Текст книги "Рождение сверхновой (СИ)"

Автор книги: Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц)

Не единственное её огорчение. Дела на бирже идут всё хуже. Она перестала понимать смысл непредсказуемых рывков рынка. Она осторожна, но осторожность не спасает от проигрыша, она всего лишь позволяет не проиграть слишком много и сразу. Но цепочка неудач постепенно подводила её к краху. На депозите жалкие сто двадцать тысяч долларов, акций осталось всего полтора процента из пяти.

И самый радикальный из её наёмников молчит. Ему что, пол-миллиона долларов не нужны?!

Усталым движением ЮЧжин выключает компьютер и включает телевизор. Найти какую-нибудь дораму, отвлечься… то, что случилось это совершенно не возможно.

– Почему нет? Почему невозможно? – спрашивает с экрана Агдан, – Я же это сделала.

Её лицо во весь экран, кажется, что огромные синие глаза просвечивают ЮЧжин до сердцевины костей, как мощный рентгеновский аппарат. ЮЧжин взвизгивает от внезапного приступа паники и швыряет в экран дистанционный пульт. Неизвестно, как и что сработало в разбитом аппарате, но изображение Агдан на экране замирает. Молча она смотрит на ЮЧжин безжалостными холодными глазами.

ЮЧжин, прикрыв лицо руками, выбегает из комнаты.

Телеканал C3TV-Goodtv

22 января, время 20:02.

– Почему нет? Почему невозможно? – спрашиваю я, – Я же это сделала.

Это я на первые вводные вопросы СонЛи отвечаю. Она выразила удивление по поводу такого экстремального шага, как подача иска сразу к нескольким десяткам тысяч подписантов. Разве такое возможно? – спросила она.

– Вы надеетесь выиграть это дело?

– Первые поступления уже начались, – пожимаю плечами на столь наивный вопрос, – Объяснить, что это значит?

– Объясните, – охотно соглашается ведущая.

– Они начинают признавать иск. Не важно, что их пока мало. Даже будь их всего пять-шесть человек, обратно переиграть очень трудно. А их количество уже подбирается к тысяче. Притом, что иск один на всех. Тут очень большая хитрость, можно сказать, ловушка. Как только в групповом иске находится хоть кто-то, кто признаёт иск, остальные тут же попадают в крайне сложное положение. Им надо выискивать для себя какие-то особые обстоятельства, позволяющие им на них сослаться и выскользнуть из общего ряда.

– Кто-нибудь ускользнёт? Какие могут быть особые обстоятельства? – правильно выделяет главное ведущая.

– Обязательно ускользнёт. Например, сейчас выяснились несовпадения на бумажных носителях и электронной базе данных. Ошибки обнаружились у ста шестнадцати человек. Неточный адрес, неправильно написанное имя дают возможность любому из них заявить, что это не они. Если мне будет лень проводить графологическую экспертизу, они уйдут от ответственности.

– А вам будет лень, госпожа Агдан? – лукаво улыбается ведущая.

– Нет, я не поленюсь, – усмехаюсь я, – тем более, что издержки лягут на них. Если экспертиза покажет, что они виновны.

– Как вы всё-таки додумались до такого, госпожа Агдан? Я до сих пор не могу прийти в себя от таких чисел! Почти пятьдесят тысяч ответчиков, почти пятьдесят миллиардов сумма иска! – ведущая буквально брызжет эмоциями.

Рекламная вставка.

Ага, режиссёр внял моей критике. Не успели начать, как начались рекламные паузы. Перемигиваюсь с СонЛи.

– Додумалась после случая, когда на меня подали иски пять семей, – рассказываю я, – Как-то толпа подростков, забрасывающая нас яйцами, впала в ужас, когда на них стала бросаться моя кошка. Они запаниковали и сами себя потоптали. Кого-то увезли в больницу. Вот они на меня в суд и подали.

– Что-то такое я помню, – закивала СонЛи.

– Я изрядно нервничала по этому поводу. Для меня тогда пятьдесят миллионов было чувствительной суммой.

– И чем кончилось дело?

– Для меня очень просто. Военные юристы, которые меня защищали, быстро добились перенаправления иска в адрес агентства. Моё агентство не стало возражать. Сейчас они борются за снижение суммы. Насколько знаю, добились уменьшения до двадцати миллионов, и дело подходит к концу.

