Текст книги "Белая мель"

Автор книги: Зоя Прокопьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

10

Виктор составил бутылки с кефиром в авоську, накрыл круглым хлебом. Выходя из магазина, увидел ватагу ребятишек из своего двора. Ребятишки изнывали от жары у газировочного автомата, выворачивали карманы в поисках медяков.

– А ну, братва, хотите увидеть настоящего тигра? Пошли отсюда.

Ребята молчали. Один с ободранной коленкой, в залатанных штанишках, насупившись, катал ногой в дырявом кеде шуршащую обертку от эскимо, поднял голову. Потом подошел к Виктору, независимо сунул руки в карманы и, поглядывая на него умными глазами, сказал:

– Пошли, раз тигр есть.

Зубакин положил руку на остренькое плечо мальчишки.

– Как тебя звать?

– Марат.

– Меня Виктор. Знаешь, Марат, у меня здесь нет друга. Давай дружить?

– А что, можно.

Виктор подошел к мороженщице.

– У вас найдется какая-нибудь коробка?

– Найдется.

– Десять эскимо.

– Дядя Витя, мы тебе завтра отдадим деньги за мороженое, – насупившись, сказал Марат.

– Денет не надо. Вырастешь – сочтемся. А ну, орлы, быстро сюда!

– Витька, Катька, Шурка! – позвал Марат. – Пошли! Ватага во главе с Катькой, белобрысой и тощей, пошла за ними в сквер.

– Ребята, ешьте мороженое. Я сейчас принесу Тигра.

Принес щенка.

– Какой же это тигр? Это же настоящая овчарка! – разочарованно протянула Катька.

– Ко мне! Ко мне! – загалдели ребята.

– Нет, мужики, это, похоже, волк, – сказал один.

– Ага, зверь! – хмыкнул Марат.

– Самая-пресамая дворняга! – авторитетно заявил высокий чистенький мальчик в новых голубых джинсах.

– Ну ты, жердь, много ты смыслишь! – оборвала Катька.

– А сама-то, а сама-то...

– Дядя Витя, а вы солнышко на турнике сможете? – спросил Марат, стараясь увести разговор на другую тему.

– Смогу!

– У нас Марат на турнике лучше всех крутится! – сказала Катька и отобрала у мальчишек щенка. – Хватит мучить-то, он еще маленький, молочный...

С мороженым справились, подошли к турнику.

– Давай подсажу? – предложил Виктор Марату.

– Не. Я сам.

Еще не спала жара. И до вечера было еще далеко, а Виктор уже не знал, куда себя прислонить. Ребята галдели у турника, устроили очередь. Катька судила.

Виктор отошел. Сел на лавочку.

В эту субботу Виктору нечего было делать. Ребята уехали с ночевкой на озеро. А Вова заболел – поднялась температура, и Виктор остался с ним. Бегал в аптеку за таблетками, поил его кипяченым молоком с медом, лепил на спину горчичники. Сейчас Вова спал, а Виктор развлекался в сквере с ребятишками. Иногда поднимался, смотрел, не проснулся ли Вова и не хуже ли ему. За этот месяц Виктор привык к Вове, словно к брату. Вова рассказывал о себе, как мотался по огромной России один-одинешенек, пока не привязался к строителям. И пошли стройки, стройки, большие и маленькие. Только часто рассказывал Вова, что снятся ему синие табуны лошадей, что иногда видит он себя в степи, в ковылях, спит там и просыпается оттого, что какая-то ласковая, очень ласковая женщина гладит его голову, поет тихие песни, а вокруг степь и степь. Где-то вдалеке проносятся быстрые табуны лошадей, лишь остается ветер. Ветер не может догнать табуны лошадей и с тоски плачет, прячется в ковылях. После таких снов Вова долго ходил хмурый и говорил Виктору, что уедет куда-нибудь в Кулунду, заимеет коня, устроится табунщиком. Но потом отходил в спешке строительства и не видел снов о синих табунах, и забывал о желании уехать. И тут заболел.

Виктор взял щенка, сказал Марату номер квартиры, чтоб заглядывал в гости, и пошел к Вове.

У подъезда на лавочке, в легком платьице из синих и черных полос, в черных узконосых туфельках сидела Варя.

– Не в театр ли?

– К тебе.

– Ну-у, здравствуй! А платье тебе идет!

– Ага, – сказала Варя и кивнула головой, как будто и без него знала, что идет ей это платье. – А я иду, смотрю, что это, думаю, человек возится в сквере с ребятишками. Не в няньки ли, думаю, по совместительству нанялся? А рубаху надо бы постирать.

– Надо, – согласился Виктор. – Может, по совместительству постираешь?

– Возьмусь. Снимай.

– Прямо здесь?

– Можно и здесь, но лучше в комнате.

– У нас Вова болеет.

– А что с ним?

– Температура. Напился холодной газировки. А перед этим все воскресенье из озера не вылазил.

– Я его не знаю.

– Пойдем, познакомлю.

– Это чей волчок? – спросила Варя, склонившись над щенком.

– Мой.

– Я думала, в кино сходим.

– Если Вове лучше – сходим.

На лестничной площадке встретили Соловья. Соловей оглядел Варьку, присвистнул, щелкнул Тигра по черной пуговке носа. Соловей ухмыльнулся вслед.

– Что это за пижон с крестом? – спросила Варька, дождавшись Виктора на следующей площадке.

– Наш сосед. Артистичный парень. А крест золотой. Это модно. Может, мне тоже купить? Как думаешь? Здоровый, далеко видно будет.

– Тогда еще приобрети и кадило. С одним крестом вида не будет.

– Дельный совет.

– Что у тебя с руками?

– Нервы, девочка.

У Виктора от злости мелко дрожали руки. Он не мог попасть ключом в замочную скважину. Однажды Соловей подкараулил Виктора в столовой. Ласковый такой. Стал звать к себе на какое-то прибыльное дело. Виктор отказался. Тогда Соловей сделал намек, что на стройке иногда и плиты летают. Как бы кто ненароком не попал под них. В свою очередь Виктор спросил Соловья:

– А что будет, если я один разик шлепну кого-нибудь? Вот здесь. Не знаешь? И не советую, – расхохотался и отошел. За себя он не боялся. Он боялся за Вову, Как-то вечером орава парней-подростков прижала Вову в темном переулке, сняли часы, пиджак и избили его. Всю ночь Вова курил от волнения, а ребятам сказал, что это проделка Соловья.

Наконец Зубакин открыл дверь. Вова не спал. Он глухо кашлял и метался от жара.

Варька подошла к кровати, пощупала лоб Вовы.

– «Скорую» вызывай! Надо в больницу!

– Что, Вова, плохо? – наклонился Виктор.

Вова бессмысленно посмотрел на них. Узнал Виктора, подмигнул, пошевелил распухшими, потрескавшимися губами.

– Господи, как ему плохо! Чего ты стоишь?

– Бегу, бегу...

Варька сидела у кровати незнакомого парня, смотрела на его смуглое в мелких родинках лицо, на пухлые, резко очерченные губы, на черный свалявшийся чубчик и не могла понять, что с ней происходит. Ей казалось, что она видела, давно знает этого парня, что он похож на кого-то из ее родных, хотя у нее и родных-то никого не было.

Она погладила его голову. И Вова вдруг поймал ее руку, прижался к ладони щекой, утих.

Вову отвезли в больницу.

– Пойдем в кино? – предложил Виктор.

– Уже не хочется. Давай лучше просто походим.

– Хорошо. Пойдем на площадь к кинотеатру?

– Пошли. Кто этот Вова?

– Друг мой.

– Это ясно. А еще? Родные?

– Совсем один. Когда я увидел его, он мне сказал: здравствуй! Я – Вова. Марка сорок второго. Знаешь, ему снятся синие табуны, степь. Мне нет. Мне снится тайга. Морошка. Собаки и проволока... Варя, давай зайдем, в гости к одному моему знакомому. У него горе – жена болеет.

– Зайдем, – согласилась Варя.

– Вот и хорошо. Только пошли прежде в магазин. И еще, не будем брать водку. Возьмем лучше торт.

– Смешной, конечно, лучше торт. Я видела в кулинарии большой красивый торт «Березка».

– Пойдем возьмем.

– А завтра пойдем к Вове?

Виктор посмотрел на нее и ничего не сказал. От Федора Ивановича они вышли поздно. Варька начала зябнуть.

– Варя, пойдем к нам? Ребята все на озере с ночевкой. Один Тигр.

– Нет, Витя, проводи меня домой.

– Ну и ну, что это с тобой?

– Влюбилась.

– Если в Вову, то хорошо! Я буду рад за него. А в меня лучше не надо.

– А я и не спрошу разрешения. Смешно. Разве об этом спрашивают? Знаешь, я весь вечер тревожусь, что-то сердце никак не уйму. Я ведь понимаю... Ты не для меня... Я боюсь доброты твоей. А Вову твоего мне жалко. Плохо ему.

– Логично, Варя. Ты умница. Как говорят: человек ищет. Ты, пожалуй, нашла. Его никто никогда не любил.

– А ты?

– Я люблю, – кивнул Виктор.

– Кого ты любишь?

– Я все люблю. Мне нравится, что я вот сейчас иду с тобой, смотрю на небо и на дома. Хорошо! Дышу свободным воздухом. Захочу вот, лягу на траву в газон...

– Спасибо, Витя. Я уже дома.

– Я завтра зайду. Пойдем к Вове в больницу.

– Пойдем, – улыбнулась она.

– Ну, спокойной ночи, Варя, – сказал Виктор.

– Счастливо дойти! – весело крикнула вслед ему Варя. – Привет передавай Тигру.

11

С утра начали устанавливать подкрановые колонны. Клим с Ильей стропили, хлопотали возле многотонной громадины, махали крановщику. А Виктор с Женькой ловили уже вертикально поднятую колонну за основание и вели на болты, торчащие из бетонного фундамента. Там Илья с Климом перехватывали колонну, садили на болты, а Виктор с Женькой подтаскивали пятикилограммовые гайки и закручивали. Тем временем Илья стропил вторую колонну.

– Давай, давай! – покрикивал бригадир на Клима. – Чего уселся как в такси.

Илья всегда скандалил с прорабом, если не было работы и приходилось бригаде убирать мусор.

– Ты дай мне высоту. Чего ты мне швабру суешь?

– Ишь ты, высоты еще не нанюхался? Езжай в Москву. Залезешь на телевышку, высотой подышишь... – ворчал прораб.

До обеда вчетвером поставили шесть колонн. И отправились в столовую. Клим умел накормить в любой заводской столовой всю бригаду без очереди. Он знал всех раздатчиц. И его знали. Он вначале брал обед, потом рассчитывался. В получку ребята отдавали Климу деньги на весь месяц вперед на столовую и питание. Деньги он держал в ящичке тумбочки, кто шел в магазин, брал деньги и приносил туда же сдачу. Ящичек звали кормушкой. А о бригаде в столовых говорили: «Вон семья Куличкова пришла».

– Дураки! – говорил Илья. – Тоже, придумали. Не могут раскинуть мозгой, что это практично. Хоть от получки до аванса, как бывало, не сидим голодными...

Сегодня в столовой на раздаче Виктор держал два подноса. Клим ставил тарелки, Виктор носил на стол. Обычно брали полное первое, по два вторых и третье. Виктор лавировал между столиками с подносом. Кто-то подставил подножку, горячие борщи полетели, кому-то плеснуло за шиворот, кто-то набычился и заорал. Виктор оглянулся, рядом за столиком обедали ребята из бригады Соловья, они старательно смотрели в тарелки и работали вилками.

Виктор собрал с пола осколки посуды, вернулся на раздачу и положил кассиру два рубля за тарелки.

– Не разевай рот, – сказал Клим и снова заказал первое.

Виктор сел за стол и сделал вид, что ничего не случилось. Но руки опять мелко дрожали и ложка побрякивала о тарелку. Илья перестал есть и отложил ложку:

– Клим, ну-ка пошли.

Клим молча встал.

Виктор не смотрел, куда они пошли, но чувствовал спиной, что к Соловью. Женька похлопал глазами, вскочил, пошел следом. Его турнули.

– Они на улице... – сказал Женька, вернувшись.

Через несколько минут появился Илья, за ним Клим.

Илья был спокоен, лишь чуть-чуть натянулась и побледнела на скулах кожа. Стал молча есть. Только на правой руке его из покрасневших козонков сочилась кровь. Потом поднял глаза на Клима:

– Ты что, к нему в бригаду собрался?

– Что, гонишь?

– Зачем гоню. