Текст книги "Истории тёмного королевства (СИ)"

Автор книги: Anless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– У меня нет желания учиться в университете. Я намерен уйти. Или хотя бы сделать перерыв. Остаётся только сдать сессию. Однако, скорее всего, я уйду. Нет смысла учить искусства, которые не нужны никому в этом мире, разве что, только энтузиастам. И, прошу тебя, Кейт, не нужно бесконечно мне повторять, что я должен продолжать учёбу. Потому что я не понимаю, почему должен. Нельзя постоянно делать то, что тебе не по душе. Знаешь ли, мне этого и в повседневной жизни хватает.

Репетирует сцену. Всё же интересно, какая версия более правдива: что это Кейт убедила Уильяма продолжать учёбу, но перевестись на географический факультет, или что это отец, принц Чарльз, не дал сыну отчислиться? Мэрелин была уверена, что обе версии правдивы, в большей или меньшей степени.

Робко постучавшись, она, тем не менее, уверенно вошла в гримёрную. Томас стоял, застыв у окна, сведя за спиной руки, но обернулся и улыбнулся ей.

– О, привет. Ну что, как проходят репетиции?

Мэрелин подошла к окну, запрыгнула на подоконник, сложив ногу за ногу.

– Да так, – вздыхает, – не важно. Не герцогиня Кембриджская получается, а какая-то… училка из колледжа!

– Угу, – присев рядом на подоконник, горько кивает Томас и, как Мэрелин предполагала, кусает губу, – и у меня чёрт знает что выходит. Говорю, что, мол, университет оставлю – и сам себе не верю. Зря я так радовался, когда после «Стыда», где играть-то по сути, нечего было, меня сюда сниматься позвали. Да ещё и в какой роли… Как теперь наверстать?

Мэрелин улыбается.

– Ты спишь хорошо по ночам? Потому что у меня уже пару недель бессонница из-за этого проекта. Никакие снотворные не помогают.

– Точно так же – кивает Томас и улыбка его сейчас, наверное, самая обреченная в мире, – не знаю уже, что придумать. Наверное, не готов я к такой ответственности. И ведь ещё попробуй фанатам «Стыда» докажи, что я не бревно бездарное. Достали уже. Только об этом и пишут.

– И у меня так же, – Мэрелин грустно улыбается и кивает, – ладно, давай репетировать сцену на день рождении, раз уж всё равно я здесь? Нам прохлаждаться точно некуда.

Томас кивает, находит нужные листки сценария и, прочитав свою реплику: «Ты же знаешь, Кейт, что для меня будет большой радостью, если ты придешь на мой двадцать первый день рождения, правда?», смотрит на партнершу по съемочной площадке, ожидая ответа.

В таком режиме молодые актёры живут третий месяц. И им, хоть и интересно, но безумно сложно показывать пару, которая только жената восемь лет как, а вместе – почти с самого детства.

========== 140. Спенсер Хастингс, Алекс Дрейк (“Милые обманщицы”) и Эдвард Нигма ==========

Это ненормально, когда у тебя есть двойник. В смысле, у всех людей, наверное, есть двойник, но обязательно ли злой? Обязательно ли человек, похожий как две капли воды на тебя, унижает, злорадствует, уничтожает и разрушает всё вокруг?

Спенсер не знает, где искать ответ. Она обыскала все форумы, была на приёме у нескольких знаменитых психоаналитиков, задаваясь этим вопросом, и, если бы могла, то с помощью машины времени перенеслась бы во времена, когда папаша Фрейд был ещё жив, чтобы расспросить у него, что за жуть происходит в её жизни. Но время идёт, ответов нет, а вопросов, меж тем, становится всё больше и больше.

У Спенсер пухнет голова, и, кажется, от этого она только сильнее выходит из себя, приглашая бесчинствовать ту, которую так боится (и которую должны бояться другие люди) – Алекс Дрейк. Вчера, например, она подрезала таксиста за то, что тот ей нагрубил (к счастью, не смертельно) и разбила огромное зеркало в спальне, так что теперь Спенсер на своё лицо, подернутое усталостью, смотрит в осколки. А месяц назад она учинила взрыв на улице, когда никто не отвечал правду на какой-то её вопрос, и в результате сильно пострадала девятилетняя девочка, обожгла ноги.

