Текст книги "Where Angels and Demons Collide (СИ)"

Автор книги: fifti_fifti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 44 страниц)

– Что-то не так? – Девушка (а это снова была она) склонила голову набок.

Больше всего на свете юному бармену хотелось отшатнуться от нее и, расталкивая на ходу людей и роняя предметы, вылететь вон из заведения, чтобы бежать, бежать, пока воздух не кончится в его легких. Вместо этого Том прикрыл глаза, на секунду. Снова их открыл.

– К сожалению, в меню у нас только напитки, – шепотом проговорил он, стараясь, чтобы его дергающийся глаз не мешал смотреть прямо и уверенно.

Девушка больше не улыбалась, черты ее стали еще более резкими.

– Очень жалко. Я просто подумала, что твой взгляд говорил сам за себя.

– Нет. Это какое-то наваждение, – тихо пробормотал Том.

– Ну, как знаешь.

Незнакомка улыбнулась и исчезла в толпе. К счастью. Несколько других девушек около барной стойки и чуть поодаль тоже поедали его глазами, но Тому сейчас было совершенно не до того.

Мысли его блуждали в ведерке со льдом, которое он хотел надеть себе на голову, чтобы, наконец, наступила тишина, темнота и холод. Он боролся с тошнотворным головокружением. Его посетила жуткая мысль: у него только что не встал на самую горячую девчонку, которую он видел когда-либо за все то время, что работает в этом клубе, просто потому что он испугался чего-то. Кого-то.

Том пытался сказать себе «все в порядке», но его разум утверждал обратное. Нормальных людей не посещают галлюцинации. Нормальные люди не погружаются в депрессию без причин. Тому никак не давало покоя это неожиданное видение, которое совершенно точно возникло только что. Сначала эти черные волосы, потом лицо, красивое и тонкое, глаза, смотрящие на него с хитрым прищуром. Том определенно был знаком с этим человеком, и именно от этого осознания бросало в страшный жар. Он еще раз взглянул на свою руку. Откуда, черт побери, взялось это непонятное крылатое украшение на его пальце? Почему видения прогрессировали с каждым моментом все сильнее и сильнее? С самого утра все было совсем не так плохо. Не сказать, чтобы Георг или Густав выдавали те же симптомы.

– Котенок, повторишь мне «Ангела»? – Промурлыкал женский голос за его спиной.

С трудом натягивая свою фирменную улыбку, Том потянулся за очередным яйцом. Кто-то там, наверху, явно ненавидел его сегодня.

– Конечно, – скрепя сердце, он принялся за работу.

Все оставшееся время он старался не поднимать больше глаз на танцпол и боялся, что любое действие и любое движение может снова вызвать в нем вспышку. Нейт уже начал кидать на него обеспокоенные взгляды. На его глазах Том, бледный, как лист А4, принялся наливать в невысокий бокал водку, и содержимое стакана уже секунд пять переливалось через край.

– Воу! – Нейт подлетел к нему и выхватил бутылку из его рук. – Каулитц. Да ты чего сегодня, парень?

– А? – Том очнулся от сна и увидел лужу сорокаградусной прозрачной жидкости. – Это не я… Честно… Я не понимаю, что со мной, Нейт, – он поднял на сменщика горящие, полубезумные глаза, в которых сквозила вся боль еврейского народа времен второй мировой.

Нейт осмотрел помещение клуба. К счастью, аншлаг к этому времени немного схлынул, у них было время перекинуться парой словечек.

– Ты не знаешь что с тобой, потому… – он не закончил свою фразу нарочно, в ожидании смотря на Тома.

– Потому, что я просто нихрена не помню. Дыра. Провал. Пустой кадр. – Том налил водички в стакан и залпом осушил его. – Нейт, ты явно знаешь лучше меня, что было в выходные. Расскажи мне хоть что-нибудь. Я с ума схожу!

– Ну… Вы приехали с Георгом и Густавом на машине. Вас было четверо, был еще какой-то парень, он представился как Билл.

Том задумался. Билл. Вот оно. Недостающее звено цепи. Какой-то неведомый четвертый участник их вакханалии, скрывшийся в неизвестном направлении.

