Текст книги "Эндшпиль (СИ)"

Автор книги: happynightingale

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Он, блядь, снова опоздал. И в эту минуту, рассматривая красивую, трогательную девушку в синем, которая успокаивала их сына, Бен вдруг понял – он ещё не успел ощутить себя отцом, а уже был в проигрыше. Потому что… потому что не успел. Опять. Он должен был услышать первый крик их ребенка в больнице, а не среди картинной галереи. Это было неправильно.

Ребенок перестал плакать, и девушка вскинула голову. В одну секунду её лицо побледнело. Глаза вспыхнули, и в них мелькнули слезы. На её лице было все – радость, растерянность, восторг, страх, злость. Бен был уверен, что она сейчас сделает шаг назад, но Рей, неожиданно, подалась вперед, словно мир рассыпался на их глазах, и они остались единственными ориентирами друг для друга.

Он опустил руки ей на плечи, она встала на цыпочки, и их губы соприкоснулись. Они не успели сказать друг другу и слова, как тела, ищущие тепла друг друга через километры, рванули навстречу.

Если бы они не были бы в музее, Бен бы застонал. Наконец-то. Это было то, чего он так хотел. Он был так опустошен без Рей все эти длинные, бесконечные дни, когда был словно в пустыне, и лишь она знала, как вернуть его к жизни. Девушка, прижимая ребенка – их ребенка! – к себе, не обнималась, но подавалась вперед, будто желая быть ещё ближе, а Бен одной рукой гладил её по волосам, и плевать было на зевак и туристов. Сейчас, в этом мире, их было лишь трое.

Сейчас он, наконец, со всех войн возвращался домой. И Рей, как и обещала, ждала его.

Но, как только Бен отстранился и протянул руку, чтобы коснуться ребенка, девушка, абсолютно не думая, таки сделала роковой шаг от него. На рефлексе. На инстинкте.

– Бен. О, Боже… ты… Бен…. – прошептала она, и слышать её голос было невероятно. Видеть её, касаться, целовать. Все было невероятным.

Рей покачала головой, словно ещё не веря своим глазам. Стояла и смотрела. Больше ничего не могла из себя выдавить, будто чертова афазия пришла и к ней. Постепенно безграничный восторг начал таять, а в глазах девушки проступили страх и вина. Она боялась, что сейчас он будет ругать её? Неужели она думала, что он ради этого прилетел? Чтобы в чем-то обвинить?

Но ему хотелось, чтобы Рей знала, что он прилетел сюда не винить, а вернуть. Её. Их обоих. Он прилетел, чтобы они попытались ещё раз.

– Может, ты нас все таки познакомишь? – склонив голову, и, наконец, имея возможность рассмотреть ребенка, спросил с улыбкой Бен. – Я вижу на лице этого парня знакомые черты.

Бен сказал максимально шутливо, чтобы немного снизить градус напряжения, хоть это было самое удивительное знакомство в его жизни, и оно должно было состояться по-другому, но какая теперь разница. Вот он. Вот она. И вот… их ребенок. Маленький, совсем кроха. Рожденный раньше срока. И все же… его глаза, его нос, даже, чёрт возьми, его уши.

Рей вскинула голову. И неожиданно в её глазах мелькнуло удивление. Она поняла, что именно с первой минуты этой странной, безумной встречи, о которой она мечтала и которой боялась, было не так. Бен. Он смотрел с изумлением на ребенка, но не с таким, каким оно было бы, если бы он… не знал. Это было изумление не той глубины.

Выходит, Бен знал?!

Что ж, он был, возможно, лучшим разведчиком в мире. Наверное, все было закономерно. Рей вдруг поняла, что даже не важно, как он узнал.

Важно было, что он здесь. Надолго ли?

– Тео. Его зовут Тео.

Бен вздохнул. Таки не Иллидан, и уже хорошо.

Тео. “Дорогой Тео”. Как у ван Гога. Тот, кто был опорой. Серый кардинал мира искусства. Рей дала ребенку не имя, нет. Она будто наделила его особой миссией.

Имя мужчине понравилось, но было горько, что и этот этап прошел мимо. Бен одернул себя. Пока Рей подбирала их сыну имя, он выбивал для него безопасность. У них разный долг перед этим малышом.