Спенсер места себе не находит, как не находит и решения, что же с этим делать. Она заперла себя в элитную психушку, не выходила на улицу полгода, боялась даже гулять по территории больницы под присмотром медицинского персонала. Она не сопротивлялась и смирилась, когда её поместили в тюрьму, не поверив, что она не притворяется, что действительно не понимает, что делать, как контролировать ужасного монстра в себе, в своей душе. Она смиренно отсидела семь месяцев (за ограбление магазина), и вышла, покорённая загадочной болезнью, разбитая и лишённая ориентиров, в том числе, моральных. Она часами плакала, не выходя из комнаты, потому что не понимала, может ли она ещё считаться собой, воспитанной, честной, нормальной, или этот симпатичный монстр, Алекс Дрейк, полностью захватил её, напрочь лишил воли, разума, рассудка, возможности контролировать – ситуацию и себя. Она больше ни в чём не была уверена, даже в собственном имени. Будешь тут, как же – когда время от времени на волю вырывается человек с другим именем, но с твоим лицом, и творит ужасные злодеяния.

***

Спенсер сходила с ума и, в общем, была уверена, что жить ей недолго осталось. Обречённо вздыхая, считала дни, а, быть может, часы. Питалась солью собственных слёз и горечью несбывшихся надежд. Подумать только – у неё впереди было большое будущее, жизнь, полная конструктива и приключений. Пока зарвавшаяся бунтарка, законченная негодяйка Алекс Дрейк не переступила черту в поисках справедливости, и не сломала её, Спенсер, жизнь.

Теперь Спенсер целый день проводила на форумах, пока глаза не становились красными и не начинали слезиться, и искала, искала ответ на вопрос, на который, наверное, ответа не было: что теперь делать? Ни одна энциклопедия мира не говорила, как с этим жить, и можно ли жить вообще. Может быть, самое время окончательно сдаться? Покончить с собой, да и всё? Вены себе, например, порезать, или сунуть голову в петлю? Раз уж она проиграла, то есть ли смысл пытаться загнать чёртову Алекс Дрейк обратно, или отправить в пекло, откуда она пришла?

Но Спенсер не знала. И ответом ей была тишина. Тишина долгие дни, недели, месяцы. Пока сегодня в дверь её дома, красивого, богатого, созданного для удовольствий и развлечений, не постучали.

На пороге стоял худенький парнишка, щурился даже в очках, кутался в пиджак и сильно сутулился.

– Чем могу помочь? – с интересом посмотрев на него, спросила Спенсер, не спеша, тем не менее, давать ему путь в дом. Один монстр уже вырвалась однажды из-под контроля, теперь, быть может, второй монстр пришёл за ней?

– Добрый день, – сухо поздоровался парень, облизав кончиком языка пересохшие губы, – меня зовут Эдвард Нигма, я ехал из Готэма, и у меня, как и у вас, есть злой двойник, вторая личность. Полагаю, нам есть, что обсудить

========== 141. Золотое трио, Геллерт Гриндевальд и Нагайна ==========

Мрачный воздух, бродящие по небу тучи, что вот-вот готовы его оккупировать, затянуть смертельно бледное солнце. Сухая земля, несмотря на частые дожди. Притихшие улицы, как будто всяк и каждый боится, что сейчас, если скажешь что-то чуть громче, чем шепотом, город взорвётся, взлетит на воздух. Здесь не поют даже птицы.

В воздухе пахнет болью, несбывшимися обещаниями, обманом и страхом. Гарри крепче сжимает волшебную палочку за спиной, слышит, как неуверенно ступает по брусчатке Рон, и как Гермиона сосредоточено сопит, наверняка уже думая, анализируя.

