Текст книги "Истории тёмного королевства (СИ)"

Автор книги: Anless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Да, – подумав несколько секунд, степенно кивает легендарный сыщик, – весьма резонно. Впрочем, есть еще вариант, что у нашего кулинарного монстра есть собственный частный транспорт, в котором он отправляет останки подальше отсюда.

Харри встаёт, хрустнув предательски коленями. Подходит к окну, выглянув в надвигающуюся тьму.

– Что скажете, если мы проверим статистику владельцев частных самолётов в стране?

– Вы читаете мои мысли, мистер Холле. А я, тем временем, позвоню своему давнему знакомому.

Шерлок тянется рукой к телефону, нажимает на дисплей:

– Добрый вечер, Джим. Надо поговорить.

– А, Шерлок, – слышит в трубке театрально-приятный голос, растянутые ноты, – ты уже успел соскучиться по папочке?

****

Джим Мориарти не приехал, нет. Он с помпой высадился в районе полицейского участка. Вышел из самолёта танцующей походкой. Судя по движению челюсти, активно жевал жвачку.

Харри глядел в окно с мрачной обречённостью. Он думал, что за всю карьеру уже повидал всякого. Он садил за решётку мерзких ублюдков, неисправимых тварей, законченных хладнокровных маньяков и просто придурочных мразей. Кое-кого, в пылу гнева, пару раз окунал рожей в дерьмо во время посещения клозета. В целом, заслужил репутацию жесткого ебаря всех маньяческо-психованных ублюдков. Он хотел срать на придуманные ими порядки, ломал их с огромнейшим удовольствием и завидной регулярностью и трахал тараканов в их голове так жёстко, что они, блять, усами шевелить боялись в результате.

Но этот подонок, который пёр в его отделение походкой ебанного короля мира, – это было нечто особенное. Отчпокать эту гниду не выйдет, уж скорее, гнида сама кого хочешь отчпокает. Харри оставалось только офигевать от того, что Шерлок, великий гениальный хваленный-перехваленный нюхач, посмел вызвать отбитую скотину и короля ублюдков сюда. Харри, конечно, слышал, что Шерлок немного странный, но теперь смог удостовериться, что на самом деле он просто ёбнутый.

За последний месяц детектива Холе штормило – от абсолютного глухого равнодушия до желания выть от бессилия. Сейчас он был жуть как раздражён и, глядя на медитирующе-спокойного Шерлока, сидящего в кресле едва ли не в позе лотоса, мечтал лишь так сильно двинуть ему в челюсть, чтобы улетел в свою чопорную старуху-Британию.

Шерлок же был идеально спокоен, холоден, точно айсберг (видимо, он нагло спиздил всё спокойствие Холе) и, Харри мог бы поклясться, что на губах его мерцала улыбка. Как у кота, который бесхозную сметану увидел.

Гроза преступного мира, любезным флиртом заманенный гением следствия Британии, оказался низкорослым щупленьким человеком слегка за сорок, одетым с иголочки от этих всех раскрученных дизайнеров, о которых по телевизору говорят, а Харри срать на них хотел.

– Здравствуй, Джим, – поздоровался Шерлок, встав.

– Привет, детка, – растянув губы в мерзкой улыбке, ответил Мориарти, и стал расхаживать по комнате, точно новые лощенные шмотки разнашивая. – Смотрю, у тебя появился новый дружок?

– Детектив Холе, – процедил сквозь зубы Харри, с трудом сдерживая себя, чтобы не выплеснуть только что налитый коньяк этому денди в харю.

Следующие полчаса двое гомиков, мать бы их за ногу, только и делают, что пиздят о том, о сём, спорят как два старых супруга, доводя и без того раздраженного Харри до бешенства. Он тянется рукой к пистолету и страстно жаждет разбить двоим ублюдкам хари. Желательно – летально. Стрелять он, к счастью, пока не разучился.

От злости скрипя зубами, Харри начинает очередную (третью, кажись) сигарету. Мориарти капризно морщится, как дамочка во время сложного периода, демонстративно-показательно кашляет, и ноющим тоном декларирует:

– Фи, мальчики, как можно гробить свои драгоценные лёгкие такой дешевизной!

