Текст книги "Рождение сверхновой (СИ)"

Автор книги: Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 46 страниц)

– Она реально всё может. Когда она на директора ЮСона хотела вместе с кошкой напасть, я чуть не описалась…

– Я тоже, – подтверждает БоРам. Никто из девушек даже не хихикнул. И переглядываться не стали.

– Видели, как у неё глаза полыхнули? Как две синие фары! – продолжает делиться впечатлениями СонЁн.

– Меня больше её вторая тодук-кояньи напугала, – вдруг выдаёт ИнЧжон.

– Кто? – чуть не хором восклицают девушки.

– ГаБи.

ИнЧжон не стала делиться с подругами об одном эпизоде за месяц до срыва Агдан. ГаБи, проходя мимо по коридору, вдруг резко притормозила и неожиданно и крепко прижала её к стене. Упёрлась своими немигающими глазами в её, начинающие разгораться злостью. Упёрлась и негромко сказала голосом почти без эмоций:

– Ещё раз косо посмотришь на НЕЁ, руки переломаю.

ИнЧжон вспыхнула от гнева, попыталась вырваться и вдруг поняла, что держат её не только крепко, но и профессионально. Бедром слегка наискосок блокирует её ноги, так что коленом не ударишь. Одна рука зажата плечом, той же рукой держит её вторую. ИнЧжон попала в невыгодную позицию, нет, если она рванётся, то вырвется. Но у неё руки-ноги заблокированы, а у противника свободная рука. Пока она вырывается, получит сильный удар и, скорее всего, не один.

– У меня чёрный пояс по тхэквондо, я тебя размажу, – прошипела она в лицо ГаБи.

– Мульчу тоже размажешь? – таким же безжизненным тоном спросила ГаБи, – А я в сто раз хуже. Я тебе твой пояс в такое место засуну, где он свой цвет поменяет. А потом руки оторву. Поняла?

С последним словом ГаБи прижала руку к горлу, надавила на подбородок. ИнЧжон стало трудно дышать.

– Я спрашиваю: поняла? – взгляд у ГаБи был спокоен и неумолим. Только на самой глубине её глаз ворочался огонь дремлющей ярости. Гнев ИнЧжон не впечатлил её ни на каплю.

– Поняла, поняла… – сдалась ИнЧжон. И укоряла себя за эту слабость, пока не увидела её, ворвавшуюся на место стычки Агдан и ЮСона. Тогда осознала, что корить себя не за что, эту тигрицу никакое тхэквондо не остановит.

А она что, она ничего. Ничего против ЮнМи она не имеет, наоборот. А уж совет её… ИнЧжон про себя усмехается. Директора ЮСона ждёт пустой бокал, и ей ничего за это не будет. ЮнМи ещё и коварная, как кумихо.

– В-а-а-а-у! – опять вскрикивает КюРи, – «Транзитный Токио» пересёк рубеж восемьсот тысяч продаж! Две песни СонЁн, «Лимон» и «Ночной Токио» идут кучей между семьюстами и восьмистами тысяч. Остальные от двухсот до пятисот тысяч.

– А-а-а-а! – завопили все разом, кто-то запрыгал, БоРам бросает вверх подушку.

Новая квартира семьи ЮнМи

25 декабря, время 10 утра.

Лежу на диване, уткнувшись в маму и обхватив её руками. Излюбленная поза за эти дни. А ещё часто плачу, особенно в первое время. Мама перестала пугаться к концу первого дня…

Вот почему окружающие бывают такими тупыми? Сначала ЮСон, затем… нет, японцы показали себя вменяемыми и покладистыми ребятами. Я про медиков. Дали какую-то бумагу подписать, типа они предложили – я отказалась. Вот все бы так. Подписала, а дальше почти ничего не помню. Почти всё время спала. Сначала в машине, в аэропорту быстро оттаможились и снова в машину скорой помощи. В самолёт зашла, вышла, аэропорт, машина ребят ГаБи, военный госпиталь…

Госпиталь стоит в том же ряду «Как же вы меня все достали!». Не упал он мне ни в одно место. Но только врачи мне могут дать защиту от беспредельных притязаний агентства в лице этой жирной морды ЮСона. Мне нужен больничный.

Слава небесам, диагноз переутомления подтвердили сразу. У меня оказалось давление не 120/80, а 110/70, плюс слабый тремор в пальцах, ещё какие-то расстроившие меня мелочи. Я-то думала, что все проблемы носят чисто психический характер, однако знакомый тезис о тесной психосоматической связи всех признаков любой болезни вдруг приобрёл угрожающе реальные черты.

