Текст книги "Where Angels and Demons Collide (СИ)"

Автор книги: fifti_fifti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 44 страниц)

– Чуваки, я вас на кухне потом догоню, ладно? – он осмотрел себя со всех сторон. – Мне надо в душ.

I’m on the outside, looking in

What do I see?

So much of this left to begin

Where would I be?

It’s in your mind

It’s in your eyes

So it’s goodbye again

It’s way past time

For one last try

So it’s goodbye again. Goodbye again.

(Vertical Horizon – Goodbye Again)

Том стоял под душем, смывая с себя странные запахи, пропитавшие его кожу, и в который раз клялся себе, что больше не возьмет в рот ни капли алкоголя. Ну, по крайней мере, в ближайшее время. Он уже много раз давал себе подобные обещания, просыпаясь на утро безголовым всадником, и каждый раз снова нарушал их, жестоко расплачиваясь за это потом. И вот сейчас опять настала стадия пылких обещаний отречься от бутылки и праздного образа жизни и встать на путь праведный. Ему было сейчас так плохо, что он хотел повеситься. Может, стоило еще, чисто для проформы, перестать разговаривать с Георгом пару дней, чисто на всякий случай, потому что подобные приступы амнезии, как правило, нередко оказывались связаны именно с ним, но сейчас Том отложил эту вторичную мысль.

Он с наслаждением оперся двумя руками о кафельную стенку, просто стоя под успокаивающими струями теплого душа, и позволяя каплям стекать по коже и оставлять приятные щекочущие дорожки. Он закрыл глаза. Почему его дреды, его одежда пахла серой? Чем-то кислым, чем-то сладким, чем-то пыльным, и еще медом? Он никак не мог сопоставить эти вопросы с ответами, которых просто не находилось.

Куда пропал вчерашний день. Кто разбил окно и перевернул все в квартире? Откуда соль?

Эти и другие вопросы кружили в сознании и весьма раздражали своим присутствием. Том зажмурился, отфыркиваясь от воды, которая попадала в лицо, и лишь на секунду поднял глаза, чтобы проморгаться. Взгляд его задержался на собственной руке, и он удивленно поднес ее поближе. На его безымянном пальце красовалось красивое серебристое кольцо-печать. Он вообще не то, чтобы очень любил всякие такие цацки и финтифлюшки, они мешали играть на гитаре, цепляясь за струны, но сейчас что-то заставило его поступиться этим принципом. Том удивленно рассматривал изображение пары скрещенных крылышек. Он выставил его так, чтобы струи воды не мешали ему рассматривать рисунок, по которому он провел пальцем, как завороженный.

– Откуда это? Я же не мог жениться всего за одну ночь? Мы ведь не в Лас-Вегасе, – зачем-то сказал он сам себе.

Забавное чувство засело у него под лопатками, вещица была смутно знакомой ему, как будто он уже видел ее где-то. Совсем недавно, тонкие пальцы вертели это самое кольцо в руках, Том совершенно четко увидел их перед глазами, словно наяву.

– Бля! – парень попятился к стенке. – Скажите мне, что я сплю. Что это вообще?

Он приложил тыльную сторону запястья к глазам, прогоняя настойчивый образ. Странное, тянущее ощущение лишь усиливалось, возникло слева, в районе ребер, и немедленно захотелось заныть от этого чувства тупой непонятной боли и пустоты. Юный гитарист не понимал собственных ощущений.

Он снова нерешительно глянул на кольцо. Что же оно ему напоминало?

Ничего не приходило на ум.

Промучившись минут пять, Том решил, что отныне даже бутылочки пива с Жориком не дернет. Ни одной. Целый месяц. Ну хорошо, хотя бы неделю. Что он, был слабаком – продержаться без алкоголя каких-то жалких три дня?

Насильно вытолкав из головы все странные идеи, которые не давали ему покоя, юный гитарист принялся одеваться. Он ощущал себя не в своей тарелке.

