Текст книги "Верь (СИ)"
Автор книги: Funny-bum
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
– Я терпелив, – сказал Трандуил, – я подожду.
– Даже зная… зная, что…
– Тревоги и пустая торопливость не помогут ни Ольве, ни моему сыну, – решительно сказал Трандуил. – Я уже поторопился раз, сочтя, что все понятно – и это обошлось мне чрезмерно дорогой ценой. Теперь же я эту ошибку не повторю.
– Я так боюсь, что твои надежды окажутся миражом, – проговорила Галадриэль.
– Они… – начал Трандуил, и тут на его запястье опустился небольшой пятнистый жучок.
Галадриэль ахнула.
Сам Трандуил замер – рот его приоткрылся, губы округлились; глаза воссияли.
– Магия Владычицы! – вскричала Галадриэль. – Твоя мать шлет тебе… послание?!.
– Не мать, – прошептал Трандуил, – хотя сейчас я словно ощущаю ее ладонь на щеке… Эру, как давно это было… Мэглин отыскал и оживил жуков. Лаиквенди.
– Что, что говорит он? – нетерпеливо воскликнула Владычица Лотлориена. – Я всегда считала, что ты недооценивал этого нандо из Дориата…
– Я всегда ценил его как следует, – отозвался Трандуил. – Он говорит, что пойдет внутрь Дол Гулдура. Мой старший сын, Тауриэль, благословленная тобой на брак с гномом, синда-следопыт Даэмар… и Ключник Путевого дворца, Иргиль Одиночка, следуют с ним. Лаиквенди предполагает, что его могут задержать в Дол Гулдуре, и чтобы послать весть оттуда, берет с собой оставшихся жуков.
– Это благое известие, – прошептала Галадриэль. – Надежда никогда не бывает лишней. И я слышу голос твоей матери, благословляющий, поющий песни любви и веры, Трандуил, и я тоже. Ее голос.. эта весть… и вестник… и магия – все из далекого светлейшего прошлого, мой друг. О да. И я надеюсь, во имя будущего, надеюсь…
Трандуил внимательно посмотрел на Галадриэль. Собрался ответить – и тут, постучав, в покои вошел Галион, почтительно неся на руке огромного черного ворона.
– Эребор! – воскликнул Трандуил, вставая. Птица наклонила голову и заговорила скрипуче, сверкая сине-золотым глазом.
– Требование Саурона оставить Эребор со всеми сокровищами в обмен на Ольву Льюэнь гномы отверрргли. В ответ Саурону было сообщено, что ему прррредлагается возвратить подданную подгорного королевства в целости и сохрррранности, в пррротивном случае гномы рррода Дурррина вступят в войну с Дол Гулдуррром.
– Вы в чем-то схожи с молодым королем Эребора, – совсем тихо сказала Галадриэль.
– В большем, чем ему или мне было бы удобно признать, – так же тихо сказал Трандуил. – Благодарю, мудрая птица. Вернись в Эребор и передай твоему королю, что дальнейшие переговоры пройдут у Плоской Скалы. Если гномы желают принять участие в них, пусть направляются туда.
– Наш нарррод из Синих Горрр прибыл на днях, – сообщила птица. – Эррребор наполнен жизнью и воинами, и печи его ррразожжены и полыхают. Я перрредам твои слова, лесной король, но рррешать будет лишь коррроль подгорррный.
Трандуил церемонно кивнул.
– Воды, зерна вестнику, любые пожелания исполнить, – Галион чуть поклонился и вынес ворона из покоев Трандуила.
Галадриэль едва слышно смеялась.
– Что же, и это доброе известие. Гора оживает. Гномы возвращаются. Волшебные птицы снова приносят вести в Средиземье. Наугрим, конечно, позже вновь уйдут от дневного света вглубь горы, но пока они более открыты переменам и миру. Так, Трандуил Ороферион?
– Гномы открылись миру в скитаниях, в жестоком испытании драконом и нищетой, и многое взяли от других народов. С гномами бок о бок пришлось много сражаться мне и моим эльфам в последнее время. Они славные бойцы и… и даже верные друзья, – сказал Трандуил. – И хочу я или нет, с Эребором теперь отношения навсегда будут особыми, – щеки его прорезали лукавые складки; король улыбался. Галадриэль знала цену этой улыбки и снова обхватила голову возвратившегося в кресло Трандуила ладонями, прижавшись к светлой макушке поцелуем.
