Текст книги "Лёгкое Топливо (СИ)"

Автор книги: Anita Oni

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Я смогу выразить словами, какая ты разносторонняя личность. Остановимся, пожалуй, на этом, – вносит он предложение. – Ты, Нала, философ, фотограф, а в чём-то ещё и фактограф. Хотя чаще ты наделяешь факты значениями, интерпретируешь их, пользуясь не только острым умом, но и гибким воображением. Ты зришь в корень и во всём ищешь несостыковки. Если ты ещё и стрелять хорошо научишься, то станешь откровенно опасной. Знаешь, а твой тест работает. Я в самом деле сумел выразить мысли словами.

– Тест ещё не окончен, – с улыбкой отвечает она. – Переверни лист. А теперь напиши: «Я очень хочу…»

– Что, ещё семь раз? – восклицает он, видя, что та замолчала.

– Да, ещё.

Это уже не смешно. Опять придётся выдумывать. Больше всего он хотел бы, чтобы эта тягомотина закончилась.

– А потом что придётся писать? – уточняет Алан заранее. – Я столько раз делал семь разных вещей, что меня от них нынче воротит?

– Ты пока что пиши.

– Есть, мэм. Выпей чаю, пока не остыл.

Так, чего там хотят эти обыкновенные люди? Зарабатывать больше? Нежиться на островах? Чтоб Британия не выходила из Евросоюза? Или, может, послать всё к чертям?

Я очень хочу ещё раз съездить в Мексику, пишет он.

Звучит, вроде, невинно. Мало ли, для чего он туда собрался. Может, ещё за одной вазой. Или одеколоном.

Я очень хочу, чтобы люди вокруг не были такими идиотами.

Нет, ну а правда. Кто осудит его за то, что желает миру добра?

Я очень хочу, чтобы скорее провели этот проклятый референдум.

Слово «проклятый» он в последний момент заменяет на «благословенный».

Я очень хочу… чего же ещё? Здесь тоже пофлиртовать для приличия или не стоит? Что-нибудь вроде «поцеловать тебя» было бы куда уместнее, будь ему лет шестнадцать.

Ладно. Побудет немного мальчишкой.

Я очень хочу почаще видеть твою искреннюю улыбку.

Я очень хочу затвердить все законы.

Я очень хочу быть уверенным в своих коллегах и подчинённых.

Я очень хочу допить свой Earl Grey, – завершает он список и тут же именно так поступает, довольный, что хоть одно желание судьба позволила осуществить прямо сейчас.

Он даже гордится собой, уверенный, что справился великолепно. Вручает ей список, словно медаль.

– Занимательно, – говорит Нала. – Ни одна позиция не совпадает с предыдущим перечнем.

– И что это значит? – мягко уточняет он, добавив голосу даже не бархатных, кашемировых нот.

– Как правило, что кто-то не был полностью чистосердечен. Знаешь, опрашиваемые часто склонны желать того, чего уверены, что не смогут достичь.

Блэк возражает: мол, это же глупо. Нет смысла гнаться за пустыми мечтами. У него, например, все пункты осуществимы – особенно седьмой и четвёртый, ведь правда?

Нала тепло улыбается: правда.

А пятый… ну что ж, пятый пункт – это шутка. Так что всего можно достичь.

Кроме второго. Второе – утопия.

И всё-таки несовпадение – это маркер. В остальном же всё, вроде бы, ровно. Чувство юмора, подстройка под экзаменатора, чувство собственной значимости на самом виду – явно не без нарциссизма (но ты не думай, я не разбрасываюсь диагнозами).

Про веру она деликатно спрашивать не стала, утверждая, что первый пункт – установка на задание. Да и второй тоже. Вот третий-четвёртый – куда серьёзнее.

Алан и сам это знал: не зря же он прогнозировал, что на каком месте.

– Давно ты, юрист, отдыхал? – уточнила она. – Может, пора немного развеяться? Съездить куда-нибудь, хоть и не в космос. Да хоть в ту же Мексику.

В Мексику он бы ох как съездил. Или куда там занесло его женщину. Ненавязчиво согласился, что пора, что об этом подумает.

