно погиб позорный листок.

Василий взмахнул этой рукой, точно нанося удар, и Женя пискнула от ужаса, сжавшись на самом краю скамейки, не смея встать. Прохожих не было – ни души.

– Нет, теперь уж вы извольте мне объяснить, что это значит! – приглушенным, каким-то даже придушенным голосом воскликнул молодой человек. – Что это за аноним? Что за низкие шутки?

Его всего трясло от негодования. Глядя на своего бывшего поклонника, Женя с легкостью могла поверить, что Василий и в самом деле мог учинить над ней все то, о чем говорил в своем письме. Пусть даже не подозревал, что сочинил его.

– Василий, позвольте мне все объяснить, – сказала Женя. От страха она странным образом обрела спокойствие.

Василий резко кивнул. Сложил руки на груди.

– Я вас слушаю, – сказал он, точно обвинитель на суде.

– Я обнаружила это письмо две недели назад, у подножия чердачной лестницы. Я спала там – на чердаке, – стыдясь и страдая, начала Женя. – Я не знаю, каким образом эта записка попала ко мне. Знаю не больше вас! – воскликнула она торопливо, пытаясь угадать, что означает выражение лица ее слушателя. В сумерках становилось все труднее разглядеть его.

– Дальше, – произнес Василий.

Он не менял позы и продолжал смотреть на Женю.

А та вдруг начала сердиться сама. Да что же это такое, в самом деле!..

– Сначала о том, что было прежде. Я была разбужена стуком в чердачный люк, – сказала Женя, чувствуя, как глупо звучат ее слова. – Ну а в другую ночь… кто-то стучался ко мне в дверь спальни…

Василий саркастически кивнул.

– И вы уверены, что это был я, – сказал он.

Женя хлопнула себя по колену. Дурак! Павлин!..

– Да нет же, нет! – зашипела она. – Как вы не поймете? Я думаю, что мы вступили в сферу сверхъестественного…

– Я не верю в сверхъестественное, – холодно ответил Василий, как будто не видел в происшествии с Женей ничего удивительного, только грязь.

– Извините, мадемуазель, мне пора, – Василий вдруг поднялся, точно действительно счел, что разговор окончен. – Я понял вас, и больше, полагаю, здесь говорить не о чем, – договорил юноша, оглядываясь, точно ища место, куда выбросить клочки записки, все еще зажатой у него в кулаке.

Женя стиснула кулаки сама.

Еще чего вздумал, бежать!..

И девица, которая до сих пор дрожала при одной мысли о Василии Морозове, вскочила и загородила ему дорогу.

– Никуда вы не пойдете! – страшным шепотом заявила Женя. – Мы сперва разберем этот случай! Меня опорочили, и причина этому – вы!

Она ткнула пальцем в грудь ошарашенного Василия, так что он чуть не сел обратно на скамейку.

– Пусть даже вы этого не знаете!

– Ну… хорошо, – сказал наконец Василий. Кажется, он тоже счел, что один из них двоих – сумасшедший. Молодой человек сел обратно.

– Каким образом… вы хотите разобрать этот случай? – осторожно спросил он.

Женя глубоко вздохнула и наконец позволила себе улыбнуться.

Села рядом, уже не смущаясь тем, что совсем стемнело, а они – одни.

– Слушайте меня, – сказала она. – Слушайте внимательно.

* Дамские перчатки с отрезанными пальцами.

* Имя “Василий” происходит от титула правителя Византии, “великий василевс”.

========== Глава 4 ==========

– О спиритизме я слышал, – наконец прервал Василий ее вдохновенный рассказ с едва заметной иронией. – Но, признаться, нисколько не доверяю этому учению.

Женя закатила глаза.

– Учению? Это больше, чем учение – это новое направление мысли! – сказала она.

Василий с улыбкой покачал головой.

– Вы хотите сказать, что не узнали сейчас от меня ничего нового? – спросила Женя.

