Текст книги "Лёгкое Топливо (СИ)"

Автор книги: Anita Oni

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

***

И всё-таки самым главным был не вопрос, почему он решил пригласить её в тир, – ответ на него отыскался в этой самой улыбке.

Главный вопрос был таков: отчего он решил позвать эту девушку в гости?..

[1] Сэр Бернард Хоган-Хоу – начальник полиции Лондона с 2011 по 2017 годы. Как раз в тот период он сообщил, что планирует подавать в отставку.

[2]Department of Health and Social Care (DHSC) – Департамент здравоохранения и социального обеспечения, аналог российского Минздрава.

Сцена 34. Striscia l’immondizia

Поехали к нему без лишних слов.

Путь занял двадцать минут – по зелёной волне светофоров, в кондиционированной тишине «Ягуара». Улицы дробили дождевые капли октября, асфальт тёк чугунной рекой, и в его волнах Нале чудилось продолжение стрельбы: дрожь в руках, сбитый прицел и мишени, которые не желают играть в поддавки.

Наконец она подняла взгляд на белеющие фронтоны, выступающие из сумрака силуэтами разряженных в пух и прах привидений викторианской эпохи.

– Белгравия? А ты непрост.

– Только сейчас поняла?

Он обогнул площадь, демонстрируя панорамные виды, – отчасти ради того, чтобы не выдавать кратчайший путь к дому. Свернул в переулок, затем в полукруглую арку. Просквозил меж дворовыми фасадами и плавно затормозил у изумрудных гаражных ворот.

– Зайдём с парадного входа, как приличные люди, – предложил он. – Машину я припаркую потом.

– Это и есть настоящие белгравские мьюзы?

– Напротив – да. Роскошь не напоказ. Соседи – милейшие люди.

– А что они могут сказать о тебе? – лукаво спросила Нала, следуя за ним к сквозной арке.

– Ну, лично я слышал, как почтенная леди из торцевого дома сплетничала об одном господине с пуленепробиваемым взглядом. Он носит галстук, как монарх – корону, говорила она, и произносит такие сложные фразы на латыни, что, право, я теряюсь в догадках: либо этот тип способен вызвать дьявола, если нужно, либо сам дьявол и есть – под прикрытием.

– И ты уверен, что речь велась о тебе?

– Других таких господ на улице я не встречал. Или ты скажешь, приметы не совпадают? Может, это и не про меня, но, знаешь – si vis pacem, para bellum. Ну или para infernum, [1] коли на то пошло. Сюда, пожалуйста.

Прежде чем открыть дверь, Алан прислушался к вечерней тишине, чтобы определить, не нарушат ли её какие-нибудь неугодные звуки. Рабочие должны были уже уехать, Ривз – тихо сидеть в подвале, но с этими бестолочами никогда не знаешь, чего ожидать.

Переступив порог, Нала первым делом сбросила обувь и зашагала по мраморному полу босиком.

– Брр, холодно.

Алан без слов предложил ей домашние туфли. Подал руку и галантно проводил девушку на верхний этаж, в гостиную.

– Вот и обещанный экран. Впечатляет, не правда ли?

Нала попыталась скрыть изумление и смущение за смешком.

– Впечатляет? Тебе стоит как-нибудь посмотреть на нём болливудскую классику. Наверняка уже на второй минуте начнёшь плясать вместе с героями, поддавшись эффекту присутствия.

– Пожалуй, воздержусь. Лучше полистай свои снимки. Садись.

Он перекинул фото с телефона и оставил ей пульт. Сам удалился заварить чай. Заглянул заодно в гараж и грязно выругался под нос: пол и стены в оскорбительных брызгах разной степени белизны, словно кто-то бросил гранату в бидон с молоком.

Вернись он сегодня один, непременно набил бы Томасу морду.

Убедившись, что пятна на полу высохли, Алан припарковал «Ягуар».

Когда он вернулся наверх, гостья рассматривала фотографию воскресного застолья, угодившую в подборку. Алан сделал её по настоянию тётушек, отослал матери и до сих пор не убрал с телефона. Сам он на снимке отсутствовал, и сейчас возблагодарил за это небеса.

