Текст книги "Городовой (СИ)"

Автор книги: Andreas Eisemann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

– Может, не стоит ко мне идти? Все увидят меня с городовым – побьют потом.

– А мы иначе сделаем – типа я тебя поймал и домой веду, это нормальная история. Мне просто надо хорошо это место осмотреть.

Вяземская лавра – именно так называлось это место, трущобный квартал около Сенной площади. Нагромождение зданий, сараев и чёрт знает чего ещё. Как я узнал позже, комплекс состоял из тринадцати домов. Тут находилось самое дно петербургского общества – бродяги, беглые каторжники, жулики всех мастей, беспризорники, проститутки, причём, проститутки нелегальные, тоже самого низшего пошиба, которые работали без жёлтого билета, так называемые «трущобницы».

Прошли мой сарай – место моего появления на свет божий в этом мире. Кстати, я нашёл это символичным. Сарай этот был «тряпичным» и относился к тряпичному зданию – здесь собирали и сдавали в переработку всякое тряпьё. Работали тут артели тряпичников, также они занимались тем, что перешивали украденные вещи. У каждого флигеля имелось своё название – столярный, корзиночный, четвёртые бани, малый и большой Полторацкий. Самый большой и массивный флигель назывался Стеклянный коридор, считался самым опасным местом во всём Питере. Селилась здесь в основном братва всех мастей. Так тут рядом стояло ещё одно здание, где собственно и был «малинник» – трактир и бани. Ещё это здание называли «Садок». Всё это мне рассказывал Сашка.

Вообще, как я потом узнал, когда более тщательно собирал информацию, Вяземская лавра была государством в государстве, наподобие гонконгского Коулуна, и насчитывала более 20 тысяч жителей. В этом районе жили отставные солдаты, мелкие торговцы, мастеровые, уличные музыканты, а также бродяги и нищие, воры и бандиты, проститутки, беглые каторжники и беспризорники. Занимались тут всем – скупкой краденого, проституцией, изготовлением поддельных документов и прочим незаконным. Полицейские старались сюда вообще не ходить, также не принимали заявления от пострадавших в этом месте – просто прогоняли, типа: «А нечего ходить куда не надо».

По краям площади, в громадных, как казалось местным, грязных многоэтажных домах мигали огоньки над входными дверями, означая собой целые ряды харчевен, кабаков, где ютились и пропивали награбленное многочисленные воры, жулики и проститутки Питера. И выхода отсюда было, как правило, два – в тюрьму или на кладбище.

– Слышь, а облавы бывают? Ты говорил, что тут катран работает – это ведь запрещено.

– Конечно бывают. Бывало и закрывали, да только попробуй тут кого поймай. Если уж совсем обложат, то по гадарейкам уходят – это такие коридоры специальные, по ним можно в любое место дома прийти.

Парень явно нервничал, выдавая секреты полицейскому. Перед тем я ещё немного его попугал, так что выбора у него особого не было. Я остановился перед тем, как уже непосредственно зайти на территорию всей этой крепости.

– Слушай, пока не дошли – главное, найди мне извозчика, да не любого. А такого, с кем и на дело можно сходить – из местных, надёжного.

Я уже с одним виделся – описал мальчишке того извозчика, что вёз нас с Леной.

– Знаешь такого?

– Вроде это Пахом, да из местных.

– Сразу к нему не подкатывай. Просто узнай, кто из извозчиков чем промышляет. Чуть позже встретимся и сведёшь меня с ним – дело есть. А теперь пошли.

На территории Вяземской лавры сновала куча народа. Я схватил парня за шиворот и потащил к дому, но только мы вошли на его территорию, нас обступили какие-то хмыри.

– Ты парнишку-то опусти, человек хороший.

– А то что?

– Слышь, фараон, ты берега не попутал к нам заходить?

А я на своей земле, куда хочу, туда и захожу, и не тебе, бродяга, мне путь указывать. Понял, нет? Теперь исчезни отсюда.

