Текст книги "Ночная смена"

Автор книги: Dok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)

– Это вы дебил! Мальчики должны были получить инструктаж, а вы их погнали на убой! – (нет, все-таки глядя на господинчика я понимаю, что наглость – второе счастье.)

– От инструктажа, предложенного дважды, к слову – ваши как вы их называете мальчики отказались в резкой, я бы даже сказал – хамской форме. Что было сделано при 18 и 15 свидетелях соответственно. О чем, к слову – были составлены акты – вот и вот.

– Выкиньте ваши бумажонки – все знают, что вы дали негодные патроны!

– Да, я была в больнице и там удивлялись, какой мелкой дробью были нанесены раны – подтверждает журнопигалица. (Отмечаю про себя, что оператор и бледный звезда отодвигаются от группы, и теперь стоят несколько поодаль, типа мы не с ними, а так случайно.

– Получается так – встревает Николаич – что выражение дурналюги и журноламеры вполне обоснованы – вы опять попали в просак в самом прямом смысле этого слова, не потрудившись хоть немного ознакомиться с вопросом, но сразу вынося свое скороспелое мнение.

– И в чем же это оно скороспелое? Если мелкая дробь живым людям нанесла легкие раны, то зомби она тем более не остановит! Вы послали их практически безоружными!

– Смотря каких зомби. Зачистка шла в Зоопарке. До этого там попадались и зомбокрысы и другая мелкая дохлая живность. Стрелять по такой форме некрофауны картечью – нецелесообразно, тут нужна дробь мельче. Именно поэтому были выданы патроны разной поражающей силы. Любому дураку должно быть ясно. Те, кого вы рветесь тут защищать, валя с больной головы на здоровую – оказались куда более дураковистыми дураками, чем среднестатистический вариант.

– Я знаю, почему вы так относитесь к нам! Детская шалость вами воспринимается как потрясение устоев!

– А что считать детской шалостью? То, что застрелили редчайший экземпляр козла, повесив ему на шею картонку с надписью «Овчинников»? К слову – козел был как раз убит картечью – когда его тут разделывали на мясо – картечин наковыряли самое малое на дюжину зарядов.

– Вона оно как! – вслух удивляется начарт Охрименко.

– Репрессии не остановят порыв людей к свету и свободе и этому не помешают такие кровавые палачи, как вы!

– Что-то вы поистрепались, и раньше была демагогия, а тут уж совсем балаган начинается… Резюмирую: взвесив и обсудив представленные факты, руководство Крепости пришло к следующему выводу: была попытка изнасилования медсестры. Медсестра несколько превысила пределы самообороны. Медсестре выносится предупреждение. Все. Вопрос закрыт. Посторонних прошу покинуть зал.

Гора с плеч – по – другому и не скажешь. Хотя, подозреваю, что не только у меня остались вопросы, и не все закончилось с этим инцидентом. Но это потом, пока можно перевести дух. Я здорово опасался, что Михайлов окажется принципиальным службистом. Но еще и не вечер и если я правильно научился оценивать мимику и телодвижения людей – каменюка за пазухой у него еще лежит, аккуратно завернутая в чистую тряпочку.

Краем уха слушаю Николаича. Утренний морф добавляет напряженности – ее ощущаешь как сгустившийся воздух. Чуть-чуть людей отпускает, когда Старшой озвучивает свое сомнение в том, что морф сам кинулся в воду. По мнению нашего начраза вполне могло быть, что кромка льда под тяжестью чудища обломилась, и тот оказался в воде против своей воли. Человеческое тело имеет положительную плавучесть, течением как раз бы снесло к «Летучему Голландцу»…

Охрименко возражает – по сведениям пулеметчика морф полз к воде. Спрашивают меня. Приходится подтверждать – да, полз. Ну да тут не та ситуация, чтоб выдрючиваться. Водоплавающие морфы для всех нас – гибель.

