Текст книги "Эльванор (СИ)"

Автор книги: A. Achell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Тем временем женщина подошла к кровати, за которой прятались обе ее дочери. Игнорируя старшую Никс, она опустилась на колени возле младшей. Длинные юбки разметались по полу, походя на крылья беспокойных птиц. Маленькая Никс подняла испуганный взгляд, борясь с желанием отстраниться. Следующие слова матери повергли девочку в ступор:

– Чего ты прячешься здесь? Пойдем скорей, прогуляемся в парке: погода сегодня теплая, солнечная. Может, по пути заглянем в твою любимую лавку со сладостями. Выпьем по тáлону, съедим пряной выпечки... Ну, что скажешь?

Дочь растеряно глядела на мать, не понимая, отчего та улыбается. Не она ли взмахами ранее ударила ее по лицу, да так, что в ушах звон стоит? Девочка до сих пор не могла осознать, за что было наказание, ведь она всего лишь спросила об отце. У многих он есть: у ее подруги Экки и у друга Тера. Отчего же мама разозлилась, когда она спросила о том, где находится ее собственный?..

Маленькая Никс непонимающе всматривалась в серые глаза Тарин, что обычно были строги и суровы, но сейчас искрились добротой. Ее улыбка казалась такой теплой, такой любящей. Мать раскрыла руки, приглашая дочку в объятия. Больше всего на свете девочка хотела броситься в них, спрятаться от мира и утонуть в материнской любви, но… слезы все еще жгли лицо, а левая щека пульсировала болью. Что, если мать опять ее ударит? Почему она сейчас так добра? Разве она не должна злиться, если Никс сделала что-то плохое? Противоречия раздирали девочку, сердце и разум упорно боролись между собой, и она не знала, чью сторону принять.

– Ну же, иди ко мне, – проворковала Тарин, силой притянув дочь. Та не сопротивлялась.

Никс чувствовала, как сердце бешено бьется в груди, а голова болит от удара и непонимания того, что с ней происходит. Сладкие духи, которыми была пропитана блуза Тарин, обволокли ее, навсегда загнездившись в воспоминаниях. Девочка жалобно всхлипнула, после чего уткнулась лицом в материнское плечо, отдаваясь ее любви и поддержке.

– Вот так… – успокаивающе произнесла Тарин, одобрительно поглаживая дочь по спине.

Повзрослевшая Никс следила за происходящим, скривившись от отвращения. Она разделяла чувства младшей девочки, прожив все события вновь, однако теперь могла со стороны взглянуть на произошедшее. То, что Никс увидела, совсем ей не понравилось.

На этот раз в улыбке Тарин видна была не только добросердечность любящей матери, но и довольство того, кто добился своего, перехитрив наивного ребенка. Теперь она сумела уловить в ее голосе выверенность, словно мать говорила не от чистого сердца, а исключительно с желанием достичь поставленной цели: в данном случае, склонить дочь на свою сторону и заставить ее забыть о произошедшем.

Таким образом Никс открыла для себя первую истину: в отношении дочери Тарин была притворщицей, ничуть этого не скрывая.

«Так не должно быть!» – возмущенно думала девушка. – «Мать – весь мир для ребенка, она не должна так безнаказанно пользоваться его доверием!»

К сожалению, возмущение было бессмысленным. Увиденное оставалось далеким воспоминанием, изменить на которое она была не в силах. Единственное, что Никс могла сделать – принять произошедшее и просто… отпустить.

Девушка в последний раз взглянула на вздрагивающую от плача девочку, заключенную в объятия матери. Маленькая Никс еще не знала, что это был первый, но далеко не последний случай, когда она будет метаться между любовью и наказаниями Тарин. Никс сочувственно вздохнула, сокрушенно покачав головой, после чего мысленно обратилась к младшей версии себя: «Нет, малышка, ты не трусиха… Ты просто слишком мала, чтобы дать отпор и увидеть, как она играет на твоих чувствах».

Едва последние слова пронеслись в голове, как мир вздрогнул, а фигуры распались.

Ложь

Песок отдавал темно-коричневым. Тени стали размытыми, каждая песчинка беспокойно дрожала. Изредка пространство пронзали яркие вспышки, словно множество солнц пытались пробиться сквозь безопасный покров песчаного мира.

