Текст книги "Разбитый мир (СИ)"

Автор книги: Kutner

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

«Ах так… Ну я так просто не сдамся».

Элли молниеносно скатилась со спины животного, собралась в одну маленькую пружинку и бросилась в сторону леса. Ей показалось, что у нее получилось – она не слышала за собой погони. Еще чуть-чуть – и она скроется под вековечными кронами густой чащи, и уж там-то ее никто не найдет…

Он схватил ее; не больно, но крепко. Зажал рот рукой в перчатке и потащил брыкающуюся девушку обратно. Элли вопила что было духу. Слезы градом лились из глаз, и в отчаянии она пыталась прокусить толстую кожу перчаток. Она несколько раз лягнула мужчину и, кажется, попала. Тот согнулся, выпустив ее, и Элли, не веря своему счастью, успела сделать лишь несколько робких, спотыкающихся шагов, а потом упала под тяжестью навалившегося на нее человека. На несколько секунд все смешалось – девушка бешено махала руками, пытаясь угодить в своего похитителя, а потом на ее лоб легла холодная рука. На мгновение их глаза встретились, и уже в следующее Элли закричала от пронзившей все ее тело боли.

========== Глава девятая (часть первая) ==========

– Ну так что, пойдешь со мной? – Джо гордо вскинул голову, нетерпеливо поглядывая на девушку.

Элли бросила на парня оценивающий цепкий взгляд: хорош собой, высок, подтянут, со вкусом одет. А еще редкостный гордец и упрямец; месяц назад клялся, что будь она последней девушкой на земле, он бы не пошел с ней на свидание. Ну-ну, вот так поворот.

Он поймал ее на большом перерыве, который она любила проводить на скамейке под сенью раскидистого дуба возле старого анатомического театра. Элли скривилась, узнав в окрикнувшем ее человеке Джо. До сего момента они питали друг к другу взаимную неприязнь и всякий раз, оказавшись на одной студенческой вечеринке, воротили друг от друга нос, клятвенно заверяя всех окружающих, что на дух не переносят либо чванливой гордости одного, либо ветреность и неугомонность другой. В общем Элли и Джо друг друга недолюбливали. Тем не менее, как это часто бывает, ее подруги намекали, что парень смотрит на нее весьма неравнодушно. Элли отшучивалась, кривилась и продолжала при каждом удобном случае подкалывать чересчур серьезного паренька.

– Куда? – Элли задумчиво пожевала губу, демонстративно притоптывая ногой.

– На свидание, – сквозь зубы выдохнул Джозеф. – Сегодня вечером, в семь.

– Пойду, – после долгой паузы ответила Элли. Парень еще некоторое время постоял рядом, словно собираясь сказать что-то еще, но вскоре ушел, оставив девушку в одиночестве. Едва его фигура скрылась за поворотом, Элли прыснула в кулачок, стараясь не смеяться в голос. Вот это будет умора, когда она расскажет Ольге, что ее ненаглядный Джо совершенно не умеет приглашать девушек на свидание. Предвкушая реакцию подруги, Элли выудила из кармана телефон и принялась набирать сообщение. А свидание может быть и вправду неплохим; уж Элли точно не даст этому преждевременному старцу заскучать…

***

Солнце било прямо в глаза, и Элли, не желая просыпаться, попыталась накрыться с головой. Давно нужно было повесить шторы – уже месяц они аккуратной стопкой лежали в шкафу, и ей было лень занавешивать большие, почти во всю стену, окна. Сон испарился, и девушка лениво пошарила рукой по другой половинке кровати, где должен был спать Джо – парень любил дрыхнуть до обеда, но Элли будила его с первыми лучами солнца.