Василий опустил голову, и хотя Женя уже не могла разглядеть его лица, она догадалась, что молодой человек скрывает насмешку.

– Насколько я понял из ваших слов, – произнес он после молчания, словно и вправду поразмыслил над ее словами, – спириты утверждают, будто основой личности является так называемый дух, обладающий “флюидическим телом”, или душой. Дух составляет наше “я”, и в некоторые моменты это “я” освобождается от физического тела… и становится способно, гм, к разным чудесам…

Женя наклонила голову, так что выражение ее лица стало почти угрожающим.

– Что же в этом так забавно, Василий?

Молодой человек поперхнулся, прикрыв рот рукой.

– Если бы я не знал вас, Евгения…

Он посмотрел на нее, теперь с откровенным изумлением.

– Это же сказки для дикарей или детей! – произнес Василий. – Вы интеллигентная, образованная девушка. Вы знаете, из чего выводится личность… Невозможно такое разделение духа и тела, в которое веруют спириты, “освобождение духа” – это просто поэтическая фигура!

Женя терпеливо вздохнула.

– Это чужие слова – что освобождение духа невозможно, или вы сами дошли до этого? – спросила она.

Василий пожал плечами.

– Бога ради, Евгения Романовна! Дух – производное нашего организма! Стыдно не знать этого в наше время!

Он резко встал, ежась от прохлады и поддергивая шейный платок. На лице его было нетерпение, досада.

– Мне все кажется, будто вы пытаетесь одурачить меня.

Женя поставила подбородок на руку, наблюдая за Василием из того же положения, не вставая со скамьи.

– Вы утверждаете, что человеческая личность – производное нашего организма, – задумчиво сказала она.

Василий повернулся к ней.

– Несомненно!

– Почему несомненно? – спросила Женя. – Вам, Василий, кажется в высшей степени фантастической идея независимости духа. А вас не удивляет не менее фантастическая идея – выведение духа из материи? Если дух всего лишь свойство мозга, тогда получается, что вы – мыслящий кусок мяса…

Она вдруг так рассердилась на этого молодого человека, что захотела оскорбить его. Может быть, ей это удалось. Василий резким движением пригладил волосы: мелькнул светлый рукав.

– Ну что ж, выходит, что мыслящий кусок мяса. Как образованный человек я это признаю, – холодно сказал он.

– Как образованный кусок мяса, – ровным голосом поправила Женя.

“Без идеи души человеческое существование не имеет цели”, – вспомнилась ей мысль какого-то старого гения, кажется, того же Достоевского. Жене стало грустно и больно. Она уже не боялась Василия, только печалилась из-за его косности… или собственной наивности. Может быть, идеи спиритов действительно не имеют под собою никакого основания?

– Я пойду, Евгения Романовна, – сказал Василий. – Я услышал от вас достаточно.

Он стоял совсем близко к ней – так, что Женя услышала запах его фиалковой туалетной воды. Василий Морозов был оскорблен, но сейчас это ее почти не испугало и не огорчило.

– Прощайте, – сказала Женя.

И тут, как гром с ясного неба, раздался голос.

– Барышня! Что же это вы своего кавалера снаружи держите, в дом не приглашаете?

Запыхавшаяся Дуня, подбежав к ним, остановилась. Поправила волосы, пригладила белый передник.

– Насилу успела, думала, уйдет! – воскликнула она. – Господин, пожалуйте ужинать, и вы, барышня!

Василий посмотрел на Женю.

Та изобразила на лице насмешливо-вопросительное ожидание, хотя ей было очень горько.

Василий посмотрел на прислугу. Дуня нетерпеливо показала в сторону дома.

– Идите, господа уже за стол садятся! А я вас помню, – прибавила она чуть кокетливо, взглянув молодому человеку в глаза и тут же потупившись. – Вы Василий Исаевич, барышни нашей жених.

Женя чуть не засмеялась громко, но побоялась обидеть Дуню. Она подошла к “жениху” и взяла его под руку.

