Текст книги "Эльванор (СИ)"

Автор книги: A. Achell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Жаркое солнце сверкало на небосводе, а горячий песок пристал везде, где только мог: к ее куртке, рукам, лицу, засыпался в ботинки и за ворот. Приблизившись к Малшору, что сел в тени одной из пальм, Никс безуспешно попыталась отряхнуться. Поняв, что от колких песчинок спасет разве что полноценная ванна, она махнула на все рукой и попросту стянула куртку – это было единственное, что могло хоть как-то облегчить ее участь в данный момент.

– Перекусить бы, – вздохнула Никс, опускаясь рядом с юношей. – Боюсь, у меня ничего с собой нет, – извиняющимся тоном произнес он.

Девушка не ответила, принявшись рыться в карманах. Как она и надеялась, в одном из них обнаружился коробок с леденцами, который Никс едва не продала одному из торговцев за двадцать медяков. Большинство конфет слиплись и растаяли от жары, но все еще оставались пригодными для пищи. Условно разделив их пополам, Никс отдала первую горсть Малшору, а вторую мгновенно проглотила сама.

– Не наилучший перекус, но намного приятней, чем ничего, – прокомментировала она, заметив, как юноша недоверчиво рассматривает сладости. – Жажда замучит, – улыбнулся он, последовав ее примеру и закинув все леденцы в рот. – К счастью, воды у нас пока достаточно. – Никс взвесила в руке тяжелый бурдюк. – По крайней мере, на день хватит. Надеюсь, нам не придется еще одну ночь провести в пустыне? – Теоникс несколько замедлил восстановление энергии, но думаю, к вечеру ее должно накопиться достаточно для того, чтоб я смог перенести нас обратно в Эльванор.

Они замолчали, завороженно наблюдая за пустыней. Горбатые дюны раскинулись впереди, их хребты напоминали проворных змей, расползшихся вдоль и поперек, греющих золотые гребни под опаляющими лучами. Миллиарды песчинок отражали солнце, отчего казалось, будто пустыня состоит не иначе, как из золотой пыли. Изредка налетал легкий, неосязаемый ветер, волнуя зыбкие вершины и оставляя на них легкую рябь. Здесь было намного жарче, чем на улицах Миву, однако Никс решила, что вид чарующей пустыни стоил того, чтобы перетерпеть и горячий воздух, и жар, вздымающийся от раскаленной земли.

– Послушай… – нарушил молчание Малшор. – Кажется, я так и не отблагодарил тебя за спасение? – А вот и неправда. Отблагодарил – целых шесть раз. – Значит, отблагодарю в седьмой. – Ты придаешь этому слишком много значения, – улыбнулась она. – Любой на моем месте поступил бы так же. – Очень в этом сомневаюсь. То, что ты для меня сделала, и как именно ты это сделала, не может не вызывать восхищения. – Как именно сделала? – непонимающе переспросила Никс. – Никому не навредив. Взять хоть бы и то, как ты «разобралась» с охранником, склонив его на свою сторону. Уверен, мало кто додумался бы после всего, что ты в тот день пережила, сесть и с искренним участием выслушать проблемы другого человека.

Щеки залились стыдливым румянцем, однако Никс все равно возразила:

– Мне кажется, так поступил бы всякий, кому небезразлична чужая участь. – Ты… помогаешь людям. Действительно помогаешь, – он умолк, но тут же тихо добавил: – Не так, как это делает Биара… – Что ты имеешь в виду?

Малшор вздохнул и нехотя пояснил:

– Даже когда она делает правильные вещи, то все равно умудряется их… искажать. Биара может спасти от гибели, но после принудить к службе. Сегодня она поможет тебе с участливой улыбкой, а завтра без колебаний уничтожит, если встанешь у нее на пути. И ведь что самое обидное – она не всегда была такой. По крайней мере, мне так казалось. Я видел, как она помогала безвозмездно. В ней есть – было – чувство справедливости, но с годами оно все сильнее меркнет, меняясь под стать ее прихотям.