Второй половины не оказалось; вздрогнув, девушка рывком села, отбросив незнакомое, тяжелое одеяло. Сердце бешено колотилось в груди, пока она пыталась привести мысли в порядок: Джо и его большая квартира остались в Варшаве, в совершенно другом мире; Элли – больше не студентка медицинской академии, теперь она – помощница местной знахарки. И вчера ночью на болоте на нее напал странный тип…

Элли подпрыгнула от ужаса, вспомнив события вечера – ее похитили! Ну кому, скажите на милость, она могла понадобиться? Зачем? Ее не хотели покупать на невольническом рынке, от нее с радостью избавились владельцы борделя – девушка совершенно не сгодилась даже для черной работы в таком заведении, а тут ее украли…

Комната, в которой она проснулась, оказалась большой, просторной и очень светлой; она была со вкусом обставлена мебелью из темного дерева – массивный письменный стол, несколько высоких стульев с резной спинкой и подлокотниками, большие шкафы, забитые фолиантами и свитками; на стенах – незнакомые географические карты и один портрет. Возле кушетки, на небольшой скамеечке лежала стопка одежды. Чуть смутившись, Элли поняла, что спала абсолютно голой. Из памяти тут же услужливо всплыло воспоминание о кувырке в грязную болотную воду. В общем-то Элли никогда не стеснялась своего тела – оно было в меру стройным, в меру ухоженным и привлекательным. Конечно, за столько месяцев она немного сдала, но все равно… Элли отмахнулась от дурацких мыслей. Какая разница, как она выглядит? Все в этом чертовом мире смотрят на нее с нескрываемым отвращением, так что она может вовсе не волноваться.

Платье оказалось новым; чистым, из добротной, мягкой на ощупь ткани нежного голубого цвета. Еще к платью прилагался легкий, декоративный корсет, от которого Элли пришла в неописуемый, девчачий восторг – ни разу в этом мире у нее не было такой красивой одежды. Покрутившись вокруг своей оси, тщетно стараясь рассмотреть себя со всех сторон, Элли с большим энтузиазмом принялась искать зеркало. То нашлось почти сразу – девушка радостно провернула крутящуюся раму, и в ужасе отшатнулась, увидев свое отражение.

Шея пестрила черными пятнами синяков и багровым следом от петли веревки, щеки и лоб были изуродованы мелкими порезами словно от маленьких когтей, на правом виске расплылся огромный, уродливый фиолетовый синяк.

Перед глазами тут же всплыли обрывочные воспоминания – ее тащат по лестнице вниз, не слишком аккуратно кладут на деревянный стол, кажется, связывают руки. Над девушкой склоняется неясная черная тень; что-то спрашивают, что-то требуют, но девушка не понимает языка и может только молить отпустить ее. К ее лбу прикасается чужая, холодная рука, и все тело Элли охватывает агония. Симфония боли и страха стремительно уволакивает ее куда-то внутрь подсознания, где из неведомых глубин небытия восстают страшные, ни на что не похожие существа. Девушка пробирается по лабиринту кошмаров, бежит, спотыкается и падает, проваливаясь ниже и ниже, прямо в пасть огромному клыкастому червю…

Ее родные, похожие на страдающих чумой, приветственно тянут к ней руки; ее друзья обступают ее со всех сторон, наперебой крича и хватая ее за руки. Много знакомых лиц, и все они – истлевшие, иссохшие, с отвратительными язвами или свисающими оторванными клочьями кожи; каждый хочет от нее одного – чтобы она даровала им покой. Элли кричит, пытается отбиться, но их слишком много. Она падает на колени, пытается зажать уши, но ей не позволяют; толпа подхватывает ее на руки, стремительно, словно горная река, несет в непроглядную тьму, и когда Элли, в очередной раз, приходит в себя, она понимает, что стоит на деревянном помосте, а на шее у нее – огромная, грубая, черная петля. Рядом стоит палач – закутанный во все черное мужчина. Толпа под ее ногами не успокаивается, свистит и улюлюкает. Палач властно поднимает руку и наступает тишина; зачитывается приговор. Ее обвиняют… она не понимает в чем ее обвиняют. Неповиновение? Кому?

Человек в черном театральным жестом отбрасывает свиток прочь, берется двумя руками за большой рычаг и в последний раз спрашивает Элли. И девушка, сквозь раздирающие ее рыдания, пытается перекричать шум, чтобы объяснить, что она не понимает языка, на котором с ней говорят. Но палачу наплевать; он может принять лишь один ответ, и она не собирается его давать. Протяжный скрип, секундное падение… девушка чувствует, как все ее тело заходится в предсмертной конвульсии – конструкция виселицы сделана так, чтобы не ломать позвонки, а оставлять жертву медленно умирать от удушья на потеху толпе.