– Спасибо, Дуня. Идемте в дом, Василий Исаевич, – сказала она.

Они пошли вместе, торопясь за старательной Дуней. Женя чувствовала, как скован ее спутник. Василий знал, что его появление в доме Прозоровых совсем некстати – он окажется в весьма затруднительном положении и в такое же поставит Женю…

Молодые люди вошли в дом, и в прихожей столкнулись с Серафимой Афанасьевной.

– Василий! – воскликнула она. Взглянула на него сквозь свое пенсне, удивленная… но и обрадованная тоже.

Женя почувствовала, что краснеет от стыда. Мать, должно быть, теперь уже считает свою единственную дочь таким уродом, что готова привечать всякого… “жениха”. Хотя до сих пор она относилась к Василию подозрительно.

– Они тут на лавочке сидели, барыня, – доложила Дуня и хихикнула. Госпожа Прозорова даже не обратила на нее внимания, вглядываясь в Василия. Она была, несомненно, рада.

– Что же вы не зашли в дом, не поздоровались! Идите вымойте руки, сейчас будем ужинать, – сказала хозяйка. – Женя! Проводи гостя в ванную комнату!

– Василий Исаевич, идемте со мной, – процедила Женя. Она направилась вперед, чуть не плача от злости. Недоумевающий Василий двинулся за ней; впрочем, к его недоумению примешивался смех, который он пытался подавить, чтобы Женя совсем не разобиделась.

– Что здесь происходит? – спросил он, когда они остались наедине.

– Мама… здесь происходит, – ответила Женя сквозь зубы. – Вам придется ужинать в ее обществе, поэтому постарайтесь перетерпеть.

– Евгения, да что с вами?

Василий вдруг взял ее за плечи.

Женю охватило головокружительное предвкушение поцелуя. Ее никто еще не целовал… Но Василий просто смотрел ей в глаза и улыбался с веселым недоумением.

– Женечка, что вы так рассердились?

– Отпустите меня, – холодно сказала Женя.

Он убрал руки.

У Жени чуть не выскочило следующее: и я вам никакая не Женечка. Но она промолчала. Может быть, права Саша – она действительно не умеет обращаться с мужчинами, поэтому никому и не нравится? Но что же ей теперь – на задних лапках перед каждым танцевать?..

Девушка повернулась и, стуча каблуками, направилась в гостиную. Шагов Василия она за собой не слышала. Ничего, не заблудится.

Войдя в комнату одна, Женя ожидала упреков – почти с вызовом, развернув плечи навстречу матери. Но Серафима Афанасьевна только посмотрела на нее и ничего не сказала.

Женя взглянула на отца – тот добродушно улыбнулся ей. Сочтя этот взгляд достаточным приветствием, Женя приблизилась к матери и шепнула:

– Мама, ты что?

Она смотрела оскорбленно. Так Женя себя и чувствовала сейчас.

– А ты что? – ответила Серафима Афанасьевна. – Ты ведешь себя просто неприлично! Хорошо, что Дуня заметила тебя и Василия из окна! Тебе даже в голову не пришло пригласить его поужинать с нами!

Женя по-настоящему удивилась.

– Так все дело только в этом?

Мать посмотрела на нее долгим взглядом. Рот ее приоткрылся, но она ничего не сказала. Потом вдруг взглянула куда-то поверх головы Жени, и та, обернувшись, увидела Василия.

Молодой человек стоял на пороге, не желая мешать объяснению.

Женя чертыхнулась про себя. Потом, светски улыбаясь, подошла к своему гостю и протянула руку:

– Василий Исаевич, пожалуйте к столу!

Он взял ее под руку.

– Евгения, перестаньте ломать комедию, – шепнул Василий, кажется, с искренней досадой. Потом он обратил все внимание на хозяев дома.

– Серафима Афанасьевна, я так и не успел должным образом поприветствовать вас! Роман Платонович, добрый вечер.

