Текст книги "Лёгкое Топливо (СИ)"

Автор книги: Anita Oni

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Алан усмехнулся краешком губ.

– А у тебя получается их разделять?

Он скосил взгляд на Налу – профиль мягкий, но волевой, полный внутренней силы; намокшие волосы липнут к вискам. Она не двигалась, будто прислушивалась – к городу на горизонте, к собственным озарениям.

– Камю бы, наверное, сказал, что это – прекрасный абсурд, – наконец ответила она. – Мы стоим на меридиане, как на воображаемой оси мира, смотрим на минувшее, нынешнее и грядущее сразу. А всё, что можем сделать – дождаться, когда высохнет верхняя одежда.

Он хмыкнул, взглянул на её кардиган, висевший на сгибе локтя.

– А ты бы сказала, что можно не ждать, а снять её и пойти дальше?

– А ты, как всегда, отвечаешь за других, прежде чем они выскажутся сами?

– Надо же кому-то держаться вертикали и задавать темп, – заметил он, щёлкнув пальцем по холодной трубе перил. – Пока вы с Камю окапываетесь в бытовой метафизике.

Нала помахала у него перед носом рукой.

– Задавать темп не значит сбивать с него остальных. А ты делаешь именно это.

Алан не сразу ответил. Взглянул на её руку, отмахнувшую его довод, и ощутил ту едва уловимую границу – не обиду, не сопротивление, а скорее напоминание: они общались на равных, и если в чём-то Нала была готова последовать за ним, говорить она предпочитала за себя.

– Я не сбиваю, – возразил он. – Я подаю руку. Знаешь, как кавалер, который приглашает на танец. Просто если темп не задать, вся композиция расползётся. Выйдет очередной набор реплик, лишённых общего замысла.

Он лениво поправил ворот джинсовки, проводил взглядом аморфную тучу.

– Но ты права. Иногда лучше выслушать партнёра до конца. Даже если он говорит языком Камю.

Нала ничего не ответила. Только выпрямилась и отступила от перил, словно от них вдруг повеяло холодом.

– Пошли. Хватит с нас этой меридианной философии.

Алан задержался ещё на секунду. Последний раз окинул взглядом пейзаж, намеренный запечатлеть его в мозгу именно таким.

Канэри-Уорф мерцал вдали – изумрудный остров корпоративных утопий. Город, который он изучил изнутри и с неудовольствием знал, что тот, в свою очередь, с тем же пристрастием изучил его, Алана.

[1] Канэри-Уорф – деловой квартал Лондона на Собачьем острове, можно сказать, конкурент Сити.

Сцена 16. Тихий рейд по жилому массиву

Блэк уважал мьюзхаусы: дорого, стильно, богато, при том не на виду. И с личным гаражом. Сам думал в своё время прикупить подобный в Белгравии, но подобрался вариант получше: белокирпичный таунхаус на тихой улочке, с приличными соседями и в двух шагах от площади. Крытый гараж, опять же, имелся – хоть внедорожник паркуй, и останется место для мотоцикла.

Он и парковал внедорожник, а Элли – скутер. Жена с детства питала особое расположение к двухколёсным монстрам дорог, и мечтала стать байкершей – ровно до того момента, как «Ямаха» её первого бойфренда опрокинулась в кювет, и девушка поняла, что сама, своими силами ни за что бы не сумела поднять мотоцикл и выкатить его на дорогу. А Элеонора привыкла обходиться без помощи.

Вот скутер – другое дело. Притом не какая-нибудь гламурная «Vespa» или дребезжащий французский «Пежо», а вполне себе строгая чёрно-белая «Хонда» на сто двадцать пять кубов. Ещё не суровый железный конь, но уже не декоративный пони. Манёвренная, упрямая и не склонная к капризам – как и сама Элеонора. А, главное, позволяющая избежать ежедневной платы за въезд в центр города. [1]

Сейчас эта «Хонда» прохлаждалась в стойле корпоративного блэковского гаража – надёжные люди обнаружили её на платной стоянке неподалёку от аэропорта и, пользуясь своим положением, отконвоировали прочь. Вовсе даже не кража – для человека, который знает, как составлять генеральные доверенности от имени супруги, в том числе, в её отсутствие.

