Текст книги "The Green Suitcase: Американская история (СИ)"

Автор книги: Блэк-Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

========== Похороны ==========

На кладбище Фэрмаунт пришло много людей – по большей части евреи, друзья и приятели Сэма. Патрик подумал, что никогда раньше не видел такого скопления евреев, хотя Дэвид и говорил ему, что членам еврейской диаспоры свойственно собираться в большом количестве в синагогах в субботние дни.

Цветов и венков не было: еврейская традиция не разрешает приносить на похороны цветы. Патрик знал об этом от Дэвида. Гроб был закрыт. Иудаизм строго запрещает выставлять тело умершего на всеобщее обозрение; об этом Патрик тоже слышал от Дэвида. С горькой усмешкой он подумал о том, что, даже не будь у иудеев такой традиции, ни один человек в здравом уме не решился бы выставить открытый гроб с таким содержимым, в противном случае какая-то часть присутствующих потеряла бы сознание, а остальных бы просто стошнило.

Время от времени Патрик украдкой поглядывал на лицо Сэма Райхмана. Оно выражало непреодолимую скорбь, напоминая трагическую маску из средневекового театра.

Райхман не стал надрывать на себе одежду, как это принято по иудейским обычаям[1], и Патрик мысленно поблагодарил судьбу за это. Несмотря на непоколебимое выражение лица, внутри у него всё бушевало, и он держался из последних сил, чтобы никак не показать своих истинных чувств.

Фальшь. Мерзкая, отвратительная фальшь. Лицемерные соболезнования, лицемерная скорбь, лицемерные слова и лица-маски. Казалось, Патрик ощущал это всем своим существом, что заставило его передёрнуть плечами, несмотря на никак не переменившееся выражение лица.

После того, как гроб занесли в склеп и заперли его на ключ, присутствующие мужчины разошлись в две стороны, образуя своего рода коридор, по которому должен был пройти Сэм как самый близкий родственник умершего. Женщины в этой своеобразной церемонии не участвовали.

По окончанию похорон Сэм подошёл к Патрику. Верный Цукерман стоял поодаль, но от Патрика не укрылось то, что раввин не сводил с него глаз.

– По нашим обычаям после похорон принято устраивать поминальный обед в доме умершего, – сказал он. – Думаю, я обязан официально пригласить тебя, Патрик. Но ты вполне можешь отказаться. Полагаю, тебе будет некомфортно там находиться, учитывая моё окружение и социальное положение.

Патрик с лёгкой усмешкой взглянул ему в глаза:

– Я не поеду к вам, мистер Райхман. Не беспокойтесь.

– Что ж, это очень разумно, – кивнул Сэм. – Рад, что ты сам всё понимаешь. И, Патрик… спасибо тебе за то, что не притащил сюда никого из этих полумаргинальных существ.

Патрик вновь усмехнулся:

– Ваше природное красноречие заставляет вас изобретать всё более интересные определения для обозначения друзей Дэйва, мистер Райхман.

Лёгкая тень презрения мелькнула в выразительных тёмно-карих глазах Сэма Райхмана. Казалось, он даже не пытался её скрыть.

– На данный момент у меня всё, Патрик, – сказал он. – Спасибо, что пришёл, – он протянул руку, и Патрику ничего не оставалось, кроме как пожать её. – Да, и ещё. Не знаю, известно ли тебе об этом, но мой покойный сын оставил завещание. На днях я жду нотариуса из Колорадо-Спрингс для его оглашения. Если вдруг твоё присутствие будет необходимо, я с тобой свяжусь.

Патрик с трудом подавил очередную усмешку.

О да, мистер Райхман, ах, простите, Сэм (хотя, впрочем, вы уже не настаиваете на последнем, как я заметил), моё присутствие вам непременно понадобится, уж поверьте.

Он кивнул:

– Хорошо, мистер Райхман.

– Ну, в таком случае, до связи, Патрик, – сказал Райхман. – Извини, мне нужно вернуться к остальным.

Попрощавшись с Райхманом, Патрик бросил взгляд на склеп, который, казалось, олицетворял собой всё скорбное безмолвное величие этого мира.

Ему вспомнились слова Дэвида. «Мальчики, познакомьтесь. Склеп, это Патрик, Патрик, это Склеп», и это заставило его едва заметно улыбнуться.