– С ума сойти. Такой… такой маленький. Совсем крошечный. Мне так жаль, Рей, я очень спешил, чтобы успеть к твоим родам, а все пропустил. Я очень хотел быть рядом. – Бен, преодолевая свое нежелание говорить, рассыпал такие важные для него слова, не заметив, как сузились глаза Рей при слове “маленький”. Был слишком сосредоточен, рассматривая ребенка, которого девушка ему так и не протянула.

– Да, крошечный. Такое бывает, Бен, когда дети рождаются недоношенными, – она поцеловала Тео в макушку. Каждый раз так рефлекторно делала, вспоминая больницу, кувез и чувство беспомощности. – Ты бы все равно не успел, знаешь ли. Тео родился ещё два месяца назад. Ну, в тот вечер, когда мы с тобой мило болтали.

Рей подняла глаза. Это было так ужасно для неё. Вспоминать, что Тео был сотворен в момент, когда они были без ума от своей любви, а родился, когда каждый пылал негодованием. Мальчик, пришедший в мир под крики злости своих родителей.

Мужчина застыл, в одну секунду поняв, почему Рей отступила, когда он попытался коснуться Тео. Ощутил, как на секунду ушедшая боль возвращается, и все надежды, которые он вдруг воскресил, упали под ноги этой красивой девушке.

Все эти длинные дни и ночи, когда он учился заново нормально ходить, когда злился на заикание и ненавидел самого себя, все эти дни его сын уже был в этом мире. Оказывается, Тео родился в то время, когда он сам едва не умер. Удивительное совпадение. Мрачное и удивительное.

И все планы показались смешными, глупыми, никчемными, как и он сам. Пока он злился, что Рей оставила его, девушка была занята и сосредоточена на чем-то более важном. Она выхаживала ребёнка, которого он едва не убил.

Истинный ублюдок. Палач во всей красе. Уничтожающий прекрасное на расстоянии.

Своим пьянством, злостью и деспотизмом он довел Рей до всего этого, и ещё смел обижаться, что девушка что-то ему недоговорила. Удивительно, что она вообще его поцеловала.

Бен виновато понурил голову. Больше он не улыбался. Понял, что прощен и принят не будет. И самым ужасным было то, что он понимал, что и не достоин быть прощенным. Не будет у него ничего. Ни семьи, ни покоя. Ему не стоило прилетать. Не стоило бередить ни её душу, ни свою. Скорее всего, Рей и так презирала себя за то, что у их ребенка отца не будет.

Бедная девочка, а как же… как она сама? Как справилась с этим? Что у неё болело? Как справилась?

Бен летел сюда, чтобы извиниться за все причиненное зло. Сказать “прости” за все минуты, когда был монстром даже с ней, а Рей его принимала. Хотел напомнить, что, не взирая ни на что, он умел любить, и любил верно, горячо, преданно, хоть не до конца научился любить нормально. Думал, что рождение ребенка поможет ему научиться этому. Он хотел быть отцом, хоть и не знал ещё как. Хотел попросить её попытаться не отобрать хоть это.

Но…

Ничего не будет. Всё было зря. Он сплоховал, и сплоховал именно тогда. Сплоховал так, что невозможно будет забыть. Рей, наверное, всегда вспоминала, когда брала на руки такого маленького ребенка.

Кто бы мог подумать, что чья-то легкость может давить так сильно. Он ещё раз посмотрел на мальчика, который сонно моргал. Ему было уютно в слинге, тепло и уютно, а Рей, видимо, было не тяжело его держать.

Его сын, наверное, родился и был легче, чем М-16, с которым Бен воевал.

Надо же, у чудища родилось дитя мира. С глазами, которые видели пока только прекрасное. Прошедший через риск смерти, он, как и Бен, выжил. В одну и ту же ночь.

– Бен… Бен, прости меня… слушай, я так растерялась, что не поздравила тебя с днем рождения. Ты не поверишь, но я даже отправила тебе подарок. Не знала, что ты прилетишь и…

Мужчина странно на неё посмотрел. Подарок? О чём она? Они были в ссоре, не говорили месяцами, девушка вынянчивала слабенького ребенка абсолютно одна, и при этом нашла время выбрать ему подарок, зная, что он не придает значения дню рождения? Да почему она была к нему настолько человечна? Он не мог это обьяснить. Такие простые вещи ставили Бена Соло в тупик.