– А ещё вот что интересно: ты утверждаешь, что не смог бы жить без распорядка – а сам в то время желаешь затвердить все законы. Так серьёзно относишься к своей работе? Любишь держать руку на пульсе?

Алан развёл руки в стороны, ладонями вверх – мол, вот он весь на виду.

– Раскусила. Ну а ты, Нала? Что бы ты написала в этом своём тесте?

– Ой, да обычные глупости. – Она поправила волосы, заложила их за уши, затем передумала, оставила их как были. – Что никогда не освою все асаны из йоги. Что никогда не смогу выучить каннада – я и хинди-то еле владею. Что никогда не спою так красиво, как Кэндис Найт – ну, знаешь, мне немножко нравится Ренессанс. Что никогда не смогу стать удобной для кого-то другого… даже если человек мне нравится.

– А вот это уже интригует. – Алан навострил уши, повернулся и взял её за руку. – Я бы сказал, не становись. В этом, как раз, заключён смысл – не бесконечно подстраиваться, а найти кого-то, кому не потребуется шлифованная версия тебя. Да ты и сама это знаешь. Ну а как у тебя со второй частью? Чего бы ты хотела больше всего?

Она ненадолго притихла. Раздумывала, стоит ли говорить.

– Знаешь, ты сейчас спросил это таким голосом… как колдун из сказки. Или джинн. Дескать, загадай три желания – будут исполнены. Только по-своему, да ещё и придётся расплачиваться.

Алан деланно вздохнул и отпустил её руку.

– Ты уже второй раз в разговоре со мной намекаешь, что я потребую какой-нибудь платы. Это оттого, что я юрист? Или не доверяешь мне?

– Всего понемногу.

– Разумно. Я тоже юристам не доверяю. Да и сам себе… не всегда. Ну и, конечно, ты помнишь, что у меня сохранилось неизрасходованное действие по отношению к тебе. Нет, сейчас я им не воспользуюсь, время ещё не пришло. Просто, как ты выразилась, держу руку на пульсе. Но ты называй свои желания – посмотрим, что можно сделать.

– Я тоже хочу поехать в Мексику, – рассмеялась она. – Но можно и в Бангалор, к родным.

– О, ну это уже плагиат.

– А ещё я хочу определиться, что ли, с профессией. Вот ты уверен, что я планирую преподавать – если бы всё было так просто! С другой стороны, можно примкнуть к гуманитарной миссии в Африке или в той же Индии. Это увлекательно и пойдёт на пользу. Понимаешь, Алан, если уж мы хотим, чтобы в мире стало меньше идиотов, начинать следует с себя.

Это Блэк не стал комментировать. Гуманитарные миссии – к такому обсуждению он точно не был готов. Во всяком случае, честно и прилюдно. В его картине мира бедствующие слои населения твёрдо относились к категории «проще застрелить, чем прокормить» – и кроме как ради бизнеса и поддержания имиджа он не видел смысла с ними возиться. Но пусть наивная девочка полагает, что ей подвластно что-то изменить.

– Да и язык неплохо бы выучить… – продолжала она, – и вокал подтянуть. Но больше всего хотелось бы, конечно, найти своего человека. Вот у нас есть отличные ребята в компании – юморные, начитанные, местами даже галантные. С ними весело, с ними легко, – а не то.

– А. – Блэк подтянулся, вышел из-за стола, отступил к окну. Покурить бы сейчас, сто чертей! А, впрочем, он так и сделает. Прошёл мимо Налы прямиком к лестнице, занёс ногу над первой ступенью.

– Я на балкон. Вернусь, скажу одну вещь.

Девушка решительно поднялась, последовала за ним.

– Я с тобой.

– Ты же знаешь, зачем я туда иду.

– Знаю. И не одобряю. Но не хочу прерывать разговор.

Сцена 48. Перекур (который мы осуждаем)

– Так вот, – говорил Алан Блэк, вытряхнув из пачки и подпалив идеально прямую белую сигарету, напоминавшую в лондонских сумерках лазерную указку с ароматом табака, – ты, значит, для этого зарегистрировалась на свалке знакомств, где удельная ценность избранников тает с каждым последующим свайпом? Занятный выбор. Я, видишь ли, слишком часто становился свидетелем того, как подходящего партнёра искали по анкетным данным: рост, цвет волос, умение правильно улыбаться и отличать столовую вилку от десертной и рыбной – а потом появлялся кто-нибудь, пролетающий по всем статьям, и всё катилось к чертям. Я ведь не только законы читаю или контракты – но и людей. И, да, они тем менее рациональны, чем больше пытаются таковыми казаться. Ну а ты по каким параметрам подбираешь своего человека?

