Текст книги "The Green Suitcase: Американская история (СИ)"
Автор книги: Блэк-Харт
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
– Когда-нибудь я сделаю свои скульптуры в более крупном варианте, – продолжил Дэвид. – И выставлю их все.
Патрик взглянул на него исподлобья.
– И даже «Вельзевула»? – поинтересовался он.
– Особенно «Вельзевула», – кивнул Дэвид. – Если хочешь, я даже посвящу эту выставку тебе.
Патрик покачал головой.
– Лучше посвяти её той, что спасла тебе жизнь, – сказал он.
Дэвид ничего не произнёс; он просто ответил взглядом.
Как раньше.
Как всегда.
В груди у Патрика вновь мучительно заныло, но он твёрдо велел себе успокоиться.
*
Сид Джонсон сидел в баре.
Всё последнее время он только и занимался тем, что сидел в баре.
После того, как его уволили с работы (ранее Сид работал в магазине автозапчастей), он почти всё свободное время проводил, попивая пиво в баре и ведя с их завсегдатаями глубокомысленные беседы, в которых он традиционно крыл правительство на чём свет стоит и утверждал, что все беды старой доброй Америки свалились на неё после того, как Штаты заполонили «жиды и цветные», как он выражался. Под «цветными» Сид подразумевал и азиатов, и афроамериканцев, и латиноамериканцев, и индейцев. Тот факт, что индейцы являлись коренным населением Америки, а представители негроидной расы были ввезены сюда белыми ради использования рабского труда, совершенно не смущал Сида, и он продолжал свои «очень политические», как выразился один из его собеседников, речи, когда его рассуждения прервал телефонный звонок.
Сид уже был изрядно пьян, поэтому ему потребовалось немалое мастерство, чтобы вынуть мобильный телефон из кармана. Удалось ему это примерно с пятой-шестой попытки, а уж попасть пальцем в клавишу приёма вызова оказалось ещё труднее. С большим трудом справившись с задачей, Сид поднёс телефон к уху и пьяно гаркнул:
– Алло!
Из трубки донеслись какие-то помехи, и Сид, выругавшись сквозь зубы, уже хотел было нажать на «отбой», когда вдруг услышал:
– Сидди! Сидди, это ты?
– Я это, – рявкнул Сид, изо всех сил борясь с пивной отрыжкой. – А кто это?
– Это Роуэлл, – ответила трубка. Вновь раздались помехи, затем уже громче и чётче прозвучало: – Роуэлл Аткинсон.
И Сид Джонсон вдруг резко протрезвел.
========== Предпосылки ==========
Роуэлл размышлял.
Точнее – пытался это делать.
Способность нормально размышлять он уже утратил.
Он сам не мог понять, какой порыв заставил его позвонить Сиду Джонсону. Вероятно, им руководил страх. В страхе человеку не хочется долго оставаться в одиночестве. Страх – чувство, требующее того, чтобы им поделились. Требующее жёстко, отчаянно. Тихо подкрадывающееся сзади, чтобы резко схватить за горло. Схватить, чтобы потом уже не отпускать. Никогда.
Он будет жить в страхе.
Он будет жить страхом.
Всегда.
Его пугало всё. То, что не нашли Джерри, то, что не звонил Райхман (впрочем, если бы Сэм позвонил, это вызвало бы у Роуэлла ещё больший страх). То, что полиция может найти его и начать задавать вопросы.
Впрочем, для последней Роуэлл придумал логичное, на его взгляд, объяснение.
Ему было гадко, больно и невыносимо находиться в Денвере, зная, что по вине его помощника, совершившего злодеяние в его собственной мастерской, погиб человек.
Поэтому он решил уехать из города на какое-то время.
Но он не скрывается. Нет, Роуэлл Аткинсон совсем не скрывается.
Взять хотя бы тот факт, что он позвонил своему приятелю Сиду.
Те, кто скрывается, не звонят своим приятелям.
Так Роуэлл пытался логически объяснить тот факт, зачем он позвонил.
На самом деле, ему ужасно хотелось узнать, как обстоят дела в Денвере, а Сид был одним из немногих, кому Роуэлл доверял.
Жаль, от Сида он не узнает ничего о Сэме Райхмане.
Но зато есть шанс узнать обо всём остальном.
Возможно, Джерри уже нашли.
Возможно, он уже ждёт суда в камере предварительного заключения.
Но одна мысль не давала Роуэллу покоя.
