Текст книги "Белая мель"

Автор книги: Зоя Прокопьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

10

Стоило задеть окутанные тенетником кусты тальника, как бледно-желтые продолговатые листья осыпались с понизовья талин под ноги, на пожухлые, переросшие опята.

Артем выбирал ветки талин для скрадка погуще и позеленей, срубал легким топориком, а после выносил их к берегу и бросал у воды на белый твердый песок.

В одном месте он чуть не наступил на гнездо ежа. Еж устроил дом из палых листьев в зарослях шиповника и залег спать. Артем обошел гнездо стороной, зная, что, если потревожить ежа, он будет искать себе другое место для зимовья. Теперь он стал смотреть под ноги – мало ли кто еще попадет под случайный сапог.

Скрадок он сделал быстро. Но солнце все еще стояло высоко, и делать больше было нечего. На белом песчаном дне порассмотрел красных жучков, шустро плавающих в прозрачной, горько-соленой воде, и вышел на берег, сел на оставшиеся талины.

Что бы он ни делал сегодня, сосущая тревога не оставляла его. То вспомнилась Елена, а сейчас вот стали наплывать заботы о делах, от которых тоже никуда не деться, не спрятаться.

Артем расправил голенища болотных сапог и стал забредать на глубину, чтобы разбросать чучела: пару гоголей, несколько красноголовиков и чирков. Он вынимал чучело из мешка, висящего у пояса, и тщательно смотрел, как резиновая уточка кланялась ветру на мелкой воде. Артему нравилось это занятие, и он был доволен собой.

Услышав ломкий лай, Артем приостановился и обрадовался: «Юля идет. Вот и хорошо. Пусть щенок привыкает». Он свистнул и позвал:

– Рой! Рой! – И по тому, как заколыхалась трава, понял, что щенок безошибочно бежит к нему. Над травой иногда взметывались уши, иногда он был виден весь, то и дело нюхающий след и замирающий в стойке. – Юля, ты посмотри, какое чудо – наш маленький, красный сеттеренок! Ты будешь хорошей собакой, Рой! – сказал он подбежавшему щенку. Щенок преданно ластился. А Юля шла, улыбаясь. И он, взглянув на нее, почувствовал дрожь рук.

Он подошел и обнял ее. И она сразу как-то странно посмотрела на него снизу вверх и вздохнула:

– Будет у нас сын. Я тебе обещаю.

– Юлюшка, Юля, я рад, – он что-то еще шептал и гладил плечи, посматривая за облетелые березы. Поднял на руки и закружил.

– Опусти меня на землю, – попросила она и, смеясь, добавила: – Потому что щенок жует мою ногу.

Он разнял руки. Ему было хорошо и грустно. Что-то томительное подступало к горлу, и было душно. Хотелось закричать, упасть в траву и лежать, смотреть в это синее-синее небо – чувствовать, что живешь... Как-то он, молоденький подручный сталевара, заправлял шихтой печь, и вдруг взрыв, и он летит, летит куда-то в сторону и падает. А кругом яркое зарево – желто-желто и хорошо-хорошо, и никаких мыслей. Так хорошо, как в ту минуту почти смерти, больше никогда не было... И вот теперь синее-синее небо и красно-рыжий щенок под ногами на золотистых листьях, новое ружье на плече, блеск синих-синих глаз женщины, смущение и дрожь рук – господи-и, как хорошо!

– Я пойду собирать грибы, – сказала Юля. – Когда мы сюда шли, на опушке из-под ног у нас взлетели тетерева – красивые. Рой стоял на трех лапах и как-то тоненько визжал и тянул им вслед носом.

– Сейчас мы их найдем! Рой, за мной!

Он пошел быстро от перелеска к перелеску. Щенок бежал исправно: то впереди челноком, то рядом вподбежку, а то вдруг кидался в сторону за воробьями.

– Ничего, Рой, ничего – расти, – разрешал Артем. – Весной я тебя повезу на перепелов.

Неожиданно щенок бросился в боярышник, визгливо залаял, и оттуда тотчас же с шумом взлетели две темные птицы и потянули через пшеничное поле, к реденькому колку. Косачи! Артем вскинул ружье, повел стволы и увидел, как осел в полете один косач и, мелькая белым подхвостьем, упал в пшеницу. Но второй косач пошел вниз, а потом снова взмыл вверх и потянул к колку. «Промазал!»

– Рой, ищи! – приказал щенку и быстро побежал туда, где упала птица, на ходу перезаряжая ружье. Он бежал и смотрел под ноги, краем глаза видя путь собаки по колыханию пшеницы. И, услышав глухое: «Р-рав! Р-рав!» – кинулся туда.

Косач лежал на боку, шевелил лапой и широко взмахивал крылом, а щенок норовил схватить крыло и осипло рычал.