– Ух ты! – восхитилась Нала, указав на достопочтенную леди Кэролайн, – не знала, что ты знаком с мисс Марпл. Это её дом? Очень похож.

– Можно и так сказать, – согласился Алан. – Только эта мисс Марпл не имеет привычки прикидываться безобидной старушкой и почитает Христа чуть более яро, чем заявлено в сценарии. А также она не испытывает тягу к расследованию убийств, но знает свыше десяти способов склонить собеседника к суициду.

– А как насчёт женщины в центре? Напоминает одну французскую актрису… сейчас имя не вспомню…

– Да. Она та ещё «французская актриса», – подтвердил Блэк и сменил фото. – О, я вижу, ты всё-таки засняла мою душу.

В самом деле, на снимке, который Нала сделала у полуночной витрины, в отражении виднелся человек, окружённый голубоватым сиянием и отбрасывающий длинную тень – хотя никаких прямых источников света поблизости не имелось.

– Похоже на то. Вот только ни рогов, ни крыльев не видно.

– Тем лучше. Не терплю банальностей.

Он протянул девушке чашку – зелёный чай с молоком, цветом напоминающий снег в карамельном сиропе. Сам устроился в кресле, закинув ногу на ногу.

Гостья указала на сферу на столике:

– Кто жил в аквариуме?

– Никто.

Алан сказал это мягко, слегка ироничным тоном. Не в качестве отговорки – так оно и было. Элеонора выращивала в аквариуме орхидею: прочитала где-то, что эти капризные цветы любят каменистую почву – даже вовсе не почву, а гальку. И решила, что будет очень красиво, если взять стеклянный горшок, насыпать туда цветных камушков, а на них посадить тропическую красавицу. Увы, прозрачных горшков не нашлось в магазине, зато отыскался аквариум.

Орхидея не продержалась и года в таких условиях. А вот «горшок» сохранился.

Вообще, в гостиной имелось много чего, привнесённого Элеонорой. Справа и слева от телевизора были прибиты полки из того же чёрного дерева, что и столик, и тумба-комод. На полках стояли книги, приобретённые в путешествиях, глиняные вазочки, тощие и пузатые, деревянные фигурки. С самого верха на посетителей взирала огромная аромалампа в форме черепа – не анатомического, всего лишь кракелюрная ваза с тремя отверстиями, но череп угадывался безошибочно. Элли привезла его из Латинской Америки, где они с Аланом побывали в ноябре позапрошлого года. Там как раз отпраздновали День мёртвых, и прилавки ломились от подобных сувениров – нередко их отпускали со скидкой. Большая часть черепов была ярко расписана цветами, крестами, сердечками, паутинками и прочими нелепостями, и Алан сказал, что не потерпит хипповатой цыганщины в своём доме. Но против скромной серенькой лампы не возражал.

– Только не вздумай лить на черепушку какой-нибудь иланг-иланг, жасмин или ландыш, – предупредил он. – Иначе ей не поздоровится.

Сейчас Нала смотрела на аромалампу с выражением лица человека, пытающегося сформулировать вопрос и заодно решить для себя, стоит ли задавать его вообще.

– Рука ноет, – призналась она, не зная, насколько это уместно.

– Да, так бывает. Обычное дело. Это ты ещё не стреляла из дробовика или винтовки – там помимо напряжения мышц идёт отдача в плечо. Если жёстко его зафиксировать или зажаться, можно легко травмироваться.

– Нет уж, спасибо, – рассмеялась она, —мне пока что хватило моей сотни выстрелов.

– Кстати, у тебя хорошо получается. Но ты слишком много раздумываешь. Раздумья порождают сомнения, а те, в свою очередь, – боль в запястьях. Но Декарт бы одобрил.

Алан поднялся и сел рядом с ней на диван – не слишком вплотную, но довольно близко. Протянул ей ладонь как для рукопожатия и, когда она положила сверху свою, принялся аккуратно её массировать.

– Когда ты фотографируешь, – говорил он, листая параллельно снимки, – ты долго не размышляешь. Иначе момент будет упущен.

– Там принцип другой, – возразила Нала, не отнимая руки, но заметно нервничая. – Делаешь много кадров, потом выбираешь из них наилучшие. А стрельба – это как съёмка на плёночный фотоаппарат. Пули приходится экономить.