Кто на самом деле повредил тормозную систему мотоцикла Дэвида Райхмана?
Он даже начал, было, жалеть о том, что не сделал этого сам.
Почему-то ему казалось, что в таком случае было бы не так страшно.
Самое страшное в жизни – незнание. Неопределённость. Неизвестность.
Теперь Роуэлл хорошо это понимал.
*
– Я пойду прокачусь немного, – Патрик оторвался от рисунка и поднял глаза на Дэвида. – Ты ведь не против?
– Не против, если не принимать во внимание тот факт, что я сейчас захлёбываюсь змеиным ядом от зависти, – отозвался Дэвид. – Я хотел бы составить тебе компанию, но, увы, я заперт в твоём загородном доме как невменяемый и неадекватный член общества.
– Для твоего же блага, – отозвался Патрик, убирая рисунок в папку.
Дэвид протянул руку:
– Покажи, что ты нарисовал.
Патрик покачал головой:
– Дэйв, это не стоит внимания.
– Почему же?
– Всего лишь наброски, – Патрик сунул папку в ящик стола. – Всякие глупости.
– Как знаешь, – кивнул Дэвид. – Я не настаиваю.
– Я скоро вернусь, – Патрик сунул в карман ключи от мотоцикла. – Не скучай.
– Не буду, – Дэвид легко улыбнулся. – Я нашёл тут у тебя книгу о художниках. Потрёпанную, явно столетней давности. Поймал себя на мысли, что почти ничего не знаю о художниках, в отличие от скульпторов, о которых я прочёл кучу всякого разного дерьма. А вот о художниках – нет. Когда о них рассказывали на лекциях в университете, я обычно пребывал в собственных похабных фантазиях и почти не слушал лектора. Теперь у меня есть шанс наверстать упущенное.
Повинуясь порыву, Патрик наклонился и поцеловал Дэвида в щёку. Дэвид взглянул на него взглядом, от которого у Патрика сжалось сердце.
– Я хочу, чтобы это закончилось, – тихо сказал Дэвид. – Чтобы ты снова стал моим другом и любовником.
Патрик усмехнулся:
– А сейчас я кто?
– Сейчас ты нянька.
– Вот уж спасибо.
– Пат. Можно спросить?
– Валяй.
– Если всё это закончится нормально… ты… ты останешься со мной?
Патрик сжал его руку:
– Я уже остался с тобой, Дэйв, – сказал он. – Как видишь.
Дэвид кивнул:
– Да. Да, Пат, я… Чёрт. Я не знаю, что сказать, – он коснулся волос Патрика. – Спасибо.
Патрик покачал головой:
– За это не благодарят. Давай, я скоро вернусь.
Он вышел и закрыл дверь. Само собой, на оба оборота.
Он не видел, что Дэвид ещё долго молча смотрел на закрытую дверь.
Но чувствовал.
*
Детектив Джонатан Уильямс сидел за столом. Перед ним, как всегда, стояла большая кружка свежезаваренного кофе, распространявшая аромат, за который Уильямс был неизменно готов продать душу дьяволу.
Он отчаянно пытался увязать три вещи.
Которые упорно казались ему взаимосвязанными.
Информация, предоставленная ему Шоном О’Хара. Убийство Дэвида Райхмана. Убийство раввина Джозефа Цукермана.
Поиски Джерри Харольдса зашли в тупик. Им не удавалось обнаружить ни малейшей зацепки. Харольдс как сквозь землю провалился.
Опыт работы в полиции и интуиция детектива подсказывали Уильямсу, что такое крайне редко бывает, когда человек скрывается.
Гораздо чаще такое случается, когда он мёртв.
Но это всего лишь догадки.
Внезапно Джонатан понял, что он должен сделать.
Нужно вызвать Сэмюэла Райхмана.
Ещё раз.
Интуиция подсказывала ему, что это поможет, непременно поможет.
Но для этого придётся сыграть ва-банк.
Уильямс был готов сыграть ва-банк.
Даже если после этого придётся уйти в отставку, как старина Шон О’Хара.
Но нужно попытаться отыграть партию так, чтобы не пришлось.
Очень нужно.
========== Скелет в шкафу ==========
– Для начала позвольте выразить вам свои соболезнования, – Джонатан Уильямс протянул руку Сэму Райхману. Сэм пожал её твердо и достаточно жёстко, но выражение его лица никак не хотело гармонировать с этим волевым рукопожатием: лицо Райхмана казалось каким-то постаревшим и осунувшимся, а под глазами залегли глубокие синие тени, как обычно бывает от недосыпания или от регулярного злоупотребления алкоголем. Выглядел Сэм более чем неважно.