– Не важно, Рей, это ерунда. В плане, не ерунда, конечно, спасибо, я очень… – он помедлил, пытаясь подобрать правильное слово. Как бы выразился нормальный человек. – тронут, очень тронут. Забудь. Правда. Я обязательно его открою, когда вернусь домой. Обязательно. Спасибо тебе. Правда, быть здесь с тобой…и с Тео – это лучший подарок, что я мог себе представить. Мы же можем провести этот день вместе, да?

Он сказал, а сам понял, что прозвучало как условие, а не как просьба, но Рей, несмело улыбнувшись, кивнула. Она все ещё не отводила от него взгляда, будто ожидая, что сейчас он растворится, что сейчас его снова отберут. Все-таки, она все ещё его любила, хоть та стена, на которую он налетел, всё так же была здесь, между ними. Прозрачная и очень прочная.

Бен вздохнул. Представил, как вернется в Вашингтон, и будет искать где-то её подарок. Вернётся туда, где не собирался жить, разделенный с Рей океаном. Снова.

Но сегодня он все таки проведет день с ними. Со своей семьей, которую никогда не имел. Это будет здорово. По глазам Рей мужчина видел – она очень постарается, чтобы день прошел здорово. Ощутил только пустоту. Раньше им не нужно было стараться. Было здорово и без особых усилий.

Раньше – это пока он ничего не испортил, разбив её доверие к нему и веру в него, как какую-то бутылку.

Когда они вышли из Орсе, Бен вдруг сообразил, что так и не рассмотрел “Церковь в Овере”.

* Имеется в виду “Сикстинская Мадонна”.

***

День прошел на удивление славно. Почти. Конечно, без почти обойтись было сложно.

Он не был похож ни на единый фильм о романтичном свидании в Париже, однако они долго гуляли в парке Родена и много разговаривали. Между ними была и неловкость, и в то же время то безумное притяжение, которое не смогли разрушить километры. Порой Бен касался Рей, но та делала только большие глаза, как бы показывая, что из-за коляски не может сделать того же в ответ.

Или не хочет, если не обманывать себя.

Нет, все же хотела, потому что довольно щурилась или трогательно краснела. Где-то там, под маской, вылепленной из усталости и разбитых ожиданий, была его девочка.

– Знаешь, он очень напоминает мне тебя, – сказала грустно девушка, когда они остановились возле жутковатой скульптуры «Граждане Кале», от которой мурашки покрывали кожу даже в такой удивительно теплый день.

Рей указала на центральную фигуру – исхудавшего человека с веревкой на плече. Уставшего, но непоколебимого, несломленного. Того, на чьем лице не было ни колебаний, ни страха.

Бен молча рассматривал лучшее творение Родена. Он прекрасно знал историю этого мрачного памятника. Скульптор запечатлел здесь самый драматичный момент Столетней Войны, тот эпизод, когда король Эдуард пообещал остановить осаду города, если шесть добровольцев из богатых и знатных семей, босые и с веревками на шее, сдадут ему ключи от Кале. Сейчас Рей указала ему на конкретного человека. Вскинувшего руку к небу Эсташа де Сен-Пьера. Первого из шести. Весьма лестная ассоциация для убийцы. Бескорыстие и Бен Соло рядом никогда не ходили, но Рей всегда видела его в другом свете, даже сейчас.

– Я всегда буду благодарна тебе за твою жертву, Бен Соло. Я знаю, что веревка давила очень сильно, – она, наконец, коснулась рукой его плеча и вздохнула. Бен тоже. Да, веревка давила так сильно, что он едва на ней не повесился. И не потащил Рей. И Тео.

Всех.

Так себе гражданин Кале. Но вера Рей в его благородство была удивительной. Было приятно осознавать, что она его не ненавидит. И в то же время Бен видел, что и принять не готова. Или простить. И что она очень-очень насторожена, будто пытается понять, зачем он здесь. Видимо, все ждала, внутренне сжимаясь, когда он начнет ругаться на неё. Ведь так почти всегда было. Она тянулась, он отталкивал.