Огромным усилием воли Элли заставила взять себя в руки – все это не могло быть взаправду. Переборов легкую дрожь, девушка отвернулась от зеркала и попыталась отвлечь себя. На глаза попался портрет – молодая, красивая женщина с чистыми серыми глазами. Высокий лоб, греческий бюст, красивого цвета кожа, копна ярко-рыжих волос – на портрете была изображена редкая красавица. Элли невольно залюбовалась, восхищаясь мастерством художника, казалось, еще чуть-чуть, и женщина повернет красивую голову, грозно сдвинет брови и отчитает девушку за то, что та пялится на нее с открытым ртом.

Ниже, на небольшом комоде, верхняя полочка которого была заставлена всякими мелочами и безделушками, она увидела две миниатюры в красивых рамках; на одной была изображена девушка лет двадцати, смуглая и голубоглазая шатенка; на другом – молодой мужчина, такой же темноволосый и голубоглазый. Второй портрет показался Элли знакомым, и она неуверенно взяла в руки рамку, чтобы лучше рассмотреть изображение. Да, ошибки быть не могло – художник точно передал пронизывающий, пристальный взгляд, двумя-тремя идеальными штрихами придал улыбке чуть саркастичный оттенок, а правильно положенными на лицо тенями – гордость и непроницаемость. С маленького портрета на Элли смотрел давешний некромант, тот самый человек, что похитил ее… и пытал. Девушка невольно потерла синяки на шее. Зачем она сдалась ему?

Переборов секундное замешательство, она вернула портрет на место и направилась к двери. Та, к ее изумлению, оказалась незапертой, и Элли медленно выглянула в просторный темный коридор. Босые ноги неуверенно проскользнули по начищенном до блеска полу, и девушка аккуратно прикрыла за собой дверь. Налево или направо? Оба «рукава» коридора были абсолютно одинаковыми и заканчивались поворотом, поэтому она всецело доверилась интуиции и зашагала налево. В коридор выходило множество дверей, но Элли предпочитала не искушать судьбу и просто шла по коридору. Наконец тот вывел ее к широкой лестнице, и девушка, едва не упав запутавшись в юбках, медленно спустилась вниз, стараясь производить как можно меньше шума.

Еще коридоры, залы, комнаты – дом оказался огромным, и очень скоро Элли не представляла как вернуться обратно. На ее пути встречались самые разнообразные диковинки – в одной из проходных комнат девушка столкнулась с огромным пыльным чучелом неведомого зверя – множество портретов, красивая мебель… но не было людей. Во всем доме она не встретила ни единой живой души, хотя была уверена, что прислуга здесь есть и ее не мало.

В давящей, угнетающей тишине, Элли почти бегом распахнула большие двухстворчатые двери и замерла на пороге. Это была большая, наподобие амфитеатра библиотека. Вниз стройными рядами уходили шкафы, до отказа забитые бумагами и книгами. Элли медленно спускалась по небольшой лестнице – совсем не высоко, метров пять. Внизу были расставлены глубокие кресла, несколько массивных письменных столов, на полу, перед камином, расстелен мягкий ковер из шкуры зверя. Здесь не было окон; точнее были, но маленькие, под самым потолком, и они почти не давали света; на верхних ярусах царил полумрак, а внизу лишь слабый огонь камина освещал помещение.

Превозмогая страх и желание убраться отсюда поскорее, девушка без всякого интереса пролистала лежащую на столе книгу. Язык был ей незнаком, никаких картинок не было, а от сухих, пожелтевших страниц отчетливо попахивало кровью. Чтобы убедиться, что ей не померещилось, Элли даже поднесла бумагу к лицу. Да, определенно кровь. Или что похуже.