Люди вокруг спокойны, но спокойствием ложным, обманным. Они и сами наверняка обмануты. Не может быть, чтобы столько людей – абсолютное большинство – не понимало, что они в плену у тирана и деспота, который за красивыми речами прячет жестокость, а за мягкой улыбкой скрывает садизм. Они видят волшебников и магглов, город полон, хоть и подозрительно тих, но и у тех, и у других в глазах – пелена. Взгляд, которым кто-нибудь временами оценивает их втроём, тухлый, блеклый. Как будто люди давно уже не высыпаются, как будто давным-давно позабыли о том, что такое безмятежность и умиротворение. Все смотрят с подозрением, с презрением, несмотря на то, что друзья и одеты по нынешней моде, и с толпой сливаются мастерски – не просто как на чужаков, как на врагов. Гарри готов поклясться: это от того, что на лицах их троих написана безмятежность, которую остальные успели давно потерять в жестоком противостоянии с почти что дьяволом.

– Здесь жутко, – шепчет Рон, сжимаясь в болезненный ком, и вздрагивает, – брр-р.

– Дамблдор сказал, что ничего не будет. Успокойся. Нам нужно только посмотреть, что творится.

– Да я и так спокоен, – парирует Рон, – как умирающий, прощающийся с жизнью.

– Рон, – у Гарри сердце разрывается от боли, ноет и сжимается как будто в тиски, – не говори так. Мы лишь посмотрим, и будем дома. Дамблдор пообещал вернуть нас через час. Мы и из не таких ситуаций выпутывались.

– Вы правда верите, – облизывает губы Рон, и в голосе его сквозит отчаяние, – что, проанализировав ситуацию в прошлом, мы можем победить Волдеморта? Не лучше ли всем вместе выйти на битву с ним, да и всё тут? Мы только время зря тратим, шляясь по Лондону начала века.

– Я верю Дамблдору, Рон, – твёрдо отвечает Гарри, – он лучше знает, что делать, и как. И раз уж он послал нас сюда, значит, с какой-то важной целью.

– Ну ты ещё скажи, с миссией! – подначивает Рон, и выходит (Гарри уверен, что против его воли) достаточно ядовито.

– Перестаньте! – шипит на них обоих Гермиона. – Лучше используйте этот шанс, и наблюдайте за происходящим. Нужно обращать внимание на мелочи.

– Гермиона, – сомневаясь, спрашивает Гарри, – ты уверена, что ни в каких книгах нет совершенно никаких подсказок, как победить Тёмного Лорда? Вообще?

– Нет, – твердо отвечает Гермиона, – я их по сто раз перечитала. Ничего там нет.

– Не понимаю, – вздыхает Гарри, – раз уж однажды вы победили одного злого волшебника, неужели нельзя оставить рецепты победы для потомков в каких-то книгах? Неужто думали, что нам они не пригодятся?

– Гриндевальда одолел Дамблдор, – деловито возражает Гермиона, – уверена, он рассказал нам всё, что знает. Нужно искать дальше.

– Да уж, – Гарри совсем угас, повесил голову, ссутулил спину, – знать бы только, что искать.

– Тише! – шипит Рон, спохватившись, и показывает пальцем влево, как будто там пожар или неведомые зверушки бегают. – Смотрите, там!

«Там» оказалось большой круглой сценой с подмостками, у которой собралась толпа. Такая, которая сначала поёт «Осанна!», а потом готова распять – настороженная, озлобленная, ироничная, глупая, сложная, взволнованная, равнодушная. Самая разношерстная. Хоть ты природу людей по ней изучай.

Толпа стоит, замерев, будто красотой неизведанной пораженная, и смотрит вперед. Гарри мог бы поклясться, что все взгляды теперь вперед прикованы, на сцену. Ему плохо, страшно, сердце замирает, и кровь почти не течет по венам.

Становится холодно и мрачно. Солнце всё-таки съедено безжалостными тучами, и небо теперь цвета гранита, угрожает растерзать молниями и приближающимся громом. Друзья жмутся ближе друг к другу, максимально близко. Гарри мог бы поклясться, что у Рона стучат зубы, а Гермиона ругает себя, что совсем никак не подготовилась к этому путешествию (хотя, подготовиться к нему никак было нельзя, Дамблдор поручил это внезапно, и перенес их сюда, в начало столетия, когда красивая поступь Гриндевальда шагала по миру магов и магглов, всюду оставляя кровавые следы, с помощью неизвестного заклятья, которого они даже не услышали).