На это Никс ответила не сразу. Упоминание Биары сделалось для нее чем-то на подобии неприятных воспоминаний, омрачающих мир вокруг. Когда же она украдкой взглянула на Малшора, то с удивлением обнаружила на его лице неподдельное беспокойство. По какой-то причине ему было небезразлично то, о чем он говорил. Изнутри его раздирали противоречия, и это не давало ему покоя. Немного поразмыслив, Никс спросила:

– Как ваши пути пересеклись?

И вновь ответ последовал не сразу. Малшор долго обдумывал слова, погрузившись в себя. Девушка без особого труда уловила, как он одновременно испытывает облегчение от того, что есть перед кем излить душу, но вместе с тем его отягощает чувство вины за то, что он собирается поведать. Наконец юноша заговорил:

– Думаю, я знал Биару дольше остальных: еще до происшествия с Виреном. Тогда она буквально спасла меня, ведь я был полностью уверен в том, что схожу с ума. Никто не верил моим рассказам о Дауэрте... Когда все вокруг говорят, что подобного быть не может и что тот второй мир – сказочный мир, в котором ты изредка пропадаешь – не более, чем выдумка больного разума, то со временем начинаешь им верить, считая себя безумцем.

Я искренне не мог понять: как такое возможно? Ведь вот он я, попал в Дауэрт – здесь меня замечают, со мной говорят. Я способен есть, спать и бодрствовать – и все это реальное, настоящее. Неужели такое может быть плодом фантазии? Как может чей-то изувеченный разум создать настолько правдоподобный мир? В определенный миг жизнь для меня превратилась в пытку: неумышленно попадая в Дауэрт, я думал, что нахожусь в бреду, попав в заточение собственного умысла, а когда оказывался в Эльваноре, то лишний раз убеждался в том, что по-настоящему безумен.

То были поистине страшные годы. Я едва не угодил в лечебницу для душевнобольных до конца своих дней, пока в один день меня не нашла одна из писательниц журнала «Виньетт», представившаяся именем Биары Лорафим. Тогда она была одной из рядовых журналисток, но уже обзавелась нравом, не подчиниться которому было невозможно. Биара объяснила, что я вовсе не спятил и что Дауэрт реален. Она показала мне книги и оружие, объяснила все так хорошо, как понимала сама. Я ухватился за нее, как за спасательную соломинку, и вскоре понял, что все это время заблуждался не я, а те, кто меня окружал.

Перестав отталкивать свой дар, я обучился его контролировать и смог по собственному желанию переноситься в Дауэрт и обратно. Пожалуй, я был первым антимагом, работающим с Биарой заодно, но тогда еще не было никакой речи о службе. Она обучала меня всему, что знала об этом мире, а я в благодарность пытался разыскать сведения и предметы, которые были ей необходимы. Пожалуй, тот год был одним из лучших в моей жизни. Биара спасла меня от участи куда худшей, чем смерть, и за это я буду до конца дней благодарен…

Малшор умолк, опустив взгляд, предавшись каким-то своим мыслям. Никс не хотела торопить его. Она перевела взгляд на пустыню перед собой, изучая затейливые узоры, что ветер оставлял на песке. Когда тишина затянулась, став отягощающей, девушка осторожно спросила:

– Что изменилось? – Не перестаю задавать себе тот же вопрос, – вздохнул юноша. – Шло время, и с каждым днем Биара становилась все более нетерпеливой. Я знал, что она пытается разгадать тайну древних и отыскать четвертый элемент: когда мы еще были близкими друзьями, она во всех подробностях посвятила меня в мифологию древних и их веру в то, что мир состоит из четырех видов энергии. Я не понимал, зачем это ей нужно, но как мог старался поддерживать, понимая, что какой бы не была причина, Биара сделает все, чтобы достигнуть своей цели.