Предложения Николаича по усилению обороны принимаются с рядом оговорок – тут и Охрименко и седой сапер весьма толково высказываются. Деревья перед Крепостью решают все же спилить. Видно, что Хранителю это нож острый, но приходится согласиться, сектора обстрела должны быть чистыми. Да и перебраться с деревьев на стену – запросто можно. Николаич отдает листок с тезисами секретарше, потом сластит пилюлю:

– Возможно, что морфы действительно умеют плавать. Только вот из головы не идет один мой старый знакомый. Он, после гибели своего корабля, проплыл больше 20 миль в пресной, холодной воде. Большинство наших соотечественников при том не проплывут и пары сотен метров – в теплой, соленой.

– Считаете, что нам попался бывший моряк или спортсмен – пловец? – заинтересованно спрашивает Званцев.

– Или водолаз. Не исключаю и искренне на это надеюсь.

Все-таки что же произошло в медпункте? Что?

Задавая себе этот вопрос, и пытаясь смоделировать возможные варианты ответа, пропускаю достаточно рутинный доклад Павла Ильича, вот только конец доклада меня отвлекает от самоедства.

– Таким образом, трагические инциденты в Зоопарке и в медпункте ставят перед нами серьезную проблему: какой у нас здесь порядок и как, собственно говоря, нам жить дальше. Мы выжили в первое время хаоса, когда было главным просто выжить – но теперь ситуация более менее стабилизируется, если можно так говорить применительно к тому ужасу, который вокруг нас. И вопрос правопорядка становится насущным. Тут сегодня уже много говорилось о свободах и ответственности, расстрелах и так далее. Пока мы жили остатками прошлого. Но у нас тут нет возможности не то, чтоб содержать тюрьму, но даже и кормить тех, кто не хочет работать. Что сейчас законно здесь?

– Говоря проще – Вы спрашиваете, по каким правилам будет идти наша жизнь дальше? – Михайлов кратко формулирует длинные периоды речи Хранителя.

– Именно. Логично было бы ввести, скажем, военное положение.

– Невозможно. Военное положение на нашем уровне – да и на уровне Кронштадта, например, ввести незаконно.

– Почему? – видно, что любезнейший Павел Ильич просто не понимает сказанного.

– Потому что ВП вводится указом президента. Не ниже – отвечает Овчинников.

– Хорошо. И что тогда делать нам? За расстрел детей – бить морды стрелявшим? Или выносить порицание – как медсестре? А сейчас этот удаленный отсюда деятель устроит демонстрацию из трех десятков своих последователей с требованием свобод и расстрелов для несогласных? Должна быть отправная точка.

– И что рекомендуете? Создать хунту?

– Да откуда мне-то знать? Давайте вместе думать. Старое законодательство погибло вместе с тем миром, во всяком случае, для нас оно невыполнимо, хотя формально тюрьма в Крепости и есть… Значит – нужно новое, всем понятное. Нужно что-то, ну я не знаю, на манер совета старейшин или трибунала – чтобы не расследовать, как попало каждый невнятный случай. Нужно решить вопрос с несогласными. Собственно говоря – мы находимся в осажденной крепости в прямом смысле этого слова. Для нас роскошь – устраивать такие эксперименты, теряя сразу 14 человек просто потому, что у кого-то дурь взыграла.

– Эге, да вы ретроград и консерватор…

– Да, когда в мою несовершеннолетнюю племянницу какие-то остолопы стреляют из ружья – я сразу становлюсь консерватором. И ради Бога – не надо заводить эти песни о свободах и прочем неповиновении властям. Прекрасно помню чеканное выражение этой недояпонки, сказавшей буквально: «Я буду бороться с любой властью, пока меня не будет в этой власти!» И здесь – все ровно то же самое. И я прекрасно помню, что такое власть в руках таких господ!

– Хорошо. А что Вы сами-то можете предложить для тех, кто тут мутит воду?

Павел Ильич переводит дух.

– А я предлагаю вернуться к истокам демократии.

Немая сцена. Как в «Ревизоре».

– Да, именно к истокам демократии. В наидемократичнейших – ставших предтечами и символом демократии греческих государствах был такой обычай как остракизм или петализм.

– А, подвергнуть острейшему кизму! То есть выставить за ворота на все четыре стороны?