Мы ещё увидимся с тобой, мистер Склеп.

Стараясь не привлекать излишнего внимания, Патрик отделился от толпы и, сунув руки в карманы куртки, направился к центральным воротам, когда его внимание вдруг привлекла стоявшая поодаль одинокая фигура в чёрном. Несмотря на расстояние, Патрик был уверен, что взгляд незнакомца направлен на похоронную процессию возле семейного склепа Райхманов.

Слегка прищурившись, он вновь внимательно посмотрел на человека в чёрном, словно пытаясь вглядеться, затем сделал несколько шагов по направлению к нему.

Перехватив его взгляд (в этом Патрик был точно уверен, хотя и не мог разглядеть так далеко), фигура на пару секунд замерла на месте, затем скрылась за деревьями.

Повернувшись, Патрик вновь двинулся в направлении центральных ворот кладбища.

Было тепло, но он застегнул до подбородка кожаную мотоциклетную куртку.

Чтобы никто не заметил одной крайне странной на первый взгляд вещи.

Он улыбался.

И улыбка эта была настолько отчаянно рвущейся наружу из глубины души, что Патрик не мог её скрыть.

При всём желании.

***

Когда Патрик вернулся, его встретила Кристин и вежливо осведомилась, не нужно ли ему чего. Патрик ответил, что нет, ничего не нужно, отметив про себя, что Кристин в последнее время стала как-то подозрительно мила.

Жалость творит чудеса, детка.

Патрик не любил жалость, искренне считая её унизительной. Но в данной ситуации это было ему скорее на руку. Ссоры с Кристин сейчас явно были бы лишними.

На диванчике в холле сидела Марта, на коленях которой вальяжно развалился Мозес. Девочка чесала кота за ухом.

– Мама разрешила мне выпустить его в холл, – сказала Патрику Марта. – Ты не возражаешь, Пат? Ему очень скучно одному в твоей комнате.

Он кивнул сестре, подумав о том, что с Кристин наверняка происходит что-то странное: в былые времена она не выносила животных, утверждая, что они только и делают, что портят мебель и гадят в доме.

– Нет, Марта, – произнёс он вслух. – Если твоя мама разрешила, то я не возражаю.

Девочка посадила кота на диван и подошла к брату. Патрик тут же присел перед ней на корточки.

– Там было очень ужасно, да? – спросила она.

Патрик кивнул, погладив сестру по голове:

– Приятного мало, Марта.

– Я буду молиться за него, – сказала Марта. – И Морин тоже будет, мы с ней об этом говорили. Тогда, быть может, Дэйв попадёт в Рай, а не в Ад. Мы будем много-премного молиться.

Патрик подумал о том, что сказал бы по этому поводу ярый атеист Дэвид, но ничего не сказал – лишь легко чмокнул сестру в щёку.

Он уже поднимался наверх по лестнице, когда встретил отца. У Шона был взгляд несчастного побитого сенбернара.

– Как ты, сынок? – спросил он.

– Если я скажу, что замечательно, ты всё равно не поверишь, – усмехнулся Патрик.

– Я… я могу что-то для тебя сделать?

Патрик, казалось, задумался, глядя куда-то в стену. Затем, переведя взгляд на отца, он тихо, но твёрдо произнёс:

– Да. Думаю, что можешь, папа.

Шон кивнул:

– И?

– Помнишь тот наш телефонный разговор? – спросил Патрик. – Когда ты пытался сказать мне кое-что о Сэме Райхмане? Я не стал тебя слушать, и… – он прервался.

Шон положил руку ему на плечо.

– А теперь ты хочешь знать, – сказал он. – Я прав?

Патрик посмотрел ему в глаза:

– Да.

Шон снова кивнул и легко сжал плечо своего сына.

– Ты уверен, что тебе это нужно? – спросил он. – Что тебе это нужно теперь?

– Да, – ответил Патрик. – Как раз теперь. Как никогда.

– Что ж, в таком случае, думаю, ты не будешь возражать, если мы продолжим разговор в твоей комнате, – сказал Шон.

Патрик уверил его, что не будет.

[1]В иудаизме существует традиция, по которой ближайшие родственники умершего в знак скорби надрывают на себе одежду во время церемонии погребения.

========== Патрик, Шон, Смитсон, Мозес ==========

Заперев дверь на защёлку, Патрик сел на пол и поставил перед собой пепельницу.