Девушка вернула книгу на место и уже собиралась уходить, как ее взгляд привлекла до боли знакомая, выцветшая надпись на кожаном переплете. Машинально Элли протянула руку и сняла с полки небольшой томик. Поля были испещрены заметками, некоторые абзацы подчеркнуты или переписаны между строк, но текст читался. И Элли легко могла разобрать его, ведь этот язык она изучала добрых два года и имела по нему твердое «отлично». Через старую древнюю бумагу аккуратными ровными строчками тянулись предложения на мертвой латыни.

***

Она задремала, обманутая уютом мягкого кресла и теплом огня. Раскрытая книга скользнула из ослабевших пальцев, а голова девушки безвольно упала набок. Рот чуть приоткрылся, веки слегка подрагивали; ей снился сон.

Мужчина медленно обошел вокруг кресла, не сводя долгого, пристального взгляда со спящей гостьи; нагнулся, подобрал книгу, машинально пролистал несколько страниц и уселся напротив, положив подбородок на сложенные ладони.

Огонь в камине весело пылал, отбрасывая на стены и пол длинные, причудливые тени. Девушка дернулась во сне, в беспокойстве перекатила голову, но продолжила спать. Некромант хранил молчание.

На кой черт ему сдался этот ренегат? Корвин не мог ответить на этот вопрос. Любой другой на его месте поступил бы совсем по-другому – прирезал девчонку без лишних разговоров. Но только не он. С «недавних» пор Корвину претила сама мысль убивать рабов. К ренегатам это, конечно же, до последнего времени не относилось.

Мужчина протянул руку и очень осторожно закатал оба рукава платья. На левой руке – длинный некрасивый и свежий рубец; как будто что-то широкое распороло предплечье до самой кости, оставляя кожу болтаться неровными клочками. На правой – чистая, чуть загорелая кожа. И ничего, он абсолютно ничего не чувствовал. Такого просто не могло быть.

Его друг, Рейгол, не разделял его интереса. Если бы ренегаты смогли избавиться от клейма – чисторожденным немедленно стало бы это известно. А значит девчонка беглая; но и этого клейма не было – на это Рейгол пожимал плечами и говорил, что иногда судьи могут быть жалостливыми. Корвин в это не верил. Есть нерушимые правила.

Взгляд его невольно упал на книгу, и мужчина нахмурился. Некрономикон, книга Мертвых Имен. Редкая, безусловно дорогая вещь, похвастаться обладанием которой может едва ли с десяток ныне живущих. Он перевел ее, но понял лишь частично. Чего стоят одни лишь строки про подземную реку духов и ладью мертвого бога, что каждую ночь делает круг, спасая проклятые души из пасти голодного жнеца; или глава, посвященная предвестникам – знамениям смерти. Большей частью заклинаний и знаний он смог овладеть – некоторые ритуалы проводил механически, не задумываясь почему нужно делать именно так, а некоторые – понял, и не использовал вообще. Вещи, описанные в этой маленькой книжице в черном переплете, были способны покорить мир. Но эта была лишь часть.

Где-то в глубинах Некрополя, глубоко на подземных уровнях, где никогда не ступала нога простого смертного, хранятся другие части. Еще более могущественные, еще более загадочные и непонятные. Эту, по сути самую простую, Корвин смог украсть неимоверно давно. Потребовались долгие годы, чтобы он смог расшифровать ее и составить хотя бы приблизительный перевод, который, кстати, хранится в совершенно другом месте.

Корвин резким движением встряхнул девушку. Та, вскрикнув от испуга, вскочила, затравленно озираясь, пытаясь понять где она. Заметив мужчину за своей спиной, Элли замерла, крепко сцепив ладони, готовясь к самому худшему. Корвин равнодушно скользнул по ней взглядом и отошел к столу, кладя книгу в ящик.

– Выспалась? – достаточно миролюбиво спросил он, не оборачиваясь, но спиной чувствуя, как девушка сжалась при звуках его голоса. – Нам есть о чем с тобой поговорить.

Элли судорожно кивнула, на всякий случай незаметно отступая к двери. Лестница совсем небольшая – ступеней сорок; она сможет быстро взбежать по ним, а потом затеряется в бесконечных коридорах огромного дома… его дома. Элли досадливо чертыхнулась, и некромант обернулся, облокотившись на стол и с деланным любопытством разглядывая ее.

