Текст книги "Истории тёмного королевства (СИ)"

Автор книги: Anless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Гитарист со всей дури бьет гитару об стол. Целыми остаются и гитара, и стол. Здесь уже нет разрушений. Ни в каком виде. Хотя разрушать – это очень весело, когда ты при этом создаёшь.

– У меня нет ровно никакого желания играть одному, – бурчит гитарист, – мне что, блять, больше всех нужно чертей развлекать?

– А ты что, – уставший, худой блондин, который давно уже позабыл о существовании расчески, спускается по лестнице вниз, – никогда не представлял зрителей на фестивалях в образе чертей?

– Нет.

– Зря. Это офигенно весело.

– Не сомневаюсь.

Гитарист тут же схвачен в плен холодных пальцев. На его шее остались следы, и они не сходят. Впрочем, эти следы его не волнуют ни капли. Они – маленькая капелька в море других следов по. Всему телу.

– Сомневаешься, – сердито блестя глазами, хрипит его обидчик (который, конечно, обидчиком не является), – я тебе, мать твою, башку прострелю. Я умею.

Дама с пышными дредами и сигаретой в зубах протягивает своему раздражительному другу крохотный белый пакетик.

– Введи и успокойся, чувак. Вам сегодня ещё играть вместе.

– Да ты прямо как Большой брат, детка, – дверь открывается, он входит с гитарой, большой кудрявый бог, которому здесь поклоняется дьявол, как и им всем – своим детям. Дьявол – их чёртов фанат.

Он целует её, отняв сигарету и глубоко затянувшись.

– Эй, а ты что-то имеешь против Большого Брата? – она шутливо хлопает его по заднице и показывает на пустую гитару у сцены в углу.

– У моей матери был муженёк, – блондин всё еще лохмат, и всё ещё зол, подарком дамы пока не воспользовался, – у него была фамилия, похожая на слово «мудак». Мудаком он и был. И ты мудак тоже.

Впрочем, говоря это, он улыбается, большой кудрявый бог похлопывает его по спине – никто ни на кого не злится. Они уже давно перешли черту злобы.

Дама, наконец, оставляет сигарету, швыряет ее себе под ноги. Подходит к микрофону и, когда старик Джим трогает струны гитары, а Джейме поджигает гитару, начинает петь. Но вскоре останавливается, сосредоточенно морщась и потирая лоб.

– Сегодня я не в голосе. Зря я тогда решила остановиться. Скоро всё равно сяду на иглу.

Мохнатый блондин больше не злой, а спокойно-умиротворённый. Сладкий подарок дарит несколько часов спокойного умиротворения всем, и он – не исключение, а, скорее, подтверждение этого правила.

– Мать твою, – дама вздыхает, шумно выпустив воздух из лёгких, точно пробку, – мне надоело постоянно солировать. Нужно искать подружку на замену, вам так не кажется, джентльмены?

Стук каблуков по холодному паркету заставляет всех насторожиться. И даже благословенная музыка смолкает. Они все, не сговариваясь, смотрят на дверь. С тихим скрипом дверь открывается.

Она стоит на пороге, хрупкая, изумленная. Её волосы буйной волною ниспадают по плечам. Она, видимо автоматически, старается собрать их вверх. В руках сжата бутылка, пальцы посинели, но отпустить драгоценный груз она не может.

– Что. что происходит?

Дама с пышными дредами и детской улыбкой подходит к новенькой, оставив микрофон, и ласково гладит её по плечу.

– Добро пожаловать к нам, детка.

– Какого чёрта? – спрашивает новенькая, уже агрессивнее, явно нападая, – я должна была удочерить девочку. И уже пять лет как мечтаю отметить своё тридцатилетие в Израиле. Я умирала сотни раз, и…

– Милая, – бог гитары откладывает инструмент и подмигивает другому божеству, своему лучшему другу здесь, в тесноте этих стен, – музыканты, если они, конечно, настоящие, не доживают до тридцати. Они даже до двадцати восьми не доживают.

А потом, пока она, испуганная, взволнованная, сверлит глазами пол, говорит самым будничным тоном:

– Пойду позову Робу, наконец. Заигрался он со своими красотками.