Он всегда стеснялся курить при отце, но теперь у него было чувство, словно какой-то барьер пал.

– Надеюсь, ты не возражаешь, – сказал он, кивнув головой в сторону зажжённой сигареты в своей руке.

Шон присел на тахту, взглянул на сына и тяжело вздохнул:

– Он сказал мне то же самое. Когда я видел его последний раз.

Патрик подался вперёд.

– Кто – он? – спросил он, чувствуя, как откуда-то глубоко изнутри поднимается очень нехорошее чувство.

– Твой… твой друг, – Шон посмотрел ему в глаза. – Теперь уже покойный. Я видел его за несколько дней до гибели. Случайно встретил в городе и решил поговорить. Думаю, ты имеешь право об этом знать, – он выдержал паузу. – Чтобы не было никаких недомолвок между нами.

– Что ты ему сказал? – Патрик нервно затянулся сигаретой и выпустил дым в сторону.

– Просил отстать от тебя, – Шон сложил руки шпилем. – Да, я знаю, что ты сейчас скажешь, Пат, но…

– Как ты мог!

– Пат, сынок…

– Как ты мог, папа!

Шон спрятал лицо в ладонях и на какое-то время замолчал под выжидающим взглядом своего сына.

– Да, я знаю, что это было гадко с моей стороны, – сказал он, наконец. – Я знаю, что ты уже взрослый, и я не имею никакого права вмешиваться в твою жизнь. Но мне казалось, что я поступаю правильно, потому что…

Патрик кивнул.

– … потому что ты решил, что между нами существуют ещё какие-то отношения, кроме дружеских, – закончил он. – Ведь так, папа?

Шон поднял руки, словно сдающийся в плен врагам солдат.

– Я не считаю подобное нормальным, – сказал он. – И именно это заставило меня начать тот разговор с Дэвидом. Но я также не считаю, что имею право принуждать тебя к такого рода откровениям, тем более, теперь, когда всё в любом случае кончено. Я просто решил сказать тебе правду. Я не хочу, чтобы мы были друг другу чужими, Пат. Знаю, ты живёшь в своём мире, наполненном рисунками, индейскими преданиями и какими-то сумбурными мыслями и эмоциями, в которых сам чёрт ногу сломит. Но всё же мы друг другу не чужие, Пат. Не чужие! Я твой отец. Я изо всех сил стараюсь понять тебя, и…

Патрик усмехнулся:

– О да. Ты так стараешься понять меня, что пытаешься вместо меня решать, как мне жить.

– Пат, я же объяснил…

Патрик отмахнулся:

– Знал бы ты, что ты сделал, папа. Ты нанёс удар человеку, который в тот момент был крайне уязвим. Не думаю, что это то, чем стоит гордиться. Даже если сделано это было ради какого-то абстрактного блага.

– Сынок, я подумал, что ваши отношения…

Патрик посмотрел ему в глаза.

– Ты уверен, что хочешь услышать от меня что-либо о наших с ним отношениях? – спросил он. – Ты уверен, что хочешь это знать?

Шон покачал головой.

– Не думаю, что теперь это имеет смысл, – сказал он.

Патрик кивнул:

– Ты прав. Не стоит глубоко закапываться в отношения двух людей, один из которых теперь в виде кровавой каши заколочен в гробу, а другой – морально раздавлен, – он затушил сигарету и снова взглянул отцу в глаза. – Расскажи мне о Сэме Райхмане, папа. Расскажи мне о нём, – он отвернулся и закурил новую сигарету, затем вновь перевёл взгляд на отца. – И о том, почему ты ушёл из полиции.

Шон усмехнулся:

– Тебе что-то выболтал этот негодяй Уильямс?

– Почти.

– Ладно, – сказал Шон. – Тогда слушай. Только сразу предупреждаю тебя: то, что ты сейчас услышишь, является совершенно бесполезной информацией. Правдивой, но бесполезной.

Настал черёд Патрика усмехнуться.

– Правда бесполезна в девяноста процентах случаев, папа, – сказал он.

– Ты как-то уж слишком циничен для такого юного существа, – покачал головой Шон. – Но вынужден признать, что ты дело говоришь. Именно поэтому…

– … именно поэтому ты и отказался в своё время стоять на страже закона, – кивнул Патрик. – Я знаю.