Нала отвернулась – чуть демонстративнее, чем желала. Не от его слов, от дыма.

– Ну, хорошо, – рассмеялся Алан, сделав затяжку, – будем считать это за демонстрацию: явно не по таким! И всё же?

– Да я обхожусь без параметров, – призналась та. – Всякий человек интересен, если с ним есть, о чём поговорить. Вот ты, например – гордый, самолюбивый, а не такой уж ранимый. Достойно отвечаешь на критику и держишь удар. С тобой можно отлично провести время хоть в тире, хоть на прогулке, хоть в обсерватории. И даже, наверное, в цирке.

– Вот тут сомневаюсь, – мягко перебил её Алан. – Особенность у меня такая. Я в цирке не смеюсь.

– Ой, да ты везде ведёшь себя так, будто ты – организатор мероприятия. Или основной спонсор. Это уже само по себе забавно.

– А главное, действенно.

Он затянулся, выдохнул кусачий дым, стараясь повернуться так, чтобы тот не летел в её сторону.

– Ты никогда не думал бросить? – поинтересовалась Нала, уклоняясь от табачной завесы.

– Своё манерное превосходство, ты имеешь в виду? О, нет, надо же кому-то держать контроль, иначе – хаос. А что касается этого, – Алан непринуждённо щёлкнул пальцами по кончику сигареты, отчего на придомовую шершавую плитку сорвалась стружка пепла, – я, можно сказать, и не начинал, чтобы бросать. Так, невинный ритуал для воссоединения с самим собой, если чувствую отхождение от намеченной схемы. Ты никогда не пробовала?

– Пробовала, – призналась Нала, подошла на шаг ближе, поискала его взгляд наугад – тогда он повернулся и внимательно посмотрел на девушку. – Знаешь, что оказалось самым лучшим в курении?

– У меня есть парочка предположений, но я, пожалуй, выслушаю твою версию.

Вместо ответа девушка набрала воздуха в грудь – жадно, шумно, напоказ. Кокетливо закатила глаза, как делают куртизанки, и затаила дыхание. А несколько секунд спустя с наслаждением выдохнула, и на лице проступила счастливая ясная улыбка.

– Вот так. Отличная дыхательная гимнастика, здорово расслабляет и успокаивает. И сигарета для этого совсем не нужна.

– Ну это кому как, – возразил тот, наклонив голову. – Должно же хоть что-то напоминать о горечи жизни. Хотя, признаю, жизнь сама прекрасно с этим справляется.

Нала положила руку на круглые металлические перила, опрокинула голову сверху, прижалась ухом к ямочке у локтя.

– Алан, во сколько ты начал курить?

Тот чуть поразмыслил, повертел двумя пальцами сигарету, взглянул на неё, будто впервые осознал, что держит что-то в руках.

– В шестнадцать. Со всеми, но не как все. Мне требовалось нечто вроде тихой гавани – личного пространства, не для любопытных глаз. Которых, надо сказать, со смертью отца лишь прибавилось.

– Это произошло в тот же год?

– Ну да…

Алан какое-то время с содроганием ждал соболезнований и умиротворённо выдохнул, убедившись, что их не последует.

– Ты знаешь, – произнесла наконец Нала, запрокинув голову, с виду пытаясь отыскать в облаках звёзды, – если бы кого-нибудь из моих близких не стало, я бы тоже вполне могла компенсировать горечь утраты подобным образом. Прости, если прозвучало как по учебнику, есть у меня такая особенность… Выражаюсь академическим языком, когда не должна.

– Для преподавателя навык весьма полезный, – извинил тот. – Отец и сам был курящим, они с матерью по этому поводу не раз препирались. Тоже, умно! Он на пятнадцать лет старше неё – уж, наверное, право имеет. Имел. Твоя тётя, небось, сказала бы: «Ага, мальчик решил таким образом заместить собой фигуру отца, встать на его место, а заодно спровоцировать мать на продолжение затяжного конфликта». И ещё налицо какой-нибудь эдипов комплекс и прочие диагнозы, вплоть до аргументированного объяснения, почему меня якобы должна заводить французская эротика… Ах, да, моя мама преподаёт французский. В школе. До сих пор. А вот француженки меня действительно привлекают. Ну, не все, конечно. Симпатичные. И когда ты говоришь на французском.

Девушка мягко рассмеялась.

– Ты лучше не представляй себе, что сказала бы моя тётя. Она человек своеобразный, и не привыкла рассуждать штампами.

Да он и сам уже себя мысленно ругал: чего разоткровенничался? Скомканно докурил, потушил бычок, осведомился, куда его выбросить. И уже в гостиной-кухне-столовой сказал:

– Мама, кстати, до сих пор не знает об этом моём… ритуале. Ну или, может, ей кто-нибудь сообщил – но с глазу на глаз мы ни разу ещё это не обсуждали. А насчёт своего человека сама смотри: сейчас тебе весело с ребятами, это тоже чего-то да стоит… Ну хорошо, подскажу: своего ты найдёшь не там, где веселье, а там, где, бывает, приходится нелегко. Но вдвоём вы справитесь. И сами не заметите, как останетесь вместе.

Девушка встала посреди зала, подняла взгляд на навесную платформу, с которой они только что спустились.

– У тебя так и случилось?

– Нет, Нала. – Он даже не стал прибегать к жестам для усиления отрицания, безукоризненно выразив его голосом. – Я привык с трудностями справляться в одиночку. И не ищу партнёра. Максимум соучастника. – Он усмехнулся.

– Тогда зачем тебе Тиндер?

Нала не стала высказывать напрямую, но в тоне, во взгляде читалось: «Решил завести интрижку, пока жена не вернулась? Это можно понять. Но тогда почему я? И почему то, что сейчас между нами происходит, на интрижку не смахивает?»

А, может, он слишком много вычитал лишнего – того, что и написано не было.

– Я ведь уже говорил, мне требуется подставить одну даму. Не из прихоти, за дело. Ты решила, что это шутка?

Она хмыкнула:

– А разве нет?

– Ну… стажёр оказался не шуткой. Он, кстати, помогает мне с моим планом. Не вполне по своей воле, но всё же.

Алан косо улыбнулся и прикусил наконец язык. А ещё критиковал Эйба, болтавшего налево и направо о возмездии и желанных смертях. Не так уж много и ему самому хватило, чтобы изменить собственной рациональности, – всего-то немного масалы, шафрана, грибковой пыли заброшки и аромата грушанки на мягких, чуть припухлых губах…

Вот тогда-то ему и стало действительно не по себе. Аж до холодка в диафрагме. Внешне он это, конечно, не выдал – ему ведь не впервой, когда внутри буря, а снаружи – идеальный фасад на случай прокурорской проверки.

– Выпьем чаю, – спросил, – и в постель?

И тут же небрежно поправился, что имел в виду сон, а прозвучало двусмысленно.

И если в любой другой ситуации он нарочно спровоцировал бы эту двусмысленность, то сейчас она вырвалась непроизвольно. Алан же в тот момент размышлял, что за последние дни выпил куда больше чая, чем за весь этот год.

Сцена 49. Воздвигая границы

А ночью он видел сон.

Уже само по себе невидаль: сны он видел и раньше, конечно – но редко, крайне редко запоминал.

Он едет с матерью в автомобиле и препирается – та лезет с типичными нравоучениями; машина преодолевает резкие повороты, двигаясь в гору, и конструкция у неё необычная: оба сидят по диагонали – она, вроде как, на месте водителя, он – на заднем пассажирском, но оба притом лицом к лицу. Как в лимузине.

Что-то не так, что-то чертовски не так, и он не может понять, что именно…

Наконец сквозь язвительные нотки, хрустальным каскадом падающие на уши и разбивающие реальность вдребезги (до чего же у маменьки голосок музыкальный – как у типичной актрисы театра!), липко подкрадывается осознание…

– Мама, – прерывает её Блэк, – кто ведёт машину?

– Ты, конечно же, Алан, – говорит она так, будто он спросил что-то слишком уж общеизвестное, сродни холодный ли снег и кто нынче премьер.