Новый проблеск заставил Никс болезненно поморщиться. Яркий свет бил по глазам, то появляясь, то вновь исчезая за колыхающимся морем пустыни. Медленно, одна за другой, кругом стали выстраиваться фигуры, демонстрируя ей помещение, заставленное множеством непонятных приборов со сглаженными краями. Поодаль задребезжал небольшой силуэт, сидящий на стуле. Он жалобно ссутулился, безжизненно глядя перед собой. Длинные взлохмаченные волосы, мешковатая мужская куртка…

Обняв себя за плечи, Никс обошла свою подростковую копию, смутно припоминая место, в котором оказалась. За спиной раздался громкий удар, с которым отворили дверь, заставив подскочить от неожиданности. В помещение просочился сладкий парфюм.

Подросток-Никс осталась сидеть на месте, не замечая ничего вокруг. Из-за ее отчужденного состояния старшей пришлось наблюдать за происходящим с приглушенным восприятием, будто мир был огражден от нее толстым стеклянным куполом. Впрочем, теперешняя Никс сумела не только расслышать все, что слышала девочка-подросток, но и проанализировать.

У двери стояло два силуэта. В одном из них безошибочно узнавалась тень Тарин: ее резкие жестикуляции и манера порывисто говорить не оставляли места для сомнений. Напротив стояла фигура в красных одеяниях лекаря. Он как раз что-то объяснял умышленно тихим голосом, намекая, что собеседнице следует взять с него пример. Как-никак, больница – не место для шумных разговоров.

– Нужно будет провести еще несколько обследований, чтоб исключить возможные осложнения. Мы уже дали вашей дочери обезболивающие, так что боль должна вскоре утихнуть. Если диагноз подтвердится и у нее всего лишь пара трещин, то вскоре вас можно будет отпустить домой. В крайнем же случае необходима госпитализация… – Уверена, это трещина, не более, – спешно проговорила Тарин, косясь на сидящую неподалеку дочку. – Я вынужден спросить, миледи, как именно девочка получила травму. Помимо основного увечья, на ее теле обнаружились многочисленные ссадины и ушибы. Откуда они взялись? – Хотела бы я знать! – раздраженно отозвалась Тарин, смерив лекаря таким взглядом, словно это он должен был объяснить, почему ее дочь оказалась в подобном состоянии. – Никс сбежала этой ночью из дому, и когда я ее отыскала, она уже была… такой. Мне не удалось вытянуть от нее и слова по пути сюда. – Значит, на вашу дочь напали? – удивленно поднял брови лекарь. – Просто так, на улице? – Она сбежала из дому посреди ночи! Чему тут дивиться? Хорошо, что жива осталась – нынче на улицах Глипета неспокойно. – Вы не думали обратиться в дом правопорядка? Если на вашего ребенка напали, вы обязаны… – Разумеется, – перебила Тарин. – Все сделаем, но уже после того, как Никс придет в себя. Бедняжка и без того натерпелась. – Непременно, – кивнул лекарь, после чего повернулся к девочке, что по-прежнему сидела, не реагируя на происходящее. Внимательно сощурившись, он повернулся к Тарин со словами: – Прошу прощения, миледи, но я обязан спросить обо всем вашу дочь.

Прежде, чем она успела ответить, лекарь приблизился к девочке. Заметив, что напротив нависла тень, подросток-Никс встрепенулась, подняв испуганный взгляд на мужчину в красных одеждах.

– Мне следует знать, что произошло, – мягко произнес он, настойчиво заглядывая в глаза. – Как именно ты получила эту травму? Тебя кто-то ударил?

У девочки перехватило дыхание. Никто и никогда не задавал ей подобных вопросов. Она испуганно огляделась, не зная, что делать. Вдалеке неспешно прохаживали пациенты в темных одеждах, младшие лекари в бирюзовых и старшие в алых – под стать расцветки мистического трехрогого оленя. Следом она пересеклась взглядом с матерью. Глаза Тарин опасно сузились, а губы еще сильнее сжались. Она показалась девочке похожей на фурию – еще мгновение, и по ее лицу начнет стекать кровь врагов…

– Я н-не помню! – всхлипнула Никс, спрятав лицо в ладонях. – Не помню, оставьте меня в покое!