– Благодарю вас, детектив, – отозвался Райхман. – Вы выражаете мне соболезнования второй раз за столь короткий срок. Это как-то… символично.
– Присаживайтесь, мистер Райхман, – Уильямс указал рукой на кресло.
– Благодарю, – Райхман тяжело опустился в кресло, и от чуткого взора детектива не укрылось то, что исчезла былая лёгкость его движений. – Надеюсь, вы не задержите меня надолго? Я обещал заехать к Джудит… то есть миссис Цукерман. Гибель мужа – ужасная потеря для неё, детектив. Уверяю вас, вы даже представить себе не можете, насколько много значит семья для еврейского народа.
– Постараюсь не отнимать у вас много времени, – кивнул Уильямс, полностью проигнорировав последнюю фразу Райхмана, подчёркивающую явное превосходство иудеев над всеми остальными. На подобные вещи он давно не обращал внимания, детектива интересовало другое. – Я всего лишь задам вам несколько вопросов. Это касается гибели вашего сына.
Райхман взглянул ему в глаза:
– Вы вызвали меня для того, чтобы вновь разбередить и без того свежую рану. И это очень угнетает, знаете ли. Хотя как юрист я прекрасно понимаю, что вы делаете это исключительно для того, чтобы виновный в смерти Дэвида понёс заслуженное наказание, – он развёл руками. – Что ж, задавайте свои вопросы, детектив. Только перед тем, как вы начнёте, я с вашего позволения сам спрошу вас кое о чём. Вы ведь не нашли подозреваемого?
Уильямс покачал головой:
– Нет, мистер Райхман. Джерри Харольдс объявлен в розыск, полиция активно занимается его поисками.
Сэм усмехнулся:
– Я так и думал, детектив. Просто решил уточнить. На всякий случай. А теперь давайте свои вопросы.
Уильямс включил диктофон.
– Если вы не против, – произнёс он, глядя на Райхмана спокойным, но жёстким взглядом.
Сэм пожал плечами:
– Разумеется, нет. Можете впредь не задавать мне подобных вопросов, детектив. Как ни крути, я адвокат и всё прекрасно понимаю. Если вдруг я замечу в ваших действиях нечто, нарушающее мои права, я непременно сообщу вам об этом.
– Договорились, – кивнул Уильямс. – Тогда к делу. Мистер Райхман, вы ведь довольно плохо ладили со своим сыном, не так ли?
Райхман взглянул на детектива и сложил руки в замок:
– С чего вы взяли?
– Я опросил его друзей. Они все как один утверждают, что у Дэвида были сложные и далеко не самые тёплые отношения с отцом. То есть, с вами.
Сэм покосился на стоящую на столе пепельницу.
– Надеюсь, вы не будете возражать, если я закурю? – осведомился он.
Уильямс пододвинул пепельницу к нему:
– Разумеется, нет. Курите.
Сэм достал длинную тонкую сигару, размял её, после чего чиркнул спичкой и закурил.
– Понимаете ли, детектив, – произнёс он, выпустив дым, – молодёжи свойственно всё преувеличивать. В особенности – молодёжи неформального толка. Наподобие этих байкеров. Им кажется, что если между родителями и детьми существуют некоторые… так скажем, разногласия, то это непременно говорит об отвратительных отношениях между ними. Вы ведь сами прекрасно понимаете, что это не так. Между родителями и взрослыми детьми бывают трения. Могут быть ссоры. И даже самые настоящие скандалы. Но это не мешает родителям любить своих детей. Да-да, детектив, я любил своего сына. Я не разделял его увлечения мотоциклами – и, как видите, оказался прав в этом, – Райхман театрально вздохнул. – Эта адская машина убила моего мальчика. Знаете, у меня было что-то наподобие предчувствия этой смерти. Я всегда боялся, что в один прекрасный день мне позвонят из полиции и скажут, что мой сын разбился на трассе. И этот день всё же настал.
Уильямс покачал головой:
– Но ведь катастрофа случилась не по вине вашего сына. Всему виной повреждённая тормозная система.
Райхман кивнул:
– Да-да. Именно так. Но не стоит упускать из внимания тот факт, что моего сына убил один из этих байкеров. Именно вращение в этой ужасной среде привело Дэвида к гибели.
