Текст книги "Верь (СИ)"
Автор книги: Funny-bum
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– Надо постараться дать отдохнуть воинам. Сильнее прочих изнурены люди, и они пришли сюда без предводителя, отданные под другие знамена. Илс лишь исполняет приказ Барда, самому ему вся эта война ни к чему, – проговорила Галадриэль. – Люди могут дрогнуть.
– Люди понимают, что дело не только в личной жизни Лесного короля, – Элронд спрыгнул с лошади. – Оставим коней, тут есть немного травы, и отдохнем – я вижу, Трандуил, большой королевский шатер уже стоит. Мы снова осмотрим твои раны.
Роскошный шатер, один из тех, которыми был славен в походе Владыка Сумеречья, и вправду раскинулся под защитой двух величественных, живых, расцветающих деревьев чуть в стороне. На том берегу Последнего Ручья лес, многократно оскверненный черными тварями, погибал, и очищение огнем не казалось лесным эльфам кощунством – лишь милосердием последнего удара.
Галадриэль меняла повязки на тонком, могучем теле лесного короля, а сам он вспоминал последний разговор с Бардом. Тогда, при прощании, Трандуил отвел человека в сторону, когда тот уже собрался отправляться в свой город, и позвал гордеца наугрима.
– Что ты собираешься делать, Бард Лучник, победитель дракона?
– Защищать Дейл всеми силами и всеми средствами… но…
– Но ты понимаешь, что в случае атаки чудовища городу не устоять? – прямо спросил тогда Трандуил.
– Я понимаю, – Бард посмотрел на Торина. – И я думаю о том, что любой ценой надо сберечь Синувирстивиэль.
– Ваша разлука будет нестерпимой, – выговорил Трандуил. – Ни один супруг-эльф не оставит жену в бремени… и тому есть причины… но…
– Я понял, – сказал Торин, стаскивая с пальца кольцо. – Бард, отправляйся к Фили и Дис. Вот им послание от меня. Укрой Синувирстивиэль в единственной твердыне, полностью недоступной дракону. Пусть под горой нет солнечного света, но там есть друзья… и безопасность.
– Даже если чудовище спалит Дейл, – беспощадно выговорил Трандуил, – Синувирстивиэль и твой ребенок, полуэльф, выживут. И я и ты знаем, что сейчас это важнее всего. Укрой там же и своих младших человеческих детей. Сейчас не время распрей и гордыни.
– Это ты хорошо сказал, – ухмыльнулся Торин, и чуть ткнул Владыку кулаком в целый бок. – Про гордыню. Я запомню эти слова, лесная… лесной король.
– Я понял. Я испрошу приюта у Фили для Виэль, и останусь оберегать Дейл. Стреломет…
– Договоришься с Фили.
– И постарайся уцелеть сам, Бард Лучник, – добавил Трандуил. – Иногда будущее города или государства – это будущее его властителя. Ты понимаешь?
– Я понимаю.
Полог откинулся – пропустить Лантира, и вместе с темноволосым красавцем эльфом, забранным, словно Оромэ, в сверкающие доспехи, в палатку влетел жук. Ударился о плечо Трандуила и начал говорить. Тихим, чуть сдавленным голосом Мэглина.
Когда все послание было сказано, насекомое ослабило лапки и сухим безжизненным комочком упало на пол – прожив долгие тысячелетия, оживленное доброй магией лаиквенди, больше оно не могло продолжать свое существование.
– Нашел, – сказал король. – Нандо… нашел Ольву.
– Ну, он так думает, – выговорила Галадриэль. – Он так думает, Владыка. Он ее не видел.
– Что там с гонцами к рохиррим? – рявкнул король.
– Вести будут завтра, когда второй посланник нагонит Даэмара и расскажет наш план. Мы должны быть уверены, что не зажарим союзников, – сказал Элронд. – Митрандир…
– Святозар не пройдет по бурелому. Скакать открыто перед такой многочисленной армадой неразумно даже для волшебника, – отозвался Гэндальф. – Переговоров больше не будет? После последней попытки Саурон долго не рискнет показываться нам на глаза. Он не любит, когда его высмеивают.
– Не до них, не до переговоров. Усилить пикеты. Половина войска спит, половина несет караул. Людей разместить так, чтобы не разбегались… по одному, – сказал Трандуил. – Погибнут. Охотников послать искать дичь, хоть какую. Лес давно разграблен и съеден, но вдруг повезет.