Скутер он ей вернёт, разумеется. После того, как вернёт её саму и напомнит, кто в доме хозяин.

А пока они с Налой гуляли вдоль современных гринвичских мьюзов, будто с картинки о мировом благополучии для рекламы чистящих средств, и обменивались историческими фактами, вычитанными в сети и слышанными от знакомых.

Она шагала по правую руку – растрёпанная, утопающая в его джинсовке, но с достоинством принцессы, примеряющей материнское платье. Дырчатый кардиган безнадёжно промок даже под неспешной моросью, повторно прокатившейся по городу, на сей раз в обратном направлении, а вот джинса не пропускала влагу и держала тепло. А Блэк – тот и в футболке не мёрз.

– Ну и что ты хотела заснять в этих переулках? – полюбопытствовал он, чтобы выяснить, с какой целью она попросила свернуть сюда с основной дороги, а затем и вовсе подыскать место для стоянки.

– Будет видно, – неопределённо отвечала девушка, с виду даже не глядя по сторонам, но на самом деле подмечая каждую деталь. – У английских мьюзов вообще своеобразная история. Первоначально это конюшенные помещения и сараи для конюхов, перестроенные в жилые дома с гаражом – общеизвестный факт. А теперь в подражание этой архитектуре создают проекты построек, которые никогда не были конюшнями, но в некоторой степени их пародируют. Иными словами, прогресс шагнул от противного, и приспособил это самое «противное» под нужды различных социальных групп. Я читала в интернете, что этот жилой комплекс планировался с учётом потребностей пожилых людей и инвалидов. Дома отличает удобная планировка и дизайн, сочетающий черты классики и современности. Мне бы хотелось упомянуть его в своей дипломной работе, а заодно взять интервью у местных жителей, чтобы узнать их мнение и выяснить, удалось ли застройщику в полной мере воплотить первоначальную идею.

– Тогда самое время этим заняться, – огласил Блэк и уточнил, готов ли у девушки список вопросов.

Нала оценила его прыть не без ехидцы: дескать, он даже не подумал, что вот так, по наитию, без плана звонить кому-то в дверь субботним днём может быть неудобно.

– Я юрист, – возразил тот. – Для нас любое время и место удобно.

Алан Блэк, конечно, прикрылся профессией, но правда оставалась таковой: для него, в самом деле, уже с раннего детства звонок чужим людям являлся не социальным неловким действием, а способом проверить, насколько мир пластичен под его нажимом.

Он выбрал самую обжитую дверь – с ковриком «Welcome», целенаправленно вытоптанным посередине, и чахлыми настурциями в подвесном кашпо, которые, похоже, поливали исключительно дождём.

Позвонил – с тем спокойствием, с которым подписывал уведомления о судебном разбирательстве.

– С ума сошёл, – прошептала Нала, – вдруг там…

Дверь распахнулась.

Перед ними предстала дама лет шестидесяти, румяная, с мелко завитой чёлкой, окрашенной в цвет спелой вишни, как будто её обладательница зашла к парикмахеру в девяносто восьмом и с тех пор не меняла причёску. На плечи она накинула плотную вязаную шаль, в которые имели обыкновение кутаться сицилийские синьоры из пятидесятых.

– Да? – спросила она, окидывая парочку изучающим, но не враждебным взглядом.

– Добрый день, – поздоровался Алан, переходя в режим обаятельного незнакомца. – Мы проводим исследование городской среды и социальной интеграции новых жилых районов. Ваш комплекс – отличный пример такой интеграции. Могли бы вы уделить нам пару минут?

– Вы от мэрии? – уточнила женщина с подозрением в голосе, но дверь не закрыла.

– Почти, – без зазрения совести кивнул он. – Британское градостроительное общество. Независимая инициатива.

Нала издала звук, напоминающий сдавленный всхлип, но умудрилась натянуть улыбку.

– Ну… ладно. – Женщина кивнула и посторонилась. – Заходите. Только обувь снимите, пожалуйста, я только что прибралась.

– Разумеется, – вежливо сказал Блэк и уже через секунду стоял в прихожей, где пахло геранью и шотландским овсяным печеньем.

Он шепнул Нале на ухо:

– Видишь? Главное – уверенно войти. И не забыть похвалить чёлку.

Что он тут же и сделал.

Дама заварила чай, и уже через двадцать минут багаж знаний неожиданных гостей пополнился всеми скандальными сплетнями микрорайона: кто здесь кому приходился, кто с кем кумовался, кто детей своих дурно воспитывал и кто на кого писал жалобы в Департамент… Кто торговал веществами, а кто – собой (исключительно по слухам, разумеется).

– Но в целом район у нас приличный, – подытожила дама. – Всё рядом, всё под рукой. И удобства, и проблемы…

Последние по ощущениям слушателей оказались важнее удобств, так как придавали жизни смысл и вкус.

Они позвонили ещё в пару дверей, указанных хозяйкой, но с меньшими результатами. Дедули напротив не оказалось дома, а пожилая пара через дорогу сегодня принимала гостей и на вопросы ответила куда более сжато – но более по существу. Их сын вот уже шесть лет как был прикован к коляске, и оба признали, что планировка жилья стала для них спасением: вдоволь места, чтобы проехать по всем помещениям, удобный пандус, просторные тротуары и парковка.

Парковка.

Ну да, она в самом деле была первоклассная, в чём им пришлось ещё раз убедиться, когда оба вернулись в машину.

– Предлагаю не тянуть время до вечера, если ты всё ещё намерен побродить по заброшке, – объявила Нала. – Я вовсе не против прогулок, даже если предпочла бы так нахально не заимствовать для этих целей твою куртку. Но сейчас мне бы хотелось передислоцироваться на базу, как говорят наши технари. Набросать черновик отчёта о выставке, текст интервью… Прежде чем новые впечатления окончательно наслоятся на нынешние. Поэтому приглашаю к себе, но смотри сам: хозяйка из меня никудышная. Развлекать гостей – не моё призвание.

– А я не из тех гостей, которые нуждаются в развлечениях, – ответил Алан, сдавая назад, по привычке глядя через плечо, а не на экран или в зеркало. – Найду, чем занять себя. Адрес, мадемуазель.

[1] Речь идёт о знаменитой лондонской congestion charge – плате за въезд и движение по центру, введённой с 2003 года. Скутеры и мотоциклы от неё освобождены, в отличие от автомобилей.

Сцена 17. Den of Nala…

Адрес терялся в глубине камберуэлловских переулков, в получасе езды, в некогда промышленной зоне. Так что лофтовость этого местечка не должна была вызывать вопросов.

– Здесь вообще много таких уголков, – поясняла девушка, и это смахивало то ли на завуалированную похвальбу, то ли на оправдание. – И район в целом молодёжный, с гуманитарной направленностью. Рядом с Elephant & Castle, но куда бюджетнее. И потом: книжные лавки, эклектические кафе с демократическими ценами, новая библиотека, буквально в прошлом году открылась…

Нет, она всё-таки ни хвасталась, ни оправдывалась. Всего лишь искренне, но скромно восторгалась.

Потом оба долго юлили по подворотням, пока наконец не вышли в промзону, вогнанную баллончиками уличных артистов в буйство красок и форм.

– Внутри выглядит обжитее, чем снаружи, – пообещала Нала. – Моя соседка в этом семестре уехала за границу, по обмену, так что я здесь одна аж до рождественских каникул. Но есть нюансы: к примеру, мне приходится присматривать за её кошкой.

Кошка, не замедлившая встретить их у порога, была пёстрая, куцая, с глазами, в которых отражался не интеллект, а нахрапистая жажда наживы. Она требовала пожрать (по-другому не скажешь) с прытью базарной бабы, даже если миска ломилась от яств, и не признавала отказов. Кроме того, за ней неотрывно следовали две её мелкие равно крикливые копии: одна такая же безалаберно пёстрая, другая полностью чёрная, обещающая со временем вымахать в полноценного ведьмовского кота. Если обзаведётся манерами.

Алан оглядел весь этот зоопарк, как таможенник, обнаруживший в чемодане у бабули не только контрабанду, но и мышиное гнездо. Со всем этим предстояло разобраться, но разборки не предвещали веселья.

Животные тоже это почувствовали, должно быть, и, убедившись, что им не принесли ничего вкусного, удалились, даже не скрывая презрения. Блэк намерился последовать в том же направлении, но был остановлен приветствующей вывеской у вешалки, прямо над зеркалом:

Den of Nala – No Shoes, No Drama, Just Masala 🔮 [1]

Больше всего его насторожило no shoes, благодаря которому Алан Блэк, в любое помещение входивший, как к себе домой, задержался в прихожей.

– Это правда? – уточнил он, отчеркнув максиму пальцем.

– Абсолютная.

Истинное подтверждение обеспечили не слова, а действия. Нала неспешно разулась и, примостив кеды на подставку для обуви, прошла вглубь квартиры. Блэк последовал её примеру, удовлетворённо отметив, что, несмотря на ушатанный вид, пол в квартирке был чистым, и ему не придётся расстаться с парой брендовых носков по вине лофтовой пыли.

Жили здесь, что и говори, небогато и нараспашку: гостиная, она же столовая, она же новомодный open space для кухни – или, раз уж на то пошло, кухонного уголка: холодильник, две тумбы, раковина, плита, микроволновка. Холодильник причём, неожиданно, Smeg, выкрашенный в британский флаг – он один стоил больше всей этой квартирки.

Алан щёлкнул пультом от огромного пузатого телевизора на этажерке из ящиков из-под бананов – просто чтобы удостовериться, что это ископаемое девяностых до сих пор работает.

«Shall we shag now or shall we shag later?» [2] – деловито осведомился с экрана Остин Пауэрс, лучезарно улыбаясь и лихо прищуриваясь. Алан усмехнулся, оценив тайминг. Выключил фильм, прежде чем легендарного шпиона отшили, отправился изучать смежные помещения.

Ванную отыскать было несложно, на двери висела соответствующая табличка с мальчишкой у ночной вазы. Он помыл руки и, выйдя в коридор, уставился на вывеску над дверью напротив:

नाला रिछारिया

Здесь уже без словаря было не разобраться.

Британские олухи-студенты вообще редкостные фанаты жестяных табличек и знаков, похлеще дорожного департамента. Порой нелегально тащат их с перекрёстков и прибивают гвоздями к сырым кирпичам и бетону. Один блэковский однокурсник в Саутгемптонском университете в своё время даже спёр табличку DOCK GATE 6 с какого-то портового склада, куда её списали после шестидесятых годов, и повесил этот шедевр над своей кроватью, предварительно исправив фломастером O на I, а в конце добавив девятку.

Но ни один из них не додумался сделать персонализированную вывеску на хинди.

– Что это значит? – Алан кивнул в сторону надписи так, будто подозревал непристойность, но решил не выдавать своих мыслей.

Нала, показавшаяся из гостиной с альбомом в руке, загадочно покачала головой.

– Всего лишь моё имя. Нала Ричария. Да, звучит довольно забавно, поскольку «нала» на хинди означает «водосток» или «впадина, образовавшаяся от потока воды». Но маму в своё время это не остановило. Заходи, открыто.

Блэк тронул дверную ручку.

Комната как комната, не считая чересчур яркого узорчатого покрывала на узкой постели и выводка деревянных слоников на стеллаже, один другого меньше, идущих друг за другом по росту. Остальное как обычно – книги, письменный стол, ноутбук, горшочек с алоэ. Мебель явно с дворовой распродажи, или позаимствована у сердобольных знакомых. На стенах чёрно-белые карандашные наброски: портреты и здания.

– Я немного рисую, – пояснила девушка, проследив за его взглядом, и протянула альбом. Там оказались схожие эскизы, но куда больше лиц, чем архитектуры. Причём каждое повёрнуто влево, в ракурсе три четверти – где-то строго на сорок пять градусов, где-то мягче. Словно в папке с особыми досье.