Вначале она спасла этого безумца Сибио, убившего свою семью. Ни я, ни Вирен не поддерживали ее в этом решении, но Биара, как обычно, делала все по-своему. В то время мне казалось, что виной ее поведению была брошь, которую она везде носила с собой. Продолговатый перламутровый камень с заточенной в ней душой древнего. Кажется, его звали Уззо… Однажды я осмелился стащить злополучный предмет в надежде, что ее разум прояснится, но в итоге оказалось, что я глубоко заблуждался. Помню, древний заговорил со мной. Он смог увидеть в моей душе все, что я скрывал, и сказал со смешком: «Бедный маленький глупец… Спасать следует меня от ее влияния, а не ее – от моего» – и был таков. Не знаю, что испугало меня больше: тот факт, что со мной заговорил сам древний, или же то, что именно он сказал. Какая-то часть меня безоговорочно приняла его слова, будто заранее знала, что в них кроется правда.

Чем дальше это все заходило, тем хуже становилось. Я думал, что гибель Вирена – настоящего Вирена – сильно ударит по Биаре, но этого не произошло. Когда же я понял, кто теперь находится в его теле, то окончательно осознал правду, которой не желал принимать до этого: Биара переменилась, а тот ее образ, за который я все время держался, оказался всего лишь призраком.

Вскоре к ней начали присоединяться другие антимаги: Биара быстро смекнула, что можно не просто спасать их от Аалналор, но еще и принуждать к службе. Таким образом ее влияние разрасталось, а идея поиска четвертого элемента пленяла разум все больше и больше. Не знаю, что именно сулит ей разгадка, но с каждым днем Биара становилась все одержимей, прилагая к поискам такое рвение, словно от этого зависит судьба всего мира.

На некоторые ее поступки я закрывал глаза, о других старался не думать. Биара никогда не переступала черту, после которой я бы навсегда отказался ей помогать, но даже та тонкая грань, вдоль которой она ходила, навевала на меня ужас и казалась неправильной.

Малшор умолк, переведя дух. Его лоб взмок, и виной тому была не только жара. Никс сочувственно вздохнула, мягко сжав руку в знак поддержки. Взглянув на нее, юноша блекло улыбнулся. Немного выждав, Никс спросила:

– Отчего ты не уйдешь от Биары? Ты сам сказал, что хватаешься за призрак того, кем она была когда-то. Зачем помогать, раз ее действия идут вразрез с твоими принципами? – Хотел бы я знать правдивый ответ. Наверное, просто не могу ее оставить. Понимаешь, она ведь действительно спасла меня, и за это я буду вовек благодарен. Ты и представить себе не можешь, какового это: когда все вокруг считают тебя сумасшедшим и твердят это так уверенно, что ты и сам начинаешь им верить. Биара же спасла меня от подобной участи. Она помогала, наставляла и позволила раскрыть свой дар – жить в гармонии с ним и самим собой. За это я никогда не смогу с ней расплатиться: совесть не позволяет бросить Биару, а потому я продолжаю хвататься за веру в то, что где-то там, глубоко внутри, еще осталась прежняя Биара, выручившая отчаявшегося паренька от пожизненного заключения в доме душевнобольных. Понимаю, что звучит глупо и наивно, но это так. – Да нет, не сказала бы, что глупо… – произнесла Никс, уткнувшись подбородком в колени. – Обязывающее нас чувство долга иногда творит вещи похуже, чем привязанность к кому-то вроде Биары. – Говоришь так, будто знаешь по собственному опыту. – К сожалению, – глухо отозвалась девушка. Немного помолчав, она продолжила, хоть с каждым взмахом говорить было все трудней: – Тарин Мейерс… Моя мать. Наверное, со стороны она казалась образцовой: все детство я не могла продохнуть от дополнительных уроков, классов и занятий, на которые она меня записывала. Разумеется, все они были выбраны ею. – Никс горько хмыкнула. – Пожалуй, я сейчас звучу как избалованный и обиженный на весь мир ребенок? Это не совсем так. Когда я упрашивала Тарин выделить время на парочку хобби, интересных мне, поначалу она приводила аргументы, почему в них нет смысла, а после попросту говорила, что это нелепица, на которую не стоит тратить время – в отличии от выбранных ею занятий.