Во время прогулки атмосфера их разговора становилась все более и более мрачной. Будто первичная радость прошла, и острые углы, о которые можно было удариться, начали проявляться. Когда разговор перешел на Бена, мужчина довольно безжалостно поведал, как провёл почти год, упустив из виду только свой инсульт. Ему не хотелось, чтобы на неё повлияла вина или жалость. Когда Бен рассказал, что больше не работает в ФБР, девушка аж споткнулась и замерла. Лицо её на секунду просияло. Там было столько надежды и недоверия. Она поняла, что он теперь свободен, но… ничего не предложила взамен. Спросила только, что дальше, и Бен закончил свой рассказал тем, что теперь он внешний консультант.

Это был миг обманутых ожиданий. Бен, ждавший от Рей чуть больше, чем мимолетный вопрос, тут же помрачнел, вспомнив, что она так мила только по старой привычке. Что они не пара. Рей замкнулась, потому что Бен просто констатировал факт своей свободы, и больше ничего. Она не знала, как сказать ему – “ого, так мы, наконец, попробуем ещё раз, правда? И в этот раз все будет по-другому?”. Но он промолчал, усилив её уверенность в том, что хочет играть роль мимолетного гостя.

Рей снова задумалась, хотел ли он ребенка? Она и так ощущала себя так, будто просто привязывала его к себе с помощью Тео. Такого сильного, независимого. Всегда говорила, что ей ничего не нужно, а потом, не советуясь, произвела на свет их общего сына. Бен был не из тех, кого появление младенца могло растрогать. Любящий тотально всё контролировать, он скорее был раздосадован, чем полон отцовских чувств. И ощущение неловкости, вины, стыда и боли снова накрыло Рей. Будто пара часов вместе была лишь передышкой от этих постоянных мыслей, однако вот они, снова вернулись. Вместе с молчанием Бена, который, похоже, свободу не принимал за возможность остаться. Да и зачем ему? Для такого сильного во всех смыслах человека такой хилый ребенок, наверное, ни хрена ж себе удар по самолюбию.

Тот факт, что она не смогла родить ему крепкого, здорового сына уничтожал Рей, и не позволял лишний раз посмотреть в глаза Бену. Она так боялась его разочарования. Ожидала, что сейчас он скажет: “я смог вырваться из ФБР, а ты не смогла даже родить нормально”. В конце концов, Бен часто винил её во всем.

О Тео они говорили много. Рей несмело рассказывала об их маленьких победах. Когда он спал чуть дольше положенного. Что они могли уже гулять на улице. Бытовые вещи, но такие ценные для неё. Впервые Рей с кем-то, кроме врачей, говорила о своем ребенке. Сомнениями не делилась, но и этого ей было много. Кто-то слушал. Кому-то было не всё равно. Девушка не жаловалась, упуская из виду всю свою неумелость и нехватку времени. Не хотела, чтобы Бен думал о ней ещё хуже.

Она не знала, что каждое её слово звучало в мужчине виной. Вся слабость этого ребенка давила на него все время.

Он едва не сорвался, когда Рей сказала, что ребенка не записала на него. Это так удивило Бена, что он ощутил желание потрясти её за плечи и спросить «какого хера, Рей?», но он сдержал себя. И сказал только:

– Что ж, теперь ты понимаешь, что порой желание защитить может причинить боль, – и это был первый раз за день, когда он обнажил свою душу, а не играл роль её какого-то случайного любовника, с которым они просто вышли погулять.

Девушка побледнела и ещё раз сказала “прости”. Тихо. Испуганно. Он видел в её глазах только одно – немую просьбу, чтобы он не ругал её сейчас, когда она ещё сама так уязвима перед новыми обстоятельствами. И это “прости” ударило в него камнем, ведь это он должен был умолять её простить его, но пока просто молчал. Все больше уходя в себя. Всё глубже.

Они не пошли куда-то в особое место, Рей покачала головой и виновато сказала, что Тео нельзя быть долго на свежем воздухе, а в ресторан идти совсем рискованно, но сказала, что в соседнем от её дома здании есть чудное бистро, и они по дороге заказали там еду. Бен шел рядом с красивой девушкой, которая что-то ему рассказывала, и просто проваливался в ощущении нормальности.

