Текст книги "The Green Suitcase: Американская история (СИ)"

Поворачивая ключ в замке, он уже чувствовал – что-то не так. Подобные ощущения бывали у него и раньше – и каждый раз неприятное чувство впоследствии полностью себя оправдывало. Порой Патрик в сердцах проклинал свою индейскую сущность, искренне веря в то, что именно принадлежность к древнему, немногочисленному и такому близкому к природе народу заставляла его испытывать всё это.

В такие моменты всё живое вокруг него, казалось, замирало. Он ничего не видел и не слышал, за исключением некоторых образов и звуков.

Как сейчас.

Ключ повернулся в замке с характерным звуком.

Бжжжжик!

Чёрт, почему так медленно?

Казалось, пока он открывал дверь, прошла целая вечность.

Патрик потянул дверную ручку. Дверь распахнулась – так же неспешно, как поворачивался ключ.

Как в замедленной киносъёмке.

Почему-то со скрипом. С мерзким отвратительным скрипом, как в фильмах ужасов. И всё это было таким до отвращения плавным и затянутым, что становилось не по себе.

Он толкнул дверь плечом – нарочно, как будто пытаясь отогнать эту давящую на сознание нарочитую плавность происходящего.

И всё вдруг ускорилось.

Войдя в прихожую (нет, не войдя – влетев!), он быстро сбросил ботинки и рванулся в комнату, служившую гостиной.

Он обнаружил Дэвида сидящим возле стены, и на сердце немного отлегло.

– Дэйв… – тихо произнёс Патрик.

Дэвид поднял глаза.

– Я думал, ты никогда не вернёшься, – сказал он.

– Ты… в порядке? – взгляд Патрика упёрся в большую ссадину на левом предплечье друга. Ссадина была грязной и необработанной.

Дэвид тихо усмехнулся, глядя куда-то в сторону.

– Я чуть не вхерачился в дерево, знаешь. Точнее – сначала я чуть не вхерачился в джип и, чтобы не вхерачиться в него, съехал на обочину. Там было дерево. Одному дьяволу известно, почему я до сих пор не труп, – он посмотрел Патрику в глаза. – Удалось ограничиться обычным падением – видать, обучение в школе экстремального мотоспорта не прошло даром, – он снова усмехнулся, и эта усмешка была настолько горькой, что у Патрика сжалось сердце. – Думаю, стоит послать моему тренеру бутылку старого доброго ирландского виски.

Патрик опустился на корточки рядом с ним.

– Это надо обработать, – он осторожно коснулся ссадины. – Я сейчас всё принесу.

Дэвид отмахнулся:

– Не заморачивайся.

Лицо его было непривычно бледным – казалось, побелели даже губы. Он напоминал ожившего мертвеца, и это очень напугало Патрика.

– Что случилось, Дэйв? – спросил он.

Дэвид повернулся к нему.

– Я сказал, – ответил он.

– Почему ты чуть не попал в автокатастрофу? Виноват водитель джипа?

Дэвид покачал головой:

– Нет. Если бы не удалось избежать столкновения, это была бы моя вина. Я превысил скорость и едва не потерял управление, – он посмотрел на друга, и столько боли было в этих «ледяных» голубых глазах, что Патрику вдруг всё стало ясно.

Сэм Райхман. Ну конечно.

– Что с тобой? – тихо спросил Патрик, кладя руку на плечо Дэвида. – Тебе что-то сказал отец?

– Нет. Он ничего не говорил. Почти ничего. Пытался подкалывать – как всегда. Но мне на это давно наплевать, – он взял Патрика за руку, почти до боли сжав его пальцы. – Ты рисовал меня в детстве – как? Как ты это увидел?

Патрик покачал головой:

– Дэйв, я… я не знаю. Правда.

– Не лги мне! – пальцы Дэвида ещё сильнее сжали его руку. Заглянув в его лицо, Патрик вдруг подумал, что ещё никогда не видел у него столь безумного взгляда. – Ты нарисовал то, что было, Пат! Но кое-что ты упустил. Я не обхватывал руками колени. Нет. Я затыкал уши.

– О чём ты?

Дэвид поднялся, взял с журнального стола пачку сигарет и закурил. Первые четыре глубокие затяжки он сделал с интервалом в несколько секунд, словно человек, испытывающий сильную жажду.

– Я знаю, что это за угол, Пат, – сказал он. – Тот, который ты нарисовал. Это библиотека, это грёбаная папина библиотека. Раньше там была моя комната. Я её ненавидел. Я умолял отца выделить мне другую комнату, но он был непреклонен. Сдался он только после того, как я попытался выброситься в окно, – он взглянул на Патрика. – Милое у меня было детство, да, Пат?