***
Часы тянулись нескончаемой патокой.
Мэглин ждал, вжавшись в камень. Его смущало, что, когда орк охранник уходил перекусить или справить нужду, он не нес ключ от толстенной дубовой двери, окованной металлом, с собой, а вешал его на массивный кованый крючок, вделанный в стену напротив. Да, охрана была надежной – по дороге сюда размещались три поста орков, на лестницах, возле лестниц, на нижнем этаже – а сверху спуститься мог разве что дракон.
Больше никто.
Ключ могли оставлять для других тюремщиков, желающих навестить пленницу, и на тот случай, если калека падет где-нибудь по пути к воде или на кухню. Это можно было объяснить, но…
Мэглин ощущал подвох, сердце его колотилось.
Но и не войти было невозможно.
И когда калека-орк, охая и стеная, прихватив серебряное ведерко, в очередной раз покинул свою лежанку в нише стены напротив двери, и устремился вниз по лестнице, проклиная пленницу и свою высокую честь служить ей, тонкие пальцы эльфа сдернули стальное кольцо, бесшумно отомкнули дверь; Мэглин повесил ключ на место и скользнул в узилище, плотно притворив за собой створку, не издав ни единого звука.
В круглой комнате оказалось полутемно и тихо. Тут горели свечи – пара хороших, белых свечей, и один факел. В середине комнаты были настелены ковры, стояла огромная кровать, заваленная ворохом одеял. Мэглин тяжело дышал, сердце его билось, но душа молчала. Что же не так? Что не так?..
Столик, пища на подносе – видно было, что к ней чуть прикоснулись. Между стеной и обстановкой в середине круглой башенной залы – промежуток. Ни одного звука, ни одного лучика солнца не проникало сюда.
Ничего.
Эльф тихой тенью подобрался к кровати, готовый в любой момент прянуть назад или закатиться под ложе и затихнуть там – больше тут было укрыться негде. Протянул руку и тронул теплое плечо…
Тронул, уже зная, что это не Ольва.
Огненный орк выпрыгнул из одеял молниеносно; двери распахнулись, и спустя считанные минуты Мэглин уже висел на цепях, прикованный за запястья, на одной из стен. С него сорвали плащ, кольчугу, кафтан; отобрали оружие.
– Здесь нет Ольвы! Vilcuina! – выкрикнул Мэглин; Агнир легко сбил рукой огромного жука-оленя, и наступил на хитиновое тельце лапой.
– Жук-посланник, да? Отличная идея, эльф, – орк глядел прямо в лицо пленника. – Я комендант Дол Гулдура в данный момент… и я придумал эту ловушку, сладкую ловушку. Мы были уверены, что ваши не остановятся, и подло пролезут сюда. Но мы ждали кого-то более маститого. А ты… ты даже не сойдешь на менку, лаиквенди. Поэтому я просто поиграю с тобой. Ты понял?
Нандо молчал.
– Это была моя идея… моя… имитировать, что королева здесь – даже для своих. В курсе всего несколько орков из моей личной стражи, и я вырвал им языки, чтобы не болтали – всем, кроме калеки. Он не будет болтать и так, так как не желает быть сожранным.
Эльф смотрел и пока молчал.
– А она далеко, далеко отсюда, и в безопасности, ты, идиот! – Агнир расхохотался. – Я сделаю для нее сапоги… из твоей кожи. Хотя ты тонкокожее создание. Сделаю перчатки. А ты посмотришь, как я буду их шить. Понимаешь?
– Кто твои предки, орк? – спросил Мэглин. Факелы бросали на стены отсветы и тени; лицо Агнира резко выделялось в их причудливой игре. – Кто?
Огненный орк замолчал.
Надолго.
– О, вот ты о чем. Что же. Мне будет интересно с тобой… нандо из Дориата. Интер-ресно.
***
Пауки и орки ударили по лагерю Трандуила ночью, разом перейдя ручей по всей длине.
Вырубленные гномами деревья в два обхвата сослужили хорошую службу – их использовали как укрытие, и атака была отбита.
Под утро явился еле живой Даэмар, получивший пару отравленных стрел, и с ним второй эльфийский гонец – рохиррим узнали все, что нужно, и отступили вместе с лошадьми в защищенную долинку, укрытую двумя сходящимися скалами. Тенгель надеялся пережить пал.
