Текст книги "Эндшпиль (СИ)"

Автор книги: happynightingale

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Иногда, сидя в больнице, Рей смотрела, как будущие отцы помогают своим женам или девушкам, и её брала злость. Подумаешь. Она справится и сама. Не нужен ей никто. Совсем никто. Со слабостью она научилась справляться – просто стала реже выходить из дому. Старалась выбираться только в больницу, где получала свою дозу уколов с витаминами, и сердилась на то, что такая никчемная – не может нормально носить своё дитя. Где же была та её сила, которой она гордилась? Где? Почему тело оказалось на поверку настолько слабым, что хотело отторгнуть их с Беном ребенка?

Она потихоньку загрубевала в своем горе и переставала чувствовать. Уже не думала, что не увидит, как Бен будет качать их ребенка на руках. Смысл разбивать себе душу. Лучше было заниматься детской. Подбирать цвет стен или колыбельку. Все равно никто этого за неё не сделает, потому она проводила много времени на разных дизайнерский сайтах, пытаясь понять, что и как. От длительного сидения начинала часто болеть спина, и Рей выходила на патио. Вид океана то пугал, то утешал. Много дышала. Быстро уставала. Пыталась больше спать, но каждый раз, когда ложилась, то не могла найти удобную позу, то плохие мысли забирались в голову, то ребенок начинал ворочаться и толкаться.

Часто Рей думала, что ребенок, которого она не видела, точно копия Бена – так больно он пинался и таким был нетерпеливым, когда ему не нравилось, как она сидит, стоит или что ест. Только сходство это никак не радовало – ей и без того приходилось трудно, а постоянная активность малыша лишь усугубляла её плохое самочувствие.

Рей гордилась тем, что отлично научилась справляться с неудобствами. Чтобы не носить тяжелые сумки заказывала доставку продуктов на дом. Когда живот стал достаточно большим, что стало неудобно наклоняться, променяла любимые кроссовки на мокасины. Она старалась не делать трагедии из того, что некому приготовить ей тушенную рыбу в час ночи, когда очень хотелось – в конце концов, доставка из ресторанов тоже помогала. Она не плакала, когда видела, как другие мужчины прикладывают руки к животам своих жен, чтобы ощутить толчки. Ей хватало того, что она чувствовала сама, как их ребенок толкается, хоть это и вызывало дурноту. Один раз это произошло во время её беседы с Беном, и для Рей это было почти то же самое. Она старалась чаще говорить с мужчиной по громкой связи, чтобы голос отца тоже проникал туда, хоть до сих пор и не знала, что через пару лет расскажет малышу о Бене. Как объяснить, что он любит их? Как рассказать, что тот, кого весь мир зовет Монстром, на деле другой. Совсем другой.

Рей покупала себе красивые платья и фотографировалась в них, но ни разу так и не выслала ни один снимок Бену. После второго ультразвука, который показал, что у них будет мальчик, поставила непонятный снимок возле фотографии Бена, которая стояла на столе в кухне. Так её любимые мужчины вроде как были все время рядом. Обманывать себя, что у неё вроде нормальная семья, стало привычным защитным рефлексом. Она жила в созданной иллюзии, боясь её разбить. Было бы очень больно. Очень-очень. А так… так было легче. Рей разрешала лгать самой себе лишь потому, что ей и без того постоянно было дурно физически, и добивать себя морально она не хотела.

Не выдержала Рей только раз. Однажды ей сильно захотелось мороженого, и она зашла в шумную забегаловку. Пока Рей беседовала с заказчиком по телефону, её ложка упала, и девушка никак не могла наклониться – было трудно, неудобно. Из-за наплыва посетителей официантка носилась как угорелая и не подходила к ней. Рей сидела, смотрела как тает мороженное и ощущала, как шарик терпения, в который она заковала себя и запретила что либо ощущать, тоже тает. Бросила деньги на стол, медленно пошла домой, измученная жарой и отёками. Впервые позвонила Бену вся в слезах. Мужчина аж растерялся от такого наплыва чувств, а она рыдала и просила его «что-то придумать». Говорила о своей тоске и одиночестве. О том, как скучает. Как ей сложно. Она ощущала бессильную злость в голосе у Бена. Он ни черта не мог сделать. На него там так давили, а она, как идиотка, плакала из-за свалившейся на пол ложки. Ребёнок беспокойно ворочался. Она не могла остановиться. Все накопившиеся обиды искали выход.