Помнится, однажды, когда я особо настойчиво просила записаться на уроки рисования, Тарин не выдержала и поколотила меня… Интересно, это был первый раз?.. Нет, точно не он. Впервые мне досталось, когда я спросила об отце. Мы жили бедно, жилье было небольшим, и в детстве я обшарила его вдоль и поперек. Что удивляло меня больше всего, так это отсутствие каких-либо упоминаний об отце. Ни фото, ни записки – ничего. Я даже имени его не знала. Когда спросила об этом мать, она так рассвирепела, что влепила мне звонкую оплеуху, от которой голова болела несколько дней. Больше я об отце не спрашивала.

Самым тяжелым оказалось то, как Тарин умело сменяла гнев на милость, так что я не могла сориентироваться во всем, что происходило. Вот она избила меня за неудовлетворительную оценку в школе, а потом, в тот же вечер, ведет в парк и угощает сладостями. Мне казалось, что разум разрывают на части. Впрочем, долго это не продолжалось.

Чем старше я становилась, тем реже Тарин проявляла заботу, и тем жестче становились ее наказания. Правда, к тому времени я почти приспособилась: умела быть незаметной, никогда не встревала с ней в конфликты, вовремя замолкала и напрочь отучилась отстаивать свое мнение. Самым трудным для меня оказалось подавлять чувства. Злость, обиду, гнев – все это приходилось хоронить внутри и ни в коем случае не выказывать, иначе было бы худо. Особенно сложно пришлось в подростковые годы, когда я достаточно подросла, чтобы хотеть поступать по-своему, но недостаточно для того, чтобы дать ей отпор.

Окончательно все неповиновение из меня она выбила после моего храброго, но вместе с тем глупого поступка. Я попыталась сбежать из дома вместе с каким-то юношей из школы. У нас не было ни планов, ни цели, и когда наступила ночь, мой непутевый кавалер принялся скулить о том, как он голоден и вообще ему все наскучило. Диву даюсь, как он снизошел до того, чтобы дать мне вот эту куртку, спасая от ночной прохлады, – и тут Никс указала на лежащую неподалеку одежду. – Разумеется, нас быстро отыскали. Парень дал деру, а меня схватили работники правопорядка. Отчетливо помню, как испугалась, когда они взяли меня под руки и повели к машине, но стоило завидеть маячившее вдали лицо матери, как сердце едва не остановилось от испуга.

После того, как мы ступили в дом, я мало что помнила. Кажется, мой разум отдалился от всего, затаившись глубоко-глубоко, пока тело вяло защищалось от сыпавшихся отовсюду ударов, подкрепляемых криками. Тогда Тарин превзошла себя: в сознание меня смогла привести оглушительная вспышка боли где-то в районе ребер. Я заторможено подняла взгляд только затем, чтоб увидеть, как она замахивается ногой для нового удара. От него все тело вспыхнуло жгучей болью. Кажется, я против воли закричала, чем очень смутила мать. Она нахмурилась, склонилась надо мной и что-то сердито спросила. Я не могла ответить, потому как вновь утратила контроль над собой и могла лишь громко всхлипывать от страшной боли. Поняв, что что-то не так, Тарин приволокла меня в больницу. Кажется, она сказала лекарям, что я сбежала из дому и умудрилась где-то ушибиться. Как выяснилось позже, у меня были сломаны пару ребер.

Никс перевела дух. Малшор хотел что-то сказать, но она его опередила, снова заговорив:

– С тех пор я перестала ей перечить. События того вечера превратились в бессвязную нелепицу, состоящую из боли и страха – я старалась об этом не думать. Знаешь, словно это произошло не со мной, а с кем-то другим? Изредка, когда я сильно волнуюсь, начинаю чувствовать ноющие отголоски в том месте, где были переломы – это единственное, что напоминает мне о той ночи… Ах, ну еще эта куртка! – Девушка подтянула ее к себе, любовно разглаживая. – Я пересилила себя, заставив видеть в ней не символ глупейшей из ошибок, а прямое доказательство того, какой храброй я когда-то могла быть. – Что за глупости! – возмутился Малшор. – Ты и сейчас храбрая! – Конечно, – фыркнула Никс. – Такую трусиху, как я, стоит поискать! Будь я храброй – разве стала бы терпеть все то, что Тарин делала со мной? Чем старше я становилась, тем реже они поднимала на меня руку, понимая, что не сможет вечно контролировать таким образом. Вместо этого мать взялась за другую тактику: она продолжала обустраивать мою жизнь вместо меня, собирая новые рычаги влияния, один за другим. Неинтересная мне специальность, нелюбимая работа – все это было выбрано ею, а я к тому времени разучилась стоять на своем и идти наперекор ее воле. Так и вышло, что вся моя жизнь, даже когда я стала взрослым и независимым человеком, осталась в руках Тарин.