– Господи, Дэйв…

– Слушай. Там что-то есть. Точнее – там что-то было. Я зашёл в эту чёртову библиотеку, чтобы взять книги, и вдруг начал вспоминать. Я что-то видел там в детстве… или слышал. Но я не могу вспомнить всего, чёрт, я не могу вспомнить! – он нервно затянулся сигаретой. – Но кое-что я всё-таки вспомнил – совершенно внезапно, просто посмотрев в этот чёртов угол. Сейчас я понимаю, что всё это полная хрень, но в тот момент мне было до чёртиков страшно. Наверное, я ни капли не удивился бы, если бы из этого угла внезапно вылез монстр и попытался сожрать меня живьём.

– Что ты вспомнил, Дэйв? – спросил Патрик.

– Какие-то обрывки. Они ссорились – отец и мама. Мне думается, что я спал, но их крики меня разбудили. Я не могу вспомнить всего. Но одна её фраза просто стоит у меня в ушах. И я готов побиться об заклад, что это не игра моего воображения.

– Что она сказала?

Холодные голубые глаза в упор взглянули на Патрика. После чего совершенно ровным голосом Дэвид произнёс:

– Дрянь. Он ведь и твой сын тоже, – он выпустил дым в сторону, после чего вновь перевёл взгляд на Патрика. – Так она сказала.

На какое-то мгновение Патрик вдруг вновь увидел перед собой маленького десятилетнего мальчика.

И это снова было до ужаса плавно и чётко.

Как в замедленной киносъёмке.

Потом видение померкло.

Он изо всех сил пытался ничем не выдать свои эмоции. Не показать то, что боль, которую испытывал Дэвид – и тот далёкий, десятилетний, и нынешний, – давно уже стала частью его самого.

– Давай обработаем твою ссадину, – стараясь говорить спокойно, произнёс Патрик. – И ещё. Сделай мне одно одолжение.

Дэвид едва заметно усмехнулся.

– Будь я порядочным человеком, я сказал бы «всё, что ты захочешь, любовь моя», но, так как я редкостный мудак, я всего лишь скажу, что постараюсь, – он взял Патрика за подбородок. – Что за одолжение?

– Не садись больше на мотоцикл в таком состоянии, – сказал Патрик, в глубине души радуясь тому, что Дэвид начал приходить в себя. – Я не хочу открывать тот конверт. Никогда.

– О’кей, – кивнул Дэвид. – Я сделаю всё для того, чтобы выполнить твою просьбу, мой Лизард Кинг. Может, выпьем?

Патрик поднял брови:

– С чего вдруг?

Дэвид пожал плечами:

– А почему бы и нет? Сегодня суббота. Это ведь день для радости. Помню, как однажды этот полоумный Цукерман вещал в синагоге, что, если еврей умирает в субботу – это верный признак того, что он вёл непотребный образ жизни. Мне думается, это всё же какие-то личные фантазии Цукермана – не помню, чтобы о подобном говорилось в писаниях. Но, если верить ему, сегодня у меня был шанс присоединиться к гадким противным грешным евреям, и, как видишь, я этого избежал. Думаю, за это стоит выпить? – Дэвид потрепал по голове подошедшего к нему Мозеса, который тёрся о его ноги. – Разве нет?

– Уговорил, – кивнул Патрик.

Тема воспоминаний Дэвида была на сегодня забыта.

[1]Картина норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка, на которой изображена кричащая в отчаянии человеческая фигура на фоне кроваво-красного неба и размытого пейзажного фона.

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Рана ==========

Патрик обрабатывал ссадину. Осторожно. Едва прикасаясь. Словно боясь сделать ещё больнее.

– Дурак ты, – сказал он. Тёмно-карие, почти чёрные глаза на пару секунд встретились с холодными светло-голубыми, затем Патрик вновь занялся раной. – Хотя бы водой промыл. Не удивлюсь, если начнёт гноиться.

Дэвид красноречиво взглянул на него.

– В детстве я верил в то, что, если место, которым ударился, поцелует мама, оно сразу же перестанет болеть, – сказал он. – Может, поцелуешь вместо того, чтобы елозить по моей руке этой хренью?

Патрик тихо засмеялся.

– Иди ты, Дэйв, – сказал он.

Дэвид облизнул губы.

– Отчего же? Ощутить вкус крови своего любовника – это довольно пикантно, ты не находишь?

Патрик покачал головой:

– Такого извращенца, как ты, надо ещё поискать.

– Если ты вздумаешь поискать себе другого извращенца, я убью вас обоих, – отозвался Дэвид.

Патрик кивнул:

– Ты уже говорил.

– Ты так спокойно реагируешь на это.

Патрик покачал головой.

– На тебя нельзя реагировать по-другому, Дэвид Райхман, – сказал он, – иначе можно просто тронуться умом.

Дэвид подался вперёд.