– Бен, прости… Наверное, это солнце. Прости.

– Да нет, Рей. Это ты прости меня, что так все плохо у тебя.

Теперь она понимала, почему мужчина не хотел этих отношений, почему он хотел отослать её в Токио. Он знал, что однажды случится что-то вот в этом стиле. Знал и не хотел этих ран, а теперь сидел где-то в здании Гувера и слушал рыдания в трубке. Мало что ли ему досталось.

– А как ты? Не болеешь? Как твои головные боли? У тебя все в порядке?

– Относительно, да. Я… все прекрасно, Рей. Только тебя очень не хватает. Знаешь, я вчера пробовал приготовить того твоего ужасного лосося с дор блю и клубникой. В результате мне позвонили, и он сгорел.

– Тебе не нравился тот лосось.

– Но мне нравилось быть с тобой, пока ты его готовила, – он сказал это привычно спокойно, но у Рей все сжалось. Эти слова были очень сильными. – Как же мне тебя не хватает, – повторил он, а потом помолчал. – Мне пора. Прости.

Девушка не ответила. Положила трубку. Достала из холодильника лосось, утерла слезы и задумалась, куда спрятала клубнику. Есть не хотелось абсолютно, но хоть у одного её мужчины должен был быть нормальный вкус. Потому, тихо напевая, она стала готовить.

Больше Рей не плакала.

Она знала одно. Их сыну она не будет читать глупые сказки, где добро побеждает зло. Потому что так не бывало. В этой истории зло победило. Она лучше будет читать ему конституцию на ночь.

***

Вашингтон. Январь.

Бен получил приглашение на саммит по Национальной Безопасности ООН и едва не расхохотался. Это было неожиданно, но так на руку. Мужчина в который раз, чтобы убедиться, что зрение не врет, перечитал. Все точно. Приглашение было в Берлин, а это значило, что через две недели он увидит Рей. Несколько раньше, чем сам Бен запланировал, но что ж, тогда он свою потрясающую новость о надвигающейся свободе сможет рассказать ей с глазу на глаз. Желательно в постели. Да. В постели. Ему казалось, что от отсутствия с ней секса у него аж крышу сносит.

Продолжая посмеиваться над лицемерами из ООН, которые ещё летом готовы были его казнить, мужчина набрал номер Рей, чтобы поделиться информацией и спланировать встречу – на Мадейру-то он прилететь все равно не сможет в этот раз, нужно будет просить девочку быть в Берлине в нужное для них обоих время.

Рей не ответила. Бен посмотрел на часы и кивнул. Странно было немного, у девушки как раз полдень, но ведь они никогда не договаривались, что она обязана была всегда отвечать. У неё сейчас было полно работы с Blizzard, которые хотели представить промо своей новой игры в Париже на следующей неделе. Или на этой? Чёрт, он явно не тянул на самого внимательного мужчину года.

Бен пытался вспомнить, когда Рей должна была улететь в Париж на конференцию. Не сложил в голове цифры, но не важно. Она ему перезвонит. Главное, что даты не совпадали.

Мужчина собрался, сел в машину и неспешно поехал домой. Дворники сметали мокрый снег, Бен тихо насвистывал. Последние два месяца после Дня Благодарения прошли ужасно, но при этом он, наконец, не падал, а двигался вперед. К своему будущему. К своей девочке. Ему пришлось здорово походить на острие ножа, и все это время он был на грани фола, но оно того стоило.

