Текст книги "Мамина сказка...(СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Она поняла – этих пунктов может быть хоть сто, хоть ни одного. Мама просто привела цитату целиком. На самом деле, мама хотела сказать одно, что жить нужно для того, чтобы любить. И это может быть не только любовь мужчины и женщины. Можно любить профессию, можно – свой дом, или собаку. Человеку просто необходимо чувство влюбленности в кого-нибудь или во что-нибудь. Тогда ты перестаешь всем и каждому позволять вытирать о себя ноги, потому что если ты любишь, ты – человек, а человек – это звучит гордо (об этом еще Горький сказал). Тогда, уходя с работы и отделав начальника под орех, ты все же протягиваешь ему руку помощи в виде диска с бизнес-планом, и вполне заслуженно можешь считать себя человеком, а не мстительным хорьком.

– Катька, нужно поговорить. Можешь ко мне зайти? – голос Кольки был встревоженным и унылым. Интересно, что победит в этом, в сущности добром, но таком безвольном человеке, любовь к маминым пирожкам и борщам, или дружба со мной. А в том, что папа поставил его перед этим нелегким выбором, я не сомневалась.

– А что не ты ко мне? Не пущають?

– Пущають, но с условием.

– Вернуть меня на путь истинный?

– Ага, – НиколЯ повеселел.

– А ты что же?

– А я знаю, что миссия невыполнима. Если Пушкарице что-то в голову прилетело, сто Зорькиных не переупрямят, козерог же! Так зачем мне сразу и дружбу терять и вкусненькое? Нужно вначале у тебя все выяснить, а уж потом решать на чьей я стороне.

– Да ты, батенька, прагматик.

– Не то слово! Так зайдешь?

– Конечно зайду. Мне же нужно тебя завербовать.

– А может я уже завербован? И сейчас работаю по легенде.

– Тогда мне придется тебя перевербовывать. Как думаешь, удастся?

– Кать, ты никогда не научишься лепить такие пирожки, как тетя Лена, так что я либо с тобой по идейным соображениям, либо с твоими предками из гастрономических соображений.

– Ну ты и жук. Через полчаса буду.

Я посмотрела на дисплей мобильного. Ого! Четырнадцать пропущенных звонков, три голосовых сообщения, и семь СМСсок, а я спала так крепко, что не слышала вообще ни одного сигнала. И хорошо, что не слышала, потому что все это было от господина Жданова, а ни говорить с ним, ни даже просто слушать его, у меня желания не было никакого. Я слишком его люблю, слишком зависима от Андрея, могу и не выдержать, побежать спасать. А потом снова терпеть унижения, крики и тонны дерьма на своей голове. Не хочу! Я протянула ему спасательный круг, пусть учится плавать хотя бы с ним.

Ровно через полчаса, как и обещала, я позвонила в Колькину дверь.

– Катька, а ты какая-то красивенькая, даже не могу понять, что в тебе изменилось. Что-то неуловимое, но явно в лучшую сторону. Давай проходи, нужно поговорить.

– Коль, а может, вначале чаю с бутербродом? А потом и поговорить можно. Я сутки ничего не ела.

– Так нет ничего, кипятком напоить могу, если хочешь, – он сразу как-то погрустнел, сделался задумчивым, глаза заблестели голодным блеском.

– У тебя что, круп никаких тоже нет?

– Круп у меня дофига, готовить некому. У меня и картошка есть, только сырая, и даже мясо какое-то в морозильнике завалялось. А хлеба нет, кончился.

– Коль, ты на всю голову больной, что ли? Тетя Ира в рейсе, так ты сам себе приготовить не можешь? Вон хоть картошку в мундирах сварить. Давай, родной, беги за хлебом, я пока чего-нибудь приготовлю.

– Катька! – Зорькин расцвел. – Ты человек! Только побольше приготовь, побольше, чтобы до маминого приезда хватило. Неважно чего, лишь бы много. Ты же знаешь, что у меня идиосинкразия на домашнюю работу.

– Беги давай. Купи хлеба и масла.

– А деньги?

– У себя в копилке возьмешь, не обеднеешь. Я пустая.