– Надо сказать, ты очень умён, – не без гордости констатировал Шон. – Короче, слушай. Только, если ты не возражаешь, я присяду на пол рядом с тобой.

Патрик не возражал.

*

Через пару дней на мобильный телефон Патрика поступил звонок с незнакомого номера. Мужской голос на другом конце провода представился Джеффри Смитсоном, нотариусом из Колорадо-Спрингс, и без всяких лишних вступлений заявил, что оглашение завещания трагически погибшего Дэвида Айзека Райхмана состоится завтра в два часа дня в доме его отца, и, поскольку он, мистер Патрик О’Хара, фигурирует в этом документе как наследник, его присутствие было бы крайне желательным.

– Я приду, мистер Смитсон, – сказал Патрик. – При условии, что Сэмюэл Райхман позволит мне присутствовать.

– Возможно, он будет против, – усмехнулся в трубку Смитсон. – Но, будучи сам юристом, он должен осознавать, что такова установленная законом процедура. Если мистер Райхман будет возражать против того, чтобы завещание было оглашено в его доме, думаю, мы подыщем другое место, только и всего. Однако, я уверен, что это не понадобится. Я сегодня беседовал с мистером Райхманом, мистер О’Хара. Надо сказать, он был поразительно спокоен – даже слишком для человека, только что потерявшего единственного сына, – голос Смитсона звучал ровно, но Патрик был абсолютно уверен в том, что уловил в нём ироничные нотки; похоже, нотариус догадывался о том, что отец и сын плохо ладили. Если не знал наверняка.

– Мистер Райхман вообще довольно выдержанный человек, – ответил Патрик.

– Пожалуй, соглашусь с вами, – отозвался Смитсон. – Что ж, мистер О’Хара, буду ждать вас завтра в два в доме мистера Райхмана. Пожалуйста, не опаздывайте. Мне придётся ехать из самого Колорадо-Спрингс, а потом снова возвращаться обратно: вечером назначена процедура оглашения другого составленного и заверенного мной завещания, – он тихо усмехнулся. – Люди в последнее время что-то часто, знаете ли, мрут.

Патрик пообещал не опаздывать, попрощался с нотариусом и повесил трубку.

Последняя фраза Смитсона заставила его легко усмехнуться.

Чёрт возьми, вы правы, мистер Смитсон, нотариус из Колорадо-Спрингс. Люди действительно не так уж редко мрут, и некоторые даже в очень юном возрасте.

Потому что им помогают.

Патрик взглянул на развалившегося на диване Мозеса. Кот выглядел поразительно спокойным. Буквально вчера за ужином так подозрительно подобревшая Кристин в перерывах между попытками накормить Патрика жареным цыплёнком и картофельным салатом заметила, что кот ведёт себя довольно странно для животного, недавно потерявшего хозяина. Обычно животные чувствуют смерть хозяев, и это заставляет их погрузиться в длительную депрессию, которая вполне может закончиться смертью несчастного питомца. Кристин читала об этом в журнале «Космополитен», а ещё смотрела фильм про Хатико.

Мозес всем своим видом напоминал кого угодно, только не несчастное животное, глубоко погружённое в депрессию. Отреагировав на лёгкое прикосновение Патрика своим фирменным «муурр», он от души потянулся, после чего перевернулся на другой бок.

На какое-то мгновение Патрик представил себе, какое лицо завтра будет у Сэма Райхмана, и ему стало смешно.

Вас ждёт сюрприз, мистер Райхман, ах, простите, Сэм.

Особенно с учётом того, что он, Патрик, не станет ни от чего отказываться.

Исключительно по известной лишь ему одному причине.

Он подумал о квартире Дэвида, и вдруг, совершенно неожиданно, перед его взором отчётливо предстал тот самый зелёный чемодан.

«Когда я был маленьким, у моей мамы был чемодан, который мне почему-то до жути нравился. Такой ярко-зелёный, обитый бархатистой тканью. Сам не знаю, откуда он взялся. Может быть, от бабушки – евреи любят передавать из поколения в поколение такие старые бесполезные вещи. Мама хранила в нём всякую ерунду. Сам не знаю, почему, но он нравился мне до мурашек. И я всё доставал маму, чтобы она мне его подарила. И выпросил в итоге. Знаешь, это было такое счастье – заполучить этот чемодан. Помню, я сразу же сложил туда все свои любимые игрушки и побежал показывать всё это добро Эстер. Он сохранился, знаешь. Я сохранил его. Я и сейчас складываю туда вещи, которые мне дороги».

