Текст книги "Ночная смена"

Автор книги: Dok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 39 страниц)

Николаич тихонько спрашивает:

– Получается так, что что-то не так, а? Самое бы то триумфом медицины насладиться, а Вы что-то задумались?

– Не лечится герпес за ночь. Не бывает такого.

– А почки? Нет у вас таких таблеток? Чтоб за ночь?

– Раньше не было. Сейчас – не знаю.

– Посмотрите тогда. Плоховато мне сейчас что-то.

– Ясно, что смогу сделаю. Но может, стоит Вам лечь в больничку? Я б договорился.

– Тогда послезавтра. Завтра – операция будет, нельзя мне выпадать.

– И это ясно. Сейчас потолкую с Надеждой – прикину, чем помочь пока можно.

Николаич кивает.

Всякие серьезные разговоры надо проводить после завтрака. На сытый желудок злости меньше и получается конструктивнее.

Наконец мы с Надеждой свет Николаевной наедине. Деликатная Дарья свинтила куда-то. Мужиков я прямо попросил не соваться на первый этаж. Просто так не соваться.

Ну, вообще-то начать можно только одним способом – начать!

Кто-то великий сказал.

Лезу в холодную воду неприятного разговора с неизвестным финалом.

Кобура с ПМ все еще у медсестры – насколько знаю, Николаич не дал снять, а то была такая попытка со стороны Михайлова. Несколько утешает, что кабур не на животе, а спихнут в «штабное положение» – аж куда-то на спину. Вообще-то я договорился с Андреем и Николаичем, что если начнется ор или тем более стрельба – они вмешаются. Но то, как Надя влепила сразу несколько пуль в нужные места, показывает, что если она начнет палить по мне – Николаич уже не поспеет. И Андрей с его коленками – тоже…

Перед тем как идти – спрашиваю Андрея:

– С чего была такая усмешка при виде этого раненого деятеля?

– Я его по Чечне помню. Работал на ичкерийских бандитов совершенно откровенно, правозащечник херов. Достаточно известная сволочь, хотя конечно по заслугам перед Ичкерийской республикой в подметки не годится Березовскому, лорду Жабе или Кавалеву, сраному рыцарю Чести со Звездой.

– Последнее – это о чем?

– Кавалев за заслуги перед Ичкерией стал кавалером Большой звезды ордена «Рыцарь Чести» Чеченской Республики Ичкерия – получил орден в 1997 году. Это как в 1942 году кого бы в Москве наградили Железным Крестом с дубовыми листьями.

– Не знал.

– Надьку не надо прессовать. Заслужил покойный за свои штучки не такое даже обхождение. Я бы его грохнул, да долго думал как да что… А он на нее как раз нарвался.

– А тебе он чем насолил?

– Лично мне? Да пустяк. Гарантировал лично своим честным словом безопасность четверых наших мальчишек раненых. Оставили их с санинструктором в «мирном» селе. Через день когда мы в село въехали – по нам влупили, сгорела БМП. Потом нашли и раненых – их помясничили с усердием. А потом полумертвых облили бензином. Ну и сожгли. Дружок мой там был.

Мы откатились и отработали по селу. Потом приехала охрененная комиссия – как мы посмели по «мирному селу» стрелять… А этот – укатил в Гаагу рассказывать о зверстве русской имперской военщины…

Мда…

– Надежда Николаевна! Должен признаться, что покойный и его дружки мне не пришлись по вкусу. Но стрельба в медпункте – это перебор по – любому. Рядом были люди, в том числе и патрули – вам достаточно было заорать и этого деятеля катали бы ногами по двору полчаса, если не больше. Поэтому я бы Вас попросил либо внятно объяснить, что там произошло, либо – если объяснений Вам давать по каким-либо причинам неохота – я буду настаивать на переводе Вас в Кронштадт.

– Вас не устраивает моя профессиональная деятельность?

– Ну, с этой точки зрения у меня никаких претензий нет. Просто по ряду причин я теперь не люблю работать с людьми, мотивы поведения которых мне не понятны.

– То есть Вы не верите в официально признанную версию произошедшего? – Надежда как-то хмуро улыбается.

– Да как Вам сказать… Есть конечно такой анекдотец, когда богобоязненная мамаша спрашивает дочку, что та будет делать, встретившись с насильником и когда дочка отвечает, что спустит с насильника штаны, а себе высоко задерет юбку – мамаша приходит в ужас. А дочка резонно спрашивает: «Но мама, кто будет бежать быстрее – я с задранным подолом или он – в спущенных штанах?»

Надежда реагирует на анекдот такой мимикой, что я быстро понимаю, что хватил через край и шуточки сейчас крайне неуместны.