Уильямс посмотрел ему в глаза:
– Мистер Райхман, вы уверены в том, что Джерри Харольдс виновен в гибели вашего сына?
Сэм сощурился:
– Разве это не практически доказанный факт?
– Джерри Харольдс основной подозреваемый, но его вина ещё не доказана. Никто не может быть объявлен преступником, пока его вина не будет доказана, и вы как адвокат прекрасно осведомлены об этом.
Сэм вновь развёл руками:
– Ну разумеется. Я лишь хотел сказать, что в данном конкретном случае это всего лишь дело времени.
Уильямс покачал головой:
– Я не был бы на вашем месте настолько уверен, мистер Райхман.
Сэм смахнул пепел с сигары и вновь взглянул на Уильямса:
– Отчего же? У вас есть другие варианты?
– Да, – кивнул Уильямс, не сводя с Райхмана своего прямого жёсткого взгляда. – У меня есть кое-какие предположения, которые я хотел бы проверить.
Райхман усмехнулся.
– Я не понимаю вас, детектив, – сказал он. – Вместо того чтобы найти и покарать убийцу, вы строите ещё какие-то там… предположения!
– Вы так жаждете, чтобы его покарали, – Уильямс продолжил сверлить Райхмана взглядом. – Прямо как тогда. Много лет назад.
– О чём вы? – тёмно-карие глаза Сэма, казалось, налились кровью.
– О том, что произошло много лет назад с вашей дочерью, мистер Райхман. Тогда вы тоже жаждали, чтобы убийцу покарали, и как можно скорее.
Сэм приподнялся.
– Послушайте, вы, – сказал он. – Я понятия не имею, на что вы намекаете. Но вы не понимаете, о чём говорите. Тогда, двенадцать лет назад, я потерял дочь. Само собой разумеется, я жаждал отмщения. Мне хотелось, чтобы убийца был наказан. И сейчас я столь же сильно хочу, чтобы виновный в гибели моего сына понёс наказание.
– Тогда, много лет назад, вы почему-то оставили больную дочь одну в доме, – Уильямс тоже приподнялся. – Вы отпустили сиделку. Отпустили прислугу. И ушли из дома.
– Заткнитесь, детектив.
– Мистер Райхман, почему…
– Я сказал – заткнитесь! – Райхман наклонился над столом. – Не смейте бередить мои старые раны, слышите! Не смейте! И, если это всё, что вы хотели мне сказать, то, думаю, нам лучше на этом распрощаться!
– Как скажете, – кивнул Уильямс. Он держался максимально спокойно и почти физически ощущал, насколько сильно это раздражает Сэма Райхмана.
Тепло, Джонатан, старина. Тепло.
Похоже, ты на верном пути.
Когда Райхман был уже в дверях, Уильямс окликнул его:
– Мистер Райхман!
Сэм обернулся через плечо.
– Чего вам ещё? – раздражённо бросил он.
– Погибший Джозеф Цукерман ведь был вашим лучшим другом, – сказал Уильямс. – Вероятно, он знал всё о ваших взаимоотношениях с сыном.
– Полагаю, это не имеет отношения к гибели Дэвида, – бросил в ответ Рахйман, после чего вышел из кабинета детектива и закрыл за собой дверь.
– А я полагаю, что имеет, – задумчиво отозвался Уильямс, глядя ему вслед. – И ещё как имеет.
Детектив потянулся к телефону.
Ему нужно было позвонить Джастину Донахью.
Тому самому Донахью, который расследовал убийство Цукермана.
*
При жизни Джозеф Цукерман, как и его лучший друг Сэм Райхман, тоже любил тайны.
Очень любил.
И ему тоже часто их доверяли.
И это было приятно.
Это будоражило.
Горячило кровь.
Даже возбуждало.
Да-да, Джозеф Цукерман был способен испытывать самое настоящее сексуальное возбуждение от чувства неограниченной власти.
Возможно, именно поэтому ему так нравилось привязывать к кровати пьяных шлюх.
И это была его маленькая тайна.
Но была и другая.
Она была больше.
Намного больше.
Джозеф Цукерман вёл дневник.
К моменту гибели раввина дневник состоял из четырёх толстых тетрадей, сшитых между собой и переплетённых одной общей перетянутой искусственной кожей тёмно-коричневой обложкой.
Все тайны, которые он узнавал, он записывал туда.
