Текст книги "Where Angels and Demons Collide (СИ)"

Автор книги: fifti_fifti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц)

– Ну чего тебе еще? – вынужденно спросил он. – Нам нужно вернуться, ребята будут нас искать!

Билл отмахнулся, словно услышал что-то незначительное.

– Они не станут переживать. Послушай, я... Я хотел извиниться. Прости меня за то, что убежал. Мне правда нужно было на воздух, в клубе у меня возникло ощущение, что меня сейчас от духоты просто вывернет, прямо на танцполе. Ты из-за того злишься на меня?

– Я не злюсь. Уже проехали. Я замерз и хочу в тепло, – Том нетерпеливо переминался с ноги на ногу, стоя на одном месте. Ему действительно не хотелось знать ничего из того, что Билл, возможно, собирался ему рассказать.

Ангел немного подумал, прежде, чем продолжать. Определенно внутреннее ощущение подсказывало ему что-то другое.

– Нет, ты злишься. Ты смотришь на меня иначе, мне так не нравится.

– Как мне нужно на тебя смотреть? – Том поежился, все еще немного кипятясь внутри.

– Мне... – Вильгельм немного запнулся, прежде чем продолжать. – Мне нравится твоя улыбка. Ты не мог бы улыбнуться, пожалуйста?

Поначалу Том вздрогнул от такой прямолинейности. Билл стоял прямо перед ним, сунув руки в карманы и не попадая зубом на зуб и требовал улыбнуться. Что за шутки он вздумал шутить? Тем не менее, бросив взгляд на его содрогающееся под порывами ветра тонкое тело, молодой человек сделал именно так, как его попросили. Получилось это против воли, просто почему-то он не мог представить себе ситуации нелепее. Он хотел скрыть от Билла улыбку, но у него ничего не получилось, тот заметил сверкнувшие в глазах смертного светлые лучики.

– Так гораздо лучше, – заметил Билл, улыбаясь в ответ. Затем, все же выдал свое объяснение: – Слушай, Дария просто моя подруга, ничего такого. Ее просто заносит иногда, понимаешь? У нее характер такой, веселый. Если бы ты знал ее лучше... Не пойму, что на нее нашло.

– Билл, – Том перебил его, останавливая рукой поток его речи. – Что ты мне рассказываешь все это? Целуйся ты хоть всю ночь с кем угодно, мне ты ничего не обязан объяснять. Я вышел не поэтому. Ты пропал... Вот я и решил, что ты собрался слиться в неизвестном направлении. Не знаю, как-то быстро все произошло, я не успел среагировать.

Значение слова «слиться» было неизвестно Ангелу, но по какой-то причине он чувствовал, что в словах человека кроется что-то еще.

– Я не собирался уходить, – на всякий случай заверил Ангел. – Мы же договорились? Я хотел, чтобы ты знал, она не собиралась... Ничего такого. Прости меня за то, что я не предупредил тебя и ушел.

– Да, вот за это тебя следовало бы отругать, – Том справедливо кивнул, поправляя куртку. – Не уходи от меня никуда без предупреждения, хорошо? Я хочу знать, что с тобой все в порядке.

В груди Ангела потеплело от этих слов. Он немного склонил голову набок, подумывая над тем, что сказать дальше.

– Хорошо. Значит, мы не будем ссориться. Ты ведь и сам был занят, там, на танцполе.

Том неопределенно дернул плечом.

– Не то, чтобы я был занят, просто в клубах, знаешь, всякое случается. Я, наверное, тоже должен извиниться, меня на тебя так сильно толкнула толпа, – неловко закончил он, начиная чувствовать заливающее его уши тепло.

Билл тоже смущенно потупился. Порыв ветра налетел на него со спины и поднял в воздух копну черных волос, бросив их парню в лицо.

– Да ладно. Это было... весело. Мир? – он протянул Тому руку, пряча смущенную улыбку.

Человек некоторое время смотрел на эту протянутую ладонь.

– Мир. Хотя мы и не ссорились, – поколебавшись, он пожал пальцы темноволосого парня. – А теперь точно пошли. Ты весь дрожишь.