– Но ведь руль у тебя…

И тут он догадывается. Он сидит по ходу движения – сзади. А она – спиной к лобовому стеклу – спереди. Она не видит, куда они едут, – и при том держит руль.

Утверждая притом, что водитель он сам. С фантомным рулём, с несуществующими педалями, которые он даже сквозь иллюзию до основания оттоптал.

Нет, в таком вывернутом наизнанку сне Алан более не желал оставаться. Сделал волевой вдох, резко принял вертикальное положение, огляделся по сторонам, пытаясь понять, где находится, что шумит в темноте и какой нерадивый лукавый переставил всю мебель в спальне.

Проклятая Нала со своими мозгоправными тестами. После них впору алгоритм поведения перепрошивать, – и как следует толком не выспишься.

А вот и она сама. Лежит, как ни в чём не бывало – в своём домашнем платье с капюшоном и помпонами на шнурках, без очков, с распущенными волосами. Сама разложила диван (не без помощи Блэка, конечно), сама прилегла посмотреть на сон грядущий фильм, сама же здесь и уснула.

Воздух был сух и прохладен. Холодильник осуждающе ворчал. Телевизор – тот глух и нем, Алан сам его выключил. Он никогда не понимал и оттого презирал тех, кто способен заснуть лишь под мерцание голубого экрана.

В зале витал стойкий запах пастилок Wint O Green Life Savers и Рождества, наступившего до срока. Даже на языке сохранялся их привкус – вообще-то, повинна в этом была на сей раз зубная паста, которой Алан воспользовался перед сном, но ассоциации она вызывала совершенно другие.

Нет, ничего не было. И снова, как будто, по ощущениям было всё.

Была октябрьская сырость за окном, была ранняя ночь и поздняя передача по ТВ – что-то из мира животных, из Би-Би-Си, где бессменный ведущий, сэр Дэвид Аттенборо, в очередной раз воодушевлённо вещал – о коралловом рифе, что ли? – или о какой-то другой не менее грандиозной детали ландшафта, которую «видно из космоса» (его излюбленная фраза!). А Нала добавила, что, по мнению кого-то из альтернативных философов, бог и есть космос, и оттуда ему видны разве что все земные грехи.

– На фоне кораллового рифа (рифа ли?), – добавил Алан. – Красиво.

А потом они не столько смотрели передачу, сколько изучали друг друга – боковым зрением, ненавязчиво, но достаточно пристально. Оба, вполне вероятно, снедаемые одними и теми же вопросами: что сейчас происходит? Как долго продлится? И чем завершится?

Алан понимал, что всё это в большей мере зависит от него – в силу возраста, опыта, харизмы и привычки лидировать.

Симпатичная девушка, думал он. С чувством юмора, с интеллектом, с внутренним стержнем. Пока ещё в поисках себя, но уже на верном пути. И если где-то и свернула немного не туда… то, видимо, в тот момент, когда выбрала его профиль в приложении. Так, что ли, выходило?..

Он пытался умозрительно приспособить Налу к чему-нибудь конкретному – как бухгалтеру жизненно важно внести каждую трату в определённую графу расходов. Алан всегда приспосабливал своё окружение, и на всякого нового человека смотрел как на ресурс.

Полезность знакомства он сходу определял по шкале от одного до десяти, как безнадёжный пикапер – женскую привлекательность (даже если тому ничего не светило ни с «двоечкой», ни уж тем более с «восьмёркой»). При этом откровенно проигрышные варианты Алану не попадались. В его руках человек мог стать ресурсом, даже не ведая своей величины.

Но Нала…

Она ни к чему не приспосабливалась. Ни к стерильно изысканной вылизанной Белгравии, не требовавшей Фотошопа и фильтров, ни к дубовым панелям клуба на Пэлл-Мэлл, ни к его новенькому «Ягуару» с кожаным салоном, запахом мёда акации (если уж она так настаивала – Алан и сам его уловил), табуном лошадей в триста голов и элегантной feline на руле (он так и любил говорить: feline[1], произнося это слово на полтакта медленнее и на полтона отчётливее).

И в то же самое время она вписывалась повсюду, не нуждаясь в избыточных наставлениях и рекомендациях. Чувствуя себя органично не только в его обстановке, но и приглашая в свою.