Том скомкал и выбросил странную одежду, от которой остались одни лохмотья. Вопреки собственным религиозным убеждениям, после душа не то, что не полегчало, но стало только хуже. Расслабленное тело никак не желало собираться в кучу, оно шаталось, еле плелось, голова с мокрыми дредами, которую Том на ходу вытирал полотенцем, весила теперь будто бы тонну. А еще парню все время казалось, что он летит. Том словно проваливался и парил в голубом небе, проносясь мимо пушистых облаков и видя под собой землю, деревья и извивающиеся ленты серых дорог, а также стайки птиц наравне с собой. Теплый ветер, налетающий на него ласковыми порывами, так приятно согревал кожу, хлопая одеждой, будто крыльями.

Встряхнувшись, Том на всякий случай больше не закрывал глаза. От этого ощущения у него начала кружиться голова.

Он дополз до кухни, мечтая лишь доковылять до табуретки и рухнуть на нее. Он чувствовал себя не просто мертвым, а скорее мертвым, затем расчлененным, потом брошенным под каток и после наспех сшитым обратно.

Сегодня, по всем подсчетам, был уже долбанный понедельник, три часа дня, он где-то проебал все выходные, а дела-то тем временем не спешили себя откладывать. Словно в напоминание этого, в его кармане затрясся телефон. Том скривился, как от зубной боли, когда на экранчике возникла надпись «Звонит Петер».

– Шайссе. Только тебя мне не хватало.

Фото на экранчике буквально излучало негативные вибрации и ответить пришлось.

– Каулитц. Прелесть моя, – тут же донесся оттуда раскаленный, как утюг голос, – ты смотрел на часы?

Том послушно посмотрел на циферблат, зажимая трубку плечом.

– Смотрел, Петер. Красивый черный с серебристым циферблат. А че? – он откровенно зевнул в трубку.

– А то, что если ты не помнишь, то я сегодня жду вас в три в студии, с вашим новым солистом. Мы же договорились!

– Солист? В три часа?

Том медленно холодел. Петер давно говорил им, что пора найти солиста… Но сегодня в три? Почему так радикально? В ушах сам собой заиграл похоронный марш. Том страшно округлил глаза.

– Эээ… Петер?

– Да, Том, – собеседник на том конце трубки вздохнул, словно был смертельно замучен всем, что происходило вокруг него.

– У нас это… Не того... Не этого...

Георг, который напрягся на слове «солист» настороженно поднял голову. Он понял, кто звонил. Бросив нож, он порывисто подлетел к Тому, поняв, что тот сейчас сделает непростительную бяку и выхватил у друга трубку прежде, чем тот успел среагировать.

– Петер, не слушай Тома, парень на выходных перебрал на радостях. Есть у нас солист. Все ОК. Только он немного приболел… В три сегодня никак. Давай завтра? Завтра стопудов!

– Вы меня заебали в край, все трое или сколько вас там! Мы же договорились, Георг! Ну что за кидалово, твою мать? Вы работать собираетесь, или как?

– Я знаю… Знаю… Но у нас все в ажуре. – Георг отчаянно игнорировал Тома, который крутил пальцем у виска. – Парень приболел… Отравился, или что-то типа того!

Георг мастерски завирал, но в голове его возник образ лопаты и трех больших ямок, свежевыкопанных его же рукой. Он напряженно закусил губу, ожидая, что скажет трубка.

– Завтра я не могу. У меня, видишь ли, кроме вас еще дела есть. Послезавтра, и это последний день, – к его облегчению, злобно вздохнул Петер. – Потом все. Апокалипсис. Вам понятно?

Трубка щелкнула и линия пошла короткими гудками.

– Понятно. Чего уж тут не понятного. – Проворчал Георг, задумчиво нажимая на отбой. – Апокалипсис так апокалипсис.

Он трагично вздохнул.

– Георг, едрить твою лысину, какого ты вклинился? – возмутился Том, нависая над ним.

– Ты, Каулитц, как хочешь, а я вот не собираюсь умирать в расцвете лет. Я тоже, как и ты, не помню, че было на этих выходных. Но у нас еще будет время, мы найдем этого проклятого солиста, зуб даю. Тем более, нам повезло, есть еще один день форы, все-таки Петер не изверг, дал нам время! Обшарим все переходы, клубы, как хочешь. Но солист будет у нас, ты понял меня? И не вздумай ляпнуть ему ничего другого, – Георг во время всей своей тирады тыкал Тому в лицо огромной деревянной ложкой, которой он до того размешивал в сковородке какую-то невнятную кашу. Он с силой впихнул Тому в руку трубку и отошел обратно к плите продолжать свой стремный несъедобный экспромт на околокулинарную тему.