Они дошли обратно – Билл, уже явно достаточно трезвый и ясно мыслящий, и Том, не знающий, вздохнуть ему от облегчения или чего-то другого. Он хотел бы разозлиться и высказать этому мальчишке все, что он думал о его уходе всего каких-то пять минут назад, но сейчас его настрой читать качественные морали рассеялся в неизвестном направлении. Он неловко шлепнулся на диванчик. Ангел сел рядом.

– Где вас носило, чуваки? Мы уже думали идти за вами, – поднимая глаза от телефона, все же заметил Густав.

– Воздухом дышали, – Том потянулся к бутылке.

Ему потребовалось восполнить запасы выветривающегося хмеля, потому что всем была известна простая истина: нету хмеля – в голове тут же начинает жужжать роем пчелиная орда мыслей, а их и так хватало в последнее время.

Парни еще раз выпили за чудесный день. Стащив со стола пачку сигарет Георга, Билл курил, думая о чем-то своем, а Том залпом осушил еще пару стопок.

В итоге клуб они покинули уже засветло. Том добился своей цели – он ничего не соображал и видел перед глазами лишь дыбящийся асфальт и непроглядную темноту, зато гордо шел сам, в отличие от Билла, который двигался до такси зигзагами и пару раз едва не врезался в столб.

В результате Тому пришлось ловить его и укладывать на заднее сиденье. Он завалился рядом, сидеть уже не получалось. Наиболее трезвый Густ приземлился на переднее сиденье. Георг… Том осмотрелся. Кажется, тот ушел с девушкой? По крайней мере, в машине его не было, наверное, поэтому их на заднем сидении оказалось всего двое пассажиров. Том заметил, что голова Билла сползла ему на колени, и потому пришлось всю дорогу смотреть только на него. Обоих парней мучили страшные цветные карусели.

– Том? – прошептал Билл, пока такси плавно катило по ночным улицам Магдебурга к дому.

– Ммм? – донесся невнятный ответ.

– Сегодняшний вечер был самым классным в моей жизни. Я еще никогда так не веселился!

– Понадейся, что ты будешь помнить это с утра. Завтра ты будешь ползать зеленой мухой по стеклу и искать секиру, чтоб отсечь себе гудящий медный таз, который заменит тебе голову. В твоем алкоголе сейчас даже крови, наверное, не обнаружить.

– И все равно. Спасибо тебе!

Том посмотрел на него. Глаза Билла были совершенно честные, алкоголь не мешал видеть это.

– Я рад, что тебе понравилось. Без тебя ничего бы этого не было, – честно ответил он тихим шепотом.

Человек с трудом переборол в себе желание отвести волосы Ангела, которые мешали видеть полностью его лицо. Он действительно перебрал и теперь его посещали дикие мысли.

Такси подкатило к дому. Окна квартиры через минуту зажглись приветливыми огоньками. В подъезде свет, конечно же, не горел, и теперь Том стоял в дверях своей комнаты, держась за ушибленное колено, а Билл вполз следом, потирая ушибленный лоб.

– У меня перед глазами все плывет, – пожаловался он.

– Естественно. Вот знаешь, чем принципиально различается тощий пацан лет восемнадцати от жестяного ведра? Если лить спирт в ведро, ему ничего не будет, а если в пацана, то он слетит с копыт. Кстати по поводу копыт... Прошу прощения, – Том приподнял указательный палец, словно показывая всем присутствующим задержать мысль.

После этого он пулей вылетел в коридор.

Еле успев заскочить в туалет, Том бухнулся перед унитазом. Ему было дико плохо. Чертово такси тряслось так, что алкогольное отравление сказалось быстрее, чем хотелось бы. Склонившись над фаянсовым другом, Том принялся изливать ему душу. Он чувствовал себя таким физически и эмоционально вымученным, что даже сидеть казалось трудным.

– Зачем я столько пил? – спросил самого себя молодой человек, вытирая бегущие по щекам слезы. Он стащил через голову майку – его бросало то в жар, то в холод. – Хотел бы я знать иногда меру!

Руку его немедленно обожгло болью и он вспомнил: а ведь именно на этом запястье у него болтался треклятый браслет!

– Ах ты скотина, и без тебя плохо! – разозлился Том. – Что ты мне житья не даешь!