– Слушай ты, – Харри плюет смачно через плечо, подходит к ирландскому говнюку, и, схватив его за грудки, трясёт. Обезьяна с гранатой театрально-визгливо ржёт, – рожай быстрее выход из ситуации, тебя пригласили для того, чтобы ты свой гениальный уголовный мозг включал. У тебя пять минут на расколоться. Время пошло.

****

Новая жертва не стала неожиданностью, но стала неприятным сюрпризом. Особенно для Шерлока, который – видимо, впервые в жизни, находился в отчаянии. Отчаянье выражалось ступором, в который он впал. Сосредоточенный взгляд, буравящий всё вокруг, часто зацикленный на одной точке, хруст пальцами, искусанные почти до крови губы.

Сюзи Спеллберг, девятилетняя ученица колледжа для одарённых детей, лауреат музыкальных конкурсов, талантливая пианистка, судя по количеству грамот, висящих на стене в комнате, которая была её детской. Единственный ребёнок своих родителей, уже очень немолодых. Восемь лет жизни прервались от руки маньяка. Печени не было, из следов – только острие ножа, уже не финского, но английского. Позавчерашний рейд полиции и изъятие всех частных коллекций у всех жителей города помог мало. Только орудие преступления сменилось.

Харри лупил кулаком об стену, расхаживая из одной стороны комнаты в другую. Матерился, выдавая каждый раз потрясающие новинки языка и творчества. Хотел убить всех к ебеням, взорвать город, чтобы точно знать, что тогда эти зверства прекратятся.

Четыре месяца следствия. Лучшие сыщики. И даже самый гениальный и продвинутый преступник в мире. А результатов по-прежнему ноль. Не понятно даже, каким образом маньяк отправляет жертв на тот свет. Следов удара в сердце нет. Предположение, что вначале негодяй убивает с помощью яда, а печень вырезает уже у мёртвых. Но следов яда не обнаружили. Никаких. И следов снотворного, как предположил Харри, тоже не было.

Замкнутый круг.

– У меня ощущение, что следующими жертвами будем мы. Он и нашу печень сожрёт и следов не оставит.

Холе выдохнул, нервно стуча по коленям. Он был почти уверен, что Шерлок такого поведения не оценит. Назовёт это пустой истерикой или что-то в этом роде. Краем глаза он наблюдал за детективом, поклялся себе, что, если тот хоть что-то сейчас подобное сделает, даст ему в морду. С ноги. Изо всех сил. Потому что уже очень давно был дико зол.

– У меня есть приглашение на ужин к одному из лучших судебных психиатров. Завтра мы туда идём. И позовите коллег, мистер Холе. Мы имеем дело, пожалуй, с самым опасным, изворотливым и гениальным преступником. И нам нужно подключать того, кто знает таких людей, как свои пять пальцев

****

Доктор Лектер, хозяин ужина, производил впечатление крайне спокойного, уверенного в себе человека и был, вне всяких сомнений, человеком умным.

Они очутились в красивом особняке, сидели за богатым столом из чистого красного дерева, богато накрытым. Черная икра, аппетитное мясо, потрясающие ароматные специи. Запахи, от которых у Холе, к изысканным яствам равнодушного, в животе «Богемская рапсодия» звучала.

Он ел медленно, запивая лакомства дорогим выдержанным коньяком. Говорил медленно, нарочито растягивая слова. Иногда стучал большим пальцем по изысканной скатерти, будто выбивая ритм одному только ему понятной музыки. Он выглядел как король на троне, в белоснежной рубашке и идеально отглаженных брюках сидя на мощном дубовом кресле и смотря на всех со спокойным равнодушием.

– Определенно, коллеги, – слегка облизав верхнюю губу, произнёс доктор Лектер, – речь идёт о маньяке, которому хорошо знакомы проблемы в семье. За более чем двадцать лет практики, могу сказать со сто процентной уверенностью, что преступник – либо вырос в приюте, либо под гнетом деспотичных родителей, проявляющих недостаточно любви и ласки. Его убийства – это месть.

– Это понятно, – Харри набросился на мясной деликатес, к своему стыду, так, будто не ел лет сто, – что нам с этим делать? Мы проверили биографию всех возможных подозреваемых.

– А данные из приютов получили?

Шерлок смерил хозяина ужина высокомерным взглядом, в котором читалось возмущенное: «За кого вы нас принимаете?» и, легко поведя плечом, с холодком в голосе, ответил:

– Проверили всех. Не нашли ничего, крупнее мелких краж и попыток изнасилования. К тому же, мы оцепили аптеки и полиция моментально реагирует, когда кто-либо, даже имея рецепт, покупает препараты, попавшие под подозрения.

Лектер кивнул.

– У меня есть кое-какие мысли по этому поводу, коллеги.

****

Два гения частного сыска лакомились изысканным мясом, вдыхали изысканный букет вина, не подозревая, что знаменитое чутье, феноменальная интуиция и великолепная логика на сей раз их подвели. И что печень, которой они с таким аппетитом лакомились, принадлежит маленькому Дину Томрюсу, десятилетнему артисту балета. И что совсем скоро они уснут, чтобы больше никогда не проснуться.

========== 146. Дин Винчестер и Джейн Смит (“Мистер и миссис Смит”) ==========

Ах она чертовка! Оказывается, пока он денно и нощно, как проклятый, за демонами и прочими чёрными гадами гоняется, себя не жалеет, она, роскошная красавица из его снов, несмотря на то, что уже пять лет как жена ему, людей обычных мочит? Дин поверить в это не может, барабанит по рулю бедной старенькой детки «Импалы» и включает «Highway to hell на максимум. Ну погоди, Джейн! Сейчас он как придет домой, да как задаст трёпку! Жёсткую. В постели. Весь вечер. Чтобы знала, как ему врать.

– Алло, – набрав брата, Дин сердито сопит в трубку и ча-ча-ча на руле выбивает, – ну что, еду домой. Сегодня, наверное, к тебе приду ночевать. В одних трусах. В лучшем случае. Жди!

Ах он паскудник! То есть, пока она, рук своих не жалея, пули в лбы неуправляемых ублюдков и просто сложных личностей пускает, он, оказывается, за всякими ведьмами, чертами, демонами носится. И ведь верит же, что байда из оккультистских книжек существует! Детский сад! Лгал все пять лет, что вместе, лгал безбожно. Она-то врала за неимением выхода из ситуации, а он? От нечего делать! «Дорогая, я груз повёз, стою на британской границе, завтра приеду!», «Милая, мы с Сэмом в Техасе до завтра задержимся!»

Джейн фырчит, нервно в зеркало заднего вида смотрит и в голове лишь одно рисуется – приедет домой, накажет. Жёстко. В постели.

– Алло, Марта, – дождавшись ответа подруги, оживилась Джейн, – возможно, сегодня я приду ночевать к тебе. Пьяная. И без белья. Жди!

Дороги осталось всё меньше.

Эпические разборки ближе с каждой секундой.

****

– Милая! Дорогая!

Дин улыбался так широко, что челюсть сводило, и зубы от боли ныло. И как эти ср*ные голливудские супер-стар в камеры целыми днями скалятся? Не понятно.

Ответа не последовало. И даже после того, как он позвал супругу, назвав её цветом своей жизни, Джейн не откликнулась.

Ладно, видно, придётся таки на живца негодницу ловить. Разувшись и тщательно вытерев грязные от дождя ботинки (за это Джейн по голове не погладит, хотя, чего это он сейчас о таком думает?), Дин заглянул в ванную. Но там её тоже не обнаружил.

– Джейни! – сияя пожелтевшими от напряжения (ладно, еще и пицца с анчоусами виновата) зубами, Дин идёт в кухню. Крадётся, как кот по крыше, что более крупных конкурентов чмырить в погоне за кошечкой собрался. – Джейни, любовь моя, ты где? У меня это… сердце тоскует, милая! Иди, я тебя приласкаю!

От миссис Винчестер, кажись, и следа не осталось. Где же она? Неужто криминальные авторитеты голову свернули? Неужели он овдовел? Беда-беда, у него же траурных трусов нет! У Сэма, что ли, одолжить?

Холодный приклад ружья целует ему затылок. О-оу.

– Погоди, любимый, – слышит он щебетание своей Дульсинеи Нью-Йоркской, – сперва я тебя поцелую. В засос.

Кажется, он попал…

========== 147. Освальд Кобблпот и Кирби Андерс (“Династия”) ==========

Она невозможная, отвратительная, нетерпимая. Сунет нос не в своё дело, беспардонно врывается в твою жизнь, нарушая личное пространство, руша планы на день, а то и на неделю, к чёрту. И она не отступает. Он гонит её от себя уже не впервые. Последние полтора месяца своей жизни занят только тем, что упражняется, как далеко её послать. И даже купил её билет в Бразилию, на свои кровные, расщедрился. А всё потому, что думал, будто она на солнце понежится и успокоится, наконец.

Зря. Он слышит её приближение, едва в дальнем конце коридора раздаётся стук каблуков. Эти шаги он уже узнаёт. Ещё немного – и станет различать её по запаху. С носом, пленённым щепкой.

Освальд тяжело, сокрушённо вздыхает. Он надеялся, что хотя бы времени много пройдёт, прежде чем эта назойливая муха решит наведаться к нему снова. Зря.

Он быстро открывает сейф, хватает пистолет, кладёт его в верхний ящик стола и, придвинув максимально близко к столу стул, садится на ручку, сложив ногу на ногу. Он её убьет. Он не хотел. Сопротивлялся до последнего. И так на руках уже крови предостаточно, а то, что живя в Готэме нельзя иначе, совершенно никакое не оправдание. Самому уже противно постоянно быть в крови, гадко. Чувствует себя грешником, которого заживо нужно в котле сжигать.

Но он её убьет. Потому что ещё одного визита просто не выдержит. Попросту сил не хватит терпеть.

Когда Кирби, быстрая, шустрая, вертлявая, наотмашь открывает дверь (она явно задалась целью оторвать её), Освальд корчит такую рожу, что даже слепой бы заметил, что ему здесь не рады. Слепой – но только не Кирби. Она буквально подпрыгивает к нему поближе, что тот и сообразить не успевает, и целует в щёку. Как давнего друга. Объяснять ей, что ни друзьями, ни даже приятелями они не являются, нет смысла. Бесполезно, он пытался.

– Привет, – точно пташка, щебечет Кирби, самовольно в кресло, напротив его, запрыгивая, – как дела, Освальд? Всё в порядке? Я вот, только что из Бразилии вернулась, шикарно! Отдохнула на славу, ещё и такого горячего латиноса подцепила! Танцевали с ним ночи напролёт. Да ты просто щедрый лев, я тебе очень благодарна, очень! А ещё больше буду благодарна, когда ты согласишься научить меня всему, что знаешь и умеешь сам. Мы же оба понимаем, что иначе в этом городе не выжить. Как и то, что тебе очень нужен приемник, правда?

Она фальшиво улыбается, сияя взглядом. Чисто тебе невинный ангелок, который интересуется, как бы между прочим. Уже в миллиардный раз.

Освальд поджимает губы, тянется к столу. Достает пистолет, направляя ей в лицо. Спокойно, чётко, размеренно, почти по слогам (быть может, так до неё дойдёт, наконец) чеканит каждое слово:

– Слушай. Детка. Я. Не. Намерен. Тебя. Ничему. Обучать. Ясно?

Кирби мягко поводит худеньким плечиком, кладёт сумочку на колени, расстегивает её, достаёт пистолет. И направляет ему в лицо, говорит, подражая:

– Слушай. Детка. Я. Не. Отступлю. Обучи. Меня. Всему. Ясно?

И здесь – впервые! – Освальд думает, что, может быть, они не такие уж разные. И что идея о приемнике, может быть, не так уж плоха.

========== 148. Ребекка Майклсон и Дориан Грей (“Страшные сказки”) ==========

Чёрная ночь пьяной вишней заползает в рот, примешивая к вкусу крови во рту сладкое послевкусие. Полная луна серебрит гладкую поверхность зеркал, в зазеркалье преданно заглядывает.

Дориан не спит. Он давно разучился спать ночами. Он стоит у зеркала и смотрит на своё отражение. Такое прекрасное, что сам себя готов возжелать сию же минуту. О, как тяжко всякий раз противиться искушению, когда ты сам – самое великолепное, что случалось в твоей жизни!

Она идёт медленно, подходит неспешно. Почти подкрадывается – мягко, словно дикая кошка, и он видит, что почти так же сладко выгибает спину. Она так прекрасна в серебряном свете ночной зари. Почти так же прекрасна, как он, никогда не стареющий, вечно юный Дориан Грей, повелитель порока.

Она обнимает сзади, за плечи. Ладони её обманчиво мягкие, а прикосновения прохладные, точно горная река. Ему нравится, как она касается его – как будто плотным туманом обволакивает, и сладко царапает небольшими коготками: нет, милый, ты никуда не уйдешь.

Он не уйдёт. Не собирается. Когда рядом с тобою женщина, что не задаёт вопросов, не требует объяснений, и, кажется, пьяна от одного только подозрения, осознания, что у него есть тайна – мрачная и, быть может, страшная. Эту женщину заводит мягкий, постепенный садизм, жестокость, которую сладким ядом вонзаешь не спеша под кожу, и возбуждают чужие секреты.

Она разворачивает его к себе, аккуратно кусает его губу и сладко, точно комар, присасывается к крохотному кровавому ручейку. Её заводит вид крови и опьяняет её вкус. Дориан предпочитает не знать, почему.

Она подносит губы к его уху и шепчет, обдав кожу свежим, почти ветреным, дыханием:

– Доставим друг другу пару восхитительных минут, любимый?

И он сдаётся. Она точно знает, чем его купить. Сегодня – сладостной болью, благодаря которой он чувствует себя живым.

И она приникает к жиле на его шее, где учащённо бьется пульс, и больно кусает. До крови.

Вечно юный мистер Грей, король наслаждений, просто не знает её секрета. Мисс Майклсон, сладкая гурия, – вампир. И она пришла за ним, чтобы забрать. В вечность.

========== 149. Аид и Персефона ==========

Она его ненавидит. Об этом Персефона напоминает себе снова и снова, всякий раз, как его внимательный, проницательный взгляд скользит по её лицу, телу и пальцам. Время идёт, она в плену уже несколько месяцев, несколько долгих дней и ночей она борется с желанием уничтожить его и… уснуть в его объятьях.

Она его ненавидит. Об этом Персефона думает, оплакивая стоящее перед глазами лицо матери из последнего на земле воспоминания, и кусая губы, каждый раз, как он прикасается к ней, берёт за руку, и сердце в груди начинает биться через раз.

Она его ненавидит. Это – её последняя мысль, когда ложится спать, касаясь щекою подушки, а рядом лежит он – спокойный и величественный, похожий на величавое море. Это – её первая мысль, когда вой Цербера сообщает о том, что на земле, столь трогательно ею любимой, наступило утро, а она смотрит на его спокойные губы, растянутые в теплую и лучезарную улыбку, и кусает свои до крови, напоминая, что не может позволить себе его целовать.

Но когда он, холодный, похожий на монумент, уверенный, пересыпающий в пальцах время, как песок, едва Харон привозит ему нового жильца-заложника, сидит на троне, она не может его ненавидеть. Внутри всё замирает, каждая клетка перестаёт дышать. Она вся стремится к нему, тянется, точно росток первого, робко пробившегося сквозь землю цветка, ему навстречу, и горько плачет, старательно вытирая слёзы, вкатывая их обратно, потому что не может себя остановить от желания прикоснуться к нему.

И когда он, нежно и неспешно, берёт её лицо в своё, чтобы поцеловать в висок, пожелав доброй ночи, она всякий раз просит – про себя – «Поцелуй меня. В губы. Поцелуй меня».

Она его ненавидит.

Ненавидит его любить.

========== 150. Воланд, Мастер и Маргарита ==========

Она – муза. Женщина, которую Мастер, гениальный, неоцененный, бунтующий и почти сломленный, удостоил своей любовью. Женщина, что должна быть мощным тылом. Домом, куда уставшему путнику хочется возвращаться. Светлым лучом в царстве мрака, общего ада и личных кошмаров. Это её миссия, долг. Как и каждого любящего существа. Долг той, кто служит своему Мастеру и поддерживает отчаявшегося гения в прогулках на краю пропасти, куда он вот-вот сорвётся. Крепко держит обессиленную руку и ласкает слабые пальцы в своей ладони. Та, кто должна заставить его забыть о боли, стать пластырем на его ранах, заставить успокоиться взбунтовавшуюся против стены непонимания и горечи одиночества кровь, и течь по венам плавно, медленно, сладко. Та, кто станет уютом для разорванной души и болезненного сердца.

