Текст книги "The Green Suitcase: Американская история (СИ)"

– Как ты съездил в Спрингс, Дэйви? – обратился к Дэвиду Дэнни Ричардс, чокаясь с ним бутылкой. – Сделал, что хотел?

– Всё отлично, Дэн, – ответил Дэвид. – Я довольно быстро справился.

– Я хочу на днях заехать к Роуэллу, – сказал Дэнни. – Двигатель что-то стучит. Пускай посмотрит.

– Если тебе верить – так этот Роуэлл просто волшебник, – усмехнулся Дэвид.

– Он шарит в байках, детка, – ответил Дэнни, делая большой глоток пива. – По-настоящему шарит. Говорят, он был байкером. Много лет. Затем случилось несчастье. Он попал в аварию и получил сильную черепно-мозговую травму. После этого у него к чертям собачьим полетело зрение. Управлять мотоциклом с таким зрением – самоубийство, да и права у него после аварии забрали. Он не смог больше ездить, но открыл свою мастерскую. Ни один грёбанный официальный сервис какого-нибудь «БМВ» или «Дукатти» не сравнится с тем, что вытворяет он.

– Если будет нужно – подкинешь адресок, – кивнул Дэвид.

– Само собой, – отозвался Дэнни.

Сидящий за соседним столиком Сид Джонсон, молодой человек двадцати четырёх лет от роду с длинными тощими руками и жидкими грязными волосами, взглянул в сторону Дэвида, затем обратился к своему приятелю.

– Не выношу его, Карлос, – сказал он. – Не выношу этого хренова вонючего жида.

Приятель Сида, коренастый черноволосый парень по имени Карлос Эрнандес, покачал головой.

– Шёл бы ты в жопу со своим расизмом, Сидди, – сказал он. – Я, между прочим, мексиканец. И меня, между прочим, цепляет, когда то тут, то там тебя сплошь и рядом обзывают грёбанным латиносом. Так что давай без расизма, брат.

– Латинос латиносу рознь, – возразил Сид. – Как и жид жиду.

Карлос пожал плечами.

– Чем он тебе так не угодил? – удивился он. – Отстань от мальчика.

– Он гомик, – Сид усмехнулся. – Ты знал об этом?

– О боже мой, да всем насрать! – воскликнул Карлос, допивая очередную бутылку. – Ну, слышал я такое. И что? Меня он не ебёт, – Карлос ткнул Сида пальцем под рёбра и пьяно расхохотался. – Потому что я не гомик!

– Не выношу таких, – стоял на своём Сид. – Сыночек богатенького папочки решил поиграть в крутого парня. Ты видел татуировки у него на плечах, Карлос? На одном скорпион, на другом – грёбанная Звезда Давида. И надпись на этом их грёбанном языке. Как он там называется – юдиш?

– Идиш, – поправил Карлос. – Безграмотный ты олух. Это даже я знаю. Хоть и мексиканец.

– Ненавижу эту шваль, – продолжил бурчать Сид. – Выкинуть бы его из клуба. Так ведь нет. Дэнни его обожает. «Дэйви, детка». Так он его зовёт. Интересно, почему это.

– Ты сейчас договоришься до того, что он и Дэна ебёт! – Карлос снова пьяно расхохотался. – Вот была бы умора!

– Не смешно, – Сид открыл об стол очередную бутылку.

– Ты поосторожнее с ним, – Карлос подмигнул Сиду. – Ну, с Дэйви Райхманом. Мало того, что Дэн его обожает, так ещё и другой индеец от него ни на шаг не отходит. Ну этот, Патрик, который Лизард Кинг. Не угодишь индейцам – они тебя на раз-два разделают. Вот так-то.

– Чего? – брови Сида удивлённо поползли вверх. – И чего такого они мне сделают, эти красножопые[1]?

– Ты, брат, давай потише, – покачал головой Карлос. – А то нарвёшься на неприятности. Глядишь – Дэнни с этим Лизардом Кингом убьют тебя, расчленят, а потом прикопают где-нибудь на индейском кладбище. Кинга читал? Ну вот. Возьмут да и прикопают. И ты превратишься в Вендиго и станешь жрать людей.[2]

– Очень смешно, Карлос, – с иронией отозвался Сид. – Ха-ха-ха.