Пока Колька бегал, я поставила варить большую кастрюлю супа, забросив туда и мясо, и картошку и пшенку, и рис. Да это будет не самый изысканный суп, зато очень сытный и даст ему возможность продержаться до приезда мамы, даже если мне не удастся сделать его двойным агентом, и он вынужден будет отказаться от обедов моей мамы. На завтрак нам с ним я приготовила манную кашу. Да, на воде, зато с вареньем, я видела его в холодильнике, так что не помрем. Маслица добавим и уплетем за обе щеки.

Разговаривать Зорькин смог только съев добавку каши. Вот тут я и узнала, что отец ему прямо с порога заявил, что он либо с ними, либо со мной. Правда, был еще и третий вариант – Колька сумеет уговорить меня «повиниться», но этот вариант мы с ним сразу отбросили.

– Кать, ты можешь рассказать мне, что случилось? А потом уже будем думать, как дальше быть.

– Могу. Коля, я уволилась с работы.

– Как? Так ведь это то, чего дядя Валера требует. Значит, мне не придется выбирать. Ура!

– Не ура. Выбирать придется.

– Почему?

– Потому что, я уволилась вовсе не из-за отца. Вернее меня уволили, потом просили вернуться, но я не вернулась.

– Пушкарица, теперь ты головой стукнулась? Я не понимаю. Какая разница из-за чего ты уволилась, для дяди Валеры это не имеет никакого значения. А если ты не из-за отца, то почему не вернулась на работу?

– Потому что я полюбила, Колька. Понимаешь? По-лю-би-ла! Впервые в жизни. И допустить, чтобы меня унижал человек, которого я люблю, я не могу. Я лучше буду далеко от него.

– Жданов?

– Жданов.

– Катька, ну ты и влипла! Ты же понимаешь, что он, в любом случае, не ответит тебе взаимностью.

– Понимаю. Я понимаю, что он никогда бы не смог меня полюбить. И к этому я готова, а вот быть грушей для битья я не готова, и чтобы он меня унижал, я тоже не готова.

– Хорошо, это я могу понять. Тогда скажи, почему бы тебе не использовать эту ситуацию для того, чтобы помириться с предками? Ведь все равно уволилась.

– Коль, если я не позволила человеку, которого я люблю больше жизни, унижать меня, я не позволю этого никому! Больше никому! Никто не будет меня унижать, а отцовский контроль – это унижение, Зорькин. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю! – он стал очень серьезным, очень грустным, и очень… взрослым. – Счастливая ты, Катька.

– О, да! Чего, чего, а счастья у меня полно.

– Зря ты. Полюбить вот так, как ты, по-настоящему – это счастье, Катюха.

В кухне Колькиной квартиры стало очень тихо, особенно если игнорировать позывные звонки моего мобильного. Андрей звонил беспрерывно. Потом и эти звонки прекратились. Я посмотрела на часы – 10:00, двадцать шестое августа. Больше Жданов не позвонит, больше я ему не нужна, как раз сейчас он входит в конференц зал для встречи с Воропаевым. Надеюсь, что все у него получится. Прощайте, Андрей Павлович, будьте счастливы.

Третий звонок. Торопись, отъезжающий,

Помни меня! ©

Комментарий к Помни меня…

Глава может показаться ни о чем. Но она очень важная. Поверьте пока на слово.

========== Большая афера ==========

– Катюха, и что теперь? У меня поживешь, пока мама в рейсе. А потом-то что? Ты же знаешь, мать первым делом к твоим пойдет. Расскажет, что ты здесь. А дальше начнется…

– Нет, Коль, у тебя я жить не собираюсь. Ну, может, пару деньков, не больше.

– А я тогда яйца еще куплю. Ладно?

– И в кого ты такой троглодит, Колька? Ты же как… как… как пылесос. И без энергии не можешь, и засасываешь в себя все подряд. Тебя и в армию из-за этого не взяли. Наверное, боялись, что ты в плену за кусок хлеба всех сдашь. Ладно, покупай яйца.

– А через пару деньков ты куда?

– У меня уже есть идея.

– Помощь нужна?

– Пока не знаю. В общем, слушай. Пару дней назад я сидела у себя в чулане, а в кабинете Андрея разговаривали Кира с Викой.

– Кира – это невеста Жданова. А Вика?

– Это ее подруга. Не перебивай, – я начала пересказывать их разговор в лицах.

