Текст книги "Верь (СИ)"
Автор книги: Funny-bum
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
– Здесь находится чуть ли не единственный на этом склоне Темных гор потаенный источник, – говорил Иргиль, не глядя на Владыку. – Хорошая вода. Мало, но хорошая. Глорфиндейл, Асфалот и Ольва были здесь. И она была жива. Витязь обрезал рукава своей одежды, чтобы одеть ее.
– У Ольвы постоянные трудности… с гардеробом, – без интонаций выговорил Трандуил. Его лицо, покрытое пылью, застыло прекрасной, неподвижной маской. – Постоянные. Куда отправились Мэглин и Даэмар?
– Иргиль рассказал, что тут недалеко есть тайный перевал через Мордорские горы. Он высокий, узкий и очень опасный, но Ключник утверждает, что тот, кто отдыхал у этого вот источника, мог дальше направиться лишь туда. Последняя надежда, – сухо проговорил Лантир. Он стоял около Владыки, держа в руке флягу из тонкого серебра – готовый дать умыться или попить по первому требованию.
– Я чувствую, что перевал запечатан, – сказал Трандуил. – Мы не можем вечно скитаться по Мордору, заглядывая во все его потаенные крепости. Кроме того, Око возжглось на Барад-Дуре. Если Ольва и Глорфиндейл попали в плен, они могут быть только там. Поэтому и недоступны моему взору.
– Штурмовать главную твердыню Мордора – это чересчур даже для нас с тобой, – усмехнулся Торин, сидящий на соседнем камне.
– Если перевал и вправду больше не существует, мы пойдем обратно через Минас Моргул, – выговорил Трандуил. И тихо добавил, скорее себе самому, чем своему отряду:
– Вовремя отступить – также мудрость правителя. Что уж поделать. Пришла пора возвращаться в Сумеречный лес.
Легкое шуршание – из камней поднялись Мэглин и Даэмар, перепачканные тутошней черной, словно зола, мертвой почвой, которая не могла дать пищу даже скудной траве. Лица их были напряжены – Мэглин выложил на камень длинную прядь белоснежных конских волос, Даэмар развернул полу плаща и показал обломки светлого лезвия.
– Перевал закрыт. Там случился обвал, – отрывисто выговорил Мэглин. – Асфалот завален, наружу торчат обглоданные задние ноги. Мы не стали доставать тело меарас. Сами Мордорские горы будут ему могильником, достойнейшим из достойных. Светлейшего нету, доспехов его тоже – лишь обломки клинка… они завалились за камень. Если он в плену или погиб, то рукоять забрал Враг.
– Итого… – тяжело выговорил Трандуил и взял из рук Лантира флягу, – мы не знаем ничего. Прошел кто-то по перевалу или нет. С Ольвой Глорфиндейл или они разделились. Кто из них остался в Мордоре, а кто, возможно, отправился вперед.
– Я бы пропустил вперед женщину и защищал бы перевал, – подал голос Торин. – Это простая логика, Трандуил. Но эльфы всегда мыслят сложно. Смотрите, все сходится. Ольва ушла… в рубашке вашего витязя. Ушла вперед. Глорфиндейл на Асфалоте защищал перевал, а может, и решил сам обрушить его и держал оборону до последнего. Пока его меч, – гном взял обломки меча в руку и повертел, – добрый, кстати, меч, хоть и не подгорной работы… не разлетелся осколками. Так как мы не нашли никаких других примет, он в плену. Будем ли мы его искать? Не знаю. Два отряда, которые напали на нас, мы уничтожили полностью. Но если хоть один обнаруживший нас орк уцелеет… мы погибнем. Вся мощь Мордора обрушится на нас. Вся.
Мэглин и Даэмар переглянулись.
– Мы можем остаться и поискать светлейшего, – спокойно сказал Мэглин. – Заодно и другие следы Ольвы. А вы снаружи… поищете ее снаружи. Вдруг она преодолела перевал.
– Здесь это очень непросто. Тайный проход был заклят, там обитали чудовища. Одна девушка, полуголая, пешком… шансов не было бы. Почти, – добавил Иргиль, посмотрев на лицо Трандуила.
– Это Ольва, – ровно выговорил король эльфов. – У нее всегда есть шансы. Я ощущаю здесь что-то… что-то, дарующее надежду. Но не могу распознать, что это могло бы быть. Мэглин, Даэмар. Все вместе мы пробьемся через Минас Моргул. Я думаю, пока мы бродим по Темной стране, там снова разместили гарнизон. Если мы разделимся, не будет шансов ни у вас, ни у нас.
Мэглин склонил голову. Даэмар, как всегда, прекрасный как вала и расслабленный, точно гулял по родному Лесу, кивнул, соглашаясь с волей своего Владыки.
– Восстановим тут силы, у источника, – выговорил Иргиль. – Затем замаскируем его, он спас много случайных эльфийских жизней… так как был известен еще с тех пор, когда эти земли не были Темными. Орки, слава Эру, так и не отыскали его. И отправимся к Минас Моргул.
– Прорываться с боем, – задумчиво сказал Трандуил. – Наверное, это то, что нужно. Мне. Сейчас.
***
В полном составе, не потеряв ни одного бойца, хотя и получив несколько ран, отряд Трандуила выбрался из Минас Моргула на Харадский тракт.
Проскитавшись несколько дней, короли, эльфы и гномы встретились с Арвилем, Теннарис и Гендальфом, а также выздоровевшим гномом и всадником Рохана, которые нашли небольшой выпас у источника и берегли коней. Здесь же они сложили курган из камней, скрывший тела погибших.
Всего один день на восстановление сил – и отряд был готов идти дальше.
Эорлинг с Гэндальфом, забрав коней рохиррим, отправлялись в Ристанию.
– Передай королю Тенгелю – есть малый шанс, что Ольва выбралась из Мордора и бродит где-то вдоль Пепельных гор. Если его всадники смогут прочесать Итилиен, пределы между Мордорскими горами и Андуином, окраины Болот, возможно, они отыщут ее следы, – сказал Трандуил выздоровевшему эорлингу. Тот кивнул.
– Мы сделаем все возможное, Владыка Сумеречного леса, – торжественно, но немного грустно выговорил Гэндальф. – Иные дела гонят меня прочь. Дорога домой всегда легче, чем путь, уводящий вдаль. Вы успешно вернетесь сами, пусть поют камни под копытами ваших коней.
– Мы вернемся. Только дорога легка, когда едешь с победой, волшебник.
– Я же был прав, – сказал Гэндальф. – Мы нашли следы Ольвы, которую вправду держали в Минас Моргул. Мы увидели много… разного.
– Может, даже слишком много, – совсем тихо сказал Трандуил. – Я был в этой комнате. Я… неважно. Поезжай, Митрандир. Время великих дел временно завершено. Мы должны восстанавливать наши королевства.
Волшебник остро глянул на короля эльфов из-под островерхой шляпы… поклонился и ударил Белобочку ногами. Кобыла резво приняла в галоп, эорлинг и две другие лошади, потерявшие своих всадников, поскакали за ней следом. Герцег печально заржал вслед прекрасной кобыле.
– Ты не сдаешься даже теперь, – сказал Торин, подъезжая к Трандуилу. – Я слышал, что ты просил передать Тенгелю. Рохан ближе, и им будет проще направить сюда разведчиков и стражу…
– Я не сдаюсь особенно теперь, – надменно сказал король эльфов. – Я не сдамся, пока своими руками не похороню ее тело. Мне следует вернуться в Лес… а тебе под Гору. Но уладив дела, я снова отправлюсь на поиски Ольвы Льюэнь.
Король-под-горой помялся, словно собирался что-то сказать, но никак не мог решиться. Трандуил откинул серый капюшон – ярко засиял мифриловый венец с чистейшим сапфиром, таким же, каким был потаенный свет глаз Владыки эльфов.
– Ладно, – буркнул гном, придерживая Воронка, тоже расстроенного отбытием Белобочки и норовящего цапнуть Герцега за морду. – Если вдруг отыщешь Ольву первым, я буду рад именем великих подгорных королей, именем Эребора благословить ваш брак. По-честному, лесная… лесной король. Я отдам ее тебе добровольно и от чистого сердца, с достойным приданым, как принцессу кхазад.
– Летописцы обоих народов содрогнутся, описывая этот союз, – выговорил Трандуил. – И сколько же сундуков с камнями ты дашь за Ольвой?
– Ну… поскольку она все же не урожденная принцесса гномов, а просто взяла и прибилась в трудный момент, – неспешно выговорил Торин, доставая и прямо на ходу набивая трубочку, от которой приходилось воздерживаться в Темной стране, – два сундука, думаю, будет достаточно. Я наполню их самоцветами, собственноручно…
– Я проверю до самого дна, – утонченно заулыбался Трандуил. – Я переберу все камни и оценю каждый. Твоя прижимистость… и склонность к драконьей болезни… широко известны… в узких кругах. Ты вполне можешь накидать булыжников там, где это не будет видно. И я бы настаивал на трех сундуках. На трех. В третьем пусть будут достойные ее украшения, гном.
– А кстати, где подарки, что сделал ей мой кузен Даин? – сварливо выговорил Торин. – И мои собственные? Где огромный бриллиант чистейшей воды? Где желтая диадема с топазами и бриллиантами? А? Ты-то подарил ей только негодную кобылешку, предварительно отобрав нормального коня…
– Все в целости дождется Ольву, – пропел Трандуил, – а пока перечисли мне, гном, какие именно самоцветы ты дашь за ней. Я желал бы опалов и бирюзы, а еще рубинов, драконьей крови, но в том лишь случае, если твои криворукие гномы достойно огранят их и не испортят бесценные камни…
Короли нудно торговались, словно уже теперь наполняя сундуки приданым. Кони перебирали по сухой дороге копытами, справа чернели зубцы Мордорских гор, а впереди горизонт застилал пыльный ветер.
И ничего не было видно.
Мэглин, который ехал справа и чуть сзади от Трандуила, отвернувшись, беззвучно плакал. Лантир глянул на его залитое слезами лицо и тихо, беспомощно скрипнул зубами. Даэмар и Иргиль подняли коней вскачь и умчались вперед.
Халдир старался не прислушиваться и не смотреть.
Поздно ночью на привале к Торину подобрался Бофур.
– Ты поступил как истинный король, Торин, сын Трайна, внук Трора, – сказал он с уважением. – Я знаю, чего тебе стоит сегодняшний день. И, может, только я и оценил все величие того, что ты сделал.
– Не только ты, – Торин, устраиваясь на ночевку, коротко глянул на силуэт Трандуила, ведущего Герцега к воде. – Не только ты оценил, поверь. Но этот день я запомню навсегда.
***
Спустя несколько дней ривенделльцы Теннарис и Арвиль, а также Халдир засобирались по домам.
– Я расскажу Владычице Галадриэль все, что видел здесь, – говорил Халдир. – Возможно, она пожелает вопросить волшебное зеркало… и провидит больше, чем сумели узнать мы. Дай мне клок ткани рукава Глорфиндейла и один обломок его клинка.
– Я прошу то же самое и отвезу найденное мудрейшему Элронду, – выговорил Арвиль. – Большой честью было сопроводить тебя, Владыка Трандуил Ороферион, в этом странствии… видеть твою надежду и твое горе. Большой честью.
– Благодарим и тебя, Торин, сын Трайна, внук Трора, – обратился Халдир к Торину. – После того, как вы вместе ковали черные стрелы… после этого путешествия в Мордор мы будем спокойны за королевства Севера. Одинокую Гору и Сумеречный лес, а также вас, восседающих на величественных престолах, связывают теперь столь нерушимые узы, что Север навсегда будет непобедим и неподвластен злу.
– Спасибо и вам за поддержку и добрые слова, – Трандуил нагнул голову. – Лориен и Ривенделл всегда желанные гости в Сумеречных пределах. Скачите… и ждите вестей. Они будут. Рано или поздно.
– И они будут добрыми, – прибавил Торин. – Добрыми, Перворожденные.
========== Глава 26. Принц ==========
Нюкта скулила, ей было плохо; волчица, по которой не было заметно никаких признаков беременности, вставала, вертелась, скребла лапами по обугленным камням, ложилась снова. Морда ее, и без того поседевшая в последнее время, словно запорошилась белым до самых ушей – целого, пушистого, и скрюченного сожженного. Ветка, снова беззвучно рыдая, таскала Нюкте воду из крошечного, еле капающего родничка, обнаружившегося в глубине разоренной, пустующей крепости.
Иногда слышались далекие голоса варгов, и тогда Нюкта болезненно затихала, лишь подрагивая огромными стертыми лапами.
Ветка, как сумела, забаррикадировалась в их жалком убежище – Нюкта отказывалась уходить отсюда; в широком, глубоком щите с чеканкой на маленьком огне накипятила воды; и это все, что у них было. Меха и одежды обтрепались, ноги и лапы были сбиты в кровь, животы подведены от голода, причем давно; серая, тусклая погода последних дней не давала никакой надежды на радость.
Человеческая женщина лишь на полчаса метнулась вон из крепости, в подлесок – поискать хоть какую-то дичь; дичи не попалось, и Ветка лишь успокаивала и уговаривала Нюкту потерпеть еще чуть-чуть… и все будет хорошо…
Глаза варжихи чуть загноились, а нос покрылся горячей коркой и запекся. Ветка неотрывно сидела рядом и тянула заунывные песни, какие только подсказывала ей память, и гладила, гладила, гладила Нюкту… они были без сна и еды слишком, слишком давно, обе. Пальцы девушки шарили в густом меху на животе варжихи – соски были крошечными, плотными и сжатыми. Как и собственные соски Ветки.
Мысли бродили по кругу – колдовство не удалось; без поддержки Некроманта погиб и принц, и погибает Нюкта, отравленная мертвым плодом. Все было напрасно. Ничего не удалось. Все напрасно.
Сгущалась ночь; давно научившуюся не спать Ветку вело, как будто она натощак выпила полстакана коньяка… но руки гладили, а губы все выпевали и выпевали бесконечные песни. Богатырь ты будешь с виду, и казак душой; провожать тебя я выйду – ты махнешь рукой… Сколько горьких слез украдкой я в ту ночь пролью!.. Спи, мой ангел, тихо, сладко, баюшки-баю…
На несколько минут, буквально минуток Ветка вырубилась, упав в Нюкту лицом. А очнулась от того, что варжиха переменила позу – и тщательно вылизывала громадным шершавым языком лежащего на расстеленном драном и грязном плаще, служившем варжихе подстилкой, крошечного младенца.
Пуповина в прожилках вен была словно оборвана и болталась; ручки и ножки не двигались, светлые волосики слиплись, а черты крошечного личика так невероятно напоминали Трандуила, что Ветка, никогда не видевшая новорожденных, замерла, открыв рот. Но для долгого замирания снова не было времени.
Она пропустила…
Что делать?..
Нож, прокаленный на огне; нитки, выдернутые из одежды и вываренные в кипящей воде. Младенец совсем тихо вякал, и это никак не походило на могучие вопли, вылетавшие из колясок в парке, к которым в свою московскую бытность привыкла Ветка.
Ушки, похожие на остроконечные листики, были драматически тоненькими и приклеенными к головке величиной чуть больше кулака. И вообще весь принц был узенький и худенький, совершенно не похожий на плотных рекламных карапузов, показывающих первые два зубика в улыбке. Пустой ротик кривился в тихих, едва заметных попытках поплакать…
Ветка зарыдала – слезы потекли водопадом, чего не случалось уже очень давно. Нюкта бессильно поскуливала, уронив голову на камень.
Ветка истово прижалась губами к крошечному лобику… и затем осторожно выкупала принца в щите с водой, в орочьем широком щите, выгнутом чашей – первая купель новорожденного – и, облупив с себя одежду, старательно и неумело придерживая головку, прижала ребенка к телу, к теплу, наконец-то услышав биение его крошечного сердца; остатками тряпья примотала его к себе, чтобы обе руки были свободные – слинг, слинг, так это называлось?.. напялила сверху всю одежду, куртки, меха, плащ, пытаясь согреться.
Нюкта дотащилась до щита, в котором купали принца, и выпила всю воду до капли. Затем упала и закрыла глаза. Ветка повалилась ей на бок… и то бормотала невнятное, стирая с лица слезы, то улыбалась и начинала тихо смеяться, глядя на морщащееся личико сына, то судорожно вспоминала – надо ли ребенку пописать? Покакать? Надо ли его напоить? Сколько он сможет продержаться без пищи? Завтра, завтра; птицу, зайца – все равно, не будет молока, буду в кашицу жевать мясо, и все равно не дам погибнуть, ну теперь-то, ты же родился, ты, ты… родился…
Дичайшая усталость взяла свое, и на пару часов перед рассветом Ветка уснула на стонущей варжихе, крепко обнимая сына.
Сына.
Сына!
***
И проснулась от предостерегающего щелканья челюстей.
Подпрыгнула, как будто ее толкнули – снаружи било солнце. Мрачная непогода сменилась ярчайшим ясным утром, небо было высоким и пронзительно голубым, и лишь у горизонта – Ветка видела – снова собирались серые тучи; слышались голоса… топот копыт; протрубил рог – чисто, ясно, звонко.
Сын у груди едва слышно попискивал, посасывая пустой сосок. Ветку затрясло, как будто через тело пропустили ток высочайшего напряжения; Нюкта уже стояла у выхода из ниши, которую они избрали убежищем, напружинив лапы и беззвучно оскалив зубы.
– Мы справились, – губами выговорила Ветка, посмотрев в светящиеся глаза варжихи. – Теперь нам ничего не страшно, – и выхватила черный ятаган. Надела шлем, щелкнула забралом. – Нам не пройти мимо конных. И не отсидеться тут. Ты готова?
Варжиха клацала зубами и скалилась.
Ветка взлетела на ее спину… и Нюкта, преодолев слабость, мощным прыжком вынесла ее из ниши, и взлетела на высокий парапет, находящийся неподалеку – чтобы видеть все, что происходит, чтобы не дать себя окружить и пленить.
Чтобы снова сражаться.
***
Невдалеке, на черном пепелище, стоял величественный олень, на спине которого восседал мужчина в мантии, стекающей с тонкой кольчуги, в ветвистой короне, озаренной крошечными весенними цветами.
Вокруг него были всадники на лошадях – нарядные, в плащах и легких доспехах; один опускал рог. Ветка смотрела и из толщи памяти, как изо льда, вытаивали имена – Мэглин, Леголас, Лантир, Эйтар, Даэмар…
Мэглин?.. Леголас?..
Трандуил.
Она замерла; замерла и варжиха, из последних сил напружинивая дрожащие лапы.
Черный ятаган ничуть не дрожал в отведенной руке. Солнце весеннего равноденствия лучом вычерчивало ярчайшую искру по остро заточенному лезвию.
Свита короля ощетинилась стрелами – пять острейших наконечников были готовы прошить грязного, мелкого орка, неосмотрительно выскочившего навстречу кавалькаде короля из опустошенного Дол Гулдура, в один миг.
Но король не давал команды, король медлил, мучительно вглядываясь в темную тварь на буром варге.
Увиденное медленно проникало в голову Ветки – она никак не могла понять, что делать. Снова истово драться, драться до последней капли крови, до последнего вздоха, или… или что? Теперь – что?
Решить, что делать, надо было немедленно, немедленно, и Ветка, не отпуская и не убирая ятагана, сняла шлем. Металл, брошенный на камни, гулко забренчал.
«Он, наверное, и не узнает».
Трандуил, выехавший к Дог Гулдуру еще пять дней назад… потерявший последнюю надежду, желавший проститься с Ольвой – тут, где разбивалась о стены захваченной крепости его вера, и где она обреталась вновь, Трандуил смотрел – и также не мог поверить.
Женщина на варге была, вне всякого сомнения, Ольвой.
Ольвой Льюэнь.
Год странствий и скитаний отточил черты ее лица до чеканной точности; все, что ранее было милым и человеческим, приобрело жесткость и законченность, как будто Эру прошелся по ней резцом еще раз, дорисовывая изначальный замысел. Неимоверно грязная, но неукротимая неукрощенная; с пышной перепутанной шевелюрой, закрывающей плечи и спину, в орочьих одеждах и грязных шкурах, невозможная, невероятная Ольва Льюэнь светила на него желтыми драконьими глазами и не двигалась с места.
– Владыка, – Лантир опомнился первым – настолько, что заговорил, – Владыка… это она, но она безумна, посмотри ей в глаза! – и снова вскинул лук.
Мэглин, сорвавшись с лошади, карабкался на камень – туда, наверх.
– Мэглин, уйди в сторону, не приближайся к ней! – выкрикнул Лантир.
– Ада?.. – Леголас был готов в любой момент снова вскинуть стрелу. – Отец!
Трандуил, наконец, выдохнул; и в этот момент там, наверху, куда уже почти добрался Мэглин, тихо заплакал младенец.
Через секунду там, наверху, были все – разом; взметнулись плащи, легкие узорные сапоги пролетели по камням; Нюкта отступила и вжалась в камень стены. Ветка на ее спине все так же недвижно сидела, вцепившись в густую шерсть, наставив ятаган на всех разом.
