Текст книги "Мамина сказка...(СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– С возвращением, дорогой…

========== Оттолкнувшись от дна ==========

Дорогая моя девочка, это последнее из того, что я хочу тебе рассказать сам. Мама, охраняя мой авторитет отца, никогда тебе этого не расскажет. Мама сразу начнет рассказывать дальше, с момента, когда началась мое возрождение, становление и как мужчины, и как отца, и как личности, и уж это-то мама расскажет тебе с превеликим удовольствием, да еще, небось и приукрасит меня где-нибудь (что мне только на руку, люблю, когда мною восхищаются две самые лучшее женщины планеты – ты и мама), я же не смогу тебе хвастаться, так что дальнейшее пусть лучше мама рассказывает.

А я расскажу, как мама меня ругала, потому что именно тогда, в те самые минуты я и влюбился, да так, что до сих пор жизни своей представить без нашей мамы не могу.

Скажи, ты когда-нибудь видела маму в гневе, доченька, в настоящем гневе? Думаю, что нет. Я это видел дважды! Когда я ее уволил и тогда, в больнице. Поверь мне, солнышко, я ничего прекраснее в жизни не видел. Иногда мне и сейчас очень хочется довести маму до настоящего гнева, чтобы еще хоть раз в жизни полюбоваться на эту экспрессию и красоту, достойную кисти самых лучших мастеров. Но я этого не делаю, маминых нервов жалко.

– Мам, а можно этот «воспитательный момент» прослушать и в твоем, и в папином исполнении?

– Зачем?

– Ну, интересно же! Как уж ты так особенно умеешь ругаться, что папа прямо влюбился в тебя?

– Так давай послушаем папу и ты все узнаешь.

– Папа же не мог запомнить дословно, а у тебя в дневнике записано более точно. А мне очень интересен и конкретный текст, и реакция на него папочки. Ну, пожалуйста, мам.

– Реакцию папы ты уже услышала, а конкретного текста я тебе не покажу, он был предназначен папе и только ему. Кстати, доча, запиши где-нибудь у себя вот такой вывод: «Кто хочет слишком много, не получает ничего». Так что давай сразу перейдем к следующей главе.

– Это нечестно, папа мне оставил запись, – обиделась Лиза.

– Совершенно верно, только вначале записи он сказал, что я буду решать, что тебе давать слушать, а что нет. Лизонька, там действительно все было очень личным.

– Ну, и не надо, – Лиза встала с качелей-скамейки и пошла в дом.

Катя могла дать голову на отсечение, что уже через пятнадцать-двадцать минут дочка вернется ласковая, как котенок, обладающая всей информацией, которую ей хотелось узнать, ведь телефоны никто не отменял, зато при личной беседе Андрей будет более сдержан и вряд ли расскажет дочке все нюансы того утра.

Пока Лизоньки не было Катюша прочла ту самую запись, которая не была предназначена кому-то еще, кроме них двоих.***Я едва дождалась, пока в душе польется вода, подошла к кровати Андрея и со всего маху врезала ему пощечину.

– С возвращением, дорогой…

– Ты что сдурела? Больно же, – завопил Жданов. – Ты пользуешься тем, что я привязан и не могу…

– Что не можешь? Ответить? – перебила я его. – А ты не переживай, ты уже ответил, причем превентивно и неоднократно.

– Я хотел сказать, что не могу привязанным защищаться. А насчет ответил… Не надо врать, я никогда женщин не бью. В каком бы состоянии я не был.

– Ты не бьешь? Это ты-то не бьешь? Да ты бил меня каждый раз, каждый день. Сколько мы с тобой знакомы, столько и бил. И всегда под дых. Так, чтобы я уже не вздохнула. То Клавой называя, то на пол сесть предлагая, то…

– Давай, давай, вспоминай мне теперь все. А ведь вроде бы ты меня простила.

– Хорошо, ты прав, не будем касаться прошлого, поговорим о настоящем. Ты считаешь, что пригласить меня заняться в морге сексом с тобой и двумя твоими шлюхами – это не ударить? Допустим… допустим, я сама дала тебе повод думать, что я вполне легкодост…

– Катя, не надо! Не надо, слышишь! Никакого повода ты мне не давала. Ты ни в чем не виновата. Я очень благодарен тебе за то, что было.

– Засунь свою благодарность знаешь куда? Как ты посмел? Как? Ты поставил на одну доску меня и этих продажных женщин. Господи! За что?