Некоторые записи он дополнял иллюстрациями (Джозеф с детства неплохо рисовал и в юности даже хотел стать художником, но его отец был категорически против, поскольку считал искусство занятием, недостойным примерного иудея), напоминающими шаржи.
Там были и карикатурные портреты известных членов еврейской диаспоры Денвера, и напоминающие комиксы сюжетные зарисовки, нередко снабжённые текстовыми репликами.
От времени некоторые страницы выцвели и пожелтели, от чего записи и иллюстрации в них смотрелись ещё более гротескно.
Старые секреты старых людей.
Кое-кого из героев дневника уже не было в живых.
Они покоились в земле.
«Прах ты и в прах возвратишься».
Как Эстер Райхман. Она давно была прахом. Эстер Райхман не сгнила, в отличие от остальных героев дневника Цукермана. Потому что, когда её тело заколачивали в гроб, оно представляло собой всего лишь маленькие обугленные косточки.
Эстер была одной из героинь дневника, о да.
Запись о ней была на пятьдесят четвёртой странице.
Цукерман всегда нумеровал страницы.
Цукерман любил порядок.
Во всём.
Запись о Дэвиде Райхмане была на странице номер четыреста пятьдесят восемь.
Рисунка под ней не было.
Как будто Цукерман боялся его рисовать.
При жизни он никогда бы не признался в этом себе, но он действительно боялся.
Взгляд этих полупрозрачных «ледяных» глаз пугал его до дрожи.
Вельзевул.
Раввин не стал его рисовать.
Он обошёлся записью.
Всего лишь.
Свой дневник раввин Цукерман хранил в сейфе, код для открытия которого знал только он.
И сейчас дневник покоился там, подобно тому, как его хозяин покоился теперь в могиле.
«Прах ты и в прах возвратишься».
Дневник лежал в сейфе, словно ожидая своего часа.
Ожидая, что его достанут и, смахнув с него пыль, вновь раскроют на нужной странице, чтобы сделать очередную запись.
Но никто не приходил, и дневник продолжал покоиться в тишине.
Пока что.
========== Фрагменты ==========
Он едва не потерял равновесие, увидев это.
Ошибки быть не могло.
Он знал этот байк.
Волевым усилием взяв себя в руки, Патрик съехал на обочину.
Можно было, конечно, развернуться и остановиться непосредственно там.
Но он решил этого не делать.
Слишком рискованно.
Поставив мотоцикл на подножку, он быстро перебежал пустую в данный момент трассу и застыл, как вкопанный, глядя на припаркованный возле одного старого мотеля «Харлей».
На какое-то мгновение ему подумалось, что всё это – некое подобие психоделических галлюцинаций, которые создаёт его воспалённый измученный мозг, и Патрик подошёл ещё ближе, чтобы разглядеть.
В глубине души ему даже хотелось ошибиться.
Потому что вся эта история сама по себе уже начала напоминать причудливый кукольный театр человеческих жизней.
Что-то щёлкнуло в голове. Какое-то озарение пришло на пару минут, а затем всё исчезло.
Он просто стоял и смотрел на байк.
На видавший виды «Харлей Дэвидсон».
Из тех, что предпочитают «истинные американские байкеры», посмеивающиеся над «новым поколением», разъезжающим на японских мотоциклах.
Сомнений быть не могло.
Это был «Харлей» Сида Джонсона.
Твоё индейское чутьё привело тебя прямо туда, куда было нужно, детка.
Почему-то он был уверен, что байк Джонсона оказался здесь неслучайно, он, Патрик, заметил его неслучайно, и вообще всё было неслучайно. В последнее время он начинал верить уже в то, что случайностей как таковых не существует, и мысль эта казалась настолько правдивой и отчётливой, что всё это одновременно увлекало и пугало.
Поэтому он просто стоял на месте.
И ждал.
*
Дэвид Райхман чувствовал себя паршиво.
Более того.
Он чувствовал себя мёртвым.
Время от времени ему казалось, что всё это – лишь сон. Иллюзия. Всего этого нет. На самом деле он лежит там, в семейном склепе. Должно быть, сейчас его тело уже полностью разложилось, и его сожрали черви.
Но нет. Он своими глазами видел лежащее в гробу тело Джерри Харольдса.
Он прикасался к нему своими собственными руками. И почему-то первой мыслью, которая пришла ему в голову в тот момент, было что-то вроде «неужели все они такие холодные».
Дэвид хорошо это запомнил.
