Текст книги "Лёгкое Топливо (СИ)"

Автор книги: Anita Oni

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Конец первой части

[1] Первые две буквы британских номерных знаков – префикс отделения их выдачи. AB, в данном случае, префикс отделения в Питерборо, Англия. При этом совсем не обязательно там проживать, можно заказать номер независимо от региона.

[2] В английском эта фраза звучит как the law is the law – то есть, идёт отсылка и к номерному знаку.

[3] www.28dayslater.co.uk – британский форум городских исследователей, изучающих исторические, технические, заброшенные, ныне снесённые здания, делающих снимки и пр. Название сайта – отсылка к фильму ужасов 28 Days Later (28 дней спустя).

Часть 2. The long day. Сцена 13. Интимные пространства

Суббота, 15 октября 2016 года

Сегодня (теперь уж вчера) разъехались порознь. Завтра (теперь уж сегодня) встречались у входа галереи NOW, на полуострове Гринвич.

Десять утра, и даже в кое-то веки показалось солнце. Взглянуло одним глазком на парковку и тут же скрылось, пристыженное или до глубины души оскорблённое.

Алан в ответ на него даже не посмотрел.

Всю дорогу до Гринвича он проводил ликбез Эдгару Бруку – по обращению с титулованными дамами и женщинами в целом. Пытался популярно объяснить, что фраза «Эй, цыпочка, послушай старого волка» – это не тонкий подкат, а бестактность, в особых случаях расцениваемая как харрасмент. Что не обязательно сулить кары небесные рабочим, недокрутившим гайки на палубе, когда можно занести недочёты в журнал и вежливо попросить их устранить. Во всяком случае, при контессе. Вздрючить он всегда может позднее – и должен, коли на то пошло, но это не повод шокировать цвет англо-итало-швейцарско-голландской аристократии.

Алан очень надеялся, что его слова нашли какое-никакое пристанище в голове инспектора. Напоследок он попросил не величать китайских партнёров узкоглазыми шавками и не подозревать их слишком открыто в мухляже: конечно они мухлюют, но когда их обвиняют, делают это с особым пристрастием и назло.

Теперь он эффектно запарковал свой новенький Jaguar F-Pace First Edition, приобретённый буквально в прошлом месяце – эксклюзивную модель этого года, выпущенную в количестве двух тысяч экземпляров, из которых всего двести продавались на отечественном рынке. Ну как тут было упустить момент разжиться редкой дизельной кисой, да ещё в цвете Ultimate Black? Сейчас эта чёрная жемчужина блеснула на редком солнце тридцатью оттенками тьмы, выпила лучи до дна и затребовала ещё. Уж не оттого ли солнце поспешило удрать?

Блэк вышел из автомобиля, размялся, поправил волосы. Сегодня он выбрал урбанистический стиль: джинсы серые, футболка под стать им, с размытым принтом. Поверх неё – расстёгнутая чёрная джинсовка на пуговицах. Кроссовки не просто стильные, но удобные. И всё – DIESEL, включая носки. В отличие от моделей с официального сайта он умудрялся выглядеть в этом прикиде достаточно живо и не пришибленно.

Вынул из багажника чёрный рюкзак; проходя мимо сферического зеркала на парковке чисто по-женски сверился со своим отражением. Остался доволен.

Нала слегка припозднилась, сетовала на сбой в расписании поездов. Под конец извинений предложила обменяться наконец телефонами, чтобы иметь возможность предупреждать о подобных накладках заранее.

Блэк долго изучал психоделическую инсталляцию в главном холле, невольно думая о том, что Элеонора уже наверняка обсмеяла бы эти навороты, а потом внезапно сказала: «Слушай, давай жахнем в гостиной нечто подобное!»

Хорошо, что её сейчас не было здесь.

Название выставки вызвало новую порцию смеха.

– Intimate Spaces, да? – переспросил он, сузив глаза. – Звучит как название дешёвого мотеля, а не арт-проекта.

– На то оно и искусство, – возразила Нала. – Здесь ничто не является тем, чем кажется.

Алан пожал плечами.

– Прямо как в зале суда. Ладно, пойдём.

