Текст книги "The Green Suitcase: Американская история (СИ)"
Автор книги: Блэк-Харт
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Зелёный чемоданчик ==========
Было около половины восьмого утра, когда к маленькой придорожной гостинице подкатил старый, заляпанный грязью «Форд».
Роуэлл Аткинсон потёр глаза и что-то проворчал сквозь зубы. Интересно, кого это чёрт принёс в такую рань?
Напялив очки (у Роуэлла была сильная близорукость, а носить контактные линзы он категорически не хотел – от них у него слезились глаза), он потянулся и вышел на крыльцо.
Из старенького «Форда» уже вышел молодой парень, лет двадцати трёх, не больше, в тёмных очках, потёртых джинсах и чёрной футболке и помахал Роуэллу в знак приветствия.
– Доброе утро, – сказал он.
– И тебе утро доброе, – кивнул Роуэлл. – Нужна комната?
– Да, если есть свободные.
Роуэлл расхохотался своим скрипучим, на редкость неприятным смехом.
– Свободных комнат тут хоть жопой жри, детка, – отсмеявшись, сказал он. – В это время года тут почти никто не проезжает: слишком жарко для путешествий.
Парень не улыбнулся в ответ. Только снял тёмные очки. Роуэлл взглянул на его лицо и вытаращил глаза, что сделало его похожим на выброшенную на берег рыбу.
– Блядский боже, да ты вылитый Лизард Кинг[1]! – воскликнул он.
Парень кивнул:
– Знаю. Часто говорили.
– Вот же мать твою, чёрт подери! Глядишь – начну верить в то, что некоторые якобы почившие с миром знаменитости на самом деле всё ещё живы.
Парень легко улыбнулся. Первый раз за всё это время.
– Могу вас заверить, я не Моррисон, хоть и похож. Меня зовут Патрик О’Хара, – он протянул руку.
– Ну, добро пожаловать в нашу глухомань, Патрик О’Хара, – Роуэлл пожал протянутую ему руку парня. Его ладонь оказалась неожиданно жёсткой, а рукопожатие крепким. – Какими судьбами тут?
– Я художник. Рисую пейзажи. Разъезжаю по всей стране, нахожу красивые места и зарисовываю.
Роуэлл едва сдержался, чтобы снова не вытаращить глаза. Художники ему ранее ни разу не встречались.
– На сколько времени тебе нужна комната? – спросил он.
– Поселюсь на пару дней. Может, чуть больше. В любом случае, надолго я не задержусь.
Роуэлл подавил смешок. Пара дней – это уже очень и очень надолго по здешним меркам. В подобных мотелях народ обычно останавливается лишь для того, чтобы переночевать.
Парень поинтересовался стоимостью, Роуэлл её озвучил.
– Оплата на сутки вперёд, – поспешно добавил он.
– Нет проблем, – кивнул Патрик О’Хара.
– Тогда входи, покажу тебе комнаты, – сказал Роуэлл. – Выбирай любую, все свободны. Последний постоялец съехал пару суток назад.
Патрик коротко кивнул в ответ, после чего подошёл к своей машине, открыл багажник и извлёк из него старый потрёпанный чемодан, обитый бархатистой тканью неопределённого цвета. Вероятно, когда-то он был ярко-зелёным, подумалось Роуэллу.
– Бабушкин сундук? – ухмыльнулся Роуэлл. – Как я погляжу, молодёжь сейчас чаще пользуется дорожными сумками.
В ответ Патрик лишь пожал плечами и достал из багажника ещё и дорожную сумку не меньшего размера.
– Ну бери своё барахло, пойдём, – подытожил Роуэлл.
Патрик, ничего не сказав в ответ, покорно поплёлся за ним.
*
Поспав пару часов, новый постоялец покинул гостиницу, чтобы порисовать с натуры. То, что он прихватил с собой мольберт и кисти, убедило Роуэлла в том, что парень не врёт.
Хотя, какая ему разница?
Заварив себе в чашке растворимый кофе, Роуэлл погрузился в размышления о том, что скоро всё утрясётся, и он сможет вернуться в Денвер, в родной штат Колорадо. А утрястись всё должно было, по его мнению, уже очень скоро.
*
– Не дёргайся так, Роуэлл, – Сэм Райхман потёр подбородок. – Выпей, – он пододвинул Роуэллу стакан с первоклассным ирландским виски.
– Мне бы вашу выдержку, – отозвался Роуэлл, опрокидывая стакан. По телу тут же разлилось приятное тепло.