После того общего ужина на День Благодарения и бессонной ночи Бен неожиданно понял, что если не соберется, то закончит свою жизнь не рядом с Рей, а где-то в клинике для душевнобольных. Поймал себя на мысли, что сходит с ума, продолжая превращаться в психованного маньяка, и направил все эти три своих сильных черты – манипуляцию, контроль и доминирование не на месть, а на выживание. В одну секунду мужчина сбросил с себя ярмо покорности, которое гарантировало полное одобрение всех его зверств со стороны президента, и стал перечить всем и вся. Работу свою при этом он выполнял. Добросовестно и очень аккуратно. Но свой изворотливый талант направил на то, чтобы манипулировать. Президент думал, что Бен Соло поменял хозяина и готовился к предстоящим выборам, чтобы служить кому-то другому. Оппозиция думала наоборот. Он был сильной фигурой, и всем такой бешеный Монстр был нужен, а тот лишь огрызался, кусался и был непокорен. Но очень грамотно показывал, что вот он чхать хотел то на одних, то на других, зато у него был помощник, который удачно подстроился подо всех.

Идея не вырываться, а дать альтернативу себе, осенила Бена случайно, когда они с Джейсоном в начале декабря пили утром кофе. Лишь Кардо знал, что уверенный в себе мужчина на деле уже почти пропащий алкоголик и конченый убийца. У Бена даже немного уже начали дрожать руки от постоянного употребления. Тогда он сказал, что не понимает, отчего Бен, имея такую власть и возможности, убивается из-за девушки. Сказал не зло, а с недоумением. Тогда Монстр только улыбнулся, потому что год назад и сам бы не понял, но затем слова «вот будь я на твоем месте» оформились в план, который подошел бы и Бену, и Кайло Рену, и Джейсону, и Кардо. Потому что оставив своего человека вместо себя, Бен рассчитывал на хороший тыл. Не то что бы он на сто процентов доверял Джейсону, скорее на девяносто восемь, но два процента могло компенсировать прошлое Кардо. Он мог надеяться не только на верность, но и на здравый смысл. И они с Джейсоном разыграли эту монету.

Более того, Джейсон немного сливал на Бена всякую грязь, о которой президент не знал, подталкивая того к простому решению – поменяй одного ублюдка на другого, и будет легче. Бен не возражал. План занимал много времени и мужчины были уверены, что необходимо потянуть ещё чуть времени, где-то месяца три-четыре, чтобы президент сдался, но никто не торопился. Бен Соло уже один раз поспешил и потерял почти все. Вторая попытка должна даться лучше. Тем более, если правительство не будет решительным, он всегда может попросить Кайло Рена немного подтолкнуть его своим компроматом. Поднимать со дна старую грязь и снова протаскивать себя через скандал Бену не хотелось, но если это придется сделать для последнего рывка – он не будет возражать.

Бен зашел в дом всё в том же хорошем настроении. Неожиданная командировка в Европу продолжала его радовать. Она будет передыхом. Ох, до чего вовремя.

Мужчина переоделся, плеснул себе ром, включил компьютер и, впервые за долгое время, стал готовить себе ужин, даже нашел газовый гриль, который не доставал с момента отъезда Рей – у него как раз в вечерней доставке был шикарный стейк Чак, для которого нужны были только соль, перец и десять минут времени.

Бен даже не отдавал себе отчет, насколько автоматически уже пил. Даже когда все уже было хорошо. Почти хорошо. Когда ему это было и не шибко нужно. Но он не задумывался. Стакан был таким же привычным, как сигарета, галстук, ключи от машины.

Весело зачирикал Скайп. Бен одной рукой нажал ответить, второй перевернул стейк, который начал приятно пахнуть. Мужчина невольно потянул носом – с того дня, как все полетело к чертям, в его доме была только заказная еда. Даже приятно было что-то делать.

– Ого, привет, ты готовишь? – голос Рей звучал немного устало, но увидев, чем занят Бен, она обрадовалась. – Прости, я же на конференции сейчас, немного занята была. Все в порядке?

– Даже лучше, Рей, – обрадовал её Бен, убедившись, что таки на этой неделе она в Париже. Наконец, повернулся. Нахмурился. Девушка выглядела как-то совсем замучено. Наверное, ещё и замерзла, так как куталась в теплое бесформенное одеяло, а кончик носа был красным. Заметив его взгляд, сказала, что решила немного прогуляться, но идея оказалась так себе. Ветер с Сены был безжалостным, вот ждала свой чай в номер и пыталась согреться. – Береги себя, милая. Тем более, мы скоро встретимся.