Том скрутил с головы полотенце и с силой хлопнул им Георга по затылку. Друг лягнул в его сторону ногой. Густав не обратил на них никакого внимания, к разборкам этих двоих он уже давно привык.

– Какая на хрен разница, когда умирать, сегодня, завтра. Один фиг, не найдем мы солиста, – развел Том руками.

– Найдем-найдем. Ща пожрем тока, – Георг уже раскладывал по тарелочкам свой поварский бенефис.

Том посмотрел на это подозрительно и ограничился тем, что влез в холодильник, достав себе оттуда банан и апельсин. Жрать ему что-то передумалось.

– Ну-ну. Не знаю, как ты, а мне сегодня еще в клуб к шести. В отличие от вас, лоботрясы, я на двух работах разрываюсь, – буркнул Том и, налив себе кофе, отвалил на подоконник, где и расселся, угрюмо, забравшись на него с ногами. Он поставил чашку рядом с собой и принялся очищать апельсин.

Доселе молчавший Густ возвел глаза к небу.

– Хватит рычать друг на друга. Поищем мы этого солиста вдвоем, на Жориковой тачке. У меня карта где-то валялась, как раз сегодня понедельник, успеем обойти парочку музыкальных школ, где мы еще не были. Там вечерние занятия должны быть. А ты пойдешь в свой клуб, – разумно предложил Густав, пожимая плечами.

– Ага, мы ищи, а он на гитарке бренчать пойдет, – буркнул Георг.

Том уныло посмотрел на друзей. Они оба выдумывали какую-то хренотень. Петер был совершенно не тем человеком, который с юмором относился к шуточкам такого типа, все это знали. Какой был смысл пудрить ему мозги? Том с садистским наслаждением подумал, что послезавтра с радостью посмотрит, как продюсер спускает с Георга шкуру. Интересно, как Листинг станет выкручиваться в том случае? Придет, наверное, с похоронным лицом и заявит, что мифический отравившийся солист не выжил в борьбе со страшной африканской лихорадкой, и у них всех теперь страшный траур интернационального масштаба. И Петер, ну конечно, разрыдается от сочувствия, поймет, простит, даст им еще сроку, трогательно утирая влажные глаза кружевным платочком. И они, конечно, снова пойдут на поиски. И, конечно, обломаются, потому что во всей этой дыре нормальных музыкантов было раз, два – и обчелся.

Настроение отчего-то упало.

Том не верил в пророческий талант и не думал, что именно сегодня тот самый день, когда звезды, наконец, встанут правильно, и все пойдет так, как надо. Он грустно отхлебнул кофе и зажег сигарету, с наслаждением сделав затяжку и чувствуя, как дым наполняет его легкие приятной горечью.

– Георг, а где, кстати, твоя тачка? – Том заметил отсутствие машины, когда заглянул в окно. На привычном месте парковки стоял какой-то непонятный, синего цвета мини-вэн. Рядом с ним, во дворике, возникло гигантское, обугленное черное пятно огромного размера, как будто в этом месте приземлялся метеорит. Том не припомнил, чтобы видел его тут раньше.

Георг выпрямился.

– Я не помню, – некоторое время покопавшись в своей памяти застонал он. – А где моя машина? – жалобно спросил он, оборачиваясь уже к Густаву.

Друг наморщил лоб и честно попытался дать ответ на этот вопрос, но память снова подводила его. Промаявшись попытками вспомнить, он просто пожал плечами.

– Я не помню, Георг.

– Прекрасно, еще и тачку проебали, – Георг моментально сник.

– Ну вот где тачка, там можно искать начало всех наших приключений. Я подозреваю, что она стоит у клуба, наверняка мы если и бухали, то где-то там, – ободряюще заметил Том. – Но это значит, что твоя задача поиска немного усложнится и, возможно, придется тебе снова залезть в свою заначку в ботинке и раскошелиться на такси.