Маргарита напоминает себе об этом ежечасно, ежеминутно. Стоя перед зеркалом, которое рисует реки крови от того, в ком нуждается всё её существо. Она была на балу. Она видела отрубленную голову, страждущие души, проходящие каждую минуту путь из терна и лавра, усыпанный битым стеклом. Она пила кровь, что он, господин, называл вином – сладчайшую, тонкую. Вкусную.

Маргарита едва дышит днём и через раз – по ночам, когда картины бала, прекрасного, точно чёрная луна на мрачном небе, заволоченная свинцовыми тучами, снова и снова предстает перед глазами. Она старается забыть. И даже смотреть на свое лицо в отражении мутных зеркал старается, но не может не замечать, как сильно изменилась с той сладостно-кровавой ночи, где она была всем, а Мастер, её Мастер, ушел в тень, почти стерся из памяти, почти растворился в вечности забытья. У неё сосуды в глазах стали красные, наливаются кровью, и, стоит лишь подумать о кратком прикосновении Воланда, о его властном поцелуе, который она испила до дна и насладилась, как не наслаждалась ещё ни одним поцелуем Мастера, они ещё сильнее кровью наливаются, заливают белки, мутной рябью отражаются в глазах.

Как же так выходит, что человек настолько слаб перед высшими силами, пришедшими на грешную землю и карающими её каждым шагом, и дланью властною?

Маргарита не знает. Не этот вопрос давно уже заботит её, захватил её разум, свербит в висках, к которым кровь приливает чаще, чем следует, особенно, когда в окна светит наглая полная луна.

Она думает о том, как могла полюбить владыку, Воланда?

Остальное с каждым мигом, с каждой минутой, волнует её всё меньше, меньше, меньше. Отходит в тень. Уходит во мрак.

И сломленный взгляд Мастера, искусанные его до крови губы, к которым она часто припадала своими губами, точно подорожником, уходит в вечность одним из первых.

Скоро, Маргарита знает, его для неё совсем не останется.

Скоро он, Мастер, перестанет существовать для нее, а будет только Воланд – справедливо-жестокий, отрешенный, но…

Возлюбленный.

========== 151. Майкл Лэнгдон и Меллори ==========

Мальчик, ты монстр, чудовище, но предпочитаешь видеть в себе невинного младенца, который убивает лишь случайно, от злости или отчаяния, и никогда – просто так.

Мальчик, у тебя руки по локоть в крови и только во взгляде одном – приговор. Этому миру и людям, его населяющим. Человечество знало монстров и обожало их – как свойственно чёртовому человечеству недолго, и всегда в итоге распинало на кресте ярости и ненависти. Нерон, Калигула, Наполеон, Сталин, Гитлер, Чарльз Менсон… Ты выиграл, мальчик. Ты превзошел их всех.

У тебя лицо невинного ангела и волосы шелковыми лентами по плечам струятся. Но не обманывай себя, ради дьявола. У зла всегда привлекательное лицо. Если же нет, зло берет харизмой.

Ты любишь своё лицо, мальчик. Стоишь часами перед огромным зеркалом и любуешься собою, вглядываясь в гладь стекла, точно завороженный. Какой-то сеанс вуайеризма, но тебе по душе он. Тебя некому обожать, кроме тебя самого.

Ты обожаешь прятаться за солью слёз и горечью фальшивых страданий. Было время, ещё совсем недавно, когда они были правдой. А ты, маленький милый подросток с чертами ангела, скитался в огромном пугающем мире, словно в пустыне, обжигаясь о раскалённый песок горечи и боли. Но это время давно ушло безвозвратно, и теперь ты нашел ответы. Душа твоя – чёрная, будто небо перед грозой, а сердце преисполнено жестокости и мести. Но ты лицемер, мальчик. И обожаешь лгать – себе и другим.