– Ну, а говоря серьезно – меня очень смущает то, что Вы повели себя демонстративно. Вы не защищались – Вы карали. Обдуманно, с предельной жестокостью.

Я бы даже сказал – с женской жестокостью, которая мужскую, как правило, превосходит в разы. В отличие от остальных я прекрасно понимаю еще и то, что если б он на Вас напал – вы бы справились с этой гнилью и без оружия. Ну, или сделали бы в нем одну – две дыры.

Если у Вас были с ним старые счеты – то инъекцией – или максимум двумя – Вы спокойно уложили бы его. Он ведь сам пришел, ему какая-то медпомощь была нужна, принял бы уколы еще и с благодарностью. Вы грамотный специалист – и в условиях отсутствия патанатомического и судебномедицинского контроля могли бы сделать все, совершенно не афишируя. Даже его приятели бы не вякнули, повода бы не было. А тут…

– Вы настаиваете на объяснениях?

– Нет. Если Вы не хотите – не говорите. Но тогда работать Вам придется в Кронштадте. Или – если охотничья команда меня в этом не поддержит – а я вполне допускаю такой вариант – тогда я переберусь в Кронштадт.

– Даже вот так?

– Да. Так.

* * *

Дом бабки Арины как ни странно – тоже произвел впечатление незнакомого. Во всяком случае, на Виктора. Ирка же наоборот сориентировалась в момент. Пахло в доме больше керосином и скоро стало ясно, почему. Мало того, что попередвинута была вся мебель, словно тут слоны танцевали, так еще впридачу какой – то дурень из бабкиных родственников уронил керосиновую лампу – стекло разбилось вдрызг, а из перевернутого резервуара вытек и впитался в пол остаток керосина. Было керосина немного, но вонять невыразимо керосин умеет и в малых дозах.

Обругав бестолковых Арининых родичей, Ирка сбегала в сарай и притащила коротенькую лестницу. Витя и не знал, что его супруга знает бабкины тайнички. Оказалось – знает.

Скоро она притащила три запасные стекла для той лампы, которая валялась на полу, связку запасных фитилей и отдельно – пакет из пожелтевшей бумаги. Оказалось к той жестяной штуковине, бывшей повседневной лампой для Арины, имелась и добавка – ни разу не пользованная лампа – со стеклянным голубоватым резервуаром, и латунной головкой. Фитилей к ней (а они были шире других) оказалось всего пяток. И ламповых стекол – всего два. Бабка, оказывается, берегла эту лампу «на праздник». Но так ни разу и не попользовала.

– Толку-то. Керосину – то нет. Да и этот вытек.

– Да должен быть керосин. Пошли!

Керосин и вправду нашелся – в мятом десятилитровом бидоне и здорово ржавой канистре. Была еще одна – но она стояла открыто и ее видно прибрали к рукам. А эти – спрятаны за дровами и остались незамеченными.

Виктор наклонился, поднять жестяной резервуар с головкой, и заметил на полу какие-то блики. Присмотревшись, он понял, что это играет свет из окошка, неплотно забитого досками – на мельчайших металлических шариках. И было таких шариков много.

– Что за фигня? – удивился Виктор и потыкал тонкой щепочкой в один из шариков. Тот послушно перекатился в сторону, наткнулся на другой такой же и слился с ним. Пихаемые Витей шарики послушно и как-то радостно сливались друг с другом, как оттаявшие части жидкого Терминатора.

– Тут ртути до фигища на полу – безрадостно проинформировал Витя свою подругу.

Та подошла, посмотрела, потом почему-то стала осматривать стену напротив.

– Ты чего?

– У Арины тут термометр висел обалденный, ртутный, ртуть в такой спирали была. Начала того века, «городской» как она его называла. Ага, вот на полу осколки. Разбили, черти полосатые…

– Да плевать, откуда ртуть. Ноги надо уносить, отравимся.

– Брось, токо начали. Давай, я ее соберу в банку, сколько удастся – а там останется мало – разберемся.

Виктор открыл окно, посбивав доски, стало светлее. Пока Ирка корячилась на полу, сгребая капли, Виктор старательно вспоминал, что он о ртути помнит. Помнил он мало – что если ртуть выпить, то ничего не будет, а вот пары – ядовиты. Вот насколько ядовиты и какие признаки – этого он не помнил.

– О чем задумался?

– Оборону тут держать сложно. И кто угодно в дом залезет. Хоть через веранду, хоть через дверь, хоть через сарай или подпол…

– Сортир забыл. Через выгребную яму – тоже можно. Но, во-первых, тут немноголюдно и раньше было, а во-вторых, оружия у нас на табун медведей хватит. Кстати – подпол надо проверить – у Арины там еще банки были. С соседского дома 17 трехлитровок. Да литровок два десятка – Аринины если есть – и вполне нам на тушенку хватит. О, вспомнила – у бабки еще лаврушки куча была.