В этот момент периферическим зрением увидел что-то приближающееся сбоку, успел чуть отклонить голову, это и спасло: рука с кастетом лишь рассекла голову над ухом, фуражка полетела на землю. Я резко отскочил в сторону, разрывая дистанцию и не давая себя зажать, сразу же пнул кинувшегося ко мне мужика прямым ударом ноги в низ живота, тот сразу упал на пол, согнувшись и перебирая ногами – осталось трое. Я снова сделал шаг назад, разрывая дистанцию. Я помнил про саблю, но места в коридоре было мало, не развернешься. Мы стояли друг против друга, но никто не нападал, валявшийся на земле пытался подняться на ноги. Вдруг тот, что с кастетом, резко кинулся на меня, замахиваясь, я успел сделать подшаг в сторону и ударил прямым ему навстречу, в лицо, но тот не упал – крепкий мужик. Зато я успел перехватить руку, вывернуть её и заломить за спину, так мы и упали на землю. Это в книгах да в кино главный герой а ля бельгийский паренёк раскидывает всех с вертушки, в реальности же даже для подготовленного человека драка – мероприятие с непредсказуемым результатом.

Успел рявкнуть:

– Отошли нахер!

Это дало мне паузу в несколько секунд, я резко потянул руку на себя, мужик подо мной заорал, потом раздался глухой щелчок, рука сломалась, мужик завыл и засучил ногами. Я снял с безвольной руки кастет, он оказался хорошим, медным, и посмотрел на оставшихся двоих. Те уже не пытались кидаться, наоборот, сделали шаг назад, поднимая руки.

– Стоять! Берите этого и наложите лубки на руку.

Те послушно подхватили товарища, который, скривившись, поддерживал висевшую руку, и поволокли куда-то. А я наклонился, поднимая и отряхивая фуражку. Малой всё это время прятался за бочками и наблюдал за дракой. В первый же день я умудрился испачкать мундир в крови, частично в своей, частично в чужой: мужику с кастетом я разбил нос и с него тоже порядком натекло.

– Эй, вылазь оттуда, пошли к тебе.

Вокруг уже собралась толпа, всегда охочая до всяких зрелищ, поэтому хотелось побыстрее уйти отсюда.

Дома у Сашки было тесно и грязно. Мебели как таковой и не было: какие-то лежанки с тряпьём, небольшой стол, где ели, топчаны самодельные. Отвык я от таких зрелищ, у нас, наверное, и бомжи лучше жили. Мать смотрела на нас недобро, видимо, ожидала лекций о плохом поведении мальчишки. Хоть парень и не сказал, но я понял, что мать подрабатывала проституцией, на ребёнка ей было в общем наплевать, хотя, может, я и ошибаюсь.

– Вода есть?

– Есть.

– Ну тащи, чего стоишь, видишь – китель испачкал, застирай нормально, пока кровь не засохла.

Я снял портупею, стянул свой мундир и отдал ей, она взяла его нерешительно и с подозрением меня разглядывая, затем молча развернулась и ушла куда-то, а я вопросительно посмотрел на подростка.

– У нас тут прачечная рядом, там лучше будет.

– Тряпка чистая есть? Или платок, рану зажать. Да что ты сухую мне даёшь, намочи.

Я прижал тряпку к голове. Зеркал в комнате не было, пощупал пальцами – вроде царапина, повезло, но с башки вечно кровит, как со свиньи. Тут ничего не поделаешь. Минут через двадцать вернулась Сашкина мать, протягивая мне китель. Пятна почти не было видно, я хотел повесить китель сушиться, оглянулся по сторонам и понял, что вешать особо некуда: на грязную кровать класть не хотелось, ещё вшей каких нацеплять, в итоге так и надел мокрый – так высохнет. В принципе она была ничего: довольно молодая, приятное лицо, только наряд, конечно, оставлял желать лучшего. Да и общее впечатление убогости быта давало свой отпечаток в виде ранних морщин и седеющих волос. Жизнь тут была у людей не сахар. Вот это реальное дно, сразу вспомнил Горького, рука непроизвольно сжала эфес сабли, а губы сжались. Подумал про себя: вот же гнида подшконочная, ни дня в жизни не работал, разъезжал по курортам да ел устриц на Капри, а о Дне написал – Мать. Ничего, браток, свидимся ещё.

– Как тебя звать?

– Катерина.

Она испуганно сделала шаг назад.

– Ладно, Катерина, спасибо за китель.