Когда они очутились дома, Бен неожиданно понял, что он первый раз у неё в гостях. В Вашингтоне он ни разу не зашел на чай или ещё что-то такое. Впервые смотрел на уют глазами Рей. Много цвета. Красок. Цветов. Большой балкон с видом на музей Родена. Где-то там торчал железный кончик Эйфелевой Башни. Девушка выбрала, действительно, красивое место. Бена удивило, что он увидел свое фото – оно стояло на тумбочке возле колыбели Тео.

Бен вздохнул. Пахло здесь так же сладко, как и у него в одинокой квартире, когда там появилась Рей. Засахаренными ягодами. Молочным шоколадом. Лимонным печеньем. Он вздохнул и вспомнил, как все эти новые запахи раздражали попервой, а теперь было так хорошо, будто он вернулся домой.

Нет, нет, нет.

Пока он осматривался, не зная, чем себя занять, ведь Рей так и не доверила ему ребенка, аргументируя, как и целый день, какой-то глупостью, подумал, что здесь очень хорошо. Потому да, вряд ли это место могло бы быть ему домом. Где вообще его дом? В Гуантанамо? В камере-одиночке, где некому навредить?

Здесь нашлось место только его фотографии.

И ещё паре поцелуев, которые между ними произошли, когда он уже помогал Рей накрывать на стол. Вышло как-то непроизвольно. Слишком близко. Они были слишком близко. И пусть их души были замкнуты, они ни о чем глобальном не говорили, их желания просто высасывали кислород из воздуха. В какой-то момент контроль Бена куда-то ушел, и они целовались, как перед смертью. Он – прижимая её к стене, она – притягивая его к себе.

Он так хотел её, господи. Он так о ней мечтал. Эти губы, эти запахи, эти пальцы, это тепло. Одной рукой было не так удобно касаться Рей, но плевать, было здорово в принципе быть здесь, слышать её взволнованное дыхание, ощущать, как её пальцы гладят его спину, плечи, волосы. Он целовал её, целовал, целовал, и просто умирал от желания. Так долго ждал и так сдерживался. И вот она снова была здесь, с ним. Её кожа была такой горячей, поцелуи такими жадными, а взгляд таким затуманенным.

Она тоже его хотела. Определенно.

Все это было волшебно, Бен был уверен, что вот сейчас, когда его рука скользнула под её юбку, девушка расслабленно откинет голову, но неожиданно Рей выдохнула «нет». А потом повторила ещё раз, добавив «прости, я не могу, не могу». Бен усмехнулся и даже на секунду поднял руки, делая шаг назад. Так поступали преступники, когда их ловили на месте преступления. Показывали, что они не причинят вред.

Девушка с минуту просто стояла, пряча глаза. Будто ей было ужасно стыдно отказать ему. Но она как-то попробовала отшутиться, чтобы они оба не ощущали себя настолько гадко и униженно. Ведь когда тебе отказывают после разлуки, это как гвоздь в крышку гроба. Её “нет” прозвучало вердиктом. И не нужно было суда. Оправданий. Она сказала лишь “нет”, но за одним словом крылось много месяцев её боли. И тоски.

Этот чудесный миг разрушил весь вечер. Ели они без аппетита, почти не глядя друг на друга, беседа не клеилась. Маски, которые они держали целый день у своих лиц, упали. Это желание быть друг в друге и «нет» теперь были между ними. Рей хмурилась. Она целый день была напряжена. Наблюдала за Беном. Её сердце все время сжималось. Он был все тем же шикарным мужчиной, которого она полюбила. Девушку поразило, как он, упав на дно, сумел подняться и даже уйти из ФБР, не лишившись своего влияния. Бен Соло остался тем же властным, дерзким, невероятным, но… что-то с ним было не так. Эта грусть, эта вина… Его медленная речь, отдающая горечью. Неправильная улыбка. И рука. Рей видела, что он все делает левой рукой, будто был левшой, но он так и не поведал, что с ним случилось, а ей не удалось вывести его на откровенный разговор. Естественно.