– Агентство выплатит им двадцать миллионов? – резюмирует ведущая.

– Видимо, да. И на этом для нас эта история заканчивается, но не для тех пяти семей. Главное веселье для них впереди. Сейчас они отбиваются от моих исков. Каждый на пятьдесят миллионов.

– На пятьдесят?! – СонЛи забавно округляет глаза, – Пять исков, значит, общая сумма двести пятьдесят миллионов?

– Да, СонЛи-ян. Именно так, – соглашаюсь я, – Я подумала, ведь на этот пикет их кто-то собрал? Кто? Пусть расскажут. Ведь за безопасность собраний должен отвечать их организатор.

– Справедливо, госпожа Агдан, – говорит эта соглашательница.

– Было как-то нападение на наше семейное кафе. Надо проверить, не они ли это сделали? А может они знают нападавших? Это ведь одна банда.

– Банда? – хихикает СонЛи.

– Совершают бандитские нападения, значит банда, – подтверждаю я, – И в какой-то момент, мне приходит в голову очень интересная мысль…

Я бросаю длинный взгляд в сторону режиссёра. Он понимает правильно и организует рекламную вставку.

Кто, кроме меня, может лучше выбрать момент интриги, когда зрителю невозможно оторваться от экрана? Никто. Вот режиссёр на меня и смотрит безотрывно. Ведущая тоже кое-что может.

Рекламная вставка.

– И что за мысль, госпожа Агдан? – продолжает линию беседы ведущая.

– Понимаете, СонЛи-ян, они всегда невидимы и неуязвимы, – горько жалуюсь на судьбу.

– Кто, госпожа Агдан?

– Они, – почти шёпотом говорю я, – Они, нетизены и хейтеры. Они анонимны и неуязвимы. Если вы невидимы для врага, ваша победа неизбежна. Он ничего не может вам сделать, вы можете всё.

Мы согласованно делаем паузу. Нравится мне эта девочка, очень тонко чувствует, когда надо молчать, когда говорить.

– Один раз кто-то из них ляпнул, что я беременна. В тот день я устала отбиваться от звонков и вопросов «ЮнМи, ты что, беременна?». Сестра и мама истерики мне по телефону устраивают, президент СанХён строго смотрит. Возможно, первый, кто об этом сказал, ничего плохого не имел в виду. К примеру, просто мог написать, что беременных женщин тоже тошнит. И пошло-поехало!

– Что, было такое? – любопытствует ведущая, – А от чего вас тошнило, госпожа Агдан?

– У меня тогда сотрясение мозга было, а меня из больницы выдернули на пресс-конференцию. Вот мне и стало очень плохо, в машине растрясло. Но мы отвлеклись. Как найти того, кто запустил этот нелепый слух? Как привлечь его к ответственности? А никак! Почти невозможно его найти.

– Да, госпожа Агдан, – вздыхает ведущая, – интернет позволяет хранить анонимность.

– А тут они сами проявились! – торжествую я, – Это же они, те самые пятеро кидались в меня яйцами, это те самые, кто напал на наше кафе. И это они организовали нападение с краской в Токио!

– С чего вы взяли, что это они? – недоумевает СонЛи.

– Как с чего? – удивляюсь её недоумению я, – Они же сами почти сказали, что кидались в меня яйцами!

– Может, это были не они, – сомневается СонЛи.

– Пусть докажут, что не они! – нагло заявляю я, – Пусть докажут, что не знают тех, кто кидался. Пусть докажут, что никаких организаторов пикета они не знают и оказались там в первых рядах случайно.

– Может они были не в первых рядах?

– Пусть докажут! – упрямлюсь я, – А я посмотрю, как они будут изворачиваться.

Мы немного помолчали. Смотрим друг на друга и улыбаемся.

– Понимаете, СонЛи-ян, я впервые их увидела в реальности, – проникновенно говорю я, – Впервые в жизни я увидела своих злейших, ранее невидимых врагов. Ну, хоть кого-то из них. Впервые я знаю их имена, вижу их фото, знаю их адреса. Это они, те самые невидимые и ранее неуязвимые враги, которые мне столько крови испортили. И теперь я не дам им спокойной жизни.

– Вы надеетесь выиграть иск? – опять концентрирует внимание на главном СонЛи.