Я достал из кармана деньги, которые забрал у пацана, отдал ей.

– А с Сашкой что?

– А с Сашкой ничего, нормальный парень. Ну давай, Катерина, не болей, загляну ещё.

И вышел из комнатки, оставив бабу в полном недоумении.

Обратно дошёл уже без приключений.

Глава 3

– Ты где был?! – едва завидев меня на рынке, бросился Иван, запыхавшийся и взволнованный. – Я уже весь рынок излазил! А с головой что случилось?

Он с тревогой разглядывал повязку, выглядывавшую из-под фуражки.

– Да нормально, Вань, с местными знакомился, – отмахнулся я, поправляя ремень портупеи. – Ты мне лучше скажи, как с вдовушкой у тебя вчера прошло?

Иван словно громом поражённый встал как вкопанный, челюсть отвисла, а лицо залилось густой краской.

– А ты… откуда знаешь?

– Да что тут знать-то, – усмехнулся я, наблюдая за его смущением. – Ладно, веди лучше в трактир, есть охота.

За обедом, неторопливо хлебая жидкие щи и запивая их кислым квасом, рассказал про своё знакомство с Вяземской лаврой. Иван то и дело крехтел осуждающе и качал головой, словно не веря услышанному.

– Да ты с ума сошёл! – наконец выдохнул он, отставляя кружку. – Никто из наших туда не ходит. Ещё сыскари или начальство могут себе позволить, а нашего брата городового там прирежут и глазом не моргнут.

– Не кипятись ты так, – спокойно отвечал я, макая чёрный хлеб в остатки щей. – Люди как люди, просто не любят, когда чужие нос суют не в свои дела.

– А что ты туда вообще пошёл? – не унимался Иван, подавшись вперёд через стол.

– Да так, местность изучить, обстановку понять.

– Ага, так изучил, что чуть башку не потерял, – проворчал мой напарник, недовольно поёрзав на скамье.

– Не преувеличивай, – махнул рукой. – Давай-ка лучше сходим в казармы, определим меня на постоянное жительство.

– Точно! – встрепенулся Иван, откладывая ложку. – Ну пошли, всё покажу. Только сначала в участок заглянем, документы на тебя заберём.

Казармы для городовых располагались в двухэтажных кирпичных зданиях с толстыми стенами и небольшими окнами, затянутыми железными решётками. В длинных коридорах с каменными полами стояли деревянные нары в два яруса, на которых размещалось по двенадцать-пятнадцать человек в одной комнате. Постельные принадлежности состояли из соломенных тюфяков, грубых серых одеял и подушек, набитых сеном.

Стены были выбелены известью, но от времени и сырости покрылись жёлтыми разводами и плесенью. В углу каждой комнаты стоял железный рукомойник с жестяной кружкой на цепочке, а под окном – деревянный стол для письма рапортов. Освещение давали керосиновые лампы, развешанные вдоль стен.

На первом этаже находились караульное помещение и комната для хранения амуниции. Здесь же размещалась общая столовая с длинными некрашеными столами и скамьями, где городовые принимали пищу из общего котла. В подвале устроили склад для сабель, револьверов и прочего казённого имущества.

Двор казармы был вымощен булыжником, окружён высоким забором с единственными воротами, которые запирались на ночь. В углу двора стояла баня, которую топили по субботам, и отхожие места. Зимой в помещениях было холодно – печи топились только в самые лютые морозы из экономии дров.

Весь быт был подчинён строгому распорядку: подъём в пять утра, умывание, молитва, завтрак и развод на службу. Казарменная жизнь отличалась скудностью и суровостью, что соответствовало положению городовых как низших чинов полицейской службы.

Казармы напоминали хостел для совсем бедных людей, довелось как-то довелось в таком ночевать в Москве. Только условия тут были ещё хуже, было ощущение, что я в музее каком то. Но ничего, жить можно. Лучше чем на улице.

Когда все формальности были улажены, попрощался с Иваном до завтра и я наконец-то остался предоставленным сам себе, до этого познакомился с мужиками, публика тут была разная, и военные и рабочие, молодые городовые из крестьян. Мне выдали аванс и я купил вина и пряников, проставился новым соседям, в следствии чего меня приняли хорошо и отнеслись с уважением, как к человеку понимающему.