Алан опустил взгляд на её пальцы – тонкие, с коротко подстриженными ногтями, покрытыми синим лаком. За исключением безымянного: тот был бирюзовым.

– Когда боеприпасы ограничены, тем более опасно тратить их на сомнения.

– Можно посмотреть вон ту лампу? – неожиданно попросила она, указав свободной рукой на верхнюю полку.

Алан молча достал череп. Внутри оказалась оплывшая толстая свеча и флакончик эфирного масла – какая-то смесь для релакса. Он налил в выемку над теменной долей воды и добавил несколько капель масла. Зажёг свечу и погасил свет.

Девушка вдохнула аромат лаванды, ромашки и мяты, откинулась на спинку дивана и, осторожно сняв туфли, поджала ноги.

– Красивая лампа. Напоминает артефакт со съёмок Индианы Джонса – только менее театральный.

– Теночтитлан, пятнадцатый век, – голосом экскурсовода произнёс Алан. – Череп поверженного врага какого-нибудь ацтекского императора с труднопроизносимым именем.

– Монтесумы?

– Э, нет, слишком просто. Это имя чересчур растиражировано Хаггардом.

– Стало быть, это мексиканский сувенир?

Алан не ответил. Он вспомнил вдруг, как два года назад Элли сказала ему, что хотела бы непременно побывать в Мексике в разгар празднования Día de Muertos. А сейчас она находилась в Карибском бассейне.

Кажется, теперь он совершенно точно знал, где её можно будет отыскать в конце октября.

Оставалось лишь выяснить, как. Как покончить с этой историей за каких-то тринадцать дней.

– Твой дом полон секретов, – заметила Нала. – Пустой аквариум, ацтекская лампа, книги с пустыми корешками, фото из личной коллекции мисс Марпл… Монгольский чай. И портрет женщины над телевизором, о котором, скорее всего, лучше тоже не спрашивать.

Блэк поднял взгляд к потолку, где над широким экраном висели три фотографии в рамках: слева его прежний автомобиль, тоже «Ягуар», справа – один из особняков Челси. Посередине – снимок Элеоноры, в красном шарфе, под зонтом. Он был изначально цветным, но Алан сделал его чёрно-белым, оставив цвет лишь у шарфа. Не как отсылку к «Списку Шиндлера», но художественный акцент узнавался.

– Это моя жена, – сказал он буднично, словно назвал любимый сорт арабики. – Одно из её ранних фото. Швейцария, две тысячи пятый год. В этом шарфе её все принимали за француженку и полагали, что её мягкое ‘r без грассирования и неверные ударения —особенность регионального диалекта.

Нала закинула ногу на ногу, свесила обе с дивана.

– Она знает, что у тебя нынче гости?

– Пока ещё нет. Можем доложить – но вряд ли ей будет интересно. Она и сама на этой неделе… в гостях.

Несмотря на то, что последняя фраза звучала довольно двусмысленно, тон, с которым она была произнесена, явно не предполагал намёка на неверность.

Нала едва слышно вздохнула.

– Понятно. Эпикур говорил, что мудрый человек вступает в брак, только если пользы от этого больше, чем вреда. Не могу назвать тебя мудрецом – но и глупцом тоже.

– А Мишель де Монтень писал, что брак – это клетка. Те, кто в ней, хотят выбраться. А те, кто снаружи – забраться внутрь.

– И ты с ним согласен?

– В целом, да. Монтень прав, но это относится не к браку, а к людской природе: прельщает то, о чём знаешь лишь понаслышке. Угнетает – то, что изучил чересчур хорошо. Так что нет ничего удивительного в том, что она решила погостить за рубежом.

– Не скучаешь по ней?

Алан загадочно улыбнулся. Скучает! Какими же мелочными категориями мыслят люди, даже с философским образованием.

– У меня нет недостатка в занятиях, – пространно ответил он. – А ещё к моим услугам спутниковое телевидение.

– Ну, да.

Нала не стала спорить, тем более что он явно шутил.

К телевизору она была не менее равнодушна, чем хозяин этого дома, но его спутниковость сулила определённые перспективы. Девушка вооружилась пультом и принялась листать программы. Новости. Би-Би-Си. Дискавери. Спорт. Телемагазины, один за другим. Заседание парламента в Париже. И вдруг – пятый канал, Италия. Тот самый, ведомства Сильвио Берлускони.