– Ты сейчас чертовски сексуально выглядишь, – сказал он. – Мне нравится, когда у тебя растрёпанные волосы. И от тебя классно пахнет. Я заметил это ещё тогда, когда впервые тебя увидел – ты ещё хотел закурить, а я поднёс тебе зажигалку. Я тогда ещё подумал, что, должно быть, индейцы пахнут совсем не так, как белые.

Патрик поднял глаза.

– Дэнни тоже классно пахнет? – спросил он.

Дэвид кивнул:

– Да. Но я никогда бы к нему не сунулся. Я не чокнутый.

– Всё, – Патрик наконец отложил вату и антисептик в сторону. – Вы будете жить, больной.

Дэвид усмехнулся:

– Долго и несчастливо или недолго, но счастливо?

– Райхман, почему тебе непременно нужно вставить какую-нибудь гадость?

– Наверное, потому, что я люблю гадости.

Патрик на какое-то время замолчал, глядя в сторону, затем вновь повернулся к Дэвиду.

– Он ведь знает? – спросил он. Вопрос звучал скорее как утверждение. – Дэнни. Он – знает?

– Знает – обо мне? О моих наклонностях? Ты ведь это имеешь в виду?

– Да.

Дэвид посмотрел Патрику в глаза.

– Да, он знает, – сказал он. – Когда эти слухи пошли в первый раз – ещё до твоего появления в наших рядах – несколько наших хотели вышвырнуть меня из клуба. Орали с пеной у рта, что меня надо расшить по всем правилам байк-клубов. Самое интересное, что всё это были, по большому счёту, просто слухи. Никто из них не видел меня запихивающим член в жопу какому-нибудь мужику. Но есть те, кто считает, что слухов достаточно.

– Кто? – поинтересовался Патрик.

– Я задавал этот вопрос Дэну. Ещё после того случая с Сидом. Он не сказал. Заявил, что мне не нужно этого знать. Что проблема уже решена, и никто из них больше не будет тявкать в мой адрес. Принципиально отказался назвать мне имена. Но мне думается, что это были Джоуи Салливан, Джералд Митчел и Тайлер Монтгомери.

– Почему именно они?

– Монтгомери антисемит, хотя скрывает. Я не раз ловил его на таких штучках, и он каждый раз переводил разговор на шутку. Но когда меня нет поблизости, он постоянно толкает тему о захвативших весь мир грёбаных жидах. Я давно заметил одну забавную вещь: антисемитам повсюду мерещатся евреи, – Дэвид дотянулся до тумбочки, на которой лежала пачка сигарет, взял одну и закурил. – Так что, думается мне, он бы зацепился за любую возможность выкинуть меня из клуба. Салливан неоднократно подбивал наших собраться и разгромить гей-клуб, который находится прямо напротив его дома. Дескать – нет спасения от пидорасов, давайте-ка мы их отхерачим, – Дэвид глубоко затянулся и выпустил длинную струю дыма. – Дэн это пресёк. Сказал, что не позволит вытворять подобное от имени клуба. Дэн очень болезненно реагирует на это, знаешь. Ну, на все эти слухи, которые ходят о байкерах. О том, что байкеры устраивают погромы и занимаются грабежами, торгуют наркотой и крышуют проституток. Он тогда очень резко поговорил с Салливаном. Уж не знаю, что конкретно он ему сказал, но Салливан как-то сразу притих и больше не выступал с подобными предложениями.

– А Митчел? – Патрик тоже закурил.

– Митчел – тёмная лошадка. Сам по себе он ничего не замутит, но легко ведётся, когда подобные идеи толкают другие. Ему нравится, когда толпой нападают на одного, – Дэвид слегка прищурился, в очередной раз затягиваясь сигаретой. – Вот таких ублюдков я на дух не переношу. Он был дружен с Сидом, знаешь. Но, как видишь, не вступился за него, когда Дэнни погнал волну, – он взглянул Патрику в глаза. – Так вот. Когда началась вся эта возня, Дэнни предложил мне поговорить по душам. Я ответил резко. Сказал, чтобы все от меня отвалили. Что это не их дело. Почему-то это подействовало. Знаешь, когда на тебя идут толпой, самое худшее, что ты можешь сделать – это просить о пощаде. Человек – существо кровожадное. Сказать по правде, я обстремался до жути. Если тебя вышвырнули из клуба за то, что ты хренов педик, – тебе хана.

– Хана? – отозвался Патрик, внимательно разглядывая горящий кончик сигареты. – Отчего же? Что они сделают? – он стряхнул пепел и перевёл взгляд на Дэвида. – Убить – не убьют. Несмотря на агрессивный вид, у большинства на такое просто кишка тонка. А всё остальное… – он пожал плечами. – Это условности. Которые мы придумываем себе сами. Для тебя важно, что ты уважаемый мембер[1] байк-клуба, а, скажем, твоему или моему отцу на это плевать, – Патрик затянулся и выпустил дым. – Всё относительно.