– Как он выглядел? – Том вцепился в Нейта пытливым взглядом, понимая, что возможно, стоит на пути к разгадке самой глобальной проблемы всего человечества.

– Он. Ну не знаю, как тебе и описать. Высокий. Твоего примерно роста. Темный такой. Худой. – Нейт пожал плечами. – Обычный парень, я занят был, не особо присматривался к вам. Вы ржали громко, веселились до самого утра. И когда я понял, что вам уже хватит, я вызвал такси и вы укатили, часов в пять.

Вся проблема заключалась в одном: Том не имел ни одного знакомого по имени Билл. И еще вопрос – где он, этот парень, теперь? Почему было такое ощущение, что именно там, где он, и нужно искать решение всех этих вопросов? Но почему ни Георг, ни Густав, не упоминали о том, что они нашли солиста? Не мог же алкоголь сказаться так сильно?

– Он сказал, он твой кузен. – Нейт задумался. – Но ты не выглядишь так, будто помнишь, что у тебя вообще есть братья.

Том поперхнулся.

– Мой кто? – он вытарщился на Нейта так, словно его посетила еще одна галлюцинация.

– Ну это уж тебе виднее, кто, чувак, – фыркнул Нейт. – Я рассказываю только то, что видел, откуда ж мне знать подробности. Ты стоял за его спиной и улыбался, со всем согласный.

– Ешкин башмак, – застонал Том. – Чем дальше в лес...

– Слушай. У меня так было один раз, в юности. Проснулся в каком-то лесу, нихера не помню, из одежды только одни шорты, на два размера больше, чем надо. Ни денег, ни телефона при себе. Только бутылки рядом валяются… Оказалось приятели прикололись, выкинули на ходу из машины, сами укатили обратно домой. Сейчас со смехом вспоминаю, а тогда готов был убить гадов. Может, и тут что-то типа такого? Все образуется, не парься ты! Обычно все самые большие загадки лежат на поверхности, – он подмигнул Тому.

– Да, конечно, все образуется. Все образуется, – Том начал усиленно полировать стойку, затем схватил свои сигареты и поспешно вылетел прочь. Курить.

Он вышел из подсобки, прикрыв за собой дверь. Сейчас, к счастью, даже персонала тут не было, и парень обессиленно сполз по стенке, садясь прямо на пятую точку. Он не обращал внимания на то, что асфальт холодный и мокрый. Черные сумерки окутывали город, и Том радовался, что хотя бы на улице прохладно. Он как следует затянулся, с наслаждением пропуская дым через легкие.

Ужасный день. К сожалению, он еще не кончился, оставалось еще целых три часа и выход с гитарой к публике.

После разговора с Нейтом все стало еще запутаннее, Том никак не понимал, кто этот неведомый Билл, почему вся квартира разгромлена в хлам, и что вообще случилось.

Кто бы этот пропавший солист ни был, его требовалось срочно отыскать. Неизвестно как, неизвестно где, но Том твердо решил для себя, что чисто из принципа вытрясет все души, которые могли хоть как-то помочь в этом деле. А может, тот парень сам вернется? Почему он вообще свалил? У Тома находилось мало идей о том, с чего начать поиски.

Парень устало привалился головой о кирпичную стенку. Он был удивительно вымотан эмоционально и физически.

Яркие звездочки, как светлячки, горели над его головой, прилипнув к темно-синему, почти черному покрывалу ночного небосклона. Они весело подмигивали Тому, словно хотели что-то сказать, подсказать нечто явное, чего он сам не замечал. Разгадка настойчиво ускользала прямо из-под носа.

«Все самые большие загадки лежат на поверхности» – повторил про себя Том слова Нейта.

Он поднял руку и посмотрел на свое кольцо. Уже привычное ощущение кольнуло где-то в глубине души. Он должен был помнить что-то. Только вот что?

====== Глава 43. Дисциплинарное наказание. ======

Большой Зал постепенно пустел. Апостолы переговаривались и бросали взгляды на темноволосую фигурку с опущенной головой, так и сидящую в кресле в конце зала. Покидающие помещение не сказали Вильгельму ни единого слова – будь то доброе напутствие или порицание.