Ezio-o-o Gregg io e Michelle Hunzike-e-er! – громогласно возвестил закадровый диктор на разогреве. Зрители в зале яростно зааплодировали. Алан с болью в глазах хлопнул себя ладонью по лбу.

– Я тебя умоляю… Только не Striscia la notizia.

– Почему? – удивилась Нала: ей эти слова ни о чём не говорили.

– Потому что после этой передачи мне совершенно точно снова потребуется стрелять. И на сей раз не в тире.

Она хотела рассмеяться, но передумала, взглянув на её лицо. Переключать канал, впрочем, не стала, заинтригованная.

Алан отпил из чашки, не обращая внимания на нарядных девиц в телевизоре, танцевавших столь зажигательно, будто они знали, что вот-вот начнётся ядерная зима, и это – их финальный номер.

– Какая девушка тебе больше нравится? – спросила гостья. – Блондинка или брюнетка?

Блэк поднял наконец взгляд на экран.

– Ах, Нала, ты предлагаешь мне выбор между двумя формами художественного отвлечения от действительности с современной хореографией. Разница с философской точки зрения отсутствует. Но если ты настаиваешь – предпочитаю брюнетку. Светленькая – симпатичная и стройная, в свадебном платье, что довольно иронично, и напоминает мне нашу первую встречу. А вот у тёмной, в очках, – взгляд женщины, которая знает то, чего не ведают остальные. Это интригует.

Он сделал ещё один глоток чая и повернулся к собеседнице.

– Между прочим, не факт, что я имею в виду девушку из телепрограммы.

Нала смущённо кашлянула и перевела тему.

– В чём вообще смысл шоу? Я думала, это программа новостей, а теперь они устраивают танцы.

– Смысл в том, что даже бюрократия и журналистика могут выглядеть соблазнительно, если приложить фантазию. – Алан кивнул в сторону экрана и подмигнул. – Но на самом деле всё это – ширма. Эстетизированный хаос для публики. Видишь ли, шоу заявлено как сатирическое, но существует лишь для того, чтобы итальянцы не начали подозревать, что уже живут в сатире.

Он допил чай и продолжил:

– И всё же репортажи Striscia гораздо честнее наших парламентских слушаний. У них хотя бы костюмы по размеру. Даже у этого чёрта, – он кивнул в сторону пародийного Бруно Веспы под белым зонтом, втиравшего очередную чепуху депутатам.

Далее последовали шутки про футбол и немного туалетного юмора, связанного с публичными оговорками журналистки Sky Sport – «Paolo Maldini ha un rapporto così intestinale col Milan». [2] С основной темой из Остина Пауэрса на заднем плане и неприличными звуками, разумеется.

Нала пыталась понять, в чём соль, но без субтитров было тяжело.

Когда Алан перевёл шутку, какой-то футболист на экране случайно заехал другому кроссовком в промежность. «Ha preso la palla comunque!» [3] – радостно заключил диктор. Мишель помахала рукой, и Блэк отметил, что у неё симпатичная кожаная юбка.

К счастью, передача закончилась быстро – предвиделся какой-то очередной матч Лиги чемпионов УЕФА между «Ювентусом» и «Лионом».

Напоследок длинноногие девицы в коротеньких шортиках станцевали с Gabibbo под финальные титры, и Нала долго смеялась и спрашивала, что делает в передаче толстячок в костюме помидора.

– А, это маскот-балагур с генуэзским акцентом. Защищает и развлекает обездоленных, обличает несправедливость, критикует чиновников и пляшет в стиле «гигантская отбивная на дискотеке».

– А почему он красный?

– Ну, знаешь, я бы тоже покраснел, если бы вышел на сцену в таком костюме. Кстати, – добавил он спокойно, – если когда-нибудь решишь свести счёты с жизнью, но захочешь, чтобы всё выглядело как несчастный случай, – просто включи эту передачу на полной громкости и запри дверь. Никто ничего не заподозрит. Скажут, передоз сценическим абсурдом.

– Хочешь мятную пастилку?

Алан резко умолк. Девчонка забавно переводила тему.