– Именно так. И кандидатов у меня четверо.

– Я бы сказал – шестеро таких – замечает Михайлов.

– Сверьте свои списки – предлагает Овчинников.

После сверки оказывается, что три фамилии совпадают. Это показательно.

– И как вы себе это представляете? Черепков на все население Крепости не напасешься.

– Может по-казацки? – спрашивает Охрименко.

– Одни налево, другие – направо и кого больше – тот и прав?

– Ага.

– А потом как положено на Сечи – в кулачки сойтись? Ну, как на новгородском вече? А драки устраивать на Иоанновском мосту?

– Вообще-то можно конечно. Но как показывает опыт – все равно для решения всех вопросов это не годится. Делегирование прав ведь уже было сделано – руководство избрано. Думаю, что не стоит нам тут заигрывать с массами. Раз это сделаем – и хватит. Надеюсь, что и не понадобится впредь.

– И куда выгонять будем? Опять в Кронштадт?

– Это не пойдет – Званцев аж вскочил – у меня категорическое запрещение от Змиева на спихивание в Кронштадт всякого непотребства.

– Ну да, конечно. То – то вы нам всучили этих журнаглистов. Кстати, как там наши лесбиянки поживают?

– Лесбиянки доставлены по назначению. Практически все. Три добровольно остались в Кронштадте, две сейчас следуют на «Тарбаре», остальные высажены с фрегата на остров Хийумаа, относящийся к Эстонии, которая входит в ЕС, так что считай – почти дома. До Италии – рукой подать.

– Ну, вы даете, водоплавающие! Ничего себе рукой подать! Пока мы тут про остракизм толкуем вы уже вон как ловко – прямо как в старые добрые времена – вот тебе шлюпка, вот библия и вали на остров с корабля. Может и выживешь.

– А это не мы – ханжески заявляет Званцев – это индусы.

* * *

Дом, в который залезли молодожены, был больше бабкиного – четыре окна по фасаду. Пришлось отбивать доски со всех окон – иначе темнота угнетала, да и мешала осмотру. Осматривать дом при свете прикрученных к оружию фонариков показалось голливудчиной, но и сажать аккумуляторы базового фонаря непойми ради чего тоже было расточительно.

На всякий пожарный Виктор притащил в дом и ДП с дисками. Когда собирались, возникла мысль переснарядить диски новенькими патронами, купленными в охотничьем магазине.

По некоторому размышлению Витя оставил все как есть – пока нападения крупных сил противника не ожидалось и стараканенные новехонькие патроны остались лежать на складе. В биографии продавца была одна шероховатость, которая помешала бы официально приобрести нарезное оружие, поэтому особенно Виктор и не заморачивался, только приобретя ДП, он стал приписывать к покупкам винтовочных патронов небольшое количество сверху, делая это очень просто – когда очередной счастливый обладатель мосинки покупал патроны, Виктор, как и положено делал запись в журнале, где покупатель и расписывался. А потом Виктор слегонца исправлял своеручно написанное, доплачивал в кассу, где Милке было все пофигу, лишь бы суммы сходились, и разживался патронами. Всего до БП удалось скопить 560 винтовочных «гвоздей». Теперь они лежали в НЗ. Кроме них Витя таким же макаром разжился еще и другими патриками, правда не борзея сверх края – взял немного и сугубо ходовых параметров.

Начали осмотр с чердака, который оказался сухим к удивлению Виктора. Шифер, уложенный на древнюю дранку, не пропускал воду, и даже печная труба устояла. Хлама было много – несколько ящиков, короба, картонные коробки, старые шмотки, пяток древних чугунных здоровенных горшков такой формы, которую удобно брать ухватом, куски стекла… Груда пыльных банок разной величины, но все больше трехлитровок… Может быть тут что и было полезного, но Виктор не видел – что. Ирка наоборот задумчиво присела перед чугунками, внимательно осматривая их, подсвечивая фонариком внутрь посудин.

Потом попросила сопроводить ее во двор – там она, прошуршав в зарослях прошлогоднего бурьяна, позвала свежеиспеченного мужа к себе – с его помощью она выволокла из снега и переплетений высохшей травы здоровенный чан древнего вида.

– Тут мысль возникла – сказала Ирка мужу – я-то сначала думала, что мы у Арины ее сани возьмем – на них можно было б сколотить короб и нагрузить льда сотни полторы кило, а сейчас думаю, что лед нам возить не понадобится.

– И?

– Этот котел литров на тридцать. Чугунки. Наши кастрюли. Если печки тут в порядке – то мы на санках сюда солонину притащим, и я из нее сделаю тушенку. А потом закатаем в банки – у меня и крышки есть. Во втором складе, как помню. А у Арины и погреб был неплохой.

– Так грязное же все, пыльное.

– Ну, помыть-то можно. Вода рядом, дрова есть. Давай, глянем печку.

Печка была странноватого вида – накрыта сверху коробом из жести с дверцами на щеколде, этакий эрзац русской, занимавшей слишком много места. Открыв вьюшки – не слишком разбираясь, какая из них для летней, а какая – для зимней топки Виктор сунул в холодный зев давно не топленого сооружения ком мятой газеты и подпалил спичкой. Тяга была.

– Замечательно – обрадовалась Ирка. И продолжила свои поиски.

Виктор, почитавший в свое время, как правильно проводить обыски, взялся за дело методично. Ирка – наоборот. Забавно, но это дело как-то увлекло обоих. Темный здоровенный незнакомый дом был достаточно любопытным и таинственным объектом – еще когда Витя возился с чудаковатыми копателями у тех высшей оценкой сохранности был «чердачный сохран» – и в деревнях и в городе много чего валялось с незапамятных времен на чердаках и Витя в свое время проспорил бутыль «Абсолюта» не поверив, что на чердаке городского пятиэтажного дома стоит остов грузовика и лафет от зенитки.

– А что мы вообще ищем? – спросил он Ирку.

– Все, что может нам пригодиться в дальнейшем – ответила она и улыбнулась.

– Ну, бедному вору все впору – пробурчал он в ответ.

Собственно все, что они находили – вполне могло пригодиться не сейчас, так через несколько лет. То, что деревня давным-давно попала в список «неперспективных» в немалой степени спасло ее от многочисленных мародеров, особенно от террористов нового типа. С легкой руки бузинесменов, крышующих пункты по сбору металлолома и цветняка в стране создались многочисленные диверсионные группы бомжей. В пунктах принимали все что угодно, совершенно не парясь – украденный ли это бронзовый памятник, стыренный рельс, раскуроченное лифтовое оборудование или новые алюминиевые кастрюли, еще пахнущие щами. Ради сраного пойла бомжи перли все и отовсюду, нанося ущерб почище диверсантов – бесхозные советские металлы скоро кончились и последние лет пятнадцать доморощенные террористы тащили то, что уже было чьей-то собственностью – особенно доставалось хозяйству железной дороги, лифтам и обычным гражданам. Пустующие дома и дачи в зоне досягаемости обносились ежегодно, причем совершенно варварски – с выдиранием проводки и выносом всего металлического.

А эта деревня, находившаяся в медвежьей глуши не имела ни своих бомжей или нарков, да и добраться до нее было очень непросто – потому получилось почти как на острове Сааремаа, где скуповатые селяне не выбрасывали ничего, отчего и вышел у них самый лучший краеведческий музей с экспонатами трехсотлетней давности.

Здесь не было электричества, телефона, газа, да и дороги как таковой – тож не было. Родственники к Арине ездили редко, и она как-то ухитрялась жить натуральным хозяйством – курочки, огород. Привозили ей керосин, соль, спички да муку. Пока была жива ее соседка – жившая как раз в этом доме – посетители бывали часто – соседка выкармливала для своих родственников поросят, которых ей совсем малышами привозили весной, а глубокой осенью забирали туши. Этот диковинный котел из бурьяна как раз и пользовался для запарки травы свинкам.