И он выходит на сцену – высокий, холёный, самоуверенный. Рон, прищурившись, свистит, чем вызывает недовольное шипенье соседей. Гермиона дышит тяжело и почти сердито. А Гарри… У него сердце ноет, так хочется бежать отсюда, не оглядываясь. Он находится здесь несколько минут, не больше двадцати, но уже ужасно хочется домой. Как они все здесь живут? Это же невыносимо!

– Мы собрались здесь, чтобы снова утвердить, что магия не может принадлежать грязнокровкам, – громко, с выражением, крайне самоуверенно, говорит Гриндевальд, и Гермиона сердито краснеет, сверля глазами сцену, наверняка ей хочется, чтобы он, как минимум, свалился с подмостков, когда будет по ним спускаться, – но перед тем, я представляю вам моё самое большое, самое дорогое сокровище – мою Нагайну.

И он отступает, фальшиво давая лидерство ей. А она, точно искра, восстаёт перед толпой, пока толпа, обезумевшая, взрывается криками, свистом, аплодисментами. Толпа, обманутая полководцем. Шуты, обведенные вокруг пальца своим королём.

Нагайна прекрасна, как экзотический цветок, тело её, точно вьющаяся лилия, изгибается в сладостном танце. Но в её глазах, больших и печальных – вселенское страдание. Она будто взяла частицу боли от каждого, вынула её из каждой души, и приумножила в себе. Наверное, даже дышать для неё – боль, тяжёлая, грузная и непосильная.

И они трое знают, в чём причина.

Гарри широко открывает глаза. Так, должно быть, младенец смотрит на мир. Гермиона застыла, как греческая статуя, и совсем не обращает внимание, что поднявшийся северный ветер, суровый, точно викинг, треплет и так вечно запутанные волосы. А Рон, сориентировавшись первым, озвучивает то, о чём, Гарри уверен, они трое только что думали:

– Может быть, Тёмного Лорда можно победить теперь, когда мы знаем секрет Нагайны?

И Гарри знает: он найдёт ответ на этот вопрос. Даже если для этого нужно отдать всё на свете.

========== 142. Зельда Спеллман и Фаустус Блеквуд (HP-au) ==========

Красивый слизеринец с третьего курса понравился ей, Зельде, сразу, едва она впервые увидела его за праздничным столом. У него волосы цвета вороного крыла, красивая жёсткая линия губ, бледная кожа, которая предаёт аристократизма, и идеальная осанка. Он выглядит старше, чем его одногруппники, возможно, из-за чрезмерной бледности. Его кожа такая, что бледные приведения, что витают по залу, довольно дружелюбные, наверняка завидуют. Может быть, кого-то это способно оттолкнуть, но только не Зельду. Она даже забыла, что нужно есть, хоть выбор здесь большой, на любой вкус – и конфеты, самые разные, и каши, и орехи, и много-много сладостей, к которым Зельда всегда была равнодушна, но, видно, и этому придёт конец.

Зельда сидит за столом, в кругу однокурсников, но смотрит вперёд, глазами Фаустуса-красавчика пожирает. А имя-то какое у него слизеринское – Фаустус. Почти как доктор Зло! Запустить бы в него конфетой с помощью Ваддивази сейчас! Или кружкой с соком. Что она, зря всё лето учебники штудировала? Пора уже применять полученные знания на практике.

Зачем швыряться? А чтоб неповадно было таким красавцем и её, невинную ведьмочку, своей красотой соблазнять!

Зельда сидит за столом, в кругу однокурсников, но смотрит вперед, глазами Фаустуса-красавчика пожирает. Она не знает ещё, получится ли что-то между ними, но точно знает одно: тактика, как показать, что он ей очень-очень нравится. Она будет постоянно доставать его. Вот как только будут их новых заклинаниям учить, так она на нём их и опробует. А кто сказал, что его жизнь с появлением Зельды Спеллман в ней будет спокойной?