– По большому счёту мне всё равно. Они сейчас проходят подозреваемыми по нескольким уголовным делам. Их дома обыскивают, изымают на экспертизу компьютеры, вызывают на допросы. Я ничего не докажу? Возможно. Но жизнь я им испорчу капитально. И надолго.

– Злая вы, госпожа Агдан, – улыбается СонЛи.

– К врагам и подлецам да, злая, – соглашаюсь я легко.

– Каким подлецам, о ком вы, госпожа Агдан?

Рекламная вставка.

– Ну, как же, СонЛи-ян? Они пришли сделать мне гадость. Когда в результате плохой организации и собственных суеверий они получили травмы, предъявляют претензии мне! А причем здесь я? – я возмущаюсь, – Я их не собирала, я их к себе не звала, почему я должна нести ответственность за их безопасность.

– Госпожа Агдан, но ведь тодук… э-э-э, кошка ваша? – может быть, впервые мне не очень нравится вопрос ведущей. Но ничего страшного.

– Кошка моя. Но глупые корейские суеверия про кошек не мои, не мной придуманные и не я заставляла этих молодых людей в них верить.

– А почему вы считаете это глупыми суевериями, госпожа Агдан, – ни ехидства, ни остроты в голосе нет. Чисто технический вопрос.

– Потому что суеверия, – пожимаю плечами, – ни в одной другой стране мира так к кошкам не относятся. Есть страны, где их почти боготворят, но нет другой страны, кроме Кореи, где кошек ненавидят и боятся.

– Япония, – понимающе поддакивает СонЛи.

– Япония, Египет, Индия, Таиланд, – оглашаю я весь список, – в остальных странах кошек просто любят. И никакое оно не опасное животное. Можете сами в интернет запрос отправить про самых опасных для человека существ. Много интересного узнаете…

– Что именно, госпожа Агдан?

– Что, например, от собак по всему миру ежегодно гибнет двадцать пять тысяч человек. Но нет ни одного погибшего от кошки. Они слишком маленькие, чтобы представлять для человека реальную угрозу, – просвещаю я ведущую и всю аудиторию.

– Итак. Это суеверие, не подкреплённое никакими реальными фактами, – резюмирую я, – И в них я никак не виновата. Вот я и говорю, что они поступили подло. Пришли сделать мне гадость, в итоге пострадали, и захотели меня же виноватой оставить. Но как уже сказала, во всём этом есть замечательная сторона. Они впервые открылись! Вот тогда я поняла самое главное. Как только они выходят на свет, я получаю возможность ударить по ним в ответ.

– И тут открываются сразу сорок восемь тысяч человек, – понимающе кивает СонЛи.

– Как я могла упустить такой момент? – смеюсь я.

И в самом конце СонЛи вдруг вспоминает мои слова про пятьдесят миллионов долларов.

– Госпожа Агдан, вы имели в виду это дело, когда говорили о том, каким ваше состояние будет через год?

– И это тоже, – я улыбаюсь. Кто-то, кто хорошо меня знает, мог бы назвать мою улыбку гадкой. Ничего не имею против.

Глава 10
Кина не будет. Киллер ушёл на пенсию

Г. Сеул, министерство культуры

23 января, время 16:07.

Небольшой, но пафосный зальчик, и паркет, как нарисованный и потолок в золотой лепнине, стены с задрапированными нишами. Нас здесь награждают орденами. Вернее, собирались награждать, но… не передумали, нет. Сначала хотели наградить, потом просто отпраздновать, в итоге решили совместить, только не сегодня. Выберут какой-нибудь национальный праздник с культурным оттенком, соберут всех награждаемых и вручат. Вот об этом министр и говорит. И дату уже выбрали. На день Хангыля, как раз будет в стране выходной, все будут праздновать, отдыхать и заодно нас, красивых, поздравлять.

Расфуфырились мы в пух и прах, но строго. Министерство учреждение солидное, не стоит тут коленками светить во все стороны. Так что брючные костюмы и длинные юбки наше всё. Хотя улавливаю в глазах высокопоставленных работников министерства, журналистов и самого министра нотки сожаления по этому поводу.

Меня вызывают первой, как и положено по статусу. И думается мне, что не только по статусу ордена, который на ступень выше, чем у остальных коронок. Почему-то вот думается мне, что мой личный статус выше их, коронок, личного статуса.