Патрику вдруг подумалось, что Дэвид хотел бы, чтобы этот чемодан сейчас был у него.

Чтобы он всегда был у него, Патрика. Всегда, до тех пор, пока…

Патрик сам не знал, откуда взялась эта мысль.

Это было всего лишь ощущение.

Всего лишь.

========== Оглашение ==========

В назначенный час все «потенциальные наследники трагически погибшего Дэвида Айзека Райхмана» собрались в доме Сэма, в его личном кабинете.

Представитель благотворительного фонда помощи больным ДЦП Дайана Вествуд (на счёт этого фонда Дэвид в своё время перечислил большую часть своей премии, полученной на нью-йоркской выставке; часть денежных средств на своём личном счёте Дэвид завещал ему же), преподаватель Дэвида Лора Нильсон (по завещанию Дэвида именно она должна была распоряжаться судьбой всех его работ; видимо, в момент составления завещания Дэвид уже думал о создании этих мини-скульптур), известный в байкерской среде под именем Чингачгук лидер «Ангелов» Дэниэл Ричардс (Дэвид завещал клубу часть денежных средств) и, наконец, он сам, Патрик О’Хара, который по завещанию Дэвида должен был получить в своё полное распоряжение его имущество, то есть, находившуюся в собственности покойного квартиру.

Лицо Сэма Райхмана, казалось, не изменилось, но от Патрика не укрылось то, каким нехорошим блеском зажглись его глаза, когда нотариус добрался до последнего пункта.

Распоряжения относительно церемонии погребения оглашены не были, и это совершенно не удивило Патрика: он был уверен, что здесь не обошлось без вмешательства Райхмана.

«Тело человека после смерти должно быть предано земле. Оно должно гнить, Пат. «Прах ты и в прах возвратишься». Так велит Тора. Но я не хочу».

Ох, Дэйви-Дэйви… Как же сильно ненавидел тебя твой отец. Какое дикое отвращение должно испытывать живое существо, чтобы лишить своего родного сына возможности быть оплаканным действительно близкими ему людьми и похороненным так, как он сам хотел.

На какую-то секунду сердце Патрика сжалось, и разум его захлестнула слепая, свирепая ярость.

Но он понимал, что эта ярость бессмысленна.

Сейчас – бессмысленна.

Как никогда.

*

Как только закончилось оглашение, Смитсон начал подходить по очереди к каждому из наследников с просьбой поставить подписи в каких-то документах. Патрика перехватил Райхман.

– Надеюсь, близкий друг моего покойного сына уделит минутку своего драгоценного внимания его скорбящему отцу? – спросил он, и Патрик подумал, что его сейчас вырвет от этого нарочитого пафоса.

– Конечно, мистер Райхман, – кивнул он.

Райхман взял его за локоть и отвёл в сторону.

– Патрик, – начал он, – я всё понимаю. Мой сын был… как бы это сказать… очень привязан к тебе, и именно это толкнуло его на столь необдуманное решение, как…

Патрик взглянул ему в глаза:

– Что вы имеете в виду?

Райхман усмехнулся:

– Хочешь начистоту, мальчик? Ладно, так и быть. Ты сам напросился. Патрик, ты думаешь, что я слеп и глух? Что я такой идиот, что ничего не понимаю? Дитя моё, я прекрасно знаю, что Дэвид был гомосексуалистом. Нет-нет, не думай, он не делился со мной подробностями своей личной жизни. Я просто сам обо всём догадался. Я почувствовал это. Как и то, что ваши с ним отношения выходили далеко за пределы дружеских. Да-да, не удивляйся, я понял это сразу. Но не стал вмешиваться. Хотя мог бы, если бы захотел. Просто моё глубокое убеждение состоит в том, что взрослый человек вправе сам решать, как ему жить и что делать. Поэтому я не стал в это влезать. Но, видишь ли, Патрик, квартира, которая при жизни принадлежала моему сыну, – это квартира его несчастной матери, и я считаю, что будет крайне несправедливо, если после гибели моего бедного мальчика её наследует его любовник, поэтому…

С трудом подавив желание плюнуть Райхману в лицо со словами «заткнись, двуличная мразь», Патрик прервал его речь:

– Я не собираюсь отказываться от наследства, мистер Райхман, – он выдержал паузу. – Если вы об этом.