– Если честно, я не был так уж пьян. Я просто хотел, чтобы ты перестала ежедневно маячить у меня перед глазами, как немой укор, как высшая совесть и справедливость. Зачем, вот зачем вы приволокли меня сюда? Что ты все лезешь со своим спасением?

– Знаешь, а ты прав, я больше не буду лезть со своим спасением. Я уйду из твоей жизни, уйду навсегда. Сегодня же. Только вначале ты меня выслушаешь, – мне показалось, что я успокоилась. Я глубоко вздохнула, чтобы окончательно прийти в себя, но мой сын видно неправильно истолковал мой вздох и противной горькой волной стал выталкивать из меня желчь. Пришлось бежать в туалет.

– Что с тобой, тебе плохо? – спросил Андрей, когда я вернулась.

– Ничего страшного, токсикоз. Я беременна, – сказала я совершенно спокойно и отстранено, понимая, что эту информацию все равно не удастся скрыть, тот же Ромка сразу расскажет.

– От меня?

– Почему сразу от тебя? Нет, не от тебя, слава Богу.

– Значит, слава Богу? Почему?

– А сам не понимаешь? Ребенку нужен отец. Настоящий отец. Мужчина.

– А я не мужчина?

– Нет, конечно. Никого еще наличие пениса не сделало мужчиной. Мужчина – это поступки, а ты на них не способен. Ну, надо же, его никто не любит, его все предали. А давайте-ка он запьет по такому случаю. Все правильно, запить, это же проще всего. Настоящий мужской поступок. Тряпка ты, а не мужчина. Ты даже выяснить ничего не попытался. Ничего! А если бы попытался, то узнал бы, что никто тебя не предавал. Никто! Мама твоя чуть с ума не сошла, не зная где тебя разыскать. Твой отец не вор и не преступник и никогда, ты слышишь, никогда не обвинял тебя в том, что сделал сам. Потому что он этого не делал! Твоя невеста…

– Бывшая невеста.

– А мне наплевать кем вы там друг другу приходитесь. Так вот, твоя невеста, она сука, она дура, она идиотка. Но тебя она не предавала! Она так за тебя сражалась. По мере своих куриных мозгов.

– Катя, ты городишь какую-то чушь?

– Я горожу чушь? Дурак ты, Жданов, под стать своей невесте. У меня есть доказательства всему, что я тебе сейчас говорю. И я их тебе представлю. Сегодня же, перед тем, как уйти. Его никто не любит, видишь ли! А сам-то ты хоть кого-нибудь любил в этой жизни?

– Конечно любил. И люблю.

– Кого? Маму? Тогда почему заставил ее страдать? Невесту? Тогда почему изменял ей? Друга Ромку? Тогда почему гнал его, когда он прибежал тебя спасать? Горе у него! Его все предают! Его никто не любит! Как же… А я убеждена, что тебе просто повод был нужен, чтобы уйти в запой.

– Ты правда так думаешь, – Андрей казался ошеломленным.

– Да, я так думаю. Это не тебя не любят, это ты сам не умеешь любить и не видишь любящих тебя. Прощай, держи флешку, тут подтверждение каждому моему слову. – я бросила пластмассовый прямоугольничек на его кровать и пошла к двери.

– Катя, подожди, Катя! Мы не договорили. Вернись!

– Что тебе еще от меня нужно?

– Пожалуйста, вернись, мне есть что тебе ответить, есть, чем оправдаться.

И тут я взорвалась окончательно. Когда я взрываюсь вот так, по настоящему, я совсем прекращаю кричать, но как говорят те, кто это видел, уж лучше бы я кричала, по крайней мере было бы не так страшно.

– Оправдаться? Ты собираешься оправдываться? Ты смеешь произносить это слово? Жданов! Спроси меня, где я живу. Ну, спроси, спроси. Ну что же ты не спрашиваешь? Ладно, будем считать, что спросил. Я живу в той самой маленькой квартирке, у Юлианы на вилле. Хочешь знать почему? Нет? А я все равно скажу! Меня выгнали из дома. За неподчинение. Меня предали и папа и мама, И сколько бы я не пыталась им звонить и мириться, они знать меня не хотят. Я запила? Порезала себе вены? Пошла на панель? Нет, Жданов! Ничего этого не случилось! Вместо того, чтобы сидеть и жалеть себя, я все это время занимаюсь реабилитацией твоего имени. Я занимаюсь созданием новой компании, такой же, как «Зималетто», только чистой, без криминала, чтобы тебе, прежде всего тебе, было где работать, чтобы у тебя была своя компания.