– Что? – внутри у девушки что-то дрогнуло. От разных эмоций. Ребенок толкнулся, и она едва не поперхнулась.

– У меня скоро командировка на саммит по Национальной Безопасности ООН в Берлин, представляешь? Сам не понимаю, как они все это провтыкали и пропустили, но… ох, Рей, я скоро обниму тебя всю-всю, – Бен сказал порывисто, окрыленно и… умолк, так как наткнулся на молчание. Девушка выглядела на удивление напуганной.

Мужчина тут же помрачнел. Конечно, последние два месяца, что он мотался между Белым Домом, Йеменом, Ираком и политикой, они созванивались намного реже, но… может, его уже никто и не ждал. Может, Рей устала? Он ведь даже на Рождество не смог ей позвонить, покуда был в секретной тюрьме, закопанной глубоко-глубоко. Хотя подарок его она вон носила – он даже сейчас видел на её запястье синий кожанный ремешок тех трогательных часов от ювелирного дома Van Cleef & Arpels. Наверное, то был самый романтичный подарок, который Бен выбрал в своей жизни. И хоть было жестоко дарить Рей нечто, что лишь отсчитывало время их разлуки, голубая бабочка выполненная из сапфиров, которая благодаря хитроумному механизму трепетала крыльями, подчиняясь шагам, была невероятно символичной*.

– Слушай, если это неудобно, или что-то изменилось – скажи мне, – он отложил лопатку. Прикрутил гриль. Автоматически отпил ром. В голову заползла мысль, что Рей могла продолжать общение просто потому, что боялась его несдержанности. – Я…

– Бен, что за глупости? – разозлилась девушка, наклонив голову. Да что ж такое, отчего ребенок так себя вел? Видимо, переутомилась она, и он был весьма не в духе от этого. А ей только-только начинало быть лучше. – Просто ты взвалил такую новость – растеряться нормальная реакция. Ты домой приедешь, или мне нужно в Берлин?

Слово «домой» она сказала так просто, будто они жили вместе годами. Бен уже хотел сказать «в Берлин», когда Рей подняла голову и зло сощурилась.

– Бен, ты что, снова пьешь? Какого черта?

Рей вздохнула. Выражение лица мужчины стало на секунду растерянным, и она неожиданно поняла – это не случайность, это регулярность, которая не закончилась. Он пил не только сейчас, плеснув себе рома перед ужином. Он пил… все это время? Все месяцы, когда говорил, что бросил? Серьезно?

– Не начинай, ладно?

– Что значит «не начинай», ты же обещал…

– Если ты не заметила, я, вообще-то, и не улетел с тобой на Мадейру, ради чего обещал не пить, – рявкнул Бен. Голова тут же начала трещать, пульсировать, как происходило все время теперь, когда он начинал злиться. – Тебе обязательно портить такой момент глупыми вопросами?

– А тебе что, сложно держать себя в руках, если кто-то замечает твои недостатки? – ощетинилась в ответ Рей. Мало ей к этому паршивому дню, отвратительному самочувствию и боли в отекших ногах ещё и Бена, который тут же завелся.

«Черт возьми, он реально пил», – устало подумала девушка. Пока все время она бережно носила в себе его дитя, которое было таким беспокойным, он не смог даже сдержать банального обещания и удержаться от джина? Или на что он там перешел? Как? Зачем? Она все время находилась на грани между реальностью и выкидышем ради того, чтобы понять – Бен ни черта не поменял?

Разочарование волнами стало накрывать Рей. Да как же так? Она так пыталась исцелить его своей любовью, но видимо даже самая чистая любовь разбивалась о бутылку. Потому что алкоголь был близко и под рукой. Возвышенные отношения на расстроянии были не для Бена Соло. Он глушил свои беды здесь и сейчас. Девушке аж дурно стало от осознания собственной беспомощности. Ни черта у неё не вышло его вытащить. Нет, ни черта.