***

Мерлин великий, Гриндевальд ужасный! Ему, блестящему студенту Хогвартса, одному из лучших учеников Слизерина, понравилась девушка! И ладно бы просто понравилась, но рыжая пигалица с первого курса, Зельдой Спеллман называемая, натурально пудрит ему мозги! Ну что за дерзость, сотню великих волшебников, а? Вот, например, вчера, во время ужина, она применила по отношению к нему заклинание Дантисимус, и он весь оставшийся вечер проходил с зубами-саблями. А вчера, когда он чуть в люк не свалился, был уверен, что это её дело, применила заклинание Десцендо. А сегодня? Он, значит, сидел в кресле, в общей гостиной, специально от неё, задиры, подальше, временами строгие взгляды в её сторону бросал, чтобы она ничего не успела придумать, а она взяла и придумала. Сидел он, значит, в мягком пушистом кресле, как вдруг оно в каменную стену превратилось, а он рухнул на пол и больно ударился копчиком. И, судя по тому, как лукаво блестели её глаза, сомневаться в том, кто применил заклинание Дуро, не приходилось.

И что он ей, задире, такого сделал, что она шагу ему ступить спокойно не даёт? Но, главное, почему, почему ему, глупому, так нравится именно эта рыжая кудрявая взбалмошная девчонка, которая поцелует ли, не известно, а вот в рожу плюнет с удовольствием? Один из необъяснимых законов природы – быть влюбленным в человека, который либо тебя игнорирует, либо искренне ненавидит. И вот он сам, блестящий Фаустус Блэквуд, попал под действие этого закона. Да ещё и в кого влюбился? В маленькую дерзкую пигалицу с первого курса, где это видано такое?

Фаустус Блэквуд склоняется над книгой из секции «Запрещенные» и отыскивает заклятье позлее да пострашнее. Какая всё-таки замечательная штука, это заклятье невидимости – куда угодно проникнешь, что угодно сделаешь! В червя ее превратить, что ли? Или в резиновую утку? А, может, для начала без запретных заклинаний обойтись, одной Импедиментой – и пусть висит в воздухе хоть столетие?

Ну держись, Зельда Спеллман, вредная бунтующая зазноба, сейчас блестящий Фаустус Блэквуд тебе урок преподаст! Да такой, что на всю жизнь запомнишь!

========== 143. Северус Снейп и Гермиона Грейнджер (modern-au) ==========

Молоденьким девочкам влюбляться во взрослых дядей, чьи волосы уже пленила седина, не пристало. Студенткам неприлично мечтать о собственных преподавателях, как бы умны, образованы и прекрасны они не были.

Но ведь это так здорово – правила нарушать. И Гермиона Грейджер, студентка химического факультета Оксфорда, знает об этом как никто другой.А профессор Снейп – крепкий орешек. Зря она думала, что все взрослые мужчины абсолютно быстро влюбляются в молоденьких девушек и с удовольствием сдаются их очарованию. Либо у профессора Снейпа уже иммунитет выработался за годы работы в Оксфорде, либо милые чаровницы просто не в его вкусе. Многие любят вино, когда оно более зрелое. И вряд ли их можно осудить за это.

Правда, был вариант, что сама она недостаточно старается в его соблазне. Из неё соблазнительница вообще не важная, Гермиона знала об этом всегда, и вся эта история, скорее, драматичная, чем романтическая, только подтвердила её догадки. Нет, конечно, она использовала все приёмы, о которых только смогла прочесть в модных журналах (какую только чушь иногда приходится читать, чтобы достичь желаемого!) и в умных книгах по психологии, но это подействовало мало. Скорее, наоборот, профессор стал к ней значительно строже. И, уж поверьте, это было испытанием не из лёгких, учитывая, что умнейший химик, интеллектуал, он и так был достаточно строг и очень требователен. Теперь Гермиона совсем перестала спать не только из-за кружащейся от любви головы, но и из-за проблем по учёбе с основным предметом, накатывающих, точно снежный ком.

Никакие известные методы, конечно, не действовали, она повторила их по два, а то и по три раза. Но бесполезно. О, это было ужасно, и так горько, что Гермиона была готова не просто локти кусать от досады, но и плакать от разочарования. Разочарование, оказывается, может быть горьким. И двойным. Ведь она не только полюбила далеко не прекрасного принца из сказки, и даже не графа или князя, а он ещё, этот не принц, не граф и не князь, отказывается иметь с ней всяческое дело, кроме учебных, установленных в отношениях профессора и его студентки. Значит, пора было придумывать новые методы, свои, эксклюзивные. Знать бы ещё, что можно придумать!

Обо всём этом Гермиона думала, едва проснувшись утром, и когда жевала невкусную кашу на завтрак, и когда пила безвкусный чай, и когда шла в университет, и даже на первой паре (если бы профессор МакГоннагал, преподаватель зоологии, знала, чем заняты мысли её лучшей студентки на её паре, то выгнала бы незамедлительно). Обо всём этом Гермиона думала уже много дней к ряду, забыв, что нужно спать, и какова еда на вкус. И даже когда сам профессор Снейп окликнул её, приглашая зайти в кабинет, она не переставала думать о том, как не пялиться постоянно на его губы, которые, чем строже и официальнее он вёл себя с нею, тем сильнее она хотела поцеловать.

– Мисс Грейнджер! – повторил он, и от сладкого бархатного тона у неё бабочки взлетели в животе. – Не медлите, будьте добры. Я жду.

Гермиона, вздохнув, прошла в кабинет и замерла, остановившись у порога.

– Я здесь, профессор.

Он бегло оглядел её и усмехнулся – по-доброму, без злости.

– Сегодня день Влюбленных, мисс Грейнджер.

– Да, профессор, – кивнула она, – я знаю.

И мысленно добавила: «Ненавижу этот праздник».

Он склонился, достал из ящика стола небольшую коробку конфет и положил на стол. А сверху – два небольших квадратных листочка. Гермиона сделала несколько шагов навстречу. Он же, продолжая улыбаться, сказал:

– Что скажете, если мы проведем его вместе? Как насчёт свидания в семь вечера в ресторане «Старый замок»? Столик для нас уже забронирован.

========== 144. Санса Старк и Шерил Блоссом (modern-au) ==========

Это Старк. Дочь Эдварда, одного из помощников мера Лондона, влиятельного и принципиального. И зовут её, как и младшую Старк, необычно – Санса. И она – совсем-совсем другая, не понятная, жёсткая и другая.

Это – Старк, и, с тех пор, как она стала учиться в этой школе, Шерил места себе не находит. Она перестала быть её королевой, а юная Санса, так хорошо под милый цветочек косящая, всем вокруг головы кружит. И это чертовски бесит.

Как могло такое случиться? Когда Шерил покупала самые лучшие шмотки, самый крутой телефон, ездила на самой крутой машине, и ловила новинки сезона до того, как они стали мейнстримом, Санса Старк, самая обычная девчонка, без всяких особенных понтов, просто учила в своей провинциальной школе. И вдруг – всё стало иначе. Она пришла – и парни тут же стали падать ей под ноги. Можно было бы конечно списать это на падкость пацанов на новеньких, до тех пор, пока каждый из них в ней не побывает, и Шерил первое время так и делала, думала, что угомонятся. Но время идёт, а они не только не успокаиваются, а лишь сильнее распаляются. Уже и Арчи слюной заливается при виде этой Старк, чтоб её ветрянка поразила, и даже Тони, мать бы её за ногу, постоянно в её Инсте пасётся. А её, Шерил, инста, никому сто лет не нужна. Дожили. Докатились. Представить страшно, что дальше – здороваться перестанут, встречаясь на улице?

Так дело не пойдёт, нет. Пора устранять засранку. И Шерил намеревалась сделать это прямо сейчас, слушая, как стучат каблуки новых туфель от Джейми Чу по паркету.

Она бы вела себя куда более сдержано, если бы не слишком большое количество намёков и знаков остановиться, которые Санса Старк пропустила, сияя белоснежной, мать её, улыбкой на публику. Пришла пора говорить прямо. Потому дверь библиотеки, где сидела рыжая крыса, Шерил буквально с петель сорвала.

Рыжая крыса читает, в книгу уткнулась. Ах, ну надо же, какая забава, оказывается, чтение сейчас снова в моде. Вернулись с восьмидесятые, что ли?

– Привет, – холодно здоровается она, хотя предпочла бы этого не делать – выскочка не заслужила, чтобы с ней здоровались.