Прервавшись на полуслове, Райхман застыл, глядя на Патрика изумлённым взглядом.

– Прости, – тихо произнёс он, – я не ослышался?

– Нет, мистер Райхман, – Патрик позволил себе усмехнуться. – Ваш слух в полном порядке. Как и ваше природное красноречие. Спасибо за лекцию насчёт сексуальной ориентации Дэйва, она была познавательной. Но отказываться я ни от чего не собираюсь. Не потому, что я корыстная тварь, мистер Райхман, хотя вы в любом случае будете думать именно так – ведь вам так хочется. А потому, что такова была воля Дэйва. Которого я, в отличие от вас, любил и уважал.

Тёмно-карие глаза Райхмана прищурились. Несмотря на всю правильность черт и внешнюю «красивость», сейчас он напоминал разъярённого бультерьера.

– Ты… – прошипел он, – ты… Да как ты смеешь так говорить со мной, грязная индейская проститутка!

Патрик не отвёл глаз, и, казалось, это разозлило Сэма ещё сильнее, но ему было уже всё равно.

– Извините, мистер Райхман, меня ждёт мистер Смитсон, – сказал Патрик.

Райхман схватил Патрика за локоть и сдавил его настолько сильно, насколько мог.

– Тебе не сойдёт это с рук, – прошипел он. Глаза его сузились, желваки ходили на лице. Всем своим видом он походил теперь не на разъярённого бультерьера, а на взбешённого Нага из сказки Киплинга, и Патрик понял, почему именно с этим сказочным персонажем нередко сравнивал своего отца Дэвид. – Не сойдёт. Я опротестую завещание. Я найду способ вырвать этот лакомый кусок из твоей вонючей пасти, подонок!

– О да, – кивнул Патрик. – Вы непременно его опротестуете. Я даже не сомневаюсь.

– Мистер О’Хара, – подал голос Смитсон, закончивший, наконец, беседовать с Лорой Нильсон, – у меня остались только вы.

Патрик повернулся к нему:

– Конечно, мистер Смитсон.

Стоящий у выхода Дэнни Ричардс сделал Патрику знак, что подождёт на улице.

Патрик кивнул в ответ.

Когда он выводил свою подпись на документах Смитсона, его мысли были далеко.

Он думал о том, что тот факт, что Смитсон не озвучил параграф завещания, в котором говорилось о кремации, как ни странно, сыграл ему на руку.

Почему-то Патрик был уверен, что не ошибается.

Уверен, как никогда.

Подняв глаза от бумаг, он обратился к Смитсону:

– Вы ведь не огласили последний параграф завещания, – тихо сказал он. – Почему? – Патрик кивнул головой в сторону стоявшего поодаль Сэма, который, казалось, не сводил с него злобного взгляда своих прищуренных глаз. – Чем он запугал вас?

Как ни странно, Смитсон усмехнулся в ответ.

– Говорите потише, мистер О’Хара, – сказал он. – Если не хотите неприятностей.

Настал черёд Патрика усмехнуться:

– Кажется, я уже нарвался на них, когда не отказался от наследства по его требованию.

Смитсон кивнул:

– Вы смелы. Это определённо заслуживает уважения. Вы ведь наполовину индеец, не так ли, мистер О’Хара? Они всегда отличались смелостью.

– Может быть, скажете, чем он вас запугал? – Патрик вернулся к бумагам, краем глаза наблюдая за реакцией Сэма Райхмана.

– Это слишком личное, мистер О’Хара. С вашего позволения, мне не хотелось бы об этом говорить. В любом случае, воля умершего касательно наследования его имущества и денежных средств была оглашена от и до. А похороны… какая по большому счёту разница, когда человек уже мёртв? Никогда не понимал своих клиентов, до безумия озабоченных собственными похоронами. Если бог существует, душа в любом случае уже отошла в мир иной, вне зависимости от того, что сотворили с телом. Если же бога нет, то все мы всего лишь биологический мусор, и тем более всё равно, кого как похоронили – ведь умерший этого уже не узнает. Понимаете мою мысль?