Ее плечи затряслись от тихих рыданий, на которые тут же отозвалась приглушенная снадобьями боль в районе ребер. Старшая Никс затряслась вместе с ней, поглощенная страхом и чувством безнадежности.

– Прошу прощения… – смущенно пробормотал лекарь, отступая. – Вот видите, вы ее растревожили, – укоризненно произнесла Тарин, подойдя ближе и опустив руку на плечо всхлипывающей дочери. – Девочке нужен покой, так что поскорей заканчивайте, чтобы мы смогли отправиться домой.

Старшая Никс остановилась напротив матери, сотрясаясь от гнева.

«Как ты можешь так открыто лгать?!» – мысленно обратилась она к воспоминанию.

Тарин не обратила на нее внимания, обворожительно улыбнувшись ни то Никс, ни то лекарю. Девушке показалось, что сейчас она заплачет от бессилия и обиды.

И тут произошло то, чего никто не ожидал. Девочка-подросток, все еще не поднимая лица, одной рукой потянулась к ладони Тарин, что продолжала лежать на плече. Нащупав ее, она ухватилась так крепко, словно искала в этом жесте защиту и поддержку.

Тарин не позволила лекарю заметить мимолетное удивление. Благосклонно улыбнувшись, она властным жестом обняла дочь за плечи. Лишь повзрослевшая Никс сумела разглядеть в улыбке матери оттенок превосходства. Младшая же, почувствовав отклик, еще сильней прижалась к Тарин. От этого старшую дочь прошибло несуществующим током, что унес вслед за собой злобу и обиду. Она уставилась на тень матери, растерянно спрашивая ни то себя, ни то ее: «Почему после всего этого я не могу на тебя злиться?»

Она имела полное право гневаться и ненавидеть Тарин, что бессердечно использовала дочь, привлекая ее к себе то страхом, то лаской, стремясь избежать последствий за свои действия. И несмотря на все это, увиденное и пережитое вновь, теперешняя Никс не могла отыскать в себе даже крохотную крупицу злости на мать.

«И ведь она прекрасно осознавала, что я чувствую» – поняла девушка. – «Биара сказала, что мать обладала способностью читать эмоции других. Ей не было резона врать о таком, а значит, Тарин понимала, через что заставляет меня пройти. Возможно, именно поэтому ей всегда удавалось столь искусно управлять мной, вначале запугивая до смерти, а после предлагая утешение…»

Никс не удалось докончить мысль: песок зашевелился, взмыл ввысь и собрался в ужасающий смерч, забирая с собой воспоминания, чувства, боль и надежды. Вслед за всем этим отправилась и сама Никс.

Благодарность

– Я пришла! – раздался усталый вздох, за которым последовал тихий щелчок двери.

В узкий коридор прихожей вошла бежевая тень. Плечи оттягивали тяжелые сумки с продуктами, коротко остриженные волосы непокорно торчали во все стороны – то было единственное непокорство, которое она могла себе позволить.

– Я на кухне, – ответил скрипучий голос Тарин.

Подавив новый вздох, девушка прошла через скромное жилище, застав свою мать за старым деревянным столом. Женщина не подняла взгляд на вошедшую, продолжая молча глядеть в окно с плотно поджатыми губами.

– Я принесла тебе еды, – отозвалась тень, почти ровесница теперешней Никс, опуская тяжелые сумки на пол.

Тарин не ответила, поэтому девушка принялась молча раскладывать еду по полочкам. Когда она закончила, мать все еще глядела в окно. Мгновение поразмыслив, дочь решила, что не горит желанием разбираться в переменчивом настроении Тарин, а потому поспешно проронила, сделав несколько шагов к выходу:

– Ладно, не буду тебя отвлекать. Пойду домой, пожалуй…

Мать встрепенулась, будто пробудившись ото сна. Подобно хищной птице, она обернулась, пригвоздив дочь строгим взглядом. Глаза ее сердито сверкнули. Против воли Никс замерла, осознавая, что не в силах сдвинуться с места. Ранее подобный вид Тарин не сулил ничего хорошего. Не в силах противиться годами выработанной привычке, девушка замерла как испуганный кролик.

Мать внимательно осмотрела ее, и когда взгляд скользнул вдоль коротких волос, губы еще сильнее сжались, превратившись в сплошную бледную линию. Не секрет, как сильно Тарин гордилась длинными локонами Никс, и когда та вдруг навестила ее, явившись с мальчишеской прической, мать извелась от холодной ярости. Однако обошлось без жертв: Тарин ограничилась несколькими днями укоризненных взглядов и обвинительной тишины. Вполне милосердное наказание по мнению Никс.

– Я хотела поговорить об этом твоем переезде в Эльванор… – сухо проронила мать.

Сердце дочери пропустило несколько ударов. Она уже знала, о чем пойдет речь: Тарин вновь заведет разговор о ее новой работе, а сама Никс будет чувствовать себя воином посреди битвы, где каждый неверный шаг может стать последним. Девушка понимала, что мать не хочет отпускать ее. Пока что Тарин не произнесла отчетливого «нет», но всячески пыталась отговорить дочь от этого решения, то заходя с одной стороны, то с другой.

– Что именно тебя интересует? – наконец отозвалась Никс охрипшим голосом. Несмотря на сильнейшее волнение, она заставила себя спокойно приблизиться к матери и сесть напротив. – Мне не нравится эта идея, – в сотый раз произнесла Тарин. – Все звучит слишком сказочно, а работа какая? Фотографом – тоже мне! Небось не хватит денег ни на жилье, ни на пропитание. Кому нужны эти фотографы? – «Обелиск» выслал подписанный контракт, – в сто первый раз повторила Никс, стараясь звучать как можно уверенней. – Там была оговорена как должность с моими обязанностями, так и плата, которую я буду получать за проделанную работу. Деньги немалые, а работа наглядная: делать снимки для издания. Ты ведь знаешь, что в журналах множество картинок – нужно, чтобы кто-то их постоянно снимал… – Глупости все это! – презрительно фыркнула Тарин. – Я еще поняла бы, будь эта работа здесь, в Глипете, но Эльванор? Далекий город-государство, о котором мы почти ничего не знаем! – Неправда, – терпеливо отвечала Никс. – Эльванор – один из самых прогрессивных городов, ничуть не хуже Мейвинга или Ксаггата. – Она хотела добавить, что он уж точно намного лучше Глипета, но вовремя прикусила язык. Перед Тарин не стоило разбрасываться столь категоричными фразами.

Мать судорожно вздохнула, отвернувшись. С годами она все больше стала напоминать беспокойную птицу: такие же резкие движения, поспешная речь и худое угловатое лицо. Прибавить к этому многослойные юбки и накидки, походящие на широкие росчерки крыльев, так и вообще сходство получалось невероятное.

Тарин молчала, и Никс решила, что на сей раз отделалась малой кровью. Похоже, матери больше нечего сказать, а значит, опасный разговор кончится раньше. Эта мысль принесла облегчение. Сегодня она и без того устала: глаза болели от просиживания над столбиками унылых чисел на ненавистной работе, да и спина чувствовала себя не лучше. Ну ничего, вот придет она домой, примет теплую ванну, и…

– Это несправедливо! – вдруг произнесла Тарин, снова вцепившись в дочь строгим взглядом. – Что именно? – нелепо переспросила та, застигнутая врасплох. – Как ты можешь бросить меня здесь совершенно одну?! Уму непостижимо! Все эти годы я растила тебя, убивая все самое лучшее в себе и самоотверженно выкладываясь ради того, чтоб у тебя было стабильное, безопасное будущее. И что получаю в ответ? Ты сбегаешь, бросив меня одну!

Никс непонимающе глядела на мать, а та, нащупав слабое звено, продолжила:

– Всем, что у тебя есть, ты обязана мне! Работа, крыша над головой, одежда… Теперь ты взрослая и самостоятельная, а все почему? Потому что я тебя такой вырастила! Ты должна быть мне благодарна, Никс. Скажи, что стало с твоими знакомыми из детства? Где они сейчас? Экка работает в товарной лавке, едва сводя концы с концами, а Тер и вовсе пропал невесть где! Ты же имеешь стабильный заработок, твердо стоишь на ногах, и теперь готова променять все это – на что? На какую-то спорную должность за тысячи лессов отсюда? Да еще и оставив меня, свою мать, позади?

Никс глядела на женщину перед собой так, словно видела ее впервые. Хоть миновали годы, Тарин выглядела такой же бодрой, как прежде: она оставалась худой и поджарой, а этот безумный, вечно сердитый огонь внутри пылал не менее ярко, чем десять лет назад. Никс смотрела на мать, и впервые у нее проскользнула мысль о том, что Тарин далеко не такая немощная, какой пытается себя выставить. Она вполне способна самостоятельно покупать продукты, а не вынуждать к этому дочь, едва живую после долгого рабочего дня.

И вот она, ее мать, сидит перед ней и пытается давить на жалость, требуя остаться в Глипете на неинтересной, наскучившей работе. Девушка молчала, сама не понимая, что за странные чувства в ней пробуждаются. Казалось, с головы медленно спадает некая вуаль, тая на глазах лоскуток за лоскутком…

Тарин встрепенулась, почуяв что-то неладное. Она еще сильней нахмурилась, отведя взгляд, вслед за чем ворчливо произнесла:

– Ладно уж, раз так хочешь, то сбегай в свой обожаемый Эльванор… Только не забывай, благодаря кому ты добилась всего этого!

Слова подействовали как нельзя лучше, отвлекши внимание девушки. Услышав о том, что Тарин впервые признала за ней право уехать в Эльванор, она так обрадовалась, что вмиг позабыла обо всем остальном.

Теперешняя Никс, что стояла в сторонке и тихо за всем наблюдала, беззвучно вздохнула. На этот раз она сумела отчетливо разглядеть события таковыми, какими они были. Тарин постарела, а вместе с ней ослабли и те путы, которыми она удерживала дочь на протяжении долгих лет. А что ей еще оставалось? Поднять руку на Никс она более не смела, потому как дочь стала старше и сильнее, а запугивание не работало так же исправно, как раньше. Ласка могла подействовать, только вот с годами Тарин все больше и все быстрее теряла даже отдаленную способность проявлять любовь, пускай даже наигранную. Оставалось одно: чувство вины. Благодарность, как она говорила. Да, теперь Никс поняла, насколько часто слышала это слово за последние годы.

Теперь все стало предельно ясно.

Девушка подошла к тени матери, сотканной из рыжего песка, и произнесла, глядя ей в лицо:

– Я не держу на тебя зла, но и благодарности испытывать не стану. Не знаю, что сделало тебя такой, какой ты была всю мою жизнь, однако искренне надеюсь, что однажды ты сумеешь найти покой… где бы он тебя не ждал.

Песок загудел и взвился песчаными змеями, что принялись переплетаться между собой, создавая толстые корабельные цепи. Фигуры перед глазами распались, вихрь поглотил их, смешивая между собой мириады песчинок всевозможных оттенков. Разразилась песчаная буря, и Никс стояла в ее сердце. Все, что она сумела разглядеть – неистовые волны, за которыми мелькали длинные цепи, тянущиеся сквозь пустыню.

Повинуясь инстинкту, она попыталась заслонить глаза, хоть действие это не имело смысла: ветер ревел, песок стремительно проносился, но вреда не наносил. Поняв, что опасность ей не грозит, Никс смелее осмотрелась, пока не заметила, что в некотором отдалении тени начали собираться в новый образ. Поначалу определить его было сложно, но довольно скоро девушка смогла узнать черные прорези на бездушной деревянной маске.

Огромная песчаная сова взирала на нее сверху вниз, вздымаясь над безудержной бурей. Пустые глазницы глядели на Никс, а бесстрастный женский голос изрек:

– Ты слишком труслива для того, чтобы постоять за себя – куда тебе до кражи? Девушка судорожно выдохнула, не зная, как реагировать на услышанное. Сова взмахнула крыльями, и за пернатыми плечами вздрогнули толстые цепи, опоясывающие пустыню. – На одну правду приходятся две неправды, – продолжил голос. – Скажешь, в чем именно я оказалась права?