Потом соседка померла, дом заколотили, и Арина осталась одна. А когда началась вся эта перестройка – и не до бабки стало. Да она и не жаловалась, вполне обходясь для бесед своей кошкой. Гостям все же искренне была рада.

Виктор, правда, не очень обращал внимание на то, что тут есть, будучи увлечен постройкой своей базы. Ирка наоборот засекла все, что могло пригодиться. Она нашла стеклорез – весьма приличный – и связку обоев с наивной расцветкой – не иначе годов шестидесятых. Виктор надыбал инструменты – стамески, рубанок, пару ржавых пил.

Его удивило, что мебель стояла на своих местах – и древний шкаф с точеными балясинками сверху и стулья и столы. В допотопной тумбе Ирка нашла какую-то замшелую посуду и Виктор буквально охренел, когда Ирка лукаво улыбаясь, подала ему пыльную кружку с польским орлом, узником за решеткой и надписью «Тюрьмы панской Польши».

Вот со спальными местами было неважнец – кроватей было аж три штуки. Но панцирные сетки на них были безбожно растянутыми, а матрасов и помины не было. Пара подушек, тяжелых с отсыревшим пером, были стремного вида – с какими-то неприятными разводами на наволочках.

Решили пока не осматривать все тщательно – видно было, что дом можно занять и жить в нем. Стекол не хватало половины, рамы были гниловаты, но вставить стекло для Виктора было не проблемой – он умел это делать. Вот защитить окна чем-то вроде решетки и продумать запасной выход – на всякий случай – было уже сложнее.

Заглянули в чулан и сарай, примыкавший к дому с другой стороны. Уже и свинками там не пахло. Нашелся еще кой-какой огородный инструмент, но весьма убогий.

Впрочем, Виктор и такого не имел.

Когда вылезли из дома, Ирка, словно что-то вспомнив, поманила пальчиком своего суженого и пошла к третьему от Арининого дому – крыша у того прогнулась седлом, напоминая варварские жилища вождей – галльских или германских. За домом оказалась бревенчатая покосившаяся пристройка – не то большеватая банька, не то маловатый гаражик. Что удивительно – крыша этого сооружения еще каким-то чудом сохранилась. В отличие от дома. Заперто это все было на проржавленный замок, висящий тут явно не один десяток лет.

– И что тут?

– Свадебный подарок! «Газенваген»!

Виктор сильно озадачился. Во-первых, с какой стати душегубка может быть свадебным подарком? Во-вторых – как тут могла оказаться душегубка?

Тем не менее, он сходил за фомкой и, подцепив замок, дернул. Замок удержался. А вот железяка, на которой он был прицеплен, вырвалась из трухлявой древесины ворот. Створки вросли в землю. Да еще и снегом их присыпало. Пришлось покорячиться.

Наконец, выломав одну створку – петли не выдержали, Виктор вошел в «баньку».

Стоявшее в ней сооружение было закрыто ветхим, расползшимся белесым брезентом. Поднимая пылищу, Виктор с супругой стянули полотнище.

Под ним оказалось что-то очень знакомое – изрядно потрепанная грузовая машина с какими-то здоровенными баками по бокам перекошенной кабины без стекол.

– Ну, дела! Это еще что такое?

– Я ж говорю – газенваген! Он на дровах ездил!

– Тьфу, глупая баба! Не газенваген, а газгольдер.

– Не, газгольдер – это такая круглая кирпичная башня на набережной. А это – газенваген. Мне так Арина сказала.

Виктор на минуту задумался. Да, пожалуй не газгольдер… Черт, как же его… Ну не важно. Он осмотрел эти баки и трубы. Видно было, что когда-то их густо обмазали тавотом. Потыкав пальцем, Витя отметил, что тавот как камень. Может из-за холода, а может – и по возрасту.

– Подарок-то еще тот… Нафига нам этот механический мертвяк нужен?

– Сосед Арины все его хотел в порядок привести. Рано умер, а то б починил.

– А нам-то какой прок?

– Раньше делали прочно и просто, и раз сосед собирался это починить – то и ты мог бы. Чем дизелюху гонять – лучше б эту – на дровах. Не сможет ездить – так хоть как генератор – для электричества. А если еще и ездить будет – бензин сэкономим.