– Да иди ты на хуй, Каулитц, – разозлился басист. Он больше не сказал Тому ни слова, в расстройстве кинув посуду в раковину.

Том пожал плечами и снова отвернулся в окно. Ему разбираться с другом не хотелось. Он болезненно поморщился и посмотрел на вступающую в свои права весну, на то, как солнце выгоняет всех людей на улицы – в их внутреннем дворике кишмя кишела детвора, родители, хозяева со своими собаками.

Звон детских велосипедных звонков и лужи, слепящее солнце. Жизнь, такая яркая и радостная, начиналась снова, с уходом зимы. Скоро зазеленеет трава, потеплеет, люди скинут многие слои одежды и переоденутся в майки. Начнется новая жизнь и новая весна…

А что было для него, Тома, в этой бурной жизни? Он посмотрел в стекло на свое отражение, еле заметным призраком висящее на уровне его носа. Поймав взгляд карих глаз, на какую-то секунду он подумал, что кто-то другой внимательно смотрит на него с той стороны жизни и с той стороны весны. Кто-то, кто будто бы ждал его там, стоило только протянуть руку. И Том протянул ее, дотронувшись до своего отражения. Большое серебристое кольцо, которое он почему-то так и не снял, звякнуло об стекло. Неведение доставало, а раздражение нарастало с каждой минутой все больше и больше, и Том совершенно не мог себе объяснить эту тревогу и беспокойство. У него сосало под ложечкой безо всякой на то видимой причины, будто организм подавал сигналы, которых его обладатель не понимал.

Том уныло потянулся к пачке сигарет и, поковырявшись в ней, достал одну штуку. Колесико его зажигалки щелкнуло. Он задымил.

– Надеюсь, наше веселье хотя бы стоило того, – пробормотал он себе под нос, рассматривая спешащий куда-то мир внизу.

Как странно… Вроде бы ничего не меняется с каждым днем, а когда вдруг посмотришь назад, все начинает казаться другим. Тому сейчас тоже все казалось другим, таким же серым, перевернутым вверх ногами и странным. И если бы только можно было так легко определить, в чем тут загадка...

====== Глава 41. Совет. ======

Билл вынырнул из темноты, в которую погрузился так внезапно. Пробуждение на этот раз совершенно не доставило ему никакой радости, ведь в своем сне он пребывал в замечательном месте, там, где и хотел бы сейчас находиться.

Как наяву он видел перед глазами пол в комнате Тома, обои, кровать и кушетку, большое окно, шкаф со скомканной в нем одеждой. Все точно так, как он и запомнил, сохранил в своей памяти с того самого последнего раза, когда они все еще были вместе, когда под его лопатками чувствовались прохладные доски пола, а сверху – тяжесть горячего тела, прижимающегося сверху. Это ощущалась так правильно и приятно, а все вокруг было такое знакомое и родное, что Билл слегка застонал во сне. Руки его помимо воли вцепились в поверхность, на которой он лежал. Что-то мягкое. Одеяло?

Он хотел открыть глаза и снова увидеть солнечных зайчиков, пляшущих на обоях той комнаты. Ему хотелось, чтобы с негромким скрипом вдруг открылась дверь, и Том зашел, неся в руке тарелку с бутербродами и пару чашек с чаем.

С горечью Билл ощущал, что это не могло стать правдой, это место теперь находилось далеко от него, как и тот, кому оно принадлежало. Оно осталось в другом мире, там, куда путь теперь был закрыт, возможно, ненадолго, а, возможно, и навсегда.

Ангел тихо застонал. Воспоминания заставляли его скучать по человеку так нестерпимо сильно, что тело сводила физически ощутимая судорога.

Он лишь надеялся, что Тому будет теперь хорошо и спокойно там, дома. Лишь бы он не мучился воспоминаниями.

Юный Ангел чувствовал, что кто-то прижимает его к горизонтальной поверхности, удерживая за плечи и заставляет оставаться на одном месте. Во рту возник привкус какой-то горькой гадости. Наверное, лекарство?