Дракон не объявлялся, но Трандуил поделил войско на малые части и велел рассредоточиться – чтобы, в случае атаки сверху, не погибнуть всем скопом.
Гендальф раздал шутихи, и воздел посох, заклиная ветер. Галадриэль встала рядом, призывая благие силы, еще дремлющие в этой части Великой Пущи, призывая орлов и помощь Эру.
На самом рассвете стена ревущего огня пошла на Дол Гулдур по всей линии Последнего Ручья.
Пауки, орки, варги выскакивали из огня и гибли, а часть их бросилась, обезумев, на Амон Ланк.
Дракон не объявлялся.
Через два или три часа на доспехи закопченного, изнуренного Трандуила, вращающего почерневшими от крови врага мечами бок о бок с Элрондом и Торином, упала еле заметная, опаленная божья коровка.
– Это была ловушка. Ольва Льюэнь находится в какой-то из крепостей Мордора. Прощай, мой Владыка.
========== Глава 12. Сын ==========
Время тянулось тугой патокой.
По большому счету, жизнь бессмысленна, размышляла Ветка. Ну в чем прикол – бесконечно рыпаться, словно поступками и помыслами отчитываться перед незримым, всевластным Добрым Папой, стремясь быть храброй, все преодолевающей умницей-дочкой. Вера в исходную справедливость и способность все учесть и все вознаградить окружающей вселенной пошатнулась в ней, как гнилой зуб в десне ведьмы – последний зуб, на котором можно было клясться. Ветка осталась собой. Слабой. Потерявшейся в серых камнях круглой башни.
Потому что никакого Доброго Папы не существует.
Девушка не понимала, какой нынче день заточения; она перестала вести свой календарь зарубками, не стремилась осознавать, что за время суток. Мыслей было мало, они были внезапно пронзительно-возвышенными, белоснежными, как вычерченная бестеневыми лампами операционная, и – ни о чем.
Она отказывалась есть, пить. Калека-орк приходил и угрожал; когда она по-прежнему отказалась питаться, кротко сказав, что не хочет, сторож призвал двух омерзительных орков покрупнее – те держали, этот кормил и поил, используя продырявленный рог какого-то животного. Это было так унизительно и гнусно, что Ветка согласилась съедать что-то, что периодически ставили прямо перед ней на тарелке. По большому счету, это было безразлично; все размышления о витаминах и протеинах улетучились бесследно.
Иногда приходил Саурон. Сперва голубой лентой втекал дракон, ложась неплотным кольцом, затем из его тела вытаивал мужчина, и присаживался на ее ложе. Он что-то говорил – про военные действия, про ее друзей, прежних друзей, которых она, Ольва Льюэнь, так ценила когда-то. Гладил ее горячими руками, ласкал, пытаясь пробудить тело, которое раньше взрывалось возбуждением и на насилие, и на страх, и на надежду, и на ироническую провокацию – а теперь оставалось сухим и безмолвным.
– Я освободил тебя, – говорил Темнейший, и его лиловые глаза пылали у ее лица. – Освободил. Ты свободна от эльфа. От эльфинита, ибо это тяжкий груз для смертной женщины. Ну, для почти смертной. Я так много тебе дал… пробудись, моя госпожа. Будь той, кем ты можешь быть. Я дам тебе время, сколько угодно. Глупцы штурмуют башню, разбивая о неприступные стены свои армии. Но ты в безопасности. Скажи же, что любишь меня. Скажи – Хозяин. Я жду. Я жажду…
Ветка единственный раз ответила ему – показав выразительную фигуру из нескольких пальцев, родом из своего мира.
Майа покачал головой и исчез в плоти дракона.
Ветка помнила, как можно умирать от отчаяния. Она занималась этим ранее, и занялась теперь. Правда, однажды она встала именно в таком состоянии – встала, шатаясь, выползла на пробежку в парк, в домашних тренировочных и прогулочных городских тапках, в пятнадцать лет потеряв силы, как дряхлая старуха. Тогда после двухмесячного лежания пластом у нее не двигался ни единый сустав, все затекло, спина потеряла тонус – пробежав триста метров, далекая московская Светлана одышливо повисла на каком-то дереве, и поклялась отныне быть сильной. Спустя год она пробежала марафон на тридцать километров и пришла к финишу в числе первой двадцатки, хотя бегать и не любила.
Теперь и бежать было некуда.