– О, ты…
– Молчи, Галадриэль. Каждый из нас сделает то, что должно, и то, что может, – сказал Владыка Лихолесья, принимая ее ласку. – Но пора. Вернемся в тронный зал. Я отдохнул… и получил два известия, которые можно счесть… можно счесть светлыми. Мать шлет мне весть из-за Гавани, сквозь толщу лет, через лаиквенди, напоминая, что я был ребенком… мой сын принял мое решение и пытается освободить Ольву сам. Гордец наугрим отправил посла Саурона теми же словами, что и я. А ведь мы не сговаривались. Что скажешь, Владычица? Выступаем к Плоской скале, а?
– Непременно, – ответила мудрейшая, – ибо войны не избежать, мой друг. Не избежать… Гортхаур взял слишком большую власть, а в теле дракона…
И вновь стук в дверь. На сей раз Галион вошел в сопровождении запыленного человека, несущего пакет, запечатанный воском; с вестником вместе шли Элронд и Лантир.
– Гонец из Дэйла, Владыка, – представил Галион, – он разминулся в пути с нашим посланником.
Человек, робея, протянул пакет Трандуилу и неловко поклонился.
– Пищи, вина и отдых гонцу, – сказал Владыка, разламывая восковую печать.
Человек в сопровождении дворецкого покинул покои короля.
Трандуил вчитался. Прочитал снова. Лицо его засияло.
Поднял взор – Элронд, Галадриэль, Лантир.
– Синувирстивиэль понесла, – сказал Владыка. – Король Дэйла Бард Лучник и Виэль ожидают первенца. И это воистину светлейшая из всех возможных вестей, несущих надежду.
========== Глава 7. Вести (2 часть) ==========
– Галадриэль… – Элронд шел возле самой могущественной из Владык нолдо, – все, что происходит тут – почти безумие.
– Любовь всегда безумна, повелитель Ривенделла, – отвечала эльфийка, чуть отвернувшись.
Вблизи дворца Лес еще хранил величественную силу древнейшей Пущи, древа были прекрасны, воды чисты, но сам воздух звенел тревогой и непокоем.
– Галадриэль… – Элронд сглотнул.
– Я тоже думаю о ней, – звучно сказала Владычица Лотлориена и вздернула подбородок. – Я тоже думаю о Келебриан. Если Трандуилу в его лихорадочном заблуждении и будет дано вызволить свою возлюбленную, нет никакой уверенности в том, что она вернется к нему той же самой.
Элронд плотно сжал губы.
– Я также думаю о Келебриан. О том, что несколько дней в плену у орков, у грязной бродячей орды, даже не у самого Темнейшего, сломили мою ненаглядную супругу и твою дочь настолько, что ни целебные песни, ни магия не сумели возродить в ней желания жить. Мне… нам… осталось только проводить ее в Гавани. Она говорила о том, что…
– Что не чиста более, – звучно и четко выговорила Галадриэль. – Что ей не пережить случившегося, не перенести осквернения и насилия. И лишь светлейшие чертоги Валинора могут дать ей покой.
– Никто из нас не мог докричаться до нее… – пробормотал Элронд. – Ни дети, ни я, ни ты.
– Я помню. – Галадриэль все так же горделиво несла белокурую голову, высоко, несгибаемо. – Ты думаешь, что человеческой женщине тем более не выстоять, если не сумела эльфийка?
– Мы потеряли Келебриан, – так же тихо говорил Элронд, – и я приложу все силы, чтобы Трандуил вызволил свою неожиданную возлюбленную. История его путешествия в иную складку Арды ошеломляет. Но что он получит? Опустошенное изувеченное тело с искаженной душой? Навсегда сломленную служанку Темнейшего? Гортхаур умеет же… убеждать.
– Но он не орк. Не орк.
– Он хуже, – убежденно сказал Элронд, и Галадриэль странно скосилась на него.
– Сколько времени мы знаем друг друга, повелитель Ривенделла?
– Это неисчислимо, Владычица.
– Я не помню, чтобы ты был так мучим сомнениями. Покой и мудрость свойственны тебе, и умение прозреть будущее. Что видишь ты? Что?
Элронд смотрел на Галадриэль.
Та вдруг живо потянула полуэльфа к овалу давно не работающего фонтана; на поверхности воды, совершенно недвижной сейчас, отражались облака.