Господин Прозоров поднялся с места и с улыбкой крепко пожал руку гостю.

– Сколько лет, сколько зим, Василий Исаевич, – сказал он, продолжая улыбаться в свои пушистые бакенбарды. – Был весьма удивлен и рад, что вы все еще дружите с моей дочерью.

– Зовите меня просто по имени, – сказал молодой человек. – Для меня честь быть другом Евгении Романовны.

– Как угодно, – ответил Роман Платонович.

Они обменивались полагающимися любезностями, но Женя чувствовала, что Василий действительно нравится ее родителям. Вдруг ей опять стало жутко. Она совсем не была уверена, что хочет сблизиться с ним, даже просто – стать ему другом…

“Ты будешь моей. Я разорву на тебе платье, ты будешь метаться под моими поцелуями…”

– Садитесь за стол, а то мы вас совсем заморили голодом, – пригласила хозяйка, с совершенно естественной любезностью. – Расскажите, как вы поживаете.

– Ну, что рассказать? Боюсь, повесть о моей жизни будет вам неинтересна, – с улыбкой произнес Василий, с аппетитом принимаясь за котлету. – Она очень банальна.

– Василий Исаевич недавно возвратился из путешествия, – вставила тут Женя, с какой-то детской мстительностью выговаривая имя и отчество своего непрошеного кавалера. – Он был на отдыхе.

Пусть-ка попробует рассказать об этом так, чтобы ее родители не заскучали! И пусть только попробует сбиться! Если он действительно все время был здесь и никуда не ездил, а записку ей подбросил самолично, во плоти…

“Я тогда… Я тогда этого мерзавца под суд отдам!..”

– Куда вы ездили, Василий? – спросил отец. – Я вижу – вы загорели, значит, на юг?

– Вы правы, на Черное море, – ответил Василий без всякого смущения. – Это обычная история отдыха. В Одессе живут мои дальние родственники, по матери…

***

Если только Василий не был заправским лгуном, история с Одессой была правдой. А значит, правдой оказалось и то, что “во плоти” он записки не писал. Впрочем, Жене было почти некогда размышлять над этим во время ужина – Василий завладел разговором надолго; он был остроумным и умным собеседником, и все четверо не заметили, как засиделись за столом. А потом оказалось, что Василий поет романсы, и Серафима Афанасьевна тотчас же пожелала послушать, предложив гостю спеть под ее аккомпанемент…

Когда все спохватились, выяснилось, что уже почти десять вечера.

– Как поздно! Василий, как же вы доберетесь до дому? – спросила Серафима Афанасьевна с неподдельным беспокойством.

– Как-нибудь доберусь. Не волнуйтесь, мадам, – с улыбкой ответил Василий. Если его и тревожила почти полная темнота за окном, он ничем этого не показал.

Серафима Афанасьевна выглянула в окно.

– Хоть глаз выколи! – воскликнула она. – Нет, сейчас вам никак нельзя идти! Дуня! Где же Дуня?

Хозяйка быстрым шагом вышла из гостиной.

Женя и Василий растерянно улыбнулись друг другу, еще не понимая, что из этого выйдет.

Серафима Афанасьевна вернулась вместе с горничной.

– Василий, Дуня приготовит для вас гостевую комнату, – сказала она. – По такой темноте очень опасно возвращаться, и я не позволю вам рисковать своей жизнью. Нет, ничего не желаю слушать, я вас сейчас не отпущу! – воскликнула она, увидев, какое выражение появилось на лице гостя.

Выражения лица Жени госпожа Прозорова не видела – та попятилась в тень и, отвернувшись от всех, прошептала:

– Мамочки…

– Значит, решено, – заключила Серафима Афанасьевна, видя, что все согласно молчат.

