Текст книги "Ночная смена"

Автор книги: Dok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

Потом «Треска» отваливает в сторону, а ближе подходит катер. С него швыряют на пристань трос и кучка курсантов трос ловко ловит. Почему-то забрасывают трос обратно на катер. Через пару минут катер кособоко пятится в сторону середины реки, сдергивая автомобиль. Некоторое время он плывет вслед за катером, медленно погружаясь. Катер подходит снова и утаскивает на глубину вторую машину – с лестницы. Потом еще одну. Отходит в сторону фарватера теперь катер и «Треска» наконец производит свой коронный трюк «Плюх покрышками. Скрежет баржами» Тут же с нее тащат металлические конструкции, деревянные щиты и гофрированное железо обрамленное досками – видно для прочности.

Общими усилиями моряки и курсанты освободили от машин маленький пятачок у ворот. Но разобрать все это – нужно куда больше времени. По машинам скачет несколько человек – похоже, они растягивают мотки «Егозы», заодно прихватывая ее к стоящим машинам, чтоб тупой зомбак не намотал ее на себя, сорвав заграждение… На пятачке уже собрали секцию тех же строительных лесов – только какую-то новомодную. Похоже западного производства. Туда сразу забирается пара снайперов. Еще пара забирается на каменный постамент адмиралтейского якоря – кубик высотой метра четыре…

Те, кто тащит колючку, сгрудились в одном месте – что-то делают. Слышим треск выбитого стекла. Машут руками, к ним побежало еще человек пять. Один из снайперов на вышке вдруг пускает вверх ракету. Желтая, на парашюте. Значит зомбаки двинулись, привлеченные всей этой кутерьмой. Ну, сейчас начнется!

Одна за другой начинают взмывать ракеты самого разного цвета – и с парашютами и без, с воды лупят тоже, просто салют новогодний. Катерники видимо имеют на вооружении более солидные штуки – оттуда вылетают здоровенные ракеты. Одна правда пролетает в метре над моей головой и влетает в скульптуру, украшающую Арку, другая такая же наоборот бессильно падает чуть не в самую кучу курсантов, стоящих у колючего заграждения.

Но, несмотря на ракеты бесшумники молотят не останавливаясь. Толпа идет! А заграждения как такового еще и вполовину нет. Да и выглядит оно хлипко – куда хуже того, которое встало у Сенатской площади. Здесь это жидковатый заборчик без стрелкового помоста и высотой метра три…

Глянув на Дворцовый мост вижу бегущих по свалившимся в кучу машинам двух людей. Зомби? Нет, скорее – живые. Точно – живые! Откуда ж они вылезли? Кроме как из силового отделения – неоткуда им было взяться.

Перебегаю, прыгая по капотам и крышам авто на ту сторону дороги – ближе к пристани и тут мне открывается перспектива Дворцовой площади и Эрмитажа. Да там черным – черно!

В пальбу бесшумок вплетается пальба ППСов. Пока лупят короткими очередями, а саперная группа ухитряется при этом тянуть забор, увеличивая его с каждой минутой. Вижу, что из окон Адмиралтейства и, по-моему, даже с крыши взлетают ракеты и фальшфайеры красного и малинового огня. Все-таки основная масса мертвой толпы глазеет на представление, по машинам к нам лезут немногие – но и их десятки.

Кучка моряков, тесно сгрудившись, двигается ко мне, переваливаясь по стоящим вплотную машинам, как гусеница многоногая, вроде, они что-то волокут. Следом поспешает еще одна – поменьше. Двое с Дворцового моста добегают до саперов, ставящих забор с другой стороны – от львов, причем у них получается прочно – они используют как опору постаменты скульптур. Один из саперов стоит на льве и отчаянно колотит молотком. Видимо двоих отослали ко мне – практически вместе с первой кучкой моряков они добираются до меня. Отправляю их к Званцеву.

– Женщину с ребенком нашли в машине – живые еще. Там много людей в машинах, но все мертвые, а эти – живые!

– У вас в Адмиралтействе найдется теплая комната и теплое питье?

– Найдется!

– Бегом туда потащили! Надежда Николаевна, Вы тоже с нами! Званцев! Николаич! Медпункт будет в Адмиралтействе, пришлю курсанта для связи!