– Почему ты это делаешь для меня?

– А я уже не делаю. С той минуты, как ты пригласил меня поучаствовать в оргии, я уже ничего не делаю.

– Тогда почему ты это делала?

– А тебе не понятно? Да потому, что я любила тебя. Любила больше себя, больше родителей, больше всех на свете. Только ты ничего не видел, не хотел. Тебе проще было сказать, что тебя никто не любит. Ты смел мне плакаться на свою несчастную долю. Ты – мне! Мне, которую с детства дразнили монстром, которую твоя невеста называла пугалом и старухой Шапокляк. А ты молчал, ты ни слова не сказал ей, Жданов.

– Ты любила меня? Это правда, Катя?

– Если ты забыл, напоминаю, я никогда не вру!

– Почему же ты тогда сказала, что наша близость ничего для тебя не значит?

– Не привыкла навязываться. Не хотела, чтобы ты считал себя чем-то обязанным мне.

– Катя, развяжи мне одну руку, пожалуйста.

– Зачем.

– У меня затекла рука.

– Ничего, потерпишь.

– Кать, ну, пожалуйста. Я никуда не сбегу, даю тебе слово.

– Я не верю тебе, ни одному твоему слову не верю.

– Ну, тут же решетки на окнах, и охрана. Я прошу тебя, развяжи.

Я чувствовала, что тут есть какой-то подвох, только не могла понять какой. Ведь убежать он и в самом деле не смог бы.

– Хорошо. Только…

– Да! Я даю тебе слово.

Я развязала ему руку, а сама отошла, на всякий случай от его кровати, черт его знает, что он задумал. Но он, кажется, и правда, ничего не задумал, просто рука, в самом деле, затекла.

– Пожалуйста, разотри запястье, очень неприятные ощущения, – он поморщился.

Мне стало его безумно жалко. И я попалась… Подошла, села на край его кровати и собралась уже было растереть ему руку, как он схватил меня этой рукой и притянул к себе. Я пыталась вырваться, но у меня ничего не получилось, вначале потому, что он, даже однорукий, был намного сильнее меня, а после потому, что мне уже никуда не захотелось вырываться.

– Катенька, – бормотал Андрюша. – Катька моя. Бедненькая. Я дурак, я непроходимый дурак, прости меня. Не уходи, не бросай меня. Скажи, что ты меня еще любишь.

– Не люблю.

– Честно-честно? Ведь ты же не умеешь врать.

– Зачем тебе это? Какая тебе разница люблю я тебя или нет?

– Большая разница. Просто огромная. Я не хочу безответной любви.

– Чего ты не хочешь?

– Безответной любви. Я, кажется влип, девочка, влип по уши.

– Что значит влип?

– Кажется, я влюбился. Впервые в жизни. В Катю Пушкареву!

– Ты забыл, что я беременна?

– Нет, не забыл. И могу поспорить на что угодно, это мой ребенок. Иначе бы ты мне сейчас так страстно не вправляла мозги. Так можно ругать только отца своего ребенка. Я прав, Катенька?

– Не скажу!

– Тогда я скажу, – раздался голос над нашими головами. – Ты прав, сыночка. Это твой ребенок. И Катюша права, что как следует вправила тебе мозги…

========== Если пить, то без меня ==========

– А ты откуда это знаешь? – Маргарита Рудольфовна, вы же обещали! – возопили мы одновременно с Андреем.

– А то я не отличу радость материнства от любимого человека, от случайного залета, да и сама Катюха мне созналась, когда ей понадобилась моя подпись, чтобы упрятать тебя за решетку.

– А ты и рада стараться упрятать любимого сына?

– Вот как? Уже любимого? Ну-ну!

– А на мое возмущение ответ будет? – пропищала я откуда-то из подмышки Андрея. Несмотря на появление Марго, он меня так и не выпустил из стальных одноруких объятий.

– Будет, – засмеялась Маргарита. – Как не быть! Наш ответ Чемберлену будет таким, – она подошла к кровати вплотную и развязала Андрюше вторую руку. – Так удобнее обниматься.

Так, и правда, было удобнее. Андрей смог сесть на кровати, и меня усадить так, чтобы и мне было удобно, а потом, уже не порывисто и жадно, а нежно и трепетно обнять меня, ошалевшую от такого поворота событий. Он любит меня. Он меня любит! Да может ли быть на свете что-либо лучше, чем его любовь? Ничего! Теперь обязательно все будет хорошо.

– Мам, это моя Катя!

– Ну, надо же! А я думала, что это сама королева Великобритании прибыла тебя спасать.

– Мама, прости меня, а?

– Погоди, Андрюша, одним прости ты никак не отделаешься. Мы обо всем поговорить должны, только давай Катю вначале покормим. Ты разве не видишь, что ей нехорошо. При токсикозе тошнота на голодный желудок еще сильнее. А она у нас еще ничего не ела.

– Кать, тебе плохо? – заволновался Андрей и разжал руки. – Сходи поешь, только побыстрее возвращайся, а то найдешь вместо меня на кровати большую отбивную котлету, кто тогда Лизу растить будет?

– Какую Лизу?

– Ну, дочку нашу, Лизоньку.

– У нас сын, Андрюшенька. Мальчик Глебушка. Глеб Андреевич.

– А ты уже делала УЗИ, да?

– Какое УЗИ, папаша? Рано еще, очень рано. Там пока головастик живет.

– Значит Лизонька, – с облегчением улыбнулся Андрей.

– Глебушка! Я это чувствую.

– Лизонька! Я это знаю! И не спорь, пожалуйста с папаней, не роняй его авторитет в глазах дочери.

– А вы еще подеритесь, что спорить-то так, на сухую. А так подрались, кровянку друг другу пустили, глядишь и день не зря прожит. Катя, хватит болтать. Иди корми внука.

– Внучку! – Андрей стоял на своем.

– Да хоть бегемотика, мне все равно, но покормить его или ее давно пора. А нам с тобой пора поговорить, – услышала я, закрывая за собой двери Андрюшиной палаты.

– А я так и знала!

– Что, милая?

– Что папа меня больше любит, чем ты.

– Ты с чего это взяла?

– Потому что он хотел конкретно меня, а не какого-то там Глебушку.

– Смешная ты. Неужели ты думаешь, что если бы у нас родился мальчик, я смогла бы его любить больше, чем люблю тебя, а папа, наоборот, меньше?

– Нет, я так не думаю. Но мне все равно приятно, что папуля ждал именно меня. Читай дальше, пожалуйста.

Марго оказалась очень тактичной. Настолько тактичной, что я и представить себе не могла. Когда я, позавтракав, вернулась в палату, ее и след простыл.

– Андрюша, а где мама?

– Уехала. Отругала меня как следует и уехала. Сказала, что нам с тобой о многом нужно поговорить наедине.

– А кто за ней приехал? Ромка или Коля?

– Никто, она вызвала такси и уехала.

– Что? Как это?

– Ну, она сказала, что если за ней кто-то приедет, то уже не только она одна будет нам с тобой мешать, но и тот, кто приедет. Вызвала такси, съела мою кашу и помахала мне рукой, наказав беречь тебя и Лизу. Кать! Ты чего побледнела? Да что происходит?

– Андрей! Она вчера впервые из дому вышла, и то не одна. А по лестнице ее, практически, несли! – я лихорадочно набирала номер Марго. Только этого нам всем не хватало, чтобы у нее опять гипертонический криз случился. – Маргарита Рудольфовна! Вы что вытворяете?.. Вы помните, что я не могу за вами ухаживать?.. Ну, да… Как будто у кого-то на это есть силы… Нет! Вы не правы!.. Пожалуйста, включите громкую связь. Я прошу вас… А беременным отказывать нельзя… Что?.. Мама говорит, что мыши всю шерсть погрызут… Хорошо, тогда скажите ему сама… Нет, сейчас, я хочу слышать… Да, вот теперь довольна. Как приедете, сразу позвоните.

– Кать, что такое, что с мамой?

– Подожди, Андрюшенька, еще один звонок, и я вся твоя. Шурочка, скажи Сергею Игнатовичу, чтобы пропустил такси во двор… Не знаю во сколько. И пусть вас сразу предупредит… Да Марго учудила, одна на такси поехала… Ага, вот именно. И никакого кофе ей не давай. Все, целую… Что?.. Я не знаю, когда приеду. Я еще позвоню.