Ветка копалась в памяти – беспристрастно, словно пинцетом, пытаясь выудить какой-то мотив из тех, что у нее были тогда. Было ведь, зачем жить. Были мотивы. Два мотива. Мама, которую надо было поддерживать, так как мама раскисла и ослабла еще больше, чем она сама, ежедневно заливаясь слезами, пустырником и валерьянкой, и месть.
Да ну.
И снова жесткие пальцы встряхивают ее, кладут на губы кусочки еды, поят вином и водой.
– Оживай же… ну…
И Ветка качала головой – ну как непонятно, нет же. Незачем оживать. Мама давно умерла, а месть – глупое занятие.
А самой как-то не хочется.
***
Темный майа покинул комнату и прижался к закрытой двери в коридоре. Его нагота пылала в полутьме; на выпуклых мышцах плясали тени и отблески факелов.
Ома стоял напротив. Тут же вдоль стены вился дракон.
– Сколько времени она такая? – резко спросил Саурон. – Не отвечай, я знаю сам. Почти месяц.
– Я осмеливался подсказать вам, Хозяин, что следует сделать, – высоченный нуменорец встал на колени, держа в руках черный шипастый шлем, и почти прикоснувшись макушкой к обнаженному паху своего повелителя. – Дайте ей правду. Дайте ей уверенность, что ее дитя живо. Она захочет спасать себя, его. Она захочет жить. Она – захочет. Она слишком долго боролась, и теперь ее фэа бродит по черным лабиринтам, без единого светильника – так позвольте занести туда хоть искру света.
– Она не поверит.
– Тогда у вас есть лишь ее тело, – сказал Ома. – Вы можете брать ее так, Хозяин. Хотя, возможно, она и не заметит. Кто угодно из ваших слуг может брать ее – а вы будете любоваться. Так бывало и ранее, мой лорд. Так можно сделать и теперь. Это мягкая, послушная игрушка, которая хоть на что-то, да отзовется. На боль. Здесь сумеют сделать больно. Агнир…
– Огненный орк занят в осаде. Он руководит войском, – недовольно сказал Майрон. – Ты сам нацелился на нее, и, возможно, я дам ее тебе. Но… если не теперь, то через год она оживет. У меня много времени. А умереть я не позволю ей, даже если она снова попытается перестать есть и пить.
– Я – нет, мой господин. Мне не интересно тело без искры того духа, который бился там, и теперь так глубоко заперт, – сказал Голос. – Я не возьму тела.
Пальцы Саурона легли на темные волосы, чуть сжали.
– Верный пес, Ома… верный. Я хорошо тебя вымуштровал. Но я знаю тебя. Она не могла не разбередить твое сердце. Твое гордое сердце. Гордое, но покорное мне… покорное. Так ведь, Ома? – пальцы сжимались и отпускали густые пряди волос нуменорца.
– Я хотел бы сейчас разбивать эльфов и надменных рохиррим, и гномов – там, у стен крепости, у подножия Амон Ланк, – горько сказал Ома, сгибаясь под давлением длани Саурона. – Я не хочу быть только ее тюремщиком. Но…
– Что?
– Хозяин… любые пленницы. Гномки, эльфы, люди. Вот здесь, возле ее покоев, где вы сохраняете ваш прекрасный облик. Отчего только она? Вы можете насыщаться так разнообразно, как только пожелаете.
– Понимая, что моя телесность при этом зависит всецело от единственной драгоценной женщины? – усмехнулся Саурон. – Нет, Ома. Мне интереснее заниматься восстановлением Барад Дура, пока эти глупцы бьются о крепость, которая мне не очень-то и нужна. Истинная мощь в Мордоре. Ангбанд пойдет на соединение с Мордором и Морией, а потом – к побережью, сметая глупые гордые городишки и королевства людей. А Ольва… она пробудится. Ты говоришь, черные лабиринты? Иногда блуждание во тьме изрядно обостряет зрение.
Саурон шагнул прочь от двери, и контур его тела начал смазываться, словно сдуваться сквозняком; дракон жадно потянулся навстречу этому едва видимому шлейфу слияния.
– Голос, – сказал темный майа, и тон его речи был задумчив, – ты можешь поиграть в Ольву. Я не брезглив. Я думаю, и впоследствии, когда она сделается Владычицей Мордора, мне придется оставлять ее надолго – и я предпочитаю знать, с каким конкретно рабом ей будет не скучно. Я не спрашиваю, Ома. Я приказываю.