Ребята также гусеницей, пыхтя волокут свой груз – мелькает иссиня бледное лицо, красно-синяя куртка.

– Точно живая?

– Точно!

– На глаза смотрите!

– Да знаем! Уф, знаем!

Быстро вспоминаю, что надо делать – тетка явно замерзла за это время, что сидела тут в машине. Обезводилась, конечно. Надо отогревать. Скорее вспомнить, что надо делать? Что мы делали в такой же ситуации тогда – зимой 2003 года?

На рысях проскакиваем в ворота, тут уже тащить проще. Не успеваю запомнить, куда нас ведут – какое-то впечатление, что хозблок. По дороге успеваю отправить ближнего ко мне курсанта – шустрый такой и трогательно лопоухий – за теплым сладким чаем, или компотом или другим ТЕПЛЫМ, а НЕ ГОРЯЧИМ питьем и чтоб тряпок принес, валенки, если есть, меховые рукавицы или перчатки. Когда он убегает, понимаю, что все кучей он не притащит – посылаю второго в помощь.

Комнатушка полутемная, висят шинели. То ли каптерка, то ли сушилка, но тепло – очень здорово. Прошу притартать матрасы, если есть – оказывается есть – совсем рядом.

Двое еще побежали.

Тетка при ближайшем рассмотрении оказывается лет под тридцать, симпатичная крашеная блондинка, вместе с ней сынишка лет пяти – шести.

Так – первым делом раздеть догола обоих. Стылая одежда сейчас холоднее, чем воздух в комнате. Сыненок выглядит хуже, чем мама, ну да это понятно – у детей система терморегуляции отлажена хуже, чем у взрослых, потому и замерзают они быстро, куда быстрее взрослых. Опять же плохо – худенький, был бы потолще – не так бы замерз, но видно, что мамка его согревала как могла, потому скорее всего вторая степень переохлаждения у обоих – температуру мерять некогда, кожа бледная, синеватая, с мраморностью… Дыхание у мамки 10 вздохов в минуту. Пульс 55 ударов в минуту. Проверяю на сонной артерии – так проще. Наблюдается резкая сонливость, она все время словно бы отключается.

– Как Вас зовут? Вы слышите меня? Как зовут сына? – ору довольно громко, за это время успеваем снять одежонку с мальчишки и поснимать большую часть одежды с мамки. Они на это не реагируют так что похоже и симптом – угнетенное сознание у них есть, смотрят оба бессмысленно, но в сознании… Значит надо орать и громко – тогда понимают.

– Как зовут сына???

– Я Рита…

(Ну, прям как в старом анекдоте про мальчика-тормоза).

Но раз контактна – уже лучше. Гораздо лучше. Что еще радует – когда стягиваем джинсы с мальчишки и джинсы с Риты (Нет, ну кроме этой дерюги и одежды нет другой! Дались всем джинсы, черт дери эту одежонку! В России крестьяне такое носили только летом, когда было жарко, а тут и зимой и весной. Помню, как приятели немцы охренели, когда увидели в Этнографическом музее на наших крестьянах 1880 года джинсовую одежду – токо вот молний не было и лейблов, а груботканина покрашенная синей «кубовой» краской, как у нас называли «индиго» – привычна была, причем именно для самых бедных, кто побогаче – брезговал уже… А тут нате – неслыханное изобретение Левиса – рабочая одежда для грузчиков и рудокопов, все как с ума посходили – ну не полезно ее носить. Черт возьми!), так вот видно, что не мочились они в штаны, значит до последнего времени в разумении были, не так все плохо.

Вытряхиваем Риту из кофточки, лифчика, колготки к фигам. Груди у Риты с тонкими шрамиками снизу – силикона зачем-то себе навставляла. И фигура, как нынче принято – сухощавая, очевидно сгоняла с себя жирок нещадно. Тоже нехорошо, значит все, что организм мог использовать для обогрева себя – уже использовал, запас энергии у таких невелик.

Стринги? Нафиг стринги, а вот где парень с валенками???

– Не спи, не спи! Не спи, Рита! Как зовут сына? Как зовут сына?

Парни вопросительно на меня смотрят.

– Помогать будете?

– Уже помогаем.

– Тогда тоже раздевайтесь. До трусов.