– ЮнМи-ян, положим вас в стационар после обследования. Через пару недель проверим, восстановитесь – выпишем, – так расписал мне ближайшие перспективы врач.

– Нет-нет! – в панике мотаю головой, – Дайте мне освобождение от работы, пропишите всё, что нужно, а лежать я буду дома.

– ЮнМи-ян… – увещевающее начинает врач.

Только начал. И сразу закончил. Я втыкаю в него свой взгляд на максимальной яркости. Линзы я сняла ещё в машине, в госпитале никаким долбанутым фанатам разгуляться не дадут. Втыкаю взгляд, делаю лицо, мне очень надо домой, истерически хочу забиться в норку и не высовываться оттуда.

– Я домой, к маме хочу, – на этом споры и кончаются. Врач как-то странно сглатывает и опускает глаза.

Меня всё-таки притормозили для взятия всевозможных анализов. Для полного обследования надо было задержаться ещё на день, но я опять упёрлась. Опять сказала голосом маленькой упрямой девочки: «Домой хочу, к маме». И от меня отстали. И нужной бумажкой снабдили. Теперь смело и безнаказанно могу посылать в самые далёкие края всех из того самого ряда «Как же вы меня все достали!».

Когда приехали домой, меня уже распирало. Быстро разулась, потащила обнявшую меня маму на тахту и забилась ей головой в грудь. Рыдать начала в голос, потом постаралась сбавить децибелы, уж больно все вокруг напугались. Все, и мама, и ГаБи, и Мульча. Немного успокоились, когда я на пару секунд прервалась и скомандовала почти нормальным тоном:

– ГаБи, на кухню, подкрепись чем-нибудь, и Мульчу подкрепи. А я тут у мамы ещё поплачу немножко… – опять уткнулась и зарыдала.

Наверное, прорвалось напряжение не только от турне. Два года я слезинки не проронила. Юркин не давал, свинтус страшный. Зато как приятно порыдать сейчас, изо всех сил жалея себя, такую несчастную маленькую девочку, без слов пожаловаться мамочке на стаи злыдней вокруг меня. И уснуть, по инерции продолжая всхлипывать, в полнейшей блаженной прострации.

Когда мама повела меня укладываться в кровать, я с огромнейшим удовольствием похныкала, ещё чуть-чуть слезу пустила, мимоходом пихнула волнующуюся вокруг ног Мульчу.

– Уйди, животное, не мешай, – разговаривала я всегда нормальным тоном, что поначалу сбивало окружающих с толку.

Кошка, кажется, немного обиделась. Но ночью припёрлась, облизала мне лицо, и я продолжила спать с ней в обнимку. Во сне приходит понимание, вернее, атавистические воспоминания. Понимание касается того, что моя амнезия бесповоротна, память ЮнМи ко мне никогда не вернётся. Но тепло маминых рук, её ласковый голос, уютный запах, всё в форме невнятных обрывков, я вспоминаю. Больше ничего от той девочки ЮнМи не осталось, но и эта малость заставляет меня маленьким щеночком жаться к мамочке.

К вечеру следующего дня Мульча уже особо не обращала внимания на мои регулярные истерики. Только ушами дёргала. На третий день мама и ГаБи, которая у нас, кажется, прописалась, стали перехихикиваться. Меня это не заботило ни капельки, хотя разок я устроила плач Ярославны с рефреном «А-а-а-а, вы надо мной смеётесь!». Жестокая СунОк просекла ситуацию на раз, сориентировавшись на маму и ГаБи. Даже шлёпнула меня разок по заднице, зараза такая. Правда, не сильно.

Утром девчонки разбегались, я не отлипала от мамочки, которая вроде была этим фактом даже счастлива, несмотря на мою плаксивость. ГаБи приходила после обеда, СунОк после ужина. Притащили мне кучу работы, ребята из клуба набрали в кафе полтысячи заказов на мой автограф. Время от времени, со скуки я лепила подписи и надписи.

Мне становилось всё легче и легче. И сама я становилась всё легче. Вот этот факт волновал маму очень серьёзно. Я ничего не ела. Только пила сладкий зелёный чай, влагу надо было восполнять, иначе легко попала бы в режим обезвоживания при такой мощной утечке.