С трудом глотая все, что ему давали, Вильгельм не отплевывался и не давился. Чья-то рука гладила его по голове. Эти прикосновения были заботливые.

Собравшись с мыслями, юный Хранитель слегка приоткрыл веко и тут же с ужасом понял, что на него выплывают знакомые светлые стены, золотые финтифлюшки, цветочки и вазочки, которые он определенно уже где-то видел прямо сегодня.

Он узнал это место.

– Том… – Ангел с трудом поднял голову, стараясь увидеть лица, которые склонились над ним. Все они расплывались в неопознанные, смешанные пятна, одинаково безликие, как будто кто-то в спешке стер с них всю краску, размазав губкой их черты.

– Малыш, его здесь нет… Его забрали, – Билл узнал этот голос справа, он принадлежал его маме, которая сейчас обеспокоенно наклонилась над своим бледным сыном. – Ты был в обмороке некоторое время, только что пришел в себя.

Билл с трудом попытался подползти повыше по кровати и принять сидячее положение, но тут же был остановлен рукой слева. Приглядевшись, он узнал в этом пятне рыжеволосую медсестру из медпункта. Сейчас она с явным недовольством снова порхала над ним, пытаясь привести в чувство.

– Я… расторг нашу с ним связь Хранителя и подопечного, мам, – тяжело дыша, пояснил Билл.

Рука Симонии взлетела к лицу.

– Что? – голос ее резко пошел вверх. – Но ведь в таком случае для тебя это будет чувствоваться точно так же, как потерять своего подопечного! Ты начнешь умирать очень быстро!

– А разве я еще не потерял его? – Билл закрыл глаза. Яркий свет бил по его зрачкам, раздражая своим морганием. – Давид все равно не отпустит меня. Ты знаешь, что он мечтает со мной поквитаться. Пусть лучше так. Я не выживу и не хочу так жить... – он сухо закашлялся.

Глаза Симонии расширялись.

– Что такое ты говоришь, Вильгельм?

– Какие ты еще видишь варианты? – сын улыбнулся ей полусумасшедшей улыбкой и откинул голову назад. Говорить ему было все труднее и труднее.

Он выполнил свое предназначение, смог отвести от смертного все неприятности и отправить его домой в целости и сохранности, а это для Ангела было самое главное.

Симония, которая в момент стала такая же белая, как ее сын, осознавала, что сказанное им – правда.

– Вы сможете с этим что-нибудь сделать? – она схватила за рукав девушку-медсестру.

Та лишь покачала головой, печально поджав губы.

– Сожалею, если бы смертный находился рядом – может быть, мы бы ослабили заклинание. Но сейчас все, что мы можем, лишь продлить его жизнь, ненадолго, хоть это и будут одни сплошные мучения. Обряд – очень мощная штука, он отнимает жизнь Ангела и вернуть его может только он сам, снова повторив клятву. Сейчас он сможет ходить, я относительно привела его в чувство, но ему станет лишь хуже со временем. Я сожалею.

Симония опустила лицо в ладони. Это был какой-то нескончаемый кошмар, все эти Адские приключения, погоня за Амулетом, Демоны, Ангелы и смертные, смешавшиеся в одну кучу.

Она не знала, как ей помочь собственному сыну. Неужели ей только осталось смотреть, как он исчезает капля за каплей и растворяется, уходя из этого мира?

А тут еще этот Совет! Он переносился уже столько раз, Давид и остальные Апостолы будут просто в гневе, они не станут терпеть еще один срыв.

Словно в подтверждение этих опасений, в помещение медпункта зашел крайне раздраженный и недовольный Артемий. Апостолы по очереди заглядывали сюда, за последние несколько минут тут уже успели побывать и Павел, и Петр, и Димитрий, и все они появлялись лишь с одним вопросом: где уже, наконец, Вильгельм. Ждать его они уже больше не могли, и терпение их, увы, переливалось через край. Артемий потоптался в дверях. Симония метнула на него недобрый взгляд.

– Ну чего вам еще?

От ее тона Златокрылый оскорбленно приосанился и посмотрел на женщину свысока, однако сник, наткнувшись на ее непроницаемый взгляд.

– Симония, он пришел в себя? Мы без него не можем начать, – пробормотал он, жалобно глядя на мать Билла.

– Потерпите. Это вы довели мне ребенка, – она гневно блеснула глазами в его сторону. – Не денется никуда ваш Совет.

Артемий страдальчески вздохнул.

– Но Давид там уже рвет и мечет.

– Ах, он мечет, – Симония совсем недобро поджала губы. – Я буду скоро, дорогой, – обратилась она уже к Биллу.

Она мягко склонилась, поцеловав его в холодный и мокрый лоб.

– Мам, не надо, не ходи! – поняв, что Артемий только что подписал Давиду смертный приговор, юный Ангел хотел подняться на локте, но Симонию было уже не остановить.

Она пригвоздила Апостола к стенке взглядом и, обдав его волной ядреного материнского гнева, вылетела прочь, в коридор. Она направлялась прямиком к Залу Собраний, и намерение ее было весьма твердо. Она собиралась задать брату такого горячего перцу, какого он давно уже заслуживал.

– Мам… – слабо позвал Вильгельм, но Симония уже скрылась из виду.

Он обессиленно откинулся на подушки. Конечно же, ему было сейчас не до Совета, и он совершенно не хотел на него идти. Но вдруг Симония сейчас убьет всех присутствующих?

Симония тем временем решительным движением распахнула двери большого Зала. Шуршание и переговоры немедленно смолкли – все, кто находился на заседании, с замиранием сердца повернули головы, надеясь, что все-таки появится самый главный виновник, и можно будет уже, наконец, начать встречу, которую они прождали несколько часов.

Десять Апостолов сидели за столом, обмахиваясь листочками от жары и перекидывались вялыми репликами, которые летали по всему залу через стол, как ленивые пчелы.

Артемий за спиной Симонии развел руками, показывая всем, что он тут ни при чем, что это не с его легкой руки напасть пришла по их головы.

Давид, который сидел, наполовину утонув в кресле, подперев ноющий висок тремя пальцами, дернулся и моментально принял оборонное положение. Увидев сестру, он тут же заорал:

– Са-а-акий!

Симония надвигалась.

– Сакий, ты сейчас останешься без Превосходительства! – Давид вскочил со своего стула и юркнул за овальный стол, обходя его с другой стороны. Это было слабым, но все-таки спасением – вокруг гигантского стола можно было сколь угодно улепетывать кругами и не дать врагам схватить себя.

– Сакий, где ты есть! – предпринял Давид последнюю паническую попытку дозваться своего шанса на выживание.

Сакий выскочил на его крики из каморки позади зала.

– Где тебя носило! Меня тут убивают! – прошипел Давид, смотря одним глазом за тем, чтобы Симония не подходила слишком близко, а другим мысленно распиливая Охранника на две более худых особи.

Сакий мигом оценил ситуацию и доблестно встал грудью на защиту своего начальника.

Апостолы, которые весьма заскучали сидеть и плевать в потолок, оживленно зашевелились. Зрелище обещало быть интересным.

– Давид. Нам нужно поговорить. Сейчас же. – Симония описала пару полукружий вокруг стола, но ее цель каждый раз оказывалась в диаметрально противоположной точке. Давид и Сакий предпочитали держать дистанцию в целях собственной сохранности.

– Я не могу сейчас говорить. Очень занят, – Давид выхватил из рук у Димитрия какие-то бумаги и сосредоточенно уставился в них. Там оказались нарисованы лишь несолидные цветочки и пружинки, нашкрябанные от скуки на полях серьезной рукой Апостола.

– Вот! Видишь? На повестке дня сводка происшествий за последние несколько десятилетий, это нельзя откладывать!

– Не пудри мой мозг. Нам. Надо. Поговорить, – Симония скрестила руки на груди.

– Я сейчас занят. У нас, видишь ли, Совет! – отбрыкивался Давид. – Который, кстати, никак не может начаться потому, что твой драгоценный мальчик все еще не здесь!

– Да, где Вильгельм? – встрял Павел, подавая голос из-за дальнего угла стола.

– Он не может прийти, но я думаю, что расскажу вам, почему! – Симония слегка опустила взгляд и когда снова подняла его, у сидящего к ней ближе всех Петра вода в стакане пошла пузыриками кипятка. – Вильгельм не придет. Потому что лежит сейчас в больничном крыле и умирает. По твоей милости!

В зале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь шумными быстрым хлопанием ресниц верховного Апостола.

– Он опять умирает? Сколько можно! – воскликнул он, хватаясь за голову. – Я тут ни при чем!

– Это ты изначально не досмотрел за всей ситуацией! Это из-за тебя мальчику пришлось перепахать весь Ад, Рай, Землю и даже мир Белого Тумана, чтобы исправить твою ошибку! Это ты скинул его на землю, из-за чего он попал во всю эту переделку! И, собственно, именно ты велел выслать его смертного прочь, хотя ты знал, что их нельзя разлучать, потому что они связаны магической клятвой! Вильгельм знал это и расторг свой контракт Хранителя! И вот теперь он в лазарете! На последнем издыхании!

Давид шумно сглотнул. Симония продолжала:

– А ты что? Ты тут рассиживаешься и ждешь, когда он придет сюда и ответит за какой-то незначительный проступок, за который он уже двадцать раз переплатил. Одумайся, Давид! – его сестра гневно оперлась руками о стол, перегибаясь в сторону родственника, но тот снова ловко ускользнул от правосудия.

Верховный Апостол не знал, чем крыть такие обвинения. Он беспомощно посмотрел на Сакия, затем обвел взглядом сидящих и ждущих его Златокрылых.

– Незначительный поступок? Демоны! Он привел Демона на нашу территорию! – нашелся Давид, трепыхая роскошными крыльями.

– Единственный Демон здесь – это ты!

Члены Совета вздрогнули от резкости ее слов, но Симонию было уже не остановить.

– Ты хоть палец поднял во всей этой истории с Амулетом, а? Или только сидел на своем стуле и жалел себя? – рыжеволосая женщина сжала кулаки. – Я требую переноса Совета! Верните мальчика на Землю! Или вели Рафаэлю принести смертного обратно!

Семейная сцена начала приобретать глобальные масштабы.

– Ты не имеешь права требовать! Ты не принадлежишь к служащим Дворца, – напряженным фальцетом пискнул Верховный, зная, что очень пожалеет о своих словах.

– О, поверь мне, я могу. И клянусь, если ты немедленно не добудешь себе хоть чуточку элементарного сострадания, тебе не жить, ты понял меня? – сестра смотрела на него таким страшным взглядом, что Давид против своей воли закивал головой. – Совет не состоится. Вильгельм не может прийти!

Давид припомнил, откуда его племянник получил свой любимый пронизывающий взгляд обыкновенной черной гадюки. Апостолы в ужасе переглядывались, не зная, как им реагировать. Давид выглядел так, будто бы его окатили водой. Он совершенно не хотел при всех выглядеть бледно и слушать свою сестру, но под этим пылким, мечущим молнии взглядом, терял всякую убежденность. Подумав так, Златокрылый в ужасе сжал руку Сакия, хрустнув его суставами от избытка чувств.

Пауза немного затянулась. Все, как один, смотрели на Давида.

– А чего вы на меня-то все уставились? – возмутился его Превосходительство, поняв через секунду, что все лица обращены к нему. – Я, что ли, должен это решать один?

– Совет нельзя больше откладывать! Мы не можем принести сюда смертного. И наоборот, сослать Вильгельма на землю, – не очень уверенно прошептал Артемий.

Давид открывал и закрывал рот, силясь выжать хоть что-нибудь умное, но спасение пришло к нему само, неожиданно и совсем не оттуда, откуда он ожидал.

За спинами собравшихся, никем незамеченный в пылу горячих дебатов, вырос виновник спора. Пошатываясь, как пьяный, юный Ангел держался за стену и шел с большим трудом.

– Мам. Не надо, пожалуйста, – потусторонним голосом пробормотал он, – я пришел и готов выслушать все, что они мне скажут.

Теперь все, как по команде, повернулись в его сторону. Двенадцать пар глаз расширились от удивления и ужаса, при виде этого черного, растрепанного существа, больше похожего на тень, чем на Ангела.