(С удовольствием отмечаю, что Надежда, раздевая вместе с одним из курсантов малыша, все время его тормошит, разговаривает с ним и голос у нее приятный и звучит убедительно. А умные люди мне не раз говорили – даже с потерявшим сознание пациентом надо разговаривать все время – больше шансов, что вытащишь. И Надежда именно так и делает.)

Ожидаю, что курсанты начнут мяться как булка в попе и хихикать, но один из них понимающе говорит:

– А, эсэсовский способ!

И они довольно шустро скидают с себя свою казенную амуницию.

Только я прикидываю, как обмотать конечности пострадавшим теми же шинелями, как прибегает тот – лопоухий. Он тащит три почему-то валенка, здоровенный чайник и кучу тряпок – потом оказывается, что это какие-то драные простыни.

Теперь надо временно законсервировать холодную кровь в коже и клетчатке конечностей и отогревать голову и туловище – старый закон – греть с центра.

Один из раздетых курсантов пристраивается за Ритой, обхватывает ее лапами, греет ее спину своим пузом и грудью, а бока – согнутыми в коленях ногами. Второй забирает мальчишку и тоже греет его тельце собой. Я, обмотав ногу Риты простыней, запихиваю ее в валенок, благо он сорок последнего размера, а Надежда делает то же с ногами мальчика – они свободно уходят обе в одну обувку.

– Рукавицы, перчатки принесли?

– Женька побежал, сейчас принесет!

Так, ноги в валенках, хорошо, теперь обмотать простынкой руки – и можно поить. Чайник оказывается горячим. Сильно горячим. А тогда мы вот так!

Обматываю чайник оставшейся не при делах простыней – так, чтоб не жегся – и проверив его рукой – не жжется, гож в дело прикладываю это все к затылку и шее Риты.

Волосы у нее короткие, под мальчика, так что греть должно хорошо.

– А я слышал, что растирать надо все тело! – говорит лопоухий.

– Не при второй степени. Вот если бы у них была бы гусиная кожа, стучали бы зубы и они были бы эйфоричны, или, во всяком случае, на вопросы бы отвечали – тогда да, растер – или в теплую ванну – и вскоре все в порядке. А у этих как я вижу – вторая степень. Самая охлажденная кровь у них как раз в коже. Начнем растирать – погоним эту холодную кровь в мозг и к внутренним органам – получим двойной убыток: охладим мозг и органы еще сильнее, а кожу разогреем.

– А чем плохо кожу-то разогреть?

– Лень, подмени меня. Я сам замерз – такая Снегурочка, понимаешь. Как Снежную бабу обнимаю – это тот, который Риту собой греет, шутит. Но и впрямь видно, что замерз.

Меняются. Я все еще грею Рите затылок и шею чайником, проверяя не жгется ли он. Надежда гладит ладошками мальчишку по голове.

– Кожу плохо разогревать потому, что сейчас охлажденные ткани – та же кожа, словно бы спят и потребляют кислорода самую малость, не так, как в норме. Кровообращение холодом тоже угнетено, потому поступает кислорода мало. А его и нужно мало – в итоге ткани живы.

Разогреем верхние слои кожи растиранием – ткани потребуют нормального количества кислорода, а нижележащие слои-то еще холодные, кровообращение-то никакое – в итоге у разогретых сверху тканей начинается кислородное голодание и в итоге начнут гибнуть… Нам это надо?

Все это время периодически проверяю пульс. Пока ничего нового. Ну, чуток разве почаще. Вижу, что Надежда делает то же. Молодец!

Парни меняются еще раз.

Пробую чайник – вроде бы уже можно поить. Проверяю сам, что в чайнике. Там сладкий чай. Даже не так – там СЛАДКИЙ чай. ОЧЕНЬ СЛАДКИЙ!

– Рита!!! Рита!!! Ну – ка, давай чайку попьешь!

Пристраиваю носик ей в рот, осторожно наклоняю. Сначала пациентка не пьет и немного сладкого чая выливается изо рта. Говорю громко, добиваюсь хоть какого-то внимания – и маленькая победа – начинает глотать и довольно долго пьет. Пульс уже под 60. Даже, пожалуй, 62 в минуту.

– Мите чаю дайте…

О, заговорила, отлично!