Со временем она придумала новый подход, то и дело понукая меня тем, как сильно я должна быть ей благодарна. Говорила, что без нее я бы ничего не добилась в жизни и всем теперь обязана ей. И ведь я действительно верю в это! Просто не могу заставить себя думать иначе. Кажется, будто Тарин забралась мне в голову и перестроила мышление так, как выгодно ей самой.

Скажи, будь во мне хоть малая крупица храбрости, разве я стала бы терпеть ее? А чувствовать эту нелепую благодарность? Я настолько труслива, что просто не в силах отобрать у нее свою жизнь – у меня нет свободы.

– Но ведь ты сейчас в Эльваноре, – негромко заметил Малшор. – И что-то я не вижу нигде твоей матери… Да и вроде, работа фотографом тебе по душе. – Все так, но виной тому удачное стечение обстоятельств, а не моя смелость, – отмахнулась Никс. – Если бы мать сказала, что я не могу уехать в Эльванор, мне бы не хватило духу ей перечить. – Она с детства приучила тебя к беспрекословному подчинению и страху перед собой – нет ничего удивительного в том, что пока ты не готова выступить против нее в открытую. Однако это вовсе не значит, что ты трусиха, уж поверь мне. Ты храбрая и смышленая, но что самое главное – тебе не плевать на остальных. Я почти забыл, что такое бывает…

Никс нахмурилась, еще больше уткнувшись носом в колени. Малшор тем временем продолжил:

– Разве не ты неустрашимо ступила в новый, неизвестный тебе мир вместе со мной? Не ты ли самоотверженно провела весь день под палящим солнцем у купеческих лавок, пытаясь спасти жизнь мне – чужому тебе человеку? Ты сумела выторговать даже больше денег, чем я мог предполагать… А то, как ты спаслась от разбойников, заставив их почувствовать собственный страх? Никс, ты не представляешь, насколько крепчало мое уважение, пока я слушал обо всем, что с тобой приключилось! И после всего этого – погони, тяжелой торговли с жадными купцами – ты нашла в себе сострадание для того, чтобы сесть и выслушать проблемы незнакомца. Теперь, зная, что тебе пришлось пережить в прошлом, я еще больше озадачен: как ты сумела выстоять и сохранить в себе столько хорошего? Если это не показатель неиссякаемой внутренней силы, то не знаю, что и сказать… Вот ответь: почему ты помогаешь другим?

Никс рассеяно повела плечами. Слова Малшора были лестны, но она не могла уверовать в то, что он говорил. Последний вопрос заставил ее задуматься. Немного покопавшись в себе, она задумчиво проронила:

– Наверное, я слишком хорошо помню, каково это: быть одиноким и напуганным. Каждый раз мне хотелось, чтобы в такой момент рядом со мной был кто-то, готовый если и не помочь, то хотя бы выслушать. В худшие дни я бы все отдала за один единственный разговор с кем-то таким. – Мне очень жаль, что Судьба не свела нас раньше, Никс Мейерс, – серьезно произнес Малшор. – Впредь знай, что у тебя есть по крайней мере один человек, готовый не только выслушать, но и попытаться помочь.

Вопреки воле, глаза защипало от слез. Никс они показались неуместными, и она попыталась незаметно утереть их рукавом. Получилось не очень успешно. Когда же она почувствовала на плече легкое, почти что невесомое касание Малшора, то вынуждена была поднять взгляд. Встретив на его лице искреннее участие, девушка смущенно потупилась. Помолчав, негромко сказала:

– Спасибо тебе.

Юноша молча кивнул, убрав руку. Слова были излишни. Каждый из них снова уставился на дюны, с которыми заигрывал ветер, взъерошивая и расчесывая.

На этот раз первым молчание нарушил Малшор, спросив:

– Так значит, твои способности заключаются в том, что ты чувствуешь настроение и эмоции других людей? – Еще могу видеть некоторые эпизоды из их прошлого. Зачастую те, что кажутся им самыми волнительными. Что-то вроде внутреннего мира из эмоций, чувств и переживаний. Для каждого он уникален и неповторим. У Биары вокруг царили красные и бордовые тени, напоминающие пламя, а у Лишер мир состоял из кобальтовых оттенков, похожих на разводы водной краски.

Малшор нахмурился, недоуменно спросив:

– Прости, если вопрос покажется неуместным, но я никак не возьму в толк: почему Биара так ревностно держится за тебя? Для чужих тайн у нее есть Уззо. – Она пытается вспомнить что-то из своего прошлого… или предыдущей жизни. Честно говоря, я и сама толком не разобралась. Знаю лишь, что Биара одержима тем, чтобы вспомнить определенные события. Возможно, без них она чувствует себя незавершенной – знаешь, как мозаика? – И тебе нравится находиться подле нее? – Совсем нет. Я не знаю, какой она была раньше, а потому сужу по тому, что вижу сейчас, и зрелище складывается не из приятных: Биара себялюбива и эгоистична. Она манипулирует слабостями других, заставляя делать то, что нужно ей. Лицемерие и притворство стали для нее столь же естественны, как ветер для птицы. Она не раздумывая играет судьбами других, не заботясь о том, что станет после того, как надобность в них отпадет. Возможно, тебе неприятно это слышать, но я озвучиваю то, что вижу. – Не знаю, отчего мне хуже: от горькой правды или осознания того, что я всегда о ней подозревал, но старательно избегал, – вздохнул юноша. – Почему ты не уйдешь от Биары? Чем она удерживает тебя? – Все до нелепицы банально! – горько усмехнулась Никс. – Если я откажусь помогать, то утрачу место в издании. Без работы в Эльваноре не продержусь, а это значит только одно: возвращение в Глипет под бдительный контроль матери. Ты, наверное, посчитаешь меня неисправимой дурехой, но это так. Я боюсь матери, боюсь заново утратить власть над своей жизнью – а я ее непременно утрачу, если вернусь в Глипет. – Из огня да в пропасть, – тихо пробормотал Малшор. – О чем это ты?

Юноша с удивлением на нее уставился.

– Разве не видишь? То, чего ты так боишься с приездом в Глипет, происходит прямо сейчас в Эльваноре! Только теперь вместо жестокой матери стоит Биара, распоряжающаяся всем, что ты делаешь. Неужели настолько боишься вернуться под опеку одного тирана, что даже не замечаешь, как оказалась в железной хватке другого?

Никс стыдливо потупилась. В словах Малшора была правда, которой она в упор не могла разглядеть... или не хотела. Стыд, да и только. Обдумав сказанное, девушка отозвалась:

– Похоже, ты кругом прав. Следует взглянуть в глаза истине: мое текущее положение мало чем отличается от жизни в Глипете. Как же наивно было полагать, будто в Эльваноре все станет иначе… – Не стоит унывать, – ободрительно произнес Малшор. – Помни, что это все еще твоя жизнь, и ты вправе решать, что с ней делать. Взгляни со стороны и подумай, как поступить дальше, чтобы прийти туда, куда сама пожелаешь. Находишь отклик? – Пожалуй, – буркнула Никс, повторно уткнувшись в колени. – И что, каков будет твой первый шаг в новой, осознанной и свободной ото всех жизни? – с улыбкой спросил он, откинувшись на шершавый ствол пальмы. – Первый шаг? Дай-ка подумать… – она сосредоточенно принялась рисовать пальцем вдоль песка. – Пожалуй, самым верным будет распрощаться с Биарой. Сказать, что не хочу ей помогать и участвовать во всех тех интригах, что она ведет. На это потребуется много решимости, но думаю, что сумею ее в себе найти. – И то верно, – беззаботно отозвался Малшор. – А после? – Вероятно, попытаюсь отыскать работу в Эльваноре – какую угодно. Если не удастся, постараюсь рассмотреть варианты с проживанием в любом другом городе, кроме Глипета. Все же, после «Обелиска» у меня соберется более внушительное портфолио, нежели до него. – Никс говорила все с большим энтузиазмом: – Возможно, даже уезжать не придется, и меня возьмет к себе одно из издательств Эльванора! Хотя… – и тут она резко поникла, – не уверена, что Биара позволит так просто уйти. Пожалуй, я звучу слишком наивно. Не уверена даже, сумею ли выстоять против нее. Нет сомнений в том, что узнав о моих намерениях, она потянет за новые струны, откопав мои страхи и слабости, после чего уверенно сыграет на них и оставит подле себя, на этот раз связав покрепче… – Никс хмыкнула. – Кто-кто, а Биара сумеет подобрать нужный рычаг давления: с моим прошлым это не составит большого труда… – Ты вот говоришь про свое прошлое, – задумчиво прервал Малшор, – и в то же время, способна проникать в воспоминания других.