Он зло потянул за звенья, однако то, что он увидел, привело его просто в суеверный ужас. Железяка снова впала в разговорчивое настроение и теперь на ней совершенно четко горела надпись:

«Твое желание исполнено»

– Чего? Какое еще, в пень, желание, Джинн хренов? – Том отчаянно скреб ногтями цепочку. – Снимайся! Вот мое желание!

«Как ты чувствуешь себя?» – раздался вместо ответа новый издевательский вопрос.

Том непроизвольно прислушался к себе. И обмер. Его больше не тошнило, и даже хмель выветрился, будто не было, а тело снова подчинялось своему хозяину. Том прокрутил сцену назад.

«Ты хотел знать меру? Впредь не пей так сильно!» – по-отечески ласково посоветовал медальон.

– Вот херня, этого просто не может быть! – в шоке прошептал парень.

«Я многое могу. Если ты будешь моим хозяином. Тебе надо только сказать «да»

– Да? Да отъебись ты уже от меня, наконец! – по-своему переструктурировал предложение Том.

Злость и панический ужас – вот что сейчас преобладало среди его эмоций.

– Я не псих. Я не псих. Я не разговариваю с железками...

Ему вдруг стало так страшно, что он готов был закрыть лицо руками и просто отрубиться, дождаться, когда спасительная темнота накроет его и заберет с собой.

– Том! С кем ты говоришь? Мне надо в туалет, – раздался с той стороны голос Густава. – Не один живешь, твою мать!

– Я по телефону. Щасминуточку...

Молодой человек еще раз напрягся, пытаясь разорвать цепочку, но его сил оказалось просто недостаточно, она была слишком крепкая.

– Я даже не стану спрашивать с кем можно болтать в пятом часу утра! – снова раздался недовольный комментарий.

– С тетушкой Беатрис! Твою мать… – последняя часть фразы была адресована уже не Густаву. – Не снимается.

– Что не снимается? – друг все равно расслышал тихую брань.

– Густав, я сейчас выйду! – потерял терпение Том. – У меня тут… Проблема.

– Может, тебе помочь чем? – тон разговора сменился на обеспокоенный.

Том окончательно сдался. Это все нереально раздражало, и стоящий под дверью Густ, и эта финтифлюшка, день встречи с которой Том клял всеми известными ему ругательствами. Он гневно пнул ногой все еще валяющиеся рядом флаконы, раскиданные вчера Биллом в порыве страсти.

– Я выхожу, Густав. Мне не нужна помощь, – абсолютно трезвый Том поднялся на ноги.

Перебирая про себя весь известный ему мат, он щелкнул задвижкой и перекинул майку через плечо. Для виду помахав у Густа перед носом мобильником, он прислонился к стенке.

– Мама Билла волнуется о своем мальчике, – устало выдохнул он.

– Соболезную, – Густ подозрительно посмотрел на него. – С тобой точно все хорошо?

– Все хорошо. Я пойду к себе, Густав.

И Том ушел.

Несмотря на трезвость, голова его мало что соображала. Кулон при ходьбе позвякивал на цепочке, а парень мечтал только об одном, срезать его к чертовой матери. Он обещал себе заняться этим завтра же, потому что сейчас он хотел только одного – свою кровать.

Однако, когда он вернулся, то обнаружил, что за время его отсутствия Билл уже узурпировал власть. Он завалился на первую подвернувшуюся ему горизонтальную поверхность, вытянув длинное тело. Его-то блевать в три погибели не тянуло, хотя выпил он больше Тома, Георга и Густава вместе взятых. Как он умудрялся? Даже майку успел стащить, ее скомканное подобие было зажато в кулаке, и Том, рассматривая этот подарочек, не знал, радоваться ли ему или нет.

– Билл. Билл! – попытался он растолкать сонного парня.

– Мммм, – невнятно ответил тот.

– Ты всю мою кровать занял!

– Угуууу...

– Если ты немедленно не уберешься, я нарочно лягу рядом и придавлю тебя!

– Угуууу…

– Прекрасно. Ты сам того хотел.