– Ольва! – вскрикнул Владыка. – Ольва-а…
– Она, похоже, правда лишилась рассудка, посмотри, – шепнул Леголас. – Надо забрать у нее ребенка…
– Ольва, – Трандуил шел вперед на ятаган, – посмотри на меня, Ольва-а…
Ветка посмотрела – внимательно, цепко. Трандуил показал ладони.
– Я здесь, я здесь… все хорошо… опусти ятаган, слезай с варга… ты… ты смогла, мы вместе… ты…
Ветка уставилась на собственное оружие, как на нечто, никогда ею не виденное раньше.
Бросила на камни – все равно бесполезно против луков, – облизала растрескавшиеся, сухие губы, и хрипло проговорила:
– У меня нет молока. Мне нужно молоко для сына. И дичь для варга. Мне нужно…
Нюкта скалилась и огрызалась; Ветка начала терять сознание – и мягко повалилась на руки Мэглина, который тут же передал молодую женщину Трандуилу; но она вывернулась и бросилась к волчице.
– Нюкта!
Та медленно оседала – лапы больше не держали ее; варжиха глянула прямо в глаза Владыке леса, и, беспомощно заскулив, вытянулась в последней судороге. Ноги перестали держать и Ветку, и она опустилась рядом; свет померк.
Ветка уже не видела и не слышала, как кинжалы срезают с нее пропахшие длинной бесприютной зимой шкуры и тряпки, как снимают кольчугу; как отбирают от груди младенца, который немедленно нашел свое место у тела Трандуила, и затих в мощном биении сердца отца…
Не слышала, как эльфы собрали хвороста на погребальный костер Нюкты и затащили громадную варжиху наверх, пока что не возжигая огня.
Не слышала и не видела, как олень Трандуила, горделиво топнувший копытом, ревет, трубит, вскинув корону рогов; и навстречу этому мощному призыву через некоторое время из тени сохранившихся тут деревьев выходит олениха с тонконогим олененком, жмущимся к ее боку.
***
Обморок, похожий на сон, или же сон, весьма смахивающий на смерть, прекратился достаточно быстро. Ветка привыкла спать по два-три часа, оставаясь начеку, навзводе. Вот и теперь – кто-то коснулся ее, и это был не нос Нюкты; оскалившись, Ветка, не просыпаясь, захватила шею врага и метнулась пальцами по пустому бедру – она была безоружной; вывернулась, откатилась, вскочила…
– Ш-ш, тише, тише, дружок, все кончилось… ш-ш…
Ветка вскинулась, не понимая вообще ничего.
Время – после полудня; о том говорили тени. Люди… эльфы – сидят кругом у небольшого костра. Лошади, олени.
Высокое кострище, и на нем… на нем…
Трандуил медленно поднимался – его сын лежал на сгибе руки, умело завернутый во много слоев шелковой рубахи. Сытый мальчик сладко спал; на щечках появился нежный розовый отблеск, которого не было раньше.
Ветка всхлипнула и до боли закусила указательный палец. Глянула в сторону – Нюкта, Нюкта покоилась на хворосте, на сухих ветвях, словно разом иссохшаяся до состояния мумии. Громадная варжиха, защитница, надежная подруга и такая же мать принца, как и сама Ветка…
– Что? Что? – Мэглин был рядом. – Ольва…
– Наш сын здоров, – заговорил Трандуил, и голос его тек бархатом и с трудом сдерживаемым счастьем. – И пока что накормлен. Ольва…
– Мы пошлем гонца в Дейл, – проговорил Мэглин. – Виэль, слава валар, разрешилась крепкой и сильной девочкой… и у целительницы будет молоко для принца. Надо торопиться. Мальчик здоров, но… Ольва…
Ветка, словно чумная, переводила взгляд с одного знакомого лица на другое. Натолкнулась на закрытый, горящий взор Лантира; почему-то именно это придало ей сил.
Ветка вытянула руку и ткнула в Нюкту:
– Клык!
– Что? Что ты хочешь? – Мэглин был близко, и Трандуил со спящим младенцем на руке – тоже.