– Я же сказал, не дёргайся, – Райхман задумчиво закурил. – Всё прошло как нельзя лучше. Под подозрение ты не попадаешь, уж поверь старому ушлому адвокату.
Роуэлл сжал костяшки пальцев и опустил глаза. Он сидел так минут пять, может – десять. После чего всё же решился поднять глаза на Райхмана.
– Сэр… Можно… можно спросить? – робко произнёс он.
– Валяй! – Райхман сделал широкий жест рукой.
– Вам… вам совсем не жаль его?
Лёгкое пожатие плечами:
– А должно быть?
– Просто я подумал… как-никак, он был вашим сыном.
Райхман тихо засмеялся.
– Сын-пидорас – не то, чем можно гордиться, – сказал он. – Тем более, для примерного иудея вроде меня. Уж поверь мне.
Роуэлл поставил стакан на стол и больше не произнёс ни слова.
*
На пустынную местность вокруг медленно опускались сумерки. Роуэлл открыл банку с пивом и сделал большой глоток.
Скорее бы вернулся тот парень. Вероятно, с ним можно поболтать. Уж слишком тут тоскливо.
Почему-то перед его глазами вдруг отчётливо появился образ выцветшего зелёного чемодана. Интересно, он достался парню от прабабушки?
С этими мыслями Роуэлл откинулся на спинку кресла и закурил.
*
Патрик появился в мотеле, когда уже вечерело.
– Не поздновато для прогулок? – поинтересовался Роуэлл, ухмыльнувшись.
Патрик пожал плечами:
– А кого тут бояться?
Роуэлл прищурился, выпустил в сторону длинную струю дыма:
– Мало ли. Людей здесь днём с огнём не сыскать, тут ты мыслишь правильно. А вот звери… Койоты, например.
Патрик легко улыбнулся в ответ. Улыбка была довольно приятная.
– Не скажу, что меня так уж пугают дикие звери, – сказал он. – Я наполовину индеец. Они всегда были ближе к природе.
– Вот оно как, мистер Джим Моррисон, – рассмеялся Роуэлл. – Индеец, говоришь?
– Моя мать была из племени мохаве, – объяснил Патрик. – Отец – американец с ирландскими корнями. Они не были женаты, и до шести лет я жил с матерью в резервации. Позже она умерла, и отец взял меня к себе. Не скажу, что он так уж меня любил – скорее сделал это под давлением своей матери. Той всегда казалось неправильным, что ребёнок не знает своего отца.
– Занимательная история, – кивнул Роуэлл, обрадованный тем, что парень разговорился. Возможно, с ним склеится интересная беседа, и очередной скучный вечер покажется хотя бы вполовину менее скучным. Он потянулся к старенькой магнитоле. – Любишь музыку, приятель?
– Я люблю рок, – ответил Патрик. – Старые рок-группы. Шестидесятых-семидесятых годов.
– Таки не случайно ты так похож на Моррисона, – усмехнулся Роуэлл. – Мой папаша любил всё это старое дерьмо. Бывало как заладит – «Битлз», «Битлз»… А я думаю – и чего в них хорошего? Слащавые, как педики, ей-богу.
– Не надо так о них, – предупредил Патрик и так насупился, что Роуэлл решил дать задний ход.
– Ну ладно тебе, парень, – сказал он. – Я ведь просто своё мнение высказал. Ну не нравятся они мне. Ни «Битлз», ни «Стоунз», ни тот же Лизард Кинг и «Дорз» его.
– Тем не менее, вы сразу заметили, что я на него похож, – отозвался Патрик.
– Так я ж говорю – папаша мой фанател от всего этого старого дерьма. И плакат с Моррисоном, помнится, в гараже у него висел. Только нет его давно уже – папаши моего. Сел по пьяни за руль – да и убился насмерть.
– Мне жаль, – кивнул Патрик.
– Оставь, парень. Давно это было. Да и не любил я его так, чтоб уж сильно, – Роуэлл протянул Патрику пачку сигарет. – Куришь?
Патрик кивнул в ответ и задумчиво закурил.
Вечер сменила ночь. На чёрном небе, словно блюдце, висела полная луна. Огромная, ярко-оранжевого цвета, она, казалось, царила на небосклоне, всем своим видом заявляя, что в этих мрачных, пустынных краях, она – луна, освещающая дорогу редкому путнику, – бесспорно, самая главная.
– Экая жуткая луна, – сказал Роуэлл, указывая пальцем за окно. – Прям как в ужастиках. Любишь ужастики, парень?