Том быстро скинул джинсы, отбросил в сторону футболку и завалился рядом, с силой выворачивая из-под Билла одеяло. Он слишком устал для того, чтобы сражаться.

– Вообще уже как у себя дома, – буркнул он, отодвигая спиной наглую тушку подальше к стенке. Солист протестующе застонал и перекинул во сне тяжелую руку на Тома. Тот тяжело вздохнул.

И откуда этот мальчишка свалился на его голову? Он повернулся, чтобы посмотреть на него.

Вильгельм ровно дышал во сне, а перед Томом в непрошеным вихре снова ворвалось видение: темное помещение клуба, испещренное сеткой цветомузыки. Бледное лицо парня, который смотрел только на него. Ни одной неправильной черты, его движение, руки Тома сами собой шарящие по футболке Билла, под ней. Он прикрыл ладонями лицо.

– Уйдите, покиньте все мое сознание. Я хочу спать!

Он лежал недолго, смятенный собственными мыслями, изучая потолок и приводя в порядок свое сознание. Почему-то он подозревал, дальше станет только веселее.

Подумав так, Том протянул руку и осторожно, чтобы не разбудить спящего брюнета, дотянулся до темной прядки его волос, отводя ее от лица. Теперь он мог себе это позволить, потому что Билл не видел этого. Это принесло Тому странное спокойствие. А потом мысли его все же спутались, и он с радостью отдал себя теплому объятию морфея.

====== Глава 14. Прошлое должно оставаться в прошлом. ======

Когда наступила ночь, Дария все еще брела по сонным улочкам Магдебурга и улыбалась себе под нос при воспоминании о удивлении, застывшем на лицах парней от ее триумфального ухода. Конечно, она чувствовала жалость оттого, что ей не удалось поговорить с Вильгельмом нормально, зато Фурия смогла повеселиться даже в такой, как могло показаться, абсолютно безрадостной ситуации.

Поводов для тревоги тут действительно нашлась масса, начиная хотя бы с того, что между Ангелом и этим человечком явно установились отношения, которым было не место не время прямо сейчас. Дария была бы проклята второй раз, если бы сказала, что смертный парень равнодушен к Вильгельму, ведь в его взгляде и жестах явно сквозили совершенно очевидные эмоции, и от вида этих блестящих глаз откровенно хотелось схватиться за голову. Эти двое шагнули на очень опасную тропу, вряд ли представляя, во что они ввязываются. Дарии в этой истории не нравилось абсолютно все – начиная с той поволоки влюбленного идиотизма, которую она с легкостью уловила в глазах приятеля, и заканчивая тем, что такая история никогда не будет иметь счастливого конца и, скорее всего, не принесет ничего, кроме двух разбитых сердец. И хорошо, если это будут живые разбитые сердца. Подумав как следует, Фурия приходила к умозаключению – если Ангел поддастся чувствам к смертному, то чем вообще это все может закончиться? Ангелы – бессмертные вечные существа, рано или поздно Давид все равно вернет племянника туда, где ему самое место. А что ждет этого мальчишку с дредами тут, на земле? Счастливая старость в гордом одиночестве?

Пересекая дорогу, Фурия приподняла повыше воротничок собственной кожаной куртки.

Ей оставалось лишь надеяться, что ее маленькая выходка с поцелуем немного отрезвит этих двоих. В самом деле, им не помешало немного остыть, должна же в этом Томе взыграть здоровая ревность? Дария знала не по наслышке, это бывает больно – любить, и она не пожелала бы никому узнать на своей шкуре то, что узнала когда-то она.

– Так, так. Кто это был? – раздался над ухом ревнивый голос, который заставил ее вздрогнуть.

Она прекрасно знала, что этот скрежет может принадлежать только одному существу на планете, кому-то, у кого хватало ума преследовать ее по пятам на протяжении нескольких столетий.

– Ревнуешь? – девушка вышла из своих раздумий, хотя и продолжала идти, не меняя темпа.

Поняв, что его не слушают, и более того, смеют столь нагло игнорировать, светловолосый молодой человек обогнал и пошел впереди, спиной вперед, продолжая заглядывать своей спутнице в глаза.

– Может быть. И все же, кто этот счастливчик, удостоившийся твоего прекрасного поцелуя?