Она растеряно уставилась на юношу, не понимая, к чему он ведет.

– Пыталась ли ты хоть раз проникнуть в собственный мир воспоминаний? Взглянуть на него так, как смотришь на прошлое других? – Откровенно говоря… нет, даже в мыслях не было. – Раз считаешь, что в нем таится главное оружие против тебя, отчего бы не взглянуть на все еще раз? Более… окрепшей и повзрослевшей? Возможно, если ты сумеешь принять его, никакие ухищрения Биары не будут тебе страшны.

Никс глядела на Малшора так, будто впервые увидела. Каким образом он мог настолько просто говорить о вещах, что звучали для нее как самое настоящее откровение?

– Я никогда не думала об этом, но мне кажется, ты снова прав… – наконец ответила она. – Однако не уверена, получится ли у меня. – А ты попробуй. Вначале попытайся, а уж потом будешь ломать голову над тем, почему не вышло.

Никс хотела что-то сказать, но так этого и не сделала. Задумчиво взглянув перед собой, она с удивлением обнаружила, что над пустыней медленно расползается вечер, баюкая неугомонный ветер и окрашивая пески в нежные розовые тона. Мир вокруг услужливо поделился с ней своим умиротворением.

Глубоко вдохнув, девушка опустила взгляд на руки. Как Малшор сказал? Попасть в мир собственных воспоминаний?.. Сумеет ли она? Никс не была уверена. Впрочем, его слова звучали мудро: вначале попытайся, а потом думай, отчего не получилось.

Сердце пропустило несколько ударов. Она закрыла глаза, прислушиваясь к себе.

– Если что, я буду рядом, – тихо произнес Малшор.

Его слова придали такой уверенности, на которую она и не рассчитывала. Решительно наморщив лоб, Никс крепко схватилась левой рукой за правое запястье. Поначалу ничего не происходило…

Потом ее поглотил песок.

====== Демон пустыни ======

Комментарий к Демон пустыни Музыкальное сопровождение: https://www.youtube.com/watch?v=-4D2i9WEyWg

Поначалу казалось, что она все еще находится в пустыне. Песок был повсюду: под ногами, над головой – куда не взгляни. Где-то он переливался золотым, где-то розовым или серым. Ушей настигал шепот сотен тысяч песчинок, их шелест баюкал и умиротворял.

Никс растерялась. Кругом было море пустыни. Его волны, подгоняемые ветром, набегали одна на другую, собираясь в самые невообразимые фигуры. Вначале показалось, что она видит корабль. Холмы из песка расступились, обнажая под собой перевернутое судно, но как только Никс решила сделать несколько шагов ему навстречу, оно рассыпалось крохотными песчинками, которые пустыня тут же поглотила.

Подняв глаза ввысь, девушка окончательно убедилась, что более не находится в привычном мире: небеса отсутствовали. Вместо них над головой проплывали завихрения рыжего, желтого и серебристого песка. Море вокруг нее вздрогнуло. Когда Никс обратила к нему взор, меж волн на краткий миг промелькнули очертания толстых якорных цепей, сковывающих пустыню. Как и в прошлый раз, стоило сделать шаг к ним навстречу, как образ тут же исчез, превращаясь обратно в песок.