Запретила к себе всех пускать, телефон в руки не брала принципиально. Никого не хочу слышать, а тем более слушать. ГаБи даже ЁнЭ не впустила. Отдала ей копию медицинского заключения, проинструктировала с моих слов и отправила восвояси.

Мама вдруг тревожит меня, упрашивая отпустить. Это сначала домофон тревожит её, затем она меня. Недовольно с виду отваливаюсь от неё, на самом деле, уже надоело бездельничать. И из голодовки пора выходить, а то чувствую себя настоящим корейским айдолом, которого ветром может унести.

Мама выглядывает из прихожей немного смущённая.

– Дочка, там ЧжуВон пришёл. Впускать?

Долго не думаю, киваю, наконец-то развлечение. Это ж не по работе, сейчас повеселимся. Пока додумывалась до того, чтобы привести себя в порядок, пацак уже входит. А пусть… полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит.

ЧжуВон оправдал мои ожидания на двести процентов. Подставился с порога, душка. Входит в комнату с букетом красных роз.

– А-а-а-х! – всплёскиваю я руками, – Смотри, мамочка, какой ЧжуВон-оппа молодец! Я ему всего год говорю, что не люблю розовый цвет, и вот ведь какая невероятная сообразительность. Всего через год он дарит мне не розовые, а красные розы. Это не парень, а просто гений!

– Аньён, ЮнМи, – бурчит оппа и вручает букет.

– Аньён, ЧжуВон-оппа, – забираю букет, чапаю на кухню заниматься цветами, – Ты проходи, садись, я сейчас.

Мама на кухне показывает рукой на лицо, это призыв привести себя в порядок. Да, мама, ты права. Наливаю в стеклянную высокую вазу воду, бросаю большую ложку сахара. Размещаю цветы.

– Мам, он свиные шкурки любит. У нас есть? – это я шёпотом на ушко. Мама делает испуганные глаза: «Нету». Начинает собираться в магазин, я расширяю ей ассортимент. Что-то меня в кулинарию потянуло, хочется что-нибудь из русской кухни изобразить.

Бегу в ванную, надо умыться и причесаться. В ванной глаза фокусируются на тюбике с губной помадой, и рука тянется сама. Привычно жду, что меня сейчас одёрнут и вернут шаловливую конечность на место. Не-а… я свободна! Открываю колпачок, смотрю на себя в зеркало и закрываю колпачок. Нет, какую-то преемственность соблюдать надо, нельзя резко свои привычки менять.

По возвращении, умытая и причёсанная, плюхаюсь в уголок тахты подальше от пацака. С ногами залезаю, я дома, мне можно.

– Обязательно было меня в таком глупом виде выставлять? – мирно любопытствует пацак.

Киваю утвердительно.

– Прости, ЧжуВон-оппа, по-другому никак. Если подставляешься, грех не врезать.

– То есть, мне надо было купить розовые розы? – вредничает ЧжуВон.

– Чтобы огорчить и расстроить меня?

– А так ты огорчила и расстроила меня, – никак не желает сдаваться пацак.

– Не понимаю, почему, – не родился ещё тот пацак, который может меня переиграть в эти игры, – Ты зачем красные розы купил? Чтобы порадовать меня? Так? Так ты порадовал! Понимаешь?

ЧжуВон, подозрительно хмурится, но отвечает утвердительно. И как ответить по-другому? А никак!

– Порадовал красными цветами, которые впервые мне не хочется сразу выкинуть. Этим самым подставился и дал мне возможность поизмываться над тобой. Ещё одна радость, да как бы не больше первой. Ты должен быть счастлив и горд, ты доставил мне двойную радость вместо одной.

ЧжуВон нехотя постигает мою глубокую правоту, но сдаваться не хочет.

– Тогда мне полагается двойная награда, – со значением смотрит на меня.

– За бескорыстные добрые дела награда не полагается, – обойди меня на кривой козе, обойди, меняю тему, – ты есть хочешь?

ЧжуВон на секунду задумывается.

– Планировал тебя в ресторан отвезти, но смотрю ты не в форме. Так что… да, неплохо бы перекусить.

Чапаю на кухню, слабость приходится преодолевать, но мне лучше. В эмоциональном отношении точно. Пока там ещё мама придёт и что-то сделает, я организую легкий перекус. Кисель хорошее дело, и для меня как раз и ЧжуВону интересная экзотика. Плюс легкое печенье. Через пять минут выхожу в гостиную с подносом.