– В-в-вильгельм? Ты, по последним данным, собрался умирать в больничном крыле. Как уже традиционно повелось, – невпопад изрек Давид.

Вильгельм зашел в Зал и привалился к стене.

– Билл, стой! Нет! – Симония подбежала к сыну и едва успела поддержать его под локоть, чтобы он не упал. – Совет будет перенесен. Мы уже все решили!

– Мам, не надо, я не хочу. Я могу присутствовать. Я хочу, чтобы это уже кончилось быстрее, – тихо прошептал он, позволяя ей отвести себя к стулу. – Пусть творят со мной, что хотят.

– Малыш, тебе нужно лежать в постели, ты слабеешь с каждой секундой, тебе нельзя сейчас терпеть никакие встряски!

По безжизненному взгляду, направленному в пол, Симония поняла, что сражаться с сыном сейчас бесполезно. Он был болезненно равнодушен, почти как холодная и непробиваемая стена. В считанные секунды он превратился из живого, красивого Ангела в угасающую полуденную тень.

Апостолы смотрели на него с вящим трепетом, как на Всевышнего, неожиданно явившего им свой лик. Разве только от Всевышнего они не стали бы отодвигаться подальше сверля его подозрительными боязливыми взглядами. Симония не решалась отпустить сына или отойти от него подальше, она встала по правую руку, с беспокойством склонившись над своим мальчиком.

– Мам, я правда в порядке, – он улыбнулся ей болезненной и натянутой улыбкой, говорящей о чем угодно, но только не об этом.

В своих мыслях Билл сейчас находился не здесь. Он видел лица Апостолов как размытые пятна.

Опасливо косясь на сестру, Давид протиснулся мимо нее к своему креслу. Теперь, когда Вильгельм все-таки пришел сам, стоило решать все вопросы как можно быстрее.

Давид все не переставал удивляться, как его родственникам удается так ловко манипулировать решениями членов Совета. Вильгельм перетягивал одеяло в свою сторону даже в таких случаях, где он был кругом неправ. Его следовало осудить по всей справедливости закона, как и любого нарушителя, но вместо этого Апостолы дрожали перед ним губой, искренне ему сопереживали и не знали, что делать с каким-то мальчишкой. И как работать в таких условиях?

– Давайте хотя бы попробуем разрешить конфликт? – Давид прозвонил в звоночек, возвещающий о начале встречи.

Апостолы, крайне воодушевившиеся этим фактом, довольно расшумелись, переговариваясь вполголоса и шепчась о чем-то своем. Они иногда поглядывали на Вильгельма, то сверяясь со своими записями, то снова нашептывая что-то на ухо соседям.

– Я прошу тишины, – Давид поднял руку.

В Зале моментально стало тихо. Шепот и шорохи смолкли.

– Так уж вышло, по определенному стечению обстоятельств, что нам с вами пришлось созывать собрание аж два раза. И все же, у нас с вами все еще остались некоторые нерешенные вопросы. Начнем, пожалуй, с радостной вести, – Давид прокашлялся, делая театральную паузу, как будто бы это все еще было сюрпризом для кого-то. Димитрий и Артемий уныло переглянулись.

– Итак, все мы знаем – Пророчество наконец-то совершилось! – торжественно провозгласил Златокрылый, выдавливая из себя некое подобие улыбки.

Апостолы в Зале наградили комментарий радостными возгласами. Секретари бодро скрипели своими перышками, записывая все, что произносилось, птички весело щебетали в клетке, солнечные лучи проникали в помещение сквозь разбитое Михаэлем окно. Давид снова уныло скосил глаза на племянника.

– Это была нелегкая борьба, из которой не все мы вышли без потерь. Но теперь самая сложная часть, наконец, позади!

Билл отнял руку от лица. На фразе про потери он посмотрел на любимого дядю так что тот даже спиной почувствовал, как ему между лопаток вкручивается острый клинок направленного на него бешеного взгляда.

– Но тем не менее, мы выиграли эту войну с блеском! – быстренько завернул Давид. – Однако, повод нашего собрания сегодня немного другой.

Начальник достал платочек пару раз коснулся им резко взмокшего лба.