Посмотри на себя в зеркало. Ты делаешь это постоянно, а теперь вложи в свой взгляд что-то ещё, кроме самолюбования и восхищения своей прекрасной порочностью. Ты станешь другим. Старше, сильнее, могущественнее. Страшнее. Ты станешь тираном и деспотом, и Гитлер станет завидовать тебе, горя в аду. Все тираны станут завидовать. Таково твое предназначение, мальчик. Твоя дьявольская суть.

Посмотри на неё, твою чарующую тёмную музу, мальчик. Она пришла к тебе невинным цветком, несмотря на то, что была ведьмой (а они, как известно, не знают слова невинность), а уходит – чёрным цветком. Как теми, что распускались случайно после взрывов на Хиросиме и Нагасаки на умирающей от боли земле. В ней нет ничего, что тебя когда-то так привлекало. Её взгляд потускнел и потух, под глазами синие круги очерчены. Ноздри побледнели, потому что теперь единственным спасением от твоей удушающей любви стало бегство в кокаиновый рай, из которого – тебе это известно – однажды она не вернется обратно. Иногда ты всё ещё хнычешь мальчик – кто сделал её такой? как так вышло? – хотя тебе известен ответ. Но ты снова и снова тонешь во всепоглощающей лжи – себе и другим.

Посмотри на себя, мальчик с глазами ангела и волосами невинного дитя. Ты давно уже не ребенок, которому прощались убийства. Ты – монстр, каких свет не видывал, но которых свет заслуживает. И сегодня, а может быть, завтра (время уже не имеет никакого значения) ты убьешь ту, с которой притворялся, будто она тебе дорога.

Хватит лгать и поверь в новую сказку, мальчик – мрачную. Ты монстр, а она, твоя чёрная муза, никогда не вернется обратно. Скоро ты отправишь её туда, откуда не возвращаются.

========== 152. Санса Старк и Рамси Болтон ==========

Не нужно себя обманывать, Санса. Ты никогда, ни одного дня своей жизни не была хорошей. А иначе, почему оборвала дорогую ткань на платьях всех своих кукол, злясь, что у тебя одежда из дешевого джинса и футболки с глупыми девичьими фразами и дурацкими цветочками?

Не нужно себя обманывать, Санса. Ты никогда не умела любить. Иначе зачем подсыпала яд любимице Арьи – белоснежной собаке-волкодаву, а пожалела уже когда было слишком поздно?

Прекрати себе лгать, Санса. Этот парень с улыбкой ребёнка и душой монстра понравился тебе меньше, чем его игрушки. Ты влюбилась в него позже, чем в наркотики, которые он предложил. Ты зависима – и уже не уверена, от него ли, или от ЛСД. А, может быть, от того и другого вместе.

Посмотри на себя, Санса. Твой образ роковой красотки – не более, чем ложь. Такая же, как и абсолютно всё в твоей жизни. Ты красишь губы вызывающе-красной помадой, стоимостью, как половина твоей одежды, чтобы скрыть их мертвенную бледность и пересохшую кожу, которая никогда не станет выглядеть лучше. Ты пользуешься чёрной подводкой из Франции потому, что пытаешься замаскировать следы усталости и наркотического угара. Бесполезно.

Не обманывайся, Санса, довольно. Ты – зависима и поставила на себе крест раньше, чем в твою жизнь нагрянул этот чёртов парень, Рамси Болтон. А, быть может, вообще никогда не хотела жить. Жизнь по законам и правилам, когда за каждым твоим шагом следит общество свиней и неблагодарных тварей – не для тебя. Куда веселее их, эти правила, нарушать. Наконец-то ты нашла того, с кем можно это делать вместе.

Не тешь себя пустыми иллюзиями и напрасными надеждами, Санса. Тебе никогда не выбраться. Ты сама захотела очутиться в этой трясине боли и безнадежности, где только белые дорожки наркотиков, приторный, приевшийся давно алкоголь, и секс ещё дарят эмоции. И то ты знаешь – это тоже совсем ненадолго.