И уходит. Новенькая вглядывается в каждое лицо по очереди, всё еще держит бутылку. На вопросе совершенно удовлетворенного жизнью, будто улетевшего из тесноты пространства мохнатого белокурого гитариста, вдруг начинает тихонько скулить. Бутылку всё ещё крепко держит в руке.

– Ну же, милая, плачь, – дама с детской улыбкой, счастливая, что теперь ей не придётся быть солисткой в одиночку, коротко целует её в висок, – ты застряла в мгновении, из которого не можешь выбраться. Но скоро привыкнешь. И, может быть, тебе даже у нас понравится. Старина Брайан искупает тебя в бассейне. Мимо такой крохи точно не пройдет.

***

Божественная музыка, ради встречи с которой многие готовы отдать всё на свете, и продают душу дьяволу на грязных перекрестках, льется в ночь, уходит под землю. Там огромный клуб с блестящими огнями, всегда открытый, всегда ждущий новичков. Название переливается цветом, сияет в огнях цветомузыки.

В центре ярко-красными огнями горит цифра – «27»

========== 154. Маргери Тирелл и король Артур ==========

Нет в мире девочки, которая не мечтала бы с детства стать королевой. Но только она, леди Тирелл, королева Роз, принцесса Шипов, краса нежного, весеннего благоухания, заслуживает этого больше, чем любая другая, даже самая прекрасная, девушка.

Она знала всегда – только принцы, будущее империй, великие монархи, ей в ровню. Она знала заранее – на милых и сильных конюхов смотреть, стреляя глазками, можно, лишь в качестве объекта учёбы, самого простого способа соблазнить и разбить сердце. В них нельзя влюбляться, и увлекаться ими тоже нельзя. Ты можешь быть музой слуги, но должна стать королевой покорителя мира. Иначе – не за чем тебе топтать землю хрупкими ножками в туфлях из шёлка.

Она знала всегда – из всех королей лишь тот, что достанется ей, будет самым великим, самым могущественным. Имя его будет символом силы, власти, воплощением короны. Пред ним будут склоняться друзья, восхищаясь его мудростью и смелостью, враги будут восхищённо склонять головы, преклоняясь пред его силой. Он будет великим, и имя его – и её, соответственно, тоже – будет воспето в легендах, сохранится в веках, достанется во славу потомкам.

Потому, когда король Артур, великий уже при жизни, легендарный, ещё в молодости, склонив пред нею колено, признал её своей леди, дамой своего сердца, прекрасной музой своих ночей и покорительницей своих дней, Королева Роз не раздумывала. Отказать такому мужчине, чья голова создана для сияния короны из чистого золота, чьё имя рождено, чтобы стать былью, значит, совершить глупость, самую большую ошибку в своей жизни. Маргери Тиррел не смела позволить себе совершать глупости. Красивая голова должна быть ещё и умной, чтобы однажды не угодить на плаху, на потеху врагам.

Но всё имеет дурную привычку заканчиваться, и хорошее тоже. Свадебные салюты отгремели, шелка платья поблекли, радость торжества угасла, сладкие ночи стали всё больше наскучивать. И вот уже шрамы, свидетельства доблестных боёв и великих побед, на его теле, вызывают тоску, а хриплые стоны всякий раз, как акт любви заканчивается, сходит на нет – желание вздыхать так же громко, с вызовом и показательно.

Быть королевой – это не только радоваться титулу, о котором мечтала с тех пор, как себя помнишь, но и лицемерить так много, что даже сама, законченная лицемерка, устаёшь, бесишься от собственной лжи до одури, и уже ложь от правды почти совсем не отличаешь.

Быть королевой – это так сильно ненавидеть всё вокруг, что губы сводит от фальшивой улыбки, адресованной нищим, которым подаёшь регулярно милостыню и просишь для них защиты у Бога, когда сама хочешь, чтобы Дьявол забрал их, улыбки. Быть королевой – это менять новые платья по нескольку раз в день, когда даже тебе, помешанной на любви к платьям, хочется блевать и плакать в пустоте опочивальни, которую её величество посещает всё реже, реже, и реже. А ещё – не ладить с золовками, что отвечают взаимной ненавистью, и прятать ненависть под маскою любви. И нервничать от того, что, в очередной раз, видишь того, кто объявляет себя сыном короля, когда ты, пустая, точно высушенная после дождя дорога, сына королю подарить не в состоянии.

Быть королевой, даже если всегда об этом мечтала, – это не так уж просто, вернее, совсем уж не просто. Быть королевой – это лгать, лгать, лгать, постоянно и неустанно лгать.

И сегодня, когда она выйдет из душной комнаты юного королевского конюха, ей придется молиться, чтобы скоро можно было лгать о том, что она беременна.

Ложь, когда ты королева, никогда не бывает во вред. Всегда только во благо. Во спасение.

========== 155. Чёрная сирена и Киллер Фрост ==========

аu, в котором существует два мира, в каждом из которых у персонажей совершенно разные отношения

– Ух! – шумно вздохнув, Лорел буквально ввалилась в комнату, поспешив обнять подругу. – Ну и пробки, я уж думала, буду стоять в них вечно! С днём рождения, детка! Как и обещала, с меня все растраты в круизе. Жду-не дождусь следующих выходных.

– Спасибо, – Киллер потянулась, крепко обняла подругу, и, вздохнув, вернулась к столу. Лорел была крайне удивлена, заметив, что именинница сидит перед горой вкусняшек одна.

– Ты что, никого, кроме меня, не позвала?

– Да, – кивнула Киллер, – я хотела провести этот вечер только с тобой.

И она улыбнулась.

Пристально посмотрев на неё, Лорел вернула улыбку:

– А почему так грустно, дорогая? Что-нибудь не так? Не с той ноги встала?

– Понимаешь, – Киллер вздохнула, раздосадовано поджав губы, – сегодня не просто день рождения. Мне тридцать лет, а в жизни всё так скучно и серо, что я… Понимаешь, я не знаю, для чего живу. Не понимаю. Коротаю день за днём, удивительно похожим друг на друга, почти одинаковым, и всё.

– Как и все – мягко улыбаясь, ответила Лорел.

– Да, – снова кивнула Киллер, – вот именно, что как все. Но я никогда не хотела быть такой, как все. Я всегда ужасно этого боялась, всю жизнь. И посмотри, во что моя жизнь превратилась теперь? Работа, не самая плохая, но и не выдающаяся карьера микро-биолога, таблетки, лекарства в разработке, от которых меня уже тошнит, и никакой личной жизни, так, случайные связи время от времени, с мужчинами, при взгляде на которых утром я часто думаю, какого чёрта они вообще делают в моей, блин, постели. Скукотища!

– Вот именно, – кивнула Лорел, – именно об этом я тебе и говорю, моя дорогая. Все не занимаются разработкой лекарств, и не приближаются к научным или медицинским открытиям с каждым днём. Пока ты, возможно, создаёшь лекарство, смертоносное для рака, СПИДа, эпидемий, какая-то другая тридцатилетняя женщина, скажем, в Техасе, работает продавцом в огромном супер-маркете, сидит на кассе, выдаёт чеки. И пока ты прогоняешь из своей жизни мужчину, с которым неплохо зажгла ночью, какая-нибудь тридцатилетняя кассир супер-маркета в Техасе приходит домой к мужу, смотрящему порнушку в грязных носках, готовит есть, и бежит в школу, забирать ребенка, у которого двойки не кончаются, мечтая только об одном – чтобы это исчезло из ее жизни. Но у неё нет такой возможности. А ещё – у неё нет подруги, с которой она на следующей неделе отправляется в Италию, радоваться круизу. И потом, – Лорел приобняла подругу, – как может быть такой, как все, женщина, которую зовут Убийца?

Несмотря на дурное расположение духа, в котором она пребывала, по правде говоря, со вчерашнего вечера, Киллер не смогла не рассмеяться. И уже веселее улыбнулась, когда Лорел, успокаивающе погладив её по руке, сказала:

– Ты должна больше верить в себя. Ты даже не представляешь, на что способна. А я буду рядом. А теперь, дорогая, хватит хандрить, и пойдём кутить. Я тут сюрприз тебе решила устроить.

– Какой сюрприз? – с оживлением спросила Киллер.

Лорел хитро посмотрела на подругу и улыбнулась, подмигнув%

– Увидишь.

***

Здесь холодно. В этом здании огромные окна, и жилой массив, построенный специально для будущих квартир, никогда не будет заселен. Лорел в этом не сомневается, и думает, что нужно кричать об этом на каждом углу, чтобы мир, преисполненный лжи и обмана, узнал, наконец, правду.

Она озябла и тяжело дышит, поднимаясь на самую вершину дома с огромными стёклами, осматривая всё вокруг. Здесь много пыли, почти нет шума, и чьи-то осторожные шаги звучат пугающе в абсолютной тишине. Лорел вздрагивает. Напряжение, которое она уже давно в себе носит, только усилилось, стало мощнее, и теперь руководит каждой её клеткой.

Кто это может быть? Кому вздумалось нарушать её уединение, заслуженное, вырванное с таким безумным трудом? Кому придётся послушать, как её всё достало, и что больше она ничего не хочет, только покоя и тишины?

Киллер Фрост. Она шагает резко, чеканит каждый шаг. Белоснежные волосы рассыпались по плечам, густой волной непокорно разливаются по спине. Губная помада в полумраке незавершенной новостройке смотрится особенно эффектно. Лорел, та, что когда-то была ею, а теперь стала монстром без судьбы и имени, усмехается горько, щурит глаза, пытаясь разглядеть, с чем эта дама, принесшая с собою стужу, к ней пожаловала.

– Зачем ты здесь? – её, Киллер голос, на фоне пустоты, звучит угрожающе-властно. – Пришла страдать и умирать от собственного бессилия?

– А тебе что с того? – с вызовом бросает Лорел. Ещё одна нашлась моралечитательница. В себе бы лучше разобралась.

– Мне? – Киллер делает вид, что беззаботна, вальяжно пожимает плечами. – Было бы всё равно, но кому-то нужно бороться с врагами. Я решила, что ты подойдёшь.

– Не знаю, можно ли тебя сто процентов записывать в мои враги, – медленно, задумчиво протянула Лорел, – но наша с тобой борьба определенно, будет очень увлекательной. Начнём?

– Давай, – сложив на груди руки, кивает Киллер, – чего только не сделаешь, чтобы в итоге одолеть врагов с твоей помощью, Сирена. Ты должна в себя верить.

========== 156. Мастер и Душечка (“В джазе только девушки”) ==========

Она красива. Платиновые кудряшки мягкой волной опадают на плечи, задиристо завиваются, если она того пожелает. Губки, точно лепестки алой розы, просят поцелуя (или ей кажется, что просят, без разницы). Щеки, припудренные и пахнущие розами, пышут здоровьем, а в глубоких глазах – томление. И полное отсутствие ума.

Земные женщины обычно умнее мужчин. За столько лет жизни Мастер отлично это понял и принял за правило. Они терпеливее в большинстве своем, и уж точно тактичнее. Иногда, наблюдая за чьей-то жизнью со стороны, Мастер изумлялся, как эти женщины, которые могли бы взрывать звёзды и создавать тут же новые, если бы постарались, живут со своими мужчинами – хамами, лентяями и бездарями, зачастую ожиревшими от ничего неделанья.

Эта дама явно была каким-то исключением из правил. Она изо всех сил старалась показать, что за внешностью хрупкой красавицы и щебечущей пташки прячется нежная, ранимая душа. Да вот только не было в этой душе ничего ни нежного, ни ранимого. Лишь одержимость – деньгами, дорогими платьями, брендовой обувью и самой лучшей косметикой. Увлечение, стоящее на грани помешательства. За которое она готова была эту самую душонку продать. И продавала почти каждый день, то и дело бегая на свидания. За это Мастер её не осуждал – людям свойственна неуемная любовь к роскоши. И женщинам, конечно, тоже. Каждая земная дурочка с детства знает, что она должна найти мужчину, втиснуться в белое платье, размера на два меньше, и пойти с ним под венец. Очень, очень, очень желательно, чтобы этот самый мужчина был богачом. Следующий шаг – родить ему сына (в крайнем случае, через год после рождения дочери), сесть на шею, свесить ноги, красивые и не очень, и ждать, когда он тебя обеспечит, и купит те самые дорогие платья, брендовую обувь и самую лучшую косметику.

Он осуждал ее за другое – эта представительница человеческой расы отчего-то была уверена, что ей есть, чем заинтересовать мужчину. Она вбила в свою глупую головку, что должна играть роль эдакой милой, но потерпевшей от жестокости общества душечки, чье сердце кровит, и даже бинты не спасают от боли. Она уверена, что эта роль получается у нее красиво, и мужчин цепляет именно образ жертвы, а не смазливое личико и красивая фигура. Она верит в ложь, которую придумала. Всегда легче поверить собственной лжи, чем чужой.

А сегодня, в его день рождения, она играет новую роль – бальзама для ран, нежного подорожника. Приложил к душе – и не кровоточит. Приложил к сердцу – и не болит. И она ходит по маленькой сцене, хотя он не смотрит на неё совсем, и наверняка быстро моргает длинными ресницами, подведенными тушью. А ещё – сладкоголосо пищит: «Я хочу быть любимой для тебя». Хотя, конечно, она хочет совсем не этого. Лжет. Как и все люди. Как целый мир.

Она милой пташкой летает вокруг него в тесном зале дорогого ресторана, а ему плевать. Раньше было легче. Раньше была хотя бы злость. Теперь нет ничего, только пустота, в которую он втягивается сигаретным дымом как в черную дыру – окончательно и бесповоротно.

Она, милая Душечка, убежденная, что красавица, подходит и усаживается к нему на колени – они давно уже прошли этап условностей, когда на такое нужно было спрашивать разрешения (да она никогда и не спрашивала). Она уверена, что ему, как и другим мужчинам, такое нравится. Говорит комариным писком ему на ухо:

– Поцелуйте меня, мистер Президент.

И, тянется к нему губами, предварительно сложив их трубочкой.

Мастер целует. Но это – последний поцелуй в её никчёмной жизни, прежде чем он свернет эту милую тонкую шейку.

И, пока она еще дышит, Мастер вдруг вспоминает Люси Коул и Розу Тайлер.

Им с Доктором обоим всегда нравились глупые блондинки. Еще одна страсть на двоих.

========== 157 Миледи, Атос, кардинал Ришелье, Рошфор ==========

«Вы так прекрасны, что любой мужчина счел бы за честь быть рядом с вами и касаться вашей белоснежной кожи» – шепчет Рошфор, едва дыша, и с напускным восторгом, наигранным до чёртиков, смотрит в её глаза.

«Разве может быть женщина, которая столь прекрасна, врагом для кого-то? Миледи, дорогая моя, ваши злопыхатели попросту пали жертвой вашей красоты, и, без сомнения, ума» – склонившись в галантном поклоне, Ришелье, старый развратник, целует ей руку и холодные ладони.

Ей вовсе не нужно прикладывать никаких усилий, чтобы любой юнец, старше пятнадцати, и любой мужчина, не старше восьмидесяти, восхищенно дышал ей вслед, в полустоне выдыхая: «Богиня!».

Она сводит мужчин с ума лишь только взмахом прекрасных ресниц. За свою жизнь она не раз и не два слышала от мужчин самого разного статуса, характера и возраста, что её красота – их проклятье. Правда, ни одному из них не открыла правды – её красота всегда была проклятьем, в первую очередь, для неё самой.

Глупо было бы говорить, будто ей не нравилось быть блудницей по меркам этого лицемерного, закрытого, удушливого времени. Нравилось. Быть свободной, бросать всем снобам вызов, смеяться им в лицо – это ли не счастье для любой женщины, живущей в атмосфере удушья мужского мира, и страдающей от завистниц-глупышек и серых мышек, что прикрываются добродетелью? Это ли не высшее благо – иметь частицу свободы, когда никто не знает о том, что такое свобода. Вот только кому, как не ей, знать цену лжи? И, что, если солгал один раз, то уже больше не можешь остановиться?

И она знает, что ей лгут. И Рошфор, и Ришелье. Любой мужчина, который лишь раз заговорил с ней, лгал. Это их любимое развлечение. Их смысл жизни.

Впервые она узнала обо лжи и том, что она не имеет цены, в шестнадцать. Он говорил, что любит. Клялся, что не представляет без неё своей жизни. Называл её светом своих очей, радостью своей жизни. Столько нежных, сладостных слов, столько комплиментов, что лились ей в уши, пожалуй, не делал больше никто и никогда. Он смотрел на неё с восторгом. Он трепетал от одного взгляда в её глаза, тоже сияющие счастьем (разве можно не ответить на любовь любовью, когда тебе всего шестнадцать лет?).

И она забыла. О том, какую тайну скрывает. О том, какую ложь напела ему в уши, ложь, на которую он купился в итоге. Но она и сама позабыла об этой лжи. На миг, всего на миг, у неё проснулась надежда – на то, что ему будет совсем не важно, через что ей пришлось пройти в прошлом. Что он поверит ей, раз уж клянется в любви.

Любовь развеялась, словно дым, едва сползло с плеча платье, так не вовремя, так негаданно-нежданно. Он был яростен. Взбешён. Зол. Он кричал и проклинал – её, лгунью, и себя, обманутого, доверчивого, доверившегося.

А она, шестнадцатилетняя девушка, заклейменная блудницей, смотрела на него с разочарованием и горьким сожалением – точно грустный старик, наблюдающий за крахом эпохи, гибелью цивилизации, старик, что знал о том, что так будет. Она, конечно, не пыталась оправдаться – нельзя оправдываться за то, кто ты есть, неправильно и глупо. Она даже не пыталась объяснить. И, конечно, она не верила, что он захочет слушать.

Но до того рокового мига, когда непокорная лошадь решила её судьбу, когда платье так неудачно обнажило её сокровенную тайну, женщина, так и не успевшая стать графиней Де Ля Фер по-настоящему, ещё слабо, едва-едва, надеялась: любовь, настоящая, восхитительная, о которой он ей поведал, в которой признавался, в вечности которой клялся неустанно каждый день, возьмёт верх. Но нет. С той самой минуты и до сих пор она знает – любовь всегда иллюзия. Мы придумываем себе идеальный образ, вынашиваем в своей голове, и любим до беспамятства, Иллюзия эта продолжается до тех пор, пока какое-нибудь обстоятельство, иногда мелкая, незначительная деталь, не развеет её. И любовь проходит тут же, точно горький дым.

Иллюзия, что она свободна, предана, исключительно на его, а не на своей собственной, стороне, есть у Ришелье. Даже умные мужчины запутываются в пучине лжи твоей красоты, миледи.

Иллюзия того, что однажды они окажутся вместе в постели, и, может быть, проведут вместе не одну жаркую ночь любви, есть у Рошфора, ведь – какое очаровательное заблуждение! – он горяч, страстен, привлекателен для любой женщины, и для неё, леди Винтер особенно, и совершенно неотразим.

Иллюзия того, что он, политик, властолюбец, интриган, на самом деле является благородным рыцарем и полюбил воплощение добродетельной невинности, была однажды у графа де Ля Фера, когда он держал на руках упавшую с лошади, бесчувственную, юную девушку, мужчинами заклейменную как блудницу.

Весь мир – это одна сплошная иллюзия. И она не станет мешать (уверенным в своей добродетели) господам думать, будто у неё есть к ним чувства.

Будто у неё вообще к кому-либо из живущих на свете людей чувства есть.

========== 158. Гримхильда и Джафар ==========

В будуаре королевы Гримхильды, которую все называют Злой, холодно и пустынно. Огромное зеркало уже не радует, хоть продолжает, после убийства Белоснежки, уверять, что Её Величество – самая красивая женщина в мире. Ни одно прикосновение, тёплое женское, жаркое мужское, больше не радует, а лишь раздражает, точно комариный укус. Любое общество навязчиво и нежеланно. Она заточила себя в стеклянный дом, спрятала под стеклянный купол, и медленно превращается в лёд, морщась всякий раз, когда из самых недр души рвётся наружу холод.

В сердце королевы Гримхильды, которую все называют Злой, ничего нет, кроме ненависти и ярости. Она уже и не помнит, была ли когда-то другой, и знает только то, что ей бесконечно нравится быть такою. Милая девочка, раздражающая до чёртиков смазливая Белоснежка, забыта навсегда, стёрта со страниц истории, канула в Лету, растворилась песчинкой в море. Но милая девочка, смазливая Белоснежка, увы, далеко не самый главный её враг. Есть и другие – опаснее, изворотливее, коварней. Они задумали мировое господство вершить. Вот только забыли, что без неё это невозможно.

Эта мысль не даёт покоя, точит голову, точно червь. Королева Гримхильда, которую все называют злой, пылает яростью и становится монстром. Время убегает как песок из-под пальцев, но ей всё равно. Это не её время, а время её врагов пить вино триумфа, быть на пике победы. Скоро она нанесёт сокрушительный удар. Что ей пигалица-Белоснежка, коль она будет править миром?

Он приходит к ней ночью, касаясь ледяной кожи горячим дыханием. Монстр внутри неё оживает и идёт гулять. Он вырывается из тела и до крови кусает его губы, что пахнут солью и сигарами. Он жаркий, точно солнце в пустыне, но разум его холоден и расчетлив. У него, как и у всякого, кто не имеет сердца, планы по захвату мира и изменению мирового порядка расписаны на долгие годы вперед.

Он роскошный любовник, что будит в ней, обледеневшей, жажду с первого прикосновения, и умнейший советник, лукавый, точно змей-искуситель. Она – давно уже не ребенок и знает, что от таких мужчин стоит держаться подальше. Потому кусает губы, когда он, проведя по впадинке на её шее, обведя каждую родинку на плечах языком, жарко выдыхает сладостно-страстное:

– Ваше Величество!..

Она унимает жаркий огонь в крови и старается не подать виду, что сердце её из груди выпрыгивает, когда, опустившись перед нею на колени в изящном поклоне, он клятвенно уверяет, глядя в её стальные глаза:

– Вы будете править миром.

В будуаре королевы Гримхильды, которую все называют Злой, холодно и мрачно. Она не верит своему любовнику. Она давно уже никому не верит. А, может, никогда этого не умела.

Она знает, что однажды, за малое непослушание, она отсечет ему голову, и та, окровавленная, покатится к её ногам. А пока что он шепчет, что завоюет мир для нее и они построят вместе новый мир, могучее королевство силы и страха, в будущем.

Она позволяет ему обманываться, будто не видит его собственных захватнических планов. Она говорит ему, что верит, но ждёт лишь возможности пронзить его сердце стальным ножом.

Она позволяет себя любить и лгать себе – до удобного случая.

Королева Гримхильда, которую все называют Злой, никогда не умела ни верить, ни любить.

========== 159. Безумный шляпник и Красная Королева ==========

Здравствуйте, ваше величество, моя несравненная муза. Ваш Шляпник, не самый верный слуга, вернулся из долгого странствия, в котором не было никакого смысла. Я так и не нашёл того, чего искал (хотя не уверен даже, искал ли). Я снова здесь, хотя, увы, не уверен, нужен ли вам ещё, интересен ли.

Здравствуйте, ваше величество, моя великая госпожа. Я искал вас в каждом лице и даже на каждом лепестке величественных роз, белых как снег, но которые мне, по привычке, почти подчиняясь инстинкту, хотелось покрасить красным. Знаете ли вы, что меня однажды арестовали за это в одном из городков элегантной Франции, слышали ли об этом?

Вы молчите, поджав губы, и взгляд ваш колюч. Вы не Королева Червей, о нет. Не слушайте тех, кто так говорит. Они лгут вам, нагло, глядя прямо в глаза. Беззастенчиво, нагло. Вы – Королева Шипов. И хоть я совершенно изрезал ноги, мне всегда будет в наслаждение шагать по вашей тёмной душе, если я еще могу задеть её струны.

Вы всё ещё молчите, но смотрите на меня острым, колючим взглядом. Я его знаю. Вы меня не простите. Но я даже не подумал бы просить у вас прощения. Оно мне нужно, как воздух, но я его недостоин.

И всё, что остаётся мне в эти мои последние минуты – восхищаться вами молча, издалека. Как тогда, когда мы только начинали.