– Здорово, что ты, впервые за полгода, заметила, как мне хреново. Это ведь так удобно – плакаться мне в трубку и просить, чтобы я что-то исправил, сидя у океана, а теперь презрительно поджимать губы. Да, окей, хорошо, я пил. Но не потому, что мне было скучновато. Я тосковал, скучал, сходил с ума. Ты даже не представляешь, сколько всего мне пришлось сделать, чтобы двигаться дальше, и иметь эфемерный шанс на тебя.

– Но… я не буду с тобой, если… – Рей сама не верила, что говорила это, но слова – горькие, обиженные, царапающие – вырывались раньше.

– Что значит «не буду, если»? Я въебал такую кучу сил на весь свой план, а ты говоришь «не буду»? Не поздно ли ты включила заднюю, Рей?

– Не кричи на меня, я себя плохо чувствую, – тихо попросила девушка, неожиданно ощущая острую боль внутри живота. Словно крик Бена через страны пугал их ребенка. Он ударил её сильнее обычного. – Бен, пожалуйста… – ещё тише попросила Рей, уже протянув руку, чтобы оборвать связь. Сейчас она не хотела продолжать.

– Не смей отключаться. Ты даже трубку вовремя взять никогда не можешь! Я ждал часа три, пока ты вспомнишь вообще, как перезванивают, – продолжил напирать мужчина, пропустив мимо ушей её просьбу. Он дико устал, у него опять болела голова, а Рей упрекала его сейчас, когда он вырвал шанс побыть с ней. Да, блядь, что это с ней такое? – А ты не манипулируй. Ты либо любишь человека всего, либо….

– Да, Бен, либо! Я давала тебе шанс, и если ты решил, что разлука – повод спиться, вот и спивайся, где тебе угодно. Хоть там, хоть в Берлине, ясно? – Рей была в гневе. – Мне тоже херово, но я, как ты заметил, всё это время проходила трезвая, и даже улыбалась тебе, когда хотела сдохнуть, понял? Улыбалась, чтобы ты не пил, чтобы знал, как тебя ждут и любят. Ты, конечно, думаешь, что тебе досталось больше всех, но у меня тоже отобрали мое счастье. И мою привычную жизнь. Я осталась одна, в чужой стране, без семьи, без тебя, а только с… с разбитым сердцем.

Она поймала себя на последнем слове в последний момент. Если и говорить «поздравляю, ты скоро будешь папочкой», то точно не так. Не в глаза выпившему мужчине. Не её мужчине, нет. Это был не её Бен, не её. Рей не боялась построить жизнь с Монстром, не боялась родить ему сына, но сейчас… зачем ей, уже привыкшей быть одной, прошедшей через испытание беременностью, вот это вот все? Чтобы у её сына был отец? Так его не будет, и она это знала. Алкоголик, который будет раз в год прилетать, тоже не подходил.

– Какая же ты бедная.

– Да, Бен, мне очень тяжело, понял?

– Мне тоже. Я тут с войны на войну летаю каждую неделю, а тебе в Испании плохо? Бедная девочка, устала выбирать между пляжем и патио, или где это ты там приобрела такой загар, страдая?

– Ты реально больной, Бен, зачем ты это говоришь? Нет, я не буду с тобой выяснять отношения, нет-нет-нет. Я предупреждала тебя. Ты сам сделал свой выбор и похерил все. Бен, с меня хватит. Хватит! – Рей знала, что могла сгладить углы, снизить градус, но ей не хотелось. Более того, ей становилось хуже, ребенок доставлял боль не меньшую, чем орущий на неё его отец. В одну секунду Рей увидела всё своё будущее рядом с Беном. Будущее с алкоголем. Она не должна была ему тогда верить, нет, не должна. Чувствуя, что она вот-вот потеряет сознание, Рей быстро закончила. – Ты не имеешь права упрекать меня. Иди ты к черту, чокнутый алкоголик, – и она грохнула крышкой ноутбука. С легким стоном потянулась к телефону, чтобы попросить на ресепшн вызвать врача. Руки дрожали, из глаз текли слезы. Ни мужчины любимого рядом, ни хотя бы намека на понимание с его стороны. Он что, правда, думал, что она просто наслаждается жизнью, и не понимал, что она рисует ту скотскую иллюзию ради него? Да ей вообще не нравилась Мадейра, она бы хотела жить не рядом с водой, которую до одури боялась!