Суббота и отсутствие дождя нагнали в залы приличное количество ценителей прекрасного, среди которых оба даже на какое-то время потеряли друг друга из виду. Потом встретились у фотографии девочки или девушки (Алан не мог сходу определить возраст) в этнической одежде, стоявшей у тазика с вещами для стирки в ванной комнате или прачечной с тёмно-синей плиткой.

– Смело, – признала Нала, встретившись с ним взглядом. – Или так, или лень. Обрати внимание на детали: все эти хаотично расставленные флаконы на полках, небрежно брошенные полотенца, угол съёмки – как будто простой обыватель щёлкнул, не заботясь о красоте кадра. Если бы я фотографировала, я бы вынесла весь этот хлам из комнаты или хотя бы красиво расставила. Повесила занавеску, красиво её задрапировала. И либо попросила модель облачиться в красивое сари, гармонирующее с цветами комнаты, либо постаралась ещё больше подчеркнуть несоответствие наряда и интерьера.

Она повторяла это «красиво», донося очевидность главенства эстетики в её кадрах. Потом моргнула и предположила, что в данном случае, скорее всего, имел место нарочитый хаос нежели ошибка дилетанта.

– Сари? – переспросил Блэк. – Думаешь, это сари?

– Нет, не думаю. Знаю, что это – лехенга-чоли, а точнее – сценическая стилизация. Взгляни сам на драпировку, на рукава, на пояс. И без дупатты.

– Оу. – Алан развёл руками. – Мисс разбирается.

– Мисс обречена разбираться, коль скоро бабуля из Бангалора с детства учила её носить двенадцатиметровые сари и собирать идеальные складки. Правда, в те годы я была типичной пацанкой: джинсовые шорты, сбитые коленки. Гонки и велотрюки. Наряды меня не интересовали. Но память была хорошая.

– Ключевое слово ведь не «была», правда?

На эту шпильку Нала предпочла не отвечать.

Они прошлись вдоль других фотографий, и девушка сделала пару снимков со стендами, любопытствующими зрителями, с интерьером галереи. Отошла к одному из окон и пыталась запечатлеть панорамный кадр, куда вошёл бы и городской вид, и внутренняя экспозиция зала. Оценивала результат и пробовала снова.

– Сможешь встать у окна вдалеке и смотреть за стекло – так, невзначай? – попросила она.

Алан прикинул, что в джинсовке его вряд ли кто-то признает и, так уж и быть, согласился. Достал из рюкзачка видавший виды, но всё ещё годный Nikon Элеоноры и тоже отщёлкал несколько снимков. Нала попросила посмотреть.

– Ты фотографируешь как частный детектив, – рассмеялась она.

В самом деле, его кадры походили на компромат, нежели обычный отчёт о выставке: двое стариков, шепчущиеся в уголке, мужчина, тянущийся за бумажником в присутствии охранника, девчонка, втайне от мамы изучающая содержимое левой ноздри, и сама мама – втайне от мужа – содержимое своего телефона. Всякий раз, как Блэк щёлкал затвором, в объектив попадала какая-то тайна – или, по крайней мере, намёк на неё.

– Тебе нравится? – спросил он. Уточнил, что имеет в виду саму выставку.

– Ну, это не вполне то, чего я ожидала, – призналась Нала и пояснила, что в описании были заявлены четыре разных фотографа, каждый со своим стилем и мировоззрением, каждый со своим культурным бэкграундом. Они снимали места и людей, формирующих облик четырёх районов Лондона: Элтема, полуострова Гринвич, Темзмида и Вулиджа. Теоретически под этой съёмкой должна была подразумеваться архитектура и инфраструктура; фотографы же сделали больший упор на портреты.

– Но 3D визуализации неплохие, – признала она. – Дают эффект присутствия.

Алан сделал вид, что поверил ей на слово. Во-первых, все VR-очки к его приходу расхватали мальчишки. Во-вторых, он и сам не горел желанием погружаться в моделированную реальность: он и обычной пресытился.

– А ты что скажешь? – спросила Нала.