И Ирина действительно притащила жестяную коробку, от которой остро пахло лавровым листом. Мешок с тяжелой, отсыревшей солью. Упаковку спичек – целую и початую. Потом почему-то очень обрадовалась, откопав в груде тряпок у раскрытого шкафа деревянную шкатулищу с разномастными пуговицами и огорчилась, не найдя на привычном месте древнюю зингеровскую швейную машинку. Зато нашла нитки и иголки.

– Кто про что, а вшивый про баню! Пуговицы-то тебе на кой ляд сдались, а?

– Мы ж по твоему решению с людьми в контакт не входим, да? Значит, сорок лет живем в лесу. Одежду треплем. Молнии тебе 40 лет прослужат? Шить прорехи на пальцах будешь? Или как молнии через лет пять – шесть поклинит – деревяшки вместо пуговок понашиваем? К слову, дорогой – презервативов у тебя тоже не вагон. Как насчет детишек?

– Ну, сосок у тебя, пеленок всяких там распашонок и памперсов тоже нет!

– Адам с Евой без памперсов обходились.

– Так они ж не одни были.

– Как не одни? Одни! Они ж первые люди были вообще!

– Эх, крестик носишь, а Библию не читала.

– Читала!

– Значит – дура! У Адама с Евой было два сына – Каин и Авель. Так?

– Так. Дальше-то что?

– Дальше яйца не пускают. Каин убил Авеля. Так?

– Да так, так!

– Затактакала, Анка-пулеметчица. Так вот Каина выгнали нахер из семьи. И он пошел в Ханананские земли – и там женился. На ком он там женился, если Адам, Ева и сам Каин – единственные люди на Земле, а? Лезь в погреб, а то разумничалась тут.

Он с некоторым усилием дернул разбухшую крышку люка в полу.

– Значит, нам тоже придется идти в Ханананские земли – буркнула из погреба Ирка немного погодя. И загремела чем-то стеклянным.

Виктор предпочел отмолчаться, подсвечивая фонариком сверху… Вообще-то он никогда в карман за словом не лез и умел отбрить собеседника легко, но происшедшие с Иркой метаморфозы совершенно его сбили с толку. Вылупилась бабочка из куколки. Заготовленные комплекты одежды – продуманные и тщательно подобранные – действительно годились, чтоб выжить в случае катаклизмы. Но вот под таким углом – как только что сказала спутница жизни – как-то и в голову не приходило. Придется, придется вылезать из берлоги. Или жить хуже, чем бабка Арина – уж у нее на огороде всегда была разная ботва – и картошка и морковка с огурцами… Тут из города никто рассаду не притащит. От курочек, составлявших Арине компанию, осталась только хорошо обглоданная косточка посреди кухни. Опять же керосин, мука, сахар, соль, спички…

Поглядев в окошко, Виктор мрачно сказал про себя:

– Зато есть и хорошая новость – дров у нас – не перепилишь.

Потом почесал в затылке и спросил в люк погреба:

– Ирка, а где у бабки была двуручная пила?

* * *

Собравшись с мыслями, Надежда Николаевна непонятно говорит:

– Он знал.

Молчу. Жду.

– Он точно знал. Я ему напомнила о себе, еще и не сказала ничего толком – язык путался. А он этак паскудно ухмыльнулся, спустил портки, потряс своим отростком и заявил: «Почмызгай, подстилка! Ничего ты не докажешь!»

– А что Вы должны были доказать? И кому?

– Ему виднее. Видимо он все время ожидал скелетов из шкафа, потому так и отреагировал истерично.

– Как Вы напомнили о себе? (Черт, чувствую, что за языком мне весь сегодняшний день следить придется неустанно и бдительно.)

– Не о себе. О папе. Папа ходил к нему, это я теперь точно понимаю, что к нему. Вернулся радостным – человек из Москвы, правозащитник, демократ, уж он-то поможет, обещал же, обнадежил, документы взял, чтоб помочь. Ведь не может же так быть, что такое творится с ведома Москвы, там просто не знают. Папа был врачом. Хорошим врачом, только очень наивным человеком, простодушным.

Такое бывает с гуманистами, да еще и воспитанными соответственно. «Светя другим – сгораю сам!»

Мама над его идеализмом посмеивалась, хотя и сама была такая.

Вот к нам той же ночью и пришли. В дверь позвонил сосед – дескать, помощь нужна. Мама говорила – не открывай – а папа – ну там же человеку плохо, я должен…

Он ведь просто не мог понять – он тут людей лечил, помогал всем – и что его будут убивать за то, что он не коренной национальности и потому не человек вовсе – никак понять не мог.

Физически.

Вот и открыл…

Надежда Николаевна переводит дух.