– Привет, – говорит Санса, оторвавшись от чтения, и, конечно же, чёрт побери, улыбается мило и прянично. – Как дела?

– Хм, – это нервное, смешок скрыть не удаётся, как бы не хотела, – как удивительно, что ТЫ спрашиваешь.

Санса глазёнками своими так таращится, точно не понимает, почему она пришла и они всё ещё разговаривают.

– Я что-то сделала не так?

Отлично, сама догадалась. И, надо же, даже без подсказок. Наверное, она всё же не настолько тупица, как Шерил о ней думала.

Шерил движется плавно, как и каждая роковая красотка, приближается к Сансе впритык и упирает руки в бока, как всегда делает мама, желая казаться весомой.

– Видишь ли, милая, – пришлось облизать кончиком языка пересохшую помаду, – пока ты не пришла, я делала погоду в этой школе. Мы устраивали крутые вечеринки и умели находить приключения. Шумные тусовки, веселье и радость, много новых открытий. Парни – не без повода, конечно, – оглядывались мне вслед. Ты даже представить себе не можешь, какие испытания тебя ждут, раз уж ты теперь – новая королева школьного Инстаграма. Всегда выбирать только самую крутую одежду, потому что – уж извини, – но эти твои футболочки страшно дурацкие, и долго ты на них не протянешь. Успевать следить за всеми модными трендами, да и за жизнью города, а она у нас здесь быстро меняется. И ещё вечно быть центром тусовок. Можно прямо умереть от нервного перенапряжения. Мне тяжело пришлось упираться этому. Посмотрим, как получится у тебя. Ты ведь не думаешь, что твой новый статус надолго? Придет новая девушка – и всё, каждый переключится на неё. Эффект новизны так действует, но он быстро рассеивается. Так что, готовься к моему нынешнему положению, детка.

Санса снова глазками-пуговками пялится, холодная, как лёд, а потом худеньким плечиком поводит, равнодушной прикидывается.

– Я не собираюсь быть королевой школы. Забирай себе, если тебя так волнует этот титул. Я надеялась, мы будем дружить, а не воевать. И, кстати, если твои друзья общаются с тобой только из-за ультра-модных шмоток и крутых тусовок, то разве они друзья?

Санса встаёт и, растерянно улыбнувшись, спокойно выходит. Как будто все иголки, что впивала в неё, мимо прошли, не задели.

А она, Шерил Блоссом, стоит в углу, совершенно разбитая, и не знает, куда себя деть. С тех пор как Санса Старк появилась в школе, её, Шерил, жизнь превратилась в ад.

========== 145. Харри Холе (“Снеговик”) и Шерлок Холмс ==========

Это серия. Сомнений не осталось. Всё становится предсказуемо скучно – внезапно пропавший ребёнок, позже обнаруженный в одном из мусорных баков по всей Норвегии с вырезанной печенью и без обуви, никаких следов пальцев, ни одной зацепки, даже маленькой тропинки к преступнику.

Это серия. Сегодня третий ребёнок, десятилетняя Мелинда Браун, пропавшая неделю назад в Слотерварте, найдена в чёрном мешке на центральной мусорке, в самом крайнем к выходу баке, с вырезанной печенью, будто её и не было.

Харри сосредоточенно смотрит в пустые детские глазницы, словно ищет ответа: кто же убил тебя, детка, где печень? Харри отводит от заплаканных глаз матери Мелиссы виноватый взгляд – он бы сам предпочёл быть в мусорном баке похороненным, чем еще хотя бы раз в глаза осиротевшей матери посмотреть. Боль там, в омутах, такая, что утопиться можно, умереть.

Харри выходит из морга, так быстро, как умеет, почти бегом, неся на руках ослабевшую и несчастную мать, чью дочь убили, лишили печени и выбросили в мусорный бак. Кое-как догадывается, что надо напоить её водой и попытаться привести в чувства, хотя сам в чувство прийти не может.

Харри движет ощущение, мало понятное кому-то другому. Любопытство. Азарт. Ему до безумия хочется поймать того негодяя, который думает о себе как о Боге. Сказать, что негодяй, и что Бог здесь – не он, явно.