– Сына Митей зовут? Он – Митя?

– Митя… Дайте ему…

Да с нашим удовольствием! Передаю чайник Наде. Управляется ловко. Пожалуй, половчее меня. Опыт явно немалый.

Так, ребята, теперь после того, как она попила – можно вам и лечь. И грейте ее вдвоем.

Ноги – руки не надо, а вот затылок – голову – шею – обязательно.

Ребята пристраиваются поудобнее, а я накидываю на них шинели.

С мальчонкой поступают так же. То, что он просит еще попить – и жадно присасывается к чайнику, меня радует.

– Эсэсовцы все ж умные были. Сволочи, но способ открыли хороший – это тот, которого вроде Лёней зовут.

– Ага. Судя по мемуарам немецких солдат и офицеров по Второй Мировой – они у нас много каких открытий сделали – и что здесь есть Зима, и что во время Зимы – холодно и падает снег, и что Зима – это генерал, как и генерал Грязь и что СССР оказывается – большая страна…

– И еще, что когда им бьют морду – то это неправильно и больно.

– Вот – вот. Это эсэсовское открытие можно было бы сделать и не убивая несколько сотен наших военнопленных. Спросили бы любого северянина – хоть якута, хоть чукчу, хоть архангельского помора. А так – словно в старой театральной шутке, когда нахальный певец выходит на сцену и заявляет: «Шаль». Романс Глинки. Исполняется впервые. Ему из зала – Да что за чушь, этот романс уже сто лет как исполняют! На это певец высокомерно заявляет: МНОЙ исполняется ВПЕРВЫЕ!

Вот и они открыли то, что известно северянам минимум пару тысячелетий и тайной не является.

– Она, кажется, заснула!

Ну-ка. Если заснула – это хорошо. А вот если помирает – это хуже. Такой удар по организму тем и плох, что начинает рваться там, где тонко. Черт ее знает – что у нее не в порядке.

Но вроде бы она действительно уснула, да еще во сне теснее прижалась всем телом к тому парню, которого зовут Лёней. И не только прижалась, а закинула на него согнутую в колене ногу и обняла рукой. Почему-то многие женщины любят так спать…

– Лёнька, после того, что у вас с ней было – ты как будущий офицер просто обязан на ней жениться.

– Это ты от зависти! Сам-то на себя посмотри.

Проверяю пульс – уже близко к норме. Мальчонка опять присосался к чайнику и явно оживает. Спрашиваю у Надежды – как у него? Подтверждает, что и у мальца показатели пульс-дыхание нормализуются.

Раз так, то пока мне тут делать нечего. Прошу лопоухого провести меня к заграждению.

Не успеваем выйти из ворот, как навстречу идут Николаич со Званцевым, оба местных майора и пара тех – с Дворцового моста. Замыкает шествие седой сапер. Лицо у него странное – вроде бы и удовлетворен делом. А вроде что-то и ест его в душе.

– Ну, как?

– Забор поставлен, сейчас уже утихомирились.

– Не нравится мне этот забор. Ненадежен и нефункционален. Эрзац – теперь понятно, чем сапер недоволен.

– Пару дней постоит.

– Почистим набережную, растащим машины – усилим. Стройматериалы разгрузили. Так что справимся.

– Если не потеплеет. Покойники на солнышке пошустрее будут. Как змеи.

– Мы поторопимся.

Лопоухий делает странное порывистое движение к Званцеву. Тот протягивает ему руку, словно останавливая:

– Здравствуй, сын!

– Здравия желаю!

– Ну, как?

– Нормально.

– Отведи доктора на «галошу» – комендант просил его прибыть побыстрее.

– Доктор – тут у Вас дела еще есть?

– Срочных нет.

– Тогда стоит уважить коменданта – говорит Николаич – И возьмите пару сигар из запаса. Пригодятся.

Явно знает что-то, чего не говорит.

Лопоухий сопит обиженно. Похоже, что сухая встреча с отцом его огорчила. Парень явно ожидал совершенно другого. Ну, понятно, суровые морские волки, никаких сюси-пуси…

Залезаю на «Хивус» – водила незнакомый, но белая кобура с наганом – очень знакома. Кивает мне водила и отваливает от пристани, на лестнице остается обиженная фигурка лопоухого Званцева – младшего, маленького на фоне строительных конструкций, сваленных кучей. Хороший парень. Зря отец с ним так сухо…

– Как прошло?