– Здесь нет моей Чаши, и я не скоро вернусь в Лориен, – теперь сильный голос прекрасной эльфийки звучал грозно, – но я провижу многие вещи, которые не могу осознать. Ты, муж, обладавший моей дочерью, ты, посмотри сюда, и скажи, что видишь?
Галадриэль встряхнула над водой небольшим стеклянным флаконом; мерцающая пудра медленно осела на поверхность воды, и та сама собой начала закручиваться водоворотом.
– Я вижу… – Элронд вглядывался в воду, а Галадриэль – в его лицо, – я вижу… варга. Я вижу варга, и это страшно, в пасти его пылает… звезда… свет… Эру… я вижу кровь, словно кровь затягивает варга, и… и мне хочется его спасти… я вижу изрубленного Глорфиндейла, это его кровь, и он… оберегал морготову тварь… он…
– Достаточно! – вскрикнула Галадриэль и схватилась за руку Элронда. Тот тяжело дышал, стирая пот со лба.
– Как это понимать? – прошептал полуэльф.
– Понимать, – раздался голос Трандуила, – понимать так, что нынче многое темное и светлое перепуталось и поменялось местами. Я не желаю думать о том, что происходит сейчас с Ольвой. И не надо предсказаний, Галадриэль, хотя я также помню Келебриан… и разделяю вашу боль. Но я желаю вернуть свою возлюбленную. Войска завтра наутро выходят к Плоской скале.
– Да, прошло достаточно времени, чтобы даже наугрим, если король Торин впрямь даст бойцов, достигли скалы переговоров, – прошептала Галадриэль. – Все силы эльфов приведены в движение. Воины Ривенделла соединились у Лориена с моими и следуют к Дол Гулдуру.
– Мы будем у плоской скалы на двенадцатый день от пленения Ольвы, – сказал Элронд. – Это благое число и добрый знак.
– Не напоминай мне, сколько прошло времени, – прошипел Трандуил, – н-не напоминай. Мы просто идем туда. Просто идем. Люди Дейла и гномы будут также.
**
Плоская скала светилась в лучах весеннего солнца, сияла красноватыми отблесками прожилок кремня и переливалась серыми гранитами. Спереди, к Пуще, она словно была срезана ножом и окружена неглубоким оврагом; дальше в Пустошь она спускалась длинным пологим горбом кита. Лучники, стоявшие перед оврагом, доставали тех, кто приходил на Скалу, лишь неопасным излетом стрел, и все же видно и слышно переговорщикам было отменно.
Когда Трандуил, сопровождаемый Элрондом и Галадриэль, явился к скале, люди Дэйла с Бардом Лучником во главе, а также Торин и полторы сотни мрачных гномов с широкими окованными металлом щитами были уже тут. Торин гарцевал на высоком вороном, как ночь, жеребце, подтянув повыше стремена. Волнистая грива коня чем-то неуловимо напоминала тяжелые локоны самого подгорного короля.
Но его было не узнать. Украшенные самоцветами шлем и доспехи; Оркрист в бесценных ножнах, усыпанных драгоценными камнями. Даже узда и седло коня были отделаны так, что никаких сомнений не оставалось – подгорное королевство жило, и жило богато.
Трандуил был в привычных мифриловых, лиственных доспехах, кованных лучшими мастерами-эльфами; недвижен на боевом олене, величественен.
Эльфы, люди и гномы расположились широким полукругом за оврагом, выставив дозорных. Не сговариваясь, и Торин, и Трандуил, и Бард привезли сюда остатки черных и мифриловых стрел, не сговариваясь же, лучшие лучники из всех трех войск, считая Кили, постарались выбрать себе места так, чтобы оставаться тут незримо, но в удобных для стрельбы точках.
Три короля снова сошлись под пологом эльфийского шатра. Сюда же явились Галадриэль и Элронд, Кили, а Лантир привычно занял место у входа. С другой стороны шелкового полога теперь стоял Эйтар.
– Чего ты ждешь? – угрюмо спросил Торин, не тратясь на приветствия. – Ты думаешь, он так и отдаст тебе Ольву, просто за красивые глаза?
– Я жду, что я ее увижу, – надменно сказал Трандуил. – Что я удостоверюсь, что она жива, и дальше…
– Две сотни эльфов, – резко сказал Торин. – Полторы сотни гномов. И сотня людей.
– Дейл не мог дать больше, – сказал Бард.