***

“Гостевая комната” располагалась на одном этаже со всеми спальнями – на втором, и была смежной со спальней хозяев. Хотя в доме пустовало еще несколько комнат, говоря о “гостевой”, подразумевали именно ее – у Прозоровых редко оставались на ночь знакомые, и редко больше, чем один человек. И уж тем более, Прозоровы не сдавали комнат жильцам.

Женя изумлялась такому поведению матери… неужели та настолько отчаялась на ее счет? Или просто Василий чем-то очаровал ее? Возможно. Хотя решение оставить у них на ночь этого полузнакомого человека действительно могло объясняться только беспокойством за него. Василий жил в другом конце города, и неизвестно, смог ли бы он поймать ночного извозчика.

Сейчас Женя только радовалась, что ее спальня находится далеко от “гостевой комнаты”. Хотя особенно радоваться было нечему. Если следовать спиритической теории, духи независимы от пространства, равно как и не ведают материальных преград: то есть Василий в своем “флюидическом образе”, если он и вправду медиумичен*, может проникнуть в ее спальню, как бы далеко она ни жила и как бы тщательно ни заперлась.

Женя умылась и легла позже всех. Ей страшно было красться мимо комнат, в которых спали ее родители и Дуня, а еще страшнее – мимо комнаты гостя. Хотя Василий, кажется, тоже уже спал…

Это-то и страшно…

Женя еще долго сидела перед зеркалом, расчесывая волосы, и ей все чудилось, будто кто-то приближается к ней сзади. Она даже подумывала вовсе не ложиться спать, но потом поняла, что это глупо.

“Если бы он был далеко, даже это не могло бы воспрепятствовать вторжению – как я уже имела случай убедиться”, – подумала девушка. Посмотрела в свои испуганные зеленые глаза в зеркале, улыбнулась… и ей тотчас же показалось, что в зеркале – не она. Как будто ее личность складывалась из многих личностей. Хотя спиритизм учил, что человеческая личность именно способна к “децентрализации”, то есть к разложению на ментальные и материальные составляющие.

Правда, это утверждение касалось только медиумов.

“Как я могу знать, что я не медиумична?”

Женя вдруг, словно впервые, почувствовала опасность этой дороги, неподходящей для неподготовленных душ. Перекрестилась, теперь уже с желанием избежать всяких необъяснимых явлений. Потом легла в холодную проветренную постель.

“Жалко, Буську не взяла…”

Женя улыбнулась, потом повернулась с правого бока на живот, лицо уткнула в сгиб руки. Почему-то спать так казалось безопасней.

Она только смутно поняла, что не одна в комнате. Ощущение опасности еше не проникло в ее сознание; Женя приподнялась в постели, так что ночная сорочка сползла с плеча.

Она была еще в сонном оцепенении, и видела только расплывчатую белую фигуру. Но видела ее с определенностью: летний мужской костюм, смуглые руки и лицо, отливавшие в свете месяца какой-то зеленью. Василий был совсем близко.

– Вы? – спросила Женя, вглядываясь в него своими слабыми, близорукими глазами.

Призрак подошел к ней и сел к ней на постель. Рука Василия легла на ее обнажившееся плечо, и Женя с трепетом проследила, как его ладонь скользит по коже, смуглая и теплая на ее белом холодном теле. Это видение было живее ее, живой. И почему-то у нее не было сил ему противиться.

– Не надо… – сказала девушка.

Василий улыбнулся и привлек ее к себе. Женя слабо застонала. Но она сама подняла лицо и приоткрыла губы; и ими завладел нежный, какой-то тающий поцелуй. Руки полуночного гостя стали ласкать ее плечи, а потом вдруг ворот ее рубашки треснул, и рубашка сползла до пояса.

Это было немыслимо, сказочно и страшно. Василий склонился к ее груди и стал ласкать ее тело губами, дыханием. Женя смотрела поверх его плеча широко раскрытыми глазами, такими же слепыми и беспомощными. Она прерывисто дышала. Что будет сейчас?.. Неужели этот дух способен обесчестить ее, как это сделал бы живой мужчина?..