От обилия новых впечатлений не мог уснуть. Свеча на столе давала тусклый, дрожащий свет, бросая причудливые тени на побеленные известью стены. Разделся до исподнего – грубой холщовой рубахи и кальсон, сложил аккуратно форменную одежду на деревянную тумбочку, проверив, чтобы пуговицы на кителе были застёгнуты, а ремень портупеи не касался пола. Постель оказалась жёсткой: соломенный тюфяк шуршал при каждом движении, серое шерстяное одеяло кололо кожу, а подушка, набитая сеном, пахла прелой травой.

Лёг, натянув одеяло до подбородка – в казарме было зябко, несмотря на май. Железная кровать скрипнула под тяжестью тела. Кто-то уже храпел на соседних нарах – густо, раскатисто, словно пила скребла по доскам. Другой ворочался, кряхтел во сне, стонал. Где-то в углу кто-то тихо бормотал молитву. За окном изредка проезжали поздние экипажи, стучали копыта по булыжной мостовой, скрипели колёса телег.

Люди тут вставали очень рано, ещё до рассвета, поэтому укладывались спать с заходом солнца. Надо будет завтра пойти в церковь, наковырять воска для беруш.

Только сейчас я мог позволить себе нормально всё осмыслить. Лежа на жёстких нарах, слушая храп товарищей и потрескивание догорающей свечи, размышлял о случившемся. Шока не было – привыкаешь уже ко всему при моём образе жизни. Чтобы сохранить рассудок, нужно уметь мгновенно адаптироваться к любой обстановке. Особенно меня забавляло, как многие писатели описывали своих попаданцев: те долго не верили в происходящее, несли какую-то околесицу. Хотя, возможно, это и справедливо, если человек не адаптирован к стрессам. Стресс на то и стресс – к нему никто не адаптирован, просто нужна практика, чтобы переносить это нормально.

Ну вот я попал, что называется. Что теперь делать?

Во-первых, радоваться, что не помер. Хотя что там случилось, так и не понял. Главное, что я знал: мой перенос был как-то связан с тем непонятным кубиком. Если бы не он, дрон убил бы меня тогда. Меня словно вырвало из того мира и занесло сюда. И не в тело подростка, как все мечтают, а как был, так целиком и закинуло – только без автомата. Может, большой кусок металла был, не знаю. А пистолет, обычный «Макаров», остался при мне. Вот и задел на будущее… шутка.

Попаданцы часто начинают изобретать всё на свете: пулемёты, самолёты, ещё бог знает что. Если честно, никогда этого особо не понимал. Есть задачи более интересные и захватывающие – изобретать людей. Менять их, формировать, направлять. Это искусство тоньше любой механики.

План у меня уже в черне есть. Ресурсов на первоначальном этапе немного, но я сам по себе ресурс – просто нужно грамотно всё организовать. В принципе ничего нового, но масштабы предстоящей работы завораживают и пугают одновременно.

Помню, как в детстве постоянно все пугали: не делай этого, не делай того, не дерись, иначе будут кары небесные, тюрьма, и вообще сломаешь жизнь и сдохнешь под забором. Спустя годы понимаешь, что можно было почти всё, и за это ничего бы не было. Но это тогда, в девяностых и нулевых, когда мы были ещё свободны. Сейчас уже нет – каждый шаг видеофиксируется. А раньше этого не было. По сути, детство – это как компьютерная игра, где почти полная свобода действий.

Вот я получил вторую жизнь, вторую возможность. Понимаю, что бояться вообще нечего. Кто мне что сделает? Поймают, в тюрьму посадят? Я там был, меня этим не удивишь. Хотя тут сейчас настолько вегетарианские законы и времена, что нужно совершить что-то действительно экстраординарное, чтобы за тебя взялись по-взрослому. Каторга тоже такое себе – по воспоминаниям и записям, оттуда не мог убежать только безногий. А для политических так это вообще курорт был.

Поэтому нужно прежде всего ничего не бояться, развивать свою внутреннюю свободу, волю, решимость действовать и жить. Хочу ли я спрятаться и прожить тихо и мирно? Нет, я и там так жить не мог. А тут чувствую себя словно подростком, стоящим на краю крыши и смотрящим на город, ещё не знающим, какое будущее меня ждёт, и представляющим себя взрослым, занимающимся чем-то таким, от чего захватывает дух и хочется жить.

Умение сохранить в себе вот этого ребёнка, подростка с жаждой жизни и приключений, очень важно. Без него превращаешься в усталого старика с погасшими глазами, который не живёт, а доживает. Даже термин такой придумали – возраст дожития.

Ещё чувствую себя подозрительно хорошо, почти ничего не болит. Война здоровья не прибавляет: летит всё – зубы, колени, спина, желудок, кишки, появляется геморрой, у нас это называли «отрастить хвост». Там год за пять идёт. Видимо, это перемещение что-то изменило во мне, даже глаза другими стали. А глаза – это отражение души, так вроде говорят.

Ещё думал про это место – питерскую клоаку, Вяземскую лавру. Место стратегическое и перспективное. Вяземская… Что-то слышал про Вяземских – вроде писатель такой был, с Пушкиным связанный. Надо конкретно выяснить, кто владеет таким вертепом. С подобными вопросами, наверное, лучше к шефу обратиться, или не стоит? Впрочем, владельцы сами делами не занимаются – там всем заправляют управляющие. Вот на них и надо выходить. Но один не потяну, нужны помощники. Ладно, обдумаю всё завтра. Так постепенно, несмотря на храп соседей, заснул.

Утром при всём желании не проспишь – все встают, умываются, расходятся по своим делам. Даже хорошо, что меня сюда выдернуло из полевых условий, а не из домашнего уюта.

Пришёл на работу пораньше. Построение, развод, нарезка задач – обычная рутина. Перед выходом на участок меня вызвал начальник.

Иван Григорьевич Савельев

– Ну как, обжился?

– Да всё хорошо, Иван Григорьевич. Казармы приличные, чисто, и люди приятные.

– А чего тебя вчера в Вяземскую лавру понесло? Или не знаешь, что это за место?

– Так я новенький тут, делал обход, вот и решил заглянуть.

На это шеф только покачал головой, типа видал дураков, но таких…

– Заглянуть он решил… Повезло тебе, парень. Там люди пропадают – место гиблое совершенно. Мы только когда облавы проводим, туда заходим, да и то в оцеплении стоим обычно.

– А скажите, Иван Григорьевич, кто этим безобразием владеет?

– Известно кто – семья Вяземских. А что, хочешь в суд подать за ущерб?

Шеф был так доволен собственной шуткой, что расхохотался. Я тоже поддержал его, улыбаясь.

– А они где – тут, в Петербурге?

– Да держи карман шире! Пропивают небось денежки по заграницам.

– А управляющий там кто?

Шеф посерьёзнел, внимательно на меня посмотрел.

– А тебе зачем?

– Да хочу понять, как эта колыбель разврата устроена.

– Колыбель разврата! Ишь как завернул! Хорош! Надо будет запомнить.

Помолчал, почесал бороду.

– Есть там Мухин, Фёдор Егорович. Мухой ещё кличут. Скотина, каких свет не видывал – злой, наглый и жадный. Думаю, он втёрся к Вяземским в доверие. Сколько им передаёт – бог знает, но себе явно берёт немало. Со всяким криминалом на короткой ноге, в общем, скользкий тип. Если думаешь его прижучить – зря.

Тут Савельев перешёл на шёпот и наклонился поближе:

– Платит кому надо. Так что и думать об этом забудь.

– Кроила.

– Точно! Вот же пропасть! Как верно сказал. Ткнул он в меня пальцем.

– Думаю, раз место существует, то с него многие кормятся.

Савельев только руками развёл – мол, дело понятное.

Попрощавшись с шефом, вышел на улицу. Светило солнце, было тепло и приятно. Хорошо, что летом сюда попал – чтобы зимой в Петербурге жить, надо закалку иметь. Встретился с Иваном, сказал, что нужно в больницу зайти, договорились потом на Сенной пересечься.

В больнице всё было по-прежнему: чисто, бедно, пахло лекарствами и карболкой. По пути зашёл в лавку, прикупил вкусностей для Лены.

– Ну что вы, не стоило! – засмущалась она, хотя видно было, как рада.

Лицо разрумянилось, глаза заблестели.

– Только вы доктору гостинцы не показывайте, а то заревнует и поколотит меня – опять к вам в больницу попаду.

Лена

После этих слов Лена ещё больше зарумянилась, тяжело вздохнула и только рукой махнула. Понял, что воз и ныне там, и пора бы подмазать процесс. Поговорили немного – Лена интересовалась, как устроился, я рассказал, что неплохо, приняли нормально, скромно, но жить можно. Договорились, что вещи пока у неё полежат.

– Такие вот дела. Планирую в ближайшее время решить квартирный вопрос, и тогда больше не буду тебе докучать.

– Да какая докука! Лежат себе, есть не просят. Только полы мыла, решила подвинуть, а мешок-то тяжеленный! Еле своротила! Ты что туда положил – кирпичи?

– Так сбруя воинская… – и добавил, понизив голос: – Секретная.

– Ну это же ужас какой-то! Такое таскать – никакого здоровья не хватит.

– И не говори!

Доктор Перфильев

О, а вот и доктор показался в дверях.

– Здравия желаю, господин доктор!

Я вытянулся и козырнул.

– Всё паясничаете? Вижу, совсем поправились?

– Так точно!

Доктор приблизился ко мне вплотную, взял за плечи и чуть повернул к свету, вглядываясь в глаза с профессиональным интересом.

– Что-то изменилось?

– Нет, не похоже. Странно… Никогда прежде такого не видел, чтобы у взрослого человека радужка изменялась.

И без перехода добавил:

– Что у вас за дело ко мне было?

– Да, дело. Даже два. Но одно подождёт – я сам к нему пока не готов.

– Ну хоть в двух словах можете сказать?

– Дело касается медицинского обеспечения и образования воинских частей и соединений, а также полицейского управления. То, что сейчас есть, совершенно никуда не годится.

Доктор удивлённо поднял брови.

– И вы хотите что-то предложить по этому поводу?

– Да, есть идеи.

– Но вы же не медик.

– Не медик, но у меня есть опыт, плюс кое-какие организаторские способности. Ну и кроме того, есть план и понимание, что нужно делать. Также серьёзнейшим образом стоит вопрос с гигиеной и санитарной безопасностью. Обстановка в городе чудовищная. На самом деле, как тут все ещё не вымерли от чумы и эпидемий – не понимаю.

– Это я прекрасно знаю. Не только я – все более-менее образованные люди бьются который год, но всё бесполезно.

– Понимаю. С наскоку такую проблему не решить – нужно много времени, труда, усилий и денег. Но раскачать это можно.

– Ваши слова да богу в уши. А вторая проблема?

– Жалобы на вас поступают.

– Что?! Какие ещё жалобы? Если про Степана, так он сам убежал – испугался, когда ему клизму ставить стали. Подумал, что уморить пытаемся. Тёмный человек, что тут поделаешь. Или он на меня жалобу в околоток понёс, стервец?

Я сдержался, чтобы не заржать. Доктор иногда был слишком серьёзен и не понимал подколок.

– Да нет, на невнимание жалуются. Есть у вас, знаете ли, очень милая сотрудница, которой вы весьма нравитесь. Но она только вздыхает, всё ждёт от вас внимания. Истосковалась вся, думает уже, что не того выбрала – нерешительный больно.

С доктора сразу слетела вся серьёзность. Он тут же превратился в робкого мальчишку, начал теребить пуговицу на халате.

– Да я как-то это… Не знаю даже, так вот… Она же работает тут. Как же я подойду, что скажу ей…

– Нда…

А сам про себя подумал: тяжёлый случай.

– Вот что, доктор, пойдёмте-ка в ваш кабинет.

Доктор начал отбрыкиваться – мол, дела.

– Дела подождут! У вас есть дела поважнее сейчас. Много времени это не займёт. Поговорим как мужчина с мужчиной.

Зашли в кабинет, закрыли дверь.

– Теперь слушай. Ситуация у тебя простая: ты ей нравишься, она тебе тоже. Понимаю твой страх, застенчивость – сам таким был. Но ситуация самая благоприятная. Квартира есть? Один живёшь? Отлично, тогда ещё проще.