Ну, Блэку всегда было что сказать. Тем паче обо всём, что касалось портретных снимков. Он предположил, что у курчавого парня посреди газона у новостроек наверняка за ремнём пистолет, а в личном деле судимость. Что блондинка у окна увеличила грудь, а вот на то, чтобы удалить родинку над губой, денег уже не хватило. Что элегантный дедуля в костюме – явно бывший мафиози. Что элтемский бариста с толстым кольцом на правой руке и хитроватым взглядом наверняка состоит в тайной секте.

Его собеседница отговорилась общепринятым выражением: «Хороший следователь подозревает всех».

– А ещё, – добавила она назидательным тоном, – каждый судит по себе.

– Каждый, – согласился Алан, – только не юрист. Я достаточно долго работал с людьми всех мастей, чтобы сходу определять, кто на что способен. А насчёт фото – так уж и быть, пошутил. Грешен. Но я бы порекомендовал добавить в отчёт, что искусство искусством, а вон у того бакалейщика на фотографии после каждой покупки следует запрашивать чек: велика вероятность, что он уклоняется от налогов.

– Я его знаю, – заметила Нала, подойдя ближе к снимку, на который он указал. – Это близкий приятель моего дяди. Кстати, ты не угадал.

– Я и не угадывал, – улыбнулся Алан. – Я утверждал наверняка. И, нет, это не делает его дурным человеком. Учитывая, что в конечном итоге налоги платит покупатель, можно оправдать это заботой о клиентах.

– Забота о клиентах, – повторила она, не то чтобы скептически, скорее с лёгкой усмешкой. – Интересная подача. Мне кажется, ты способен оправдать любое поведение, если захочешь. Даже своё.

Она не упрекала. Просто констатировала факт. Как если бы заметила: «Смотри, это облако похоже на рыбку».

Остановилась у очередного стенда, снова подняла камеру. Но прежде чем сделать снимок, добавила:

– Только мне интересно: ты действительно веришь во всё, что говоришь?

– И да, и нет. Когда говорю – верю, чтобы звучать убедительнее. До и после – уже на своё усмотрение. Ну так что, ты собрала достаточно материала для отчёта?

Нала кивнула, убрала фотоаппарат.

– Для отчёта и не только, – подмигнула она. – Что, уже не терпится отсюда сбежать?

Блэк признался, что не отказался бы достойно перекусить: утром он, повинуясь шаббату фройляйн Шпигель, толком не позавтракал. Еды экономка накануне не оставила (да и вообще всю неделю была какой-то рассеянной, что ли), а сам он оказался чересчур занят, чтобы готовить. Регистрировал фальшивую инвестиционную структуру к приезду Поппи и шлифовал острые углы перед тем, как подбросить ей эту наживку. Попутно фабриковал слухи об её отстранении, запивая их остывшим кофе. И наконец связался с Эдгаром, который к полудню должен был вылететь в Гонконг вместе с контессой. Этот разговор растянулся в итоге на весь его вояж к галерее.

Разумеется, девчонке Алан ничего этого не озвучил, просто дал знать, что ему знакомо неплохое местечко неподалёку, – настолько неплохое и настолько неподалёку, что было бы неразумно отказываться.

– Но не настолько неподалёку, чтобы добраться пешком? – уточнила она.

– Это «зелёный» протест, или ты просто следуешь древнему совету «не садиться в машину к незнакомцу, особенно если речь идёт о чёрном эксклюзивном внедорожнике с тремястами лошадьми под капотом»?

– Что ж, раз ты так поставил вопрос, – улыбнулась Нала, выходя на улицу, – тогда пойдём, поглядим на твоих лошадей. И прокатимся.

Блэк аккуратно захлопнул за ними дверь галереи, указал направление.

***

Элеонора, впервые увидев его приобретение, сказала: «Я рада, что ты пытаешься сочетать угрозу и стиль так элегантно, Ал, правда. Но не мог бы ты делать это… скажем, чуть меньше, чем за шестьдесят пять тысяч фунтов стерлингов, не считая транспортного налога?»

«Элли, к твоему сведению это First Edition, и он стоит того!» – невозмутимо отвечал он, невзирая на её последующее: «Такими темпами наш брак скатится в Last Edition».