– Не очень, – отозвался Патрик, и его лицо, казалось, довольно сильно помрачнело.
– Иди-ка ты спать лучше, – сказал Роуэлл. – И я тоже посплю.
– Спокойной ночи, – тут же поднявшись с места, ответил Патрик и, затушив сигарету, направился в свою комнату.
[1]Лизард Кинг (англ. Lizard King – «король ящериц») – прозвище фронтмена группы “The Doors” Джима Моррисона, придуманное им самим. “I am a Lizard king. I can do anything” – сказал о себе Моррисон в одной из своих песен.
========== Воспоминания ==========
Была уже глубокая ночь, но Патрик не спал.
В голове роились воспоминания. Казалось, они издают звуки, напоминавшие гудение в пчелином улье, и Патрику хотелось заткнуть уши, чтобы ничего не слышать.
Днём ему удавалось избавиться от них. Волевым усилием он переключал внимание на окружающих людей, обстановку, мелькавшие за окном автомобиля пейзажи. Нередко он останавливался, чтобы запечатлеть понравившийся вид. И это отвлекало.
Но потом в свои права вступала Её Величество Ночь. Как там было в том фильме? «Чертовски жаркая ночь. Поганая комната в поганой части поганого города».[1] Всё так. Только сейчас он далеко от того самого поганого города. Он в поганой комнате поганого мотеля посреди поганой пустыни.
А за стеной храпит поганый владелец поганого мотеля.
И он действительно поганый. Это Патрик знал наверняка.
Ничего. Уже скоро.
Воспоминания вновь накатили тяжёлой удушливой волной. Не просто воспоминания, а те самые. От которых хочется орать в голос, лупиться головой о бетонную стену и наносить себе все мыслимые и немыслимые увечья.
Те самые…
*
– Дэвид Райхман, – высокий светловолосый парень протянул ему руку. Его холодные голубые глаза смотрели прямо и открыто и, казалось, насмехались над Патриком.– Можно Дэйв.
– Патрик О’Хара, – Патрик пожал протянутую ему руку. – Можно Пат.
– Твой? – Дэвид взглядом указал на припаркованный поблизости мотоцикл – массивный байк фирмы «Хонда» чёрного цвета.
– Мой.
– Не похож ты на байкера, детка, – усмехнулся Дэвид.
Патрик в ответ лишь пожал плечами. Он часто так делал. Немногословный и замкнутый, он гораздо лучше находил общий язык с кошками и собаками, нежели с людьми. В университете он был не особо популярен среди девушек, несмотря на то, что был как две капли воды похож на Джима Моррисона, что многим нравилось. Но его немногословность и излишняя замкнутость отталкивали.
– Прокатимся? – вдруг предложил Дэвид. – Поглядим, кто кого.
Патрик не был в восторге от этой идеи. Он был наслышан о Сэмюэле Райхмане – одном из самых богатых и влиятельных юристов Денвера. Фамилия редкая, так что должно быть, парень – его сын. Сближаться с сыном Райхмана у Патрика не было никакого желания.
Чёрт, почему так?
Если бы знал, кто это, даже не думал бы о том, чтобы…
– Да чего ты, не мнись, – продолжил Дэвид, словно прочитав его мысли. – Я часто по вечерам катаюсь. Правда, старик мой дико злится от этого. Прям сатанеет. Страшно ему, что я в один прекрасный день расшибусь насмерть.
– Зачем же он байк тебе купил? – усмехнулся Патрик и тут же поймал себя на мысли, что его собственный отец купил бы ему и чёрта лысого – только бы Патрик ему не мешал.
– Он и не покупал, – объяснил Дэвид. – Я со своего счёта втихую снял. Старик как узнал – вопил, как бешеный. Ну так как, прокатимся?
– Давай, – согласился Патрик, рассудив, что, возможно, от сына Райхмана не стоит шарахаться.
К тому же, в глубине души шарахаться ему совсем не хотелось.
*
Патрик уронил голову на руки и так сильно сжал виски, словно ладонями он хотел проломить височные кости.
О господи…
*
– Дэйв, придурок ты пьяный! Что ты делаешь! Я не твоя девчонка! Пусти!
Тихий смех:
– Мне не нужны девчонки, детка. Ни одна девчонка не сравнится с тобой, мой Лизард Кинг.
– Педик ты хренов! Я всё знаю о твоих наклонностях, Дэйв. И о твоих перепихах тоже – и с Рэнди Уиллером, и с этим грёбанным латиносом Энрике Рамосом.