Беру из рук министра грамоту, свидетельствующую о том, что правительством принято решение и президентом (не СанХёном) утверждено решение о присвоении мне… и бла-бла-бла. Беру двумя руками, кланяюсь. Поворачиваюсь к публике, снова поклон. Всё, можно идти.

Когда дохожу до коронок, гордо вздёргиваю носик, нагло посматриваю на них свысока. Я не то, что вы, мелко плаваете, девочки. Девочки улавливают моментально, это не глупые непробиваемые мальчишки. У кого-то сужаются глаза, у кого-то рука рефлекторно сжимается, но не в кулак, а будто обхватывает чьё-то нежное и хрупкое горло и давит, давит, давит…

Встаю во главе строя, рядом с СанХёном. Юсона мы не взяли, сказала ему накануне:

– Саджанним, давайте не будем портить мне праздник, – на этом всё и решилось. Сама иногда удивляюсь, какая я мстительная дрянь.

Любуюсь изображением ордена «Серебряной короны» на грамоте. Красивый.

К министру спешит БоРам. А вот зря она спешит… блям-с! Я так и знала! Спотыкается и чуть не падает. Вот кто настоящая чусан-пурида! Захотелось ей компенсировать свой росточек, нацепила девушка лабутены. А ходить на них, то ещё циркачество, специально учиться надо.

Зато обратно медленно идёт, и правильно. Не хватало ещё вместе с грамотой брякнуться. Нет, всё-таки я не такая уж дрянь. Подумывала ведь сказать ей, что плохая примета и не видать ей теперь успеха во Франции. Полюбоваться ужасом в её глазах… но нет. Не стала этого делать. Вот такая я хорошая. И вовсе не из-за сосисок я это сделала.

Торжественную часть затягивать не стали. Вот за это можно только похвалить. Переходим в следующий зал, фуршетный. Меня с СанХёном сразу втягивают ближе к министру. Тот подаёт мне фужер с золотистым напитком, запузырившим изнутри прозрачные стенки. Принимаю двумя руками. СанХёну он жестом предлагает самому угоститься. Стол рядом.

– Заставили вы нас поволноваться, госпожа Агдан, – тепло улыбается мне министр, – Скандал был так близок…

– Мы – люди шоу-бизнеса, господин министр, – возвращаю ему не менее приветливую улыбку, – что главное в шоу-бизнесе? Держи интригу до конца. Держи, а потом приятно удиви зрителя.

– Всё-таки почти пятьдесят тысяч голосов против, это серьёзно, госпожа Агдан, – чуть гасит улыбку министр. Не будет же он признаваться, что из-за пустяков чуть в штаны не наложил.

– Во-первых, не очень серьёзно, господин министр. Серьёзно, это раз в десять больше. Тогда, да, серьёзно…

– У Агдан триста тысяч фанатов, господин министр, – подаёт голос СанХён. Я отпиваю маленький глоточек приятно щиплющего за язык напитка.

– Понимаю, – кивает головой министр, – А что во-вторых, госпожа Агдан?

Он понимает, а я не очень. Отвлеклась на созерцание остальных коронок, те, в основном, в своём кружке стоят. Только ДжиХён и СонЁн о чём-то беседуют с журналистами. После секундного замешательства вспоминаю.

– А во-вторых, господин министр, выясняется, что они тоже мои сторонники. Только они ещё приплатят мне звонкой монетой премию к ордену, – выдаю самую очаровательную улыбку, стараясь, чтобы она не была похожей на акулий оскал.

– Вы опять провернули тот же самый фокус? – веселится министр, – Собрать вместе своих антифанатов и превратить в своих сторонников?

– Здорово получилось, правда, господин министр? – соглашаюсь я.

Все смеются, а министр вдруг выстрелом наугад попадает в десятку. Не дёрнулась я только потому, что давно к этому готова. Я та кошка, что знает, чьё мясо она съела.

– Настолько всё удачно получилось, госпожа Агдан, что может закрасться мысль, что вы всё сами и устроили, – и такая тонкая улыбочка на лице нарисовалась.

– Не было необходимости, господин министр. Они всё время что-то против меня затевают. Вы, наверное, не знаете, но эта петиция – третий вариант. Первый был адресован агентству, требовали меня наказать за что-то там. Всё рухнуло, когда узнали, что мой срочный контракт завершён. Потом в ваше ведомство, господин министр, но под невнятными обвинениями о скандальности моего имиджа. И третий последний, когда им показалось, что они располагают реальным компроматом на меня. Они сами себе вырыли ловушку и залезли в неё и буквально вынудили меня их там закрыть.

– Мы тут все свои, госпожа Агдан, – заговорщицки улыбается министр, – Да хоть бы вы их и заманили туда…

Пожимаю плечами.

– Конспирологическими предположениями можно объяснить почти всё что угодно. Кстати, неплохая линия защиты для моих ответчиков, господин министр. Она им не поможет, но хоть что-то.

Мы ещё немного пообщались и министр нас отпускает. И с ним и со мной ещё многие хотят пообщаться. Иду к коронкам, меня перехватывает сразу несколько журналистов.

– Госпожа Агдан, госпожа Агдан, всего несколько вопросов… – и три микрофона нацеливаются мне в лицо.

– Что вы ждёте от суда, госпожа Агдан?

– Очень странный вопрос, – искренне удивляюсь я, – Чего может ожидать от суда любой обратившийся туда? Справедливой защиты, если говорить совсем приземлённо, решения в свою пользу. Того же самого жду и я.

– Вы уверены в победе?

– Моя уверенность ничего не значит. Гораздо ценнее ваше мнение, как людей со стороны, способных на абсолютно объективную оценку. Поэтому естественнее мне спросить: как вы думаете, кто победит?

– Мы не знаем всех доказательств, которые могут быть у вас. Ответчики могут выложить что-то ранее неизвестное. Но исходя из известных фактов, ваши шансы предпочтительнее.

– Спасибо. Добавлю к известному ещё кое-что, если вы не против. На мой специальный счёт, где должны аккумулироваться выплаты ответчиков, уже пришло два миллиарда вон. То есть, две тысячи ответчиков уже признали свою вину.

Журналисты с полминуты переваривают эту новость, что-то быстро набирают в планшетах. Затем самый быстрый задаёт самый уместный вопрос.

– Что скажете по поводу вашего награждения, госпожа Агдан?

– Мы работаем, – слегка пожимаю плечами, – нас оценивают. Мы рождаемся, растём, учимся в школе, потом чем-то занимаемся, стараемся достичь успеха. Ради того, чтобы добиться более высокого положения, заработать больше денег. Мы не всегда помним, что мы живём в Корее, что мы корейцы и кореянки. Такие моменты, как этот, – обвожу зал рукой, – заставляют нас вспомнить об этом. И осознать, что мои достижения, успех моих подруг и кого угодно в любой области это успех всей Кореи. Вот об этом нам и напомнил уважаемый господин министр, всё правительство и президент.

– Хорошо сказано, госпожа Агдан, – пока акулы пера терзают планшеты, я сваливаю в сторону, оставив им на закуску СанХёна. Меня коронки ждут, кажется, хотят мне что-то ласковое сказать, кх-кх-кх…

Квартира Агдан

23 января, время 8 часов вечера.

После ужина и обязательных обнимашек с мамой приступаю к занятиям. Жизнь айдола можно посчитать вечной каторгой, тяжёлым марафоном, у которого нет финиша, если бы не одно обстоятельство. Очень толстое и доминирующее обстоятельство. Испытываю от своих тренировок наслаждение, острое и многогранное. Всем спортсменам прекрасно знакомо ощущение «радость тела» от выполнения физических упражнений. К нему добавляется эстетическое удовольствие от красоты движений. И немного порочного нарциссизма. Я обычно надеваю тонкий закрытый купальник в облипку в комплекте с тонкими колготками и бесстыже пялюсь на себя в зеркало. Перед большим зеркалом я обычно и отрабатываю сложные движения. Часто ставлю видеокамеру…

– Аньён, ЮнМи, о-о-о… – в комнату заглядывает СунОк. Я в это время выполняю гимнастический элемент «задняя затяжка». Во всех возможных вариантах.

Сестрицу своими выкрутасами обращаю в соляной столб, действую на неё, как медуза Горгона. И кумихо меня забери, это невыразимо приятно. Сама чувствую, как тянусь чуточку дальше, носок оттягиваю до боли, всё тело от пальцев ног до кончиков ногтей рук, как натянутая струнка. Восхищение в глазах даже одного зрителя – мощнейший допинг для меня. Так что не только я на неё действую, взаимодействие обоюдное. Взаимная рефлексия, её завистливый восторг подстёгивает меня, я двигаюсь или вытягиваюсь ещё красивее и завораживаю её ещё больше.

Останавливаюсь в нижней вытяжке, – не знаю, как эта фигура называется, – на полу. Смотрю снизу на сестру.

– Аньён, СунОк. Как у тебя дела?

СунОк отмирает, но глаз от меня отвести не может.

– В кафе всё хорошо, наполняемость растёт, уже нет места, куда новые столики ставить… – начинает она сдержанно и вдруг её прорывает, – О, небеса! Какая ты красивая! Ну, почему я так не могу?!

Я меняю ногу и так же снизу продолжаю беседу.

– Потому что не хочешь…

– Я хочу, хочу, хочу! – стонет сестра.

– Ты хочешь, не отрывая жопы от дивана. А хотеть надо так, чтобы связки на грани разрыва, чтобы мышцы болели так, что ходить невозможно, чтобы пот и слёзы вёдрами, – объясняю ей законы жизни и природы.

Встаю и спрашиваю, глядя в упор.

– Шпагат научилась делать? – Надо упомянуть, что сестрица за ум всё-таки взялась. Стала по утрам вставать и бегать в недалёком от нас парке. Я ей компанию составить не могу. Даже в раннее утро за мной увяжется шлейф ненормальных поклонников.

– Нет! – стонет сестра, – Не получается! Знаешь, как это больно?!

– СунОк – ты дура, – привычно диагностирую я, – Ты только что видела, что я могу делать. С чего ты взяла, что мне не было больно, когда я этому училась? Я и сейчас до боли упражнения делала. Она несильная, потому что я закрепляю…

Старшей сестре приходится объяснять очевидное.

– Почему я тебе должна объяснять такие вещи? Ты же кореянка! Все в Корее с младенчества знают, что без тяжкого труда достижения невозможны.

– Трудиться надо, это я понимаю, ЮнМи, но это очень больно! – жалуется СунОк.

– Болевой порог это барьер, который надо взять, – пожимаю плечами, – Все его берут. Почему ты думаешь, что я его не преодолевала? Ну-ка, давай посмотрим, что у тебя со шпагатом!

СунОк со вздохом пытается сесть на шпагат. Смотрю. Ей не хватает примерно десять сантиметров. Беру с полки книжки, подкладываю под неё до касания. Объясняю:

– Теперь тебе надо просто плотно прижаться. Расслабиться, приготовиться принять болевой удар. Именно принять, не напрягаться рефлекторно. Готова?

СунОк кивает после паузы, и я давлю сверху, обхватив её руками за талию. Стон сестрица почти сдерживает, закусывает губу, глазки прикрывает. Держу её с полминуты, потом меняем ногу.

– Найди какие-нибудь тонкие плашки, по пол-сантиметра, не больше. И убирай по одной каждые два-три дня. Можно их иногда под пятку подкладывать…

В общем, обучаю её технологии самообучения. Да простят меня небеса за тавтологию.

– Делать надо сразу после беговой разминки по утрам, когда мышцы и связки разогреты.

На сегодня хватит. Выгоняю охающую и стонущую сестру из комнаты.

Обычно я дома только по утрам занимаюсь. Но сегодня мероприятие в минкульте весь режим порушило, приходится дома добирать физическую нагрузку. Тело просит. А такой красивой фигурке нет сил отказать, хи-хи-хи…

Через сорок минут.

Заплямкал, заиграл телефон. Кто это, на ночь глядя? О, ЧжуВон! А проверю-ка я, чему меня научила ГаЮн-сии, моя преподавательница по вокалу. Кое-что я уже освоила. Теперь тренирую при каждом удобном случае. Переключение регистров страшно забавная вещь, голос меняется до неузнаваемости. Так, готова? Жмём на картинку «поднятие трубки».

– Хал-л-л-о-о-у! – перехожу в максимально низкий регистр, голос почти басовитый, хотя можно различить, что женский. Характерен для крепких усатых старух. Или не старух, но тоже усатых и могучих.

– А-к-х-м-м-м! – поперхнулся ЧжуВончик, хи-хи, – Аньён, Юна, это ты?

В голосе огромное сомнение, которое я сейчас превращу в уверенность.

– О, не-е-т, это её подруга. Меня ЕнЛин зовут…

– Позовите, пожалуйста, ЮнМи, госпожа ЕнЛин, – неуверенно попросил ЧжуВон.

– Она сейчас не может. Она принимает ван-н-гну, потом выпьет чашечку ко-о-ф-фе, – немилосердно нагнетаю даже не французский, а какой-то зверский прононс. Тоже, кстати, из уроков ГаЮн-сии. Речевой аппарат человека, оказывается, очень сложный инструмент с множеством возможностей.

– Пусть тогда перезвонит мне, как сможет.

– Ма-а-ладой че-а-эк, вы не представились. Шта я должна сказать своей подруге? – манерно капризничаю я.

– А разве телефон не показывает абонента? – удивляется ЧжуВон.

– О-о-о-у, простите! Сразу не поняла. Да-а-у, там было написано «Глупый оппа». Юн-г-ночка наверняка знает, кто это…

– Что там было написано? – настораживается ЧжуВон.

– Кэкой-то там «оппа», я не очень помню, – выворачиваюсь я и прекращаю разговор, меня уже корёжит от рвущегося наружу смеха, – Аннён, ма-а-ладой чеаэк, я передам Юн-г-не…

Еле успеваю отключиться, валюсь на кровать, – а-а-а-а! – и бью по ней ногами. О-о-о-у-х! День завершается на оптимистической ноте. Тусовка в министерстве, скорее, плюс, чем минус. Отсутствие рядом в это время ЧжуВона – безусловный плюс. Пропущенное занятие по вокалу – минус, конечно. Удачный розыгрыш ЧжуВона – жирный плюс. Баланс в мою пользу!

Юркин! Держи картинку!

Сергей отзывается, и перед сном смотрю самое лучшее в мире кино.

Видение 7. Обормот.

Наконец-то я смог выйти погулять. С Киром, у парня сегодня выходной от детского садика. Родители с восторгом спровадили нас на улицу. Иногда у меня складывается впечатление, что временами они прямо-таки счастливы от нас избавится.

Пока я сидел взаперти, девчонки ко мне приходили. Но их завернули, сказали, что я сильно и заразно болен. Зато как они обрадовались, когда я вышел! Катюшка пускается с Кирюшкой в пляс, Зина молчит, поблёскивает почему-то не злыми, как обычно, глазами и одобрительно сопит. А как вспыхивают её глаза, когда я на ухо ей шепчу:

– Я придумал новое ругательство, очень гадкое, – показываю глазами на Катю с Киром, – При них нельзя. Потом скажу.

Глаза Зины вспыхивают благодарностью и энтузиазмом. Ей хочется, очень хочется, узнать немедленно, дома поделиться с мамой, – у них это общее хобби, – но вот уже Катюшка подозрительно косится.

– О чём это вы шепчетесь?

– Маленькие вы ещё, – заявляет Зина, – знать о таком.

– Да, – подтверждаю я, – это наши взрослые секреты.

– Подумаешь! – надувает губы Катюшка.

Я счастливо вздыхаю, наконец-то я среди друзей! Как же всё здорово!

Катюшка в тот день всё равно у меня выпытала, что в секрете мы держим новую ругательную формулу, и сразу отстала. Ей, как приличной девочке, не пристало интересоваться таким.

Зима скоро кончится, середина уже пройдена, так что надо спешить ей насладиться по полной программе. Хожу вокруг самого большого снежного массива, прикидываю. Народ прицепляется ко мне заинтересованным хвостиком. Наконец, я наметил примерную архитектуру.

– Здесь будет замок заложён! – указываю на место скорой великой стройки.

– Замок заёзон! – с восторгом вопит Кирюшка. Девочки кричат «Ура!».

Мы успеваем только определить внешний периметр строения, немного расчистить, как нас прерывают. Резко и бесцеремонно. Из одного дальнего подъезда выходит субтильный очкарик лет тридцати. С собакой. Не знаю, что за порода, боксёр, бульдог, что-то такое. Короткошёрстный, палевого окраса, с приплюснутой мордой и жуткими челюстями. И эта морда несётся к нам. Сначала суётся к слоняющимся неподалёку братьям Ерохиным, – подходить к нам, когда с нами Зина, те не рискуют, – побегав вокруг них, замечает нас и резкий спурт по прямой, к нам. Хозяин бежит за псом, не успел одеть ему намордник и нацепить поводок. Поводок волочится за мужчиной, псина мчится к нам.

Кирюшка и Катя смещаются за мою спину. Вот глять! Самому хочется резко дёрнуть отсюда, но бросать женщин и детей нельзя. Бросаю взгляд на Зину и успокаиваюсь. Девочка сидит на корточках, горящие всё ярче глаза неотрывно следят за быстро приближающейся собакой. Успокаиваюсь окончательно. Псина могла быть размером с динозавра, Зина всё равно примет бой. И неизвестно, кто кого покусает. Главное, «фас!» то есть, «Зина! К бою!» вовремя сказать.

Пёс резко тормозит напротив нас, взрывая утоптанный снег мощными когтями, и гулко бахает в нас басовитым лаем.

– Не бойтесь, дети! – кричит очкарик, – Джек не кусается!

Ему ещё метров тридцать бежать. Но я уже всё понимаю. Псина брызжет энергией, желанием порезвится.

– Чего тебе, обормот? – спрашиваю я, – Чо тебе надо?

Пёс усиленно крутит своим обрубком и опять гулко гавкает в нас. Пока я веду переговоры с этим монстром, Зина не сводит с него прицельных внимательных глаз. Катя и Кирюшка выглядывают из-за моей спины. Глупые! Надо было за Зину спрятаться, тогда я бы смог храбро убежать. Хотя нет, конечно. Не смог бы, я фактически единственный мужчина в нашей компании.

– Поиграть хочешь? – догадываюсь я. Пёс от восторга, будто понял меня, аж подпрыгивает на всех четырёх лапах одновременно.

– У-ф-ф-ф! – выдыхает хозяин бульдога, наконец-то добежавший до нас – Не бойтесь, дети, Джек собака мирная…

«Мирная собака» крутится возле хозяина, виляет задом так, что колотится о его ноги.

– Джек, давай я тебе намордник одену, не увиливай! – увещевает питомца мужчина, – Сам знаешь, нельзя по-другому.

Выражение морды пса, – «Какие только неудобства не придумаете, чтобы жизнь испортить», – меня окончательно успокоило и развеселило.

– У вас палка есть?

Палки у мужчины не было.

– А как вы тогда собаку прогуливать собрались? – возмущаюсь я. Оборачиваюсь к девчонкам, те пожимают плечами.

Палку мы находим около деревьев. Обламываем упавшую ветку, в детскую руку толщиной. Спортивный снаряд для пса готов.

– Во! Теперь можно подавать команду «Апорт!». Он у вас обучен? – спрашиваю хозяина. Тот мнётся.

– Немного…

Выясняется, что команды «Апорт» этот весёлый обормот не знает. Пришлось заняться дрессурой.

– Обормот, сидеть! – командую для начала.

– Он Джек! – пробует возразить мужчина. На него никто не обращает внимания. С криком «Обаймот! Обаймот!» вокруг него скачет Кирюшка. Собственно, они оба вокруг друг друга скачут.

– Кирюха! Щас будешь дрессировать Обормота, – ставлю задачу брату. Через минуту дрессировки поначалу брата можно браться за собаку. Кирюшка справляется с командой «Апорт» на ура. Весело бежит к брошенной палке, хватает её в зубы и бежит обратно. Когда кладёт у моих ног, командую:

– А теперь хвостиком повиляй!

Братан смотрит непонимающе, девчонки прыскают от смеха. Даже хозяин улыбается.

– Теперь ты, Катюша!

– Я что, собака, палку в зубах таскать? – возмущённо отзывается девочка. Уговорить не удаётся. На то, чтобы кинуть палку и крикнуть «Апорт!» соглашается мужчина. Катя тоже не против, но знаю я, как девчонки палки кидают.

По команде мужчины и его броску резво несусь к палке, хватаю её прямо в снегу, без помощи рук. Весело рыча, бегу обратно. На бегу пригибаюсь, изображая четвероногого. Девочки держат Обормота, на морде которого страшнейшее нетерпение «Да понял я, понял! Давайте уже я!».

– Обормот! Апорт! – наступает миг счастья для пса. Намордник с него сняли, так что счастье становится всеобъемлющим. Команду отдаю я.

Пару минут ждём. Точно, он – обормот. Настигнув палку, он кувыркается с ней в снегу, подбрасывает вверх, пытается поймать, но назад не спешит.