– Катька! Какая же ты все-таки замечательная, – у Андрея в глазах стояли слезы. – Я даже не припомню, чтобы о маме кто-то еще вот так волновался. Ты уже можешь сказать, что случилось.

– Понимаешь, Андрюша, когда я уже испробовала все, что могла, я позвонила твоей маме, поругалась с ней, накричала на нее, что мол она плохая мать, что ты погибаешь, а ей все по барабану. Она даже не обиделась, только все спрашивала, где ты. Но я же не могла сказать, а вдруг она тоже связана с контрабандой. Ну, на следующий день Ромка встретился с ней, чтобы понять можно ли ей доверять, но Марго… Ой, прости, Маргарита Рудольфовна оказалась хитрюгой. Обвела Ромашку вокруг пальца. Мало того, что выследила дом, так еще и внутрь проникла. Ну, и подслушала наш разговор о контрабанде и о твоем отце. Кончилось тем, что она потеряла сознание и заработала гипертонический криз. Мы ее десять дней на ноги ставили.

– Ну, мама и дала! Вот шпионка. Погоди, она что? Тоже с вами живет? А как же отец?

– Я же тебе уже сказала, что она хитрюга. Она и с отцом твоим все разрулила так, что он думает, будто она сейчас в Питере разыскивает тебя. Знаешь, она и план похищения Ветрова придумала. Я прямо восхищаюсь ее умом.

– Катька, а я тобой восхищаюсь.

– Мною-то что?

– Ну, как же, если бы не ты, ничего бы этого не было. Это же ты банду сколотила. И спасла меня тоже ты, – добавил он тихо и как-то очень хрипло, словно у него резко сел голос. – Я так тебе благодарен за все, что ты делаешь.

– Я тебя еще не спасла, Андрюша. И знаешь, я хочу тебе что-то сказать. Это очень серьезно.

– Говори, если серьезно.

– Я не люблю выдвигать никаких ультиматумов. Просто ты должен знать, я очень тебя люблю. Очень! Но если я хоть раз узнаю, что ты пил, я уйду от тебя. Не важно, будет это завтра или через десять лет. Я все равно уйду.

– Что, даже в праздники нельзя?

– Можно. Все можно. Можно в праздники, можно хоть каждый день, это твоя жизнь. Но только без меня. Это не поза, не желание покомандовать, правда. Я хочу, чтобы мой ребенок…

– Наш ребенок.

– Наш ребенок! Так вот, я хочу, чтобы наш ребенок мог уважать своего отца. А то, что я видела в эти три недели, уважать было нельзя. Это существо вообще человеком назвать было нельзя, не то что мужчиной, или тем более отцом, – я снова вспомнила омерзительное опухшее лицо Андрея и расплакалась, не в силах побороть отвращение.

– Катенька, ну, пожалуйста. Не плачь! Это же очень вредно для маленькой.

– А видеть тебя пьяного, как свинья, чуть ли не описавшегося, с проститутками – это не вредно маленькому? А презирать тебя? Это не вредно маленькому? А презирать себя, что не нашла лучшего отца своему малышу – это… – дальше я говорить не могла, разревелась, как ребенок, в голос.

Наступила тягостная пауза в разговоре, Андрей даже не успокаивал меня, сидел и думал о чем-то очень сосредоточено. Наконец он что-то для себя решил.

– Катя, я даю тебе слово, что ты никогда больше не будешь жалеть, что я отец нашего ребенка. Слышишь? Чтобы не случилось, как бы не повернулась жизнь, я больше капли спиртного в рот не возьму.

– Даже когда я стану тебе не нужна?

– Этого не будет. Но даже если ты вдруг станешь мне не нужна, я все равно пить больше не буду. Я не для тебя это делаю, а для себя и для ребенка. Уж он-то точно навсегда. Слышишь? Ну, улыбнись, малыш. – Я улыбнулась. – Боже, какая же у тебя красивая улыбка. Кать!

– Что?

– Можно я тебя поцелую? А то ребенка мы сделать успели, а я тебя еще ни разу не целовал. Даже не знаю, умеешь ли ты целоваться. Сладкие ли у тебя губы?

– Соленые, я же плакала. Знаешь что?

– Что?

– Об этом не спрашивают, просто берут и целуют.

– Правда? Не знал. Я вообще ничего о тебе не знаю, кроме одного, мне очень хорошо с тобой в…

– Молчи! – я приблизила к нему свое лицо и мы впервые поцеловались.