– Кирюша, ты представляешь, Виноградова точно ошалела от бабла.

– Юлиана?

– А ты знаешь другую Виноградову?

– Нет, так что она вытворила?

– Помнишь ее виллу? Она там еще делала презентацию картин Яна Гостева. Ну, любовника своего молодого. Ну, вспомни, такой, с бородкой и в свитере, как полный отстой.

– Помню я Гостева. Викуся, а ты другие слова знаешь? Вроде в МГИМО училась, а лексикон, как у уличной девки.

– Кира, у меня хоть такой лексикон есть. У тебя словарный запас вообще состоит из двух слов.

– Каких это двух слов, ты о чем?

– Андрей Жданов! Других слов ты просто не знаешь, – я загоготала Викиным смехом. Колька смотрел на меня, как будто в театре Сатиры получил билеты на первый ряд. Даже рот приоткрыл.

– Ты не отвлекайся на Жданова, Вика, что там с Виноградовой.

– Так бросила она Гостева, застукала с моделькой, и бросила. Не, ну, а что она хотела? Бабе за тридцатник – вторая свежесть. Ну вот. Гостев был выброшен, а его котяра пригрелся на вилле. Да еще Ян у Юльки в доме целый сад развел. Раньше Юлиана в конце августа перебиралась в московскую квартиру, на вилле оставался только ее охранник или садовник. Не знаю, какой-то мужик, короче, а у мужика аллергия на кошачью шерсть. А теперь… Слушай вот просто зла не хватает. Не знают люди куда деньги девать! Ну, отдала бы мне. Так нет! Виноградова ищет домработницу на виллу. Жилье предоставляет и пятьсот долларов в месяц! А всей работы – за этим садом-огородом присмотреть, да котяру покормить. И такие бабки!

– Так устройся к ней.

– Хорошая ты подруга, нечего сказать. А как же мой статус? Нет! Статус не продается! Я не могу домработницей быть.

– А не можешь, так к чему ты весь этот разговор завела?

– Чтобы рассказать тебе, что у Виноградовой шальные деньги.

– Вика, да мое-то какое дело?

– Понятно, что никакого. Во всем рассказе отсутствуют оба, известных тебе, слова – Андрей Жданов.

– И ты хочешь попробовать устроиться работать на эту виллу? – Колька сразу ухватил суть.

– Ага.

– Ты что думаешь, что тебя кто-нибудь возьмет на такую работу без рекомендаций?

– Нет, Зорькин, я ошиблась.

– В чем?

– В твоем IQ. Он у тебя явно ниже, чем я думала. Смотри и учись.

– Я понял. Понял, Пушкарица. А где ты возьмешь номер этой Виноградовой. И вообще, кто она такая?

– Юлиана Виноградова, хозяйка пиар-агентства. После первого развода стала совладелицей сети ресторанов. После второго – получила какой-то процент акций банка «Империя». Как хозяйка пиар-агентства, пиарила показы Модного Дома «Зималетто», ее телефон был в органайзере… – я не могла произнести его имя.

– Андрея?

– Да. А мою память на цифры ты знаешь.

– Ну так звони ей.

Я закрыла глаза, представила органайзер, открыла его на «В» – Виноградова, и циферки услужливо всплыли в мозгу.

– Юлиана? – начала я голосом Киры.

– О, Кирюша. Привет.

– Здравствуй. Послушай, ты нашла домработницу?

– Нет еще. Уж очень не хочется через агентства. Ты же помнишь, что в прошлом году случилось у Шестиковой. Слышала эту историю?

– Слышала. Потому и звоню. У меня есть на примете чудная девочка. Добрая, трудолюбивая, очень порядочная. И с дипломом экономиста.

– Странно. Зачем же ей в домработницы?

– Понимаешь, уж очень у нее внешность специфическая, хочет скрыться подальше от людских глаз, подзаработать денег, чтобы одежду прикупить, внешность как-то изменить. А уж потом выйти на свет Божий.

– Кирюша, а кто она тебе?

– Это дочка маминой домработницы. Хочется в память о маме, что-то доброе сделать.

– Понимаю, Кирочка. Пусть позвонит мне, скажет, что от тебя. Как ее зовут?