– Угощайся, перебьёшь чувство голода, пока мама не пришла и не приготовила.

– Что это? – ЧжуВон с интересом смотрит на красный желеобразный напиток. Объясняю, в том числе и технику безопасности.

– Ему остыть надо, а то рот обожжёшь. Делай, как я…

За общением кое-что вспоминаю. Я пару дней назад нечто сделала со своей мамой и сначала сама не поняла, что. Пока не вспомнила слова богини. Дар жизни. Как будто я влила в маму какой-то свет из источника во мне. Мне хуже не стало, зато мамочка воспряла. Со следующего дня с ней стало труднее, не могла со мной долго высидеть, энергия стала бить через край. Вот и сейчас, кто бы ей позволил бегать с тяжёлыми сумками по магазинам? Доставка, в конце концов, есть. Но теперь её не удержишь. А что если…

– Чего ты на меня так смотришь? Первый раз увидела? – ЧжуВон не то, чтобы в диком восторге, но отторжения моё угощение не вызывает. Попивает себе. И то, корейцы жрут, что ни попадя, а тут натурпродукт. Крахмал и фруктовые добавки кто только не употребляет.

– Тебя как, сломанные рёбра не беспокоят? А то, может, ноют временами или ещё что-то?

– Нет, не замечал… – секунду ЧжуВон проверял своё состояние и воспоминания. Проверив, доложил. А я продолжала допрос. Выяснилось, что пацак возмутительно здоров. Кроме заживших травм, естественных для служивших в армии или занимающимися единоборствами, никаких повреждений в организме не имелось. Аллергии тоже нет. Могут быть незаметные хронические, вроде герпеса, но про них человек часто сам не знает. Ладно, будем действовать.

Глава 2
Осенённые благодатью (и другие)

Ещё подумала над тем, чтобы как-то укрепить организм пацака, и решила обойтись без лишнего фанатизма. Чуть-чуть, процентов на десять-пятнадцать укрепить кости, а то скоро в привычку войдёт рёбра себе ломать.

Ставлю опорожнённый бокал на столик.

– Оппа, а ты не будешь против, если я оздоровлю и укреплю твой организм? – вот так прямо и в лоб, как-то не по-женски. Но что делать, не знаю, как хитро подкатить, а для мужчин сойдёт. Они любят, когда не ходят вокруг да около.

– Я на здоровье не жалуюсь, – ЧжуВон бодро хрустнул печенькой, – И как ты это сделаешь?

– Абсолютно здоровых людей не бывает. У тебя рёбра сломаны, наверное, есть другие зажившие травмы, может ещё что-то по мелочи. В любом случае почувствуешь себя лучше.

Как могла, так и объяснила.

– А как сделаешь?

– Мистически паранормальным способом, – туманно объясняю я, – Выглядеть будет обыденно, войдёшь в мою комнату, выйдешь через пять минут. После необременительной и безболезненной процедуры.

Идея уединиться в моей комнате пацаку как-то подозрительно понравилась. Не стал долго рассусоливать, сразу направился по указанному направлению. На дверь в мою комнату, пока выглядевшую так, будто я только что в общежитии заселилась. Только минимум мебели, никаких украшений кроме занавесок, из-за чего помещение имеет вид несколько сиротский.

– Чего уселся? – начинаю со строгостей, ишь, сразу на кровать умостился, – Встань! Сними рубашку и что там у тебя ещё? Короче, раздевайся до пояса.

Эта команда тоже не вызывает неприятия, только провокационный вопрос:

– Ты тоже разденешься? До пояса, – уточняет пацак.

Я задумываюсь. Вопрос, несмотря на излишнюю игривость, законен. Наверное, лучше тоже до пояса раздеться, но не перед ним же. Эдак у нас неизвестно до чего дойдёт в силу понятных причин. Принимаю соломоново решение, олимпийку скидываю, футболку оставляю.

– Повернись спиной. Так, слегка разведи руки. Где у тебя рёбра были сломаны? Здесь? – кладу ладошку ниже и правее правой лопатки, второй рукой чуть обнимаю с другого бока.

ЧжуВон хмыкает и, кажется, хочет что-то сказать. Наверняка фривольное.

– Теперь помолчи, ефрейтор, – напоминание о звании действует дисциплинирующе. Строгий и сухой тон тоже не последнее дело. Сангса я или погулять вышла.