Устав от бездействия, Никс решила просто идти вперед – куда глаза глядят. Без ориентира, без конечной цели. Идти и приглядываться к тому, что показывает окружающий мир. Несколько раз она видела образы кораблей, безликих женщин, цепей, странных сооружений и химер, но едва подходила ближе, как все они таяли на глазах, поглощенные вездесущей пустыней.

Со временем Никс подметила, что сколько бы она ни шла, ни усталости, ни жары, ни изнеможения не чувствует. Следом поняла, что прогулка не только не утомляет, но даже наоборот: придает сил и дарит умиротворение. Пустыня принимала ее как часть себя, предлагая свою силу и защиту. Никс улыбнулась этой мысли, и, в подтверждение, нескончаемые пески завихрились, танцуя для нее.

Времени здесь не существовало, и девушка не могла определить, как долго бредет вдоль дивного мира. В какой-то момент ей показалось, что образы якорных цепей стали встречаться чаще, но то было всего лишь предположение.

Наконец перед Никс возник образ, походящий на прямоугольную коробку. В ней не было ничего примечательного, и девушка вовсе бы не обратила внимания, если бы у той вдруг не возник проход, зазывающий к себе. Недолго думая, она устремилась к нему, загадывая, что увидит внутри.

Противоречие

Никс оказалась в комнате. Как и прежде, все здесь состояло из множества песчинок, переливающихся от теплых желтых до холодных серых тонов. В их очертаниях легко угадывался небольшой стол и стул, кровать, а неподалеку ящик с игрушками. Возле него лежала плюшевая птица. Кажется, ее звали «Синца»? По задумке должна была быть «Синица», но в детстве Никс плохо выговаривала некоторые буквы. Девушка вздохнула, поняв, куда именно ее завлекла пустыня.

Что ж, так тому и быть…

Крохотный силуэт удалось заметить не сразу. Он сидел неподалеку от кровати, пытаясь укрыться за ней от окружающего мира. Изредка фигурка покачивалась, меняя форму, но узнать в ней маленькую девочку не составило труда. Она сидела, поджав колени к подбородку, тихо всхлипывая. Тяжело вздохнув, Никс опустилась рядом. На размытом лице угадывался след от пощечины: песок был самую малость багровым. Если она все помнила правильно, это был первый раз, когда Тарин подняла на нее руку… Первый, который Никс запомнила.

Девушка нетерпеливо окинула взглядом комнату: ничего не менялось, лишь приглушенные всхлипы ее младшего двойника разбавляли звенящую тишину и редкий шорох песчинок. По какой-то причине не хотелось слишком пристально разглядывать девочку под боком. Все в Никс желало отстраниться от нее, выстроить преграду и отвернуться – только бы не видеть несчастное существо. Она хотела забыть эти мгновения, стереть из памяти и выжечь эмоции, что они вызывали.

Время шло, ничего не происходило. Казалось, этим ожиданием мир вынуждал к тому, чтобы Никс признала существование испуганной тени под боком, обратив на нее внимание.

«Что ж, сама напросилась» – сокрушенно подумала она, поворачиваясь к девочке. Та продолжала сидеть, ни на что не реагируя. Некоторое время Никс ее молча рассматривала, испытывая сострадание. Ей было жалко это крохотное, беззащитное существо. Она протянула руку, желая погладить девочку по голове, но ладонь пролетела мимо. Воспоминания остались для нее неосязаемы.

Однако кое-что изменилось. Стоило проявить этот жест сочувствия, как дверь в комнату распахнулась, впустив высокую тень из рыжего песка. Никс поморщилась, узнав резкую поступь Тарин и невыносимый запах приторных духов. Она так давно ее не видела, что столь явственное напоминание о том, как мать движется и как выглядит, вызвало неприятный холодок внутри. Рыжая тень вела себя настолько правдоподобно, что Никс понадобилось некоторое время на то, чтоб успокоить себя, мысленно повторяя, что это всего лишь воспоминание, и на самом деле Тарин здесь нет, а ей ничто не грозит.