Конечно. Бен, мать его, Соло всегда держал лицо супергероя, даже когда умирал. Рей все ещё не понимала, почему он прилетел теперь. Он хотел быть с ней? С ними? Но почему, вместо того, чтобы поведать ей что-то невероятно важное, напялив свою бесстрастность, не веря, что его могут принять, просто выдавал ей факты из своей жизни, а не чувства. Не просил прощения или не говорил, что хочет остаться. Но сейчас девушка была благодарна, что Бен не заводит такой разговор. Она знала, что очень бы сильно хотела остаться с ним, однако последние месяцы очень изменили всю её жизнь. Рей не была уверена, что справится ещё и с Беном.

И сейчас она нервничала. Эта вспышка, страсть, желание секса с его и её стороны все портило. Теперь Бен мог сорваться, не получив её. Этот мужчина ненавидел слово «нет», и внутренне Рей готовилась, что вот сейчас, прямо сейчас, он снова станет злым, раздраженным, холодным. Потому молчала.

До момента, пока он правой рукой неловко не задел чашку, и та не упала на пол, превращая тонкий майсенский фарфор в пыль и воспоминание. Она тут же подскочила и присела. В голове застучало только “черт, черт, черт”.

– Теперь один-один, да? Я у тебя дома била чашки, ты – у меня, – хмыкнула девушка, пытаясь сгладить опасный момент. Бен Соло не любил слово «нет» и беспомощность. Рей отлично помнила его в плохие дни в Вашингтоне. Он мог выпить и что-то случайно разбить, зацепив рукой, и после этого становился злым, придирчивым, жестоким. В те дни ей хотелось прижаться к стенке и раствориться. В те дни она тонула в ванной, не понимая, что делает не так, почему он так себя ведет.

Господи, где же были их счастливые воспоминания? Почему сгорело все, кроме тех моментов, когда было откровенно плохо? Почему она никак не могла вспомнить все те дни, когда он был влюблен, открыт, улыбчив? Да, их было меньше, но они были такими счастливыми. Наверное, потому что злой Бен был больше похож на реальность, которую она все пыталась переделать. Пока не опустила руки. Если бы не родился Тео, она бы отдала всю жизнь, чтобы продолжать пытаться делать этого мужчину счастливым, но сейчас просто не имела сил и на его демонов.

«Ох, хоть бы пронесло, пожалуйста. Бен, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только держи себя в руках, Тео же только уснул, просто посмейся, просто промолчи, просто подшути, всё, что угодно, только не превращайся в чудовище. Пожалуйста. Ну, пожалуйста».

– Бен, что у тебя с рукой. Что случилось? – очень мягко спросила она. Не поднялась. Так и села на полу, опершись локтями о стол. Ощутила усталость. И знала, что так выглядит беззащитней, а значит, он не сорвется.

Но вот лицо его уже было хмурым. Замкнутым.

– Тебе было похер целый день, с чего вдруг такой интерес? Успокойся, Рей, не нужно задабривать чудовище. Я не собираюсь ругаться. Я доем свой праздничный ужин, за который очень благодарен, и, наконец, свалю.

Он особо ядовито и горько выделил слово “праздничный”, и это прямо ударило Рей. Видит Бог, она пыталась устроить ему день рождения. Очень пыталась. Разве что бумажный колпак на голову не надела. Ну и себя не дала. Видимо, для него её непокорность была ударом. Он любил её дерзость в кодах и на ринге. Не в постели.

– Зачем ты так, Бен? – устало спросила Рей.

– Потому что я потратил довольно много сил, чтобы быть здесь сегодня, а ты дергаешься так, будто я избивал тебя от плохого настроения, когда мы жили вместе. Хотя я ни разу тебя и пальцем не тронул. Или думаешь, я буду орать здесь, когда мой ребенок спит в соседней комнате? Ребёнок, которого ты выстрадала? Думаешь, я настолько не имею к тебе уважения? Так что расслабься, все твои невербальные сигналы очевидны. Есть только вопрос – откуда у тебя деньги, Рей?

Он сощурился, откинувшись на спинку. Весь этот день он оценивал. Прикидывал, сколько стоит месячное нахождение в клинике, о котором говорила Рей. Сколько стоит эта шикарная квартира. Пускай съёмная, да, но в ней было полно новых, дорогих вещей – колыбелька, коляска, игрушки, посуда. На Рей была красивая одежда. Он примерно знал, сколько Рей получает в Blizzard, и ей бы не хватило даже аванса на эту квартиру. При этом Бен заметил, что на её запястье все так же есть подаренные им часы, которые она могла продать.