– Ты и сам напрасно приехал, – сказал Элронд. – Ты должен был оставаться в городе.
– Я, возможно, и не поведу войска к Дол Гулдуру, – проговорил король Дейла, – но в переговорах я участие приму. Мне Саурон не слал никаких условий, возможно, что… нейтральная сторона не повредит.
– Это ты, при твоих отношениях с драконами, нейтральная сторона? – усмехнулся Трандуил.
– Все же, каков план? – спросил Бард.
– Мы подождем тех слов, что скажет нам Темнейший. Он не прибудет сюда с большим войском, и должен представить нам Ольву Льюэнь, раз просит за нее так много, – сказал Трандуил. – Я готов отрезать от Пущи ее южную часть, и предоставить Гортхауру четверть древнего Леса, выставив новые границы. У нас есть сокровища. Торговаться можно.
Торин глянул на Трандуила насмешливо.
– У гномов есть также, что предложить… – и вынул из небольшого кисета на поясе сияющий овал бесценного камня.
– Ты готов отдать за свою подданную Сердце Горы? – Трандуил вздернул бровь. – Обездолить свой народ, лишив его символа надежды и силы, объединяющей непокорных наугрим под твоей рукой?
– Символ надежды носит Бус, – решительно сказал Торин. – Гномов под рукой короля объединяет честь и отвага. Аркенстон, годами владевший моей душой, всего лишь камень. В нем – та магия, которую мы желаем увидеть в его гранях. Гномы не бросают своих. Никогда. А Ольва наша с той поры, как она своими малыми силами выступила на льду Вороньей высоты против Азога Осквернителя.
Кили кивнул.
– Что же, – медленно произнесла Галадриэль, – речь, достойная короля-под-горой. Нам есть, что предложить Гортхауру. Я… слишком часто обжигала его. Я буду молчать, чтобы не… злить его. Предлагаю, чтобы говорил Бард или Элронд.
– Я готов, – произнес полуэльф.
– И держим воинов наготове, – Торин поднялся. – Мы так оковали щиты, что они если и не отразят, так хоть смягчат драконье пламя. Если что, пусть другие воины прячутся за ними также. За спинами моих воинов и их щитами.
Трандуил тонко усмехнулся.
– Отличное предложение…
– Махал, – сердито сказал Торин.
– Владыка, где Тауриэль? – подал голос Кили. Эльфы разом посмотрели на молодого наугрима.
– Дай ей время, – мягко сказала Галадриэль, – такие решения, как жизнь в подгорном королевстве, трудно даются эльфийке.
– Мы послали каменщиков, – прошептал Кили, – строить Полуденный приют. Замок для путников на полдороге от Дейла до Горы. Она не будет заперта без света и воздуха. Без леса…
– Просто дай ей время, – повторила Галадриэль. – Сейчас твоя жена ушла на разведку к Дол Гулдуру. Ты не отыщешь ее тут. Она желает проверить еще раз свою доблесть… и свои чувства к тебе, подгорный принц.
Кили понурился… но тут же встряхнулся.
– Мы встретимся у Дол Гулдура. Война с Темной Крепостью, пятнающей мантию Владыки Леса, все равно неизбежна.
– Хорошо сказано, – негромко проговорил Элронд.
– Итак, – Трандуил поднялся, – войска наготове. Может быть… что угодно. Внимание… ко всему. Мы поймем, что делать.
И, мучительно помолчав, выговорил то, что незримо висело в воздухе:
– Если мы не вызволим Ольву Льюэнь завтра, далее это будет сделать намного сложнее.
**
Позже, когда, не разбивая лагеря, воины трех народов устраивались на ночь, Бард подошел к Трандуилу, напряженно и недвижно стоящему напротив Плоской скалы.
– Владыка…
– А, – Трандуил повернулся и улыбнулся. – Я поздравляю тебя, Бард Лучник. И я…
– Я счастлив, – прошептал Бард. – Неблагородно говорить это тебе, но…
– Благородно. Ты должен быть счастлив. Ты… должен, – Трандуил отвел взор. – И я должен сказать тебе кое-что. Лишь эльф, имевший семью, может сказать тебе… Синувирстивиэль…
– Виэль, – с нежной дрожью выговорил король Дейла.
