Текст книги "Мёртвое сердце (СИ)"
Автор книги: Baal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
========== ДО ==========
Птицы умирали за три дня полёта.
Будь то сапсан, ворон, голубь или воробей – все они падали, не завершив последний взмах крыльями. На лету их мёртвые тела менялись, и на земле были уже совсем не те птицы, что летели в небе. Как одна, все они становились маленькими, яркогрудыми малиновками.
Земля из плодородного чернозёма рассыхалась до серой лёгкой пыли. Деревья не могли удержаться за неё корнями и валились в пушистые невесомые облака сухого песка. Обессиленные, столетние стволы быстро иссыхали и превращались в труху.
В небе не было видно ни солнца, ни луны. Серая хмарь клубилась сверху, на горизонте смешивалась с мёртвой пылью и сухостоем, проникала в каждую божью тварь.
В деревнях падала скотина, псы грызли хозяев, вороны клевали живым глаза. Кусты съедобных ягод превращались в волчьи, обрастали жёсткими колючками яблони. Спелые плоды падали в невесомую серую пыль, обращаясь в склизкую, мокрую гниль.
В мир пришли Серые Пустоши.
Некроманты волновались. Такого давно не было, и, к счастью, ещё долго не будет. Не может Сама приходить в мир живых чаще, чем раз в триста лет.
Каждый из магов слышал Её зов. И, не смея противиться Госпоже, они шли к ней на поклон. Старые и молодые, чернокожие гиганты и хлипкие, маленькие желторотые людишки. Они шли туда, откуда слышали Её, преодолевали горы и поля, реки и океаны, городские стены и бесконечные пустыни.
Шли, чтобы соприкоснуться с Пустошью и высказать своё почтение Самой.
В клубах серой пыли лежали птичьи трупики с яркими рыжими грудками. Некроманты, уже представшие перед своей Госпожой, подбирали мёртвых птиц и прижимали к себе, как самое дорогое сокровище.
Крошечные малиновки – символ вечности и возрождения.
В центре Пустошей стоял трон из железа. Вместо подлокотников – черепа, вместо спинки – ряд костей.
На троне сидела женщина в простой мантии. Её кожа напоминала серую пыль, что была везде, а в глазах не было ни единого отблеска от слабого света. Её чёрные волосы практически укрывали под собой младенца, что женщина держала на руках.
Перед ней, простоволосой, склонялись и богато одетые некроманты, и самые бедные из послушников. Каждый дарил то, что было важнее всего: книги, золото, одежду, животных, рабов и даже собственных детей и любовников.
Все дары распадались песком, не привлекая внимания Самой.
Пыль взметнулась крупными клубами. Некроманты, как один, преклонили колени.
– Смотрите!
Женщина встала с трона и горделиво улыбнулась. Она высоко подняла ребёнка, что держала на руках, чтобы каждый видел: вот он, её потомок. Её кровь и плоть.
Голос у неё был громким и звонким, как у совсем молодой девушки.
– Мой сын вновь пришёл на эту землю!
========== Книга первая. Страж. ==========
– Вернон?
Её муж сел на кровати, настороженно вглядываясь в окно. То, как резко погасли все фонари на улице, всегда было не к добру: в первый раз, – во время замыкания, – скончалась миссис Кракли из шестого дома, во второй – припозднившийся автомобилист прокатился по группе подростков, а в третий наркоман пришил одну из путанок, что облюбовали угол между родной Тисовой и улицей Магнолий. Так что со внезапно погасшими фонарями у Вернона была только одна ассоциация: неприятности.
Кряхтя, её муж встал с кровати. Надел халат, подхватил фонарик и стационарную телефонную трубку. Чуть поколебавшись, всё же вытащил ружьё из-за шкафа.
Она несколько раз дёрнула ниточку на торшере. Без результата. Проклятая лампочка никак не хотела загораться, а от лунного света толку было мало – она специально выбирала хорошие, плотные шторы.
– Никуда не выходи, – сказал ей Вернон.
– Я к Дадли, – не согласилась она.
Муж махнул рукой и ушёл на первый этаж. Она перешла в детскую, где громко сопел её сын. Опять насморк у ребёнка. Наелся печенья, поросёнок…
Вернон быстро спустился по лестнице, стараясь не шуметь. Может, это просто замыкание, но бережёного Бог бережёт, как говорила его сестра.
По ту сторону входной двери раздавались голоса; кто-то посекундно сморкался так, что у Вернона уши закладывало. Мужчина аккуратно приблизился к окну и немного отодвинул занавески, досадливо поморщившись: неизвестные успели уйти.
Разом вспыхнули фонари. На улице никого не было, но Вернон, наученный горьким опытом, вышел на крыльцо. Морально он был готов увидеть пакет с горящим дерьмом или чей-нибудь труп прямо у себя на пороге.
Вместо этого он увидел корзинку с ребёнком.
Когда растерянный Вернон поднялся в детскую, держа в руках тихий сопящий свёрток и помятое обслюнявленное письмо, у неё замерло сердце. Вместо маленького ребёнка, погодки своего сына, она видела преддверие катастрофы. Слишком уж малыш походил на родителей, фамильное сходство было невозможно не заметить. Больше на отца, конечно, но и от матери, её сестры, ребёнок многое перенял.
У неё была сестра, это правда. Но про неё так давно не было ни слуху, ни письма, что она забыла об их родстве. Заставила себя забыть.
У Лили, её сестры, был отвратительный характер и незабываемое обаяние. Родители, когда называли своих дочек, имена выбрали совершенно правильно: тихая, мягкая, домашняя Петуния и яркая, душная, прекрасная Лили.
Необычная, незабываемая Лили. Вода в её присутствии горела, растения чахли, ветер сметал фарфоровые тарелки с полок, и острые осколки могли неожиданно погнаться за кошкой – слишком громко и неожиданно та мяукнула за окном. Петуния до сих пор помнила ярко-алые оттенки злобы и страха на лицах своих любимых родителей.
Теперь всё сначала.
Она прикрыла глаза, всего на секунду представляя, что нет никакого ребёнка у мужа на руках. У неё – никакой сестры, в мире нет волшебства и опасных тварей с волшебными палочками. Всё хорошо и просто.
Письмо она потом выкинула, так и не распечатав. Ясно же, что просто так ребёнка не подкинут. Вряд ли за ним вернутся.
С маленьким Гарри Поттером, – на вещах было вышито имя, – дела обстояли почти так же плохо, как и с маленькой Лили Эванс. Каша на завтрак, которую он не любил, загоралась; раздражающие ребёнка ползунки исчезали, рвались или уменьшались; громкий телевизор ломался, проводка перегорала. Дадли, её сын, стал бояться сводного брата: тот мог швыряться огнём, летать и больно-больно бить за громкие восклицания.
Потом она чуть не потеряла родного ребёнка. У Дадли резались зубки, он принялся капризничать, хныкать и плакать по любому поводу. Гарри решил, что его названный брат ведёт себя слишком громко – и, недолго думая, залепил Диддикинсу рот огромным кляпом. Ребёнок не мог есть и пить, да и дышал с трудом, а кляп вытянули только через несколько дней.
Летающие игрушки перестали удивлять уже спустя пару месяцев. В комнатах появилось по огнетушителю. Хуже всего было с разбитыми стёклами и осколками посуды: каждый раз после очередной истерики малолетнего монстра Петунии и Вернону приходилось подметать пол, стараясь не пропустить ни одного осколка. Пылесоса монстр боялся.
Ребёнок был опасен. Не только для Дадли, Петунии и Вернона, не только для случайно забредших на Тисовую улицу животных, но и для себя самого.
Нанесённые волшебством раны долго не заживали. Однажды Гарри игрался с маленьким огненным шариком, – видимо, ему нравились разноцветные переливы необычного пламени, – и, не придумав ничего лучше, захотел обнять огонёк. Детский комбинезончик вспыхнул в мгновение ока, а дикий вопль был слышен, кажется, даже на улице Магнолий. К счастью, Петунии удалось погасить огонь, вылив на ребёнка воду из вазы с цветами, но ожоги, пусть и слабые, сходили чрезвычайно медленно.
Так появился страх перед огнём. Дикий, неконтролируемый, животный. При виде простой свечки Гарри закатывал истерику, от которой лопались окна и трескались стены.
Чуть легче становилось, когда летом ребёнок стал возиться в саду. Он рвал цветы и листья целый день, задумчиво жевал незрелые бутоны и возвращался в дом грязный, но уставший до такой степени, что ни на какие скандалы ему энергии уже не хватало. Уловив суть, Петуния принялась загружать мальчика посильной для него работой: прополкой сада, мытьём посуды, протиранием пыли и так далее. Накапливающаяся у не высыпающегося ребёнка усталость мешала ему неадекватно реагировать и выпускать своё проклятое волшебство.
Потом она сократила его порции. Если Поттер много ел, то у него было много сил. А много сил – это очередные проявления ненавистной магии, разрушения и опасность для здоровья.
Петунии было жаль маленького Поттера, ведь ни она, ни Вернон понятия не имели, как стоит воспитывать детей-волшебников. По правде говоря, единственная встреча её мужа с магиками была просто отвратительной: этот пройдоха Джеймс Поттер пришёл к ним на свадьбу, отколол пару идиотских магических шуточек и, подправив память гостям, убрался восвояси.
Точнее говоря, его утащила бледная и постоянно извиняющаяся Лили. Сестру Петуния, конечно, простила, однако желания поддерживать отношения с ненормальными колдунами больше не было ни у неё, ни у её мужа. А потом появился Дадли, и супругам вообще стало не до всей этой мистики.
Мальчишка Поттер плохо спал. Петуния могла просидеть рядом с ним всю ночь, держа маленькую потную ладошку и проверяя, нет ли температуры. Гарри ворочался с боку на бок, жмурил слезящиеся глаза, дышал тяжело и часто, будто бы во сне ему приходилось от кого-то убегать.
У малыша были явные проблемы с психикой. К несчастью, это было ясно с самого начала: маленький Гарри боялся громких звуков, резких движений и обращённых на него взглядов. Петуния думала, что это из-за явно магической раны на лбу – та воспалялась и раскрывалась, чем бы её ни мазали. Странный зигзагообразный шрам не заживал долгое время и жутко кровоточил, стоило только ребёнку разволноваться.
Когда маленький Гарри залез в чулан после того, как уронил кастрюлю (грохот был жутким), Петуния почти не удивилась. Зато потом – облегчённо выдохнула. Поттер открыл для себя тесноту и спокойную темноту чулана и перестал быть таким нервным. Спать наверху, во второй детской, он отказывался. Вернону пришлось перетащить кровать вниз.
А потом чёрные вихры неожиданно стали тёмно-красными. В тот день Петуния обнаружила своего мужа на кухне: Вернон пытался напиться валерьянкой, которая совершенно его не успокаивала. Мистер Дурсль много и несвязно говорил: о том, что он сорвался и отходил ребёнка ремнём; о том, что мальчишка пообещал его за это убить; как он, обычный мужчина, чёрт бы вас всех побрал, устал от вечного страха перед мелким паршивцем, от страха за свою семью!
Говорил Вернон много, слёзно умолял Петунию избавиться от «щенка». Миссис Дурсль только головой качала: ну куда она его денет? Мальчик, в конце концов, был сыном её вроде бы погибшей сестры.
Поттер таскал домой мёртвых животных. Впервые увидев побелевшие глаза какого-то дворового кота, Петуния едва не завизжала. Она ненавидела, ненавидела дохлятину, даже мясо практически не ела. А тут – свежий труп!
Смерть сумасшедшей старухи Оллсандей, к которой Поттер отчего-то проникся симпатией, казалось, ещё больше расшатала нестабильную психику ребёнка: тот совсем перестал есть. Первое время Петуния пыталась уговорить его хоть что-то покушать, хоть немного попить, возможно, выйти из чулана. Она даже порывалась вызвать доктора, однако, подходя к телефону, постоянно забывала, кому же она должна позвонить.
Ничего не выходило.
Несмотря на то, что Поттер ничего не ел, он, казалось, почти не изменился. Только кожа потеряла свой загар, да глаза почему-то стали блестеть, как у мёртвых зверушек, что мальчишка таскал в дом. В коридоре стоял смрад гниющего мяса, но Петунья боялась проверять, откуда же идёт этот мерзкий запах. Вернон ничего не спрашивал, даже не замечал этой вони.
Петуния делала вид, что всё в порядке.
В какой-то день племянник не проснулся. Его грудь мелко вздымалась, хотя Петунии казалось, что он совсем не дышит – и она, впервые точно осознавая, что ничего не забудет, кинулась к телефону. Приехавшие медики забрали ребёнка в больницу, а через день ей позвонил врач и приятным голосом предложил приехать.
– Вероятность того, что ребёнок проснётся, равна той, что он умрёт, – вместо приветствия произнёс он, доброжелательно улыбаясь.
От этой улыбки Петунье стало плохо, но воды она просить не стала.
– За ребёнком необходим уход, вы сами это понимаете. Вот список лекарств. Вот то, что необходимо будет делать, – увидев настоящий ужас в глазах женщины при виде пачки листов, врач подался вперёд и вежливо, прохладно улыбнулся. – Впрочем, он же не родной, верно?
«Не верно», – подумала Петунья, с отчаянием смотря на беловолосого доктора. «Родной».
Глаза у мужчины были блеклыми, точно у столетнего старика, но в них плескалась уверенность, граничащая с самонадеянностью и безумием. Вновь посмотрев на стопку рекомендаций, Петунья не была уверена, что сможет вспомнить, как этот ужасный врач выглядит.
«Не верно, но…»
С появлением Поттера всё в жизни Петуньи пошло наперекосяк: отношения с мужем сильно охладели, приглядывать за Дадли нормально она уже не могла, дом буквально раскалывался на части, а глаза болели от слёз. Поэтому Петуния, почти не глядя на странного врача, решительно произнесла:
– Я хочу написать отказ от ребёнка.
========== Глава 1 ==========
Комментарий к Глава 1
Алоха, друзья!
Если вы только начинаете читать этот фанифик, то можете смело листать дальше. Обращение, в основном, для тех, кто ждёт продолжение Сердца очень-очень давно…
Первое, с чего я хочу начать: прошу прощения! За простаивание работы, за затянутые небольшие проды и за низкое качество текста. Всё это обещаю исправить.
Второе: я переписываю историю. Да, заново. Сначала. Сохраняются небольшие кусочки или главы, которые мне нравятся, но даже их я редактирую, чтобы они не выбивались из основного стиля повествования. Также переделываю способ изложения истории, чтобы она раскрывалась, как бутон.
Надеюсь, вам это понравится.
В своё оправдание [по задержкам] могу сказать лишь то, что у меня не было стержня работы. Теперь он есть, я знаю, куда вести текст и что с ним делать. Какое у истории начало, середина и конец. А значит, её осталось только рассказать.
Этим я и займусь.
Третье: я вас всех люблю. И с комментариями, и с донатом, и без всего этого [только не забывайте жмакать на “жду продолжение”, это необходимый минимум].
Четвёртое: публичная бета – наше всё. Выделяйте ошибки [стилистику и повторы слов в соседних предложениях тоже можно], только пишите свой вариант исправления, хотя бы кратко. [запятая = зпт, точка = тчк и так далее]
Если tсть логические несостыковки, то пишите о них в ПБ или в комментариях. На личку тоже можно.
Пожалуй, всё. Приятного чтения, друзья. Надеюсь, вам понравится.
Алоха!
Была в Хогвартсе одна забавная, но раздражающая преподавателей традиция – отправлять за магглорождёнными первокурсниками незанятых учителей. Под раздачу попали все, у кого не было работы или неотложных дел; иммунитетом обладали только вечно пьяная прорицательница и деканы. Кроме МакГонагалл, конечно – но та сама любила ходить по домам и смотреть на быт простецов.
Иногда МакГонагалл, само собой, прилетало от нервных магглов, но пословица про любопытство кошки анимага пока не касалась – ведьма успевала отстреливаться.
В этом году почётная обязанность по введению магглорождённых в волшебный мир коснулась Септимы Вектор. Как преподаватель нумерологии, она не была занята подготовкой к учебному году; природная лень не давала Септиме заняться серьёзными изысканиями или написать хотя бы простую диссертацию.
Директор об этом, конечно же, знал. Поэтому в один из летних вечеров, – дело было в июле, – он вызвал Септиму к себе в кабинет и сладким голосом предложил:
– Лимонных долек, дорогая?
– Диабет, – ответила Септима без доли дружелюбия.
Она бы говорила мягче, на самом деле, но каждое её появление в этом кабинете начиналось совершенно одинаково. Впрочем, Снейпу было не легче – там-то добрый дедушка Дамблдор отрывался по-полной.
– Жаль, жаль, – старик зажевал одну из конфет. – Прекрасный вкус. У тебя же нет никаких особых планов на лето, насколько я помню?
Планы были. Сегодня, к примеру, Септима собиралась валяться на диване, пить глинтвейн литрами, – и ей всё равно, что глинтвейн считается зимним напитком! – есть шоколад вприкуску с блокирующими зельями для диабетиков и читать что-нибудь вроде романа для тех, кому за пятьдесят.
Не то, чтобы Альбус принял эти «планы» за что-то важное.
– Нет.
– Прекрасные новости! – старик отставил вазочку со сладостями и довольно потёр руки. – Тогда ты, я полагаю, будешь не прочь прогуляться?
– Вообще-то, против. Не люблю бессмысленных перемещений.
– Смысл-то есть, дорогая моя. Смотри.
Старик жестом маггловского фокусника выудил из воздуха стопку писем и расположил их в ладони веером.
Письма были Септиме знакомы. Приглашение в Хогвартс узнает каждый, кто учился в этой школе магии и чародейства. Желтоватый сухой пергамент, изумрудные чернила и тяжелая сургучная печать, которая немного крошится на разломе.
Септима до сих пор хранила своё первое пригласительное письмо. Как и многие другие маги.
Письма в руках директора были совершенно одинаковыми, с изнанки их оказалось невозможно различить одно от другого. Но, в любом случае, это были приглашения для дошкольников. А это уже не радовало Септиму.
Она не слишком жаловала детей, хотя и работала в школе. С должностью женщине, правда, повезло: читать лекции она начинала маленьким магам не с первого курса, а с третьего. В тринадцать и четырнадцать лет всё-таки люди более разумные, чем в десять или одиннадцать.
А тут надо будет объяснять ребёнку, что существует всё волше-ебное. И Магия, и Единороги, и Мерлин. Нет, Единороги не розовые и не слишком добрые, а вполне опасные существа. Нет, Единороги не летают, и грива у них не из радуги. Нет, Единороги…
– Просчитываешь варианты, дорогая? – улыбнулся в бороду директор.
Септима вздохнула и взяла первое попавшееся письмо. Перевернула. Прочитала адрес и протяжно застонала.
– Что-то не так? – забеспокоился директор.
Женщина только рукой махнула. Приют Святого Стилиана, третий этаж, комната Единорогов! Единорогов!
– Не волнуйся, – по-своему растолковал стон женщины Альбус. – Если тебя это успокоит, то могу сказать, что все десять писем были отправлены ребёнку с фамилией Эванс, но вернулись назад. Совы просто не понимают, куда им надо лететь.
Такое иногда бывало, если у ребёнка оказывалась сильная предрасположенность к определённому виду магии, так что Септима даже не удивилась. Адрес-то всё равно был, так что ребёнок-маг не потеряется в любом случае.
– Не это, – потёрла переносицу Вектор. – «Комната Единорогов»!
Альбус загадочно улыбнулся, пододвинул к себе сладости и склонил голову к тарелке, полной лимонных долек. Его очки волшебно блеснули.
– Так замечательно, что у детей есть вера в магию, не правда ли, дорогая? Когда ты отправишься, сегодня или завтра?
Септима одним движением палочки вызвала Темпус и досадливо скривилась. Директор как раз оторвал её от запланированного субботнего отдыха, ещё даже полдень не наступил. Ждать воскресенья не было никакого смысла, она только накрутит себя и придёт к детишкам на взводе.
– Я пойду сейчас, – решила Вектор. – Быстрее разберусь – быстрее освобожусь.
– В этом деле лучше не спешить, разве не так? – улыбнулся Дамблдор. – Но, в любом случае, не смею задерживать. Мой камин всегда открыт.
Септима ответила на сахарную улыбку директора кислым недовольством. Как же она не любила все эти перемещения – слов нет! От поездок на Ночном рыцаре у неё начиналась изжога, от перемещения порталами и каминами – тошнота и мигрень. А аппарировать Вектор просто не умела, за все свои годы так и не получила лицензию. Нет, она-то как-то пыталась… при расщепе она потеряла изрядную часть волос и около литра крови. Хорошо ещё, конечности остались на месте.
Септима набрала полную горсть летучего пороха и мысленно составила маршрут. Около приюта не было ни одного работающего камина, ближайший располагался в Лондоне, в Дырявом Котле. Так что туда, а потом Рыцарем. Время перемещения – не более получаса, зато букет последствий – на целый медицинский анамнез.
– Счастливой дороги, – напутствовал Альбус.
Прощаться она, по давно устоявшейся привычке, не стала.
Дырявый Котёл был, как обычно, мрачным и захламлённым. Мимо неприятных, скользких личностей Септима прошла, задержав дыхание – слишком уж от завсегдатаев несло перегаром. А она только недавно позавтракала. Не хотелось бы расставаться с потрясающим омлетом.
Ночной Рыцарь явился по взмаху палочки и доставил до приюта в считанные минуты. Здание было симпатичным, недавно покрашенные стены радовали белизной и аккуратной кладкой. Да и расположен приют оказался очень удачно: на самой окраине небольшого городка, недалеко от чистенькой, ухоженной речки. Раздолье для магов, потому что рядом практически не было простецов и их назойливого внимания. Ну, если не считать детишек и работников приюта.
С завтраком Септима всё-таки рассталась. Славься тот маг, что придумал Эванеско, иначе пришлось бы испортить приютский газон.
Септима дала себе немного времени на то, чтобы прийти в себя. Она восстановила дыхание, выпила воды (Агуаменти и трансфигурация, чтобы получить стаканчик), с осторожностью прошлась по гравийной дорожке. Идти дальше решилась только в тот момент, когда голова перестала кружиться, а ноги – подкашиваться.
На мантию легла сетка лёгких, кружевных чар. Магглоотталкивающие, дезиллюминационные, очищающие (на всякий случай), гламур и приглушение звуков. В само здание приюта благодаря этим мерам удалось пройти с лёгкостью, хотя Септима чувствовала себя то ли воровкой, то ли зловредной фейри.
Вот МакГонагалл, к примеру, всегда стучалась в двери и называлась официальным представителем от элитной школы-пансиона. У неё даже специальная бумажка была, вроде документационного доказательства.
У Вектор, естественно, ничего такого не было. Только волшебная палочка, которой она не боялась воспользоваться.
Септима заколдовала первую попавшуюся воспитательницу, – излишне молодую и напомаженную, на взгляд Вектор, – не пожалев сил на Конфудус. Глаза девицы остекленели, маленький рот приоткрылся, выставляя напоказ мелкие белые зубки.
– Где сейчас мальчик Эванс? – спросила Септима. – Ему одиннадцать.
– В своей комнате.
– Проводи меня к нему. Я представитель от элитной школы-пансиона. Расскажи об Эвансе, только коротко.
Девушка кивнула и слабенько улыбнулась – Конфудус качественно глушил сильные эмоции.
– Вы, наверное, не просто к Эвансу, а к Эвансам, верно? Наверняка, раз старшенького зачислили в вашу школу, то и младшую тоже. Они же оба такие хорошенькие, а вырастут настоящими красавцами! – воспитательница, несмотря на обилие слов, быстро шла к комнате ребёнка; Септима едва поспевала за мелкими, но частыми шагами. – Младшенькая-то – ну прямо куколка! Да и старший ничего, только немного жуткий. Как в страшилках. Без сестры ни шагу не ступит, а уж от его глаз у меня мороз по коже! Слишком зелёные! Наверняка и в темноте светятся, мы тут думаем, что он вообще подменыш, хотя это всё, конечно, больше для смеха. Хотя он, по-моему, всё-таки немного больной на голову. А-у-тист, вроде так говорил врач… Но сестру он свою и правда любит, как и она его. Директриса только боится… вы никому не говорите только, да. Боится, что эта их привязанность друг к другу в будущем станет чем-то ненормальным. Ну, как в романах, понимаете… как в романах…
Сплавить девицу оказалось намного сложнее, чем заколдовать, но Септима не поскупилась на повторный Конфудус. И на третий. И на четвёртый… в общем, воспитательницу взяло только с шестого – тогда девушка глупо улыбнулась, села на диванчик в коридоре и просто уснула. Будто голема отключили от подпитки.
Перед табличкой с надписью «Комната Единорогов» Септима простояла добрых пять минут, уговаривая саму себя взяться за ручку. Буквы на деревяшке выводили с любовью, да и блёсток не пожалели на украшение. Каждая литера переливалась, как плёнка на Феликс Фелицис.
Дверь открыть всё-таки пришлось. Сначала Септима толкнула её от себя, – ничего не произошло, – затем аккуратно потянула к себе. Логично, конечно, магглы всегда всё делали ради безопасности. А детям будет легче и быстрее выбежать из комнаты, если дверь не сопротивляется.
Комната оказалась больше, чем Септима ожидала. Минимум мебели, нет занавесок на окнах и плафона у люстры. Бежевые стены, тёмный лакированный паркет на полу, едва прикрытый драным ковриком с примятым ворсом. По нему важно расхаживала крошечная птичка с рыжим оперением на грудке и вокруг маленького клюва. Пичуга старательно переставляла лапки, путалась в ворсе, но не взлетала и не начинала прыгать. Шла, преодолевая все препятствия, пока не запрыгнула на мальчишескую руку.
Септима, заворожённо следящая за походом птички, наконец обратила внимание и на лежащего на полу мальчика.
Он действительно был красив, как фарфоровая статуэтка, тут молодая воспитательница не солгала. Бледная кожа без единой родинки или веснушки, тёмные красные волосы и аккуратные, но густые брови – практически бордовые, удивительный цвет. Такие оттенки Септима видела всего один раз в жизни, в небольшом магическом поселении коренных Скоттов. И тоже у ребёнка-мага.
Цвета радужки было не разобрать, ребёнок лежал с закрытыми глазами. Острые ресницы и чётко очерченные скулы, прямой нос и тонкие бледные губы. Слишком острый подбородок. Излишняя худоба и выступающие кости, скрытые под дешёвой, но аккуратной одеждой. В такой бегали почти все приютские мальчишки, которых Септиме удалось увидеть.
Птичка не остановилась на тонких пальцах и продолжила своё восхождение. Она с трудом переставляла ноги и пыталась зацепиться за нити тёмных вен на руке мальчика маленькими коготками. Не выходило; тогда птица взмахивала крыльями, чтобы сохранить равновесие.
Дойдя до локтевого сгиба, птичка легко перепорхнула на руку другого ребёнка. Девочки.
Это Септиму удивило до глубины души.
– Разве девочек и мальчиков селят вместе? – спросила ведьма.
– Ну, мы же брат и сестра, – ответила девочка.
На вид она была простушкой. Лисьи рыжие волосы, усыпанное веснушками лицо, широкая переносица, полные губы, округлый подбородок. Глаза у девочки были болотными, зелёно-жёлтыми. Неприятный цвет. Волосы рыжие, ближе к меди по оттенку, совсем не похожие на красные пряди мальчика. К тому же, вьются, тогда как у Эванса волосы идеально-прямые, будто только что из-под заклинания.
Девочка наблюдала за птичкой, её совершенно не интересовала Септима. На коленях этой маленькой лисы лежала раскраска, на кровати возле ног было много карандашей – так много, что хватило бы нарисовать сотню графиков на одной координатной плоскости, не повторяя цвета ни разу.
Септима прокашлялась и незаметно вытерла вспотевшие руки о мантию. Было неуютно, да ещё и палочка нервно подрагивала. Кедр Вектор попался нервный до тёмного волшебства, но идеальный для природных или нейтральных чар.