– Все, брат Рой, тебе эту птичку не поднять! Отдай-ка! – Присел на корточки и медленно взял птицу. Она была тяжелой и теплой. – Вот такие, брат, дела: убили мы с тобой, Рой, такого красивого петуха. Ну и что же теперь? Пойдем, подарим его нашей хозяйке... Не трусь, тебе повезло... – погладил щенка. – И мне – тоже.

Вечером он сидел в скрадке. Перед ним слабо колыхался тростник – стебли его в воде были красными, и на белом песчаном дне Артем видел, как плавали мелкие красные жучки, а больше в этой горько-соленой воде, видимо, никто не жил. Утки пролетали то высоко, то стороной и садились на середину озера. Артем, отмахиваясь от комаров, нервничал и корил себя за то, что забыл взять мазь от комаров и поставил не те чучела – совсем не нужны сейчас гоголи. Гоголи хороши будут поздней осенью, когда воду у берегов схватит тонким звенящим ледком, повалит снег и начнется непогодь. А теперь они проносятся тяжелыми косяками на кормовые озера.

Неожиданно откуда-то сбоку в чучела упал нырок и громко крякнул, и пока Артем надеялся, что на его зов подлетят еще утки, нырок взмыл, но Артем не стал стрелять. Нырков он не убивал, их считали поганками – мясо пахло рыбой. Оттого, что маленькая быстрая уточка обманула его, опытного, ему стало весело. Он посмотрел, как смешно сплываются и расплываются чучела на мелкой, холодно взблескивающей ряби волн, как неуклюже кланяются друг другу. Сидеть ему расхотелось – затекли ноги. И уже стемнело.

Артем положил ружье рядом с собой на ящик, встал и побрел за чучелами. Собрал их. Возвращаясь от озера, он видел близкие очертания темнеющих стогов и огонь от костра. Юля готовила ужин. У ее ног лежала собака.

– Я хотела пойти к тебе, но потом передумала, мы б тебе помешали, а здесь мне было так хорошо и не хотелось вставать, – сказала она, не поворачиваясь и все так же глядя на огонь. – Ты никого не убил? Я знала, что ты никого не убьешь. Не надо больше убивать, ведь на завтра у нас уже есть.

– Я – мужчина. Мужчина должен быть охотником – это зов предков, – сказал он, натирая лицо мазью от комаров.

«Странно, – подумал он, – у нее-то откуда жалость? Ведь ей каждый день приходится делать операции... А может быть, поэтому и не хочется ей видеть убитую дичь, может быть, она устала видеть ежедневно кровь? Может быть, для нее нет ничего лучшего, чем вот так отдохнуть у костра?» Но спрашивать ее он ни о чем не стал, открыл багажник и, вынув фонарь «летучая мышь», зажег его, поставил на стол.

– На ужин салат, консервы «Завтрак туриста» и жареные шампиньоны. – Повернув к нему голову и поправив на плече накинутую телогрейку, она добавила: – И чай с коньяком.

– А спать мы будем в соломе, – вдруг сказал он.

– Как скажешь, Аурелио! В соломе так в соломе! – весело сказала она и встала.

– Аурелио? Что за герой? – спросил он.

– Это у Нагибина рассказ. Девчонка насмотрелась фильмов про любовь и выдумала себе любимого, а так как рядом никого не было, то отдала роль повелителя сопливому мальчишке лет пяти, обжоре и реве. Он капризничал и тиранил ее, а она терпеливо играла в покорность и говорила: «Как скажешь, Аурелио»...

– Значит, я – Аурелио?

– Да, ты тоже Аурелио, – согласилась Юля, – но я тебя не выдумала. Я тебя ждала. – Она подошла, обняла и крепко прижалась, весело поцеловала. – Наверное, мы будем всегда ездить на охоту. Вместе.

– Давай ужинать, – предложил он деловито. И тут вспомнил, что она ему говорила про сына и что он ей говорил, и ему стало стыдно. – Юлюшка, – преобразился он, – родная моя, ты прости!

– За что?

– Хотя бы за то, что тебе пришлось сомневаться во мне.

Он вообразил, как одиноко сидела Юлия у костра, горько думая о себе и об их отношениях, зло винила его в невнимательности, равнодушии, в непонимании, хотя о себе-то она, наверное, уж точно думала, что она-де и понимает, и любит его, и вообще... Он же зверь, а она неоценимая женщина. Но оттого, что он вообразил себе, о чем она тут сидела и думала, ему стало грустно и жаль себя. Потом ему снова стало уютно уже за столиком. Костер горел ярко и ровно. И женщина предлагала выпить за любовь и за счастье.

Потом была ночь. Они лежали в соломе. Был в небе реактивный самолет, запоздалые одинокие выстрелы и пугливые вскрики уток в камышах.

За полночь, где-то за стогом соломы, остановился мотоцикл, и сразу же стали громко ссориться. Он говорил ей:

– Да сейчас, сейчас поставлю палатку, и спи все утро и весь день. Подумаешь – заблудились...

– А не умеешь ездить – не садись. Три раза уронил. Мало, да? И не кричи на меня, как какая-нибудь тетка... Тетка ты!..

Пока ссорились – ничего, но вот включили транзистор. Тут уж вскочил щенок и взвыл. Артем завозился – какой там сон!

11

Щенок побежал лаять на приезжих. Голоса поутихли, но быстрый ритм джаза был настолько неуместен здесь, в этой тишине, в которой хотелось лежать, думать, прислушиваться к голосам птиц и смотреть в небо, что хотелось встать, схватить этот орущий ящик и швырнуть в воду. Хаотичные звуки били по голове, и все мысли мгновенно исчезали, оставив взамен раздражение и тоску по тем местам, куда бы можно было приехать и побыть одному.

Он вначале позвал собаку, прикрикнул на нее, а после отодвинулся от Юлии, заворочался. Заворочался и встал. Надо было подойти к этим приезжим и сказать им, что они не одни здесь и если приехали, так, будьте добры, потише, кто-то ведь приехал раньше, разбил лагерь и перед утренней зорькой отдыхает.

Щенок все потявкивал – не мог угомониться. Кто-то из приезжих рубил тальник – очевидно, на колышки для палатки. Надев телогрейку и сапоги, Артем обошел стог соломы. В полосе света от фары мотоцикла двое ставили палатку.

– Вам помочь? – спросил Артем не очень дружелюбным голосом.

– Спасибо, Артем Сергеевич, – обрадовался и, бросив заниматься палаткой, подошел к Петунину. – Добрый вечер, Артем Сергеевич! Ну, как поохотился?.. То-то я весь вечер рвался сюда, а Люся фырчит и фырчит. – Затараторил: – Надо-о же! На заводе месяцами не увидишься, а тут... Надо же!

– Спирин! Какого ты дьявола включил транзистор? Дома не надоело? Сюда приволок цивилизацию. Уток веселить, что ли?

Люся кинулась выключать транзистор.

– Артем Сергеевич, извините, мы думали, здесь нет никого.

– Э-э, думали, – добродушно выговаривал Петунин. – Не суетись, Люся, я помогу твоему мужчине поставить палатку. Давай топор... А ты, Люсенька, вот стог, принеси-ка под дно палатки соломки – теплее будет... Ну, что там новенького? – повернулся он к Спирину.

– А не знаю... Я ведь ушел из цеха.

– Да ты что?!

– Поцапался с Котеночкиным... Он говорит: «Мне не нужны выдвиженцы Петунина». А я ему сказал, что я не выдвиженец, что я работаю в этом цехе, слава богу, десять лет, а не три месяца, как некоторые... И еще я разозлился и сказал, чтобы он пошел далеко-далеко, за сизую даль...

– Из-за чего? – Петунин расстроился. Он действительно назначил бригадира Спирина мастером и собирался перевести начальником смены – парень закончил вечерний институт, был лучшим рационализатором, организатором, рабочие уважали за прямоту и честность.

– А я отказался брак доделывать. Брагин скосил кладку вертикальных каналов. Смотрю, что-то не то. Замерили – брак. Котеночкину говорю, надо ломать, а он мне – надо выровнять. Я сказал – нет. Ну и понеслось...

– Куда ты ушел?

– В «Уралдомнаремонт». Бойко обрадовался. Я ведь пятерых за собой увел...

Петунин сел на клок соломы.

– Дай сигарету.

– То есть я не увел – сами ушли... – Спирин, почувствовав как бы виноватость, замолчал. Подав сигарету, он опустился на колени, присел рядом с Петуниным и зажег ему спичку.

– Кого? – хрипло спросил Петунин. – Кого увел?

Спирин назвал.

– Да ты что, двух бригадиров, трех лучших каменщиков? А кто же в смене остался?

– Так я-то что... Они сами...

– Знаю я тебя, сами...

– Ей-богу!.. Коля, они мне говорят, обрадуем Котеночкина – уйдем хором... Ну и что же я им должен был говорить: ребята, не уходите, я один уйду?.. Нет, я обрадовался. Там хоть знаешь, что тебя понимают. А Бойко – голова. Он жалеет, что ты ушел... Заварухин Володька вчера мне говорит: «Вернулся бы Пегов или Петунин, я б тоже вернулся...»