Виктор присел на корточки – колеса у машины – сейчас уже он понял, что это полуторка – давным – давно сдулись и сплющились, автомобиль практически сидел брюхом на сгнивших досках. А что, можно и попробовать… Ведь видел же он, как отреставрировали валявшуюся неподалеку от Мясного Бора в лесу такую же полуторку. Эта всяко в лучшем сохране… От той – только двигатель с рамой оставались…

Супруги вышли из гаража и Виктор задумчиво поставил вывернутую створку на место.

– Газген эта штука называется! Газогенератор! Вот, вспомнил!

– Ты у меня такой молодчина – Ирка прижалась всем телом и игриво заглянула ему в глаза – снизу вверх.

* * *

– Демократию разводить в окруженной крепости – последнее дело. Считаю, что тут должно быть все просто – и по – военному внятно. – ну, от железного Михайлова чего другого и ожидать нечего.

– Все-таки – может ли кто – нибудь внятно сказать – что считается приоритетным в случае осады? Насчет внятности у военных – знаете – как раз все последнее время внятности в военных делах было совсем мало. Скорее – невнятность.

– Замечу Павел Ильич, что военные – не сами по себе, слушаются приказов сверху. Так что тут не только к военным вопрос. Дело не в этом. Вопрос остается – по каким правилам будем жить дальше. Если брать военные – то полезно все, что дает возможность гарнизону крепости перенести осаду, а вредно все, что снижает обороноспособность. Что Доктор руку тянете?

– Ну, мне кажется, что мы сейчас заберемся в дебри дискуссии о Добре и Зле. Позволю себе сказать пару слов на эту тему – был у нас такой санитар – Евгением звали, так вот он, было дело, высказался так: Добро – все, что позволяет виду выжить. А Зло – то, что ведет вид к гибели. Соответственно этот постулат подходит и для нашего гарнизона. Все – что позволяет выжить гарнизону, включая кошек и собак – Добро.

– Что – то такое было в Третьем рейхе – вмешивается седой сапер: Тоже – «что для Рейха благо – то и Добро». Потом они с этим благом допрыгались до выжигания деревень с унтерменьшами и массовой ликвидации взятых в плен недочеловеков. Потому как для Рейха этот геноцид считался благом.

– Так вот я ж не зря сказал о виде – поведение Третьего Рейха как раз виду – биологическому виду – людям – было вовсе не добром. Для вида – как раз это было угрозой. И отсюда же – такая привлекательность Третьего Рейха. Зло вообще привлекательно и интересно.

– Ну-ка, ну – ка? И с чего же это Зло интереснее?

– Товарищи, вам не кажется, что мы не в лектории и не в дискуссионном клубе?

– Погодите, Петр Петрович, тут вопрос действительно интересный. Действительно ведь – хоть в кино, хоть в романах – положительные – то персонажи скучные и хрен их потом вспомнишь, а отрицательные – запоминаются куда лучше.

– Так это и понятно – Добро – предсказуемо. Требует постоянных усилий, тяжелой работы – и так всю жизнь. И все знают, что положительный герой если взялся ухаживать за девушкой, то все будет по стандартному плану развития событий – цветы – букеты, ухаживания – поцелуйчики, свадьба, дети, потом внуки. Причем в количествах, обеспечивающих положительную демографию. И с ребенками – тоже все ясно – родили, кормили, перепеленывали. В школу водили, домашнее задание проверяли. Сопли утирали… Изо дня в день одно и то же, планомерно и монотонно.

– А отрицательный?

– А вот у отрицательного – море вариантов. Не угадаешь. Он может изнасиловать девушку, бросить ее с ребенком – а то и продать в рабство, или взять себе в гарем, или приковать в подвале или вообще посадить на кол… А из ребенка можно чучело набить, или суп сварить или свиньям скормить…

– Скажете тоже!

Это та – толстушка. Ну, погоди, тетя!