С его счета деньги она не снимала.

И все это рождало плохие мысли. Её отстранённость, её «нет», её смущение, когда звонил телефон.

Бен думал о том, что хранил верность этой красивой девушке и их истории, а вот что хранила она? Ему не верилось, что Рей могла завести интрижку, видел, как она была сосредоточена на Тео, и не мог вплести в эту близость, в которой даже ему не было места, чужого мужчину. Никак. Рей не была из тех девочек, которые бы раздвинули ноги ради возможности снимать красивую квартиру. Скорее бы он ей изменил, чем она ему, но… но что-то в этой истории было не так, и Бен ожидал.

Рей вспыхнула. Поднялась. Все его подозрения обожгли её, словно огонь. Ей стало так стыдно за то, что он мог подумать, что захотелось чем-то в него бросить. За что он так с ней? Ещё утром смотрел так, будто она, а не “Церковь в Овере”, были шедевром его жизни, а теперь разрушал это.

– Ну ты и кретин, Бен Соло, – зло фыркнула она, – ты… ты… ты, что не знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете?

– Но?

– Что «но»?

– После таких слов обычно идет «но».

– Иди ты знаешь куда, хренов профайлер. Не будет «но». Я люблю тебя. Я верна тебе. Да, Бен, я не знаю, смогу ли быть с тобой, ведь ты пил, и я даже не знаю, бросил ли – извини, твои вербальные сигналы ни черта не сказали! – она была прекрасна сейчас в своем гневе. Когда не кричала, а четко выговаривала каждое слово. Пылала. – Ты свалился на мою голову, и говоришь, что свободен, и при этом… всё. Просто свободен. Отлично. Хорошо, ты ничего не предлагаешь, но если в твоих запутанных планах на жизнь есть я… или мы… дай мне время принять, дай время разобраться, ведь я думала, что буду всегда одна. Потому, правда, нет никакого «но». Я люблю. Люблю. Люблю, понял, идиот ты! Я так тебя люблю, что родила ребенка, у которого от меня ничего и нет. Так люблю, что приняла тебя в своем доме. А ты щуришься и строишь грязные мысли. Бен, у меня золотая голова. Я умею взламывать коды. Я, возможно, лучший хакер в мире, так откуда, блядь, думаешь, у меня деньги? Я торгую мозгами, а не телом. Но если ты так думаешь обо мне, судишь молчаливо на основании того, что я снимаю красивую квартиру, то ты ни капли не изменился. Или, как думаешь, сюда приходит какой-то другой мужчина, я прячу твою фотографию и трахаюсь с ним здесь, через стенку от Тео? Так это происходит? Или тебе кажется, что после того, как на твоем теле появляется шрам от рождения ребенка – то появляется и желание всем его показывать? Ты хоть что-то понимаешь в этом, Бен?

Она прикусила губу. Дышала тяжело. Обиженно.

Бен ощутил прилив злости. Да уж, он был бы не собой, если бы не пнул её ещё раз. Странно, что она все ещё терпела его здесь. Весь этот день показывал очевидное – не способен он нормально вписаться. Даже поужинать не может, чтобы у любимого человека глаза не покраснели от сдерживаемых слез. Будто ей мало досталось от жизни. Будто она мало страдала.

– Быть хакером тоже херовая мысль, Рей, пока я впахиваю на безопасность нашего ребенка. Отлично ты себя подставляешь.

– Как интересно, – не удержалась девушка, махнув рукой. – Спасибо, конечно, что ты впахиваешь, Бен Соло, но как быть с Кайло Реном тогда? Он, вроде, тоже отец Тео, да? И ты мне говоришь, что хакером быть небезопасно? Ты? Самый, мать его, разыскиваемый кибертеррорист в мире? Серьезно? Или за деньги нельзя, а если тебя посадят за идею – всем будет легче? Да, точно, ты же, бляха, железный Феликс. Чертов идеалист. Тебе можно всё, а мне нет? У меня не было выбора.

– Ты могла брать деньги у меня, – резонно заметил мужчина. – У тебя всегда был выбор. Это меня ты лишила всего. Ты даже не смогла сказать мне, что беременна – охуительная у тебя любовь. Сама прикладывала во всех смыслах нож к моей шее и бесилась, что я тебе не верю, и сама скрыла самый важный факт в моей жизни.