Для них все было кончено.

Высокие слуги Всевышнего с золотыми крыльями тихо перешептывались между собой, но Биллу было все равно. Он понимал лишь одно: ему придется принять вердикт Верховного Апостола, даже если это разорвет его изнутри.

Похоже, их с Томом история все же подошла к своему завершению.

Разговоры смолкли в отдалении, шаги плавно стихли за дверью.

Билл не поднимал лицо в ответ на колючие взгляды, сцепляя пальцы на своих коленях что было сил.

Постепенно, кроме него с Симонией, в Зале не осталось никого. Вокруг валялись разбросанные бумажки, куски свитков и перьев. Бокалы с водой так и остались стоять на столах, пустые или наполовину полные, а райские птички больше не пели, потому что клетка, где они находились раньше, стояла теперь раскрытая какой-то шаловливой Апостольской ручонкой. Совет так спешил очистить помещение, чтобы отпраздновать победу, что кавардак, оставшийся после них, напоминал скорее о ядерной зиме, чем о красивом и некогда приличном месте официальных сборов.

Весь Рай облегченно и радостно переговаривался снаружи, как будто ничего и не случилось, как будто не было всей этой кошмарной каши, которую они заварили тысячелетие назад и смогли расхлебать только теперь. Все остались довольны и счастливы тем фактом, что ситуация разрешилась так легко, а они могли снова вернуться к своим обязанностям, к своим бумажкам и отчетам, к своей беготне. Вернуться к «нормальной» жизни.

Они очень скоро забыли про минувшие месяцы угрюмого и напряженного молчания, и, конечно, они даже не думали про того, кому были обязаны всем этим.

Симония посмотрела в окно. Небо было заполнено крыльями-белыми, серыми, серебристыми, золотистыми… Казалось, будто Рай сошел с ума. Ангелы, Серафимы, купидоны, радостно взмывали в воздух, наполняя его блаженными песнями. Даже придворный учитель музыки – пожилой Ангел с дряблыми крылышками – резвился со всеми, оглашая окрестности трелями своей чудесной сладкоголосой арфы на расстояния и расстояния вокруг.

Вильгельм очнулся от ступора, услышав эти звуки, и с силой зажал уши ладонями. Для него этот праздник был совершенно чужим, и, хотя он понимал, что без его участия вся эта оголтелая стая вряд ли сейчас имела бы повод для торжества, его мутило только сильнее при мысли, что он обязан слушать их трели до конца своей жизни. В буквальном смысле.

– Малыш, теперь все будет хорошо, – Симония погладила его по голове, по рукам, расправляя его белую тунику. – Мы придумаем что-нибудь, чтобы тебя спасти, ты меня слышишь? Мы поговорим с Давидом...

Билл не очень верил своей матери.

– По-моему, он ясно дал понять – разговор окончен, – мрачно заметил юный Ангел. – Что еще ты хочешь от него услышать?

Мимо разбитого Михаэлем окна, с шумом распевая какие-то оперные арии, пронесся Апостол Исакий собственной персоной. Симония, обладающая уникальным музыкальным слухом, поморщилась от того, как кошмарно он фальшивил.

– Я хорошо знаю своего брата, – Симония сжала руку сына. – Он не стал оглашать твое наказание публично. Возможно, в этом твой шанс! Нам нужно к нему. Теперь, когда вся эта шумиха вокруг тебя стихла, нам осталось просто с ним поговорить и убедить его в том, что ты не сможешь быть тут. Ты попытаешься встать?

– Не думаю. Передай ему, что я преждевременно скончался от счастья. Чтоб он порадовался, можешь добавить, что мне было больно, и что на сей раз я не знаю, как вернуться назад.

Билл потер шумящую голову. Ему стало немного полегче, темнота чуть отступила, и он наслаждался этой минутой спокойствия.

– Что ты говоришь такое, болтун, – Симония укоризненно посмотрела на сына и потянула его за руку, заставляя подняться. – Между прочим, он все-таки опомнился, в конце концов, и ,если ты помнишь, то именно он встал на твою защиту!

Юный Ангел скривился.