Да. Она вписывалась и нет. А именно, вписывалась, и делала это на своих условиях – как всегда делал он.

Она могла бы стать огоньком в его жизни. Ворваться в тот самый «дом без окон», коим его окрестила, – гореть ярко и осветить каждый угол. Каждую трещину на стене, паутину на чердаке. Но неминуемо сгорела бы там без следа.

И в тот самый момент, как он это понял, девушка непринуждённо положила руку поверх его. Пальцы скользнули в открытую ладонь, и это невинное прикосновение ошпарило его крутым кипятком. Тем хуже, что, не намеренный выдать своё состояние, он остался неподвижен.

Так, что ли, выглядит эта их хвалёная совесть, баснями о которой закармливали его в детстве?

Могли бы и поберечь слова. Совесть у Алана, между прочим, имелась – но чем больше в угоду какой-то непостижимой воспитательной работе ему пеняли на её отсутствие, тем больше естественным образом она истончалась, выцветала и выгорала. Его считали бессовестным – что и стараться доказывать обратное? Люди любят – о, нет, они обожают, когда жизнь подтверждает их правоту. Алану Блэку не жалко немножко им угодить. Пусть думают, что они всех умнее.

А совесть – та, всё-таки, приходила в неподходящий момент, устраивалась в ногах, ластилась лисой и читала нотации будто сладкие сказки – да все с несчастливым концом. Сейчас, вот, она прикорнула в ладони, куда больше привыкшей сжимать дорогую авторучку, папку с ценными документами, руль машины премиум-класса или рукоять пистолета. Она скромно царапала синими ноготками и взывала к чему-то глубинному, погребённому за налётом цинизма и напускного отвращения ко всему человечеству. Она побуждала смеяться, и плакать, и целовать, целовать…

Это следовало прекратить немедленно. С должным тактом и филигранно, но окончательно.

Да вот только не хотелось. И потом, не так уж это и скверно. Могло выйти что-нибудь путное. Вон, у родителей тоже была крутая разница в возрасте.

Мда. Не самый лучший пример.

«Смешно, конечно, загадывать так всерьёз и надолго», – вскопошилась бы часть подсознания, – а нет, смешного тут ничего. Есть женщины, с которыми время проводишь краткосрочно и жарко, и повторений не ждёшь. А есть, извините, те, с кем слушаешь Нитина Соуни – и не возникает желания выключить.

«Вожаки стаи каждые две минуты находят или ставят свои метки, – безэмоционально поведал диктор с экрана. – Упорно поддерживая линию фронта, они сохраняют свою территорию в безопасности».

Вереница волков бежала по голубому снегу, оставляя рытвины следов. Алан отвлёкся на передачу, усмехнулся: ну и жизнь у вожака! Бегать по лесу и мочиться каждые две минуты. Не позавидуешь.

А потом поймал себя на мысли, что делает, по сути, то же самое – просто более элегантными методами.

И своя волчица у него уже есть. Ну, решила взять ненадолго тайм-аут. Бывает.

Есть и другая, молоденькая, и, в общем-то, тоже его. Свою метку он ей оставил. Метка – это ведь не про секс (как бы ни мнилось дуболобому большинству), а про власть. Есть второе – будет и первое. Это уж вопрос времени.

Будет, решил он, но не сейчас. Для начала бы расквитаться с этим Valebrook, мать его, Heritage Trust. Не то чтобы одно другому мешало, просто есть у всего своя очерёдность. Сначала дела – потом, извольте, награда. Something to look forward to.

А пока – отвечал на прикосновения, брал инициативу, причём так, чтобы выходило пристойно, но не приведи господь робко. Целовал в меру пылко, в меру благоразумно. Не стесняясь и не скрывая своего возбуждения (чтоб уж никто не подумал, что он немощный или бедовый ментально) – но и ясно давая понять, что воспользоваться им не намерен. Потому что так правильно.

Словом, границы на ночь он очертил. Оставалось следить, чтобы никто их не переступал. Даже если хотелось бы.

***

Алан Блэк взглянул на часы при зеленце шального светодиода: 03:19. Поехать домой, что ли, выспаться по-человечески? Погонять поутру лопоухого Томми, чтоб знал, кому кланяться…

Девушка повернулась во сне, потянулась. Опрокинула руку поперёк его торса. Уютно так, непривычно.

«Ладно, чёрт с ним», – подумал Блэк и бухнулся на подушку, обратно.

Конец четвёртой части

[1]Feline – представитель семейства кошачьих.

Часть 5. The long goodbye. Сцена 50. Связь со спутниками установлена

Пятница, 21 октября 2016 года

Новое утро нового дня задалось не как у людей.

Или, во всяком случае, не как у Алана.

Он поднялся и освежился, воспользовался сменным комплектом одежды, открыл календарь – когда Нала подошла к нему с робким вопросом в глазах.

– Мне очень жаль… – пробормотала она.

Хвалёная вышколенная жалость британцев. Он попросил перейти сразу к делу.

Выяснилось, что кошка (не иначе как привлечённая россказнями про волков) тоже ночью решила пометить свою территорию – и избрала мишенью ботинки гостя. Постаралась на славу, душок стоял знатный. А Блэк-то грешил на старый водопровод.

– Занятно… – мирно промурлыкал он, стараясь не слишком морщиться и не горевать о судьбе ботинок за полтысячи фунтов. – Кое-кто явно хочет, чтобы мой день начался не с кофе, а с преднамеренного убийства.

Алан опустился на корточки и ласково подозвал разрушительницу. Не как те чумные бабы, что упрямо кис-кискают, то ли не желая признать, то ли тупо не понимая, что животному начхать на их слюнявое цоканье, – а по-своему, вкрадчиво, тоном, внушающим доверие.

– А теперь иди-ка сюда, киска, – произнёс он, схватив разомлевшую кошку за шкирку и подняв её на уровень глаз. – Очень, очень скверно, милая. Воспитанные питомцы так себя не ведут.

Кошка смотрела на него ошалелыми глазами, пока он отчитывал её, как уважаемого взрослого человека, поступившего недостойно. Напоследок Алан отнёс её в ванную и брызнул водой, отчего возмущённая животина вырвалась и убежала.

– Ну хоть мордой тыкать не стал, – откомментировала Нала и ещё раз извинилась за неприятность.

– Мордой – это унизительно и непродуктивно. У нас в деле фигурирует умышленная порча имущества. Ущерб нанесён поправимый, но ощутимый. Приговор – лёгкое обрызгивание водой. Исполнение немедленное, обжалованию не подлежит.

В этот раз она не смеялась и вообще слушала гостя как-то рассеянно, мыслями явно пребывая где-то ещё. Пожала плечами, отправилась варить кофе.

Алан мягко её отстранил. Кофе, сказал он, это по его части – нет, не потому что он пытается быть галантным, хотя и поэтому тоже. Просто в таких делах он предпочитает строгий подход.

– Это всего лишь кофе, – возразила девушка. – Что может пойти не так?

– Ну, да. Это всего лишь пролив, сказал капитан, и мы пройдём его без карты течений и лоцмана. Кофе – это тоже ритуал, и ошибок здесь быть не должно.

Нала подняла руки в шутливом жесте капитуляции и отошла от тумбы.

– По утрам ты бываешь таким занудой… Но раз так, посмотрю, что можно сделать с обувью.

– Не суетись. Домработница разберётся. У меня запасная пара в машине.

– Предусмотрительно.

– Ещё бы, – подтвердил тот, колдуя над туркой, – всего должно быть с запасом. Колесо, ботинки, рубашка… Пачка Regal Blue… Как лишние факты по делу или лишние метры под килем: лишними не бывают.

«Ну и глупость сморозил, – фыркнул он про себя. – Как следует не выспался, должно быть».

– Спишем это на классическую манию контроля, – предложила Нала.

– Вот как? Так мы доберёмся до развёрнутого медицинского заключения. Не думаешь получить второе высшее в психологии?

Нала улыбнулась, подала ему чайную ложечку.

– Остановлюсь пока на философии. Но заключение могу написать. В шутку, конечно, но искреннее.

– Искренность всегда приветствуется. Хоть и не всегда поощряется. Я в деле, мадемуазель. Жду ваш отчёт – можно без печати, но подпись обязательна.