– Так вот… что бы ни вышло завтра, отправляйся обратно в Дейл, – твердо произнес Трандуил. – Будь с Виэль. Когда эльфийки обретают в себе жизнь… когда… в это время они становятся телесно страстными. Неукротимыми. Это время, когда супруг ни в коем случае не должен покидать их. Как бы… – Трандуил усмехнулся и чуть горько, и озорно, – как бы тяжко ему ни приходилось. Ты поймешь, о чем речь. Ты одарен айнур и валар сверх всякой меры, победитель драконов, любимчик Эру.
– Я уже чуть понял, о чем речь, Владыка, – Бард осекся, так как Ольва в том же положении была в руках Врага, и… о балрог… и Лучник потупился, не зная, куда деваться от собственного счастья – и от горя лесного короля.
Подошел Торин.
– Не спится, подгорный властитель? – чуть надменно спросил Трандуил, становясь вполоборота к Барду.
– Мы, гномы, подолгу можем не спать, – не менее горделиво ответил Торин. – Смотрю, ты любуешься на вечернюю зарю, и…
От ближайшего дерева на плечо Трандуила вдруг порхнула малая птаха, лесной соловей. Владыка Леса едва слышно ахнул, округлив губы; глаза его засияли.
Пичуга пела, и отчего-то, хотя песнь ее не была понятна Барду и Торину, у обоих навернулись слезы на глазах.
Соловей вспорхнул, а Трандуил все еще стоял, как пораженный громом, глядя вслед пернатому вестнику.
– Это от Ольвы? – тихо спросил Торин.
– Да… спим же! – голос Трандуила окреп и зазвенел мифрилом. – Всем отдыхать! Завтра… мы попробуем вернуть Ольву Льюэнь, подданную Эребора, мою супругу и Владычицу Лихолесья. Завтра Враг, подстегиваемый гордыней, предъявит ее и предстанет сам – во плоти. Завтра!..
**
Наутро цепочки воинов стояли беззвучно, словно вытаивая из клочьев тумана. Трандуил сидел на олене, а Герцега, оседланного для боя, но без всадника, удерживала в поводу Галадриэль, восседавшая на Зиме.
Эльфийка чуть морщила лоб – с утра ненасытная гнедая утроба стащила у нее кисет с гончим листом, которого тут и так оставалось немного, и сожрала весь. Коню полагалось пасть, но он косил дурным глазом, терся, как кот, чуть ли не выгибал спину. Всадника на него Владычица сажать запретила. Трандуил неохотно, но согласился.
– Так бывает иногда, – негромко сказал Элронд, – конь становится жертвой гончего листа, ищет его повсюду, и затем все же погибает. Это случается… с необычными конями.
«Я необычный конь», – застриг ушами Герц и по привычке попробовал куснуть нелюбезного его ганноверскому сердцу Элронда за ногу – заскрежетал зубами по изукрашенному набедреннику. «Железка, подло, подло! И фигушки вам я паду, не дождетесь»…
– Плоская скала лучше всего освещена ближе к полудню, – сказал Трандуил. – Я думаю, Саурон явится именно тогда.
– А вот и Гэндальф, – выговорила Галадриэль.
По едва видной дороге неслась белоснежная молния. Волшебник на Светозаре подскакал к замершим королям и великим эльфам, и вопросил с улыбкой:
– Что я пропустил?
– Ты вовремя, – ответил Элронд, и истари занял свое место среди сильнейших.
Солнце медленно поднималось.
========== Глава 8. Манеры ==========
Манеры, скрытность, умение повелевать – сказал нуменорец.
Люби меня – сказал дракон.
Ветка сидела по-турецки, и между попытками порыться в памяти и повспоминать, что, когда и с какими особенностями происходило с беременными подругами в том, безнадежно оставленном позади мире, настраивалась.
Особым образом.
Учителя говорили ей о таких глубинных настройках, когда следует обращаться напрямую к мышечной, подсознательной энергии инь, энергии, недоступной разуму.
Но в прошлой жизни Ветка думала, что ей не пригодятся эти настройки.
Когда – все или ничего.
Ничего.
Интересно, Ома нарочно дал ей ключи? Она верила серым глазам Голоса, прекрасным серым глазам, затененным густыми ресницами, с сияющими на дне искрами, но обостренная двойной ответственностью подозрительность не давала полностью принять то, что он говорил.
И все же.
Манеры. Очевидно слабое место.
Со скрытностью тоже плохо дело.
Любить Саурона?.. Любить. Так, чтобы поверил. Накачать саму себя, и… и попробовать. Ради безопасности. Рассудочно, искренне. Это сочетается между собой, или как?
Умение повелевать. По-ве-ле-вать. Что-то тут было, какая-то подсказка. Майрон любит, когда женщина ему приказывает? Один раз подобная попытка чуть было не закончилась совсем дурно, хотя и дала необходимую отсрочку. Орк был намного страшнее и противнее человеческого обличия Саурона.
Приказывать и повелевать – одно и то же, или повелительность должна прийти изнутри, и быть… убедительной для того, кто сам повелевал много сотен лет?
Скрытность. Манеры. Повелевать. Любить.
Охохо.
Война. На башню идут войной.
Ветка покосилась на рукав. Обломить щепочку Гэндальфа, и – «вставай, проклятьем заклейменный, весь мирррр голодных и рррабов»…
Ну нет, плеер – это на крайний случай. На самый-самый крайний.
Ладно.
Снова.
Скрытность.
Умение повелевать…
Манеры.
Ветка, оставаясь сидеть в позе лотоса, уйдя в свои мысли, почти упустила момент, когда дверь неслышно распахнулась, и чудовище, едва шелестя мелкой сверкающей голубой чешуей, проползло и улеглось магическим кольцом, зажав в зубах кончик хвоста.
Саурон отделился от тела змея; чуть клубящийся силуэт с огненно горящими глазами облекся мышцами, кожей; мужчина сел возле Ветки и заглянул ей в глаза.
– Ты слишком надолго оставил меня одну, – четко и очень громко выговорила Ветка, напрягая спину – не глядя на своего поработителя.
– Твои волосы… растут быстро, – усмехнулся Саурон. – Ты… причесана… одета? Мне докладывали, ты долго носилась тут голой.
Ветка чуть не возмутилась, что прямо голой она, она – нет, она… но, несмотря на предательскую дрожь ужаса где-то под ребрами, трепет, как будто там была замурована живая птаха, только вздернула подбородок.
– Я могу делать, что мне вздумается, Майрон. Любимый. Ты понял? Что мне вздумается.
– Ты можешь, – темный майа рассматривал ее с каким-то болезненным интересом. – Мне очень любопытно, что же тебе могло бы вздуматься, милая… но у нас мало времени.
– У нас – мало? – Ветка сумела задать уточняющий вопрос тем же надменным и спокойным тоном. – У меня полным-полно времени.
– Короли не верят, что ты еще жива, – тем же задушевно-ласкающим тоном выговорил Саурон. – Они не верят. Они желают тебя видеть. Я покажу им тебя. Тебя… и себя также.
– Я не желаю никому показываться, – решительно сказала Ветка. – И не желаю… никого видеть.
– Придется, моя храбрая нахалка, – усмехнулся Саурон. – Увы, у меня были дела, и я не сумею показать тебя горячей от моего семени, сломленной моими руками, моей властью. Но и так будет неплохо, и так. Ты сумела зацепить мое внимание, пленница. Но это мы обсудим позже. Процедура не будет долгой, не переживай. И ты очень быстро вернешься в наше уютное гнездышко…
Ветка хотела еще что-то сказать, возразить, повелеть; но время вдруг потянулось тугой резиной; Саурон начал терять очертания, а саму девушку повело, словно перед обмороком; мягко звучали слова «ммыыы обссуууди-им поо-зже… проооцеду-ура не бу-удет дооолгой… ууююютноооее гнездыыышкоооо»…
Потолок с полом перемешались, и Ветка, успев выдать собственным голове и телу последние директивы, уже не почувствовала, как ее прямо пастью подхватил дракон – и странным образом ни один заостренный, полупрозрачный, как стекло, зуб не поранил тела и не проколол одежды.
***
На самом рассвете пространство вокруг Плоской скалы заполнилось орками; их было немного, около сотни, и с ними был рыжий гонец, который уверенно командовал прочими, выстраивая их вдоль рва, разделяющего Плоскую скалу и самый край Сумеречного леса, заполненный эльфами, людьми и гномами. Его уже знали – Агнир, который благодаря яркой масти, уму и огненно-рыжему, пламенному варгу, помеси обычного варга и чудовищной горной лисицы, сумел привлечь к себе внимание.