– Мне все равно, опомнился он или нет, для этого уже немного поздно. Я не хочу здесь быть, и он это знал! Он знал, что я умру без Тома, потому что мы связаны клятвой. Он ненавидит меня и хочет моей смерти, затем и оставил меня тут! Он же знает, что заклятие необратимо в любом случае!

Симония замолчала, услышав его повышенную интонацию.

– Я не пойду к нему, в этом нет никакого смысла! – Вильгельм неожиданно встал. Он будто ожил на какую-то долю секунды, а в глазах его полыхнул нездоровый огонь. – Честно, лучше бы они решили просто стереть меня с лица земли. Это было бы куда быстрее.

– Не говори так, малыш. Лишь слабые ищут спасения в забвении. Ты не такой. Ты сильный! – Симония хотела взять своего сына за рукав туники, но он отошел на шаг назад.

– Я не сильный. Я был сильным, ради Тома. Но теперь его нет. И меня... Тоже скоро не станет.

Симония никогда еще не видела Вильгельма таким – обреченным и лишенным надежды. Совсем недавно он был храбрым Ангелом, лучащимся от счастья, но теперь он словно опустил руки.

А затем...

Прежде чем мама смогла его остановить, Вильгельм взмахнул гигантскими крыльями и вылетел через разбитое окно вон из зала. Он взмыл в голубое небо четкой стрелой и, не разбирая дороги, помчал прочь, прочь от Дворца. Рай станет его последним домом, эта единственная мысль догоняла его как стая демонов. Как бы он ни старался сбежать, как бы он ни хотел другой жизни, в итоге он все равно закончил в той же точке, с которой стартовал.

Ветер хлестал юного Хрантеля по лицу. Он думал только о своем человеке. Это было против всех правил – любить смертного, – и именно потому становилось так больно. Теперь у них с Томом была своя жизнь, по разную сторону баррикад.

Внезапно темнота резко сгустилась в сознании Ангела. Он уже отлетел прочь от бьющихся в воздухе светлокрылых Стражей и Апостолов и завис высоко в воздухе, примерно на уровне шпиля башни Двенадцати Мыслителей. Он видел перед собой был лишь огромный Эдемский сад яблочных деревьев, простирающийся так далеко, как только видно глазу. Сверкающий Гихон изгибался внизу, спокойный, как само время. Вильгельм хотел долететь до него – туда, где они с Томом еще недавно валялись на траве и целовались, смеясь, как дети, однако понял, что теряет контроль над полетом. Он слишком ослаб, чтобы преодолевать такие расстояния.

Тихо выдохнув, Ангел полетел вниз как камень. Земля становилась все ближе и ближе, и он, ломая ветви деревьев, со страшным треском врезался в грунт на полной скорости. Мелкие камешки и почва полетели в разные стороны. Пропахав по земле добрых пять футов, юный Хранитель остановился прямо в центре Райского сада. Он не почувствовал физической боли. Застонав, он приподнял свою внезапно отяжелевшую встрепанную голову с комочками грязи, запутавшимися в его черных с проседью в волосах, и с трудом сфокусировал взгляд. Да, определенно, он был еще жив.

Жуткая злость на собственную слабость захлестнула его, такая яростная, что кровь, если она и была, закипела в его венах. Билл с трудом оторвал от земли тело и молниеносно взмыл в воздух. Он должен был попасть туда, где никто не увидит его. Он хотел прочь.

Взлетев в голубое пронзительное небо, юный Хранитель с трудом фокусировался. Едва пролетев пару метров, он снова потерял контроль и ухнул вниз, но на сей раз на груду камней, огромных и острых, с силой обрушиваясь прямо на них. Каменная крошка брызнула в стороны, подрывая дерн и комки травы и принимая на свои торчащие, как пики края, тонкое тело...

Из окна дворца Давид наблюдал за безуспешными попытками племянника взлететь. Вильгельм был не единственным, кто не веселился вместе с остальными в этот светлый для всех миг. Златокрылый заложил руки за спину, крылья его были опущены вниз. Со своего наблюдательного пункта он внимательно следил за суицидальным концертом своего племянника, а заодно с грустью наслаждался последними минутками, которые мог провести в своем замечательном, светлом и уже обжитом им офисе. Он знал, что ему предстояло покинуть помещение вот уже совсем скоро, и потому печально поглаживал рукой спинку бархатного крутящегося кресла. Так он раздумывал над тем, как ему теперь быть дальше и как привыкать к этой новой жизни в должности простого Апостола.