Господи! Как это было прекрасно, как вкусно, как сладко. Вот так целовалась бы и целовалась без остановки. Всю жизнь. И видит Бог, никогда бы мне это не надоело. А вот Андрею надоело. Ему показалось, что одних поцелуев ему уже недостаточно и одна его рука требовательно стала прокладывать себе дорогу к моей груди, а вторая решила исследовать путь от колена к внутренней стороне бедра. Я, каким-то непостижимым образом уже не сидела в его объятьях, а лежала на его кровати, готовая ко всему и сама желающая того же, что и он.

Но в двери безжалостно постучали. Мы отпрянули друг от друга, лихорадочно приглаживая волосы и стараясь восстановить дыхание, однако, прежде чем сказать: «Да-да, войдите», Андрей успел мне шепнуть, что целуюсь я еще лучше, чем плачу.

Пришел доктор Злобер и сказал, что сегодня анализы у Андрюши куда лучше вчерашних, что если так пойдет и дальше, то через пять-шесть дней его можно отпускать домой. Но все это время нужно лечиться усиленно.

– Он будет, доктор, обязательно будет.

– Нисколько не сомневаюсь. Андрей, знаете, что мне ответила сия дамочка, когда я спросил кем она вам приходится?

– Думаю, что она сказала, что она мать моего будущего ребенка.

– Вот как? Поздравляю! Нет, она просто сказала, что любит вас.

– Я тоже ее люблю, доктор.

– Вот и замечательно. Тогда, я думаю, вы не станете возражать против визита психиатра.

– Зачем?

– А кто лечит алкоголизм? Нарколог и… правильно, психиатр.

– Мне не нужен никакой психиатр, я не алкоголик! – Возмутился Андрей, но увидев мой укоризненный взгляд, сказал: – Ладно, пусть приходит психиатр. А теперь мы можем остаться одни?

– Конечно. Вы даже замкнуть палату можете за мной.

Андрюша думал, что мы продолжим целоваться и не только. Но у меня были другие планы.

– Андрей, я очень хочу, чтобы мы все-таки посмотрели, что здесь, на флешке. Это важно, Андрей. Только через наушники. Один мне, второй тебе. Не хочу, чтобы это кто-то еще услышал.

– Уверена, что это нужно делать сейчас?

– Уверена! Мне необходимо, чтобы ты принял решение.

– Тогда заряжай.

Я вставила флешку и вывела на экран изображение Ярослава…

Комментарий к Если пить, то без меня

Поздравляю всех католиков с Рождеством.

Всех евреев – с Ханукой. Пусть ваши жизни освещает даже первая свеча.

Хаг Ханука самеах!

========== Что-то в горле пересохло ==========

– Кать, а почему у Ярика на глазах повязка?

– А ты как думаешь?

– Чтобы он не видел, где мы и кто мы?

– Мы? Меня это радует. Ты прав, мы не хотим открываться. Ну, что? Смотрим?

– Смотрим.

Я кликнула по экрану, и мы с Андрюшей услышали искаженный, металлический голос Кольки.

– Сразу хочу сказать, что мы можем тебе предложить, в том случае, если ты будешь с нами абсолютно честен и в присутствии свидетелей дашь письменные и устные показания. Устные будут записаны на видео.

– Даже если вы мне ничего не предложите взамен, я готов дать показания, – очень решительно сказал Ярослав, – моя жизнь в любом случае закончилась первого января двухтысячного года. Да и до этой даты… Это была не жизнь, а прелюдия к ней.

– И все же я хочу тебе рассказать, что с тобой будет. Ты знаешь какой-нибудь язык, кроме русского?

– Английский и испанский.

– Это хорошо. Значит так, сразу же после дачи тобой показаний, ты исчезнешь. Тебя отвезут в одну частную клинику пластической хирургии, не здесь, в Питере. Тебе изменят внешность так, что и мама родная не опознает сына.

– У меня нет мамы. У меня вообще никого нет.