Никс продолжала молчать, исступленно наблюдая за птицей.

– Молчишь? – Она готова была поклясться, что слышит нотки смеха. – Ведь прекрасно знаешь, что из этого было правдой. Как считаешь, смогла бы ты однажды что-либо украсть? Пустыня молчала, а вместе с ней молчала и Никс.

Сквозь песчаную бурю прорвался чей-то оклик. Слова оказались слишком неразборчивы, а все внимание осталось прикованным к деревянной маске, парившей вдалеке.

«Что было ложью, что было ложью, что было ложью, что было…» – проносились скороговоркой слова в голове. Их ей нашептывал настойчивый, холодный женский голос, принадлежащий птице.

– Никс!

Она зажмурилась, пытаясь вспомнить фразу целиком. Как тогда было сказано? Ты слишком труслива, чтобы…

– Никс!!!

Девушка не реагировала, сосредоточенно припоминая. Ветер вокруг ревел, буря разрасталась, так что ничего не было видно – лишь две черные прорези продолжали зиять перед ней посреди неудержимого смерча.

Дыхание перехватило. Тело обдало жаром, а буря еще сильней взвыла перед тем, как утихнуть навек. Мысли Никс прояснились, а вместе с ними и мир вокруг. Песок медленно оседал, являя умиротворенную пустыню, простирающуюся в бесконечность. Птица в маске исчезла вместе со смерчем, а песчаные цепи принялись таять, рассыпаясь на глазах. Девушка перевела дух: как и мир вокруг, теперь она могла свободно выдохнуть. Больше ее ничто не сдерживало.

Вдруг царящий покой прорезал ужасающий, нечеловеческий крик, походящий одновременно на скрежет металла и вопль огромного монстра.

Пустыня стала исчезать.

– Никс!!!

Девушка раскрыла глаза, спохватившись, будто пробудилась после затянувшегося сна. Первым, что она ощутила, стал холодный песок под руками. Следом перед глазами возникло испуганное лицо Малшора. Увидев, что она очнулась, он настойчиво схватил ее за руку, едва ли не волчком потащив за собой.

– Скорей, бежим!!! – пропыхтел он, упрямо увлекая за собой. – Что… что произошло?..

Страшный крик за спиной довольно емко ответил на вопрос. Умолкнув, девушка ускорила шаг, побежав вслед за Машором, который не спешил выпускать ее руку. Не оборачиваясь, они неуклюже бежали вдоль посеревших от вечерних сумерек песков, то и дело спотыкаясь. Очень скоро к леденящему душу визгу прибавился тяжелый топот – лучшей мотивации к бегу нельзя было и придумать. Лишь раз Никс осмелилась мимолетно обернуться через плечо. Ей удалось разглядеть вытянутый, невероятно высокий силуэт, опирающийся на четыре клешни – этого оказалось достаточно, чтоб усердней пробираться сквозь зыбкие пески.

Они сумели перебраться за высокий гребень одной из дюн, после чего скатились вниз и побежали вдоль. Малшор был немного впереди и старался придерживаться такого пути, чтоб оказаться в низине. Несложно догадаться, что таким образом он намеревался поскорей скрыться от жуткой твари и затаиться. Когда дыхание обоих окончательно сбилось, они остановились у одного из оврагов. Малшор тут же упал на колени, тяжело отдуваясь. Никс опустилась рядом с ним, мгновенно набросившись с расспросами. Голос ее неумолимо дрожал:

– Что это было, во имя Бездны?! – Драамон, – выдохнул юноша, с трудом восстанавливая дыхание. – Не думал, что одну из этих тварей можно повстречать так близко от города… – Драамон? – повторила Никс, смутно припоминая. – Проклятье! Кажется, стражник говорил мне о них…

Малшор ошарашенно на нее уставился.

– И ты не сказал мне? – Забыла? – виновато отозвалась девушка.