Для него это был личный конец света.

Все его труды, все его заслуги оказались напрасными, когда его корабль под названием «триста десять лет службы во дворце» прямым курсом врезался в айсберг по имени «Вильгельм». Теперь лишь щепки былой роскоши покачивались на поверхности океана, напоминая о прекрасном.

Давид содрогался от ужаса от представления, что произойдет с ним, если он оставит мальчишку в Раю. Пусть и недолго, его племянник будет маячить под носом, вытворяя свои безобразия и продолжая делать жизнь всех, кто с ним был знаком, чересчур насыщенной приключениями. И вот пожалуйста, стоило только отпустить его, назначив несправедливо мягкое по всем меркам наказание, как он снова принялся за старое – ломать райские деревья, которые росли тут задолго до его появления.

Давид потер переносицу, снимая позолоченное пенсне. Он чувствовал себя очень усталым. На его глазах светлая фигура с темными волосами и белоснежными, черными на кончиках крыльями снова поднялась с колен. Племянник вытер рукавом лицо, выплевывая траву и снова приготовилась к полету. Давид тяжко вздохнул:

– Что мне с ним делать, Сирин? – он обратился он к огромной птице за своей спиной. – Он совсем с ума сошел в последнее время.

– А что говорит тебе твой разум? – сладко пропела Сирин со своего насеста.

– Мой разум говорит мне, что я сейчас оставлю его тут, то тогда он умрет на моих руках, и Симония оторвет мне голову. Он поломает мне все Райские яблони. И сколько бы он ни прожил тут, он будет делать невыносимой мою жизнь до самого последнего вдоха.

Сирин печально вздохнула.

– Я думаю, ты знаешь ответ на свой вопрос. Ведь он действительно погибнет тут. Есть такие раны, которые никогда не вылечить, и они гораздо страшнее любых физических повреждений...

– Да чем я могу ему помочь-то? – откровенно нервничая воскликнул Давид, глядя, как Ангел снова обрушился на ветви яблонь с высоты. Его тело, как тряпичная кукла пролетело по дереву, отломив огромную ветку, и в итоге Билл рухнул лицом вниз, а надломленная ветвь мстительно приземлилась сверху. Больше племянник не вставал. Он только подтянул руки и, закрыв ими лицо, поломанной игрушкой застыл на земле без движения.

Он даже не мог летать...

– Ты же верховный Апостол, в конце концов… – сладкий голос птицы вырвал Златокрылого из размышлений.

– Это уже ненадолго, благодаря ему! – Давид сварливо поджал губы и отошел от окна.

В кабинет, встревоженная и растрепанная, влетела Симония. Глаза ее были размером с Райское яблоко.

– Давид! Вильгельм...

– Да видел я! Видел! – верховный Апостол хмуро прошелся из угла в угол. – Сакий!

Страж как по команде материализовался возле его стола.

– Неси мне этого идиота… – Давид ткнул пальцем в сторону бывшего арестанта.

Кивнув, Сакий тут же исчез за дверь.

Билл лежал лицом в траве, вдыхая ее сладкий запах. Злости больше не осталось в нем, на смену ей снова пришло полнейшее безразличие. Он уже не пытался встать, это было не в его силах. Темнота и тишина, о которых он так мечтал, нашли его прямо здесь, и он был готов уйти с ними за руку, чтобы избавиться от всех мучительных и болезненных, достающих его мыслей.

Он так безумно вымотался.

Неожиданно чья-то мощная рука взяла его за шкирку и нежно встряхнула, так, что все тело юного Ангела замоталось, как куль с Эдемскими корнеплодами.

– Вы что же это делаете-то, а, Ангел Вильгельм? Совсем не думаете о своих родных-то! Куда вы лететь собрались, вы на ногах едва стоите!

Сакий мощной лапой отряхивал одежду Била от мелких травинок и грязи.