– Гримм, вали в свою канализацию детишек пугать, я тебе не по зубам, – Дария поморщилась от досады.

Она уже догадалась, что тварь следила за ней от самого Ада. Как много он слышал?

– Не отвалю. Ты и так уже оглушила меня сегодня, отобрала мою машину, которую я так милостиво тебе одолжил. Кстати, где она? Я бы еще мог ее использовать.

Дария скрипнула зубами. И как она могла не догадаться?

– Надеюсь, тебе было больно, – мстительно выдала она вместо ответа.

– Было. Прямо вот здесь, – Гримм театрально приложил руку к правой стороне груди. Из глаз его полились ненатуральные бирюзовые слезы.

Чтобы выглядеть аутентично среди людей в этот раз, он принял облик какого-то известного актера. Это бы выглядело неплохо, если бы не неприятное выражение лица, не меняющееся у духа никогда.

– Сердце слева, идиот, – Дария закатила глаза.

Гримм быстро поправил эту оплошность. Откуда ему помнить этакие анатомические мелочи, он был мертв уже несколько столетий.

– Так кто он был, этот брюнет?

– Не твое дело, – Дария медленно перешла еще одну дорогу. Теперь вокруг них с Гриммом сгустилась темнота какого-то спального района. Дух и не думал отставать, он продолжал глумиться:

– Не мое дело, значит? Я, может, о тебе беспокоюсь, – тон его голоса зазвучал тише, словно он задумал сказать что-то еще. И он сказал: – Неужели же ты так быстро забыла его? Я думал, твоя любовь вечна. Ты ведь так переживала по нему…

Дария сжала челюсти. Подлый Гримм пересекал очень опасную линию, ту, что трогать не стоило. Черты лица Демона поплыли неожиданно, будто утренний туман рассеивался под лучами восходящего солнца. Глаза его сменили цвет, прическа приняла другую форму, из растрепанных коротких и светлых, его волосы перешли в более темный оттенок. Теперь они были собраны в хвост, тонкий нос немного заострился, скулы поползли вверх. Он снова обращался. Через секунды перед Дарией уже стоял кто-то другой.

– Может, так ты будешь разговаривать со мной? – осклабилось существо.

– Иэн… – против воли вырвалось у Фурии.

Причина ее проклятия и вечной жизни скитаний и одиночества стояла перед ней как живая. Откуда Гримм мог знать о нем?

– Пообщался с твоими сестрами. Они не такие неразговорчивые как ты, – дух словно прочел ее мысли. Он был явно доволен эффектом.

– Я убью их. Клянусь, я порешу их за болтливость, – Дария остановилась посреди улицы, рассматривая его лицо.

– Не стоит. Они очень милые Демоницы. Но ты… – Гримм мечтательно закатил глаза. – Ты все равно прекраснее их всех!

Дария ловила ртом воздух, как будто его разом вышибли сильным ударом. Он выглядел точно таким, каким она запомнила его: тот же нос, глаза, губы и неизменный холодный, равнодушный взгляд, идеально скопированный духом страха с образа, который наверняка описали ему словоохотливые Клио и Орфика.

Отголосок далекого прошлого, который высунул свою голову из уже давно истлевшей могилы. Его глаза были пусты и безжизненны, это Гримм передал без проблем. Этот лед Дария не замечала, тогда он был для нее самым красивый человеком, а она готова была на все ради него, даже безбоязненно расстаться со своей жизнью... Надо отдать Гриму должное, его копии было невозможно отличить от оригинала.

– Я люблю тебя, Дария! – издевательски прошептал дух, вытянув губы трубочкой.

Как дорого она отдала бы за его слова когда-то. В том небольшом поселении, где она родилась, Иэн считался самым красивым юношей. Дария не вспоминала свою смертную жизнь, но прямо сейчас образы ушедших дней нахлынули на нее лавиной. Она часто любовалась им со стороны, стоя в лавке своего отца, когда не находилось работы и мечтательно бросая взгляды в сторону конюшен, где как раз объезжал коней небольшой отряд военных, мальчишек, собранный из молодых людей, жителей этой, и пары соседних деревень. Ее взгляд был прикован к тому юноше, что изящно гарцевал на коне, легко перемахивал через препятствия на поле и умело обращался с лошадью. Сердце подпрыгивало каждый раз, как Дария видела его белозубую улыбку. Лучи солнца делали его зеленые глаза еще более пронзительными и яркими, как два драгоценных изумруда.