– Слушаюсь, Хозяин. Могу ли я…
– Что с волчицей?
– Бурая варжиха с белой отметиной, Хозяин. Пока я держу ее отдельно от других варгов. Учуяв в ней жизнь эльфинита, ее могут растерзать, – сказал Ома. – Ей нет пути обратно в стаю. Хотя она чрезвычайно сильна, ловка и умна. Вожак сделал достойный выбор.
– Отменное мясо, Ома.
– Да.
– Мяса эльфов пока нет, но его доставят, Ома.
– Да.
– Пока что…
– Оленина, кабан, зайцы, мой Хозяин.
– Отлично. Как ты пометил ее?
– У нее разные глаза, темный и голубой. И я сжег ей одно ухо, на треть. Ее трудно спутать с другими варгами.
– Хорошо… хорошо…
Силуэт Саурона почти пропал.
– И, Ома… если ты считаешь, что она поверит тебе… если ты сможешь сделать пленницу… поживее… ладно. Будем считать, что в этот раз ты дал мне совет, который я выслушал и счел разумным. Опиши ей будущее принца. Будущее наследника Барад Дура, повелителя Мордора, моего приемного сына, который был зачат вне брака, освященного традициями, человеческой женщиной от эльфийского короля, и который родится от плоти варжихи. Попробуй. Хуже не будет.
Дракон зевнул и его глаза зажглись лиловым пламенем.
– Развлекайся, слуга… я чту твое стремление отправиться в бой, но нынче твой бой – тут. Ты понял меня?
– Да, Хозяин.
***
Ветка давно не вполне понимала, спит она или нет. Факелы, масляные светильники и свечи теперь меняли реже. Единственный крохотный огонек давал лишь отблески на камнях, и если раньше Ветка сновала тут по кругу как любопытная лисица, то теперь девушка лишь лежала неподвижно, то открывая, то плотно смеживая веки.
Саурон всегда являлся к ней нагим, но теперь над кроватью высился черный шипастый силуэт.
Доспехи.
– Мы забросили наши занятия, девочка, – сказал нуменорец, усаживаясь. Как и раньше, он завязал лицо черным платком, снял шлем; покалеченный орк добавил света, и ушел прочь. – Ты ведешь себя неразумно.
Ветка скосилась.
– Майрон, прекраснейший Аннатар Аулендил пытается быть добрым к тебе.
Ветка молчала, даже не облизывая сухие и давно растрескавшиеся в кровь губы.
– Я скажу тебе простыми словами то, что ты понимаешь и так, – Ома неспешно снимал латные перчатки. – Тебе не умереть. Твой Хозяин, который готов покориться твоей воле… готов… если ты правильно себя поведешь… некромант. Он может делать неживое – живым. Он может… разные вещи. Вспомни, как ты засыпала – и просыпалась полной сил и красоты, даже после самых неприятных… травм. Повреждений плоти.
Ветка подняла голову.
– Властью некроманта не сделать живым камень, – продолжал Ома, положив теплую руку на узкую спину с торчащими лопатками и позвонками. – Но то, что некогда было живо, может жить снова. А то, что живет, может с помощью темной магии, смешивающей жизнь и смерть, сохранять свою суть в иных формах.
Ветка резко села, сбросив со спины ладонь Омы.
Вокруг ее глаз пролегли черные круги, нос и скулы заострились, ключицы торчали, а небольшая грудь чуть опала. Выпирали ребра, позвонки и косточки таза, но глаза словно пробудились и засияли навстречу серым глазам Голоса, опушенным богатейшими ресницами.
– Т-ты… – Ветка не говорила очень давно, и голос ее сейчас был похож скорее на карканье вороны. – Т-ты… еще более немилосерден, чем Саурон…
– В Темном стане нет места милосердию. Здесь есть место разуму. Ты неразумно ведешь себя, Ольва Льюэнь. Пусть ты полагаешь, что жизнь твоего чрева утрачена навсегда – но сама ты жива. Просто подумай. Тебя хорошо… содержат. Не бьют. Не подвергают насилию.
– Или скажи прямо, или проваливай.
– Я говорю прямо. Твой сын жив в иной плоти, и в срок появится на свет, когда следующей весной день сравняется ночи.
– Сволочь, – беспомощно сказала Ветка, и повалилась лицом в подушки. – Зачем? Это? Зачем? Делать? Говорить? Сволочь. Ты. Он.
– Ольва, – руки Омы снова легли на ее плечи, спину. – Ольва… Льюэнь. Я сейчас принесу еды. Ты оденешься, и поешь со мной. Хорошо?
– Гад! Ненавижу!
– Это комплимент, – усмехнулся нуменорец. – Твои первые слова после месяца молчания.
– Месяца… – растеряно сказала Ветка. В ее памяти зашелестел шепот Темнейшего – эльфы сгрудились вокруг Дол Гулдура; рохиррим; осада; твои друзья; я стараюсь щадить; ты можешь немного помочь им, если будешь добра ко мне… – Месяца?
– Да, – отозвался Ома от двери. – Твоему ребенку уже полтора месяца.
– О боже, – беспомощно вякнула Ветка. – О боже. О боже.
Следующие полчаса она ела – отменно разваренное мясо, суховатые лепешки, клубнику; пила вино. Ома перебирал книги с гравюрами, изображающими прекраснейших эльфов, раскрашенные вручную, свитки, рассказывал об идущей войне – кратко, без подробностей. Ветка, у которой в голове пока осело не все, сказанное ей нуменорцем, вцепилась в тающие во рту, вкуснейшие волокна мяса с голодным азартом.
Сын, возможно, жив.
Желтоглазый сын, которому она пообещала, что все, все будет хорошо!
Остановившись, не насытившись полностью, Ветка, шатаясь, добрела до умывальника, ополоснула лицо. Машинально провела по волосам руками – ахнула. Волнистая гривища, через которую, небось, мог продраться не всякий гребень, упрямой волной легла от макушки почти до лопаток. Ветке, которая половину своей жизни стриглась коротко и обладала покорными прямыми волосами, выбеленными до звездного сияния, ощущение дикой растительности под руками показалось ошеломительным.
– Ома, – с отчаянием сказала она, – я тебя умоляю. Умоляю. Я сделаю все, что ты только пожелаешь. Пожалуйста. Слова. Голос, пожалуйста.
– Ладно, – нуменорец смотрел поверх ковбойской повязки чуть тревожно. – Слова таковы. Сын твой недоступен магии темнейшего напрямую, и после рождения еще будет защищен год. Отец его ворожит непрестанно, и их связь не может быть оборвана, так как неподвластна тьме и любым расстояниям. Трандуил ни разу не проснулся утром, и не лег спать вечером, не спев своему ребенку. Но теперь ваш сын, принц Лихолесья, живет и растет, чтобы в срок появиться на свет, в теле волчицы. Самки варга. Вот на нее Гортхаур может влиять. Он может избивать ее, запереть во тьме, кормить человечиной, пустить к ней самцов варгов. Все, что испытывает невольная мать, будет ощущать и плод. Фэа его не исказится до означенного мной срока, но что такое страдания и темная сторона силы и власти, он будет знать очень хорошо.
– Зачем? – простонала Ветка. – Зачем?..
– Саурон не может иметь детей, так как не имеет собственной плоти, – нуменорец чуть пожал плечом – в этом он превосходил господина. – Он желает предложить зачатому принцу престол посерьезнее, чем лесной пенек с рогами. Он желает наследника, Ольва.
Ветка пялилась беззвучно.
– И он желает королеву. Повелительницу, – чуть слышно сказал нуменорец. – Он…
– Он подкатывал тут со своими пожеланиями, – громко сказала Ветка. – Если сунется, я зубами отгрызу то, что у него осталось, после нашего прошлого… тесного общения.
Глаза нуменорца сузились; густые ресницы затенили глаза.
– Это, возможно, не такое плохое решение, Ольва. А теперь, раз ты сказала, что можешь сделать все, что я пожелаю… сделай.
========== Глава 13. Победа ==========
Трандуил держал на латной перчатке крохотное сухое тельце, мгновенно потерявшее цвет. Наклонил ладонь – божья коровка упала на землю.
– Что ты будешь делать? – прокричал Элронд. – Огонь еще не угас, и не угаснет быстро, что, что ты будешь делать? Класть тут армии, зная, что Ольвы нет в Дол Гулдуре? Или отступишь?