– Отстань, – простонал Вильгельм, скрежеща зубами, на которых осталась земля. – Положи, где взял!

Однако Сакий не особенно вслушивался в его пожелания. Приведя младшего сотрудника Канцелярии в более-менее достойный вид, он повертел его со всех сторон и удовлетворенно кивнул. Арестант был немедленно схвачен и уведен в сторону Дворца.

Билл слишком ослаб, чтобы сбежать сейчас, темнота сгустилась, обнимая его мягкими лапами, и, к своему облегчению, Ангел ощутил, что снова начал покидать эту реальность.

Когда изгибы прекрасных расписных коридоров остались за спиной, Вильгельм нежным тычком был водворен в так хорошо знакомый ему кабинет Верховного Апостола. Симония, которая стояла здесь же, порывисто подошла к сыну и впервые сделала то, что давно пора было сделать: она отвесила мальчишке такого звонкого подзатыльника, что в глазах у Билла мигом прояснилось. Он стал видеть все вокруг чересчур отчетливо, как будто кто-то навел резкость. Давид свел суровые черные брови к переносице. Без своего дурацкого парика, который он снял в неформальной обстановке, Апостол казался гораздо моложе и выглядел совсем не так строго.

– Ты что творишь? У меня чуть дыхание не остановилось! – отчитывала сына Симония. – А ну прекратить мне этот цирк!

– Ма-а-ам, – Ангел лишь поморщился, когда она тряхнула его за шкирку.

– Я тебе дам сейчас «мам». А ну живо сядь в кресло! – Симония пододвинула ногой ближайший стул. Билл уныло подпер щеку рукой, искоса глянув на нее.

– И нечего на меня зыркать! На меня это не действует!

Давид довольно улыбался. Иногда он думал поставить сестру во главе небольшого отряда Светлых Стражей, но туда, к сожалению, не принимали женщин. Со своего места в кресле Билл злобно покосился на дядюшку. Поняв, что на него смотрят, тот мигом свел брови, напуская на себя строгий вид.

– Ты перебесился? – совершенно спокойно поинтересовался Верховный Апостол. – Больше тебе никуда не надо срочно лететь и сломать своим весом еще пару яблонь?

Билл хмуро смотрел на него.

– Надеюсь, ты понимаешь, что, по-хорошему, твой приговор должен быть гораздо серьезнее, и что я сделал тебе большую поблажку?

– Я все понимаю и благодарю тебя за это, – Билл склонил голову в полупоклоне. Ровный и бесцветный голос его звучал тихо и почти безжизненно.

– Оно и видно, как ты благодаришь!

Вильгельм молчал. Его пушистые ресницы трепетали, и у Давида сложилось впечатление, что его племянник вообще не слышит ничего из сказанного.

– Ладно, давай к делу. – Златокрылый тяжело вздохнул. – Я не стал говорить то, что собирался при всех, они и так обо мне невысокого мнения. Вильгельм, думаю, что тебе так же понятно, что ты не должен искать никаких контактов с миром людей, пока пребываешь тут... – начал он издалека.

– Мне это понятно, – тихий шепот.

– То же самое касается мира Демонов.

– Ты же сам сказал, что пропасть будут охранять теперь, когда о проходе известно половине населения Рая...

– Само собой. Предупреждаю еще раз.

– Я все понял, – Билл сцепил на коленках пальцы.

– Хорошо. Однако... про твое наказание. Оно будет исключительно дисциплинарного характера. Чрезвычайно мягко для провинности, которую ты допустил, конечно, – Давид задумался. – Если ты слышал, я приговариваю тебя к столетию исправительных работ. Кроме своей основной задачи, ты будешь выполнять еще кое-какие поручения. Помогать драить горшки и кастрюли в кухне, это раз. Подметать щеткой полы в зале на втором этаже. Во всем коридоре, а не только там, где нравится. Кроме всего прочего, будешь вылетать вместе со всеми в Нескучный Лес, раздавать еду купидонам. За тобой все это время будет следить Сакий, приставлю к тебе еще двоих Охранников, – на этих словах Давид выразительно повысил голос, и Страж содрогнулся от ужаса. – Ты слушаешь, Билл?