– Мне нужен клы-ы-ык…
Лантир остался неподвижен, но Леголас вспрыгнул на сложенные дрова, ударил рукоятью кинжала, повозился – и вернулся, протягивая окаменевшей женщине громадный клык варжихи. Ветка повернулась к Трандуилу и решительно вложила клык в крошечную ручку ребенка. Тот сжал во сне неловкие и еще совсем слабые пальчики.
Владыка не возражал, лишь глядел – и глаза его тревожно сияли.
– Факел.
Мэглин бросился вперед и подал Ветке сухую палку, смоченную маслом. Та решительно сунула конец в огонь костра… и затем, пройдя несколько неуверенных шагов, подпалила дрова, на которых лежала Нюкта.
– Будет смрад, – сказал Лантир. Ветка лишь коротко глянула на него. Посмотрела на себя; плащ и меха, кольчугу и оружие с нее сняли, но остальное… чудовищные лохмотья, помогавшие пережить зиму.
Чудовищные.
–Ольва… – снова заговорил Трандуил, передавая ребенка Мэглину, – Ольва Льюэнь…
– Я не знаю, кто я сейчас, – отрезала Ветка. – Мне нужна яма.
– Яма?..
– Яма.
Каким-то образом ее намерение было понято и достигло сердец собравшихся тут мужчин; тело Нюкты пылало, словно было лишено перед смертью и капли крови, и столб дыма уносился сразу ввысь. Эйтар и Даэмар бросились копать яму мечами. Когда их труд был завершен, Ветка сказала:
– Воды.
Леголас показал – вода была, два полных меха.
Ветка, тихо что-то бормоча, чертыхаясь, сдирала с себя все то, в чем шла от Мордора до Дол Гулдура, что подбирала и выпрашивала по дороге; все полностью, ни нитки, ни единого кусочка кожи. Только на запястье остался обжатый по ее исхудавшей руке широкий темный браслет гномской работы…
Указала рукой – Леголас метнулся и подал кольчугу, шлем, оружие – Ветка все, до последнего ремешка, побросала в яму. Закидала яму землей, спихивая ее ногой и ожесточенно притоптала, шипя сквозь зубы: «Чтобы я… еще раз… оружие… доспехи… никогда… к балрогу такую силу, к балрогу-уу»…
Мэглин стоял боком, прижимая к губам головку мальчика, удобно удерживая принца на обеих ладонях; Трандуил выступил вперед и поднял мех.
Прозрачная, ослепительно искристая струя воды полилась на острые плечи, выступающие ключицы, смывая пыль и песок, пот и боль. На этом худом теле, покрытом синяками, потертостями, шрамами разной свежести, была целая летопись прошедшего года.
Ветка терлась и чесалась, ничуть не заботясь, что на нее смотрят столько глаз; когда второй мех закончился, она осталась стоять на нежарком мартовском солнце, босая, полностью нагая, трясясь от озноба.
– У тебя опять проблемы с одеждой, – выговорил Трандуил, отбрасывая мех; и интонации слова Владыки не поддавались никакому описанию.
Лесной король шагнул к оленю, гордому своим участием в общем деле, и откинул клапан чересседельника – на плечи Ветки легло тонкое шелковое полотно, и затем…
– Ты привез для меня платье? – хрипло спросила девушка.
– Я всегда возил его с собой, каждую минуту оно было у меня, – ответил Владыка, – с того самого мгновения, как я отыскал его в разоренном Минас Моргуле. Вот.
Ветка уставилась на платье… в котором много тысяч лет и несколько жизней назад она вздумала сесть на Азара.
Нет, не несколько жизней.
Одну жизнь.
Единственную.
Принц спал, и солнце золотило тонкие волосики на его головке.
Полминуты – и Ветка была одета, обута и плечи ее укрыл теплый плащ. Бросила взгляд – костер полыхал.
– Нюкта… – горько выдохнула она. – Нюкта.
Заржал конь; Герцег, который привез сюда Мэглина, прядал ушами неподалеку, ожидая, когда же хозяйка его признает. Ветка подошла и задумчиво погладила огромную морду.
Герцег.
– Я могу только представить, что ты вынесла, – ровно выговорил Трандуил, сдерживая дыхание, стремясь, чтобы слова его звучали спокойно. – Но, Ольва… я здесь, с тобой. И… Эйтар даст гончий лист коню. Надо как можно скорее попросить Виэль прибыть во дворец. Молоко оленихи, да и никакое другое, не сможет взрастить эльфинита, это лишь временная пища. Сын здоров, но очень слаб. Как только ты немного отдохнешь… будешь готова…
– Слаб? Слаб?