– Хватит пить тебе, Сидди, – дружелюбно произнёс Карлос. – Ты от выпивки каким-то агрессивным становишься, ей-богу. Так что хорош бухать. А то сейчас договоришься до того, что я снова пошлю тебя в лучшем случае в жопу.

– В жопу – это ты Райхману скажи, – усмехнулся Сид. – Это он у нас любитель пихать в жопу хорошеньким пацанчикам. Мало того, что сам жидовская гнида, так ещё и говно толчёт в жопах у других мужиков, – Сид сплюнул в сторону. – Удавил бы, ей-богу.

– Езжай домой, Сидди, и проспись, – сказал Карлос. – А я пойду с Дэном побазарю. Давненько не видал его.

– Жида белобрысого в зад поцелуй, – бросил Сид.

Карлос выразительно поднял указательный палец и погрозил им Сиду.

– Ну-ну, малыш, – сказал он. – Не раздрючивай злобных мексиканцев.

Сид отмахнулся и, с трудом донеся бутылку до рта, сделал очередной большой глоток.

[1]Сид намерено перевирает слово «краснокожие», дабы звучало более уничижительно.

[2]Отсылка к знаменитому роману С. Кинга «Кладбище домашних животных», повествующем об индейском кладбище, имевшем силу воскрешать мёртвых, в которых вселялся Вендиго – дух-людоед.

========== Конверт ==========

– Хочешь попробовать с девушкой?

Дэвид сидел на подоконнике, прислонившись спиной к оконной раме и обхватив руками колени. Одетый в белую футболку и светло-голубые джинсы, он сейчас был похож на кого угодно, но только не на грубого агрессивного байкера.

– Ты задаёшь странные вопросы, Дэйв.

– Отчего же? – Дэвид слегка подался вперёд. – Тебе ведь нравятся девушки? Да или нет?

– Да. Мне нравятся девушки. Они красивые.

– «Они красивые», – с усмешкой передразнил Дэвид. – Чёрт возьми, Пат! Только ты можешь сказать такое.

Патрик лишь легко пожал плечами. Это пожатие плечами было таким его фирменным жестом, подобно тому, как выпускание дыма через ноздри с прищуренными глазами было фирменным жестом Дэвида.

– Если надумаешь – можем снять одну на двоих, – Дэвид с вызовом посмотрел ему в глаза. – Правда, боюсь, я в итоге переключусь на тебя, и девушка останется неудовлетворённой, – он подмигнул Патрику. – Ну, если ты, конечно, не постараешься.

– Ты хренов извращенец, Райхман, – спокойно отозвался Патрик, водя карандашом по листу бумаги.

– Вы только поглядите на него – он опять что-то рисует! – воскликнул Дэвид. – Слушай. А нарисуй что-нибудь для меня.

– Что, например? – уточнил Патрик, не поднимая глаз от блокнота.

– Что-нибудь красивое, – мечтательно отозвался Дэвид. – Например, cвою задницу. Как по мне – так вполне себе красивое зрелище.

– Ты хоть иногда можешь не ёрничать? – поинтересовался Патрик.

– Нет, о Великий Вождь, – с деланным пафосом в голосе ответил Дэвид.

Патрик тихо засмеялся.

– Ох, Райхман… – только и мог сказать он.

– Твой папа не спрашивает, почему ты в последнее время почти не бываешь дома? – поинтересовался Дэвид, поигрывая своим браслетом. Он снял его с запястья и крутил на пальце.

Патрик усмехнулся:

– Мой папа крайне редко спрашивает меня о чём-либо, Дэйв.

– И ты чувствуешь себя обделённым вниманием, – с видом философа закончил Дэвид, продолжая крутить на пальце браслет.

Патрик отмахнулся:

– Оставь этот грёбанный психоанализ.

– Засранец, – бросил Дэвид. – Не дал мне поиграть в доктора, – он бросил мимолётный взгляд на браслет и вновь надел его на запястье. – Мой дед был психиатром, между прочим.