– Это не мята, – укоризненно прокомментировал он, когда Нала протянула ему упаковку Wint O Green Life Savers, до этого скромно дожидавшуюся своего часа в рюкзачке. – Это грушанка. На вкус как дедова мазь от боли в суставах, или ополаскиватель для рта. Любят же янки всякую дрянь.

– А мне нравится, – возразила она, шурша фантиком. Алан взял одну штучку из вежливости и уточнил, не проголодалась ли его гостья.

– Сегодня моя очередь готовить ужин, – оповестил её Блэк, с хрустом расправившись с неугодной пастилкой и скорбно добавил: – Что я и говорил: аптечная мазь.

По телевизору начался обещанный матч. Игроки вышли на поле и затянули гимн. Нала взглянула на собеседника со всей строгостью школьной учительницы.

– Полагаю ты, Алан, дрянь готовить не будешь?

Тот повернулся – неспешно, но неотвратимо, как приближающийся товарный состав. Неторопливо протянул руку, снял с девушки очки.

– Рискнёшь спросить это ещё раз? Погромче. Добавив интонации желчи. Крайне желательно стоя, нагнувшись и положив руку мне на колено. Но ни к чему не обязываю.

Нала медленно поднялась и сделала, как он сказал. Глядя в глаза ему с дерзостью, которую можно было принять за чистую монету, не ведая о её слабом зрении.

Алан Блэк улыбнулся, дотронулся пальцами до её щеки.

– Раз уж тебе так не терпится знать, я отвечу. Никакой дряни. Поверь мне, это будет ужин, после которого тебя либо соблазнят, либо завербуют.

[1] Si vis pacem, para bellum. Ну или para infernum. – Хочешь мира – готовься к войне. Ну или к аду.

[2] Скорее всего, имелось в виду: «Paolo Maldini ha un rapporto così viscerale col Milan» – У Паоло Мальдини очень глубокие, тесные отношения с «Миланом». Viscere означает «внутренности», а intestino – «кишки». Но если viscerale в переносном значении может также означать «глубокое и в то же время иррациональное (чувство, отношение и т.д.)», то intestinale относится исключительно к кишечному тракту.

[3]Ha preso la palla comunque! – Он всё равно/так или иначе ударил по мячу! Le palle (ит.) — мячи, шары, а также эвфемизм для тестикул.

Сцена 35. Вкус грушанки и сожаления

Она не ответила. Не рассмеялась, не убрала руку, не отошла. Нала осталась стоять, не отводя взгляд.

Алан не в первый раз видел её без очков, ведь сегодня она пришла в линзах. Сняла их сразу после стрельбы и облегчённо достала из рюкзака кожаный футляр.

– Не могу долго ходить с линзами, – пожаловалась она, надевая очки, – после них глаза чешутся.

Но тогда их взгляды почти не пересекались. А сейчас он смотрел ей в глаза и видел… себя, разумеется. В ретроспективе недавних событий.

Вот он создаёт профиль в Тиндере и листает странички с чувством собственного превосходства, граничащим с богоизбранностью. Вот получает от неё лайк и первое сообщение. Улыбается, отвечает, приглашает в кафе. Затем этот долгий субботний день, и она добавляет свежий чили в масалу.

– Осторожно, – говорит она, – перчик кусачий.

Он отмахивается: ему не привыкать. И, естественно, когда меньше всего ожидает, попадается на этом, как мальчишка.

То ли Блэк укусил этот перец, то ли перец укусил его…

Нала поднялась из-за стола, смешала индийский йогуртовый соус с мятой.

– Держи. Добавляй в блюдо, чтобы смягчить вкус. И выпей заодно молока.

Кошка тёрлась о ноги: она бы тоже от молочка не отказалась.

А вот они на холодном больничном полу. Под ними гнилые обломки, вокруг – кромешная тьма с вонью плесени, пыль. И эта девчонка, так близко.

Как сейчас.

Глаза в глаза – ни один не намерен сдаваться. То самое, о чём он писал тогда в сообщении.

Впрочем, это не совсем игра в гляделки. Партия, в которой нет победителей и проигравших. Не поединок – всего лишь расстановка фигур. Немного ромашки и мяты от лампы, сандала и шафрана – от её духов.

А затем её пальцы касаются лба.

Она дотрагивается до его лица, как прикасаются к чужому человеку – или, точнее, чужому, который был когда-то своим. Как мастер, изготовивший великолепную вазу, вручает её покупателю – пальцы сжимают фарфор, они ещё помнят шероховатости и изгибы, но это изделие больше ему не принадлежит.

Нала берётся за смоляную прядь, завивает её вокруг пальца.

Восхищение в её расфокусированном взгляде сливается с сожалением, и если Алану понятно, чем она восхищается, то о чём сожалеет, у него разгадать не выходит.

В бездонных зрачках плещется близорукая беспомощность – и оба одномоментно сближаются, соприкасаются лбами: она по привычке, он из солидарности.

Удар вышел не сильный, не до искр из глаз, и на какое-то время отрезвил обоих.

Как им показалось.

Поскольку мгновение спустя пространство между ними сжалось, словно под давлением, накалилось, наполнилось вкусом (не)мятных пастилок – не тех, которые помнил язык и нёбо, а тех, чья нерастраченная свежесть отражалась на губах другого.

В самом поцелуе не было ничего необычного; Блэк рассматривал его как одно из звеньев цепи, за которым могли последовать или не последовать другие. С этим «или» ему пока ещё предстояло определиться, так что он не торопился переступать черту – не заключал её в объятия, не добавлял французских нот. И не закрывал глаза – впрочем, последнее было его характерной чертой: контроль во всём. Элли, зная об этой его особенности, частенько прикрывала его глаза рукой – ради собственного спокойствия. Но сейчас перед ним была не она, а девушка в возрасте Элеоноры, когда он только взял её в жёны. Их связывала не только эта деталь, но интрига, таившаяся в обеих. Внутренняя сила, чувство юмора, острый ум и язык… который был таковым лишь фигурально: на поверку он оказался мягким и гибким. Её инициатива – он отвечал, но не увлекался. К чему бы это ни привело, всё едино.

Так он себя уверял.

Если бы Алан ставил перед собой цель обольстить эту женщину, он бы ни за что не привёз её сюда. Этот дом, эта спальня (любая из трёх), даже гостиная, – табу. Должны же быть хоть какие-то приличия и уважение к семье.

Тогда зачем он её пригласил? И чего добивался конкретно сейчас?

Пламя свечи колыхнулось, и череп как будто ему подмигнул.

Тогда, собравшись с мыслями, Алан поднялся с дивана, одной рукой обнял Налу и, оторвавшись от её губ, поцеловал в висок.

– Идём на кухню, – мягко позвал он. – Будет невежливо оставлять тебя голодной. И потом, ты мне бросила вызов своей масалой. Теперь я готов его принять.

Уходя, девушка обернулась на погасший экран и едва заметное в сумерках алое пятно над ним. И снова едва слышно вздохнула.

Сцена 36. Капля огня. Капля дождя

Вообще-то, делиться тигровыми креветками Алан ни с кем не планировал. Закупил их на днях у надёжного поставщика (не в супермаркете же, в самом деле, отовариваться!) и попросил фройляйн Шпигель приготовить маринад, чтобы вечером самому пожарить их на гриле. Распечатать бутылочку Mâcon-Villages и посидеть в тишине, подвергая сегодняшний день ревизии, завтрашний – проектированию.

На одного креветок хватало с лихвой. На двоих уже требовался гарнир.

– План простой, – распоряжался Блэк, повязывая фартук исключительно чтобы покрасоваться. – Будем готовить ризотто с лаймом и кориандром. Кастрюля в левом нижнем ящике, рис наверху, шумовка… чёрт её знает, должна быть где-то здесь.

Нала потянулась к верхней полке за рисом, приподнялась на носки. Алан благодушно перехватил её руку, снял коробку с недосягаемой высоты. Распахнул стеклянные двери, ведущие на террасу, поморщился.

– Дождь идёт. Этого следовало ожидать.

Рис готовился долго и оставлял массу времени на дежурные разговоры. С креветками же, напротив, возиться не пришлось.

Гриль находился под навесом, но косые капли колко хлестали по лицу и шипели, коснувшись раскалённой решётки.