Положив перед собой тот самый старый зелёный чемодан, он раскрыл его, нажав на кнопку на защёлке.
Три значимые вещи лежали на дне.
В ряд.
Старая кукла Эстер (он бережно хранил её все эти годы). «Вельзевул». Запечатанная в маленький пакетик прядь волос Цукермана.
Он срезал её.
Перед тем как.
Почему-то он был уверен: его не найдут.
И ему хотелось иметь напоминание о том, что он совершил.
Говорят, убийцы нередко возвращаются на место преступления, и сейчас Дэвид ощущал это, сильно, как ничто другое. Он многое отдал бы за то, чтобы вернуться в дом Цукермана.
В дом Цукермана, в котором больше не было Цукермана.
Но он не мог, и эта прядь волос в маленьком целлофановом пакете стала для него своего рода домом Цукермана.
Местом преступления.
Тот, кто все эти годы покрывал твоего убийцу, наказан, Эсти.
Но оставался ещё один.
Папочка.
*
Патрик смотрел, как заворожённый, на Сида Джонсона, который о чём-то говорил с седоватым мужчиной среднего роста. Лица с такого большого расстояния Патрик разглядеть не мог. Единственным, что бросалось в глаза, были массивные очки в роговой оправе.
Дэнни Ричардс говорил ему, что Аткинсон был ужасно близорук – именно по этой причине он якобы был вынужден отказаться от езды на байке. Страшная авария в своё время почти полностью лишила его зрения, и старина Роэулл не видел дальше собственного носа.
Дэвид тоже говорил о том, что Аткинсон носил очки.
Скорее всего, человек, с которым говорит Джонсон, и есть Аткинсон.
Возможна ли столь редкая удача?
Патрик верил, что возможна.
По крайней мере, после всего, что пришлось пережить, они это заслужили.
Он подумал о Дэвиде, мучительно томящемся в его мастерской, и почувствовал, как больно сжимается сердце.
Возвращайся к нему, детка. Ты ему сейчас нужен.
Заодно спросишь у него, как выглядит Аткинсон.
Бросив последний взгляд на пожимающих друг другу руки Сида и мужчину в очках, Патрик развернулся и пошёл к своему мотоциклу.
Ему не нужно было, чтобы его сейчас заметили.
Он знал, что скоро сюда вернётся.
*
Сэм Райхман вёл машину дрожащими руками, боясь лишний раз взглянуть в зеркало заднего вида.
Он даже включил музыку погромче. Выбранная наобум радиостанция транслировала какой-то тяжёлый рок, который так любил этот белобрысый ублюдок Дэвид, но ему было всё равно.
Он старался заглушить голос.
Голос, звучащий у него в голове.
Голос, звучащий отовсюду.
Папочка. Папочка. Папочка.
Я приду за тобой, папочка.
Я приду и заберу тебя.
Мама передаёт тебе привет.
Кстати, зачем ты надругался над её телом? Думал, я не знаю? Ну что ты.
Мёртвые знают всё, папочка.
Мёртвые видят.
На какое-то мгновение ему показалось, что сейчас он врежется во что-нибудь.
Врежется – и всё закончится.
Наконец-то.
Нет, не закончится.
Она заберёт его.
Папочка.
Сэм боязливо покосился в зеркало заднего вида.
Он уже знал, что увидит там нежное детское личико с правильными чертами (дьявол, а он ведь даже не замечал, какой красивой она могла бы быть, если бы не чёртов ДЦП), скалящее зубки, которые вдруг начинали превращаться в вампирские клыки.
И почерневший язык вывалится изо рта, и оттуда полезут черви.
Так было всё время. Он уже почти привык.
И не было разницы между снами и явью.
Засмотревшись в зеркало заднего вида, Сэм едва не врезался в идущий впереди фургон. Высунувшись из окна, водитель фургона начал орать ему какую-то нецензурщину, но Сэм не обратил на это никакого внимания.
Всё это не имело ровным счётом никакого значения.
Теперь.
========== Грани ==========
Чем ближе он подъезжал к мастерской, тем больше терял спокойствие.
Никакие слова не могли описать ту гамму чувств и ощущений, которые испытывал Патрик О’Хара.
Ненависть, агрессия, боль, давяще-щемящее чувство в груди.
И – поднимающееся откуда-то из самых недр его души чувство глубокой воинственной злобы.
То, что он воочию увидел человека, пытавшегося лишить его самого дорогого, самого любимого им в этом мире существа, словно раскрыло в нём новые грани.
Он видел перед собой жуткие и одновременно прекрасные картины. Прекрасные в его, Патрика, понимании. Роуэлл Аткинсон с отрубленными руками и ногами, Роуэлл Аткинсон с обезображенным, разъеденным кислотой лицом.
Повешенный Роуэлл Аткинсон.
Задушенный Роуэлл Аткинсон.
Подушкой.
Как раввин Цукерман.
Ещё не уточнив у Дэвида, как выглядит Аткинсон, Патрик почему-то уже был уверен в том, что видел именно его.
Нет, говорил он себе, нет, этого делать нельзя.
Не потому, что это плохо и аморально, нет.
Просто, избавившись от Аткинсона, они фактически теряли возможность отправить в тюрьму Сэма Райхмана.
Перед его глазами продолжали мелькать картинки, и он знал, что всё, что он сейчас видит, он непременно нарисует. Почему-то ему вдруг подумалось, что им с Дэвидом впору организовывать тематическую выставку: его «Вельзевул» идеально сочетался бы с этими ещё не зарисованными образами, а также с тем, что Патрик уже рисовал на эти въевшиеся в его мозг темы.
В какой-то момент ему вдруг захотелось расхохотаться от одной, казалось, пронзившей насквозь мысли.
«Ты хотел быть свободным, Патрик О’Хара. Свободным от всего и от всех. И к чему ты в итоге пришёл? Ты готов убивать из чувства мести. Ты готов служить другому человеку. Как самурай, служащий своему господину. Как рыцарь, защищающий короля. Как верный раб центуриона».
На губах Патрика появилась усмешка, и она была горькой, но никакого чувства стыда или раскаяния не было в его душе.
Патрик был уверен в одном: пока Роуэлл Аткинсон и Сэм Райхман живы и на свободе, чудом уцелевший Дэвид находится в смертельной опасности.
И не только Дэвид.
Ещё и он сам.
Но на это Патрику, как ни странно, было наплевать.
Сейчас, в этот момент, он отчётливо, как никогда ощущал: он понимает Дэвида. Он понимает, почему тот счёл своим долгом расправиться с Цукерманом. Он понимает. Всё. Полностью. От начала до конца.
Ему нужно было своими глазами увидеть Аткинсона, чтобы понять.
Теперь он это ясно осознавал.
*
– Что с тобой? – в «ледяных» глазах Дэвида был плохо скрываемый страх. – Ты похож на призрака.
– Роуэлл Аткинсон – седоватый мужчина средних лет в массивных очках в роговой оправе? – не обращая внимания на вопрос, словно находясь в прострации, произнёс Патрик.
– Да, – кивнул Дэвид. – Да, Аткинсон выглядит именно так. Но откуда ты знаешь? Ты видел его?
Патрик кивнул. Его лицо, обычно имевшее характерный индейский смугло-красноватый отлив, сейчас было бледным, как полотно.
– Кажется, да.
Дэвид осторожно взял его за плечи и заглянул ему в лицо.
– Но… как? – тихо спросил он.
Патрик усмехнулся:
– Ты ведь сам сказал, что я один из этих грёбаных индейских шаманов.
– По-моему, я действительно начинаю в это верить.
Патрик покачал головой:
– Можешь не бояться. Для тебя я не опасен, – он взглянул Дэвиду в глаза. – Покажи мне реликвии из чемодана твоей мамы.
Дэвид, казалось, удивился:
– Реликвии?
– Для тебя – это реликвии, – он погладил Дэвида по лицу. – Я обещаю не пугаться. Что бы там ни было. Мне нужно видеть это, Дэйв.
«Мне нужно видеть это, Дэйв. Нужно видеть это, чтобы залезть до конца в твою душу. Проникнуть под твою кожу. Полностью. Только так я смогу помочь тебе выбраться».
Дэвид пожал плечами:
– Там ничего особенного. Ну, за исключением одной, особо ценной «реликвии». Но, думаю, зная мою тягу ко всему, что связано со смертью, ты отреагируешь спокойно.
Патрик посмотрел ему в глаза:
– Прекрати тянуться к смерти. Хватит.
Дэвид наклонился к нему:
– Перестань, Пат. Мы с ней давние друзья. С самого детства. Сам знаешь, как часто она навещала мою семью. Настолько часто, что я успел полюбить её. Но, как видишь, она меня не захотела. Она захотела Джерри. Знаешь, о чём я иногда думаю? Тем, кто любит смерть, проще её избежать.