– Вроде без потерь. Осталось еще зачистить дома жилые, да в Адмиралтействе тоже в некоторых помещениях мертвяки.

– Спасенных много?

– Не меньше двух сотен.

– Курсанты?

– И преподаватели и штатские тоже есть.

– Теперь, наверное, то же с Училищем имени Фрунзе делать будут – там тоже курсанты заперты. Но там, на Васькином острове упырей много больше.

– Наверное.

– А мы сегодня видели три бронетранспортера – шли по Литейному мосту от Большого Дома.

– Ну, так не мы одни живы…

– Похоже на то…

«Галоша» сквозит почти до самых ворот. Как только слезаю с нее на пристань – разворачивается и уходит опять к Адмиралтейству.

Непонятно – брать сигары и идти к Овчинникову, или наоборот – сначала комендант. А потом сигары? И почему две? Я с армии не курю. Ладно, пойду к коменданту без сигар.

– Хорошо, что Вы пришли… – меня встречает старый знакомый – Павел Александрович. Тот, что предупредил об опасности поедания медвежьей печени. – Я Вас уже давно жду, а времени мало.

– Меня попросили зайти к коменданту.

– Так я Вас и ждал поэтому. Идемте, не хотелось бы опоздать.

– А комендант где?

– В Артиллерийском…

– Да в чем дело-то?

– Вы слыхали, что во время зачистки Зоопарка пострадали два человека?

– Да. Слыхал.

– Один из них – наш коллега. Он не просто пострадал – он спас другого человека – молодого парня из гарнизона. Тот растерялся, а наш сотрудник его успел отпихнуть, спас таким образом. А сам – не успел. Он просил, чтоб Вы к нему зашли. Ему уже совсем плохо, но до конца десанта к Адмиралтейству не хотел Вас отвлекать. Теперь там все успокоилось.

– Но я ж ничем помочь не могу, Вы же знаете, Павел Александрович.

– Значит можете. В конце концов попа тут нет, да и неверующие мы тут большей частью… А врачебная тайна не хуже тайны исповеди.

– Я его знаю?

– Вы его наверняка видели. Он предложил кандидатуру Овчинникова на пост коменданта.

Ага, тот сухонький старик с планками… Две «Красной Звезды», одна – «За Отвагу»… Жаль, похоже хороший был человек, а я даже и познакомиться с ним не успел.

– Ну что ж, пошли… Только я на секунду заскочу к нам в «Салон».

Во дворе Артиллерийского идет возня – люди раздвигают стоящие во дворе экспонаты, и если я правильно понимаю их намерения – открывают дорогу инженерным слонопотамам, увешанным экскаваторными ковшами, бульдозерными ножами и прочими милыми штучками. С другого края – торчит пара БРДМок, там тоже копошатся.

Идем по первому залу дальше поднимаемся наверх по лестнице мимо библиотеки на втором этаже и поворачиваем направо – в давно закрытый четвертый зал. Тридцатые годы сейчас немодны – Халхин-Гол, Хасан, Зимняя война… Множество экспериментальных образцов оружия, трофеи, неслыханно героические картины… давно здесь не был.

Старик лежит рядом с витриной, где выставлены пробные образца пистолетов – пулеметов. Тогда конкурс выиграл ППД – и неудачливые конкуренты оказались в музее. Мне из них всегда нравился ПП под нагановский патрон – этакий маленький карабинчик с маленьким магазином и трогательно выточенной деревяшкой с выемками для пальцев, наполовину прикрывающей магазин…

– Приветствую Вас! (Ну да, здравия желать не получится… Плох старик… Очень плох. Вздутое багровое лицо – его укусили то ли в скулу, то ли в щеку и на рану неряшливо прилеплен грязный и нелепый носовой платок с дурацкими розовыми свинками и цветочками, уже омерзевшая каша во рту при разговоре и все прочие признаки близкой смерти от укуса зомби…).

– Взаимно. Хорошо, что пришли. Паша, ты иди пока, мы поговорить должны…

– Да, конечно, конечно…

– Располагайтесь, доктор. (Звучит как «расплыгатсь доктр»)

– Слушаю Вас. Чем могу быть полезен?