Он сокрушенно вздохнул, утерев взмокший лоб грязной ладонью, отчего тут же испачкал лицо песком. Впрочем, в его следующих словах не было упрека:

– Мне следовало внимательней прислушиваться к городским сплетням, но право, я и вообразить не мог, что один из демонов пустыни осмелится так близко подойти к пределам города! – Что это за твари? – отозвалась Никс, подползя к вершине холма и опасливо выглядывая. Тяжелая поступь стихла, но крики все еще сотрясали пески кругом. – Никто не знает наверняка. Одни говорят, что они проклятые, другие – что это самый обыкновенный монстр. Из того, что знаю я, драамоны не были сотворены магией… по крайней мере, не такой, которой нынче пользуются в этих землях. Некоторые утверждают, что демоны пустыни появились после Катаклизма. – А что насчет проклятия?

Вдалеке вырисовался силуэт драамона. Несмотря на здравый смысл, любопытство пересилило страх, и Никс продолжила лежать, припав к прохладном песку, наблюдая за существом, непохожим ни на что, виданное ею ранее.

Драамон обладал вытянутым силуэтом, ростом достигая двухэтажного здания. К низу его тело расширялось, перетекая в четыре острые клешни, которыми тот уверенно перебирал, вонзая их в песок. Однако вовсе не это поразило девушку больше всего.

– Это что… два человека? – прошептала Никс, вглядываясь в очертания твари.

На самом деле, назвать людьми то, что возвышалось на вытянутом туловище драамона, было сложно, но в одном она не прогадала: верхняя часть действительно походила на то, как если бы два человека срослись спинами друг к другу. Две головы, утратившие даже отдаленно людской вид, горбатые плечи и четыре руки, размахивающие загнутыми клинками. Казалось, они постоянно сражались за то, кто именно будет глядеть вперед: тварь постоянно кружила, поворачиваясь то одной головой вперед, то второй. Помимо жуткого образа сросшихся спинами людей, у которых отросло длинное туловище, завершающееся четырьмя клешнями, не улучшала вид драамона и его шкура: расплавленная, потекшая кожа облепляла отвратительные бугры, несимметричные наросты и уродливые части тела.

Пока Никс наблюдала за бредущим вдоль дюн существом, не в силах оторвать взгляд от того, как он время от времени гневно рассекал клинками воздух и зло кричал в небо над собой, Машлор принялся тихо рассказывать:

– Говорят, каждый из драамонов это ничто иное, как проклятие, наложенное на двух влюбленных. Сросшиеся телами, они вынуждены влачить существование в подобном виде в отместку за то, что не могли прожить друг без друга в предыдущей жизни. Будто влюбленные столь сильно желали стать единым целым, что в наказание получили такое вот проклятие. – Жуть… – передернуло Никс. – Как считаешь, он все еще нас ищет? – Не знаю, вполне может быть. Как только он замелькал на горизонте, я попытался тебя разбудить, но ты настолько глубоко погрузилась в себя, что пришлось едва ли не силой тащить тебя через пустыню. Уверен, что драамон нас заметил, только вот ищет он нас сейчас или нет – сложно судить. – Как бы там ни было, проверять его намерения совсем не хочется, – отозвалась Никс, сползая вниз. – Прошу, скажи мне, что ты можешь перенести нас в Эльванор.

Юноша задумчиво нахмурился, погрузившись в свои мысли. Спустя мгновение он произнес:

– Думаю, что готов. – Тогда поспешим, – поторопила Никс, первой схватив его за руку.

Крик драамона снова разнесся вдоль пустыни, только теперь намного ближе, чем до этого.

– Ну?

Машлор глубоко вздохнул, после чего поднялся на ноги. Его все еще пошатывало после бега, но решительность на лице придала Никс уверенности. Грохот тяжелых клешней по песку стал сотрясать землю. По ушам ударил скрипучий визг. Девушка смогла различить крик не одной, но двух глоток. Она заставила себя стоять ровно, не оборачиваясь и не отвлекая Малшора. Даже когда позади раздался звук острых клинков, рассекающих воздух, Никс не сдвинулась с места.

Драамон закричал громче прежнего, завидев добычу. Оба сросшихся туловища жадно потянулись к ней, пока острые клешни резво перебирали песок. Сразу три руки занеслись для удара, а головы с потекшими, искаженными лицами победоносно завопили.