Закрываю глаза и как бы ныряю в него. Тёмных пятен, сигнализирующих о болезни, – откуда-то я это знаю, – нет. А слабенько серых – несколько. Кроме рёбер, ещё одно в интересном месте. Где это он словил, на тренировках? Всю серость выжигаем светом. А теперь… я слегка покраснела, хотя смущаться некого, и кое-что сделала ещё.

Откуда-то издалека до меня докатился слабенький всплеск эмоций. Будто невдалеке кто-то приглушённо хихикнул. Святые цитрусовые, ГуаньИнь-то всё видит, я в такие моменты становлюсь её аватаром, как-то так. Ну, и ладно, подумаешь… будто я что-то плохое сделала. Да любой мужчина об этом втайне мечтает. Всё, не будем об этом!

– Сеанс окончен! Одевайся! – Особо не тороплюсь, но и не мешкаю.

Оставаться наедине с ним для меня сейчас намного опаснее, чем раньше. Вся защита, что была, выстроена Сергеем и работает только под его управлением. Недавно, буквально несколько минут назад осознала, что мои мощные оборонительные редуты превратились в картонные.

Обдумываю и осознаю происходящее уже сидя на тахте. Надо же, новое дело. Я стала беззащитной, надеюсь, только перед ЧжуВоном. Во-первых, меня как-то ощутимо накрыло, я слишком близко к нему подошла. Во-вторых, отчётливо понимаю, что приди в голову ЧжуВону шальные идеи, оказать адекватного сопротивления не смогла бы.

Надо выстраивать новую защиту. Сергей об этом не предупредил, и не мог предупредить. Женскую психологию он изнутри не знает. В этом я сильнее, жизненный мужской опыт вот он, под рукой. И какие-то идеи самозащиты, пока смутно, но начинают проявляться.

– Не знаю, что ты сделала, но я реально чувствую себя намного бодрее, – заявляет пацак, выходя из моей комнаты.

Да, я вижу! У парня даже походка чуть-чуть изменилась. ЧжуВон прошёлся туда-сюда, якобы невзначай, прошёл за моей спиной к своему месту. Но не просто прошёл, пацак позорный! Подпрыгиваю от неожиданности, – чмокнул меня в щёчку мимоходом, – лихорадочно стираю слегка влажный след.

– Да как ты смеешь!? – А чего это в моём крике столько энтузиазма?

Хватаю с тахты подушку и азартно гоняюсь за пацаком. Уворачиваюсь от загребущих рук, отскакиваю, восстанавливаю дыхание. Выбилась из сил моментально.

– И чего ты возмущаешься? – начинает рассуждать пацак, когда статус-кво восстановился, – Я всего лишь сказал спасибо.

– Ты подло присвоил незаслуженную награду, – отвечаю я, и добавляю ехидно, – Будешь должен.

– А поцелуй принца не награда? – ЧжуВон не уступает мне в степени ехидства.

Приход мамы прерывает нашу милую беседу не вовремя. В тот невыгодный для меня момент, когда сильный ход сделан ЧжуВоном. Чем он меня подкупает, так своей расторопной реакцией. Вскакивает и вот уже несёт из прихожей под квохтание мамочки тяжёлые сумки. Пользуюсь моментом и убираю со столика посуду.

Когда диспозиция восстановилась, наношу ответный удар.

– Нет. Поцелуй принца может быть наградой только для какой-нибудь замарашки.

– Аналогично, – коротко отвечает ЧжуВон.

Да уж, конечно! Перевод элементарен: поцелуй принцессы ценен для всех кроме принцев. Вот только он в корне не прав. И опять подставился, а я таких моментов не пропускаю.

– Ты же в Европе жил! Ты хоть немного с мировой культурой знаком? Ты знаешь хоть одну сагу, поэму, роман, чтобы ради поцелуя принца совершались подвиги, чтобы принцам слагали стихи, добиваясь их любви? Чтобы девчонки пели серенады под их балконами, рубились из-за них на дуэлях и поле битвы?

Чем дальше я продолжаю, тем больше перекашивается лицо ЧжуВона от отвращения.

– Хочешь стать призом, прекрасным юношей, ради которого смелые и яростные дамы рубятся в рыцарских турнирах? – накручиваю я. Пацак морщится, как от лимона. Это ещё не всё, держи самый большой и самый кислый лимон:

– А если ЮЧжин победит?!

Фыркаю, глядя в его испуганное лицо. ЧжуВон поднимает руки:

– Всё-всё, сдаюсь, – и тоже начинает ржать.

Всё ещё пофыркивая, иду на кухню помогать маме. На пороге оборачиваюсь.

– ЮЧжин ещё не самый плохой вариант. Она красивая и образованная. А я вот лично знаю таких страшненьких, но боевых девиц, – согнув в локтях руки, сжимаю кулаки, демонстрируя грозный вид, – Порвут твою ЮЧжин на тряпочки. Тоже твои поклонницы. Мечтают о твоём поцелуе и твоём прекрасном теле.

Лицо ЧжуВона искажается от страха, почти неподдельного. Стонет от ужаса, быстро залезает на тахту с ногами, испуганно поджимает их, скрючивается в позу эмбриона. Стреляет в меня глазёнками напуганного до смерти ребёнка.

Глубоко втягиваю в себя воздух, иначе упаду на пол от смеха. Вот клоун! Надо признать, не пропустил удар просто так.

Безудержно хихикая, вхожу на кухню. Мамочка уже развернулась вовсю, как она быстро! Хотя блюдо такое, быстро готовится. Подсказываю:

– В конце лучку чуть больше обычного. И до золотистой корки, до черноты не надо.

Мама улыбается.

– Дочка, а у тебя с ним всё хорошо, признайся?

– Мам, мне кружечку бульона надо быстренько сварить. Пора заканчивать голодовку, – маме зря кажется, что я ухожу от разговора, я этой темы больше не боюсь, – Мам, с ним у меня всё хорошо, с его роднёй очень плохо.

Мама слегка сникает, я утешаю её поцелуем в щеку.

Не знаю, может просто проголодался, но ЧжуВон ел с явным удовольствием. И прямо расцвёл, когда увидел, что ему несут. Ну, и прекрасно. Я осторожно, прислушиваясь к себе, пью из кружки бульончик. Организм вроде ноту протеста не выдвигает. Ну, и ладненько.

– Оппа, а ты чего пришёл-то? Просто так или по делу?

ЧжуВон хлопает себя ладонью по лбу.

– Пустая я голова! Я же совсем забыл! Юна, какая ты молодец! – фонтанирует он восторгом, не оправдавшимся страхом и другими эмоциями.

Успокоившись, объясняет:

– Я пообещал своей роте устроить с тобой встречу. Именно и только с ротой. Ты как, сможешь?

Задумываюсь, подсчитываю.

– Так, на работу могу не ходить до 4 января включительно. Сегодня точно не могу, слаба ещё. Завтра тоже. Буду в себя приходить. Послезавтра? Тоже зарезервируем. Тогда с 28 декабря по 4 января в любой день. Только заранее скажи – какой, чтобы с моими делами не пересечься.

ЧжуВон слушает мои вычисления со светлеющим лицом. Для него что, это так важно? И да, надо не забыть пнуть:

– Понятно, да? Лучше за два-три дня уточнить. Для надёжности… – ой, не успела!

– Всего на пару часов, не больше. Подъедешь к месту, куда мы совершим марш-бросок. Пообщаешься с ребятами. Потом ты возвращаешься домой, а мы – к себе.

– Лучше ты меня привези и отвези. Не знаю я, где там ваши конечные точки марш-бросков. И будешь должен, – всё-таки наношу ему удар, держи – не падай.

ЧжуВон морщится. Ага, не нравится?

– А давай вот без этого?

– Давай! – охотно соглашаюсь я и стремительно развиваю тему, – Прости, ты прав: гнилые разговоры, недостойные. Это подленько, так говорить своему оппе. И награды требовать за цветы, это так гнусно! Ты абсолютно прав, оппа! Так что забудь, считай это моим бескорыстным подарком. Ещё не хватало что-то со своего оппы взамен трясти, дурость какая! Ты-то вот никогда, никогда-никогда так не поступаешь!

Лицо ЧжуВона, поначалу одобрительное, постепенно менялось. В конце стало откровенно скучным и кислым. Я бы ещё долго могла продолжать, но опять начинаю ржать.

– Весь аппетит испортила, – ЧжуВон отваливается от столика.

Я скептически оглядываю почти пустое блюдо:

– И главное, как вовремя! Когда ты всё уже съел, – смотрю ему прямо в глаза. Давно заметила, он не выдержит.

Точно! Пацак начинает ржать, поднимает руки вверх.

– Сдаюсь, Юна! Уела. Клянусь, больше никогда так не скажу.

– Знаем мы эти клятвы, – я недоверчива, меня жизнь учит не верить пустым обещаниям, – Лучше договоримся, если ещё раз так скажешь, выполняешь любое моё желание.

– Прямо любое? – напрягается ЧжуВон.

– Не бойся, в пределах возможного, – успокаиваю я, – Жениться точно не потребую.

– Ты тоже. Иначе договор неравноправен, – спохватывается ЧжуВон.

– Замётано.

Надо научить его закреплять устные договора встречным хлопком наших ладоней. Ладно, потом как-нибудь. Мама смотрит на нас, почти ничего не понимает. Не понимает из слов, зато прекрасно понимает, что нам весело и хорошо.

Мы пьём чай, когда ЧжуВон вспоминает о ещё одном моём обещании. Сначала не понимаю, о чём он.

– Ну, ты говорила, что якобы я тебя когда-то… – ЧжуВон стрельнул глазами в маму, но мужественно продолжает, – жестоко избивал.

Мама действительно посмотрела на него, нет, не с осуждением, а с намёком на осуждение. Не поверила, привыкла к моим чудачествам.

– А-а-а, поняла. Да, помню. Но давай в другой раз, а то я уже смеяться устала. Ты меня вконец уморил сегодня, – это правда, сил уже нет ржать. Недельную норму перекрыла точно.

ЧжуВон легко соглашается.

– Всё равно мне пора, – он с явным сожалением смотрит на часы, – проводишь меня?

Надежды, что питали этого юношу, жестоко обрубаю на корню.

– Нет. У меня уже сил нет. Мама тебя проводит, – мамин осуждающий взгляд парирую, – Знаю я его, сейчас целоваться полезет. Тебя-то не станет к стенке прижимать… ну, я надеюсь, хи-хи-хи.

Подловила я его, подловила. Сумела угадать его подлые намерения, убеждаюсь по лёгкому разочарованию, мелькнувшему в глазах. Мама на мои слова как-то оживлённо хихикает и провожает оппу до двери.

– Сильно не плачь без меня! – кричит напоследок ЧжуВон и, наконец, уходит.

У-ф-ф-ф! Прямо облегчение испытываю. Всё-таки утомил он меня, больную и слабую. Немного голова болит, но краткие приступы всё реже и реже. Может этот последний?

Особняк семьи ЮЧжин

25 декабря, примерно то же время.

ЮЧжин с утра закрыла несколько позиций на бирже, открыла новые, показавшиеся перспективными. Неудовлетворённо любуется суммой выигрыша около восьмидесяти тысяч долларов и снова углубляется в анализ рынка. С огромным сожалением глядит на одну валютную пару, пропустила начало перспективного движения. И что особенно досадно, предварительная картина годилась в качестве яркой иллюстрации для всех учебников. Классический вид двойной вершины, признак близости начала сильного движения. Эх, если бы она не прохлопала этот момент, могла бы оседлать волну и даже при неточной игре сняла бы тысяч сто пятьдесят за пару суток.

ЮЧжин всерьёз подсела на игру. Как оно и бывает, на самом деле, она проиграла уже чуть больше полумиллиона и выиграла чуть меньше шестисот тысяч. Выигрыши и проигрыши по итогу набегают в результате длинных списков закрытых позиций.

Девушка оставляет слежение за курсами. Пока Нью-Йоркская биржа не открылась, рынок шевелится слабо. Через час подключится Лондон, тогда можно усилить внимание. А сейчас…

ЮЧжин берётся за телефон. Она придумала, как сбить рост популярности Агдан. ЮЧжин улыбается, она умна и образована, она сотрёт эту дрянь в порошок.

– Привет, Кондор, – ох, уж этот Кондор. Парень считает выбранный псевдоним очень красивым, но, видимо, не знает, что кондор это стервятник. Птичка, питающаяся падалью. Малосимпатичный образ.

Кондор откликается и начинается длинный инструктаж. ЮЧжин продумала новую стратегию, противостоять которой не просто. Лично она способов не видит. Кондор должен будет донести до всех своих птенчиков суть новой тактики. Наёмники в чатах фанатов, например тех же SNSD, не должны особо светиться. Только время от времени надо вбрасывать раздражающую инфу об успехах Агдан. Желательно делать это на фоне неудач любимой группы.