«Ну, Котеночкин, ну и делец, – зло думал Петунин. – А мне ведь и не сказал, что ребята ушли. Голосок тихонький: Артем Сергеевич, Артем Сергеевич, то надо, это надо, как вы думаете, как вы считаете? Тьфу!.. В понедельник пойду к директору, надо их вернуть. Ну, деле-ец! Две печи аварийно встали. Кто же там, в смене, работать будет?.. Ну, а тебе-то что? Ты-то что страдаешь? Пусть. Пусть стоят. Тебе что – жарко? Нет. Но это же надо? Я ему то, я ему это. Сам. А он не изволит даже сказать, что сразу пятеро уходят. От хорошего не уходят... Да Бойко сейчас разобьется, но ни одного не отпустит. Он не дурак. Он кому-нибудь повысит разряд, кому-то пообещает квартиру и даст. Молодец Бойко!..»

– Я принесла солому, – робко сказала Люся.

Он и не заметил, как Люся подошла с охапкой соломы. Петунин встал, взялся за палатку.

– Давай за угол, – сказал Спирину и стал молча вбивать колышки, а потом сухо сказал: – Ну-с, спокойной ночи!

– Вы нас разбудите, пожалуйста, проспим зорьку, – попросил Спирин.

– Что же будить – осталось два часа до рассвета.

Но было еще туманно и сумрачно. На западе, за тем озером, где охотился вечером Петунин, весело стрекотал трактор. На озерке, рядом, в камышах, сквозь сон покрякивали утки. Но сейчас крики этих уток не возбуждали Петунина, как возбуждали вчера. А еще Артем знал, что надо попытаться уснуть, иначе он не сможет, не то у него будет настроение, чтобы пойти утром на охоту.

– Артем Сергеевич, – догнал его Спирин со свертком в руках, – давайте кваску выпьем для крепкого сна. Что-то мне спать расхотелось.

– Что же, давай чуть-чуть... Может, уснем, – согласился Петунин. – Зови Люсю, у меня остались жареные шампиньоны. А то вы, наверное, промялись, пока добрались сюда.

– Точно, – обрадовался Спирин. – Люся, неси термос и сумку с едой.

– Есть у нас еда, – остановил Артем Люсю, Но Люся все-таки принесла термос с горячим кофе.

Петунин усадил гостей за столик, зажег фонарь и поставил сковороду с грибами, бутылку коньяка.

– Юлюш, может, встанешь, присоединишься? – спросил Артем.

– Сидите, сидите, я уж утром встану, – радушно отказалась Юлия.

– Ладно. А мы поговорим, – сказал Петунин и, заметив, что Люся сидит подрагивая и кутаясь в теплую шаль, налил и протянул ей стаканчик: – Выпей, согреешься.

– Это мне нельзя, – отказалась Люся, – крепкое. Я поем грибов, выпью кофе.

– Коля, а где же был парторг, когда ты уводил из цеха пятерых? – спросил Артем.

– В отпуске.

– А предцехкома?

– Гаврил Гаврилыч-то? А в саду, где ж ему еще быть?

– Он знает?

– А как же. Так ведь и ты знаешь, что он против ветра воду лить не будет. Да и аллах с ними. Жалко, конечно, но нам и тут неплохо. Бойко Володьке Заварухину дал седьмой разряд. Веревкина назначил мастером...

– А тебя?

– Пока старшим мастером...

– Почему пока?

– Ну что вы, Артем Сергеевич, он скоро будет иметь такой титул, что совсем перестанет со мной разговаривать...

– Люся, – прикрикнул Спирин, – не мешай мужскому разговору.

– Ну вот, видите? Уже... – нервно рассмеялась Люся.

– Он мне говорит: «Принимай огнеупорный участок». Я сказал, что мне рановато. Он сказал: «Ну, приглядись. Через две недели скажешь».

– А он еще, этот Бойко, пообещал квартиру, – добавила Люся. В ее голосе была неуверенность.

– Люся! – взмолился Спирин.

– Все. Молчу, – сказала Люся, вставая. – Коля, я пойду готовить ночлег. Спокойной ночи, Артем Сергеевич!

– Спокойной ночи, Люся!

Вскоре, накурившись, не сказав друг другу ни слова, они разошлись до утра. Петунин взял ружье, подержал его, поставил снова в куст крушины. Походил вокруг стога. Походил возле озера, оглядывая небо и белый туман над водой и камышами, прислушался, а потом резко повернулся, нашел плащ, снова взял ружье и тихонько пошел в сторону своего облюбованного озерка, где был сделан скрадок, где надо только забрести в воду, пройти всю мель и на глубине распустить чучела. И он пришел туда и распустил чучела, и устроился на. ящике, свесив ноги. В тишине он посидел недолго, сзади зашлепала вода. Он вскинул ружье и чуть не выстрелил в камыши – плыл щенок. Он подплыл к скрадку и молча стал взбираться на ящик, отряхиваясь от воды, лизнул хозяину руку.

Артем забрал щенка к себе на колени, прижал.

– Ну, брат, охота охотой, а как жить-то дальше будем, а? Молчишь?