Дэвид усмехнулся:
– Если в разговоре с евреем индеец обзывает латиноамериканца латиносом, – это крайне неполиткорректно, тебе не кажется? И наводит на мысль, что ты ревнуешь.
– Не ревную. Мне срать, кого ты трахаешь, Дэйв, только меня не трогай.
– А может, я давно мечтаю тебя потрогать, – Дэвид протянул Патрику бутылку. – Именно тебя. Выпей ещё, Пат, это расслабляет. Тебе же хочется. И давно. Это заметно, уж поверь мне. Так за чем же дело стало?
Патрик хотел, было, возразить, но чувства, которые он подавлял в себе так долго, вырвались наружу. Недопитая бутылка отлетела куда-то в сторону. В следующую секунду они уже целовались, как безумные, и его руки бесстыдно шарили по мускулистому телу Дэвида. Подобная близость мужчины была непривычна, но почему-то это не отталкивало, напротив – возбуждало ещё больше. Дэвид слегка отстранил Патрика, снял с себя футболку и небрежно швырнул на пол. После чего посмотрел другу в глаза.
– Раздевайся и ложись, – сказал он.
– Так сразу? – Патрик нетрезво рассмеялся ему в ухо.
Дэвид усмехнулся в ответ:
– У тебя нет другого выхода, мой Лизард Кинг. Я убеждённый актив. Меня никогда не трахают – трахаю я, – он погладил Патрика по щеке. – Ты ведь любишь меня. Я это чувствую.
В какую-то секунду Патрик хотел встать и уйти. Но не смог.
Он молча снял футболку, втайне наслаждаясь восхищённым взглядом друга.
– Идеален, – тихо сказал Дэвид, проводя кончиками пальцев по шее и плечам Патрика, и уже в следующую секунду накрыл его губы своими, всё глубже и глубже затягивая в грубый и жёсткий, по-настоящему мужской поцелуй.
Когда они, наконец, оторвались друг от друга, взгляд этих обычно холодных, как льдинки, голубых глаз обдал Патрика таким жаром, что он сдался окончательно.
– Будешь моим пассивом, детка, м? – прошептал Дэвид, расстёгивая его ширинку.
Несмотря на опьянение алкоголем и возбуждение, Патрик нашёл в себе силы усмехнуться.
– Сволочь ты, Дэвид Райхман, – сказал он.
Снова тихий нетрезвый смех:
– Знаю. Сделай это для меня, мой Лизард Кинг. И проси потом, что хочешь.
Ему хотелось орать от боли и унижения, когда он принимал в себя горячую и твёрдую мужскую плоть. Он давно любил этого ублюдка Райхмана – да, любил, теперь он мог себе в этом признаться. Будь иначе – он бы не позволил сделать с собой такое!
А потом боль утихла, и стало хорошо, хорошо настолько, что хотелось, чтобы это не заканчивалось никогда.
*
Когда он проснулся, Дэвида не было рядом. Вместо него рядом с Патриком вальяжно растянулся большой полосатый кот. У кота не было хвоста. Дэвид рассказывал, что подобрал его на дороге ещё котёнком. Он, как обычно, курил на обочине, когда увидел перебегающего дорогу маленького зверька, который, судя по всему, отчаянно пытался попасть под грузовик. В итоге под него чуть не попал сам Дэвид, выслушав от водителя оного целую лекцию о том, как же его затрахали эти сраные байкеры. «Мало того, что на трассе от вас спасения нет – так ещё и за котами по дорогам бегаете, грёбанные суки». Почему-то Дэвиду даже не хотелось хамить в обратную в тот момент. Ему было плевать на водителя, всё его внимание было приковано к котёнку, который вцепился в него, как клещ, и отчаянно терзал своими крохотными коготками его футболку с изображением Призрачного Гонщика[2] из фирменного магазина одежды для мотобайкеров. Он забрал котёнка домой (благо, к тому времени он переехал из дома отца в квартиру, доставшуюся ему в наследство от матери, иначе ничего не вышло бы – Сэм не выносил животных в доме) и дал ему гордое имя Мозес[3]. Котёнок оказался породистым. Кажется, эта порода называется «мэнская».
Сейчас мэнский бесхвостый кот Мозес, жизнерадостно мурлыкнув, спрыгнул с кровати и, по-видимому, отправился оповестить хозяина о пробуждении гостя.
Патрик встал с кровати, быстро оделся и последовал на кухню за котом.
Услышав шаги, Дэвид обернулся. Под глазами у него были тёмные круги, как обычно бывало после обильных алкогольных возлияний.