Существует правило трёх свиданий… Нет, об этом потом расскажу как-нибудь. А сейчас вот что тебе надо сделать: сразу после нашего разговора выходишь и зовёшь её на свидание после работы – в кафе. Сразу подумай, в какое. Когда подойдёшь, не стой столбом. Подойди и вот так – возьми её за локоть или чуть выше. Давай, попробуй на мне. Вот, хорошо!

Прикосновения очень важны. Ты же знаешь, есть наука психология – вот это оно и есть. Через такие ненавязчивые касания устанавливается связь. Но лапать не надо.

– Да я…

– Не перебивай. Знаю, что опыта у тебя немного в этих делах – ничего, дело наживное. Так вот, пешком не идите – вызови извозчика. Это даст тебе возможность ещё потрогать её, в хорошем смысле: подать руку, когда будете садиться. Обязательно сядь с ней рядом, чтобы касаться. Постоянно приобнимай за плечи – например, увидел что-то интересное, приобнял и говоришь: «Смотри, какой смешной мужик идёт!» Понимаешь? Отлично.

В кафе тоже постарайся сесть не напротив, а рядом. Чтобы так сделать, сначала усади её, а потом сам рядом садись. Подумай, где есть кафе с диванчиками.

Дальше… Нет, стой! Когда в повозке будете ехать, не молчи. А то знаю, так бывает – сказать нечего. Не пытайся умничать, не надо ей сложное рассказывать. Дамы – люди простые, хотя и любят ушами. Можешь нести любую околесицу, но не забудь упомянуть, как она тебе понравилась, когда ты её в первый раз увидел, но по глупости не решался подойти. Они любят, когда мужики признаются, что не очень умные и решительные.

Доктор сидел с отрешённым видом, но внимательно слушал.

– Итак, когда будете в кафе, думай только о ней. В плане – не нужно размышлять, что заказать, это всё неважно, это фон. Пока ждёте заказ, проверни такую штуку: если она носит кольца или браслетик на руке, возьми её за руку – типа: «Ой, какое у тебя красивое кольцо!» Если колец нет – без разницы, скажи, что пальцы красивые. Главное – взять её за руку, тогда контакт станет ещё ближе и крепче. И не убирай руку! Накрой так и продолжай болтать. Лучший способ – расспрашивать её о всяком. Просто задавай вопросы о ней же: увлечения, про учёбу и так далее. Понимаешь?

– Да это же целая наука выходит!

– А то! Считай меня профессором соблазнения. Так вот, если не наделаешь каких-то фатальных ошибок… Да успокойся, всё нормально будет! Ты просто напряжён, ты весь в голове. Понимаешь, о чём я?

– Примерно…

– Ты постоянно в голове прогоняешь всякие сценарии: «А что, если так?», «А если откажет?», «Как я буду выглядеть?»…

Доктор аж вскочил:

– Да откуда вы знаете?!

И тут же обречённо опустился на стул:

– Да, всё так.

– А какое лекарство от этой болезни?

– Лекарство? От этого есть лекарство?

– Есть! Называется «действие». Это помогает лучше всего – просто надо действовать и не думать. Решительность! Дамы такое любят. Наш девиз – слабоумие и отвага!

Тут уж доктор не выдержал и захихикал.

– И последнее, – сказал я, уже вставая и подталкивая доктора к выходу. – В конце ужина ты уже должен держать её руку в своих и что-нибудь рассказывать, уже можно про себя. Не забывай постоянно касаться её. И главное – в конце ужина зови её к себе.

Доктор аж подпрыгнул:

– Как это?! Так сразу?

– А что, хочешь свадьбы дождаться? Не теряйся! – произнёс я по слогам. – Она хочет, ты хочешь – чего тянуть? Откажет – так откажет. Вообще не думай об этом и ничего не бойся. Будь на кураже! Смелость города берёт.

Всё, вперёд!

Я вытолкнул его в коридор и громко позвал:

– Лена!

Потом, вспомнив, наклонился к уху доктора и скороговоркой произнёс:

– И ни в коем случае не признавайся ей в любви!