Патрик вздохнул.
– Что ж, тогда люби её дальше, – сказал он. – Люби. Если тебе так проще. Только на расстоянии.
«Да, люби её на расстоянии, Дэйв. Только так. Потому что однажды я уже чуть не потерял тебя. Второго раза я не выдержу».
Дэвид крепко обнял его, прижавшись всем телом. Затем тихо произнёс:
– Идём, я покажу тебе свои «реликвии», как ты их назвал.
Патрик молча кивнул.
Лицо его было по-прежнему мертвенно-бледным, а в глазах горел нездоровый огонь.
*
Примерно в это же самое время в одном из районов Денвера Джастин Донахью, несмотря на протесты миссис Цукерман, вдовы покойного раввина, распорядился о вскрытии сейфа Джозефа Цукермана.
А в другом его районе, забившись под стол, словно напуганный, страдающий от бешенства зверёк, самый известный адвокат в городе Сэмюэл Райхман тихо скулил, истерично отмахиваясь руками от кого-то, видимого лишь ему одному.
– Уйди от меня, уйди, – словно заведённая говорящая механическая кукла, повторял он. – Уйди! Это неправда! Тебя не существует! Ты сгорела, и теперь твои обугленные кости лежат в склепе, поняла, маленькая сучка! В том самом склепе, в котором я насиловал твою мамочку! Тебя нет, тебя нет, тебя нет!
И ужасное, изуродованное существо, похожее на маленького несчастного гоблина, с вываливающимся из полного червей рта фиолетово-чёрным языком, тихо отвечало ему:
– Папочка. Папочка. Папочка.
И Сэм Райхман снова начинал тихо плакать, закрыв глаза и заткнув руками уши.
========== Полуфинал ==========
Они наконец-то снова были близки – впервые за столь долгое время, и Дэвид был поражён произошедшими в Патрике переменами. Он больше не сдерживал себя. Напротив – Патрик, казалось, всем своим существом отдавался чувствам и ощущениям. И, когда всё закончилось, он ещё долго гладил Дэвида по волосам, касаясь губами его мокрых и солёных от пота висков, как будто выпускал наружу всю свою так долго подавляемую нежность.
– Что с тобой? – тихо спросил Дэвид. Его голос звучал хрипло.
– Ничего, – Патрик легко поцеловал его в лоб, и Дэвиду вдруг подумалось, что так целуют либо детей, либо покойников. – Всё хорошо. Спи.
Дэвид улыбнулся:
– Опять будешь моим личным ловцом снов?
– Да.
– Что ж, я не возражаю, – кивнул Дэвид. – Если вдруг дух невинно убиенного мною Цукермана явится и начнёт терзать меня, ты его прогонишь.
Патрик кивнул:
– Непременно прогоню.
– Это радует, – отозвался Дэвид, закрывая глаза.
Патрик лежал рядом, опираясь на локоть, прислушиваясь к дыханию Дэвида, пока оно не стало умиротворённо-равномерным, после чего тихо, почти бесшумно, встал с кровати.
Он не был до конца уверен в том, что поступил правильно, скрыв от Дэвида свои намерения и планы, но что-то подсказывало ему, что это было верным решением.
Бросив ещё один взгляд на спящего Дэвида, Патрик вынул из своей папки для рисования лист бумаги и карандаш и начал писать:
«Дэйв!
Надеюсь, ты не обидишься, что я взял твой чемодан…»
Он бросил быстрый взгляд в окно.
На тёмно-синем, почти чёрном небе висела полная жёлто-оранжевая луна. Настолько яркая, что, казалось, все звёзды погасли рядом с ней. Как будто луна их поглотила.
Яркая и одинокая.
И на какое-то мгновение Патрик вдруг ощутил себя таким же одиноким, как эта луна.
*
Мотель Роуэлла Аткинсона он нашёл сразу же: врождённое умение прекрасно ориентироваться на местности и запоминать местоположение сыграло свою роль.
Подходя к мотелю, Патрик вдруг подумал о том, что ожидал несколько других ощущений от этой поездки. Ему казалось, что он будет нервничать, волноваться – но нет. Не было ничего подобного. Он вдруг вспомнил рассказ Дэвида об ощущениях после убийства Цукермана, и это заставило его содрогнуться.
![Книга Праздник живота [СИ] автора Борис Хантаев](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-prazdnik-zhivota-si-145240.jpg)