– Екатерина Пушкарева. Юленька, она такая умница. И по налоговой заодно может тебя проконсультировать, и вообще по любому экономическому вопросу.

– Разберемся, пусть позвонит в два.

– Спасибо, Юленька, пока.

– Пока.

Я положила трубку, пот тоненькой струйкой стекал с правого виска. Руки слегка подрагивали. Было и страшно немного, и такой выброс адреналина я себе обеспечила, словно только что я выступала на сцене перед публикой. Впрочем, так оно и было.

– Браво! – с каким-то даже благоговейным восторгом крикнул Николай. – Катька! Браво! Ты сделала это!

– Спасибо, Коль. Я знала, что ты оценишь изящность замысла.

– Да уж, изящность… Так себя расхваливала, что и мне такую Катьку в домработницы-экономисты захотелось взять.

– Договорились. Когда купишь себе виллу, пойду к тебе в домработницы.

– Даже думать так не смей. – Зорькин стал серьезным. – Если у меня будет столько денег, чтобы купить виллу, то ты на ней будешь нанимать прислугу, а не сама прислугой работать.

– Это как я должна понимать? Ты мне предложение делаешь?

– Ага, так же, как виллу имею. Кать. А как мне вести себя с твоими предками?

– Если меня возьмет на работу Виноградова, а она возьмет, то ты родителям скажешь, что разубедить меня не смог. Но поступок мой не одобряешь, и так мне в глаза все и высказал. Скажешь, что я на тебя обиделась и поссорилась с тобой тоже.

– Кать, я так не могу.

– Сможешь, Коля. Пойми, я должна знать, что у них все в порядке. А от кого я это смогу узнавать, если не от тебя? Вот увидишь. Пройдет неделя, другая и родители сами заставят тебя помириться со мной. Им ведь тоже захочется знать о моих новостях. Мама начнет передавать мне втихаря пирожки. Не бери! Говори, что я тебе не доверяю и своего адреса не сообщила, что мы можем только по телефону общаться. Все понял?

– Понял. А дальше?

– А дальше будет дальше. Потом и решим.

Ровно в два часа я позвонила Юлиане. На сей раз говорила своим голосом. Завтра мы должны с ней встретиться, чтобы окончательно закрыть вопрос. Она мне понравилась. Надеюсь, что и я ей тоже….

========== Прощания (скелет в шкафу) ==========

Лиза поспешила перевернуть страницу. Мамина сказка переставала быть грустной сказкой о бедной девочке, начинался любимый Лизин жанр литературы – авантюрный роман. Стало очень интересно следить за самим сюжетом, а не только за переживаниями и выводами. У девочки даже мелькнула одна безумная мысль (мамины гены, и сделать с этим ничего нельзя, тем более, что у семьи есть акции одного издательства), но она решила подумать об этом позже, когда все прочтет. А сейчас ей не терпелось получить ответы на свои вопросы. Как, например, мама встретила папу? Почему, после всего случившегося, они вместе? Как мама из дурнушки стала красавицей, и когда папа ее полюбил? Когда она еще дурнушкой была, или уже когда похорошела? Будет жаль, если папа не разглядел ее душу за ширмой балахонов, очков и брекетов. Красивую каждый может полюбить, а Лизе очень хотелось, чтобы ее любимый папочка сердцем рассмотрел свою Катю, а не глазами.

Тяжелым выдался день двадцать шестого августа. День прощаний и расставаний.

В десять утра я навсегда попрощалась с Андреем, больше он не звонил, да и не позвонит уже никогда. А зачем? Он сейчас на коне, он сейчас президент, зачем ему его палочка-выручалочка? Свою работу я уже сделала, можно и на помойку. Было не очень понятно, зачем же он звонил до последнего, но заморачиваться на эту тему я не стала. Мало ли зачем. Может, хотел уточнить какие-то цифры, а может, хотел попросить меня саму представить Воропаеву бизнес-план. Не знаю. Да и неважно это…

В четыре часа я пошла домой, и тут меня поджидал новый сюрприз, причем отнюдь не из приятных. Чего-чего, но такого я не ожидала даже от отца. Я не смогла открыть входную дверь своим ключом, папа поменял замок. Пришлось звонить в двери.

– Кто там? – раздался голос отца и дверь приоткрылась на расстояние цепочки.

– А ты не видишь?

– Вижу. Что ты хотела?

– Двери открой.

– Мы чужих в дом не пускаем.

– Чужих, значит? Быстро же я для тебя чужой стала, папа.

– Какой я тебе папа? Дети родителей слушаются, а ты решила пойти против воли отца, так какой я тебе папа? У меня больше нет дочери.

Где-то в глубине квартиры слышались рыдания мамы. Возможно, это; возможно, то, что сама ситуация была нелепейшая, ведь все документы в квартире, мои вещи в квартире, а возможно, то, что отец так быстро и легко от меня отказался, не сломало меня, на что так рассчитывал отец, а озлобило до состояния загнанного в угол зверя.

– Значит, так, господин самодур, – у отца брови полезли на лоб, никогда прежде я не позволяла себе говорить с папой на его языке, – или ты немедленно открываешь двери, я собираю вещи и ухожу, или я вначале звоню в милицию, а потом устраиваю здесь такой концерт, что чертям в аду станет жарко. Потом ты все равно откроешь, я все равно заберу свои вещи и документы, только с помощью милиции, а ты останешься здесь жить с таким позором, что и выйти из квартиры не сможешь – засмеют.

– Ты не посмеешь. Не посмеешь заявлять в милицию на родного отца.

– На какого отца? Разве не ты сказал, что у тебя больше нет дочери? Так что на чужого человека я вполне себе могу и заявить.

Самое ужасное, что именно так я и собиралась сделать. Я, действительно, в ту минуту могла и в милицию позвонить, и скандал устроить. Папа, папа, что же ты делаешь? Ты же разрушаешь все, к чему прикасаешься.

– Хорошо, входи, – отец снял двери с цепочки, – забирай свои документы и чтобы я тебя больше не видел.

– Если тебе в голову вдруг пришла идея запереть меня, то ты лучше от нее сразу откажись, – я посмотрела папе прямо в глаза, – посажу! – мама вскрикнула и я бросилась к ней.

– Мама, мамочка. Ну, не плачь, пожалуйста. Я устроюсь и заберу тебя к себе. Все будет хорошо, мамочка, – я сама чуть не плакала, хоть и знала, что мне держаться нужно, иначе дам задний ход.

– Нет, Катенька, – мама погладила меня по голове. – Я с папой буду. До конца. Ты многого не знаешь, так надо, девочка. А ты иди… иди и живи свою жизнь. Я благословляю тебя, доченька. Иди…

Я быстро собрала свои документы, из вещей взяла только смену нижнего белья, пару юбок, пару блузок, теплый мягкий свитер, вязанный мамой, да страшные, похожие на армейские, ботинки.

– Мама, я очень тебя люблю. Правда. Но я хочу жить! Надеюсь, что папа когда-нибудь поймет меня и примет такой, какая я есть, не ломая и не кроя под себя. До свидания, мамочка.

Мы долго стояли с ней обнявшись, и плакали в голос. Наконец, она отстранилась, перекрестила меня и пошла в кухню… постаревшая, с шаркающей походкой и сгорбленной спиной, а там загремела кастрюлями, застучала ящиками шкафчиков, даже замурлыкала что-то, словно меня уже и не было в их с папой жизни.

– Папа, я прошу тебя, давай попрощаемся по-человечески, – я подошла к отцу, но он отошел к входной двери и молча распахнул ее, захлопнув и заперев на все замки, как только я оказалась на лестничной площадке.

Весь вечер я проревела. Колька вначале попытался меня успокоить. Рассказывал какие-то анекдоты, шутил, но быстро понял, что лучше бы ему оставить меня в покое, и ушел поглощать, сваренный мною, суп, предоставив меня самой себе. Я оплакивала свою жизнь, свое уродство, свою любовь и даже свою ненависть. А когда ни сил больше не было плакать, ни слез, я уснула тяжелым и нервным сном. Можно даже сказать, что не уснула, а забылась…

Лиза догадывалась, вернее даже не догадывалась, а была уверена в том, что ей известно, почему бабушка всегда была на стороне деда. Почему слепо шла за ним, почему с ним осталась. Лет пять назад бабушка ей все рассказала.

Ее родители были очень верующие люди, и ни за что не соглашались отдать ее замуж без венчания. А дедушка был офицером, и время было такое, что за венчание с него могли не только погоны снять, могли и вовсе из армии выгнать. Дед предлагал невесте бежать с ним из дома, мол, распишутся, и он попросит перевода в далекий гарнизон, где бабушкины родители не смогут им мешать жить. Но бабушка-то выросла в богобоязненной семье! И, как она не любила деда, а без благословения родителей замуж идти отказывалась. И тогда дед решился венчаться. Правда, в тайне.

Кто же мог знать, что все тайное, происходящее в то время в лоно церквей, мечетей и синагог, практически сразу становилось известно в организации под названием КГБ. О венчании деда тоже стало известно, в часть пришла бумага с настойчивой рекомендацией заклеймить и покарать. Хорошо еще, что дедушкин командир был человеком, а не только солдафоном. Он быстренько перевел деда в самый дальний гарнизон, на Север. А бумагу из КГБ передать вслед за дедом, забыл.

Там, на Севере, у бабушки случился выкидыш, и она потом долго лечилась, прежде чем родила маму через восемь лет после венчания. А дедушка обозлился на весь мир, в том числе и на бабушку, и на ее родителей, и… на Бога, стал демонстрировать свою лояльность и советскость. Никаких излишеств, жена и дочь офицера должны быть скромными, одеваться неприметно, косметикой пользоваться нельзя, ну и так далее.

Бабушка начала винить себя во всем происшедшем. Особенно в потере первого ребенка. Она считала, что если бы им не пришлось лететь на Север, да если бы помощь была вовремя оказана, да если бы она не застудилась, то и тот ребенок был бы жив, и потом деда не ждал бы так долго появления наследника. Да и карьера дедушки могла бы сложиться по другому, не заставь она его венчаться. А главное, никогда бы дедушке не пришлось лицемерить, врать, прогибаться под обстоятельства…

Лизонька взяла ручку с красными чернилами и написала: «Не обвиняй, не выслушав. Мир не такой, каким кажется». Это был ее собственный первый вывод.

========== В новую жизнь… ==========

Двадцать седьмого августа две тысячи пятого года началась моя новая жизнь. Началась со стихов, с кофе в постель и со смешной, трогательной гримасы на лице друга. Солнце светило в окно, мимо которого ветер изредка проносил пожелтевшие падающие листья…

– Как ясен август, нежный и спокойный,

Сознавший мимолетность красоты.

Позолотив древесные листы,

Он чувства заключил в порядок стройный. – декламировал Колька, держа в руках огромную чашку с растворимым кофе. – Катька, вставай, тебе скоро на встречу с Виноградовой. Проспишь, потом сама на меня рычать будешь.

– Колька, ты настоящий друг. Это так здорово, начать новую жизнь под стихи Бальмонта и ведерко кофе в постель. Слушай, а может, ну ее, эту работу? Может, выйти за тебя замуж и пить по утрам какаву, которую ты мне в койку будешь ведрами таскать?

– Я знал, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Знал, что все вы, бабы, наглые, не успеешь оставить в доме на ночь, как тащите в ЗАГС, что не успеешь вас кофеем напоить, как вам и какаву подавай. Но я все же думал, что ты, Катюха, не такая, что ты выше всякого разного там мещанства. А ты! Эх, ты!

– А чо я? Не баба чо ли?

– Ладно, Кать, пошутили и хватит. Держи кофе. Короче, пока ты вчера спала, я сходил к твоим. Сказал им все, как договорились. Дядя Валера, для порядка, покричал на меня, сказал что я плохой друг, если в такой тяжелой для тебя ситуации тоже с тобой поругался, мол, как им теперь узнавать о тебе, как будто не он сам мне ультиматум ставил. В общем, думаю, что ты ошиблась, они меня с тобой мириться не через две недели пошлют, а уже через пару дней.

– Спасибо, Коль. Дай мне халат какой-нибудь. Приму душ и поеду.

Обычно на все важные мероприятия, на экзамены и интервью, меня провожала мама, крестила в спину и читала молитву. В тот день все было иначе. В тот день я сама за себя отвечала. В тот день началась моя новая жизнь…

– Здравствуйте, – сказала я молоденькой и очень хорошенькой девушке, – Меня зовут Екатерина Пушкарева. Юлиана назначила мне встречу на десять.

Секретарша посмотрела на меня, как на бродячего шелудивого пса, вымокшего под дождем и зашедшего в пиар агентство «Juliana» погреться. В ее взгляде было столько презрения, что мне захотелось, встряхнуться всем телом, как это делают мокрые псы, желая стряхнуть с себя воду. Да, ничто не предвещало дождя, и я не взяла зонтик, да, я промокла до нитки и капли стекали с намокшей юбки на пол, но, черт возьми, кто она такая, чтобы так на меня смотреть?

– Юлиана Филипповна, тут к вам Пушкарева. Говорит, что вы ей назначили, только с нее течет на пол, – нехотя, гнусаво и нараспев прогундосила девица в селектор.

– Пусть войдет, – раздался молодой звонкий и какой-то энергичный, что ли, голос.

Она мне сразу понравилась, вот просто с первого взгляда. Стильная, красивая, улыбчивая, совершенно не заносчивая и… участливая.

– Господи, деточка, да вы же вся промокли! – всплеснула она руками. – Это никуда не годится. Так вы заболеете, а кто тогда работать будет? Вам что же никто не рассказывал о таком изобретении человечества, как зонтик? У меня их больше сотни.

– Сколько?

– Больше сотни. Представляете, я проиграла спор и вынуждена зимой и летом ходить с зонтиком, изо дня в день, утром, днем, вечером. Вы же понимаете, что к разным нарядам нужны разные зонты. Таким образом, у меня оказалась целая коллекция зонтиков. А мне их еще и дарят, – она могла бы произвести впечатление пустой и взбалмошной болтушки, если бы ее не цепкий взгляд, изучающий меня. – Вы Катя? Правильно?

– Да.

– Секундочку подождите, пожалуйста, – сказала она и вышла в приемную.

Ее не было довольно долго, может, минут пятнадцать, я даже успела заскучать. Зато ее секретарша внесла в кабинет поднос с дымящейся чашкой чая, источающего какой-то экзотический, но очень приятный аромат, и розеткой с медом.

– Юлиана Филипповна велела вам выпить чай маленькими глоточками, через каждые два глотка четверть чайной ложки меда рассасывать, как конфету, – все это говорилось сквозь зубы, все свысока.

– Спасибо большое, простите, не знаю как вас зовут.

– Елена, – девица ушла.

Меня, и правда, начинало познабливать, поэтому горячий чай с медом оказался как нельзя более кстати. Сесть я боялась, намочу еще стул или диван, а самое неприятное было в том, что с юбки все так же продолжало капать на пол.

– Согрелись, Катюша? – Юлиана впорхнула в кабинет с целым ворохом одежды и сгрузила ее на диван. – У вас какой размер обуви?

– Тридцать седьмой.

– Замечательно, – она очень внимательно осмотрела меня, затем достала из кучи одежды несколько вещей и протянула мне. – Вот, держите, идите вот туда, – жест рукой на дверцу, – переоденьтесь. Нельзя ходить в мокром, можно заболеть. Да, вот это тоже возьмите, – из ящика своего стола она достала нераспечатанную коробочку с трусиками, – а бюстгальтера вашего размера у меня, увы, нет. Вы свой просто снимите. Походите пока без него, уверена, что вы можете себе это позволить. Ну, идите же, переодевайтесь. Только вначале вытритесь, там висит полотенце. Оно чистое. А потом приступим к работе, нам многое нужно обсудить. Ой, забыла про туфли. – Юлиана открыла комод секунду молча осматривала его внутренности, затем достала коробку с обувью и тоже отдала мне. – Кажется, все. Идите.

Я молча прошла в дверь на которую мне указали. Вчерашняя Катя Пушкарева ни за что не приняла бы такое повышенное внимание к своей персоне, не говоря уже о вещах, она краснела бы, бледнела и отнекивалась. Но я… Я с благодарностью приняла и заботу о моем здоровье, и вещи. Переоделась в бирюзовую расклешенную юбку из тонкой плащевой ткани, черный топ, бирюзовое, но светлее юбки, болеро и черные туфли. Все было впору. Тютелька в тютельку по размеру, даже трусики.

– Катюша, какая у вас замечательная фигура, а ваша грудь, так и вовсе предмет зависти. Садитесь, я просушу вам волосы феном и начнем переговоры.