Но какое ещё тёмное волшебство в комнате приюта?
Девочка подняла на женщину глаза. Радужка напоминала грязное болото – тягучее, жадное, засасывающее. В такие глаза совершенно не хотелось смотреть, так что Септима быстро отвела взгляд. Уставилась на переносицу лисы.
– Вы из социальной службы? – спросила девочка. – Я… Знайте, что толстый Майк врёт, никаких кошек мы с братом не убивали. Они уже были мёртвыми, мы просто их подобрали.
– Кошки? – переспросила Септима.
– Да. Я, когда вырасту, стану таксидермистом или патологоанатомом. Поэтому надо тренироваться уже сейчас. На кошках. Иногда попадаются собаки или птицы, а ещё один раз мы смогли найти тушку крота, но он уже был совсем поеденный, и…
– Стой, стой, прелестное создание, – подняла руки Септима. – Давай сначала. Как тебя зовут?
– Лили Морри Эванс! – тотчас отозвалась девочка. – Люблю брата, птиц, рисовать, цветные карандаши! А, и, если вы не из социальных, то знайте: я никуда без брата не пойду! И он без меня тоже! Так что усыновлять только вдвоём сразу!
– Я не усыновлять…
Девочка согнала с себя птицу и начала собирать карандаши. Для них у неё было несколько глубоких жестяных банок – в таких на Рождество дарили печенье лет сорок назад.
Брат лисицы не пошевелился, даже не открыл глаза, хотя явно не спал – это было видно по излишне глубокому, размеренному дыханию. Септима грешным делом подумала, что у мальчика и правда не всё в порядке с головой. На памяти Вектор ни один ребёнок не мог столько времени пролежать совершенно без движения, не реагируя ни на звуки, ни на птичьи когти.
– А, – мгновенно поскучнела Лили Морри Эванс, любящая цветные карандаши. – Ну, ладно. А зачем тогда? – птичка на её плече что-то чирикнула. – Ой! Знакомьтесь, это Малиновка. Мы никак не могли придумать ей с братиком имя, так что решили просто звать Малиновкой, потому что она – ну, малиновка, понимаете?
Птичка чирикнула ещё раз.
– А, да. Хорошо. Малиновка… – Септима потёрла ладони друг о друга. – Я здесь для того, чтобы пригласить Эванс в школу-пансион. Только в письме, к сожалению, не указано, кого именно из Эванс я должна пригласить. Нет даже указания «мистер» или «мисс».
– Это довольно просто, – пожала плечами девочка. – Кого бы вы ни пригласили – придётся ехать второму. Я братика одного не отпущу. И сама одна не уеду: ему без меня плохо становится. Дошло даже до того, – перешла она на трагический шепот, – что без меня его в больницу клали, но там стало ещё хуже, пока я не прибежала. А как я за руку подержала – так ему и стало хорошо. А ещё…
– Сколько вам лет? – перебила Септима девочку.
– Брату одиннадцать, мне скоро будет десять. Уже на днях, тридцатого июля! Ну так что, мы приняты в школу, верно? Нам собираться? В принципе, тут и собирать-то нечего… Куда мы идём?
– Никуда, Лили. Боюсь, что тебя в нашу школу пока не приняли, – вздохнула женщина. – Письмо всего одно, к тому же, тебе явно нет одиннадцати. А в Хогвартс принимают исключительно после одиннадцатилетия. Так что письмо принадлежит твоему брату. Поедет он один.
– Нет, – покачала головой девочка, глядя на Септиму, точно на душевнобольную. – Тогда не поедет никто.
Лисица потеряла всякий интерес к визитёрше и обратила всё своё внимание на карандаши. Крошечная Малиновка порхала от брата к сестре, не зная, на кого же стоит усесться.
Септима несколько раз окликнула Лили, но девочка словно не замечала женщину. Растерянная, Вектор перевела взгляд на Эванса – и вздрогнула.
Мальчик не изменил позы, однако его глаза были открыты. Нереально-зелёная радужка навевала воспоминания об Аваде и, кажется, действительно подсвечивалась изнутри. Такое бывало с очень сильными магами.