Бен пытался сдержать себя, но её молчание глубоко задело его, и когда, как не сейчас, когда камни падали с неба, было говорить об этом?

– Что ж ты как узнал об этом факте, сразу не прилетел?

– Я не мог, Рей.

– Ну да, твоя работа. Конечно. Я же должна принять и понять. Мне ты такого права не даешь, это же всего лишь я. Пни меня, ведь я не понимаю.

– Я тоже был в больнице, поняла? – неожиданно зло рявкнул мужчина. – Я не прилетел, потому что у меня был чертов инсульт. Или ты думаешь, я не хотел увидеть, как родился мой сын? Ты серьёзно так думаешь? Что мне настолько все равно?

Они замерли.

Оба.

И Бен с ужасом увидел, как Рей ладонями закрывает глаза, и как начинают вздрагивать её плечи. Он-таки добился своего. Молодец.

– Рей, милая…

– Спасибо, Бен, спасибо. Спасибо, что сидишь тут и указываешь, как я не права. Я не рассказала о ребенке. Я не так зарабатываю деньги. Я не была рядом, когда у тебя был инсульт, – тут она покачала головой, понимая, что не оставила ему шанса даже сообщить, и он остался один. – Бен, что с нами не так, ну что? Почему одной любви мало?

Мужчина подошел к ней и обнял за плечи. Рей уткнулась в него и рыдала, дрожа от боли и напряжения. Она ужасно злилась, но даже в момент слабости безоговорочно тянулась к нему. Жаль лишь телом, не душой.

Душу её он вывернул наизнанку. Он так виновен, виновен, виновен….

Бен ощущал себя самым большим неудачником и ублюдком в этом мире. Он выиграл войну за свою свободу. Он выиграл войну, а здесь проигрывал. Хотел, чтобы она сказала, что это не конец, но Рей сидела напуганная, бледная, уставшая всего за пару часов рядом с ним, и он ощутил себя камнем, который падал на дно. Рей снова плакала.

Было тяжело на сердце. Так тяжело, что он молчал, ощущая, как уже погружается в свой мрак, темноту. Что ж, он хотел ещё раз увидеть свое небо, он получил. Ещё бы попасть под дождь, который бы смыл с него всю боль и кровь, но… если её слезы будут его очищающим дождем, лучше жить запачканным, чем слышать её тихий, уставший плач.

Она была единственной девушкой в жизни и в мире, которую он любил. В контраст, он был единственным мужчиной в мире, из-за которого она всегда плакала. Вот и вся сказка о великом красивом чувстве.

– Рей, прости меня. Ну, прости, пожалуйста. Я думал, прилечу и скажу тебе, что могу быть рядом, потому что ни разу не вредил тебе, но то, что я ни разу не ударил тебя… это не значит, что я не делал тебе больно. Я не замечал, как превращал каждый твой день в борьбу. Прости за то, что ты сбивала руки в кровь на ринге в Сан-Диего. Прости, что спал с тобой и прогонял. Прости за тот пляж. Прости за Сирию. Прости за то, что всегда был внимателен, но пропустил твой арест. Прости, что я пил каждый день и пока был с тобой, и когда потерял. Прости за то, что не говорил тебе каждый день, что ты важна, как люблю тебя, и принимал твое терпение за должное. Прости за Тео – я знаю, ты была абсолютно не готова, но осталась одна. Я не хотел, чтобы ты была одна.

Он говорил быстро, а Рей вместо того, чтобы успокоиться, плакала все горше, разбивая этими слезами ему сердце. Прижимаясь к мужчине, который перечислял все свои грехи, Рей словно ощущала каждый из них на себе сейчас. Вспоминала ту боль, которая накрыла её, когда он после первого секса выставил за двери, и она ощутила себя шлюхой, развинувшей ноги перед властным мужчиной, который брал, что хотел. Вспомнила, как разбивала руки, но молчала, потому что думала, что виновата перед ним. Все одиночество, все страхи, все обиды нахлынули враз, и каждое слово Бена вместо того, чтобы лечить, отдавало болью. Невыносимой.