– Я тут кофе сварил, – сказал он. – Будешь?
Патрик кивнул и присел на краешек стула. Мозес тут же запрыгнул к нему на колени.
Дэвид поставил перед ним чашку.
– Ты… в порядке? – осторожно осведомился Дэвид. Круги под его глазами на ярком дневном свету казались ещё темнее.
Патрик уловил суть вопроса. Они были пьяны. До чёртиков. Оба. Если бы не такое количество алкоголя, он никогда бы не решился. Несмотря ни на какие намёки, которые кидал ему Дэвид. «Дэвид, ты пьян, иди проспись». «Убери руки, Дэйв». Он говорил так, потому что не хотел стать «одним из». Пускай этот ублюдок трахает своих чёртовых пидорасов и не лезет к нему. Не так страшна ревность, как потеря самоуважения.
Пару месяцев назад на одной из вечеринок он чуть не врезал Дэвиду. «Не лезь ко мне, Райхман. Я не одна из твоих сучек, с которыми ты спишь». Он уже сжал кулак, чтобы врезать своему другу под дых, но не пришлось. Дэвид сразу же убрал руки и посмотрел на Патрика так, словно боялся, что тот сейчас бросится на него и снимет с него скальп.
Больше Дэвид не позволял себе такого. И они никогда не вспоминали об этом.
До вчерашнего вечера.
Патрик отхлебнул кофе. Что сделано – то сделано. Сожалеть о содеянном – привычка слабаков.
Он молчал, и Дэвид оценил это молчание по-своему.
– Ясно, – сказал он и, поставив чашку на стол, поднялся с места. – Значит, останемся друзьями, – Дэвид обернулся через плечо. – А жаль, знаешь. Было чертовски приятно тебя трахать.
«Райхман, ублюдок. Кого ты обманываешь? «Останемся друзьями?» Ха. О твоей злопамятности слагают легенды. Ты съешь с дерьмом любого, кто поступает не так, как бы тебе хотелось. Не будет больше никакой дружбы, если я откажусь от роли, на которую прошлым вечером сам подписался».
Дэвид подхватил на руки кота и хотел, было, выйти из кухни, но Патрик, не поворачиваясь, схватил его за запястье. Подняв голову, Патрик наткнулся на взгляд пронзительных голубых глаз, в которых застыл вопрос.
– Иди сюда, ублюдок, – сказал Патрик и, поднявшись со стула, крепко обнял Дэвида.
Мэнский кот с гордым именем Мозес, недовольно мяукнув, спрыгнул с рук хозяина, но на этот раз никто не обратил на него внимания.
*
Боль в висках. Сильная и мучительная.
Чёрт…
*
Дальнейшие воспоминания Патрика были столь неясными и обрывочными, что порой он сам терялся в догадках, что из этого действительно происходило, а что было создано его воображением.
Но одно воспоминание было ярким и чётким, словно застывший кадр из кинофильма.
Тот день, когда произошла автокатастрофа.
У мотоцикла Дэвида отказали тормоза, и он на огромной скорости врезался в грузовик.
Это был один из тех огромных красных грузовиков с надписью «Кока-кола».
«Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит»…
С тех пор Патрик никогда не пил «Кока-колу».
Последнее воспоминание стало постепенно стихать, и головная боль отступила.
Патрик поднял с пола выцветший зелёный чемодан, поставил его на кровать и раскрыл.
[1]Цитата из фильма Роберта Родригеса «Город грехов».
[2]Персонаж серии комиксов компании «Марвел», а так же одноимённого фильма – мотоциклист-каскадёр по имени Джонни Блейз.
[3]Англоязычный вариант ветхозаветного имени Моисей.
========== Эстер ==========
Сэмюэл Райхман любил власть.
Казалось бы, что в этом удивительного – многим людям нравится чувство власти. Отчасти потому многие мечтают о том, чтобы занять большое кожаное кресло какого-нибудь «большого босса». Об ответственности, которая неизменно следует за властью, люди предпочитают не думать.
Но у Сэмюэла Райхмана любовь к власти была гипертрофирована.
Ему нравилось чувствовать себя властителем человеческих жизней.