– Пожалуй, начнем прямо сейчас. Как тебя зовут?

– Вы не дали мне имени, господин, – девушка склонила голову, исподлобья глядя на собеседника.Кое-какие правила нового мира она усвоила достаточно хорошо.

– Да, действительно, – Корвин согласно кивнул, устало потирая подбородок. – Как тебя звали до того, как ты попала в рабство?

– Элли Новак.

– Странное имя. Что оно означает?

– Н… не знаю, наверное ничего, – замялась Элли, отводя взгляд.

– Хозяин или господин – всегда обращайся ко мне так, – сурово приказал Корвин. – Теперь ты мой раб, который полностью зависит от меня. В моей власти сделать твою жизнь невыносимой или же легкой и простой; от меня будет зависеть, будешь ли ты есть, пить, спать и дышать; я буду решать, когда тебе говорить, когда молчать, смеяться и плакать, – добавил он увидев, как предательски дрогнули губы девушки. – Тебе все понятно?

– Да…хозяин, – Элли еще ниже склонила голову, мечтая провалиться сквозь землю.

– Ты хочешь есть?

Девушка с готовностью кивнула, внезапно осознав, что не помнит, когда ела последний раз.

– В таком случае ты должна говорить правду, – Корвин медленно обошел ее по кругу, цепко осматривая. – Сколько тебе лет?

– Двадцать три, хозяин.

– Кто твои родители?

– Мои родители… – девушка запнулась, не решаясь сказать правду. – Они занимаются разными делами… Моя мать художница, а отец… он пишет книги… хозяин.

– Верно ли в таком случае то, что твои родители люди – образованные и зажиточные? – Корвин хищно усмехнулся, но Элли не могла этого видеть и послушно кивнула. – Верно ли то, что ты – их родная дочь?

– Да, хозяин. Помимо меня есть еще младший брат и сестра.

– Верно ли в таком случае, что твои родители, как и ты – чисторожденные?

– Нет, – девушка покачала головой, закусив губу.

– В таком случае ты из ренегатов, – с какой-то грустной торжественностью заключил некромант, и в следующую секунду больно схватил Элли за волосы, заставляя запрокинуть голову; нежную кожу на шее оцарапала сталь, и девушка в ужасе заскулила, почувствовав как вниз сбегает горячая струйка крови.

– А раз так, то назови мне хотя бы одну причину, почему я не должен убить тебя прямо здесь и сейчас, – холодно прошипел Корвин ей в ухо.

– Я… – Элли попыталась придать голосу уверенности, но он сорвался, и девушка тихо заплакала, но тут же постаралась взять себя в руки, вспомнив их первую встречу. – Вы можете так сделать, господин, но тогда вы никогда не узнаете, почему у меня нет клейма.

– Резонно, – согласился Корвин, небрежно толкая ее в кресло и убирая кинжал; затем, не дав девушке возможности отдышаться, он навис над креслом, опершись вытянутыми руками на подлокотники. Тени причудливо исказили его лицо, сделав похожим на злобную маску с живыми, безжалостными голубыми глазами. – Говори.

– Я не ренегат и не чисторожденная, – торопливо начала она, с опаской поглядывая на мужчину. – Меня зовут Элли, мне двадцать три года, я учусь на третьем курсе медицинской академии в Варшаве… Это такой город, далеко-далеко отсюда… в другом мире. Я собиралась на отдых со своим другом, когда попала в аварию… я потеряла сознание, а очнулась здесь, в этом мире, на рынке рабов. Старый работорговец где-то нашел меня и безуспешно пытался продать две недели, а потом меня выставили на торги. Там меня купил хозяин борделя… потом перекупила женщина по имени Фола, а дальше… дальше вы сами знаете, господин.

Корвин долго молчал, не отрываясь глядя на сжавшуюся девушку. Поверить ей? Неужели она всерьез думает, что он купится на такую убогую сказку? Конечно, он многое видел в ее воспоминаниях вчера, но ренегаты – мастера иллюзий. Мужчина коротко качнул головой, и девушка зажмурилась, ожидая наказания.