Уже потом он припомнил ей эту шутку, а заодно объяснил про налоги и суточный транспортный сбор для желающих прокатиться по центру – а именно, как грамотно снизить и то, и другое, записав автомобиль на корпоративный счёт. Но суть не в этом.

А в том, что Нала, устроившись на пассажирском сиденье, застегнув ремень и оглядев салон до мельчайших деталей, включая эксклюзивную дизайнерскую нашивку на ковриках, удивлённо поинтересовалась: «Почему здесь пахнет мёдом?»

Алана застигла врасплох не сама постановка вопроса, а его узкая направленность. Это всё, что её занимало?

Тем более, что он сам никаких медовых нот не ощущал.

– Твои духи, должно быть, – отговорился он, завёл двигатель.

– Да вот не скажи… Я только один раз до этого сидела в салоне «Ягуара». И он пах точно так же. Не пластиком, не кожей, не тканью, не тем, чем обычно пахнет в автомобиле, – а именно мёдом. Вот я и подумала: это особенность бренда?

Алан хмыкнул.

– Я думаю, истинная особенность бренда заключается вот в чём…

И за считанные секунды разогнал машину до максимально допустимых городских величин. Лавируя в неплотном потоке и рассчитывая скорость так, чтобы не пришлось стоять ни на одном светофоре, скатился вниз с аппендикса полуострова, свернул направо на т-образном перекрёстке Blackwall Ln., затем на Park Row и минуту спустя припарковался у Trafalgar Tavern на северном конце улицы, у самой воды.

– Быстро. Мощно. Бесшумно, – сказала Нала, стараясь выглядеть как можно серьёзнее. – Ты ведь это хотел услышать, Алан? Тогда добавлю ещё от себя: комфортно и с ароматом ванили и мёда.

Он неопределённо повёл бровями: так, значит так. Whatever.

Сцена 14. Трафальгарская философия и кресс-салат

В таверне было тепло, старомодно, по-лондонски уютно и вместе с тем душно. Не в смысле температуры – скорее, в английской манере: бармен с выправкой викторианского метрдотеля, флаги, парусники на многочисленных картинах, бюсты адмиралов с цепким взглядом, тёмное дерево столов, уйма статуэток, как в лавке игрушек, и устоявшийся запах добротного бренди и старого табака, впитавшийся в коралловые стены ещё с тех пор, когда мужчины носили мундиры и бакенбарды, а женщины – корсеты и честь.

Нала сняла кардиган, аккуратно повесила его на спинку стула и к своему стыду (как она сама заметила) покаялась, что за всё время, проведённое в Лондоне, так ни разу и не побывала в этом культовом местечке, хотя и мечтала сюда заглянуть. Как иначе, ведь это та самая таверна викторианской эпохи, описанная ещё Диккенсом в романе «Наш общий друг».

Блэк кивнул, пристраивая джинсовку на вешалку в поле зрения (благо терпеть не мог использовать в этих целях стулья): да-да, Диккенс. Его последний роман.

Он не стал признаваться, что так и не осилил по школьной программе больше двух глав. Дошёл до завещания Гармона и дальше не смог читать, возмущённый до глубины души. Отец обещал отписать сыну деньги, если тот женится на абсолютно незнакомой ему девушке, которой на момент составления завещания было не больше четырёх-пяти лет. Ну что за идиотизм! Да, может, она за это время уже помрёт! Или сама выскочит замуж, или станет алкоголичкой, или сменит десяток любовников… А то и – чем чёрт не шутит – отречётся от бога: в те годы это, вроде как, было преступлением пострашней предыдущего. «Тоже мне, стратег!» – фыркнул тогда четырнадцатилетний Алан и закрыл книгу. Признаться, даже у Дюма таких лопоухих твистов он не встречал. Там своих сюжетных дыр хватало, но хоть слог был куда динамичнее.

Нет, Блэк предпочитал более надёжные и продуманные пути к успеху.

Меню он взял первым. Не потому, что был голоден, а потому что привык перехватывать контроль – даже когда речь шла о жарком и гарнире. Листал его с тем выражением, с каким просматривают досье: неторопливо, без интереса к лишним подробностям: только суть, только проверенная информация.