– Красавчик, да? – сказала однажды Дарии ее сестра, которая тоже рассматривала Иэна из-за ее плеча. – С таким бы я не прочь была провести ночку, пожалуй.

Дария смутилась.

Иэн действительно был прекрасен. Высокий, с белой кожей он сражал девушек наповал своими прекрасными манерами. Он умел ездить верхом, охотиться, вести хозяйство, он прекрасно танцевал и, к тому же, был богат, как король. Куда там скромной дочери пекаря до такого жениха – Дария даже не смела надеяться, что он мог подозревать о ее существовании.

Вот ей и оставалось лишь печально вздыхать, заворачивая в бумажную обертку очередную буханку хлеба и вручать ее пожилому приходскому священнику, который, как и всегда, заглядывал по утрам в лавочку за очередным багетом.

В один день очередь из посетителей скопилась просто громадная и Дария с сестрами не покладая рук раздавали им свежий хлеб за несколько монет.

– Ваш хлеб, месье, заходите еще, – желали они каждому.

Внезапно над дверью лавочки негромко звякнул самодельный звоночек, а на прилавок со звоном опустилось несколько монет. Дария была занята и не посмотрела на посетителя, но, пересчитав деньги, она поняла, что их хватает, чтобы скупить половину запасов хлеба во всем магазинчике. Она удивленно подняла глаза, и ее сердце снова дернулось. Перед ней стоял он и изучал ее зелеными, цвета весенней листвы, глазами.

– Эй, девчушка, заверни-ка мне пару багетов, пожалуйста, – весело посмотрев на нее сверху вниз, бросил военный. Дария пыталась справиться с собой, дрожащими руками заворачивая ему покупку. Он снисходительно смотрел на нее, и в глазах его плясали такие задорные огоньки, что дыхание остановилось само собой.

Дария не думала и не жалела ни секунды, когда тем же вечером совершала свою самую первую и дурацкую в жизни ошибку, присущую многим маленьким влюбленным девчонкам ее возраста, и отдавая свою жизнь без остатка тому, кто забирал все ее мысли.

– Я люблю тебя, Иэн! – призналась она, когда они лежали рядом в амбаре ее отца, взлохмаченные и мокрые после бурной любви.

Детали одежды были разбросаны вокруг, а от Иэна при всем желании было невозможно отвести взгляд. Он повернул свою голову и тоже проговорил, с улыбкой:

– И я люблю тебя, Дария.

На тот момент она поняла, что такое счастье. За окном на огромном небосклоне раскинулись миллионы звезд, и девушка мечтала, чтобы для нее эта ночь не кончалась никогда. Она молча лежала в объятиях любимого, слушая стрекотание сверчков в ночи. Тогда она не знала, что ночь и правда никогда не кончится для нее, сделав ее своей рабыней. Демонами не становятся просто так – для того, чтобы стать им, уход из мира живых должен стать особо жестоким. Дария смогла, сделав все от нее зависящее, чтобы так оно и случилось.

Они встречались недолго, иногда гонялись друг за дружкой в поле, иногда сидели по вечерам на берегу реки и смотрели на воду. Прошла неделя с тех пор, как юный военный впервые обратил внимание на дочь пекаря.

В один из особенно солнечных дней они, как и всегда, дурачились на природе. Ради него Дария даже сказала отцу, что ей нездоровится, и она не может продавать хлеб сегодня. На деле, как только все ушли, она выскользнула через заднюю дверь и теперь смеялась, весело убегая от преследующего ее высокого юноши. Ему не составило труда догнать девушку и легко прижать ее к стволу дерева. Волосы ее лезли в лицо, щекотали ему нос, а он все продолжали продолжал путь по ее шее и ниже, ниже…

– Иэн, погоди! – задыхаясь под его поцелуями, прошептала Дария. – Ты придешь сегодня вечером к нам в гости? Я хочу, чтобы мои папа и мама тоже увидели тебя. Они будут так счастливы!

– Сегодня вечером? – он свел к переносице широкие брови. – Я не могу, отец велел мне дома подсчитать нашу прибыль со стада овец. Да и дел много накопилось.

– Как жалко, – Дария прижалась к возлюбленному всем телом. – Ну тогда хотя бы пообещай, что ты будешь думать обо мне вечером? Я всегда думаю о тебе!

– Ты – все, о чем я могу думать, Дария, – пылко заверил он, продолжая прерванную дорожку поцелуев на ее коже.

Под его губами сердце рвалось ввысь, и дочь пекаря сомневалась, было ли на свете ощущение лучше этого – когда ты любишь, и тебе отвечают взаимностью, когда самые нежные губы порхают по твоей коже, оставляя на ней ощутимые следы, когда волосы любимого струятся под пальцами, как золотой песок, играя переливами в лучах солнечного света. По ее мнению это и было оно – то, ради чего стоило жить. Никакие деньги и слава, кучи друзей или поклонников, а также прочих благ не заменили бы это ощущение. Теплый океан его нежности закипал в ее душе в мгновения вроде этого.

Тем вечером Иэн оказался занят, как это бывало у него довольно часто, потому что в своей семье он был старшим сыном и помогал отцу в его делах. И когда делать было уже ничего не надо, Дария тихо шла к колодцу, что находился неподалеку от их домика возле мельницы, и, улыбаясь себе под нос, мурлыкала какую-то мелодию. Оставалось всего лишь завернуть за угол и пройти пару шагов к небольшой площадке, где жители добывали воду, когда вдруг девушка услышала пару голосов.

– Иэн, ну перестань же, – донесся до нее тихий девичий смех.

Дочь пекаря непонимающе огляделась, поставив на землю свои ведра.

– Люси, я люблю тебя, – не менее знакомый шепот, который сама Дария слышала еще сегодня, говорящий те же самые слова.

– И я люблю тебя, Иэн, – звук влажного поцелуя, и колени Дарии подкосились от страха при мысли, что она может увидеть, если заглянет в небольшую щелочку в заборе соседского купца Якоба, откуда и доносился этот разговор.

Она пересилила свой страх и прильнула к особо крупной щелке. Руки и губы ее тряслись, спина покрывалась влагой. Темнота неожиданно накрыла со всех сторон, когда она увидела это своими глазами. Он был там. Его телосложение казалось невозможным перепутать ни с каким другим – высокий и худой, стройный, как тростинка... Его руки обнимали и ласкали пышнотелую дочку купца по имени Люси. Они забирались под завязочки ее льняной рубашки, делая все то же самое, что еще с утра делали с телом Дарии, порхая, словно красивая бабочка, по ее выдающимся формам и срывая с ее губ тяжелое дыхание.

И если есть моменты, которые остаются в памяти кровавыми отпечатками, криво вырезанными точно кинжалом на сердце, то, очевидно, это воспоминание стало как раз таким, потому что время с того момента перестало тикать для Дарии навсегда. Что-то внутри вспыхуло черным пламенем и осыпалось пеплом в груди, оставляя рваную пустоту в душе и бегущую из глаз соленую воду.

Дария всхлипнула, прижав руку ко рту. Пустые ведра покатились прочь, и она, не желая верить в увиденное, кинулась домой. Соленые слезы катились из ее глаз и образовывали внутри огромные и тяжелые наросты ненависти. Жаль, что глаза не умеют врать, ей хотелось бы думать, что все это лишь кошмарный сон, который теперь летел за ней разъяренной Фурией, мучая и вонзая в нее свои когти. Слишком реальный, чтобы оказаться ложью... Именно тогда она почувствовала это в первый раз – бесконечную злость и пустоту, которые бушевали в ней в пламенной схватке настолько сильно, что она не разбирала дорогу.

Залетев в сарай отца, Дария бросилась в стог соломы, пытаясь унять страшную дрожь. Она рыдала там, не замечая времени и забыв про все на свете, кроме ощущения жуткой боли слева, где кровоточили ошметки того, что раньше называлось сердцем. Она подняла глаза и взгляд ее упал тогда на огромные садовые ножницы, которыми ее отец отрезал стебли соломы прежде, чем пустить их на мельнице в помол.