– Я вижу, что ты не хочешь говорить правду, – мягко проговорил он, неожиданно ласково проводя рукой по ее щеке. От этого скупого прикосновения Элли рванулась вперед, с нечеловеческой силой отбросив кресло в сторону. Десять ступенек, двадцать… Дверь оказалась заперта. В отчаянии Элли молотила по неподатливому куску дерева ногами и кулаками, в остервенении дергала за латунные ручки, но створки даже не шелохнулись. Корвин тем временем водрузил кресло на место и уселся, откинувшись на мягкую спинку, позволив себе бездействовать. Девчонка прекрасно поняла еще с первого раза, что следует за его прикосновением.

– Сядь, – спустя некоторое время, когда пленница безвольно осела на пол, приказал некромант. Элли, словно сомнамбула спустилась вниз и опустилась перед ним на колени. – Ты не хочешь снова испытать боль?

– Нет, хозяин, – едва слышно выдохнула она, упорно глядя на ковер.

– Очень хорошо. Ты продолжаешь настаивать на безумной истории о другом мире на этой стороне Провала? – Корвин нагнулся, вздергивая ее лицо за подбородок. – Советую подумать хорошенько, прежде чем отвечать.

– Да… – после недолгой заминки выдохнула девушка. – Я говорю правду, хозяин.

Корвин брезгливо оттолкнул ее и устало подпер кулаком щеку. Девушка у его ног сжалась в комочек, слегка подрагивая от ужаса, но не желала сознаваться во лжи. И как ему поступить? Рейгол на его месте давно бы казнил ее и скормил труп бродячим псам – большего ренегат, по его мнению, достоин не был. Но он не видел того, что видел Корвин – удивительно красочные и реалистичные воспоминания; необычные города, люди в странных одеждах, непонятные машины, которые заменяют жителям этих городов повозки и лошадей…

– Что ты делала, пока меня не было?

– Я читала книгу, господин.

– Вот эту? – Корвин вытащил из ящика стола черную книжицу и показал девушке.

– Да, господин, простите меня… я не знала, что ее нельзя трогать… иначе бы…

– Замолчи, – раздраженно прервал ее мужчина, заставляя девушку умолкнуть на слове. – Как называется эта книга?

– Можно перевести по-разному… Книга Мертвых Имен, господин.

– И ты знаешь этот язык? – Корвина охватило болезненно возбуждение; он вскочил, торопливо прошелся до шкафа, снял с полки еще несколько фолиантов. – Отвечай.

– Не так хорошо, как вам может показаться, хозяин, – робко ответила она, опасаясь, что ее ответ может не понравиться некроманту.

– Ты можешь прочесть вот это? – Корвин протянул ей раскрытый том, и Элли послушно пробежалась глазами по странице. Сердце ёкнуло и забилось в несколько раз быстрее, норовя вырваться из грудной клетки: почти родные слова на английском языке.

– Могу…

– Что это за язык? Где ты ему научилась? – Корвин вырвал книгу из ее рук и вновь крепко схватил ее. – Все ренегаты знают его?

– Я не понимаю о чем вы… я не знаю никаких ренегатов… этот язык мы учили в школе! – Элли безуспешно попыталась вырваться, но тут Корвину видимо надоело с ней возиться: резким движением он повалил девушку на ковер, придавил своим весом и прижал руку ко лбу. За секунду до вспышки боли Элли, предвосхищая муки, лишилась чувств.

========== Глава девятая (часть вторая) ==========

С детства, которое Корвин уже не помнил, его учили не делать поспешных выводов. Добрые и достаточно мудрые наставления канули в лета вместе с родителями некроманта, где-то с пару-тройку веков назад. Сейчас мужчина с наслаждением откинулся в ванне, полной теплой, почти горячей воды, и размышлял, закрыв глаза и вдыхая горячий пар.