Больше всего меня поразило то, что пол, на который с меня стекала вода, был уже сухим. Ведь это из-за меня на полу была лужа, я же и устраиваться домработницей пришла, а она сама за мной вытерла пол, вместо того, чтобы дать мне поработать по специальности. Да еще вон и с головой моей возится. Ну, не могла я обманывать такого человека. Не могла и все. И пусть Юлиана богата, красива и успешна, но она ничуть не похожа на Киру с Викой, она человечна и совершенно не заслуживает обмана.

– Юлиана Филипповна, – сказала я уже после того, как она, уложив мои волосы, показала мне рукой на стул, и сама села напротив, – я вас обманула. Кира Юрьевна не звонила вам и не просила за меня.

– Ага, теперь многое проясняется. А ну-ка, рассказывайте все.

Вначале она сидела хмуро покачивая головой, казалось, что она вместе со мной переживает все мои обиды. Но вот, наконец, я подошла к рассказу о своем бунте и, чем дальше я говорила, тем сильнее у Виноградовой зажигались глаза, несколько раз она хохотнула, а когда я рассказала о звонке ей, да по ее просьбе, проговорила несколько фраз голосом Киры, она захохотала так заразительно, что и я, невольно, хихикнула.

– Теперь послушайте меня, деточка. Я вчера, после разговора с вами, перезвонила Кире, чтобы сказать, что ее просьбу я выполнила, и договорилась с вами о встрече. Но она, что, естественно, как я теперь понимаю, была в полном недоумении. До тех пор, пока я не упомянула ваше имя и фамилию, с этой секунды я выслушала о вас столько гадостей и проклятий, что мне очень захотелось лично увидеть человека, который вначале заставил Киру позвонить мне с просьбой о помощи (а я не сомневалась, что звонила именно она), а потом проклинать этого человека. Она вообще была вчера такая взвинченная, слезливая и нервная, что мне показалось, что ей пора к психиатру. Тогда я, не долго думая, позвонила Жданову.

– Андрею Павловичу? Зачем?

– Так Кира же сказала, что вы работали его секретаршей.

– И что он вам сказал?

– Он был пьян, но тем не менее, я выслушала от него столько комплиментов в ваш адрес, что вообще перестала понимать, об одном человеке говорят Кира и Андрей, или нет. Вы меня страшно заинтересовали. А когда Вячеслав Семенович из «ЛлойдМориса», осыпал вас характеристикой в превосходной степени, у меня вообще начался когнитивный диссонанс. Я не могла понять зачем человеку с вашим умом и образованием нужна работа уборщицей.

– А как вы на Вячеслава Семеновича вышли?

– Через Андрея.

– Понятно. Вы простите меня, Юлиана Филипповна, за этот поступок, – я встала, понимая, что работу я потеряла. – Спасибо вам большое за все. Одежду я отдам в химчистку и пришлю вам. До свидания, – я пошла к двери.

– А что, вам работа больше не нужна?

– Очень нужна, но я прекрасно понимаю, что после того, что я натворила, вы вряд ли мне дадите шанс.

– Сядьте, – приказала Юлина. – Урок номер один! Никогда не решайте за других, никогда не выдавайте свои предположения за истину и никогда не уходите, не добившись желаемого. Вы считаете меня глупее себя?

– Нет, что вы, наоборот.

– Как бы вы поступили на моем месте? Вот если бы к вам пришла устраиваться женщина, о которой вы получили хвалебные отзывы от людей, которых вы уважаете, и которую проклинал бы человек, о котором вы, мягко говоря, не лучшего мнения? Да если бы при этом она креативно подошла к способу устройства на работу? Да если бы вы поняли, что можете получить три в одном? Да если бы она оказалась настолько честной, что рассказала бы о своем обмане, зная, что может потерять работу?

– Я приняла бы эту женщину на работу.

– Значит, вы считаете, что я глупее вас, если смогли предположить, что я вас не возьму на работу. А я не глупее. И поэтому, – Юлиана протянула мне руку, – добро пожаловать в лапы Виноградовой.

Я пожала ее руку. Почему-то хотелось плакать, но это был атавизм, доставшийся мне в наследство от прежней Кати Пушкаревой, и я заставила себя улыбаться.