Ветка оказалась около Мэглина и приняла ребенка; кончики пальцев нандо подрагивали…
Маленькое тельце вдруг оказалось таким сладким, таким невероятно теплым и родным, таким бесценным, что Ветка чуть не завыла, чуть не завыла, как это сделала бы Нюкта; она замерла, прижимая к себе ту бесценную искру, которую безжалостный Некромант вырвал год назад из ее тела.
– Так я поскачу в Дейл. Разве можно рисковать?..
– Ольва, ты едва стоишь!
– Дай мне мирувор… дай мирувор и кусочек лембаса. И Герцега. Я поскачу к Виэль сама. Разве можно рисковать? Разве можно?..
– Ольва, – почти простонал Трандуил. Затем, видно, приняв решение, выкрикнул:
– Герцега! И еще двух коней! Олень останется здесь, Леголас, ты поедешь на нем… со мной Мэглин. На Герцеге – Ольва.
– Ада, ты поскачешь в Дейл с Ольвой Льюэнь, поскачешь вот так, без стражи? – Леголас тревожно заглядывал в голубые глаза отца.
– Я поскачу. Она же поскачет. Посмотри на нее.
– Мне нужен еще плащ, крепко привязать ребенка, – сказала Ветка, воспоминания которой отыскали тот момент в невероятно далеком прошлом, когда Герцег несся по пустоши, подгоняемый силой гончего листа.
– Ты должна знать, – подал голос Мэглин. – Герцег был отравлен листом… он может не выдержать скачки. В этот раз.
Ветка вздрогнула, провела пальцами по гнедой морде. Ганновер смотрел умно и спокойно, только прихватил зубами рукав платья. Привет, мать.
– Есть нечто важнее лошади, – вышептала девушка. – Важнее… важнее.
– Можно не торопиться. Гонцы также поедут на лошадях, накормленных гончим листом, – сказал тревожно Лантир. – Что за спешка? Принц… он продержится два или три дня, я уверен. Я…
– Я нет, – сказала Ветка, глотая лембас, как голодная собака куски мяса, – я – нет. Пока я не увижу сына у груди Виэль, я не остановлюсь, я – нет. Я – нет.
Трандуил и Мэглин уже стояли с лошадьми в поводу.
– Леголас, – сказал Трандуил. – Леголас…
– Я все понял, ада.
Вскочили по коням; Ветка проверила стремена, оправила непривычно легкую и чистую одежду, утвердила у груди спящего ребенка, насытившегося в первый раз в своей жизни – молоком лесной оленихи.
– Ольва, – тихо сказал Трандуил.
– Не пытайся отговаривать, – огрызнулась та. – Не. Пытайся. Я… я должна. Мы просто едем. Я знаю. Я чувствую.
– Я не возражаю тебе, Ольва Льюэнь. И ничего не говорю.
Ветка насупилась и глянула исподлобья – что за новая шутка?.. Эйтар достал бережно запрятанный кисет с гончим листом, и разделил зелье на четыре части. Две части отправились в широкую пасть немедленно оживившегося Герцега, и еще по одной достались другим лошадям.
Ветка смотрела на костер, допивая мирувор из фляги.
– Все, больше нет листа в лесном королевстве, – сказал стражник. – Теперь добывать его только у скальных орков в Серых Россыпях.
Герцег заплясал; Ветка, оправляясь в седле, хрупнула чем-то тонким в рукаве платья.
Воздух зазвенел и задрожал; девушка прислушалась…
– Берем к югу, чтобы выехать на дорогу, – спокойно сказал Трандуил. – Надо скакать вокруг леса, так как в лесу не будет никакого смысла в силе гончего листа. К югу, и затем огибаем лес. Держимся рядом. Ольва, ты не хочешь отдать сына мне?
– Нет, – рявкнула Ветка. – Вперед! – и под первые аккорды песни, уже звучавшей под этими небесами, всадила пятки в гнедые бока Голдшлегера Герцега. Усталость снова была забыта, забыта во имя голодного ребенка, во имя будущего, во имя жизни; ганновер взвизгнул, осел назад и принял с места в галоп, сразу набирая скорость, попирающую самых волшебных меарас.
День требовал подвига, и Герц был к нему готов.
Да здравствует ветер, который в лицо!