– У них тут до сих пор подают устрицы Киркпатрик, – сказал он, не отрывая взгляда от страницы. – Американщина. А вообще предлагаю обратить внимание на ассорти для общего стола…

– В том числе вегетарианское, – продолжила Нала. – Идеально.

Блэк осторожно заметил, что их представления об идеалах разнятся, но пообещал обязать заведение выделить им блюдо с мясными и вегетарианскими закусками. Ровно пополам.

– Не то чтобы я совсем не ем мясо, – уточнила Нала, – просто повод должен быть веский. Сродни «Дядя Джим приготовил замечательного коронационного цыплёнка, так что невежливо будет отказаться».

– Так-так, а если я предложу совершенно убойное каре из ягнёнка с зелёным горошком и молодой морковью – отказать будет вежливо?

Нала пожала одним плечом, пытаясь поправить блузку.

– Ягнята проходят по статье «Умышленное детоубийство». А вот лосось на гриле, с варёным картофелем и укропом, – это уже интересно.

– Интересно было бы где-нибудь в Скандинавии. Впрочем, выбор твой.

Официант – молодой, но с подозрительно натянутой осанкой, будто его каждые пятнадцать минут лично проверяли на соответствие образу джентльмена – появился бесшумно. Улыбнулся, обнажив кривоватые зубы. Алан давно уже заметил, что чем хуже у человека обстоят дела во рту, тем охотнее он это демонстрирует.

Принял заказ, натюкав его в приложении: мясное и вегетарианское ассорти для общего стола, каре ягнёнка – только в одном экземпляре, лосось – допускается, напитки – вода с лимоном и чай.

– Вы уверены, сэр? – переспросил официант с лёгким удивлением, выдававшим его неопытность.

Блэк не дал закончить:

– Я за рулём.

– Разумеется, сэр.

И исчез – так же бесшумно, как появился. Его место заняло молчание: не неловкое, а внимательное. Алан проследил взглядом, как официант прошёл между столами, краем глаза отметил седого джентльмена у окна с бокалом портвейна и вязаным шарфом поверх твидового пиджака. А заодно пожилую пару, разделившую десерт на двоих с трогательностью, заслуживающей сцены в мелодраме.

– Слушай, – сказала Нала чуть позже, разглядывая бриг на ближайшей картине, – а почему ты юрист? Почему выбрал право, а не, допустим, живопись или торговлю?

Блэк отвернулся к окну. За стеклом проплывал прогулочный катер с туристами, махавшими всем подряд, как болваны, и не выпускавшими из рук телефонов.

– Потому что в законах – порядок, – сказал он, не спуская глаз с катера. – Не всегда справедливость, но почти всегда порядок.

– Ты говоришь так, будто порядок важнее справедливости.

– Едва ли. – Блэк покачал головой. – Но существенно достижимее.

– А древние считали, что мир возродился из хаоса.

– И что же? Тебе нравится, в каком он нынче состоянии?

От необходимости отвечать её избавил официант, доставивший обещанную воду и ассорти. Алан уставился на вегетарианскую половину.

– К слову о хаосе, – пробормотал он, – это и есть, что ли, таинственные «баба гануш и дзадзики из кресс-салата», упомянутые в меню?

Он произнёс эти слова как человек, впервые повторяющий свежевыученное богохульство на новом языке.

– Видимо, да… – Нала была осведомлена не больше него, но смело приступила к изучению содержимого тарелки. – А ты не спросишь, почему я выбрала философию? – уточнила она, нарочно не поднимая головы, но продолжая наблюдать за собеседником боковым зрением.

Алан, не имевший привычки говорить с набитым ртом, оказался слишком занят солониной и утиным рийетом, чтобы ответить. Наконец он обмакнул губы салфеткой и подмигнул своему отражению в бокале с долькой лайма.

– Это ведь проще простого: ты хочешь быть учителем. Но педагогика – слишком узкое направление, не позволяющее задействовать кругозор в должной мере. А философия, напротив, – комплексная дисциплина, притом достаточно обтекаемая, чтобы правда оставалась у каждого своя.