Патрик кивнул:

– Очень даже хорошо понимаю. Но, если следовать вашей логике, то тела умерших следует выбрасывать на свалку.

Смитсон тихо рассмеялся.

– Ваша правда, мистер О’Хара, – сказал он.

Подписав все нужные документы, Патрик попрощался со Смитсоном и покинул дом.

Напоминающий грозовую тучу Сэм Райхман стоял у окна и смотрел ему вслед.

Патрик чувствовал это, даже не оборачиваясь.

*

В тот же день он подъехал на мотоцикле к кладбищу Фэрмаунт. На само кладбище он не пошёл, лишь взглянул издалека на семейный склеп Райхманов.

В кармане его кожаной мотокуртки лежал ключ, тот самый ключ. Вопрос был лишь в сроках.

Патрик искренне надеялся, что не ошибается.

Не слезая с мотоцикла, он окинул взглядом кладбище, словно надеясь разглядеть между деревьями ту самую фигуру в чёрном, так внимательно взиравшую на пафосную иудейскую церемонию погребения.

Но он ничего не увидел.

Ничего и никого.

Его рука нервно сжала ключ в кармане, и он вдруг показался Патрику обжигающе-горячим.

Или это всё его озябшие пальцы?

Он вновь взглянул на склеп и улыбнулся.

Конечно, это озябшие пальцы.

Наверняка.

========== Снова склеп ==========

Патрик с трудом дождался ночи.

Как назло, отец и Кристин долго не ложились: Кристин смотрела очередную мелодраму (каждая из них непременно трогала её до слёз, поэтому перед просмотром Кристин обычно заранее вооружалась носовым платком), а Шон читал роман Джеймса Хедли Чейза. Марта и Морин были уже в своей комнате, но, судя по звукам голосов, ещё не улеглись. Наконец, сделав паузу в просмотре, Кристин поднялась в комнату девочек и строгим голосом велела им лечь спать.

Уже после того как девочки улеглись, они с Шоном ещё долго сидели в холле, занятые каждый своим делом.

Наконец, свет в холле погас, и Патрик отчётливо услышал шаги на лестнице: Шон и Кристин поднялись наверх.

Он был уже полностью одет: осталось только обуться и надеть куртку. Мотоцикл он предусмотрительно припарковал чуть поодаль от дома: шум двигателя мог кого-нибудь разбудить.

Тихо, словно крадучись, он спустился по ступенькам и вышел из дома в ночную мглу.

Скользнувшие в карман куртки пальцы нащупали ключ.

Тот самый.

И он снова показался Патрику обжигающе-горячим.

*

Добравшись до кладбища Фэрмаунт, Патрик поразился тому, насколько по-разному оно выглядело днём и ночью. Ночь придавала этому последнему приюту усопших какую-то особую спокойную притягательность. В свете луны оно казалось даже величественным.

Патрик слез с мотоцикла, молясь всем известным богам о том, чтобы ворота кладбища были открыты.

Перелезать через ограду ему совершенно не хотелось.

*

Ему повезло. Ворота оказались не запертыми.

Патрик знал, что кладбище охраняется, и искренне надеялся не наткнуться на охрану.

Но поблизости никого не было.

Слух его был обострён до предела: самый обычный шелест листвы казался ему громоподобным шумом, а звук собственных шагов словно отдавался в ушах.

Как стук.

Тот самый стук.

Он дошёл до семейного склепа Райхманов словно по инерции; как будто ноги сами принесли его сюда.

Дверь склепа в темноте выглядела ужасающе мрачно, а сам склеп напоминал зловещую неуклюжую громадину из гротескного фильма ужасов. В лунном свете можно было разглядеть лишь высеченную на двери Звезду Давида.

Он вынул ключ (всё такой же горячий) из кармана, вставил его в замок и повернул на два оборота.

Дверь приоткрылась с глухим скрипом.

Она открывалась вовнутрь, и Патрик толкнул её плечом.

Теперь вход в склеп, казалось, напоминал гигантский рот, и это выглядело ещё более гротескно.