====== Огненный росчерк ======

– Бессмыслица какая-то! – с негодованием воскликнула Аалналор, отбросив пожелтевший пергамент. – Не поверишь, но я подумала то же самое после того, как прочла это в первый раз, – криво ухмыльнулась Биара. – Складывается ощущение, будто писал не представитель древнейшей расы, а наивный старик, решивший черкнуть пару словечек мудрости в наставление потомкам. – Ничего не понимаю! Должен ведь быть хоть какой-то намек, хоть что-то, а не… эти пустые слова!

Гнев наследницы Веннейро был так силен, что дождевая вода в паре лужиц, образовавшихся в разломах на полу, задрожала. Лишер опасливо поежилась. Слишком свежо было воспоминание о том, что Аалналор способна сотворить даже с парой капель влаги. Кто знает, что произойдет, не сумей она сдержаться в яростном порыве?

Биара наблюдала за новоиспеченной союзницей с усмешкой. Не знай Лишер ее лучше, посчитала бы, что она потешается над негодованием Аалналор, наконец прочитавшей заветный Энкрипиум – что бы в нем не было написано, содержимое не обрадовало наследницу древнего рода. Одна только Лишер понимала, что улыбка Биары была отнюдь не от злорадства: она обескуражена не меньше, чем Аалналор, но в отличии от последней, обучилась скрывать дурное расположение духа.

– Проклятье! – снова выругалась Аалналор, взмахнув рукой. Вода в лужах громко всплеснула, как если бы она ударила ладонью по каждой из них.

Лишер вздрогнула, обменявшись с Коррианом неуверенным взглядом. Напротив них стояли Занмир и Кея. Как и людям Биары, им было не по себе от происходящего, но вид они постарались напустить самый что ни на есть грозный.

«Объединить силы» решено было на нейтральной территории. Лишер не знала, кто именно предложил это место, но выбор пал на старую ратушу. Иронично: именно здесь подручные Биары впервые столкнулись с кузенами Аалналор, и вот, теперь они работают заодно… Ну, или хотя бы делают вид.

Посреди обветшалого зала, где однажды собирались горожане, стоял широкий стол, а у него пара стульев. На одном из них восседала Аалналор, Биара же предпочла стоять напротив, скрестив руки перед собой и глядя на собеседницу ни то с насмешкой, ни то с сочувствием. Перед ними была разбросана куча книг, свитков и пергаментов, поверх которых лежал тот самый Энкрипиум. Откровенно говоря, Лишер ожидала, что он представляет собой нечто большее, чем невзрачный, потемневший от времени клочок бумаги, завернутой в свиток. Впрочем, даже несмотря на его непрезентабельный вид, Биара с Аалналор ни на мгновение не выпускали артефакт из виду, а потому никто из помощников так и не смог взглянуть на то, что там было написано.

Не сказать, что их совместные усилия дали плоды. Всего прошли две встречи: во время первой обсуждались условия сотрудничества, а вторая происходила в этот самый миг. Биара прибыла вместе с Энкрипиумом, а Аалналор обустроила старое здание, обеспечив его необходимой мебелью. Они не оговаривали точного количества людей, которое было позволено привести с собой, но пока ни одна не переступила ту незримую границу, что отделяла взаимовыгодное партнерство от вероятного предательства. Лорафим предусмотрительно оставила Сибио вне встреч – это решение удивило Лишер, но в душе она была с ним согласна.

С момента, как он повздорил с Биарой, Паук сделался сам не свой. Нет, он все еще подчинялся и выполнял приказы, но более в нем не чувствовалось той преданности, что была прежде. Похоже, Лишер несколько преждевременно сделала вывод о том, что Сибио подчиняется тому, кого считает сильнее. Хоть Биара доказала свое неоспоримое превосходство, Паук всем видом давал понять, что не забыл и не простил. Один его глаз так и остался ослеплен – он напрочь отказался обратиться за помощью лекаря – и теперь его вид внушал еще больше жути, чем до этого. Когда же Биара объявила, что отныне будет работать заодно с Аалналор, он промолчал, однако выражение лица было красноречивее слов.