– Ох уж эта своя правда. – Нала надула губы, разрезая баклажан. – У тебя она точно своя. Ты так уверен в этой версии, мистер я-на-всё-найду-ответ?

– Назови мне свою – и будет видно.

Она подняла наконец взгляд от тарелки.

– С тех пор, как я поступила на филфак, у меня кто только не спрашивал, зачем я это сделала. И «что за работу ты себе найдёшь по окончании курса?», и «философы нигде не нужны», и «мы с вами не в Древней Греции»… Но я считаю, не всё в мире упирается в деньги и зависимость призвания от финансов. В конце концов, герои Диккенса тоже пришли к этому выводу, и скромно отметили свадьбу в этой самой таверне. Символично, не находишь?

– Нахожу, – ответил Блэк, которому не жаль было согласиться с собеседницей, заручившись таким образом её расположением. – Вот ты меня уже, в каком-то смысле, просвещаешь и поучаешь. Не наблюдаю противоречий со своей гипотезой.

– Теперь это уже «гипотеза», а не «непоколебимая истина», – заметила Нала. – Но отчасти ты прав. Я никогда раньше не задумывалась о преподавательской стезе, но с первого курса мы выступаем с докладами перед аудиторией, и, знаешь, мне понравилось делиться новой информацией с одногруппниками. Есть в этом что-то сакральное и не лишённое игры: ещё вчера никто из нас не знал того или иного факта, а теперь о нём в курсе вся группа. Буквально во вторник я делала презентацию по Гоббсу и его теории общественного договора – ну, где он утверждает, что люди по природе враждебны друг другу, поскольку преследуют лишь собственную выгоду. И что от войны всех против всех их сумеют удержать лишь жёсткие рамки закона. Ага, тот самый порядок, о котором ты говоришь. Я тогда пошутила, что если следовать логике Гоббса, Brexit может стать откатом к подобному абсолютизму и установлению на территории Великобритании жёсткой диктатуры. Народ смеялся, но потом мы реально обсуждали, где граница между суверенитетом и ответственностью. Приятно, когда ты не просто зубришь, а чувствуешь, что философия живая – и помогает тебе задавать тон дискуссии. Искать истину вместе с другими, и даже её находить. Когда делишься знаниями с другими, учишься сам, и это вдвойне ценно.

Алан, который к этому времени покончил со своей половиной блюда и с виду как будто не слушал речь собеседницы, теперь откинулся на стуле и сдержанно усмехнулся.

– Томас Гоббс, конечно, не прав в одном: люди не враждебны по природе. Они – безразличны. Это хуже. Вражда требует энергии, страсти, даже, прости, фантазии. А безразличие? Просто сидит на тебе, как пиджак, и не оттягивает плеч.

Он сделал паузу, отпил воды и, не меняясь в лице, откусил от дольки лайма.

– А вот с тем, что только страх перед законом удерживает толпу от скатывания в анархию, я бы, пожалуй, согласился. Страх – очень эффективный регулятор. Гораздо действеннее, чем мораль или патриотизм. Люди могут верить во что угодно – пока не окажутся перед выбором: подчиниться или иметь дело с последствиями. В этом смысле Brexit – не возвращение к абсолютизму, а скорее замена внешнего управления на внутренний произвол. Для политиков это, возможно, и свобода, для населения же, по сути, ничто не меняется. Просто учить, как жить, будут при успехе этого мероприятия не из Брюсселя, а прямо из Лондона. Но что будут учить – незыблемо. Вот, кстати, и твой лосось.

Ягнёнка ждать пришлось дольше, и Алан, воспользовавшись паузой, вышел на веранду сделать пару звонков (и покурить, чёрт возьми, покурить!). Контесса Ван дер Страпп благополучно вылетела в Азию вместе с Эдгаром Бруком. О местонахождении Поппи Меррис же не было никаких новостей.

Это начинало раздражать. Он, значит, невыездной, и крутится как может, а равноправная учредительница Valebrook Heritage Trust вольна колесить по миру.

А что, если она сбежала за рубеж, едва запахло жареным? И больше уже не вернётся – в ближайшее время так точно.

Тогда срочно нужен план Б.