– Это хорошо. Это очень даже хорошо. Так будет еще проще. В клинике ты будешь находиться под другим именем, потом ты сам его выберешь. Даже мы его не будем знать. Вернее его будет знать только один из нас, без этого никак. Когда заживут все швы и тебя можно будет выпустить в люди, ты покинешь клинику и сразу отправишься в Аэропорт. Куда ты конкретно полетишь нас не касается. Можешь лететь в любую страну и город, мы не хотим знать, где ты осядешь. Так безопаснее и для нас и для тебя. Банковскую карточку ты получишь вместе с новыми документами. Твой счет будет составлять полтора миллиона евро. Это тебе компенсация от Хмелина за твою разрушенную жизнь. Тебя устраивает наш план?

– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Тебе придется поверить нам на слово.

– Толик все равно будет меня искать. Вы не представляете, какие у него возможности.

– Не будет.

– Как это?

– Покойников не ищут даже с развязанными руками, а Хмелин будет сидеть, уверяю тебя.

– Покойника? Значит все-таки…

– Дослушай! Ты напишешь прощальное письмо, обвинишь в своей смерти того же Хмелина, твоя машина слетит с обрыва и взорвется. Тело обгорит так, что опознать тебя не будет никакой возможности. Только твой полуобгоревший дипломат, с твоими документами будет взрывной волной отброшен в сторону. И его найдут.

– А чье тело будет в машине?

– Тебя это не должно беспокоить, даже ради тебя мы не собираемся никого лишать жизни. В морге достаточно бесхозных трупов.

– Катюха, кто придумал этот план? Это же гениально!

– Так я тебе и сказала. Ты пока не член банды, помнишь, как ты сбежал?

– Катерина Валерьевна! Я хочу быть бандитом. Я хочу быть одним из вас… из нас. В общем я хочу быть в одной шайке с женой и дочкой.

– С сыном, – поправила я. – Я такие решения одна принимать не могу. Но обещаю за две минутки решить этот вопрос, – я позвонила Максу. – Привет, проголосуйте, пожалуйста, кто «за» принятие Жданова Андрея в наши ряды. Мой голос за можешь уже засчитать. И это… я ручаюсь за него… Да, я жду. Ромка с вами?.. Очень хорошо. Кто против? Скажи ей, что новенькие права голоса не имеют… Что? Шутница, блин. Все, пока.

– Ну, что?

– Единогласно.

– А кто там «пошутил»?

– А ты как думаешь?

– Мама?

– Конечно. Маргарита Рудольфовна. Все Андрюша, теперь ты один из нас. Поздравляю, – я чмокнула его в уголок губ, и тут только до меня дошло главное. – Что ты сказал? С женой? Как это понимать?

– Так и понимать. Только я пока тебе ничего не говорил. Я хочу по всем правилам. Давай смотреть кино дальше, потому что если еще секундочку я буду видеть только твои глаза, до кино у нас дело не дойдет.

– Или дойдет, но очень не скоро. Надо же отметить твое вступление в банду.

– Маньячка! – мы рухнули на кровать.

Куда-то пропал Ярослав вместе с компьютером и больница со всем ее медперсоналом, на всем белом свете остались только мы с Андреем, счастливые, влюбленные, растворяющиеся друг в друге. И мы любили друг друга. Не так, как в первый раз, наспех, а со всей страстью и нежностью, на которые мы были способны.

– Так кто придумал этот план, Катенька? – спросил Андрюша через несколько часов, когда мы, уставшие и счастливые, смогли вернуться в реальный мир.

– Основную часть придумал Макс. А ход с машиной Ярика и трупом, твоя мама. Она сказала, что от вашей с Ромкой работы в морге должна быть хоть какая-то польза. Смотрим дальше?

– Смотрим.

– Как ты хочешь вести беседу? Отвечать на конкретные вопросы, или сам нам все расскажешь? – вступил в игру Максим.

– Мне удобнее отвечать на вопросы. Но если хотите, то я могу рассказать все сам.

– Ну, давай сам.

– Я попробую рассказать все связно. Но если не получится, то задавайте вопросы. Значит так… Уже в начале января двухтысячного года Толик велел мне любыми путями закрепиться в «Зималетто» во время практики, чтобы после диплома они меня взяли на работу. Так и получилось. Первое мое задание было помочь Милко пролезть в компанию. Он правда очень талантливый – этот Милко. Но он страшный человек. Очень страшный. Я боюсь его даже больше, чем Хмелина.

– Давайте без лирики. Чем конкретно страшен Милко Момчилович?

– Так это же его план! Он координатор, он организатор, ему достается львиная доля от доходов синдиката. С той минуты, как он появился в «Зималетто», именно он руководит всеми операциями.