Рей положила телефон, боль вроде стала угасать. Она просто смотрела в стену, дышала и просила ребенка вести себя немного лучше, чем его несдержанный отец – прессинга двоих таких мужчин она могла бы и не выдержать. Вытерла слезы дрожащими пальцами, и даже попробовала встать. Боль вернулась, Рей ужаснулась. Да что же это?

Бен с минуту смотрел на погасший экран. Пульсирующая боль в голове, заставлявшая его огрызаться, вспыхивала ярче обычного. Новый приступ не походил на атаку, он был не таким знакомым. Более острым. Парализующим.

В глазах начало непривычно темнеть.

– Блядь, ну, конечно, именно сейчас, – пробормотал Бен. Он, ощущая как онемение начинает ползти по правой части тела, не стал писать Рей драматичное «я люблю тебя» на всякий случай. Как хорошо обученный агент, он просто нажал на тревожную кнопку, которая была встроена рядом с выключателем, а затем осел на пол, окруженный уже почти полной темнотой, жаром, болью, онемением.

Он должен был сорваться, забив на всё, и лететь в Париж. Или в Берлин. Или на Мадейру. Он должен был договорить с Рей, но тело, которое он так изводил, предавало его. Последнее, что помнил Бен, это «иди к чёрту, чокнутый алкоголик». С таким напутствием он, и правда, мог спуститься в ад. Отвергнутый, наконец, даже той, которую так любил.

Спустя час Бен Соло был доставлен в больницу с диагнозом ишемический инсульт левого полушария мозга**, спровоцированый жаром и неврозом. Организм, который очень долго держался, наконец, сдался. В момент, когда было не нужно. В момент, когда ему нужно было ещё немного побороться. Когда нужно было извиниться. Когда… когда… когда…

Это все было неважно. Всегда наступал момент, когда было уже неважно. Все слова сказаны, фигуры расставлены, и ничего нельзя было поменять. Такие моменты назывались точками невозврата, и сегодня Бен и Рей её пересекли.

* – часы, который подарил Бен, существуют на самом деле и они просто шедеврально красивые. Их модель называется Lady Arpels Papillon Automate, можете полюбоваться. Там такое количество драгоценностей, что я, вообще, удивлена, что Рей их носит просто так. И стоял они где-то тысяч за 300, можно было и ещё один дом купить.

** – да, все правильно, что онемела правая сторона при поражении левого полушария, так это и бывает.

***

Итак, Аннушка уже разлила масло…

ой, нет, это не та книга.

Автор уже насыпал стёклышко, вот.

Привет вам, дорогие наши читатели.

Вы вчера спрашивали в личке не придавило ли автора от собственного стекла? Нет, вот она я, и вон рядышком бета. Мы с вами. Мы не решили коварно задерживать продолжения и поменять ритм выпуска глав. Просто на выходных так хорошо отдыхалось, что сложно было настроиться. Эти последние главы такие тяжелые морально, что нужно время, чтобы из веселого человека погрузиться в бездну чужого отчаяния и рассказать о нём вам.

Надеюсь, получилось.

Я знаю, что многие из вас устали от стекла, но, милые мои, это ангст. Знаю, что сама так глубоко в него не забиралась ещё, но сюжет диктует нам свои условия, поэтому пока так. Грустно, уже отчаянно, но могу пообещать, что все в итоге будут, по крайней мере, живы.

И помните, чем сильнее мрак,тем ближе мы к счастливому эпилогу.

========== Глава 19 ==========

Цугцванг – положение в шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции.

Вашингтон. Конец января. Две недели спустя.

Стоит во мгле былых сражений

ферзь. Застыл, он здесь один,

В потоке страха и презрения

На поле шахматной доски.