– К моему сожалению, в реальной жизни и не такого насмотрелся – и вариантов у Зла – действительно прорва. Я прекрасно помню офигевших гинекологов – у женщины с опухолью – этой самой опухолью в малом тазу оказалась бутылка из – под водки, маленькая и древняя – когда эти чекушки выпускали без бумажных этикеток, там весь текст был выдавлен стеклом – рельефно. Других вроде тогда и не выпускали.

– Точно так, были такие – там еще олень был и то ли солнце, то ли северное сияние. – у седого сапера на минутку мелькает тень давних воспоминаний – и право слово – приятных воспоминаний.

– Ага, был олень. Тетка потом сконфузясь призналась, что когда была молодая, вела себя весело. Вот видно, когда была сильно датой ей ее дружки бутылку во влагалище и загнали «смеха ради». Бутылка просадила свод влагалища и ушла в малый таз, где и пробыла несколько десятков лет. А алкоголь обеспечил обезболивание и дезинфекцию. Ну а другие приколисты забивают в это место и поболе бутыли, видал случай, когда по приколу еще бутыль и разбили, кокнув по донышку. А была ситуация когда такой ухарь у женщины после насилия вытянул кишечник руками. Она глухонемая была, чем он и воспользовался – потрошил ее всю ночь посреди жилого квартала – и никто ничего не слыхал. Видите, сколько вариантов у Зла – и я далеко не все припомнил.

– Какие вы гадости говорите, как не стыдно!

– Ну, гадости. Так ведь из реальной жизни.

– И все равно – нельзя о таком рассказывать!

– Почему? Все эти уроды – они ж рядом жили. И сейчас у нас вопрос – как избежать активности уродов в нашей среде обитания. Чтоб не ходили тут путем Зла. К слову – если какая цивилизация изобретала для себя весёлое и увлекательное Добро массивные человеческие жертвоприношения, гомосечество как священная обязанность, убивание беззащитных соседей во славу Добрых Богов и тому подобное – такая цивилизация в исторически быстрый срок кончалась. Сама или при помощи тех, для кого служение Добру тяжёлая и трудоемкая обязанность, но они её соблюдают. Вот у нас последний пример – как раз Третий Рейх. Их Добро для нас оказалось куда как Злом.

– Говоря не так учено и высокопарно – полагаю, что на первый раз стоит по-новгородски или по – казацки вынести общее решение по поводу этих трех персональных геморроев – а потом решать выделенным Трибуналом.

– А состав Трибунала?

– Да вот – штаб в полном составе.

– И по каким правилам?

– А это надо подумать. Вот значится присутствующим задание на дом – проект свода правил и свод наказаний. Как в Зоопарке – чтоб ясно и понятно – «Пальцы в клетку не совать! Штраф – один палец». Срок – до собрания завтра. Митинг проводим в 11 часов 00 минут по московскому времени – перед Собором. Начальникам служб – обеспечить явку. С этим вопросом – все. Давайте дальше.

Собрание идет своим ходом. По сообщениям видно, что неразбериха первых дней в основном изжита – руководители таки справляются с задачами. Доклады уже – не рапорты с поля боя, уже спокойнее, рутиннее.

Отмечаю про себя, что в Крепость пошли валом мины – и вокруг Крепости уже сделаны первые минные поля – судя по кислой физиономии седого сапера Алексея Сергеевича – крайне примитивные, рассчитанные только на тупых зомби. Ну, это понятно. Зомби это отпугнет, часовым легче, а если кто живой доберется – увидит и щиты с надписями и лежащие прямо на насте минки.

Правда, тот же морф проскочил, судя по следам, через такое минное поле минимум трижды – то ли так ему повезло, то ли соображал, куда лапы ставить. И ведь в воде не замерз, сволочь, двигался потом хоть и медленнее, но ведь двигался же. Не прыгал, как тут под пулеметом, брел скорее, потом вообще полз. Или полз – как положено ползти под огнем, уменьшая грамотно силуэт мишени? Или перебитая лапа не давала прыгать?

Наконец, собрание закончилось. Иду с твердым намерением поговорить, как следует с Надеждой Николаевной.