«Завтра», – договорился Блэк сам с собой. В любом случае, ловушка у него готова, и если сменить фамилию в бумагах и тактику по загону жертвы, она сработает в равной степени чисто. Пусть даже не с Меррис.

Он потушил окурок и поймал себя на мысли, что проверяет, не слишком ли от него пахнет табаком – прямо как в шестнадцать, когда матери ни в коем случае не следовало знать, что он курит.

***

Общим решением добавили к счёту десерт: шоколадное мороженое для него, вишнёвый крамбл с веганским ванильным мороженым для неё.

Но даже после него время едва-едва подползло к двум часам.

– Для рейда по женским больницам рановато, – срезюмировал Блэк. – Зато в самый раз для прогулки по Гринвичскому парку.

Он распоряжался. Не уточнял, насколько это удобно для спутницы – её удобство уже аккуратно вписывалось в план и само собой подразумевалось.

Он просто хотел устроить себе рекреационный день. Да-да, чёрт побери, от рассвета до заката – и дальше…

Чтобы никаких трастов, никаких клиентов, никаких стажёров, оставивших ему ворох незрелых эсэмэсок ещё до обеда. Пусть это всё лавиной хлынет в понедельник – но сегодня у Алана Блэка тайм-аут. Нулевой меридиан.

Сцена 15. Нулевой меридиан

Он стоял на нулевом меридиане гринвичской обсерватории и чувствовал, как сам постепенно, шаг за шагом, обнуляется внутри себя – точнее, убеждал себя, что чисто умозрительно чувствует именно это, поскольку подобные ощущения ожидаются от человека в его положении.

А потом шагнул в сторону.

– Ничего, – развёл он руками и псевдовиновато наклонил голову. – Становись теперь ты.

Нала заняла его место, поставила ноги чётко по линии. Закрыла глаза и подняла одну из них, согнула в колене, упёрлась ступнёй в бедро противоположной ноги. Сложила ладони домиком на уровне груди, подняла руки. В этот момент перед глазами Алана поплыли флешбэки из роликов по йоге на Ютубе, которые Элеонора одно время крутила как одержимая. Подхватила эту моду в своём фитнес-клубе, даже собиралась ехать куда-то в Индию учиться настоящей хатха-йоге и обретать просветление, но взгляд, которым одарил её муж в ответ на эту новость, помог ей просветлиться незамедлительно – и притом безвозмездно.

Словом, она осталась в Белгравии.

Нала тем временем сменила ногу, постояла так ещё секунд десять, затем коснулась армиллярной сферы, убедилась, что в качестве зеркала та едва ли годится, и, пройдя вдоль обоих полушарий одновременно, тронула Алана за рукав.

– Знаешь, – сказала она, глядя ему в лицо снизу вверх, но не пытаясь нарочно поймать ответный взгляд, – мне кажется, этот нулевой меридиан – не про географию. Он про точку, где ты перестаёшь быть собой из сегодняшнего дня и становишься… собой же, только из другой реальности. Из завтра, может. Или из вчера. А то и вовсе из воображения, из сна, из книги. И всё это соединяется воедино.

Она провела носком по линии, будто проверяя, не сотрётся ли.

– Это место на тебя так повлияло? – уточнил Алан, смахнув сухую травинку с её волос. – Или врикшасана? Или всё вместе?

Он сам подивился тому, как легко в памяти всплыло название асаны. Название, которое он и запоминать-то никогда не пытался, и дорого отдал бы, чтобы забыть. Которое, видит бог, тоже обосновалось в голове с лёгкой руки Элеоноры.

– Или всё вместе, – сделала она попытку согласиться, – или ничего из вышеперечисленного. Ведь, так или иначе, всё это уже было во мне – мысли, ощущения. Просто в сложившихся условиях мне удалось их сформулировать.

– И как! – добавил Алан в восторге, отчасти даже не наигранном.

Он вспомнил себя – в спортивных шортах, без правого носка, стоящим на одной ноге. С руками в намасте (причём только что узнал, что это, оказывается, так называется) и с гордо поднятой головой.

– А теперь закрой глаза, – скомандовала Элли.

Вместо этого он недоверчиво прищурился.

– Ты серьёзно? Зачем?

– Зажмурься – и сам ответишь на свой вопрос. Обещаю: я ничего делать не буду. И с места не сдвинусь. Чтобы ты был уверен, что это не какой-нибудь трюк или розыгрыш с моей стороны.

Алан ей не поверил. И правильно сделал. Вот только обманула его не Элли – а он сам. Его тело. Его внутреннее чувство баланса.

И, когда он понял, что начинает терять равновесие, то сразу же, первый опустил ногу, стараясь не делать резких движений, и медленно открыл глаза.

– Достаточно глупостей на сегодня. Посторонись, малышка, меня ждут мои полсотни отжиманий.

И всё. Он не проиграл, не упал. Просто сошёл с дистанции до того, как рискнул потерять достоинство.

А сейчас, пока Нала отправилась сделать пару снимков армиллярной сферы и осведомиться насчёт подъёма на обзорную площадку, он огляделся по сторонам, убедился, что на него никто не смотрит, и, сбросив кроссовок, подтянул ногу к бедру. Огляделся ещё раз и закрыл глаза.

В первые три секунды его окутывало ощущение победы.

Он – центр, ось, тугая струна, натянутая от темени до самого ядра Земли.

Дыхание ровное, поза – идеальная: живая иллюстрация к пособию.

А на четвёртой секунде пришло колебание. Едва уловимое, ласковое до тошноты – как дыхание женщины, для которой ты – свет в окошке. Возлагающей на тебя слишком большие надежды.

Почти как родная мать.

Потом – ещё колебание, и третье – с намёком на шаткость.

Он попробовал восстановить равновесие – и тут же ощутил, что внутри него всё слишком подвижное.

Слишком много винтиков и шестерёнок, пребывающих в хаотичном движении, чтобы вся конструкция хранила статичность.

На седьмой секунде он понял, что с каждой попыткой удержать позу только больше напрягается. Как будто баланс – это не покой, а война.

Тогда он открыл глаза, поставил ногу обратно на землю и, завязывая шнурок, тихо выдохнул:

– Контроль – не то же самое, что равновесие. – И тут же добавил с привычной усмешкой: – Но, чёрт возьми, борьба за него выглядит похоже.

***

Когда они поднялись на обзорную площадку, моросил мелкий дождик – колкий, но неопасный. Из тех, что пробегутся по горизонту, добавят радужных бензиновых разводов на шоссе, прибьют пыль к тротуарам и умчатся восвояси.

Канэри-Уорф [1] в этой мороси изрядно смахивал на Изумрудный город из детских книжек – островок драгоценной деловой жизни, алгоритмов, трейдинга и корпоративных войн, позеленевший на фоне октябрьского неба без всяких специальных очков.

Перед ним, за платиновой лентой Темзы – здания Старого Королевского военно-морского колледжа. Симметричные, классические, с белыми колоннами и галереями. Такой вымуштрованный классицизм всегда импонировал Алану, напоминая об университетских годах и военной службе…

…которую он, разумеется, не проходил. Зато в 2008 году записался по контракту на восемнадцатимесячные курсы для гражданских юристов, работающих с правительством. По спецпрограмме от MI5, в которую входила гибридная подготовка – как теория в области международного права, так и практика, включающая в себя тактическую стрельбу, моделирование допросов (причём как на месте следователя, так и допрашиваемого), оценку угроз и выезд на реальные операции, вместе с настоящим агентами – в качестве юрисконсульта…

Он перевёл взгляд на просторный парковый газон переднего плана – кое-где в выцветших жёлтых пятнах, как старящаяся фотография. Люди разбросаны по траве примечаниями на полях: кто-то сидит в группах, кто-то поодиночке, влюблённые парочки жмутся друг к другу. Субботняя идиллия, и никакой спешки.

– Какие мысли вызывает у тебя этот пейзаж? – обратился он к Нале, чисто из необходимости джентльмена развлекать спутницу. – Уверен, Камю нашёл бы, что сказать по поводу панорамы.

– Тебя интересует моё мнение или Камю? – уточнила девушка, облокотившись о металлические перила и глядя куда-то вдаль, за облака.