Орки закрылись щитами и ощерились копьями, секирами и топорами. Они образовали по краю рва, дном которого протекал неширокий ручей, недлинное, но убедительное сплошное заграждение. Орочьи воины на самых выносливых и мощных варгах сновали вблизи Плоской скалы, выискивая у ее подножия лазутчиков, но нет – не находили никого. Приглашенные на переговоры соблюдали честные условия.
Эльфы, волшебник, Бард, гномы – недвижно ждали. Только Герцег крутился и пританцовывал, то тянулся к траве, то лез под руку Галадриэли, как большой коричневый кот, ласкался мордой, обсасывал шершавыми губами тонкие пальцы.
Когда медленно восходящее весеннее солнце проткнуло утреннюю дымку острыми, как иглы, лучами – именно в этот момент самые зоркие углядели в глубокой синеве неба тонкий сверкающий силуэт дракона.
Саурон прибыл на переговоры…
***
Ветку шатало, но она понимала, что стоит на двух ногах – и ее при этом не слишком деликатно поддерживает крепкая рука. С трудом распечатав глаза, девушка увидела солнце – резануло так, что молниеносно вспомнилась пара недель при факелах и свечах и прояснилось в голове, словно от нашатыря… из глаз потекли слезы; Ветка болезненно сощурилась. И тут сердце ее жестко ударило о ребра – она услышала голос Торина.
– Не всю гору, но ее сердце я отдам тебе, Темнейший. Моя подданная ничего не решает в этой войне, не добавляет тебе ни сил, ни власти, а ее пленение не ведет ни к какому проку. Ольва Льюэнь – и Аркенстон. Взвесь как следует.
– И как же ты решился, Торин, сын Траина? – насмешливый голос Саурона прозвучал прямо около уха Ветки.
– Аркенстон нашли всего лишь при моем отце, – равнодушно сказал Торин. – Гномы были сплоченным и сильным народом до него. Будут и после. И суть этой сплоченности – в том, что мы не бросаем своих. Никогда. И в подтверждение этого – вот камень. Тебе согласиться бы, Гортхаур. Четверть Сумеречного леса от эльфов, которые говорили до меня, и Аркенстон. Это щедро. Я мог бы предлагать злато бочками и возами, если пожелаешь; ты умеешь торговаться, да и гномы всегда были мастера это делать. Запрашивай свою цену. Надо завершить торг, раз ты здесь, мы здесь, и Ольва Льюэнь тоже здесь.
– Мне кажется, – голос Саурона звучал издевательски, – жизнь покупается лишь жизнью. Чьи жизни вы можете предложить мне, в добавок к кучке деревьев, которые и так мои, и камню, который, сведя с ума одну гномью семейку, затем годами валялся в лапах дракона?
Ветка, наконец, прозрела, сморгнув слезы с ресниц: ряды воинов. В три шеренги стоят гномы и эльфы с людьми; в три же – орки. Ширина рва – метров семь. Высота скалы… не видно… от подножия скалы до рва – метров пятнадцать. Под скалой… девушка вытянула шею… кусты. В шеренге с эльфами – Гендальф… Герцег. Трандуил. Торин. Бард.
Не смотреть и не вдумываться.
Трандуил.
Не смотреть.
Проверила мышцы – она не связана; запястья заведены за спину, их – оба сразу – держит крепкая рука Саурона, на самом краю скалы.
Дракон валяется полукольцом здесь же, затянув глаза радужной пленкой, лишенный вложенной в него великой темной души – просто сонная животина.
Скосилась – Майрон щеголял в натуральном виде.
«Вот так родился нудизм», – подумала Ветка. Еще раз коротко остановила взгляд на Герце.
– Будь разумен, Гортхаур, – голос, кажется, Элронда. – Лесной король и король подгорный предлагают тебе достойные условия. Разумный обмен. Соблюдение границ. И…
Ветка слышала возбужденное, глубокое дыхание за своей спиной. Ах ты пижон, показать меня, показать себя, да? Ладно.
Пора.
– Н-не отдавай м-меня, любимый… – вышло тихо, но ее услышали.
Еще как.
Замерли все, включая орков, которые перестали шебуршаться, сморкаться и греметь оружием. Ветка не сомневалась, что первые же слова, сказанные ею, разнесутся над воинствами как гром с ясного неба – так и вышло.
– Что-о? – встряхнул ее Саурон. – Что ты… сказала?..