– Есть просьба. Или пожелание. Точнее и просьба и пожелание. Просьба – нет ли у Вас чего-нибудь покурить? Не по чину собирать старые хабарики, как сейчас многие делают, положение обязывало, а курить хочется до зеленых чертей.

(Вот чертов Николаич! Откуда знал-то?)

– Да, захватил вот – такие подойдут?

– Не может быть! Кубинские! Еще как пойдут, если не пересушены. Да хоть и пересушены. Да, эти были у меня любимыми, тем более, что я на Кубе пожил долго.

Лучше не придумать!

Старик довольно ловко, хоть руки и трясутся, проводит манипуляцию обрезания кончика, закуривает и с наслаждением полощет рот дымом. Видно, что ему больно из-за порванной щеки, но момент слишком хорош, чтоб на такую мелочь обращать много внимания.

– Просто замечательно. Уважили, как принято говорить, старика. Теперь пожелание. Как Вам известно, наверное, я совершил невероятно героический поступок, самоотверженно спасая жизнь другого человека, пожертвовал так сказать своей жизнью за други своея.

– Да слышал. (Что-то старик больно патетичен. Конечно, у стариков есть такой пунктик, но этот не таков – железный старик. Скорее ехидствует и иронизирует.)

– Отлично. Это я про сигару. Я боялся, что дырявая щека не даст поговорить и покурить. А ничего – платок присох и держит.

– Я могу наложить повязку.

– Глупости. Из того же разряда кретинизма, как обязательная стерильность иголки в шприце, которым в Америке колют яд приговоренному к смерти. Поберегите бинты кому другому. Так вот – у меня меланома. Нодулярная меланома. Терминальная стадия.

(Опаньки! Я не онколог, но что такое меланома – слышал. А нодулярная – самая паскудная разновидность, если не ошибаюсь. Теперь понятно, почему старик такой сухонький. Кахексия это. Ну а терминал… Это я и студентом знал.)

– Коллеги об этом не знают. Я бы хотел, чтобы и не знали. А говорю Вам об этом, чтобы хоть кто-то был в курсе – я не ангел и не святой. Брать обезболивающие негде. Анальгин уже не помогает.

Потому мой поступок – не геройство. Точнее если и геройство – то вынужденное. Как у Гастелло – или кто там по последним сведениям ррразоблачителей вместо него был – прыгать поздно, полет бреющий, все равно кранты – а воткнешься в колонну – хоть какая-то польза будет от неминуемой авиакатастрофы…

К чему это говорю. Я не хочу, чтобы мое имя трепали всякие пройдохи. Не хочу, чтобы из меня делали нелепых идолов вроде несчастной Космодемьянской или Матросова.

– А что – к тому идет?

– Идет. Вы ж эту импозантную сволочь всякий раз видите, когда в штабе бываете. От любого реального дела он бегает как черт от ладана – единственно, что он умеет – интриговать, подсиживать и молоть языком. И сейчас он уже примеривается стать нашим доктором Геббельсом.

Но Геббельс был трудягой – и талантливым трудягой, да еще и верил в то, что его министерство билось на переднем крае Великой Идеи. У нашего седого знакомца идея одна – ничего не делать, а жрать вкусно и быть в начальстве. Правда даже здесь в Заповеднике самым главным не стал. Потому и пропаганда его будет отвратительной – как у наших ГЛАВПУРовцев, будь они неладны. Мы ведь холодную войну проиграли только из-за недооценки пропаганды. И у нас пропагандой занимались последнее время или дураки ленивые или прямые предатели. Вот и результат…

Поэтому – у Вас должен быть язык хорошо подвешен, как это положено врачам, потому если эта скотина начнет корчить из себя очередного политработника – заткните ему пасть. Я говорил Овчинникову – чтоб он поручил хоть какое – нибудь реальное дело этому негодяю, но пока таких дел, чтоб люди в результате провала не погибли – у нас нет.

И людей лишних нет. Но выпускать этого гуся на оперативный простор – нельзя.

Возьметесь?

– А у меня есть выбор? Сидеть и слушать высокопарную лживую чушь… Нет, не хочется.