Давид заметил, что племянник снова начал уходить в себя.

– Да… Слушаю. Мыть, подметать, раздавать еду... – уничтожено прошептал младший Ангел. Он не говорил Давиду, что не собирался доживать до этого момента.

– Все верно. Кроме того, тебе бы протереть пыль в библиотеке, включая всю мебель и сами книги, этим давно уже пора заняться. Почистить от зеленого налета все статуи. Высадить вдоль дорожек новые кусты самшита. Заново пересчитать все райские яблоки…

Давид все перечислял и перечислял эти бесконечные списки поручений, а Вильгельм лишь кивал и слушал. К большому счастью, он ощутил спасительную слабость, подступающую к нему. Все сильнее и сильнее, состояние его ухудшалось, и эти вспышки становились все более интенсивными. Он знал, что это не продлится долго.

– Все это ты начнешь делать, как только вернешься после столетия своих исправительных работ.

Вильгельм машинально кивнул. Симония вздрогнула и посмотрела на брата, будто она ослышалась.

– Погоди... Но разве ты только что не зачитал список... – начала было она, заставив своего сына тоже поднять голову.

– То, что я зачитал, – стиснув зубы заметил Давид, – это поручения, которые Вильгельм выполнит, когда вернется в Рай. Я не тешу себя иллюзиями о том, что этого не произойдет.

Желудок Вильгельма сжался. Юный Ангел едва не вскочил со своего стула. Ему помешало разве что отвратительное состояние.

– Давид... дядя, – он впервые обратился к Златокрылому мягко. – А что я буду делать сто лет?

– Сто лет я даю тебе на то, чтобы ты посидел на Земле и подумал о своем поведении, – тяжко вздохнул Златокрылый. – Я знаю, что ты нарочно расторг клятву Хранителя, не думай, что я не догадался!

– Но... – Билл не мог поверить в то, что он услышал.

– Ты хочешь находиться тут?

– Нет! – юный Ангел задрожал от слабости и прилива эмоций.

Он тут же забыл, что собирался умирать. Его существо, вся его Ангельская сущность вдруг наполнилась легким газом, воздухом, подобным гелию, сделавшим его тело невесомым. Он смотрел на Давида огромными глазами, которые моментально заискрились от счастья.

– У тебя есть вопросы?

– Нет... нет, дядя, я... Спасибо! – Вильгельм покачнулся, хватаясь за стул. – Я вернусь. Я почищу тебе триста горшков, хоть всю Канцелярию. Я все сделаю, все, что ты попросишь! Я вылижу сверху донизу весь Дворец. И публично извинюсь перед всеми, кого я когда-то обижал!

– Верится с трудом, – Давид схватился за переносицу. – Уйди с глаз моих. Сакий, ты знаешь что делать. Помоги ему собраться, он не стоит на ногах. Главное, помни, куда мы его не отпускаем?

– В ванную не отпускаем, – мрачно вздохнул Охранник.

– Умница. А теперь проводи его в больничное крыло, и на выход. На него страшно смотреть.

Сакий уныло вздохнул.

– Идемте, Ангел Вильгельм, – он протянул мощную ручищу и положил ее своему подопечному на плечо.

Билл обернулся уже в дверях. Его взгляд пролетел через всю комнату и на секунду, на одну секунду, пересекся со взглядом верховного Апостола. Дядя поначалу держался, но потом неловко отвернулся в окно. Он не хотел признавать, что в этой ситуации его выбор сделал себя сам. Вильгельм же был благодарен ему, так искренне благодарен за свое освобождение, что едва не подпрыгивал на месте.

Как только за ними захлопнулась дверь, до этого молчавшая Симония подошла к брату и положила руки ему на плечи.

– Ты не представляешь, какое это облегчение, – она уронила голову. – Поверь, я знаю, как нелегко тебе было принять это решение. Спасибо тебе, Давид. И... Прости за то, что не смогла на него повлиять.

– Проси прощения у всех Апостолов. Они пострадали не меньше. Да что там, у всего Рая. И еще у Райских яблонь, которые он поломал! А еще у Сакия, который от него стонет. Благодаря твоему сыну теперь придется пересаживать все деревья!