– Постараюсь уложиться к концу дня. Осторожнее с дальней конфоркой, – добавила она, отрегулировав температуру у плиты, – ручка слегка разболтана. Может произвольно отключиться.

– Не переживай, я всегда осторожен с огнём.

Девушка как-то горько усмехнулась. Открыла пёстрый холодильник в поисках чего-нибудь на завтрак. Ведь хлопьями её гость не удовольствуется, разве не так?

Одна мысль об этом заставила его скривить губы: эту детскую гадость он не ел даже в школе. А, впрочем, пробовал один раз – в гостях у той рыжей девчонки, читавшей вслух послания Фредмана.

– Слишком сладкие, – сказал он тогда, с той же самой кривой ухмылкой.

– А ты залей их не молоком, а кофейным йогуртом.

Он так и сделал. Положение это не спасло, но сам йогурт ему понравился. Кажется, тогда он и полюбил кофе.

– У тебя есть подружка? – спрашивала она, смешно дрыгая ногами на колченогом барном стуле, напоминавшем новорождённого жеребёнка.

– Нет. И друзей нет. Предпочитаю союзников.

Тогда это звучало гордо. Создавало ореол неприступного самодостаточного героя. А правда была в том, что любой, с кем Алан сближался, попадал под прицел его матери. Та начинала расспрашивать всё об этих детях, допытывалась сама, и аргументированно объясняла, почему каждый – неподходящая компания для её сына. Проще было сохранять дистанцию, чем выслушивать потом басни о дурном влиянии.

Но рыжая-то другое имела в виду. Он сразу не понял, потом вспоминал и смеялся. Прыткая! Это в восемь-то лет.

Иногда думал, как сложилось бы, если б она тогда не исчезла…

Кофе, хоть и не без приключений, сварился, а Нала приготовила им сэндвичи с тунцом – единственное, что хоть как-то восполняло недостаток мяса в её доме. Разговор этим утром не клеился вновь – но на сей раз уже не по вине Блэка. Напротив, теперь он пытался его вытягивать и расследовал помаленьку, что не так. По всем признакам выходило, что философёнок обижен на вчерашнее. Или не то что обижен – слегка огорчён, раздосадован. Забавно-то как! Прямо смена гендерных ролей, если верить общественной молве. Сам-то Алан не знал, с ним такое ни разу не приключалось, чтобы надеяться на фейерверк, а в итоге всего подержать полчаса бенгальский огонёк. Да и наличие женщины в шарфе едва ли добавляло ей радости. Он понимал. И даже, как будто, сочувствовал – на стороне, вслух они ведь ни слова на этот счёт не сказали.

Сначала траст, напомнил он себе резко. Залпом опрокинул остатки кофе, поднялся.

– Ладно, пришло время спасать мир и безответственных судовладельцев. Вечером наберу. А пока неси камеру, Нала. Засними, как респектабельный юрист, зарабатывающий в среднем восемьсот фунтов в час, расхаживает по Камберуэллу в семь утра босиком. В семь шестнадцать, – уточнил он, одёрнув запястье и мельком опустив взгляд.

***

Едва проехав первый перекрёсток, он привычно потянулся к панели компьютера, чтобы сделать звонок – потом вспомнил про навигатор и выругался.

Телефон в это время сам скромненько затрезвонил в кармане. Пришлось по старинке ответить как есть.

Звонила мать. Легка на помине. Алан хоть и не увлекался эзотерикой, но давно уже для себя отметил, что если ему снится мама, то как пить дать в этот же день она даст о себе знать.

Приглашала в субботу в церковь – дескать, она написала ко дню рождения стихи, и теперь собиралась петь их под музыку. «Настоящий псалом!» Для такой религиозной женщины, каковой пыталась казаться, Лерисса позволяла себе чересчур много богохульств.

Затем уточняла, хорошо ли он питается. Бабушкина классика. В такие моменты Алан жалел, что у него в семье не завелось в своё время какого-нибудь слабоумного сиблинга (причём в самом что ни на есть медицинском смысле) – уж тогда мать сполна могла бы удовлетворить свою жажду задавать банальные вопросы и втолковывать по сто раз очевидные истины. Скомкал разговор, прикрывшись работой, и вызвонил Меррис.