– Как его звали? – в глазах Патрика появился явный интерес.

– Его звали Эйбрахам Вайсман, детка, – отозвался Дэвид, глядя куда-то поверх головы Патрика. – В своё время он был очень известен даже за пределами Колорадо. Он лечил этих хреновых психов – некоторых даже вполне успешно. Но так и не смог вылечить собственную мать. Сапожник без сапог. М-да, – резюмировал Дэвид и потянулся к пачке сигарет.

– Его мать… – осторожно начал Патрик. – Ну, твоя прабабушка…

– Страдала тяжёлой формой психического расстройства, – закончил Дэвид. – Попросту говоря – она была шизофреничкой. Не буйной, нет. Ловила сачком бабочек и задрачивала медперсонал эльфийской магией. Только и всего.

Патрик покачал головой:

– Дэйв…

Холодные голубые глаза окинули его взглядом, после чего перевели свой взгляд на уже зажжённую сигарету.

– Это тебя удивляет? – нарочито отстранённо произнёс Дэвид, с нескрываемым удовольствием затягиваясь сигаретой. – А зря. Евреи – невероятно больной народ, Пат. У нас слабая генетика. Проще выражаясь – мы вырождаемся к чёртовой бабушке. Если уже не выродились, – он посмотрел Патрику в глаза. – Обе мои татуировки мне накалывали без всяких обезболивающих средств. У меня аллергия на обезболивающее. Я краснею, покрываюсь пятнами и чешусь, как помоечный блохастый кот, – Дэвид усмехнулся. – Это было больно, знаешь. Положа руку на яйца, от боли я чуть не обоссался. Но ради того, чтобы наколоть их, я согласился бы даже обоссать штаны – так мне их хотелось. Поэтому я терпел. По большому счёту это мелочи, Пат. Что такое хренова аллергия по сравнению с шизофренией моей прабабушки.

– Что там написано? – спросил Патрик. И в ответ на непонимающий взгляд Дэвида уточнил: – Татуировка на твоём левом плече. Которая со Звездой Давида. Там ведь что-то написано на идиш, – он взглянул на Дэвида, который утвердительно кивнул. – Что это означает?

– «Только те по-настоящему мертвы, о которых полностью забыли»[1], – ответил Дэвид.

Патрик удивлённо взглянул на друга. Зная Дэвида, он был уверен, что под Звездой Давида написано что-нибудь стёбное.

– Почему именно это? – спросил он.

– В память о них. О них обеих, – ответил Дэвид и на какое-то время замолчал.

Патрик не беспокоил его в такие моменты. Никогда. Как тогда на кладбище возле семейного склепа Райхманов. И как в другой день, совсем недавно, когда, придя к Дэвиду домой, он обнаружил его пьяным в стельку. Он спросил, какого хрена Дэвид так напился, а Дэвид ответил, что сегодня годовщина смерти его матери, а он не может пойти на кладбище, потому как суббота. «Сегодня суббота, Пат, грёбанная суббота», – говорил он, и глаза его, обычно такие пронзительно-холодные, казались влажными от слёз. Патрик спросил, почему нельзя пойти на кладбище в субботу. Его это действительно удивило. Суббота, воскресенье, понедельник – какая разница. А Дэвид ответил, что евреи не ходят на кладбище в субботу, потому что суббота – это день для радости, а не для скорби. Он был настолько пьян, что с трудом держался на ногах, и поэтому прислонился к дверному косяку, а Патрик обнял его, чтобы поддержать. От Дэвида ужасно несло алкоголем, но это не оттолкнуло Патрика.

– Тебе лучше прилечь, Дэйв, – сказал он тогда. – Идём, я доведу тебя до кровати.

Дэвид посмотрел на него, и взгляд его казался ясным, как никогда.

– Грёбанная суббота, Пат, – повторил он. – Понимаешь, грёбанная суббота. Я срал на всё это – на Тору, синагоги, раввинов, на все эти долбанные правила! Но я не могу пересилить себя и заставить пойти на кладбище, потому что сегодня эта грёбанная суббота! И я просто сижу здесь и пью, как последняя свинья!