Доктор даже удивиться не успел – Лена тут же вышла из палаты. Я подтолкнул доктора к ней, а сам направился к выходу, за спиной подмигивая Лене и показывая большой палец. Уже уходя, увидел, как он взял её за локоток и что-то говорит.

Ну и славно, подумал я. Хоть что-то хорошее в этом мире уже сделал.

Иван Сычев

А сам направился на Сенную.

– Кошелёк или жизнь! – я подкрался к Ивану, тыкая его пальцем в спину.

Тот дёрнулся, схватился за кобуру и развернулся.

– Чтоб тебе лопнуть! Ну и шутки у тебя! Фух, аж взмок весь.

– Не трухай. Как дела?

– Да нормально. Пойдём что ли, обход сделаем.

Я заметил мальчишку, но подал ему знак – мол, потом, когда Иван отвернулся.

Пока шли, Иван рассказывал про себя, про службу.

– А почему в следователи хочешь перевестись?

– Ну как же – и зарплата другая, да и статус. Что я сейчас имею? Даже нижнего чина нет. Что мне с того?

– А как ты вообще к этому относишься? Ко всему?

– К чему?

– Ну к преступникам там, к революционерам?

– А что?

Я заулыбался:

– Да ништо, – передразнил я. – Что ты во мне прямо шпика какого-то видишь?

– Так ты шпик и есть! Ты себя в зеркало видел? Я что, слепой, что ли?

– Хех, тебя не проведёшь!

Иван нахмурился:

– Что, правда шпик, что ли?

– Да какой я шпик, Иван! Был бы шпиком – загримировался бы получше. Да и за кем мне следить? За тобой или за Савельевым?

– А если и так? Грозно прищурился он.

– Да кому вы нужны! – рассмеялся я. – Ты не обижайся. Все мы люди маленькие, и заботы наши там… – я кивнул подбородком наверх, – до одного места.

Иван снял фуражку и почесал голову.

– Что правда, то правда…

Уже на подходе к лавре чувствовался запах – местечко, конечно, мама дорогая. Постепенно собирал информацию об этом месте, общался с людьми.

Бизнес, который вёлся на Сенной площади, назвать цивилизованным было трудно. Продукты здесь отгружали покупателям прямо с возов. Телеги могли не вывозиться с площади неделями до полной распродажи товара. А территория фактически не убиралась, распространяя по окрестностям аромат от перегнивших овощей и фруктов. При этом Сенная стала местом притяжения бедноты, о которой современник говорил, что она «с лёгкостью могла достать копейку». Поэтому приличная публика из доходных домов Вяземского очень быстро съехала. Однако князь в доходах не потерял, поскольку его недвижимость оказалась востребована предприимчивыми теневыми дельцами Сенного рынка. Они стали брать в аренду эти помещения, где устанавливали многоярусные нары, делили пространство «на углы», а затем сдавали их бедноте всего за 20 копеек в месяц. При этом главный свой бизнес эти дельцы делали не на субаренде, а на торговле спиртным в ночное время, ростовщичестве, скупке краденого и проституции.

В результате уже довольно скоро в 13 доходных домах Вяземского разместилось до 10 тысяч представителей петербургской бедноты. Этот уголок города превратился фактически в мини-государство со своими законами, лидерами и собственной моралью. Он-то и получил название «Вяземская лавра», соединив в этом топониме фамилию владельца и ироничный намёк на то, что нравы в нём были отнюдь не монастырские.

Вяземская лавра – простые люди её также называли Вяземка – являлась не только местом проживания представителей социального дна, но и ключевым центром петербургского люмпен-бизнеса в прямом смысле этого слова. В одном из её корпусов, Корзиночном флигеле, изготавливались корзины едва ли не для половины Петербурга. По соседству размещались артель факельщиков, обеспечивающая сопровождение траурных процессий, и артель нищих, имевшая строгую иерархию с чётким распределением зон трудовой деятельности её членов. Рядом, в Тряпичном флигеле, велась сортировка тряпья и хлама, собираемых на задних дворах домов по всему Петербургу. Лучшие находки из числа не сильно заношенных предметов гардероба здесь же стирались, штопались, сушились и поступали в продажу как новые.