– Вы уловили суть. Раз говорит о святых вещах – значит и сам святой. Как же, проходили. Не могу сказать, что все политруки с которыми встречался были дрянью. Не все. Но многие. И поди им возрази – это ж мятеж! Потрясение основ! Помню, приехал такой штукарь – нам лекцию читать. И рассказывает нам – офицерам – артиллеристам – о расцвете Средней Азии в лучах учения Маркса – Энгельса. Говорить не может, читает по бумажке. А там видно плохо пропечаталось… Вот его и заклинило: дыхкане копали землю лопыгами… то есть копыгами… (внимательно присмотрелся) – дикамыгами.

Тут уж мы заржали – так потом нам такую выволочку устроили. За дикамыги…

– Но ведь людям нужны героические примеры? Иначе не было бы саг, легенд, эпосов. Фильмов, наконец! Вот ведь – Толкин как на ура пошел!

– Нужны. Еще как нужны. Но мы об этом чуть позже поговорим. Я уже как плыву. Есть еще пара дел – потом побеседуем. Под сигару. У вас же и вторая есть, я видел. Если отдадите ее мне – то я просто физически не дам себе помереть, не докурив…

– Я слушаю.

– Тогда держите.

Откуда-то вытаскивается элегантный пистолет странного вида. Белого металла, с сильно скошенной назад рукояткой. Не видел раньше такого. Черная пластиковая накладка на ручку, щиток со стрелой – вроде бы «Ижмашевская» символика. Тяжелый – килограмм где-то. Но судя по дулу – под мелкашечный патрон. В ладонь ложится уютно, правильно. Удобная рукоятка.

– Не узнаете?

– Нет. Знакомое вроде что-то есть, но не узнаю.

– Это «Марго». Переделка «Марголина».

Ну, «Марголина» я знаю. Гениальное творение слепого оружейника. Отличный спортивный пистолет, простой и точный. А это значит – дочка…

– Вижу, что с «Марголиным» знакомы. Значит и эта машинка проблем не вызовет. Я было, сам уже примерялся, но решил, что торопиться с сеппуку не стоит. Хотя мысли такие особенно по ночам – все время были. К слову – сейчас боли ушли. Доводилось видеть – перед концом становится вдруг легче.

Старик поблескивает светло-голубыми глазами. Пускает дымок.

– Тут нет самовзвода. Предохранителей тоже нет. Магазин мелкий – всего на семь патронов. Мушка цеплючая. В бой бы не взял, а для куп де грас – оптимально. Дарю.

– Спасибо.

– Теперь еще вот что – у Паши возьмите схему – есть тут неподалеку складик одной транспортной фирмы. Там сейчас складировано 30000 патронов – 5,6 мм – мелкашка. Взять будет несложно. К завтрашнему дню будут готовы обе БРДМ. Наши собираются на рынок податься, без вас не обойдутся. Вот и заберете. У вашего старшого видал мелкашки – винтовки. Так что пригодится.

А теперь – что там насчет героизма и второй сигары?

– Вот, держите сигару.

Старик цапает продолговатый сверток табачных листьев, как величайшую драгоценность. Первую он уже скурил с невиданной ранее скоростью. Маленький окурок аккуратно кладет на стекло витрины, притушив до этого.

Руки у него дрожат куда сильнее… Похоже на то, что говорить нам придется недолго. Жаль. Человек явно много повидавший, умный, рассказчик, наверное, отличный. Сколько раз жалел, что не поговорил вовремя, не порасспрашивал. А такие люди в отличие от пустобрехов рассказывать о себе не очень любят – и вколоченная с молодости забота о секретности и подписки о неразглашении и вечное «так я не один воевал, все наши воевали…» А потом поздно и пласт информации исчезает…

– Так о чем мы? О героизме? Да, конечно нужен. Но вот посмотрите – как набрали героев – смертников в 41 году, когда все трещало и сыпалось, и надо было людей хоть чем-то воодушевить – так весь набор этих камикадзе и гнали до самой перестройки. Удобно, ничего изучать не надо, весь опыт войны псу под хвост – у нас же есть ядерный зонтик, чего думать.

В итоге молодежь про этих героев анекдоты друг другу рассказывает, Резуна читают взахлеб, ну а фильмы о войне – и раньше-то паршивые были, а уж сейчас – их и матом не опишешь. Даже не бред, доктор Геббельс – куда как тоньше работал. Но был бы доволен – в его русле вся эта похабщина…

– А какие герои на Ваш взгляд нужны были?