Я вижу, что сейчас она вся там – в своем страшном прошлом. В том кошмаре, которому подвергли четверть миллиона людей, сказав другим людям: «берите свободы, сколько влезет». Оказалось, что свободы нужно совсем немного – всего-навсего нужна свобода от соблюдения Уголовного кодекса РФ. И больше ничего.

Свобода держать рабов, грабить, насиловать, глумиться любыми способами над теми, кто не относится к твоей народности. Кто унтерменьш, потому что говорит по-русски. И в отличие от прошлой громадной войны унтерменьшей никто не поддержал – никто не помогал оружием, моральной поддержкой или хотя бы сочувствием.

Строго наоборот. Другие унтерменьши, тоже говорившие по-русски знать не хотели о том, что творится в свободной Ичкерии, Москва не организовывала сопротивление, не формировала партизанские отряды и не посылала полки – там и так хватало работы по распилу невероятных размеров бабла. Какое кому дело, что в свободной стране – нормальным стало рабовладение в полный рост. Она же свободная. Значит – имеют право.

Московские журналисты наперебой воспевали храбрых и свободолюбивых ичкерийцев. А хрип тех, кому они перерезали глотку – звучал куда тише, чем все телевидение. Много ли накричишь перерезанной глоткой?

Ну и конечно же демократические страны в едином порыве поддержали свободную и демократическую рабовладельческую республику. Да, были конечно неприятные инциденты – то свободолюбы поотрезают головы англичанам. То перестреляют сотрудников «Красного креста» прямо в госпитале – ну что ж, издержки борьбы за свободу, бывает…

И в Чечню валом валили «врачи без лекарств», «шпионы без границ», «хало траст», обучавший минно-взрывному делу и целые кучи отморозков из мусульманских стран, да и из Европы, где отлично работали центры по вербовке.

Москва чухнулась только тогда, когда оказалось, что московский бомонд парят и бабло пилится неровно. Тогда в Ичкерию послали недоеденную реформами армию. Сопляков – срочников, дезориентированных офицеров, несработанные экипажи. Напрочь забыв весь опыт прошлых войн. Свой же собственный опыт, купленный страшной кровью.

И налили еще больше крови. Посреди страшного кровавого гноища жировали правозашитники, депутаты всех мастей – как опарыши в сортире. Они ловко убеждали поверивших им дурней в погонах – не воевать, сдаваться – ничего, дескать, не будет.

Это «ничего не будет» отлично видно на множестве трофейных записей – спокойная и веселая резьба по живому мясу.

До последнего момента не верящему тому, что сейчас с ним будут вытворять…

Потом, когда стараниями тупой военщины финансовый проект «Свободная Ичкерия» оказался под серьезной угрозой – не врубившиеся в тему войска вывели. Оставив для жуткой разборки несколько десятков тысяч еще живших там русскоязычных и тех чеченцев, которым такой разгул бандитизма и беспредела не нравился – а с беспределом даже шариатские суды не справлялись, что уже о многом говорит.

Позже, совсем потерявшая чувство реальности «Свободная Ичкерия» сама пошла воевать – и на этом кончилась.

Я не могу себе представить три вещи – глубину подлости, меру страданиям и верха лицемерия в этой истории…

– Чего тут рассказывать… – вздохнув, продолжает Надежда. Читали «Гадюку» Толстого? Должны были – в школе ее проходили…

– Читал.

– Ну вот… Только есть разница в том, как хрустят кости чьих-то родителей в книге – и как хрустят – твоих собственных. Рядом. Я не хочу об этом говорить… Да и отделалась гадюка дешево. Там ведь соседи прибежали. К нам никто не прибежал. А меня перепродавали несколько раз. Быть рабом – это… Тяжело… А рабыней…

Надежда опять замолкает.

Да, я читал несколько произведений на эту тему. «Кавказский пленник» – бывший в старину добротным триллером для непуганых современников – отдыхает. Тогда горцы были патриархальными, без фантазии…

– Потом оказалось, что я организовала несколько десятков полукриминальных подставных фирм и набрала кредитов на многие миллионы… Паспорта наши папа тогда отдал. Надеждой-то я стала только сейчас, до Катастрофы звалась Еленой. Мир все же не без добрых людей оказался, а на войне человека сразу видно становится, на войне человек – голый.

– Да, видно, что в военно-полевой медицине у Вас опыт. К слову – вы этих ребят из «Бастиона» знаете? Очень уж они за Вас горой встали.

– Не помню… Хотя если у этого дылды, как его – ну по-шотландски его еще называют – огнестрельное сквозное верхней трети бедра – то может и встречались. Но я думаю, что просто у них, как у всех воевавших – к ичкерийской агентуре отношение ясное. Насмотрелись.