– Я не отступлю, – ровно сказал Владыка. – И Мэглин не мог осмотреть весь замок. И где-то за пожаром могут быть разведчики… может быть Леголас. Это люди бы не укрылись от пожара, но Иргиль и Леголас – уцелеют. С другой стороны наступают рохиррим, и их уже не предупредить. Да и настало время выжечь это черное пятно в моем Лесу. Мы продолжаем атаку. Мы… продолжаем.
– Мордор велик, – прокричал Торин, отбиваясь от пары пауков, – и это горы, эльф, горы! Как искать Ольву там, как?..
– Единственным способом, – Галадриэль сражалась наравне с мужчинами, – единственным, с воздуха-а! Нам нужен орел, великий воин, чтобы выследить дракона сверху-у!
– Орлы получили весть, – выкрикнул Гэндальф, – орлы должны прибыть!
– Tawar tur! – взревел Трандуил. – Очистим лес! Движемся к Дол Гулдуру!
– Tawar tur!
– Барук казад! Казад ай-мену-у-у!
Атака была ужасной. По дымящемуся пепелищу, под последними еще пылающими деревьями, армия гномов, людей и эльфов, добивая обугленных врагов, шла безумным маршем – и следом взвивался пепел, тучи праха пожарища, застилая небо.
Доспехи, плащи, все покрылось пеплом, словно это атаковали не Перворожденные, не благородные эльдар и наугрим, а исчадия самых страшных балрогов, прошедшие огненные подземелья Мории.
Огонь расчистил путь, и полудневный переход до Дол Гулдура воины прошли намного быстрее; и к ночи, плотной весенней ночи, звезды которой затянуло дымом, войско встало полукругом вокруг основания Амон Ланка, чтобы соединиться с точно такими же изнуренными и припорошенными прахом пожара рохиррим.
Нестерпимо смердело жареным, паленым; гигантская армия противника, согнанная вокруг Дол Гулдура, или погибла в огне, или бросилась в крепость искать защиты; часть впустили, но многих попросту оставили снаружи умирать под натиском объединенного воинства. Не медля, короли и мудрейшие собрались на совет.
Палаток нынче не было, вина, да и воды тоже – лишь та, что плескалась во флягах.
– Мы не выдержим осады, – сказал Тенгель. – Лес мертв и сожжен до самых южных пределов, нету воды, чтобы поить коней.
– Остается лишь стремительный бой, но как мы преодолеем ворота, как? Дол Гулдур всегда был хорошо защищен. Воинство орков теперь отлично видит нас и не даст приблизиться, – сказал Элронд. – Или мы уходим, сняв осаду и поверив Мэглину, или придумываем, как молниеносно прорвать оборону и ворваться в крепость.
– Мне кажется слишком удачным план с огнем, – выговорила Галадриэль, – должен быть подвох, все чересчур хорошо удалось! И – если нам нечего есть и пить, им, внутри крепости, тоже…
– Я согласен, – кивнул Трандуил. – Отчасти они заточили сами себя. Но… мы знаем теперь, что это была ловушка, и неизвестно еще, с чем мы столкнемся, пытаясь отойти от Амон Ланка.
– Нам нужны орлы, – сказал Гендальф, – и они вот-вот должны появиться…
– Кроме того, – добавил Владыка, – я не уйду, не отыскав Леголаса. Ситуация тяжела, но мы были готовы к ней. Сейчас воинства отдохнули, и я намерен трубить атаку.
– Владыка, – к совещающимся подлетел Лантир, – Владыка, вокруг Дол Гулдура встают тролли! Они лежали свернувшись, как камни, а сейчас, когда стемнело, уцелевшие под огнем поднимаются и идут на нас!..
– И много?
– Сотни!..
***
– Ты красив, эльф, – выразительные оранжевые глаза пылали возле самого лица Мэглина. – Что заставило тебя так неразумно рисковать собой? – Кривой кинжал очерчивал круги и дуги у шеи Мэглина, касался его груди напротив сердца, нежной, чуть смуглой кожи на животе. – Ты-ы… красив… как все вы, да? Что вело тебя? Преданность? Любовь? Желание стать героем – сейчас, когда народ ваш уже движется к закату? М?
– Агнир, – сказал Мэглин, – кто были твои предки? – Руки его были грубо и неудобно заломлены назад; эльф мог или повиснуть, или стоять, напряженно выпрямившись и чуть приподнявшись на цыпочках. – Саурону нужны военачальники, но эльфы давно бы приметили такого, как ты. Таких, как ты. Ты не мог взяться из ниоткуда.