– Что? – закричал Андрей, – этот педик и есть глава синдиката? Никогда в это не поверю!

– А никто и не говорил, что он глава синдиката. Ярослав лишь сказал, что он разработал план переправки бриллиантов. И лично этим планом руководит. И вот еще что, Милко великолепный актер, и все его ужимки и восторги – это тоже игра.

– С ума можно сойти. Давай дальше.

– Юрий Антонович очень хотел взять на работу Джино, модельера из Италии. Но мне велено было разработать экономическую базу для Милко, и убедить Павла Олеговича, что второй вариант предпочтительнее. Это было несложно. Жданов никогда и ничего в экономике не понимал, кто красивее ему споет, кто лучше сумеет его похвалить, того он и поддерживает.

– Вы имеете ввиду Воропаева Юрия Антоновича и Жданова Павла Олеговича?

– Ну, да!

– Так и говорите. Хорошо, продолжайте.

– Хмелин, он очень мелкий и подленький человек. Ему мало было просто переправлять бриллианты, он еще и отомстить хотел.

– Кому?

– Воропаевым Юрию и Кире, Жданову Андрею, Малиновскому Роману и мне.

– Очень интересно. Рассказывайте.

– Кира с Юрием у него провинились, когда отказали ему. Ну, он ухаживал за Кирой, а она предпочла Андрея, и ее отец был тоже против него. Андрей был виновен в том, что его предпочли Хмелину. Малиновский в институте у него увел какую-то девчонку, а я… Я уже по факту рождения был виновен. Толик мой брат, по отцу.

Наступила тишина, было видно, что Ветров пытается справиться с волнением. Наконец, он сумел собраться с силам и продолжить.

– Всему бомонду было известно о Кириной ревности. Толик ей и то, чего не было, подбрасывал через разных моделек. И вот однажды он ей сказал, что для того, чтобы Андрей был ее и только ее, нужно выжить его из «Зималетто». Пусть, мол, получает проценты с акций и сидит дома, подальше от всяких моделек. И подсунул ей документы, чтобы она расписалась вместо Жданова. Она расписалась. Потом еще раз. А заодно и Малиновского подпись подделывала, мол их рассорить надо, мол, это Малиновский сбивает Андрея с пути. Мол, Павел Олегович не потерпит такого и выгонит Андрея. Ну, а когда она несколько подписей подделала, Хмелин стал ее шантажировать этим. Угрожая, что пойдет к Жданову и все ему выложит, и он Киру бросит. Знаете, как говорят? Увяз коготок, всей птичке пропасть.

– Катя, ты не права, она не просто предатель. Она дура-предатель. Я где-то слышал такую фразу: «Страшнее дурака, дурак с инициативой». Это про мою бывшую. Как? Ну, скажи мне, как можно было поддаться на такую чушь? Идиотка!

– Андрюша, скажи спасибо, что поддалась, сейчас бы ее уже не было, как ее родителей.

– Что?

– Да, Андрей, Воропаева-старшего устранили. Он оказался слишком умным. Его жена погибла за компанию, а так же потому, что он мог ей что-то рассказать о своем открытии. Киру пощадили, потому что она дура. Полезная дура. Будешь слушать дальше?

– Кать, что-то мне нехорошо от всего этого. Давай хоть ненадолго прервемся.

– Давай. Мне тоже ужасно противно. Да и есть Глеб давно уже просит. Только чуть-чуть еще и заканчиваем.

– Так Хмелин поквитался с Кирой, Андреем и Романом. Со мной все было ясно с самого начала. После того, как будут переправлены последние бриллианты, компанию следовало обанкротить. Виновным должен был стать я. И тогда сел бы за экономические преступления, а не по уголовной статье.

– Зачем нужно было банкротить «Зималетто»?

– Ну, как же? Нет компании, значит, все концы в воду. Значит никто никогда ничего не узнает.

– Почему Александра Воропаева нужно было сделать президентом? И почему Кира голосовала за Андрея?

– Да Сашка такой же дебил, как Пал Олегович! Ему бы только покрасоваться. Он не станет лезть ни в производство, ни в выставки-показы, ни в модели одежды. Нам совершенно не нужен был на этом посту Жданов-младший, который сует нос в каждую дырку. А Кира… Понятия не имею, почему она так проголосовала. Она же не головой думает, а другим местом. Спросите у нее сами.