– Не отдавай меня, любимый! – выкрикнула Ветка, еще раз стрельнула взглядом по скале, по шеренгам воинов – светлого и темного воинств, и завопила русской народной дурниной, извиваясь:
– Я-а-а-а люблю тебя-а-а-а, не отдава-а-ай меня никому-у-у, сокол мой ненаглядный, повелитель ты мо-о-ой темный, ты же сам хотел, чтобы я любила-а-а тебя, вот я и люблю-ю-ю!
Лицо Трандуила замерло; брови взметнулись, а зрачки расширились, как от боли – голубая радужка затопилась темным.
Торин приоткрыл рот, также изумленно задрав брови. Бард вцепился в лицо Ветки взглядом и потянул с плеч лук. Галадриэль торжествующе улыбнулась, и потихоньку опустила руку с поводом Герцега. Герц, услышав голос Ветки, замер, нехорошо выставив уши топориками. Элронд в растерянности двинулся к Владыке, собираясь хоть что-то сказать. Гэндальф предостерегающе поднял руку…
И все это заняло миг.
Рука, удерживающая Веткины запястья за спиной, дрогнула и ослабла. Саурон рывком развернул девушку к себе и уставился прямо в ее лицо.
– Т-ты-ы…
– Любимы-ы-ый! – злобно заорала Ветка, резко выворачиваясь из его рук, и отвешивая – наконец-то, сколько раз не пригодилось! – свой коронный, много раз отработанный с учителями единоборств удар в пах, в обнаженный пах великого Темного Властелина, Некроманта этих мест, тщеславно желавшего показаться королям Севера во плоти – которой он так долго был лишен.
И сколь бы ни был Майрон могуч, согласившись на утехи плоти, он согласился и на ту боль, которая она может доставлять. Ветка впечатала коленкой всю ненависть, которую она годами испытывала к своему обидчику, оставшемуся там, в Москве в луже крови на ипподроме; весь страх, в котором она – не показывая слабости никому – так долго жила, весь ужас, осевший от встречи с Азогом Осквернителем, все бешенство и отчаяние, вызванное новым насилием. Все или ничего. Для Ветки это был момент истины, момент приложения максимальных сил. Она тоже понимала – сейчас… или, может, никогда.
Саурон беззвучно сложился пополам, не сумев даже пикнуть и перестав дышать.
– Ге-е-ерц! Герцее-е-ег!
Галадриэль бросила повод коня и выкрикнула:
– Noro lim!
Шеренги пришли в движение – все действие заняло считанные секунды, и вот уже гнедой конь стрелой вырвался из рядов светлого воинства; взгляд Трандуила воссиял, Торин чертыхнулся и воздел топор, Бард наложил стрелу на тетиву, Элронд завертелся на своем коне, понимая, что ров не перескочить…
Но стиплер, конкурист, призер, прирожденный боец, слопавший гончий лист – перескочил.
Ветка увидела тугое гнедое тело, летящее с одного берега рва до другого – прямо в гущу пик и обнаженных мечей, и волшебника, наставившего посох – оружие орков словно легло в две стороны, создав над головами в черных шлемах воздушный коридор.
И прыгнула в этот момент сама.
Голдшлегер Герцег длиннейшим оленьим скачком, без разгона, с места преодолел ров, который доселе не перепрыгивала ни одна лошадь Средиземья, и вторым – перелетел сразу все три шеренги орков, а третьим оказался у подножия плоской скалы. Конь прыгал молча, ожесточенно – уши теперь были вжаты так, словно их вовсе не было, а глаза сверкали белками.
Ветка промахнулась совсем чуть – вместо спины коня приземлилась в крону какого-то невысокого густого дерева, раздирая платье, пролетела сквозь сучья и листву, и на излете падения все же вцепилась в шею Герцега; чуть не соскользнула под копыта – и невероятным рывком забросила себя в седло, подтянувшись за гриву. Голова была пуста, никаких идей, кроме – «любой ценой!» там не наблюдалось. В седле девушку охватила дичайшая эйфория – она чувствовала, что Герц летит птицей, видела, что он на скорости курьерского поезда расшвыривает орков, бросающихся под копыта, опережает копья и стрелы. Она не видела, что оттуда, сзади, где размещалось воинство гномов, эльфов и людей, ее поддерживают всеми силами магии и эльфийской благодати – и просто неслась вдоль отрога Плоской скалы в единственном открытом направлении – к пустоши, оставляя позади сошедшиеся, как по команде, шеренги воинов, и Сумеречный лес, и даже Трандуила.