– Знаешь, что это такое? – загадочным голосом спросил Блэк чуть позже, поставив перед гостьей соусницу с кричаще красным содержимым. И сам же ответил на свой вопрос: – Возмездие. Жаркое и пикантное.

Он готов был поклясться, что не вкладывал в слова двойного смысла – так получилось само.

Карамелизированные креветки, покрытые угольной сеточкой от гриля, глядели на них глазами-бусинками и поджимали хвосты.

– Позволь, я почищу, – вызвался Алан.

Всякий раз, как он расправлялся с морепродуктами, в голове разрывались петарды флешбэков. Когда ему было четырнадцать, отец впервые взял его в престижный лондонский ресторан – на светское мероприятие, больше напоминавшее инструктаж. Он долго и подробно объяснял сыну, для чего нужен каждый нож и каждая вилка, чем отличаются бокалы для белого, красного и игристого – и, главное, как по правилам этикета есть устриц и препарировать ракообразных.

– Постарайся сделать так, – наказал он напоследок, – чтобы все эти знания тебе пригодились. Чтобы в следующий раз уже ты мог привести меня в подобное место – и не ударить в грязь лицом, и не разориться.

Младший Блэк постарался. Но вести в ресторан было некого.

Зато он всегда был готов помочь даме со сложными блюдами – если игра того стоила.

Нала подвинулась, и он разоблачил каждую креветку так, будто помогал снимать латы рыцарям, возвратившимся из похода. Сложил опустевшие панцири пирамидой на отдельной тарелке, добавил сверху дольку лимона и, как следует помыв руки, вынул пробку из бутылки бургундского шардоне.

– Мне – совсем немножко, – попросила Нала. Собеседник с пониманием кивнул.

– Как насчёт виноградного сока с тоником? Если сегодня ты не настроена пить и соглашаешься только из вежливости.

– Да. Пожалуй, так будет лучше.

Пузырьки в бокале льнули друг к другу будто икринки и лопались на свету. Лампы горели вполсилы, создавая заговорщический полумрак. Длинный стол, накрытый лишь на двоих, казался недосягаемо огромным и косился на гостью как на малое дитя, заглянувшее в комнату по ошибке.

– Такой большой дом… – произнесла она отстранённо, – и такой холодный…

– Что, прости? Ты мёрзнешь?

Она покачала головой.

– Не в этом дело, Алан. Знаешь, ты и сам напоминаешь мне дом без окон: высокий, представительный, красивый фасад, но внутри – холод и темнота…

– Иными словами, архитектурная угроза с проблемами отопления. Самому объекту хотя бы присвоена первая или вторая категория?

– Вторая со звёздочкой. Крайне важное здание, представляющее особый интерес[1].

Алан отложил вилку, поднялся из-за стола и встал у неё за спиной – не дотрагиваясь, но девушка невольно заёрзала на стуле.

– То есть, меня нельзя трогать без разрешения Министерства культуры? – уточнил он. – Весьма предусмотрительно. А ты, Нала? К какому типу застройки ты бы отнесла себя?

– Очень вкусное ризотто, – ответила та, собирая остатки риса на вилку. – Не уверена, что именно так его готовят в Италии, но несомненно достойный вариант.

– Это твоя попытка уйти от ответа?

– Нет, Алан. Всего лишь попытка собраться с мыслями. Знаешь, я вовсе не здание – скорее, игровая площадка. Ну или скейтпарк. Местечко, где собираются ребята, чтобы пообщаться, немного подурачиться и потрюкачить. В общем, побыть собой.

Блэк наклонился, положил руку ей на локоть.

– Ясно. А ты не боишься, что какой-нибудь чертовски обаятельный незнакомец с темнотой за фасадом вторгнется в твоё пространство и… тоже станет собой?

– Возможно, на это я и рассчитываю, – отвечала она, подавив усмешку, которая угадывалась лишь по тому, как вздрогнули её плечи.

– Ну, хорошо. Тогда смотри, что случается.

Алан взял самую крупную креветку с её тарелки и обмакнул в красный соус.

– Прошу, мадемуазель. Ты знаешь, что делать.

Нала послушно наклонилась к его руке.

– Неужели ты думал, я не попробую твой хвалёный жидкий огонь, или как ты его называешь? – уточнила она перед тем, как откусить кусочек.