Да, вот так! Она сыграет на зависти и ревности конкурентов. Немногочисленные айдолы и группы с репертуаром от Агдан тоже не останутся без внимания. ЮЧжин мелко захихикала. Этим вообще придётся не сладко, они будут терпеть мнения о том, что только синглы от Агдан держат их кумиров на плаву. Мнения эти будут выражаться с максимальной вежливостью. Где-то намёками.

Общая стратегическая линия: «Агдан – превыше всего! Она – сияющая вершина к-поп, все остальные у её ног ползают (вместе с их ничтожными фанатами, хи-хи-хи!)».

Хотя понадобится ли всё это? ЮЧжин бросает быстрый взгляд на большое кресло, в каркасе сиденья которого лежат в тайнике полмиллиона долларов. Надо брать уроки актёрского мастерства, скоро придётся выражать глубочайшие соболезнования ЧжуВону-оппе по поводу трагической гибели его невесты. Придётся напрячься. Изобразить соболезнование, сочувствие и жалость к юной девушке и спрятать поглубже бурное ликование.

Особняк семьи ЧжуВона

25 декабря, вечер.

В кабинете госпожи МуРан двое, она сама и её любимый внук. Сидят за бумагами рядом с компьютером. МуРан поглядывает на монитор с лёгкой неприязнью.

– Так и пришлось на старости лет изучать эти творения тёмных демонов, – старуха кивает на экран.

– Может светлых ангелов? – улыбается ЧжуВон.

– Нет, внук. Как-то раз что-то запустила, это порождение тьмы повесило табличку «Идёт загрузка. Подождите одну минуту» и стрелка по кругу бегает. Прождала час, ничего не происходит. Прокляла этот ящик, выключила его и пошла смотреть дораму. Светлые ангелы так с людьми не поступают.

В другое время ЧжуВон засмеялся бы, но после общения с Агдан тоже выработал весь суточный ресурс организма для смеха. Поэтому только слабо улыбнулся.

– Да, хальмони, к сожалению, так бывает.

– Как у тебя с ней? Ты не передумал? А то сейчас всё приготовим, а она тебе вдруг надоест?

ЧжуВон хмыкнул немного грустно.

– В жизни всё бывает, хальмони. Но пока такое впечатление, что меня уносит под гору всё быстрее и быстрее. Не похоже, что всё остановится. И желания нет останавливать.

– Химия есть, внук? – МуРан смотрит испытующе и внимательно.

– Пока нет, хальмони, – ЧжуВон отвечает прямым открытым взглядом, – Но я же говорил. Рубильник у неё в руках. Как только включит – я сгорю.

– Ты хотел сказать «загоришься»? – поправляет МуРан.

– Нет. Такое чувство, что моментально сгорю. Если я включусь, а она отвергнет меня, мне конец.

МуРан отворачивается, пытаясь справиться с подступающими в глаза слезами. Настолько её потрясло выражение глаз и лица внука. До пронзительной жалости и огромной гордости за него. Бесстрашное спокойствие человека, идущего навстречу смертельной опасности, знающего о ней и ни на мгновенье не сбавляющего шаг. Если Агдан не оценит его отвагу, она никогда ей этого не простит.

– Хальмони, что с тобой? – беспокоится ЧжуВон.

– Ничего, – отмахивается МуРан, – молодость вспомнила.

Чтобы успокоиться МуРан затевает чаепитие. Опытные служанки приносят всё быстро и споро.

– Скажи, внук, – побрякивая ложкой, начинает очередной раунд МуРан, – Ты ходишь вокруг неё, даришь подарки, водишь в рестораны. Тратишь на неё время, деньги, энергию…

– Хочешь спросить, стоит ли она того? – в голосе ЧжуВона слышалась изрядная доля иронии.

– Нет. Я хочу спросить, а она что-то тратит на тебя? Что-то она для тебя делает?

– Делает, – особо не задумываясь, отвечает ЧжуВон, – Во-первых, ты забыла о военном марше. Она ведь даже юридические права на него мне подарила. Между прочим, мне по службе здорово помогло. Что еще… ну, там по мелочи. Ножи из Японии привозила, книжки свои приносила почитать, когда я в госпитале лежал…

Тут ЧжуВон хмыкает и замолкает. МуРан ждёт.

– Я тебе говорил, что приехал от неё, но не говорил, что у них обедал.

– Что такого в том, чтобы гостя накормить? – удивляется МуРан, – Обычная вежливость.