***

Здравствуй, Болванщик, проклятый предатель. Ты снова вернулся. Говорят, полз к замку, точно пёс, на коленях. Напрасно. Тебе нет прощения.

Ты смотришь на меня, будто избитый провинившийся щенок. Наверное, осознаёшь, негодяй – таким ты и есть. Ты можешь испепелить меня взглядом, а можешь – сожрать, но это ничего не изменит. Твоя судьба решена. Ты забыл, что решаю я. Мне пришлось тебе об этом напомнить.

О чём ты сейчас думаешь, Шляпник? Что поёт тебе твой сумасшедший мозг? Хотя, нет. Я не хочу об этом знать, мне не интересно. Куда больше я бы хотела узнать, как посмел ты меня предать, чёртов глупец, и сбежать на край света прямо из моей постели? Неужто твой птичий мозг оказался настолько примитивным, что ты не понял – нельзя предавать свою Королеву и исключений не будет ни для кого. Для тебя – тем более?

Что ты видел в своих странствиях? Были ли они тяжелы? Блуждал ли ты в неизвестности, голодал ли? Сжималось ли твоё сердце от боли и безнадёжности. Было бы хорошо, если так. Мне доставило бы это большое удовольствие.

Знаешь, безумец, ты оказался не так уж плох, раз даже твоя казнь приносит мне радость. Хоть какая-то была от тебя польза. Хоть какой-то был в твоей никчёмной жизни смысл.

Ты смотришь на меня так жалобно, что, будь у меня сердце, я бы сжалилась. Но сердца у меня нет. Надеюсь, ты знаешь. Надеюсь, именно за это ты полюбил меня, если любил вообще когда-нибудь.

Я не пожалею, Болванщик. Твоё время истекло, и ты сам в этом повинен.

Буду верить в то, что, а аду, где твоя больная душа, наверное, обретет покой, мы никогда не встретимся.

А пока – наслаждайся, предатель. Знаю, ты всегда любил слушать, как я говорю эту фразу:

– Голову с плеч!

========== 160. Круэлла Де Виль и Melanie Martinez aka Безумный Шляпник ==========

Она появляется летним вечером, когда зной мешает дышать и делает сон недостижимой мечтой.

Она приезжает с родителями, напряженно сопит, сложив на груди руки, пока отец пытается вытащить её из машины, грубо хватая за руки. Она сердита, сильна и восхитительно сосредоточена, а, когда показывает средний палец отцу в спину, едва тот склоняется над рулём, Круэлла и вовсе забывает, как дышать. Всякий раз, видя свою мать, особенно когда та, нагло и бесцеремонно врывается в её комнату с криками, Круэлла хватает её за волосы и бьёт головой об стену, но – увы! – только в мечтах. Этой же девушке хватило духу показать отцу в спину неприличный жест, и живое воображение юной мисс де Виль верит, что они общаются так и лицом к лицу тоже. Родители – это слуги ада, которых нужно заставить гореть в Преисподней заживо.

Впервые она появляется в их с матерью доме через два дня по переезду сюда, когда её собственный, соседний, ещё не обжит – приходит с матерью, попросить сахара, и они остаются на чай. Миссис Де Виль корчит из себя до чёртиков гостеприимную, а она, Круэлла, едва дышит, затихнув под дверью своей каморки на чердаке, и слушает, как звучит её, новой соседки, приглушённый смех. Хотя она уверена, что это лишь притворство и глупые шутки её, необычную девушку с чёрно-белыми волосами, вовсе не смешат, ни капельки, ни грамма.

В воскресенье, когда маман отправилась женить на себе очередного мужчину, надев своё лучшее платье и не покормив собак, чтобы погнались за дочерью – потенциальной беглянкой, если будет нужно, она появляется у окон её крохотной каморки, отвлекая швырянием камней в окно от чтения дурацких, опостылевших комиксов, которые Круэлла уже наизусть выучила.

– Меня зовут Мэл, – восхитительно сипло, так, что у Круэллы низ живота в жаркую трубку скручивается вмиг, говорит она, а потом смеется, заразительно, точно инфекция, – ты чего сидишь здесь? Ты затворница?