Тебе конец, Санса, и ты выбрала свою смерть куда раньше, чем появился он, Рамси Болтон, парень с улыбкой ангела и душой монстра. О чём ты мечтала, Санса, когда была маленькой глупой девочкой, вспомни. Правильно, детка. Ты хотела ударить мать, чтобы на её коже расцвела кровавая роза. Она всегда бесила тебя своей правильностью и глупым благородством. Ты ненавидела сестру, похожую на глупую птицу, которой лишь бы потрепать кому-нибудь перья, и сводного брата – сошедшего будто со страниц рыцарских романов, которыми мамаша пичкала тебя в юности – идеального, благородного и правильного. Ты потеряла девственность с Теоном, тем, кто воспитывался в твоей семье долгие годы – не от великой любви, а просто потому, что тебе хотелось трахаться и ты была очень, очень, очень голодна. А недавно смотрела на то, как Теон умирает, задыхаясь в агонии отравы, которую твой Рамси влил ему в кровь. Смотрела и думала, что вот он – твой самый сильный оргазм.

Не лги себе, Санса, хватит, довольно. Ты вовсе не милая пташка, а маленький монстр – маленький и когда-то бывший привлекательным. Но ты скоро умрешь. Наркотики не щадят никого. Алкоголь убивает медленно.

Вы оба – больны СПИДом, Санса, никакой ошибки. За всё в этой жизни приходится платить. Наступил ваш черед расплатиться за пьяные вечеринки, когда оба спали с тем, с кем пожелаете.

Пошло всё к чёрту, Санса. Когда всё станет совсем плохо, ты убьешь его. Или он тебя, как пойдёт. Как судьба распорядиться. Кто-то из вас обязательно осуществит заветную мечту – выпить кровь любимого человека, облизать нож, который вонзит в сердце возлюбленного, чтобы навсегда запомнить его вкус.

Давай ты перестанешь себе лгать, Санса, чтобы оправдать, что ты не настолько ужасна и в тебе еще теплится добро и милосердие. Это будешь ты. Рамси совсем вялый и уже почти ничего не желает. Скоро ты отнимешь его жизнь и запятнаешь язык его кровью.

А потом, возможно, покончишь со своей.

Не лги себе, Санса. Это то, чего ты всегда хотела – бесчинствовать и в итоге решить самой, как уйти. Это то, чего ты заслуживаешь. Как чудовище. Как любой монстр.

Закрой глаза, Санса, и начни обратный отчет до своего последнего преступления.

Д е с я т ь

Д е в я т ь

В о с е м ь

С е м ь…

Ш е с т ь…

П я т ь…

Скоро конец, Санса. Прими его достойно

(хотя ты никогда не знала, что такое достоинство)

========== 153. “Клуб 27” ==========

Сегодня горячо, как никогда, а ведь ещё публика не пришла, мать ее. Наверняка, когда посетители придут, они разорвут их всех на части по очереди. В вечности должен быть покой, но нихуя.

Нормальные люди (ну, в смысле, долбаёбы, считающие себя нормальными) уверены, что жизнь – это такая херня, где всё нужно делать правильно. В смысле, родился – выучился – создал семью – появились дети, потом внуки – счастливая смерть под всхлипывания родни – никому не интересная личность после смерти.

Чёрта с два. Никакого смысла от нормальной жизни. Правда, музыку тоже иногда хочется послать куда-подальше, но парочка волшебных приходов способна всё исправить со скоростью, необходимой для щелчка пальцев.

– Молодец, Джими, чувак, – хлопнув по правой руке (она всё равно бесполезна, потеряй он её, потери не заметит, а левой будет делать всё то же, что и всегда), – улыбается женщина с пышной гривой волос, детской улыбкой и сигаретой в зубах, – снова подожжешь гитару сегодня?

– А как же, – улыбка приобретает черты лукавости, струны сегодня нежно стонут под пальцами, – жаль, что она не сгорит. Круто смотреть на пылающие вещи. А еще на то, как у остальных глаза круглые как гребанные блюдца, – а где Джим, мать его?

– С Пем, конечно, – женщина вдыхает сигарету с такой жадностью как некоторые люди – нормальные люди – кислород, в котором здесь уже нет надобности, – планируют таки покорять Париж.

– А Роб где? – продолжает допрос гитарист, дразня струны. – Опять развлекается с какой-нибудь деткой?

– Горбатого, знаешь ли, даже могила не исправляет, – губы дамы снова рисуют лукавство, она ухмыляется, но по-доброму, – мне, кажись, нужно поцеловать свою главную любовь. Без приходов жизнь – такая ерунда.