– Сколько у нас было Героев Советского Союза? Полных кавалеров ордена Славы? Героев – 12 352 человека. И 150 награждены дважды и трижды. Кавалеров Славы всех трех степеней – 2562 человека. И четыре женщины среди них, к слову. Не о ком писать? Ну-ну…

А зачем стараться, изучать что-то… Берешь и пишешь про набор наших камикадзе – и все довольны. Потом правда появляются ррразоблачители – и Гастелло не герой и Матросов – уголовник и поскользнулся, а Космодемьянская вообще чудовище – села жгла с жителями… Посмотрел бы я на этих ррразоблачителей – как бы они вели штурмовку на бреющем, пулеметный дзот подавляли и как бы на виселицу шли, сволочь пустомельная…

Ну и Резун конечно – тут его успех – целиком заслуга наших мудаков из ГЛАВПУРа. Их детище и слава. Но, конечно, гений, тут бесспорно!

– В чем гений? Резун? Вы серьезно?

– Конечно Резун – гений! Врать каждой фразой – это талант. Мало, кто так умеет.

– А, ну да. В главном-то он прав, как говорят его почитатели, когда их припирают к стенке…

– Кретинизм не лечится. Главное же по Резуну, кто не помнит – РККА проигрывала Рейху в 41 и 42 не потому, что вооруженные силы Рейха были великолепны и на тот момент являлись лучшими в мире, а потому, что – РККА была вооружена агрессивным, наступательным оружием, предназначалась к агрессии, а обороняться у нее не получалось ибо она была армией-агрессором изначально.

Принимаем на веру этот постулат. Смотрим на период с 1939 по 1941 год именно с этой точки зрения.

И видим – войска Рейха разгромили польскую, датскую, французскую, норвежскую, греческую, югославскую, голландскую армии и так далее, попутно отвешивая пинков англичанам, новозеландцам, австралийцам, где бы те им под горячую руку не подвернулись – именно не потому, что были сильнее и опытнее, а потому, что все перечисленные армии были агрессивными и были вооружены агрессивным оружием, не приспособленным к обороне.

Весь мир проявлял таким образом агрессивность к Германии и потому вся Вторая Мировая была сугубой защитой бедных немцев от всех остальных. А Великобритания еще и агрессивные планы лелеяла в отношении Японии – судя по тому, с какой легкостью самураи взяли Сингапур вдвое меньшими силами и раздали слонов англичанам везде, где те им попались… У США в Перл – Харборе тоже агрессивные линкоры ничего не смогли сделать для своей защиты…

– Интересный подход.

– Ничего особенного. Продолжение логической цепи самого Резуна.

– А что Вы его Суворовым не называете?

– Суворовы – плеяда русских полководцев. И как на своем плакате точно отразил ситуацию московский художник Даня Кузьмичев: Суворов – это полководец. А Резун – это какашка. Не возразишь.

– Но зачем тогда вся эта титаническая возня с Резуном?

– Отрабатывает хлеб. Как перебежчик – он сущая ерунда. Не Гордиевский, не Пеньковский. Один апломб и мания величия, а пользы как от разведчика – ноль. Вот и пускает дымовую завесу. Роль Англии в развязывании Второй Мировой очень велика, массу сил приложили для этого, вот и сваливают со своей больной головы на нашу здоровую.

– Ну, да Мюнхенский сговор, «Странная война»…

– Это уж поздние последствия. Вы про Версальский договор слыхали?

– Да, он был подписан после Первой мировой войны.

– А какова была основная декларируемая цель этого договора?

– Окончание военных действий?

– Нет, основной целью было не дать больше никогда грязным гуннам – немцам встать на ноги и снова угрожать миру в Европе. По договору им запрещалось иметь армию больше 100000 человек, иметь авиацию, танковые войска, тяжелую артиллерию и еще тысяча всяких разных унизительных запретов – даже длина ствола у пистолетов – и то была ограничена. Основной промышленный район – Рейнский – был демилитаризирован. Что говорить – стоило немцам пикнуть – и их города занимала бельгийская армия, подавляя всякий протест. Бельгийская!