– Я могу помочь, – тихо предложила Симония. – Останусь тут еще на недельку...

Давид дико уставился на сестру.

– НЕТ! – поспешно выкрикнул он так, что птица Сирин встрепенулась на своем насесте. – В этом нет нужды. Я найду, кого озадачить этой работой. В этой истории все уже сделано за нас. Давай не будем усугублять?

Симония улыбнулась своему брату.

– Спасибо тебе, – тихо и с улыбкой проговорила она. – Так будет лучше для всех нас. Его отсутствие даст тебе времени остыть.

– Ну еще бы, – все так же мрачно проговорил Апостол. – Полагаю, ты захочешь его проводить? Передай мальчишке, чтобы не надеялся на смягчение наказания. Его пребывание на земле – всего лишь временные меры, завершение его миссии!

Симония молчала некоторое время, а затем с хитрецой произнесла:

– Я передам ему твои слова. Признайся, ты ведь будешь в глубине души скучать по его выходкам!

Златокрылый с удивлением обернулся на свою сестру. На секунду он готов был поклясться, в ее глазах снова мелькнул такой же дьявольский огонек, что Апостол так часто наблюдал в глазах своего племянника.

– Если ты не против, через тридцать лет малышке Ивонн как раз исполнится сто шестьдясят. Она всегда хотела стать медсестрой, только и мечтает, чтобы попасть во Дворец! – Симония захлопала пушистыми ресницами.

Давид хмуро посмотрел на нее.

– Валяй. К тому времени не я буду стоять у власти! Пусть повезет еще какому-нибудь несчастному Петру! Он давно метил на мое место! Никогда его за это не любил.

Симония заливисто рассмеялась, ну совсем как Вильгельм. В глазах ее светились благодарность и тепло. И пусть все вышло не совсем так, как планировалось изначально, не смотря ни на что, они с братом все же нашли общий язык в конце этой истории. Возможно, впервые за много лет их с Давидом разговор закончился без отборной портовой ругани и летящих через всю комнату тяжелых предметов быта. Она тихо вышла, притворив за собой дверь. Сейчас осталась последняя самая важная вещь, и терять ценное время не стоило. Симония, подобрала полы длинного белого одеяния и поспешила вперед по коридору.

Давид, все еще пребывая в легком стрессе от ее последнего заявления и искренне надеясь, что она все же пошутила, не говоря ни слова, отошел в угол и погладил свою птицу. В кабинете воцарилась гробовая тишина.

– Знаешь, некоторые правила, они на то и правила, чтобы их нарушать, – сонно пробормотала Сирин со своего насеста.

– Наверное. И я только что добровольно решил этому потворствовать. И куда катится мир?

Мощная рука охранника сжимала плечо Вильгельма, увлекая его по извилистым коридорам, которые, казалось, не собирались кончаться. Билл еле мог идти сам, пол под его ногами уходил, по мере того, как они с Сакием двигались вперед, однако вместе с тем Ангел едва не парил от счастья и облегчения. Он был свободен. Ему не терпелось сделать это – вырваться, улететь прочь из Рая и лететь, лететь как можно быстрее – на землю, чтобы заключить в объятия того мальчишку, который, кажется, потерял своего единственного Ангела. Однако лапища Сакия на плече мешала ему безрассудно покинуть Эдем сию же минуту.

Охранник подозрительно косился на своего подопечного, который лихорадочно блестел глазами. Сакий проследил взглядом за капелькой пота, стекшей с его бледного виска, и за тем, как Вильгельм, в очередной раз качнувшись в сторону, запнулся на ровном месте.

– Ангел Вильгельм, вам совсем плохо? – участливо поинтересовался Страж, дергая его вверх. – Соберем сейчас Ваши вещи...

Биллу было плохо и хорошо одновременно, однако он решил немного изменить планы Охранника. Ему не хотелось ничего собирать. Все необходимое ему находилось не тут. Он перетерпит ближайшие сто лет без ошейника со стразами.

– Сакий, – тихо позвал Младший Ангел.

Охранник остановился посреди коридора и удивленно воззрился на своего подопечного.