Он спрятал лицо в ладонях, и плечи его затряслись от рыданий. Патрик хотел что-то сказать, но не стал. Он просто крепко обнял Дэвида и держал его, пока тот не успокоился.

Отогнав воспоминания, Патрик украдкой взглянул на друга. Дэвид по-прежнему казался погружённым в себя, но взгляд его немного посветлел.

Почувствовав взгляд Патрика, Дэвид повернулся к нему.

– Что ты так меня разглядываешь? – деланно усмехнулся он.

Патрик улыбнулся.

– Ну что? – продолжал упорствовать Дэвид.

– В этой одежде ты похож на Кена, – ответил Патрик.

– На какого такого Кена? – не понял Дэвид.

– Который муж Барби.

– Чего? – Дэвид изобразил на лице искреннее негодование. – На этого долбанного кукольного пидораса?

– Все-то у тебя пидорасы, Райхман, – покачал головой Патрик.

Дэвид подошёл к нему и обнял сзади за плечи. Закрыв глаза, он провёл ладонями по лицу и плечам Патрика.

– Как всегда, идеален, – сказал он. – Намного идеальнее, чем этот хренов Аполлон Бельведерский, – Дэвид поцеловал его в ухо. – Ты дрожишь. Это хорошо. Впервые встречаю мужчину, способного дрожать. Я так хочу тебя вылепить, но у меня нет такого таланта лепить, как у тебя – рисовать, – он взял Патрика за подбородок и развернул его лицо к себе. – Одну из моих работ отобрали для какой-то понтовой выставки в Нью-Йорке. Приезжала целая комиссия, сплошь и рядом состоящая из всяких профессоров и именитых скульпторов. Отобрали всего восемь работ со всего факультета. В том числе и мою. Ту самую, с мёртвым ковбоем, я тебе показывал. Мне нравится лепить мертвяков. Наверное, я пытаюсь смеяться над смертью, чтобы никто не понял, как сильно я боюсь её. Работа – полная хрень, как по мне. Но они её выбрали. И я не возражал. Меня хвалит преподаватель по лепке. И всё равно я понимаю, что по сравнению с тобой я всего лишь бледная тень.

– Ничего подобного, Дэйв, – возразил Патрик, вспомнив замок в своём аквариуме.

Дэвид отмахнулся:

– Оставь. Я говорю, как есть, – он потрепал Патрика по голове. – Подожди-ка секунду.

Дэвид подошёл к стоящему возле стены шкафу в стиле модерн, открыл дверцу и достал оттуда небольшой конверт.

– Возьми, – сказал он, протягивая конверт Патрику. – Это для тебя.

– Что это? – не понял Патрик.

– То, зачем я ездил в Колорадо-Спрингс. Храни у себя. Только с одним условием. Ты вскроешь этот конверт только если со мной что-то случится. Не раньше, – он подошёл к Патрику вплотную и взял его за руку. – Обещаешь?

Патрик хотел, было, сказать что-то вроде «Хватит, Дэйв. Хватит, ты заигрался. Осталось только отрепетировать собственные похороны». Эта фраза уже крутилась у него на языке.

Но он не произнёс её.

Легко, но ощутимо он сжал руку Дэвида.

– Я сохраню его, Дэйв, – сказал Патрик. – И не открою. И надеюсь, что не придётся. Никогда.

– Помнишь, о чём я говорил тебе на кладбище? – спросил Дэвид. – Там это есть. Распоряжения относительно…

Патрик положил палец ему на губы и отрицательно покачал головой.

– Перестань постоянно говорить об этом, – сказал он.

– Почему?

– Не зови смерть. Не призывай её раньше времени.

– Опять индейские поверья?

Патрик кивнул:

– Да. Не тревожь её, Дэйв. Не тормоши. Не надо.

– Пат…

«Да, не тревожь её, Дэйв. Потому что тебе от этого плохо. И мне тоже плохо. Мне больно от твоих снов. Я стал видеть то же, что и ты, и от этого так невыносимо больно, что порой кажется, ещё немного – и я сойду с ума. И стану ловить бабочек, как твоя прабабушка. Но дело не только в этом, Дэйв. Ты что-то знаешь. Что-то, чего не помнишь. Наверное, твой дед психиатр мог бы разобраться в этом. Ты что-то видел или слышал, не сейчас – тогда, когда был маленьким мальчиком. Маленьким испуганным мальчиком. Десять лет. Голубые глаза, светлые кудряшки. Ты что-то видел или слышал, а потом забыл. И это что-то пытается пробиться в твой мозг. И жрёт тебя изнутри.

Что ты видел, Дэйв?

Или слышал…»

– Пат!

Патрик резко дёрнулся, как будто его ужалила ядовитая змея.

Он взглянул на Дэвида, который вцепился в его руку так, словно боялся, что Патрик сейчас вдруг резко исчезнет.

– Ты в порядке? – спросил Дэвид.

– Д…да, – кивнул Патрик. – Да, Дэйв, я в порядке. А что?

– Ты как будто в транс впал, – покачал головой Дэвид. – Не пугай меня больше так.

– Не буду, – пообещал Патрик.

Он крепче сжал в руке конверт, после чего сунул его в карман джинсов.

Надеясь, что не придётся его открывать.

Никогда.

Обняв Дэвида за шею, Патрик неожиданно для самого себя впился ему в губы грубым и сильным поцелуем.

– Помолчи ты, – сказал он, когда Дэвид, оторвавшись от него, попытался что-то сказать. – Помолчи.

Они почти не размыкали губ, когда их тела сливались в единое целое. А потом они ещё долго лежали, обнявшись, на мокрых и липких от спермы простынях. На лице Дэвида было выражение глубочайшего блаженства. Он наслаждался всем этим. Наслаждался пороком. Патрик это понимал. То, что они делали, по индейским меркам не было чем-то порочным или отвратительным, но воспитанный на Торе Дэвид явно считал иначе. В глубине души считал. И получал от этого какое-то особенно извращённое удовольствие.

И, несмотря ни на что, они любили друг друга – каждый по-своему.

Наконец, не размыкая рук, они уснули вместе – свободный духом индеец с ирландской фамилией и всем своим существом стремящийся к пороку благовоспитанный мальчик из консервативной еврейской семьи.

Сон Патрика снова был тревожным.

Сны его были непонятны и путаны. Проснувшись, он помнил лишь, что видел в них маленького светловолосого мальчика. Несчастного, испуганного, но – не сломленного. С плотно сжатыми губами и холодным взглядом светло-голубых глаз.

И почему-то этот сон напугал Патрика больше всех остальных.

[1]Еврейская пословица.

========== Кристин ==========

Несколько дней спустя Патрик сидел в своей комнате и уже собирался уходить, когда услышал крики и ругань на лестнице.

Вопли, выкрики…

Отец и мачеха опять ссорились.

Сколько можно?

В последнее время Шон и Кристин ссорились всё чаще и чаще. Всегда начинала Кристин – словно ей доставляло удовольствие устраивать скандалы.

Патрик поморщился.

Ссоры по большей части возникали из-за него – Патрик об этом прекрасно знал. Кристин была недовольна тем, что Шон тратит деньги на обучение сына. «Чёрт бы тебя побрал, муженёк, ты тратишь на него деньги, которые мог бы потратить на наших дочерей! На наших! А вместо этого ты тратишь их на свою хренову ошибку молодости!» Так она говорила. Это причиняло боль Патрику. Гораздо более сильную, чем если бы Кристин просто подошла и плюнула ему в лицо. Он чувствовал себя обузой.

И это ранило его гордую натуру.

Долгое время Кристин подавляла свою антипатию к пасынку.

Слишком долгое.

И теперь вся её ненависть вырывалась наружу.

Крики на лестнице стали ещё громче. Патрик взглянул на часы.

Он ждал Дэвида – тот должен был вот-вот подъехать. Он хотел, было, позвонить Дэвиду и сказать, чтобы не приезжал. «Не приезжай, Дэйв, я лучше сам к тебе приеду». Но тут Патрик услышал на улице знакомый рёв двигателя.

Наконец-то.

Взяв куртку, он вышел из комнаты и закрыл дверь.

*