Lorisienta

Бен Соло смотрел сквозь кухонное окно на то, как темноту резал колючий снег. Такой белый, густой, острый, как на злых полотнах Гогена. Только такой снег мог порезать ночь и перекрасить темный, застывший, закованный в морозе город. Город, раздетый от праздничных огней, которыми он искрился перед тем, как Бен попал в больницу. Осиротевший и опустевший.

– Бен, вот вещи из твоего кабинета, я привез, что ты просил.

На столе появилась обычная картонная коробка с крышкой. Джейсон, привезший его из больницы домой, сегодня говорил необычайно много, но Бен не отвечал. Он просто сидел, отвернувшись. Все вокруг сияло чистотой. Почти стерильностью, как в госпитале, где он очнулся. Видимо, предусмотрительный Кардо вызвал клининг, и Бена встретила тишина, а не пустые бутылки вперемешку с пылью. Тишина и мертвая пустота.

Внутри и снаружи. Везде.

Врачи сказали, что у него со слухом все отлично, но Бен ощущал себя оглохшим и оглушенным. Он всё и всех слышал, но ни одно слово не пробивалось сквозь барьер его отчужденности, в которую мужчина окончательно погрузился после инсульта.

Повернулся. Джейсон, спросив разрешения, включил чайник. Бен знал, что его заместитель или, точнее, уже временно исполняющий обязанности, не пьет чай, но, видимо, не хотел оставлять его прямо сразу одного. Хотя оба знали – ему было плевать, есть тут компания или нет. Он не был тонко чувствующей натурой, которую одиночество могло бы заставить резать вены ножом для сыра – в конце концов, Бен Соло почти всю свою жизнь провел наедине с собой. Да и вряд ли бы, взбреди Бену такая чушь в голову, он бы смог это сделать из-за последствий того, что произошло с ним.

Пока Кардо искал чашки – Бен ему не подсказывал, продолжая хранить молчание, сам мужчина посмотрел на свою правую руку в реабилитационном ортезе. На ладони у него лежал разноцветный мячик, покрытый иголками. Склонив голову, Бен попробовал сжать пальцы, и ничего не вышло. Он бы иронично скривился, если бы мог. Не сдаваясь, мужчина здоровой рукой помог себе сжать кулак, и почти ничего не ощутил. Ни единой, бляха, иголочки не почувствовал, как нужно. Так, легкое покалывание. Да, так точно нож в руках не сожмёшь, даже если захочется не вены резать, а хотя бы камамбер. Что ж, он точно застрахован от глупостей. И от дурацкого сыра.

Правая рука после инсульта частично утратила чувствительность. Бен посчитал везением, что не нога. Нога просто плохо сгибалась, но этого было недостаточно, к счастью, чтобы оказаться в инвалидном кресле, потому мужчина посчитал, что отделался относительно легко. Врачи действовали быстро, четко, хорошо.

Продолжая слушать Джейсона, Бен в который раз подумал, что инсульт стал практически счастливым случаем, который где-то сковал его, где-то лишил подвижности, но где-то и освободил. Пока он был без сознания, и ему кололи алтеплазу, Джейсона уже поставили временно исполняющим обязанности директора отдела Национальной Безопасности. Оба мужчины знали, что ещё не дойдет до конца курс реабилитации Бена, а его уже спишут.

Наконец, Бен Соло, лишившись всего, обрел свободу, которая ему была и не нужна более. Какая скотская ирония. Смешнее было бы только подохнуть в госпитале для душевнобольных. Впрочем, ещё не вечер. Такой исход Бен и не исключал. Все психи заканчивали в таких местах.

– Бен, ты сможешь завтра показать мне те протоколы, которые не успел? Я заеду к тебе, если ты будешь не занят.

Мужчина снова кивнул. Слово «занят» его посмешило. Впервые за много лет он не будет занят.

– Я могу отправить кого-то, чтобы тебя забросили на реабилитацию.