Нала подсоединила фотоаппарат к ноутбуку и начала перегружать снимки. Отвела под кадры с выставки отдельную папку, там же прописала текстовый файл и принялась наспех печатать.

Алан, не дожидаясь приглашения, сел на кровать – единственный в комнате стул был уже занят. Досмотрел альбом до конца, заглянул через плечо.

– Так не пойдёт, – заметил он. – Ты пишешь хвалебные строки. А мне говорила, что ожидала большей архитектурной направленности.

– Мои ожидания вряд ли кого-то интересуют, в отличие от объективной оценки мероприятия. А фотографы, на мой взгляд, справились с задачей – буквально передали душу районов в лицах.

– Добавь немного критики: я понимаю, no drama и всё такое, но если критиковать не будешь ты, значит, будут тебя. Так это работает.

Нала улыбнулась.

– Вижу, мистер адвокат исходит из личного опыта.

– Я не фанат вторичных впечатлений, – признал Блэк. – Ладно, не буду тебя отвлекать.

Он покинул комнату и поднялся по шатким металлическим ступеням под сводчатый потолок – где над гостиной-кухней-столовой тянулся открытый переход – что-то вроде навесного мостика из стали, ведущего во вторую спальню наверху (справа) или прямиком на террасу (слева).

На террасе он смог наконец покурить и сделать пару служебных звонков. Доверенный управляющий траста проговорился, что некоторые учредители выбрали сотрудничать со следствием на особых условиях. Поэтому и выезд им не стали закрывать.

Что ж, если Поппи решила сыграть пай-девочку, может, она и не сбежала. И ещё вернётся.

Ну да, ну да, как только ветер переменится.

***

– Не против, если я тебя нарисую? – предложила Нала.

Алан был против, конечно же. Даже весьма. И в то же самое время резко «за», но уведомить об этом не спешил.

– Только если рисунок останется у меня.

– Я могу сделать копию.

Копию мог сделать и он. Но речь шла об оригинале. Блэк привык создавать собственные коллекции, а не становиться их частью.

– Если тебе нужна карточка для досье, воспользуйся сделанным ранее снимком, – отшутился он.

Нала уведомила его, что снимок непременно пойдёт в презентацию, вместе с отчётом о выставке.

– А твоё досье я составлю отдельно. Левой рукой, как положено. Как в твоём гимне.

Очевидно, девушка провела своё собственное «частное расследование» и посмотрела музыкальный клип к песне Алана из Тиндера. Пожалуйста, она не первая, впечатлившаяся Марком Нопфлером, играющим правой рукой, а пишущим левой. И не исключено, что одинаково метко стреляющим обеими.

– Как тебе песня? – лениво спросил он, откинувшись в кресле в гостиной. На самом деле, не кресле даже, а бескаркасном мешке, заполненном какой-то дрянью. Из тех, что любят закупать во всякие «креативные пространства, призванные стимулировать воображение за пределами коробки и мотивацию». Но – чёрт возьми – удобном.

– Песня… – повторила девушка, отложив альбом, которому в тот день так и не выпало пополниться очередным шедевром, – она очень похожа на тебя, Алан. Сразу скажу: я не фанат классического британского рока и тяжёлой музыки. Предпочитаю что-нибудь более амбиентальное и философское. А от Private Investigations я неоднократно ожидала смену ритма на более бодрый, мажорный, взрывной. Но этого не произошло. Как и с тобой: ты напоминаешь натянутую струну, снаряд, готовый вот-вот разорваться, балансирующий на грани, но никогда с неё не сходящий. Ты умеешь обманывать ожиданием, им же сажать на крючок. В каком-то смысле это делает тебя опасным.

Алан слушал не перебивая, испытывая одновременно гордость за свой черновой психологический портрет и раздражение, что его раскусили.

– Ну, знаешь, твой гимн не менее зануден и… скажем так, этничен, – ответил он, пряча усмешку. – Эдакие Gypsy Kings местного розлива.

Нала оторвала взгляд от солнечного зайчика на потолке.