«Входи, входи внутрь, Патрик О’Хара, урождённый Патрик Келлер – ведь такой была твоя фамилия до того, как после смерти матери отец дал тебе свою? Входи, входи. Это я, твой старый приятель склеп. Я вполне себе неплохой парень – только изредка я ем людей. Но это ведь не самая страшная привычка, да, Патрик О’Хара, урождённый Келлер? Несколько лет назад я съел одну милую девочку. Её звали Эстер, или Эсти – так её называли родные. Один из этих «родных» однажды удавил её подушкой – и я был вынужден проглотить её со всеми потрохами. А потом я сожрал жену этого паршивого детоубийцы, а теперь – и его сына. Когда-нибудь я доберусь и до него самого, до мистера Райхмана, ах, простите, Сэма, да, да, да, Патрик Келлер!.. То есть, Патрик О’Хара. Ну чего же ты стоишь, входи, входи, входи!»

Не колеблясь ни минуты, Патрик зажёг фонарь и скользнул в этот причудливо распахнутый рот.

И закрыл за собой дверь.

На всякий случай.

*

Ещё с порога ему ударил в нос мерзкий, удушающий запах гниения и разложения, и Патрик закрыл нос рукой, надеясь, что его не стошнит.

Это оказалось сложнее, чем ему казалось изначально.

Намного сложнее.

Но он должен был это сделать.

Ступеньки, которые вели вглубь склепа, он преодолел почти без труда. Запах по-прежнему был отвратительным, но Патрику уже почти удалось к нему привыкнуть.

Он знал, что в случаях, когда для захоронения используется склеп, родня покойного нередко просит похоронное бюро о бальзамировании тела. Это не так уж дорого и довольно эстетично.

Но только не консервативный иудей Райхман.

Тело должно гнить – это Патрик хорошо помнил.

Добравшись до гроба, распространявшего жуткую вонь (вблизи воняло ещё сильнее, и Патрик с трудом сдержал подступивший к горлу комок), он достал, было, из кармана специально захваченный для этой цели длинный нож, когда его взгляд вдруг упёрся в щель между крышкой и основанием.

Гроб был открыт.

Он надел перчатки – на случай, если полиции вдруг взбредёт в голову осмотреть склеп (хотя такое представлялось Патрику маловероятным ввиду возможного вмешательства Райхмана в расследование, но исключать подобное всё же не стоило) и, с трудом сдерживая очередной позыв к рвоте, откинул крышку гроба.

Смотреть на его содержимое Патрику не хотелось, но от его взгляда не укрылось то, что лежащее в гробу кровавое месиво не было завёрнуто в саван.

Погибших в автокатастрофах хоронят в той же одежде, какая была на них в момент смерти – об этом он тоже слышал от Дэвида.

Он зашарил взглядом по трупу, стараясь обнаружить хоть что-нибудь. Патрику не хотелось касаться трупа, но он уже собрался перевернуть его, когда взгляд упёрся в торчащий между разлагающимся телом и стенкой гроба клочок бумаги.

Дрожащими пальцами, стараясь не надорвать, Патрик вытащил его.

Клочок бумаги тоже невыносимо вонял, но Патрик уже не обращал на это внимания.

Он развернул мятый, сложенный вчетверо лист. Строчки прыгали, буквы, казалось, спотыкались друг о друга, перед глазами плыло, тошнота вновь подступала к горлу, но он читал. И по мере того, как смысл написанного достигал его сознания, откуда-то изнутри поднималось чувство огромного, практически неземного ликования.

Запихнув клочок в карман (чёрт с ней, с вонью), Патрик поймал себя на странном желании расхохотаться и с трудом подавил его.

Это было бы огромной наглостью по отношению к тому, кто лежал в гробу.

Он вновь опустил взгляд на полуразложившуюся кровавую кашу, и желание рассмеяться тут же покинуло его.

– Прости, – тихо сказал он, кончиками пальцев касаясь трупа. – Прости, это было гадко с моей стороны. Просто так… так было надо. Надеюсь, ты поймёшь.

Патрик закрыл крышку гроба и направился к выходу.

Не оборачиваясь.

Вход в склеп больше не напоминал гигантский рот, и он спокойно закрыл дверь, не снимая перчаток.

Уже у ворот, стаскивая перчатки, Патрик обернулся; ему отчего-то хотелось бросить на склеп последний прощальный взгляд. Теперь усыпальница семейства Райхманов показалась ему похожей на сказочное жилище злой колдуньи, и он усмехнулся.

Назад к карточке книги "The Green Suitcase: Американская история (СИ)"