Харри знает, что ему одному не справиться. Он отрицал это после первого убийства, и после второго. Но маленькая Мелинда, черноокая красавица, поставила крест. Ему нужен помощник.

Ему нужен Шерлок Холмс.

Харри берёт в руки телефон, несколько минут смотрит в экран, жмёт на нужные кнопки и медленно подносит к уху…

****

Харри курит больше обычного и выпускает нервно дым в потолок. Трёт сухие ладони друг о друга и старается губы до крови не кусать. Шерлок Холмс, легендарный и великий, прибыл несколько часов назад, не успев осмотреть остывшую и навеки застывшую Мелинду Браун, как на одну жертву больше стало. Маленькая рыжеволосая Сюзи Спеллмэн, теперь навсегда ушла… куда? Её мать верит, что к Богу, а отец не хочет признавать что дочери больше нет.

Харри Холе никогда сентиментальным не был, плакать не умел, не страдать старался. Но сейчас, чёрт возьми, так и хочется страдать, заливаться слезами, точно маленькому ребенку, колотить руками об пол.

Он видел монстров в человеческой личине, задерживал негодяев и беспринципных подонков, которые смеялись ему в лицо даже когда вердикт был максимально строгим. Но никогда еще он не видел подонков, которые элегантно, не оставляя следов, уничтожают маленьких девочек, при этом, судя по всему, съедая их печень. Другого варианта, где может быть печень, даже не рассматривалось.

– Мы, как вы сами понимаете, мистер Холе, имеем дело не просто с талантливым преступником. Мы имеем дело с криминальным гением.

– Да, спасибо, – стараясь, чтобы это не прозвучало так, что он огрызается, – я это сразу понял, сообразительный, вроде. Мысли какие-то по поводу цепочки убийств будут? И так ясно, что действует в перчатках. На том всё.

– Для начала, – Шерлок казался незыблимым, точно скала, – организуйте-ка группу захвата вокруг всех мусорных складов и баков. Если еще не додумались.

****

Становится холодно и жутко. Харри до хруста ломает пальцы, выкуривая сигарету за сигаретой. Хладнокровие покинуло навечно и осталось в далёком прошлом. Харри кажется, что оно никогда больше не вернется. Даже дышать тяжело, будто огромная жаба на груди пригрелась.

Мистер Холмс же, наоборот, потрясающе спокоен, хладнокровен, точно ледокол. Его бы спокойной решимостью лёд колоть. Вторая неделя проходит безрезультатно, все версии, даже самые элементарные, никакой критики не выдерживают, а на окраине Амстердама, в бедном районе, у матери-одиночки пропал сын, десятилетний Квин Кэвинсон.

Харри чувствует себя ребёнком, брошенным акулам на растерзание, а ещё – нулём, пустым местом, серой массой. Итак, теперь под угрозой не только девочки. Теперь преступник и мальчиков убивает. Интересно, отличается ли женская печень от мужской по вкусу? Мистер Холле, разбитый, втягивает в себя коньяк, отвратный, дешёвый, но плевать. Не может унять дрожь в руках, пока снова и снова делает запросы во все клиники по пересадке – вполне возможно, преступник не каннибал-гурман, а практик, который печень на пересадку отдаёт, может, благодетель. Запросы во все клиники летят, точно почтовые голуби в войну, так быстро, как только возможно, у Холле пальцы болят и кожа красная, как будто её розгами били.

– Следы на теле указывают, что печень вырезали финским ножом.

– И да, я не могу быть уверенным в том, что он убивает своими руками.

– И вы, мистер Холле, пришли к такому выводу, потому что…

Холмс бросает мимолётный, но заинтересованный взгляд – первый, осознанный, с момента сегодняшней встречи.

– Труп нужно куда-то выбросить. Все мусорные баки и свалки страны оцеплены и хорошо охраняются. Общественный туалеты, уборные ресторанов и ночных клубов, все туалеты в местах потенциального скопления людей, под видео-наблюдением и переведены в режим усиленной охраны. За это время новых останков нет, а труп есть. Из чего можно сделать вывод, что у преступника есть собственное место краснодля отходов в особняке.