– Н-н-нет, – невнятно выдавил из себя Бен, настолько задетый этим предложением, что даже заговорил, хотя из-за афазии предпочитал молчать. Эта его неспособность нормально разговаривать задела Бена сильнее всего. Он и раньше не был шибко разговорчивым, но теперь это просто бесило. Нужно было долго подбирать нужное слово, а затем едва выталкивать его, что не всегда выходило чётко. Потому Бен предпочитал молчание. С Кардо это отлично работало.

По правде говоря, кроме Кардо, Бену и не с кем было разговаривать больше.

Джейсон сделал вид, что не заметил сложности Бена, и, нахмурившись, попросил его до завтра подписать кое-какие документы – как-никак, от него ещё что-то, да зависело. Мужчина мрачно кивнул. Кардо, допив свой чай, ушел. Дверь закрыл сам, за что Бен был благодарен. Ему только предстояло учиться пользоваться левой рукой, и не хотелось бы тратить несколько минут на то, чтобы справиться с такой архисложной задачей, как попадание ключа в замочную скважину.

Оставшись в пустоте, Бен вздохнул. Чужое присутствие напрягало и раздражало. Его, в принципе, всё сейчас напрягало и раздражало. В первую очередь, он сам, со всей своей неспособностью к привычному.

Мужчина уставился на коробку на столе. Три года службы под одной крышкой. Покачал головой, отчего та сразу отдала болью, и решил найти документы, которые попросил подписать Джейсон. Параллельно думал о том, что ему стоило бы поискать себе новое жилье. Вряд ли ФБР долго будет оплачивать квартиру человеку, который больше не мог выполнять свои обязанности.

Человеку, которого списали без пафоса и «спасибо». Просто списали.

Бен не жалел – он же чертовски долго бился за свою свободу. Результат вышел искаженным донельзя, но всё предусмотреть было нереально. Мужчина задумался о том, что настоящий дом у него все же был, вот только там его уже и не ждали. За те две недели, что он провел в больнице, Рей так и не вышла на связь. Он звонил ей много раз. Слушая гудки в трубке, Бен пытался придумать, что ей скажет, когда и говорить-то не мог толком, но эти мысли были впустую. После первого же гудка его звонки обрывались. Мужчина понял, что попал в черный список. Звонить с других номеров не стал – он не был подростком. Знал, что сдаваться было нельзя, но в тот день, в больнице, ощутил себя таким заебанным, уставшим, ненужным, что решил, что и с него, пожалуй, хватит. Тогда, пытаясь пошевелить чертовой рукой, пожалел, что не онемело сердце. Разбитое, побитое, не зря никому не верившее. Про себя посмеялся. Рей говорила, что за любовь не нужно платить, но она солгала. Её любовь стоила больше, чем что-либо. Пожалуй, больше, чем он мог заплатить. Наверное, она хотела получить за свое золотое сердце красивую, чистую душу, но эта история была не о нем. Все остатки души, валяющиеся где-то на дне, он попытался ей отдать, однако ей этого было мало. Больше у него ничего не осталось. Платить было нечем.

Мужчина знал, что сдался. Он не хотел бороться за Рей. Он даже за себя не хотел больше бороться. Не проходил реабилитацию. Отнесся к расстройству речи хоть и со злостью, но и с принятием. Все равно ему ведь, правда, не нужно было ни с кем говорить. В конце концов, с ним никто не разговаривал. Ему никто не позвонил. Он оказался никому не нужен, как и все те разы, когда заскакивал на грань между жизнью и смертью. Рей пришла в его жизнь, но, по факту, реальность осталась такой же пустой. В решительную для него минуту девушка, которая давала слово быть рядом, отвернулась от него. В момент, когда её слова поддержки, действительно, были очень нужны.

Невовремя Бен подумал, что мог бы продолжить делать свою «карьеру» серийного убийцы. Он знал парочку отличных примеров, когда жестокий маньяк оказывался человеком с внешним уродством и расстройством речи. Например, дело Дэвида Карпентера, “убийцы из чащи”, которое в 80-х будоражило США. Сейчас он лучше любого профайлера понимал, как такие вещи происходят. Столько злости и отчаяния должны находить выход. Даже такой неправильный, как проломленный череп какого-то бегуна.