Идущий рядом маленький омоновец вполголоса спрашивает:

– Про глухонемую – случаем не рядом с Фрунзенским универмагом это произошло?

– Случаем – там.

– Откуда узнали?

– Наш город – большая деревня. Так вышло, что один мой хороший знакомый проходил мимо этой парочки в подворотне – еще в самом начале, пока до дела не дошло – потом свидетелем был. А другой хороший знакомый дежурил в приемном отделении своей клиники когда женщину привезли. Собственно он ее и вытягивал, чтоб могла на вопросы ответить. Менты тогда подсуетились – оперативно работали – и сурдопереводчика мигом нашли и вообще.

– Ясно.

Добраться сразу до Надежды и выяснить ситуацию не получается. В салоне идет оживленная беседа, центром которой оказывается вчерашний дед-пасечник. Вид у него счастливый.

Не сразу понимаю из его бурной восторженной речи – что собственно его так обрадовало. Задирает на себе одежду. Вместо вчерашней воспаленной жути с пузырями – вполне здоровая кожа, то, что у него вчера был цветущий и здоровенный опоясывающий герпес подтверждает только несколько кровяных корочек и шелушащиеся участки на месте пузырьков. Не, этого не бывает!

Сам дедок полагает, что это я – великий шаман и кудесник дал ему чудодейственные таблетки. Об этом с моей колокольни и речи быть не может. Таблетки, несомненно, лучше работают, чем мазь зовиракс, но не настолько же. Случай и впрямь уникальный, хоть публикуй. Впрочем – вот Валентине о нем сообщить стоит.

Обращаю внимание на то, что деда наши подначивают тем, что он просто скинхед какой-то. Не понимаю, в чем тут соль – дед не похож на скинхеда ничем. Спрашиваю его напрямую.

– Ваши люди развеселились, когда я рассказал о том, для чего приехал сюда. После войны у вас тут на Северо-Западе пчеловодство было практически разгромлено – как и все остальное. Своих пчел – не осталось. Порода северо – западная только у нас в Башкортостане осталась – климат оказался подходящий, у нас они давно уже работали. А к вам сюда кавказскую породу и некоторые другие завезли. Кавказская – больше меда дает, зимует недолго, свой улей защищает от других пчел, а к пчеловоду не агрессивна. Воровата правда, из соседних ульев мед любит таскать в свой, делает умело, а от других пчел улей обороняет хорошо. Все хорошо, но оказалось, что на зимовье на кавказских больше питания уходит, а мед они в ваших условиях дают меньше, из-за короткого зимовья погибают часто. А северо-западные как раз к пчеловоду относятся жестко, а вот воровства у себя не пресекают и у других пчел не воруют. Зимуют ровно столько, сколько тут по погоде получается и мед дают хоть и меньше, чем кавказские, но на них трат по зиме меньше. Проще говоря – они сюда лучше подходят.

Обратно завезти сюда северо-западную породу собирались давно, но все не выходило. А вот сейчас я как раз договариваться приехал. И вот чего вышло.

– Ну, да есть нечто скинхедское. Типа кавказцев вон, своих разводить.

– Что поделать – северо-западные для Северо-Запада лучше годятся. А кавказские – лучше на Кавказе. И для меня все пчелы свои, что тут глупости говорить. Пчела – вообще святая живность.

– Прямо святая!

– Конечно, святая. Вся другая живность хоть кого да жрет. А пчелы никого не жрут, наоборот – где пчел нет – там и не растет ничего. А где пчелы – там все растет хорошо. Этого – сельского хозяйства – без пчел быть не может. Много вы искусственно опылите, как же. Вот погодите – летом, если все получится – я вам меда буду возить. Сами увидите.

– За мед конечно благодарны будем.

– Рано пока. Но доктору – мед будет. И спасибо, я готовился месяц болеть. Таблетки я себе оставлю, да?

– Да ради бога. Рад, что вылечилось так быстро.

Наконец словоохотливый дед выкатывается из салона по своим пчеловодским делам, не забыв вернуть вчерашние коробки. Правда, уже без еды, но зато чисто вымытые.