– Ты до конца его слушал?

– Вот ещё, – заявил тот с явным высокомерием.

– А ты всё же послушай.

Девушка перекувырнулась через голову, соскочила с дивана и сняла телефон с зарядки. Открыла Spotify, пролистала до нужной мелодии.

– Иди ко мне. – Она указала на диван. – Ложись сюда.

Сама устроилась в изголовье, сидя, и положила его голову себе на колени. Нажала play.

Алану эта ситуация напомнила сеансы психотерапии, которую он проходил добрый десяток лет назад из личного снобизма. Тогда он ещё горел желанием уличать всех и каждого и выводить на чистую воду – в том числе мозгоправов, которых считал жуликами почище адвокатов и риелторов.

Так вот, терапевт заставлял его ложиться на кушетку – и нет, не углублялся в психоанализ, направление было другое. Он давал упражнения, смысл которых был не всегда понятен, а сами они явно имели целью унизить достоинство клиента. Алан всегда лгал при их выполнении и по-своему кайфовал от этого, пока не осмыслил, что за те же деньги можно получать удовольствие и другими способами. Продолжая лгать.

Вот и теперь девчонка опрокинула его на больничную койку в лофтовом дерматине и ожидала, что на него снизойдёт озарение. Включила эту свою песню. Nitin Sawhney – Homelands.

Он слушал невозмутимо, не вникая, не возражая. Стараясь дышать по возможности ровно – начал следить за дыханием, чтобы было хоть чем-то заняться.

Пока не заметил, что стройный гитарный ритм и повторяющаяся индийская псевдомантра, хотел он того или нет, производили на него умиротворяющий эффект. Даже чудно́.

На второй минуте они как-то одномоментно перестали раздражать. А когда добавился бой и женский вокал, Алан понял, что недооценил эту композицию. Что-то рвалось из груди и желало не то кричать, не то петь вместе с ними – на воле, на воле! Алан, вроде как, подневольным-то не был, и всё ему было подвластно, но тут открывались какие-то новые грани свободы, о которых он раньше не задумывался и которые не умел покуда выразить словами.

А потом девушка начала гладить его по лицу. Мягко, почти не касаясь. Проводила по волосам, смахивала пряди со лба – будто весенний ветер на лугу.

Алан ни за что не признал бы даже перед господом богом, даже перед самим собой, но он не хотел, чтобы это заканчивалось.

Музыка стала тише, глуше. И из этой бархатной тишины раздался женский голос. Испанский?

Португальский, догадался он на второй строчке. Нала вполголоса продублировала каждую из них на английском:

Всё, чего хочешь…

…ты должен понять…

…в ладонях руки́… (она так и сказала, во множественном числе)

…если есть причина…

Она прервалась на высокой ноте, затем сделала глубокий вдох и продолжила:

Хрупкий на этой земле…

…пал так легко…

…когда ты выбросил прочь…

…всё оборвалось…

И долго ещё после того, как отзвучали последние аккорды и тишина нависла грозовым облаком, ни один не предпринимал попыток прервать молчание.

Алан ощутил себя драйзеровским Фрэнком Каупервудом, повстречавшим свою Эйлин Батлер: она такая же молодая, а он такой же женатый. И оба друг друга стоят: умные, смелые, и весь мир у их ног.

Вот только Нала вряд ли собиралась становиться его Эйлин. И это делало её ещё более притягательной.

Наконец он встряхнулся и одним рывком принял вертикальное положение.

– Ну рассказывай, – предложил Блэк невозмутимым тоном, – что значит эта песня конкретно для тебя? Уверен, есть официальная трактовка про диаспоры и всё такое. Мне это не интересно. Что есть Homelands для Налы?

– Всё, чего хочешь, ты должен понять, – повторила она, не двигаясь, не меняя позы. – Здесь кроется особая философия: прежде чем стремиться к чему-то, следует изучить смысл этого действия и возможные последствия. Ведь причина, по сути, есть у всего. И это видишь, когда держишь частичку мира в своих руках. А когда отпускаешь её – всё рушится.

– Стало быть, пресловутое умение отпускать для тебя – крах всему?

– Это не о том, чтобы отпускать, Алан. – Девушка поправила волосы и развела руками. – Это о бездушии. Игнорировании. Обо всём, что ты решил вышвырнуть из своей жизни. Как только ты принимаешь такое решение, весь мир делает шаг вперёд к бездне. И это касается каждого. Homelands для меня – это не конкретная страна. Не Англия и не Индия. Это весь мир, и прежде всего собственное сердце.

– Сильно, но слишком общо, – возразил Алан, заглянув в холодильник и заставив несговорчиво цепкую боковую полку расстаться с бутылкой воды. – А конкретика есть?

Нала мягко рассмеялась и вытянулась на диване, обернув ноги пледом.

– Конкретика – есть, – подтвердила она, протерев очки и водрузив их на нос. – В детстве мой дом был там, где мы с мальчишками играли в футбол на лужайке за детской площадкой. На этой самой площадке. За школьной скамьёй, где я считала ворон под окном, когда очередной одноклассник мучительно долго читал по слогам первую главу книжки, которую я закончила неделю назад. На приёме у окулиста, в расплывчатых кракозябрах на стене с пузыристой штукатуркой. За большим семейным столом, когда съезжались все родственники и не умолкал смех и шутки на двух языках. На веранде, где дедушка Санджай рассказывал мне сказки о далёких краях, знакомых мне по атласам, картам и фотографиям. Как-то раз он обмолвился, что там его дом. Я и не знала до этого, что дом может быть так далеко. В гипотетической реальности со снимков. Позже я, конечно же, побывала в Индии и вообще за границей – Франция, Монголия, Непал… Хотела даже поступать в Сорбонну, только мама уговорила остаться на родине, самое большее – санкционировала переезд в Лондон. Но то самое чувство, что у кого-то, оказывается, дом может быть не таким, как у меня, я помню достаточно остро. Так для тебя достаточно конкретно?

– Достаточно, – согласился Блэк, к этому времени успевший выпить всю воду и прикончить половину персика, обнаруженного в вазе для фруктов. – Пожалуй даже чрезмерно. Перейдём к более приземлённым темам: что сегодня на ужин?

– Масала, конечно же, – без запинки ответила Нала. – Разве ты не читал надпись в прихожей?

Алан цокнул языком: он-то надеялся поставить её в тупик своим вопросом. С другой стороны, люди, у которых на всё имелся своевременный ответ, нравились ему куда больше.

– Готовим или заказываем?

Уточнял на всякий случай: он ведь уже успел ознакомиться с содержимым холодильника, изобиловавшего продуктами – при таких исходных данных вызванивать доставку не представлялось разумным.

Ответ был очевиден. Блэк пожал плечами: масала так масала. После музыкальной паузы такое продолжение вечера являлось более чем оправданным.

[1] Den of Nala – No Shoes, No Drama, Just Masala – убежище (логово, база) Налы. Никакой обуви и драмы, только масала.

[2] Shall we shag now or shall we shag later? – Займёмся любовью сейчас или позже? Одна из известных цитат Остина Пауэрса.

Сцена 18. …And masala

Алан считал приготовление пищи на базовых началах неким устаревшим действом, сродни вспахиванию полей мотыгой в порыве чувственной тоски о «старых добрых временах».

Современный мир изобиловал фанатиками в белых колпаках, готовыми сутки напролёт стоять у плиты, трансформируя на поток пресловутую materia prima [1] – так почему не воспользоваться их любезной доступностью и не перепоручить им столь пустое, но – увы – необходимое дело?

Тем не менее, время от времени его посещало своего рода кулинарное вдохновение, тогда Блэк мог соорудить целое произведение недолговечного искусства – скажем, ризотто с трюфелями, идеально прожаренный стейк, лосося на гриле или даже шоколадный торт по шведскому рецепту. С каплей коньяка (личное ноу-хау).

Но масала? Так далеко его эксперименты не заходили.

Он открыл кран. Подождал секунд десять, налил воды в стакан, залпом выпил.