Он погорячился; потерял контроль, превысил все дозволенные рамки. Что сказали бы его родные, увидев окровавленное тело в фамильной библиотеке? По крайней мере мать точно бы потребовала убрать его с глаз долой – она не выносила вида крови. И вообще она была удивительной женщиной – строгой, но справедливой; умной, красивой и своенравной. И сильной. Достойный соперник, победить которого в честном бою практически невозможно. Именно поэтому ренегаты перерезали ее горло во сне, оставив захлебываться ненавистной ей кровью. Корвину тогда было пятнадцать, и юношеской ярости не было предела.

Мужчина медленно выдохнул, погружаясь с головой в воду. Все это было бесконечно давно. Первая кровь врага, кровь его собственной матери на его руках, первые шаги по той стороне… все это сопровождалось свойственной юности горячностью и безрассудством. Война давно закончилась: их растащили по углам, дали в руки утешительный приз, объявив, что победителей нет. Но никогда некромант не признал бы за собой поражения. Даже в ту ночь, когда руки его сводило под тяжестью истекающего кровью тела матери.

Он вынырнул, откинул с лица волосы, закинул руки на бортик; погорячился, слишком погорячился. Интересно, посчитают ли слуги ее труп мусором и поспешат зарыть на заднем дворе, как делали это уже не раз?

У некроманта почти не осталось врагов. Те, что были, давно сгнили в грубо сколоченных дощатых гробах или переварились в желудке зверей, или разложились в болотной трясине… Словом, Корвин умел убивать и одно время делал это с большим энтузиазмом. Лет так сто назад, когда ренегаты попытались пройти Провал и нарушили Договор. Потребовалось совсем немного, чтобы перед глазами отчетливо всплыла нужная картинка – огромная крепость, внутренний двор которой залит кровью. Кровь везде – на плитах, которыми вымощен пол, на стенах, на лестницах, на огромных воротах, которые, разбитые тараном, обломками свисали на покореженных петлях; гора трупов – некоторые относительно целые, а некоторые разорваны в клочья, словно с ними позабавился дикий медведь. В пустых бойницах завывает ветер – и в его вое отчетливо слышатся леденящие душу стоны. И посреди всего этого великолепия стоят двое молодых мужчин. Один, повыше ростом, с белоснежным волосами поднимает с земли сброшенный в пылу битвы плащ, вытирает широкое лезвие меча знаменем поверженного врага и улыбается. Второй – ниже ростом, ветер в бешенстве развевает его длинные черные волосы, голубые глаза, похожие на две льдинки, цепко обводят двор взглядом. В руках у мужчины нет оружия – его меч покоится в ножнах на поясе, но его одежда почти вся промокла от крови.

– Корвин, приятель, ты славно потрудился, – второй, закончив оттирать меч, дружески хлопнул по плечу некроманта. – Больше эти ублюдки сюда не сунутся.

Корвин кивает, медленным шагом обходит двор, изредка останавливаясь перед распростертыми телами. Один жив; сражен мечом, не духами, он зажимает рану на животе и медленно ползет прочь, желая скрыться с глаз чисторожденных. Корвин преграждает ему путь, наступив на скрюченные пальцы, которыми тот пытается ухватиться за неровные плиты; носком сапога переворачивает и досадливо морщится – совсем юнец, да еще и член ордена.

– Прикончи его, – со смешком требует блондин, рывком ставя раненого на ноги.

Корвин молчит. Долго, пристально смотрит в лихорадочно блестящие глаза паренька. А тот в ответ стонет, молит о пощаде.

– Зачем орден напал на меня? – тихим, похожим на шелест вереска голосом спрашивает некромант. – Почему вы приняли сторону ренегатов, нарушив договор?

Мальчишка плачет, трясется от шока и ужаса. Обычный рядовой солдат – он не знает ни планов, ни расположения войск, ни тем более ответов на вопросы «почему». Еще пару недель назад он ел приготовленную заботливой мамашей кашу и бегал на сеновал со сговорчивыми девками, а вот сейчас столкнулся со смертью.