Он знал, как это бывает. Знал, как медовое пламя танцует на кончике языка – и угасает, ошеломив иллюзорной недолговечностью.

А затем по всему телу разливается жар. Краснеют щёки и уши, и температура подскакивает на градус. Кружится голова, а внутри разгорается самый настоящий пожар, потушить который под силу, как ни странно, лишь увеличив дозу огня.

Этот соус он тоже раздобыл в Латинской Америке. Его называли Beso del Diablo – помимо капсаициновой бури из трёх сортов чили, копчёной паприки, сока лайма, мёда и чеснока в него добавляли текилу.

Хороший был соус, взрывной. Алан съел тогда буррито с этой адовой смесью, а когда сутки спустя поцеловал Элеонору, та плакала, жаловалась на ожог слизистой и пила охлаждённое молоко. Элли в принципе не переносила острую пищу, но такого эффекта не ожидал ни один из них.

А вот Нала… она отреагировала иначе. Громко выдохнула, обмахнула лицо ладонями на манер веера, потрогала лоб.

– Вот это да! Сильная вещь.

И принялась за вторую креветку. Съела их все за считанные минуты, поднялась, чтобы убирать со стола.

– Оставь. Ты же гостья. И потом, как насчёт десерта?

– Я, может быть, и в гостях, но меня учили хорошим манерам, – возразила та.

Когда они загрузили посудомоечную машину, Нала упомянула, что не против десерта, если в него тоже можно добавить капельку острого чили. Как и ранее Блэк, она вышла на террасу, осмотрелась вокруг. Дождь усилился и лил теперь отвесной стеной.

– Всегда мечтала это сделать, – сказала девушка и, разувшись, шагнула из-под навеса, раскинула руки в стороны.

Она намокла моментально, как если бы угодила под душ. Волнистые волосы распрямились, покрылись глянцем, очки запотели, и она зацепила их за вырез кофты. Алан последовал за ней, прикрыл дверь. Встал у стены и молча наблюдал исподлобья за тем, как эта девчонка шлёпает по лужам босиком и ловит на ладонь кристальные капли.

– Эй! Иди сюда.

Он медленно поднял голову.

– Ты ведь не ожидаешь, что я выйду под дождь в тактических штанах за тысячу фунтов? Даже если они предназначены именно для этого.

– Как раз ожидаю! – рассмеялась она.

Алан повёл бровью и подошёл ближе, взял её за руку.

– Довольно. Возвращайся в тепло. Не хочу изображать твою маму, но простыть под октябрьским дождём ничего не стоит.

Нала не поддалась – наоборот, потянула его за собой, продолжая смеяться.

– Ал, не занудствуй.

– Как ты меня назвала?

Она вздрогнула от его тона, холодного, как этот ливень, протёрла глаза.

– Я… прости, не хотела обидеть. Но ты правда бываешь таким занудой!

– Я не про это. Имя. Зачем ты его сократила?

Девушка запрокинула голову. «Да-да, к слову о занудстве…» – говорили её глаза.

– Слишком фамильярно? Больше не буду… сэр.

– Ну-ну, незачем так официально. Достаточно полного имени.

Людей, которые звали его просто Ал, он мог свободно пересчитать по пальцам одной руки, и желал, чтобы так оно и оставалось.

Нала сделала шаг назад, не пытаясь вызволить руку, но вынуждая следовать за ней.

– А какое оно, это полное имя? Алан что-нибудь пафосное Блэк, сэр зануда и профессор этики, любитель читать нотации, прикрываясь юридическим образованием?

Каждый последующий титул звучал громче, надрывнее предыдущего, но Алан не изменился в лице.

– Ты провоцируешь, – сказал он спокойным голосом. – Выуживаешь эмоции. Тебе в самом деле так важно, чтобы я постоял рядом с тобой под дождём? Изволь.

Он покинул укрытие, шагнул навстречу холодным лобзаниям и ветру, свистящему в ушах. Но перед этим снял с себя водолазку и повесил на ручку двери.

– Не люблю, когда вода стекает за шиворот, – пояснил он. Вновь взял её за руку, развернул, словно в танце, обнял.

– Что теперь, мисс? Будем, как в детстве, ловить языком капли? Или сбрасывать водяные бомбы с балкона?