Текст книги "Сбежавшая невеста (СИ)"

Автор книги: April Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)

Раздавшиеся с опушки крики, прервали их сражение. Появившиеся отец и Дикон указали на место, где для надёжности остальные охотники уже накидали веток и валежника на снег рядом с ручьём, по которым они благополучно и переправились на тот берег. «Тренировка, чтобы не замёрзнуть? Молодцы! – одобряющее кивнул отец, кутая Арью в свой плащ. – Весеннее тепло обманчиво – зима всегда близко, даже если она почти ушла.»…

– «Зима всегда близко, даже если она почти ушла», – пробормотала Арья, чувствуя, как вся костенеет, а мокрые волосы становятся подобными ледяной корке. С трудом поднявшись, она заставила себя сесть и принялась растирать лодыжки, голени, щёки, заставляя быстрее бежать по жилам кровь.

Немного согревшись, она с тоской уставилась на свои ступни, белевшие в темноте. Сбитые в кровь, они, казалось, были не в состоянии сделать и шагу. Пекло! Еду она где-нибудь найдёт, одежда сама собой высохнет, но как далеко она сможет уйти босиком?!

Оторвав пару лоскутов от юбки, Арья кое-как перевязала ноги и заковыляла вглубь леса по тропе, петлявшей меж деревьев.

Вечер быстро сменился ночью, погрузившей всё во тьму. Сквозь паутину деревьев в вышине поблёскивали безучастные звёзды, да луна, то и дело проглядывавшая из-за туч. Голые дубы и липы, тянувшие к Арье свои ветви, казались ей сказочными великанами, а ели – великаншами. Ветер, плутавший меж их ветвей и стволов, наполнял всё вокруг таинственным шёпотом. Где-то в чаще заухала сова, ей ответил филин. Рядом, в кустах, кто-то закопошился, шурша листвой. Появившиеся вдали огоньки, плыли над землёй, то собираясь все вместе, то разделяясь, но всегда – попарно. «Волки», – подумала Арья. И тут же, подтверждая её мысль, раздался протяжный вой. Если её сейчас съедят, то никто даже костей не сыщет. Ответный вой, пролетевший по лесу, позвал стаю юг и «светлячки», растянувшись цепочкой, растаяли меж стволов, будто их и не было.

Тропа, петляя, уводила Арью всё дальше и дальше от реки. Ноги нестерпимо болели, От дурноты, накатывавшей от голода, темнело в глазах. Хорошо хоть под сенью деревьев было безветренно и не так промозгло.

Арье казалось, что она шла целую вечность, пока лес неожиданно не расступился, и она не очутилась на краю свежевспаханного поля. Присмотревшись, она различила на той стороне постройки – три крыши и изгородь.

Погружаясь по щиколотку в прохладную, мягкую землю, Арья зашагала туда, куда понесли её ноги, не в силах думать ни о чём. Уже поравнявшись с грядками, она на что-то наступила. Что-то круглое, упругое, с гладкими бочка́ми. Опустившись на колени, она принялась шарить руками по земле, ища сама не зная что. Этим чем-то оказалась луковица. Большая, размером с кулак, она, должно быть, осталась здесь с прошлой осени и сейчас выпустила первые побеги. Не веря собственным глазам, Арья поднесла её к носу, вдыхая резкий, знакомый аромат, смешанный с запахом земли. Лук. Еда.

Запихнув себе в рот тоненькие, едва проклюнувшиеся пёрышки, Арья жевала, давясь слюной. Содрав с головки кожуру, она впилась зубами в белую мякоть. На глаза сразу навернулись слёзы. Когда от луковицы остались лишь шелуха на земле, да горечь во рту, голод, обманутый скудной подачкой, вновь зашевелился, скручивая изнутри живот.

Поднявшись с колен, Арья огляделась. Совсем рядом было что-то, похожее на амбар и сарай для скота, обещавшее кров над головой и еду. От туда донеслось кудахтанье курицы и блеяние козы.

В очередной раз вынырнувшая из облаков луна, лениво созерцала лес, поле, и расхитительницу лука. Подняв голову, Арья посмотрела на небо. Всадник, подгоняемый Призраком, устремился к Короне. Лунная Дева пыталась дотянуться до Сумеречного Кота, погнавшегося за Жеребцом. Но от чего-то Арье казалось, что кошачий хвост сегодня её интересовал мало. Красавица, сотканная из звёзд, так же, как и остальные небожители, проплывая в вышине, с укором качали головой, поглядывая вниз, на оборванку, копошащуюся на луковой грядке.

– Эй, вы! Вы меня слышите?! Те, кто там, наверху! Кто бы вы ни были! – занеся над собой руку, сжатую в кулак, Арья ещё больше задрала голову. – Я – Арья Старк из Винтерфелла! И вы не смеете осуждать меня! Никто не смеет!

Отдышавшись, она размазала слёзы по лицу, от чего-то вновь набежавшие на её глаза, и решительно зашагала к сараям.

Перебравшись через невысокий забор, она оказалась внутри небольшого двора. Лунный свет освещал крепкие стены и крыши построек и хозяйского дома, ворота, пустую телегу. Вдоль забора стояли какие-то бочки, а от дома к столбу тянулась верёвка с сушившимся над ней бельём.

– А ну, цыц! – зашипела Арья на пса, выскочившего ей навстречу. – Я ничего не возьму. Только поем, погреюсь и уйду. Обещаю!

Собака, похоже, решив, что гостья не представляет угрозы, ушла к себе под навес. Стараясь не шуметь, Арья приоткрыла дверь крайнего сарая и оказалась в курятнике. В темноте белели несушки, пристроившиеся на насестах, а под ними – сено. Пошарившись, Арья нашла четыре яйца. Выпив их, она выбралась обратно и прокралась к следующему сараю, откуда ощутимо пахло молоком. Совсем как из коровника в Винтерфелле.

Нюх не подвёл её. Это действительно был коровник. И, что самое, замечательное, к нему примыкал отдельный пристрой в котором на столе рядком выстроились крынки и кувшины. Заглянув в крайний, Арья обнаружила створаживающееся молоко. Черпая его большой ложкой, лежавшей рядом, она ела и не могла наесться. Наверное, она ничего в жизни вкуснее не пробовала, чем это скисшее молоко с плавающими поверху хлопьями!

Как только желудок её насытился, веки Арьи отяжелели, а голова наполнилась туманом.

Покинув каморку с молочными яствами, она проскользнула в хлев.

В темноте кто-то дышал, шевелился, пахло коровами, козами и навозом, но ей было всё равно. Передвигаясь на ощупь, она нашла сено – в него и упала, не в силах идти дальше. Что-то мягкое и тёплое, проблеяв, уткнулась ей в бок. «Тише…», – пробормотала она, проваливаясь в сон…

Разбудило её заливистое пение петуха надрывавшегося совсем рядом. С трудом продирая глаза, Арья не сразу поняла, где она. А когда поняла, её тут же посетила мысль, что петух разбудил не только её, но и хозяев фермы.

Выбравшись из хлева, Арья огляделась по сторонам.

Над землёй стелился предрассветный туман, скрывая и поле, и лес. Заря, занимавшаяся на востоке, разогнала ночную тьму, раскрасив небо в золотой, розовый, лиловый. Всадник, скрывшийся за горизонтом, наверное, так и не завладел Короной, а Лунная Дева, уже не обращая внимания на Арью, играла с Сумеречным Котом. Лишь ночное светило, казалось, было удручено тем, на что стала похожа леди с Севера. Саму же леди удручало лишь одно. Вернее, две вещи – что, будучи похожей на огородное пугало, вывалянное в грязи, она привлечёт к себе гораздо больше внимания, чем хотелось бы. И второе – отсутствие обувки. Жалкие остатки юбки, которыми Арья перевязала ноги, она давным-давно где-то потеряла, и кровоточащие ступни болели, не давая идти.

Посматривая на развешенное бельё, Арья воровато огляделась, прошептав вчерашнему знакомому псу:

– Ну, пожалуйста! Мне очень-очень надо! Ты не лай! Я … Я не украду! Я куплю! Вот! – и вытащив из ушей серёжки – подарок отца жениха, показала их собаке…

Когда солнце выкатилось из-за горизонта, и наступило утро, по лесной дороге, прихрамывая, шагала ни чем не приметная крестьянка в стоптанных башмаках и с узелком со скудной провизией, состоявшей из яиц. Чуть раньше, хозяйка, вышедшая во двор фермы, отчитала пса, позволившего странному вору украсть «совсем новёхонькое, году ещё не ношенное, а оставить никчёмные побрякушки!». Причитая, она показала мужу серёжки жёлтого металла с жемчужинками, связанные замусоленной лентой – явно фальшивые – «кто ж ценным-то разбрасываться будет!». Найденное позже за сараями тряпьё, порванное и грязное, было кинуто псу на подстилку, ибо ни на что более не годилось.

В моей версии событий брак Эддарда и Кейтилин – обычный договорной союз между двумя домами, где Кэт сразу была просватана за Неда.

====== Глава 1.2. ======

– Што творишь, окаянный?! – гневный окрик, разнёсшийся по двору, вспугнул голубей, гревшихся на солнышке под самой крышей.

– Я, чё… я – ни чё, – бормоча что-то невнятное, виновник утреннего переполоха неловко пытался приладить на место покосившуюся дверь курятника.

– И што тебя туда понесло?! – продолжая браниться, пышнотелая кухарка кинулась ловить кур, бросившихся врассыпную. Пеструшки и белые леггорны – гордость хозяина «Мудрой черепахи», кудахча, метались по двору, не зная куда бежать и где спрятаться от Чернявки и Безухого, задравших не одну их сестрицу. – Ах, ты – бестолочь! Ну, как же, как же?! – причитала Гертруда, прижав очередную пойманную беглянку к груди. – А если убегут? А если не поймаем? А если нестись перестанут с испугу-то?! Чем гостей кормить будем?! А?!

– Не перестанут, – неуверенно возражал горе-плотник, воюя с дверью.

– А перестанут?! Где я на всех яиц напасусь-то?! Ты шоль снесёшь?!

– Я ж не курица!

– Не курица он! А головёшка соображает похуже куриной! А ты што встала? Помогай, давай! – это уже было сказано крестьянке, с любопытством созерцавшей «охоту». Девица, недоумённо взглянув на Гертруду, наклонилась и неожиданно шустро ухватила пеструшку, бежавшую прямо на неё.

– Куда нести? – хмуро спросила она, неловко держа вырывающуюся птицу.

– Туда, к Густаву! – кивнула Гертруда в сторону курятника.

Тяжко вздохнув, Джон Грапп, в прошлом капитан «Мудрой черепахи», а сейчас хозяин процветающей гостиницы, названной в честь корабля, когда-то бывшего ему домом, начал неторопливый спуск с галереи, с которой он наблюдал за переполохом во дворе.

Джон, как и его отец, и дед, и дед его деда, был родом из Сигарда – города-порта, построенного для защиты Речных Земель от железнорождённых. Вся его семья испокон веков ходила в море. Так делал и Джон, пока в один из штормов не ударился головой, да так, что оглох на правое ухо и больше не смог стоять ни на чём, кроме как на твёрдой земле. Стоило чему-то под его ногами зашататься, как всё шло кру́гом, а тошнило так, что хоть вынь внутренности и выкинь. Он, наверное, спился бы с горя, если б не верная Жанетта, ждавшая его на берегу. Взявшись за мужа, она быстро привела его в разум, пока всё накопленное добро не пошло по миру.

Погоревав по прошлой жизни, Джон решил, что коль моря ему отныне не видать, то «и ви́деть он его не может», и продал «Мудрую черепаху», решив переехать в Добрую Ярмарку, что на Синем Зубце. Городишко был хоть и мал, зато стоял на реке и был вполне пригоден для жизни. Жанетта, намётанным глазом дочки хозяина постоялого двора, тут же определила, что «место хорошее, торговля здесь бойкая – день и ночь по Зубцу баржи идут, по дороге купцы едут, а вот где путнику переночевать – особо заведений и нет». Они долго сомневались, но всё же рискнули пустить всё вырученное с продажи корабля в дело. А дело, задуманное Жанеттой, было серьёзным – выстроить из старого заброшенного дома добротную гостиницу.

Когда-то, на подъезде к Доброй Ярмарке, один удачливый купец решил поставить себе дом. Да не просто дом, а замок в три этажа с башенками, переходами, галереями, конюшнями и всем, чем полагается быть настоящему за́мку. Даже стену вокруг возвёл, ров прорыл, мост через него соорудил и ворота с решёткой. Да только вот довести до ума не успел – разорился, а «за́мок» его так и остался стоять недостроенным. Большой дом, недоделанный внутри, оказался никому не нужен, кроме как нищим да бродягам.

Переговорив с кем надо из Доброй Ярмарки, Джон и Жанетта споро взялись за дело. Нашли плотников, мастеровых, прикупили камня, леса и всего, что потребовалось на переделку старого дома. Так, на удивление всем, пугавшая горожан развалюха превратилась в гостиницу с гордым именем «Мудрая черепаха». Как и положено в настоящих замках везде был герб – черепашка, на панцире которой витиевато сплелись «Д» и «Ж». Герб красовался на воротах, на флюгере и даже был вышит на простынях. На первом этаже Жанетта придумала разместить трактир, выделив в нём два зала – для господ и простого люда. Второй этаж сплошь состоял из комнат с непритязательным убранством, а вот третий был с покоями побольше, для высокородных лордов и богатых купцов, коли такие пожелают заглянуть в «Мудрую черепаху».

Всё было основательно, добротно и удобно в этом новом доме со старым именем, который построил Джон. И кухня, и конюшни, и скотный двор, и огородик, откуда Гертруда брала наисвежайшую зелень. Дело Джона процветало – гостиница никогда не пустовала, заслуженно обретя славу достойного места, где без опаски можно было поесть и провести ночь.

Не далее, как вчера его жена вместе с дочкой укатила навестить своего отца в Сигард. А сегодня самый нерасторопный из их слуг устроил утренний куриный переполох. Особого значения случившемуся Джон не придавал, в отличие от Гертруды. Его больше волновало, чтобы крики не достигли ушей постояльцев, ещё спавших в своих постелях в столь ранний час.

Когда Джон спустился во двор, с поимкой кур было уже покончено. Провинившийся Густав успел куда-то ретироваться, а Гертруда, всё ещё ворча, набрав корзинку яиц, вознамерилась идти на кухню, чтобы готовить омлет тем, кто пожелал его на завтрак. Крестьянка, явившаяся в гостиницу поутру, продолжала стоять у курятника, переминаясь с ноги на ногу.

– Как тебя звать?

– Нэн…

– Нэн? – переспросил Джон, подходя поближе. Девушка была невысока ростом, с серыми глазами и тёмными прядями, выбившимися из-под платка. Видно было, что её одежда когда-то была чистенькой, но, не выдержав испытания дорогой, изрядно поистрепалась и испачкалась. – Откуда ты?

– Из Мейденпулла.

– Из Мейденпулла? А что умеешь?

– Я?

– Ну не я же! Тебе ведь нужна работа? За этим явилась?

– Да… мне нужна работа.

– Ну, так что ты умеешь?

– … Я всё умею, – зыркнув серым глазом, после паузы ответила «Нэн из Мейденпулла».

– Вот и хорошо! Ступай вместе с Гертрудой на кухню – будешь стараться – оставлю в «Мудрой черепахе»! Ну, ступай, ступай! – глядя во след странной крестьянке, вовсе не обрадовавшейся редкостной удаче, благодаря которой у неё появились еда и кров над головой, Джон лишь покачал головой. Ну, ничего, Гертруде нужна помощь, да и девушки, отвечающие за уборку гостевых покоев, вдвоём не справляются. Пусть пока поработает, а там уж Жанетта разберётся – подходит она им или нет.

Оказавшись на кухне, Арья огляделась. Просторная, с двумя огромными столами и полками вдоль стен, на которых разместились тарелки, кружки, кувшины, она производила впечатление места, за которым трепетно следили. Над одним столом была палка, на которую были нанизаны крючки, державшие всевозможную утварь – от огромных ложек до сковородок. Отдельно на доске были выложены ножи – строго по размеру, от бо́льшего к ме́ньшему. В очаге пылал огонь. Чуть поодаль стояли две лохани и пара вёдер. Из корзин, выстроенных рядком, задорно свисали пучки петрушки, укропа, базилика и какой-то неведомой Арье травки. Тут же была свежевыловленная рыба, ещё продолжавшая шевелить хвостами и беспомощно ловить воздух открытым ртом. В углу стоял шкаф с одной приоткрытой дверцей, позволявшей увидеть отмытую до блеска посуду.

– Эй, што встала?

– А? – обернулась Арья к хозяйке царства котлов и ножей.

– Бери репу, да чисть давай! – поджав губы, кухарка протянула Арье небольшой нож и указала на угол, где рядком стояли скамеечка, три ведра и большая миска. – Всё уж готово, только сесть, да делать!

Как ей и было велено, Арья прошла к вёдрам. Одно из них было с водой, в другом были клубни с хвостиками, похожие на желтовато-серые камни, в третьем, на самом дне, скручивалась змейкой одинокая срезанная кожурка.

Присев, Арья с сомненьем потянулась за репой. Ей, конечно, приходилось бывать на кухне Винтерфелла, и она видела, как Анна готовила еду, но никогда особо не смотрела, что именно и как та делала. Выходит – зря. То, что репу полагается чистить, Арья догадывалась, подозревая, что сама она не лишится своей кожуры и не станет белой, ароматной, какой её обычно подают на стол. И чистят её, судя по всему, срезая верх тонкой лентой, такой, какая осталась с прошлого раза, прилипнув ко дну ведра.

Вытащив репину, Арья поудобнее захватила нож, пытаясь сообразить, как получше снять кожуру. Нож то и дело соскальзывал, и вместо тонкой полоски получались неровные кружки с добрым слоем белой сердцевины. Стиснув зубы, Арья пыталась строгать по ровнее, так, словно она затачивала наконечник для стрелы, но получалось всё равно криво.

– Батюшки-светы?! Ты што творишь-то, непутёвая?! – стоявшая за её спиной Гертруда, вытаращив глаза, прикрыла рот пухлой ладошкой. – Это кто ж тебя так научил-то?! А вода! На кой я тебе водицу-то поставила?! Ты по што грязь разводишь? Репочку-то помыть сначала надобно! А ну дай сюда! – и, присев рядом на корточки, она забрала из рук Арьи нож, ополоснув его в воде вместе с многострадальной репой. Ловко вложив её в ладонь, совсем не так, как это делала Арья, кухарка принялась срезать кожуру.

Закусив губу, Арья смотрела, как из-под лезвия свешивалась длинная спираль, которая становилась всё больше, пока не улетела в ведро. Дочистив репину, Гертруда положила её в миску.

– Вот как надо. Не уж то, первый раз нож в руки взяла? – полюбопытствовала Гертруда, глядя на Арью сверху вниз.

– Не первый, – пробурчала Арья себе под нос. Вряд ли её «учителя» обрадовало бы то, что их новая служанка до сего дня метала ножи во дворе собственного замка, а не трудилась ими на кухне.

Остаток утра Арья постигала науку чистки репы. Под конец у неё даже стало что-то получаться, но Гертруда, покачав головой, была непреклонна:

– Вот непутёвая! Ты што столько срезаешь? Из чего кошеварить-то? Её для людей растили, а не для свиней! Ты ж почти половину на очистках оставила! Што я на стол подам?

Арья хотела было возразить, что она старалась, как могла, и для первого раза вышло неплохо, но Гертруда, отвернувшись, уже орудовала котлом, пристраивая его над огнём.

Потом Арье было поручено резать лук и петрушку, следить, чтобы в супе не выкипела вода, подкладывать дрова в очаг и много чего ещё. В итоге лучше всего, по мнению кухарки, она справилась с мытьём посуды. Так ей и пришлось бы весь день простоять, купая поочерёдно в двух лоханях тарелки, вилки и ножи, пока глиняная плошка, не выскользнув из её мокрых рук, не упала прямиком на каменный пол и не раскололась пополам.

– Да шоб тебя! – в сердцах воскликнула Гертруда и отослала неумеху прочь «с глаз долой».

Дело уже было к ночи и Арья, с трудом переставляя гудевшие с непривычки ноги, доковыляла до каморки, находившейся под самой крышей. Рухнув на кровать, она тихонько застонала. О боги, как же всё у неё болело! Она и представить не могла, что простоять весь день, склонившись то над ведром, то к очагу так тяжело! Казалось, что к её спине привязали камень и ещё парочку к ногам! А на волдыри, натёртые башмаками, ей даже смотреть не хотелось! Да и руки были не лучше – какие-то морщинистые, красные от воды, в которой она перемыла гору посуды, с парой неглубоких, но мерзко саднивших порезов. Пекло! Назавтра у неё точно что-нибудь отвалится – руки, ноги или спина!

– Ты чё там подвываешь?

– А-а? – протянула Арья, не в силах пошевелиться.

– Не стони, говорю тебе – спать мешаешь!

Не желая отвечать, Арья прикрыла глаза.

Коморку она делила вместе с тремя девушками-служанками. Имён она их не запомнила, знала только, что две из них убирались в гостевых комнатах, а одна была при трактире. Ниже была ещё одна точно такая же комнатка, в которой жила Гертруда и ещё две женщины, работавшие в «Мудрой черепахе». Мужчины жили в другом крыле. Насколько Арья уяснила, дело здесь было поставлено на широкую ногу – всё было основательно продумано. Эта гостиница больше напоминала ей Винтерфелл, чем постоялые дворы, в которых она успела побывать. Но как бы хороша́ она не была, долго здесь задерживаться Арья не намерена. Вот заживут ноги, и она двинется дальше. Куда именно дальше – Арья не представляла, но остаться на всю оставшуюся жизнь судомойкой и «мастером репы» она не хотела!

Следующий день были ни чуть не лучше первого. Как и второй. И третий. Выяснилось, что талантов, чтобы стать хорошей прислугой, у Арьи было мало. Лучше всего она справлялась с чисткой котлов. Разместившись у самого входа, она с утра до вечера скоблила, оттирала, начищала до блеска гордость Гертруды – пузатые чаны с крепкой ручкой и без, которые, словно братья, походили один на другого, и, как и положено братьям, были разными по росту и ширине. «Младшенький» был размером с мужской кулак и в нём готовились пряные настойки и соусы, которыми сдабривалось мясо. А в «старшем» можно было сварить целиком козу.

Прерываясь лишь для того, чтобы сменить воду или выполнить очередное мелкое поручение Гертруды, Арья оттачивала навыки чистильщика котлов. Девицы, с которыми она делила каморку, смотрели на неё косо, то и дело потешаясь над «неумехой». Но Арье было всё равно. По вечерам, ни с кем особо не разговаривая, она отворачивалась к стенке и тут же проваливалась в сон без сновидений…

Вскоре, солнечная погода, установившаяся над Речными Землями, сменилась, как это часто здесь водилось, затяжными дождями. С севера наползли тучи, и стало заметно прохладнее. Дождь, принявший накрапывать с самого утра, днём разошёлся не на шутку, заставляя путников сворачивать в сторону «Мудрой черпахи», чему её хозяин был несказанно рад. Гости прибывали один за другим, слуги сбились с ног, а Гертруда металась меж котлов и сковородок, как ужаленная, гоняя Арью то за «лучком, то за базиликом, то за яичком». Мысленно проклиная дождь, Арья бегала туда-сюда, натирая очередную мозоль, и, то и дело, налетая то на Шенни, то на Лотту, то ещё на кого из девушек. Те, переругиваясь, сновали по коридорам и «нумерам», жалуясь на гостей с их грязными сапогами и придиру-хозяина требовавшего «чистоты на палубе!». Дурная погода испортила настроение всем, кроме Джона Граппа, с довольным видом прохаживавшегося по галерее.

А ночью случился небесный потоп. Лило, как из ведра, а под утро полило и с потолка их коморки. Как только дождь прекратился, Густав принялся латать крышу. Стук молотка быстро сменился треском ломающихся досок и руганью горе-плотника, свалившегося прямо на Лотту. В итоге, великий погром сменился великим переселением, в результате которого все девушки переехали в комнатку этажом ниже, где Арье места не нашлось.

Джон Грапп обходя, свои владения, хмуро выслушивал одну дурную весть за другой, то и дело обещая всех дармоедов, у которых «руки не из того места растут, а голова тиной набита», пустить «крабам на корм!». Две комнатушки для прислуги были непригодны для жилья. В одном из гостевых покоев образовалась течь. Не убранное вовремя бельё сорвало ветром, и постояльцы лишились свежих простыней. И вновь разбежались куры. Густав, свалившись на Лотту, повредил ей руку и та несколько дней не сможет работать.

Остановившись у лестницы, Джон провёл ладонью по перилам. Намокшая древесина пахла совсем не так, как он привык. Не солью, и не морем. А просто сырым поленом. Простыни, вытягиваемые милашкой-Шенни из грязи, были подобно парусам судна, выброшенного бурей на берег. Всё вокруг чавкало, а с неба то и дело срывались крупные капли. Солнце прорываясь сквозь лохматые тучи, освещало потрёпанную и от того грустную «Мудрую черепаху».

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Джон обернулся. Позади, прислонившись к перевёрнутой бочке, стояла Нэн. Буравя его серым взглядом, она словно ждала от него чего-то. Ну, что за девица! Джон уже сто раз пожалел, что взял её. Вроде делает, что скажут, а проку – нет! А уж как посмотрит! Не нравилось ему, когда она на него смотрела. И с девочками не ужилась. Вон ведь – все сразу нашли к кому пойти, а ей места не нашлось. И куда её девать? Всех удалось распихать, только эта горемыка осталась. Ну не в свинарник же её?! И не в конюшню!

– Пойди сюда! – строго сдвинув брови, велел Джон. Отлипнув от бочки, Нэн прошествовала в его сторону, вздёрнув голову так, словно родилась под сенью замка, а не в деревенской хибаре.

Поглядывая по сторонам, Джон направился в сторону гостевого крыла. Во дворе было пустынно. Постояльцы, испугавшись дождя, сидели по своим комнатам, да в трактире. Задрав голову, Джон посмотрел на людей, посланных им на крышу – там уже во всю кипела работа. Удовлетворённо кивнув, он подумал, что если снова не польёт, то может всё ещё и обойдётся.

Поднявшись с девицей на третий этаж, Джон отпер дверь пострадавшего от воды «нумера». Здесь уже успели навести порядок, вытерев лужу, и только пятно на потолке свидетельствовало о прохудившейся крыше. Стол, стулья и кровать во второй комнате покоев, к счастью, не залило. Всё остальное выглядело – хоть сейчас принимай гостей – полы чистые, что палуба после мытья, беленькие занавески на окнах раздуваются кливерами, подсвечники и заклёпки на дубовом сундуке поблёскивают не хуже крепежа на фоке.

Обернувшись, Джон вперил свой самый суровый взгляд в Нэн:

– Останешься здесь, пока всё не починят. Спать будешь на тюфяке. Возьмёшь его в чулане. И смотри, на кровать – ни-ни! Уяснила?

– Уяснила.

– Ну и хорошо. И только попробуй мне что-нибудь этакое … выкинуть! Крышу быстро залатают, и сразу к себе вернёшься! А пока – приходить затемно, вставать – засветло, с первыми петухами! И чтоб ни один гость тебя не видел! Дверь держать запертой! Всё поняла?

– Всё.

– И, да, ты теперь Шенни помогаешь! Пока Лотта не поправится, будешь на этаже убираться!

– А как же Гертруда?

– Будешь делать всё, что она скажет! Не маленькая – справишься!

– Угу, – хмуро кивнула девица.

– Ну, всё, – огляделась, так закрывай дверь, тряпку в руки и вперёд – драить палубу! – скомандовал Джон.

– Что? – встрепенулась Нэн, вскинув голову.

– Полы подтирать. Вон, Шенни тебе всё покажет!

Глядя в след удаляющейся служанке, Джон покачал головой. Не задержится она у них! Точно, не задержится! Жанетта, как вернётся, сразу прогонит её вон. Ей нравятся покладистые и расторопные. А эта хоть и не дерзит, а словно колючка. Прогонит её Жанетта! Как пить дать прогонит!

До вечера дождя больше не было. На следующий день выглянуло солнце, и жить сразу стало веселее. Опасения Джона не оправдались – никто из постояльцев не заметил, разрушений, причинённых «штормом» «Мудрой черепахе». Одни гости съехали, другие прибыли. Купцы засели в трактире, потягивая эль и обсуждая недавнюю сделку. Переговариваясь, они поминали добрым словом гостиницу и её хозяина, что грело сердце старого морского бродяги лучше любого огня.

Прошло три дня, и Джон окончательно выдохнул. Крыша была, где залатана, а где перекрыта заново. Он лично лазил, перепроверяя всё за Густавом. Разгуливая по самому верху, Джон был почти счастлив, подставляя себя солнцу и ветру, как это бывало раньше, на той, другой «Мудрой черепахе». Копошащиеся внизу люди задирали головы, тыча в него пальцами и дивясь тому, как он ходит по самому гребню. Заприметив Нэн, прошествовавшую на кухню, Джон усмехнулся. Не долго ей осталось гостить в гостевых покоях – скоро дыра, сотворённая Густавом при его падении, останется лишь в воспоминаниях, и обитательницы каморки под крышей вернутся к себе.

Покончив с уборкой, Арья направилась к Гертруде. Помогать Шенни оказалось не так уж и сложно. Гораздо проще, чем начищать котлы. Всего-то сменить простыни, когда требуется, да взбить подушки. Пару раз взмахнуть тряпкой, да отнести посуду в кухню.

На кухне, как всегда, что-то булькало, шкварчило и бурлило. Из низенькой дверцы, ведущей в глубокий подвал, сначала показался широкий зад Гертруды, обтянутый шерстяной юбкой, а потом и сама кухарка с корзинкой яблок. Выбравшись из кладовой, повелительница очага протянула корзину Арье:

– Вот, держи! С прошлой осени остались, но, вроде, хорошие! На пирог в самый раз пойдут! Ты их помой, перебери. Разрежь на четыре части, сердцевину, хвостики и жопки – отдельно, а само яблочко – вон в ту миску. Да смотри, чтоб гнильцы не было! Всё поняла?

– Поняла, – кивнула Арья, радуясь тому, что ей предстояло простое и чистое дело – всего лишь порезать яблоки на пирог.

– Ты с наружи сядь! А я тут тесто раскатаю. Вместе как раз и управимся.

– Ага, – не заставив дважды повторять, Арья подхватила ведро, миску, нож и корзину и вышла на улицу, где под навесом был ещё один стол.

Расположившись на скамеечке, она, как и было сказано, вымыла яблоки, сразу выкинув те, которые показались ей подозрительными и принялась отделять «сердцевинки, жопки и хвостики».

Время близилось к полудню. Благодатное тепло, разлитое в воздухе, наполняло тело истомой, а голова сама собой клонилась вниз. Борясь со сном, Арья то и дело потирала глаза. Местный дворовый пёс, по кличке Безухий, пристроившись рядышком, дышал ей прямо в ногу. Где-то позади неё на крыше орудовали плотники. Пара постояльцев, вышедших во двор, готовилась уехать, проверяя, крепко ли приторочены седельные сумки. Речь их была тиха и размеренна, словно и она пропиталась дрёмой, окутавшей всё вокруг.

Цокот копыт, внезапно ворвавшийся в сонное, полуденное царство, был непозволительно громок. Нарастая, он приближался, становясь всё звонче и звонче.

Подняв голову, Арья лениво посмотрела в сторону ворот. Из-под арки показался всадник на белом коне. Алый росчерк плаща, поделивший его доспехи пополам – от правого плеча к левому бедру, меч, с рукоятью, сверкавшей в солнечных лучах, стальные перчатки с наручами, ботфорты, светлые, непокрытые волосы.

Забыв про яблоки, Арья уставилась на странного гостя. Вот – всадник осадил коня. Вот – оглядел двор. Вот – обернулся, чтобы что-то сказать людям, въезжавшим следом за ним – все как один в доспехах цвета переспелой вишни и алых плащах.

С появлением незнакомца и его эскорта, дремоту со двора «Мудрой черепахи», как ветром сдуло. Тут же всё вокруг наполнилось шумом и гомоном: подскочив, залаял Безухий, ему завто́рил Полкан, а Грапп уже спешил к новому гостю:

– Коня, примите коня у лорда Тайвина Ланнистера! – запыхавшись, прокричал он конюху, стоявшему разинув рот.

«Тайвин Ланнистер?!» – глаза Арьи изумлённо распахнулись. Вытянув шею, она смотрела на того, кто «гадил золотом», предал огню Королевскую Гавань и бросил к ногам короля Роберта «тела детей Таргариенов». И приходился дедом наследному принцу Джоффри.

Не обращая ни на кого внимания, Тайвин Ланнистер раздавал указания, двигаясь размеренно и неторопливо. Едва заметно поводя головой вверх, он что-то говорил сопровождавшему его человеку, а тот, уже готовый сорваться выполнять приказ, тянулся в струну, смешно таращил глаза и что-то бормотал в ответ. На мгновение взгляд лорда Тайвина встретился с глазами Арьи. Скользнул вниз. Задержался на её руках, державших нож и яблоко. Прошёлся по грубо сколоченному столу и отчего-то опустился ещё ниже, где вытоптанная земля дышала зноем, а клубившаяся пыль оседала на всём подряд – помойном ведре, башмаках Арьи и её ступнях, гревшихся на солнышке. Окончив обозревать «поднавесную» часть кухни и её работницу, Тайвин Ланнистер, утратил интерес к происходящему на задворках Гертрудиного царства и, отвернувшись, что-то сказал хозяину Граппу. Грапп что-то ответил, покосившись на Арью. А у самой Арьи появилось стойкое желание забраться под стол. Или сбежать на кухню. А ещё лучше – сразу в лес.