– Тебе интересно? – Огненный орк вычерчивал незримые руны по груди эльфа.
– Ты знаешь… лесных эльфов считают очень наблюдательными.
Агнир выпрямился – во все два метра роста. Роскошные широченные плечи, украшенные черными татуировками, правильные черты лица…
– Три поколения назад в моем роду была эльфийка. Она попала к оркам, и стала пленницей предводителя, его наградой, его игрушкой. Я не знаю толком, как все устроено у эльфов, но она понесла. Этого никто не ждал. Но раз так – грех не воспользоваться, ведь так, оруженосец Трандуила, ведь так?.. Моя прабабушка родилась у нее, у той эльфийки, доказав, что наши народы когда-то были единым целым. Орк был добр к эльфийской пленнице, по-своему добр, и она, посидев лет двадцать в плену, полюбила его и понесла от него. Затем была бабушка. Затем мать. Всего по одному ребенку, всего… хозяин не терял надежды получить воина, предводителя, и получил – меня. Да, эльфийской крови уже почти не видно. Да, мои предки по женской линии умирали, как мухи. Но я жив. Я рос в Минас Моргул, под надзором самых лучших, самых преданных из слуг Хозяина… и теперь я руковожу обороной Дол Гулдура. И прямо сейчас вырежу тебе то, чем ты можешь поведать эту историю…
Орк сунул руку в рот Мэглину, умело ухватив язык у корня; в дверь застучали. Эльф извивался на своих оковах, но ничего не мог сделать.
– Кто? Я занят! – рявкнул Агнир.
– Эльфы подожгли лес!
– Балрогово пламя! Что значит подожгли лес?..
– Пауки… пауки бегут из огня на крепость, что нам делать?
Агнир отпустил пальцы, хлопнул Мэглина по щеке.
– Ты ведь подождешь меня, красавчик?
И бросился вон из круглой башенной залы.
Мэглин, очухавшись и сплюнув, тихо позвал:
– Vilcuina!
Последний из жуков-вестников, божья коровка, и в прежние времена изрядно потрепанная неусидчивым мальчишкой, еще тогда лишившаяся нескольких лапок, выползла из каштановых прядей.
– Это была ловушка, – прошептал Мэглин, – Ольва Льюэнь находится в какой-то из крепостей Мордора. Прощай, мой Владыка. Я…
Шум за дверью заставил его скорее дунуть на жучка, и божья коровка взвилась, направляясь к крошечному окошку под потолком.
Два или три напряженных часа Мэглин демонстрировал чудеса акробатики, но ни подтянуться и вывернуть хотя бы наручники вперед, ни освободиться не удалось. Это было тем горше, что меч его, отблескивающий в прыгающем свете факелов, лежал на разворошенной постели.
Ни шума битвы, ни криков защитников Дол Гулдура – ничего не было слышно, такие толстые стены были у этой башни, и так высоко возносилась она над лесом. Лишь в окошки потянуло дымом и запахом горящей плоти.
Спустя это время, показавшееся Мэглину вечностью, Агнир вернулся снова – разъяренный, закопченный, раненый пауком.
– Мерзкие твари! Мерзкие, тупые, неразумные!.. Мы впустили орков и варгов, но нам пришлось сражаться с пауками… с нашим собственным заградительным кордоном…
Мэглин тяжело дышал, был залит потом; мышцы его вздулись, запястья в наручниках были стерты в кровь, волосы спутаны.
– О, – обрадовался Агнир, – так ты еще борешься? Ты надеялся сбежать? Удра-ать? Это еще интереснее… интереснее…
Орк приблизился и снова вытащил свой огромный кинжал.
– Жаль, некогда с тобой возиться, эльф… я просто разрежу тебе живот и вытащу кишки, размотаю их по этому любовному гнездышку, чтобы ты видел, как пульсирует твоя жизнь… а так – рассказать тебе, что я сделал бы, если бы у меня было время?..
– Убивать безоружного и беспомощного не так уж и просто, Агнир? – спросил Мэглин, тяжело дыша. – Не так просто, да? Что-то не дает тебе это сделать. Азог уже давно закончил бы со мной, но у тебя вытравлен не весь свет в душе. Как ты думаешь, может, эльфийка и вправду… полюбила своего поработителя? А любовь – это всегда священная искра, которая горит в потомках. Все, что рождено от любви…