Корвин жестом останавливает соратника – тот уже тянет из ножен меч, которому не терпится продолжить пир; гладит паренька по голове, аккуратно усаживает на пол, прислоняя к стене. Даже дает немного вина из фляги, но не трогает рану, и кровь по-прежнему хлещет из нее, приближая беднягу к той стороне.

– Умирать не больно, – словно читая немой вопрос в темных глазах, отвечает некромант, не сбрасывая со своей руки судорожно вцепившуюся ладонь мальчишки. – Совсем не страшно, я делал это тысячи раз. Ты пройдешь тропою тьмы, и более не будет боли и страданий. Я провожу тебя.

Его спутник негромко фыркает, но ничего не говорит. А солдат словно успокаивается – черты лица чуть заостряются, разглаживаются сведенные муками мышцы, пальцы безвольно соскальзывают с плаща некроманта и глаза закатываются, так и не закрывшись.

– И зачем? – блондин презрительно сплевывает на землю. – Разве тебе не пригодилась бы его душа? Одной больше…

Корвин не отвечает. Не хочет говорить, не хочет признаваться, что прочитал мысли мальчугана; увидел маленькое жизнерадостное поселение, тех самых девок на сеновале и дородную старушку мать, которая прядет шерсть у окна, напевая песни своему младшенькому внуку. Не было в жизни этого юного солдата ни настоящей боли, ни страданий, ни толковых битв.

– Его душа бесполезна, – сухо бросает Корвин, поднимаясь и накидывая на голову капюшон. И ведь он не соврал. – Надо выбираться отсюда. Чувствуешь приближение грозы?

Блондин кивает; оба понимают, что следующая битва не за горами, и теперь помимо жалкой кучки воинов, с ними будут драться ренегаты – такие же маги, как и они. В сгущающихся сумерках оба мужчины покидают крепость, и ветер меняет направление, словно спешит предупредить нападающих, что здесь их ждет только смерть…

Выбравшись из ванны некромант закутался в теплый халат, услужливо поданный слугой. Некоторое время Корвин стоял у окна, наблюдая, как садовник безрезультатно пытается привести в порядок давно усохшие розовые кусты. Их сажала еще его сестра…

Повинуясь внезапному порыву, мужчина отправился в спальню; в ту самую светлую комнату, куда ночью, по ошибке, слуги принесли девчонку. Но Корвин не будет распинать их за это; все осталось как прежде: комната предателя, в которой спит предатель…

Портрет матери все такой же реалистичный, но некромант не смотрит на него; грубо хватает одну из миниатюр, несколько секунд вертит в руках, а потом валится на кушетку, вальяжно закидывая ноги на спинку. Ну здравствуй, сестренка. Чертов портрет казался похож, лишь когда оригинал был рядом. Какой же она была?

Сукой; той еще чертовой сукой и стервой. И дьявольски красивой. Пока она была маленькой – походила на ангелочка; c копной пышных темных кудряшек, которые обрамляли миловидное личико, и милыми ямочками на щеках… Когда выросла – стала роковой красавицей. Корвин не понимал, что находят в ней мужчины. Еще бы – он знал свою сестру, и в жизни бы не подошел к такой женщине. Один черт знал, что было у нее на уме, и какие хитроумные планы она вынашивала; так они и жили долгое время – некромант и чисторожденная стерва. Даром, что брат и сестра, но парочка из них получалась отменная. А уж сколько раз они дрались бок о бок, без всякого колебания подставляя себя под удар, чтобы защитить единственного близкого человека…

Всему приходит конец. Эйндвинд предала его. Счастливый ветер переменился и более никогда не пел свою песню.

Корвин еще несколько минут разглядывал портрет, а потом со вздохом отложил его прочь. К чему ему все эти воспоминания? К чему горевать об утрате или о предательстве, если ничего этого не изменить? Он встал на путь духов в слепой надежде, что сможет перекроить нити судьбы, но в конечном итоге стал еще слабее, чем прежде.

Переодевшись и побродив немного в саду, вдыхая прохладный вечерний воздух, некромант нехотя вернулся в библиотеку. Труп не убрали. Окровавленное распятое тело лежало посреди ковра из шерсти мертвого моара, которая окрасилась в бордовый цвет.