На самом деле, Алан куда больше уважал водопроводную воду – опять-таки, не из экономии, а из принципа. Людей, покупающих бутылки при наличии питьевой воды в лондонских кранах (после установки качественного фильтра так и вовсе чистейшей) он считал неисправимыми дебилами и был бы рад обязать их помимо прочего платить налоги на воздух и грязь под ногами, коль скоро они такие тупые. У себя дома он тем не менее держал стратегический запас «Evian» – стекло, разумеется, не пластик (ещё и лимитированная коллекция). Отчасти на случай отключения воды, но куда больше ради гостей. Чтобы можно было за столом предложить им кристально чистой минеральной водицы в эксклюзивном оформлении от модного дизайнера, а самому пить прямо из крана, наблюдая весь этот цирк.

Пока он улыбался своим мыслям, Нала подошла к нему сзади и мягким лаконичным касанием попросила подвинуться. Набрала воды в бутылку и поставила её в холодильник.

В этот момент он понял, что вновь недооценил свою юную знакомую.

– Давай проясним один момент, – предложил он, – ты из смешанной семьи, так?

– Отец родился в семье эмигрантов. Двойных эмигрантов, если хочешь: когда он и его старший брат выросли, мои бабушка с дедушкой вернулись в Индию. Сказали, довольно с них холодов и дождей, и щемящей тоски по родным краям. Они так и не сумели ассимилироваться – да и не желали. А вот папа остался здесь, работает фармацевтом. У дяди свой магазин в Саутхолле. А мама – англичанка, преподаёт литературу в старших классах.

Алан вздохнул. Мать-преподавательница – как ему это было горько знакомо… Его мама, Лерисса Блэк, свыше четверти века вбивала в головы нерадивых дарований католической грамматической школы святого Бернарда [2] французский язык. У школы даже девиз был французский: Dieu Mon Abri.

Господь – моё прибежище, как бы не так!

Стоит ли упоминать, что он был обречён посещать эту школу с одиннадцати до восемнадцати лет и изучать язык Наполеона и Жерара Депардье не только до получения GCSE [3], но и вплоть до A-levels [4]. Да ещё и сдавать его на финальных экзаменах.

А каждый урок Лериссы начинался с фразы «Silence, mes enfants!» [5], независимо от возраста учеников и уровня шума в классе, а также с диктантов по Мопассану.

Как ему это было горько знакомо…

Впрочем, у Налы обнаружились воспоминания совершенно другой направленности: неожиданно счастливые. О том, как они читали все вместе произведения не из школьной программы и открыто их обсуждали; об экскурсиях и вылазках на природу в классные часы, о сочинениях, которые оценивались по степени креативности и свободомыслия учеников…

– Может, ты объяснишь мне как непосвящённому, что мы такое готовим? – прервал её Блэк, не намеренный разделять ностальгические радости и уже пять минут как гадавший, с какой целью его снарядили нарезать лук.

– Тикка масала. Традиционно в это блюдо добавляют курицу, но сегодня у нас веганская версия.

Нала обжаривала в сковороде неопознанные кубики в маринаде, так что на слове «веганская» брови Алана поползли вверх. Он, конечно, не запамятовал сказанное его собеседницей ранее в таверне, но как-то не придавал этому значения вплоть до текущего момента.

– И это? – Он указал на сковородку.

– Тофу.

Блэк еле удержался от обречённого вздоха. Хотел было уточнить, не найдётся ли в доме еды для нормальных людей, и не сбегать ли, в случае чего, до ближайшего Tesco, но девушка, разгадав его намерение, возразила:

– Это не так уж плохо. Ты хоть раз пробовал тофу?

Конечно, нет. В мире вообще довольно вещей, которые совсем не обязательно пробовать, чтобы знать, что добром это не кончится.

– А ты всё же попробуй, – предложила она, прочитав ответ на лице, которое Алан не счёл нужным блюсти. – Довольно вкусно. И потом, разнообразие…

Тайские сверчки тоже весьма разнообразны, подумал Блэк. Он даже съел одного на спор в Паттайе – и ставки, надо признать, того стоили. А сейчас никакого пари не предвиделось.