Сэмюэл («Можно просто Сэм, я не люблю чопорности» – так часто он говорил своим клиентам, коих у одного из самых успешных адвокатов Денвера всегда было достаточно) был выходцем из ортодоксальной иудейской семьи. Одной из тех, в которых Тору начинают читать детям раньше, чем сказку о Джеке и бобовом стебле. Предки Сэма вовремя сбежали в Америку из фашистской Германии и чудом сумели избежать Холокоста. Ещё мальчиком Сэм проявлял недюжинные способности и отличался феноменальной памятью. Он без особых проблем набрал высокий балл на выпускном экзамене и поступил в Университет Колорадо. В университете он, как и следовало ожидать, был одним из самых успешных студентов на своём курсе. Преподаватели высоко ценили его острый ум и феноменальную память вкупе с завидной работоспособностью и прочили ему блестящее будущее. Сразу после окончания университета молодого юриста Сэма Райхмана пригласили на работу в одну из самых известных адвокатских контор Денвера.
Он женился (само собой, на еврейке, как истинный ортодоксальный иудей). Его жена Рейчел была довольно милой особой, увлекавшейся кулинарией и фильмами тридцатых годов. Через полтора года после свадьбы у них с Рейчел родился первенец – сын Дэвид, а ещё через два года – дочь Эстер.
Всё это вполне было бы похоже на семейную идиллию. С одной лишь оговоркой: к полутора годам врачи выявили у Эстер тяжёлую разновидность детского церебрального паралича. В то время как медики жизнерадостно вещали Сэму о возможности практически полного излечения ДЦП (ещё бы, думал он, ведь для них это возможность нажиться), сам Сэм видел, как день за днём, год за годом состояние его дочери только ухудшается. Эстер с трудом сидела без поддержки и практически не ходила. Её речь не мог разобрать никто, кроме Рейчел и медсестры по имени Нэнси, которую наняли специально для ухода за ребёнком.
Одно обстоятельство откровенно поражало и даже раздражало Сэма – то, с каким обожанием относился к младшей сестре Дэвид. Он читал ей сказки, пытался научить её рисовать, играл с ней в кубики.
Несмотря на то, что Дэвид, как и сам Сэм, с трудом разбирал, что говорит Эстер, брат и сестра понимали друг друга на каком-то особом уровне, на котором не нужны слова.
В отличие от сына, Сэм не питал любви к Эстер. Ему она представлялась ненужной обузой, прорехой на человечестве, которая по какой-то жуткой иронии судьбы должна была родиться именно у него. У него и от него. «Вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей».[1] Ужасная мысль, которая терзала Сэма днями и ночами. Он хотел здоровых детей. Здоровых и сильных. Которым он сможет передать все свои знания. Которые подарят ему сильных и здоровых внуков. А это несчастное растение даже не способно понять, что ему говорят.
Более того, поведение Рейчел менялось с каждым днём. Чем хуже становилось дочери, тем более замкнутой и угрюмой становилась Рейчел. Она всё чаще отказывала ему в сексуальной близости. На совместных сеансах психотерапии, которую им предложил попробовать один давний приятель Сэма, она признавалась, что панически боится забеременеть снова, а контрацептивам не доверяет. Рейчел боялась снова забеременеть и родить ещё одного больного ребёнка.
Всё чаще и чаще Сэм думал о том, что, если бы Эстер вдруг не стало, – его семье было бы только лучше. И если вначале он гнал эту мысль со свирепой остервенелостью, то потом начал понимать, что в ней нет ничего страшного и ничего неправильного. Эстер была обузой, которая мешала всей его семье жить нормально. А как истинный ортодоксальный иудей, Сэм очень любил свою семью.
Если бы Эстер вдруг умерла… Эта мысль стала терзать его мозг, пробираясь в него всё глубже и глубже, словно маленький, пронырливый роющий норку крот.
И в один прекрасный день он решился.
Было на редкость тихое весеннее утро. Рейчел уехала навестить своих родителей, захватив с собой Дэвида.
Отворив дверь в комнату Эстер, он увидел, что девочка безмятежно спит. Во сне её лицо казалось намного милее – возможно, потому, что её глаза были закрыты. Правый глаз Эстер не так давно начал косить и с каждым днём, казалось, косил всё сильнее, что, по мнению Сэма, делало её ещё больше похожим на какое-то уродливое фэнтезийное существо вроде гоблина.
Рядом с девочкой сидела Нэнси. Она явно задремала над книгой. Сэм взглянул на обложку – бульварный дамский роман. Бедная Нэнси, всё живёт мечтами о Прекрасном Принце, и это почти в сорок лет… А между прочим, она неплоха, подумал Сэм, окидывая взглядом фигуру спящей женщины.
Он тут же одёрнул себя. Он пришёл не за этим.
– Нэнси, – тихо проговорил он, слегка тронув женщину за плечо.
Нэнси тут же широко распахнула глаза, почти подпрыгнув на месте.
– Мистер Райхман… Простите, я…
– Ничего, Нэнси. Я вижу, вы устали. Идите домой. Я побуду с Эстер.
– Мистер Райхман… Вы уверены?
– Да-да. Идите домой и хорошенько отдохните, Нэнси.
– Спасибо, мистер Райхман. Я вернусь к вечеру.
Нэнси ушла, и он решил действовать сию же минуту. Пока не сдрейфил, пока не передумал.
Взяв подушку, на белоснежной наволочке которой Рейчел с любовью вышила инициалы Эстер, он недрогнувшей рукой опустил её на лицо дочери.
Ему казалось, что всё будет быстро, но она проснулась. Она хрипела, её похожие на скрюченные птичьи лапки руки пытались его царапать и, прижимая подушку к её лицу одной рукой, другой он перехватил её руки и наступил на них коленом. Казалось, что-то хрустнуло, но это, как и эти ужасные дикие хрипы, не остановило, а ещё больше раззадорило Сэма.
Ему нужны были здоровые дети.
А не маленькое отродье, отравлявшее жизнь его семье.
Через пару секунд всё было кончено.
Он отбросил в сторону подушку, и его мозг заработал с удвоенной скоростью.
Осталось замести следы. А способ сделать это было лишь один.
Сжечь дом.
Сэм любил свой дом. Ему было жаль с ним расставаться.
Но другого выхода он не видел.
«То, что огонь не уничтожает, он закаляет». Так сказал Оскар Уайльд в своём бессмертном «Портрете Дориана Грея». И, когда огонь начал пожирать комнаты, которые Рейчел с такой любовью обставляла, Сэм чувствовал – он закаляется.
В поджоге дома и убийстве Эстер Райхман был обвинён некий Стюарт Доннели – несколько человек слышали его угрозы в адрес «жидовской гниды» Райхмана после того, как при помощи этого успешного адвоката Стюарт лишился своего дома (тот перешёл к его бывшей жене, адвокатом которой был Райхман). «Ты отнял у меня дом, жидовская гнида! За это я сожгу твой!» – вне себя от злости вопил тогда Доннели.
При свидетелях. Которые, узнав, какая трагедия постигла адвоката, тут же вспомнили об этом. И дали показания.
На суде Доннели полностью признал свою вину.
Трагедия Сэмюэла Райхмана, потерявшего не только кров, но и маленькую дочь, которая и без того столько страдала от своей болезни, заставила рыдать весь Денвер.
[1]Цитата из Ветхого Завета.
========== Просто Сэм ==========
За два года до начала событий[1]
– Так значит, вы и есть лучший друг моего сына, – Сэм Райхман широко улыбался, отчего напоминал Патрику какого-то типа из рекламы зубной пасты. – Рад знакомству, – он протянул руку. – Патрик, верно ведь?
Патрик пожал протянутую ему руку:
– Да, сэр. Патрик О’Хара.
Райхман покачал головой:
– Первое правило в моём доме: никаких сэров и мэм, мой мальчик. Сэм. Просто Сэм.
Патрик украдкой взглянул на Дэвида, и тот ответил ему лёгким одобряющим кивком.
– Хорошо. Сэм.
– Так-то лучше. Вы ирландец, Патрик? – жестом Райхман указал ему на стоящий в холле диван, приглашая присесть.
– У отца ирландские корни. Мать из индейцев мохаве.
– Вот оно как, – снова улыбнулся Райхман. Улыбка подозрительно напоминала усмешку. – Наполовину ирландец, наполовину индеец. Какое интересное смешение кровей. Вы похожи на Джима Моррисона, Патрик. Просто одно лицо. Если бы увидел вас на улице – решил бы, что у старины Сэма съехала крыша.
– Ему это часто говорят, – вклинился Дэвид.
Райхман взглянул на сына, затем вновь перевёл взгляд на Патрика.
– Что вы изучаете в университете, Патрик? – поинтересовался он.
– Историю живописи.
– Пат художник, пап, – объяснил Дэвид.
– Художник? – брови Сэма Райхмана выразительно поползли вверх. – Вот оно как. Выставлялись где-нибудь?
– Пока нет, сэр… простите, Сэм.
– Значит, это непременно нужно устроить, – Райхман кивнул в знак благодарности прислуге, которая только что принесла чай. – У вас нет своей мастерской, я полагаю?
– У моего отца есть небольшой загородный домик. В довольно диком месте. Отец там давно не бывал. С его разрешения я превратил дом в свою мастерскую. Там и рисую.
– Это меня не удивляет, – кивнул Райхман. – Вы ведь наполовину индеец, так что страсть к диким местам должна быть у вас в крови. Вы не будете против, если я как-нибудь загляну в вашу мастерскую, Патрик? Хочу посмотреть ваши работы. Думаю, я мог бы помочь вам устроить выставку.
– Не стоит так беспокоиться, мистер Райхман… Сэм.
Райхман отмахнулся:
– Расслабьтесь. Я буду рад сделать что-то для лучшего друга своего сына. Дэйв мне все уши прожужжал – Патрик то, Патрик это. Мне только в радость помочь.
Взгляд Патрика вдруг упёрся в стоящую на небольшом столике фотографию. На ней была изображена молодая женщина со светлыми, уложенными локонами волосами, держащая на руках маленькую девочку. У малютки было специфическое выражение лица, какое обычно бывает у нездоровых детей.
– Мои покойные жена и дочь, – сказал Райхман, перехватив его взгляд. – Единственное фото, уцелевшее после пожара. Я всегда носил его в кармане пиджака, потому оно и сохранилось.
Патрик посмотрел на Райхмана, затем вновь перевёл взгляд на фотографию. Даже если бы Райхман не сказал ни слова, Патрик понял бы, что женщины и девочки с фото уже нет в живых. От фотографии веяло могильным холодом. Это было типичное изображение умерших людей. Патрик всегда чувствовал такие вещи. Порой это пугало, но он старался об этом не думать.
– Мне жаль, – сказал он Райхману.
Сэм Райхман лишь кивнул с ответ. На лице его было выражение глубокой печали, но отчего-то оно казалось Патрику фальшивым и напоминающим маску. Как будто Райхман надевал его в случае необходимости.
Патрик подумал, что, наверное, ему просто показалось.
Но сама история гибели сестры и матери Дэвида прочно засела у него в голове.
*
– Почему ты никогда не рассказывал об этом? – спросил Патрик у Дэвида. Они съехали с шоссе, припарковавшись у обочины, и курили, не слезая с мотоциклов. – Ты говорил, что твоя мать погибла, когда ты был ребёнком. Но никогда не упоминал о сестре.
– Не говорил, потому что не хотел, – обрубил его Дэвид. Он выпустил дым в сторону и снова перевёл взгляд на Патрика. – Хочешь, чтобы я рассказал?
Патрик пожал плечами:
– Твоё дело.
Дэвид тихо усмехнулся:
– Почему у тебя всегда такой вид?
– Какой?
– Как будто тебе всё пофигу.
– Мне не пофигу.
– Словно в своём мире живёшь, ей-богу, – Дэвид раздавил окурок носком ботинка. – Ладно, слушай. Даже если тебе пофигу, я тебе расскажу. Она была на два года младше меня. Её звали Эстер. У неё был детский церебральный паралич. Тяжёлая форма. Многие говорили, что она ни черта не соображает, но я знаю, что это было не так. Я её очень любил. Мы разговаривали взглядами. Я просто сидел рядом и смотрел на неё, а она смотрела на меня. Мы понимали друг друга. Я знал, что долго жить она не будет, с каждый днём ей становилось всё хуже и хуже. Я часто слышал, как предки говорили об этом. Мать плакала. Она почти всё время плакала, но при мне старалась держаться. И я тоже плакал. По ночам в своей комнате. Пытался молиться этому дурацкому богу, про которого постоянно вещал престарелый раввин в синагоге, куда отец меня регулярно таскал. Такие дурацкие детские молитвы, знаешь… Наподобие «Господи, если Эстер поправится, я отдам ей все свои игрушки». Но я знал, что она не поправится. В глубине души понимал, хоть и был ребёнком. А потом… Тем утром мы с матерью поехали навестить бабушку с дедом. Отец собирался весь день пробыть дома и отпустил сиделку, которая присматривала за Эстер. И отлучился. Буквально на несколько минут, но этого хватило. Один полоумный поджёг дом. У него давно был зуб на моего отца, старик неслабо насолил ему, когда отсудил у этого козла дом в пользу его бывшей жёнушки. Этот псих угрожал отцу, но никто не принял всерьёз эти угрозы. А зря. Он устроил поджог. Канистра бензина и брошенная спичка. Этого хватило. Отец вызвал пожарных, но было уже поздно. Они ничего не смогли сделать. Эстер сгорела заживо.
![Книга Праздник живота [СИ] автора Борис Хантаев](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-prazdnik-zhivota-si-145240.jpg)