Девушка решительно схватила их. Теперь ей было все равно.

На следующий день, все так же мило улыбаясь, она взяла своего любимого за руку и со смехом повела показать ему «одну вещицу». Иэн не знал, куда его ведут, но потом он жутко кричал, захлебываясь в рыданиях, моля о пощаде, когда Дария, сладко улыбаясь, затащила его в лес на то самое место, где еще вчера они оба предавались любви, закрытые кустом дикого лесного ореха. Повалив его на землю и связав руки, она один за одним отрезала его лживые пальцы, которые ласкали за ее спиной бесчисленное количество женских тел, затем уши, язык, глаза. Она разослала то, что она у него забрала, всем его девушкам, которым он признавался в любви, не забыв отравить эти посылки сильным летучим ядом, хранившимся у нее дома в коробочке. Коробочка эта переходила из поколения в поколения от какой-то давно умершей бабушки Изабеллы, про которую Дария тогда лишь только знала понаслышке. За ненадобностью никто не заглядывал в закрома старухи, и это пришлось на руку. Лишь раз девушка просмотрела ее содержимое, порывшись там ради интереса, найдя какие-то травы, корешки, обереги и небольшой флакончик с ядом. Она с отвращением закрыла коробку, но не выкинула все эти жуткие штуки прямо тогда же. Она никогда не думала, что однажды они сослужат ей такую службу...

Потерявшая разум дочь пекаря жестоко расправилась с тем, кто обидел ее. Себе же она оставила его неверное сердце и вышла с ним на площадь, держа его в окровавленной руке. За ней оставалась дорожка ярко-алой густой жидкости и, взойдя на главный помост, откуда глава городка обычно толкал речи, она громко объявила о содеянном ею преступлении. Она бросила этот черный от крови орган к ногам обезумевших от страха и ужаса горожан. Иэн забрал с собой ее сердце, было бы честно, если бы и она не осталась у него в долгу.

Дочь пекаря позволила рассвирепевшим жителям схватить себя, не сопротивляясь и лишь хохоча сумасшедшим смехом в их руках. Она смеялась и декламировала наизусть древние латинские тексты о вечной любви, которые так любила читать еще маленькой девочкой, мечтая, что когда-то эта любовь придет и к ней. Тем же вечером убийцу казнили на виселице, не откладывая это дело до приезда главы города.

Она была счастлива отдаться смерти, мечтала о забвении, которое должно было наступить после того, как свет померкнет перед ее глазами, и адское полымя сожрет ее душевную оболочку. Оно должно было слизать всю боль и воспоминания о большом грехе, превратив смертное тело в кусочки пепла, но история этой несчастной жизни, произошедшая столетия назад, так и не канула в забвение со смертью ее обладательницы. Смерть не пришла за Дарией. Как оказалось, не она была самым страшным наказанием – самым страшным тала вечная жизнь и живая память, которыми Дарии довелось наслаждаться еще очень и очень долго.

Ее душа оказалась на другой стороне. Конец земной жизни отметил начало новой, и там, в том новом мире, все уже знали о содеянном. Бабуля Изабелла уже ждала внучку на другой стороне вместе со всеми своими колдовскими премудростями и познаниями. Сама она попала туда намного раньше за ведовство и массовые ритуальные убийства в одном незначительного размера европейском городке, который они стерли с лица земли вместе со своими сподвижницами. После своей смерти ведьмы обратились в вечные мстительные тени, не знающие покоя, таковой стала и Дария. Наслышанный о ней Марбас даровал девушке темные крылья, сделав ее той, кем она должна стать – злобной Фурией, вечно мучающей души несчастных. Демоны Ада довольно быстро научили Дарию всему, что умели сами.

Никто не спрашивал, хотела ли Дария такого существования для себя. У нее никогда не было выбора умереть, как бы она того ни хотела, вместо этого у нее был выбор тропы бесконечной боли, от которой она разрывалась первые несколько десятилетий. По ту сторону ее ждало проклятое бессмертие, которое даруется только изощренным и безжалостным убийцам, таким, кто мстит сполна за свою обиду. Таким, как она.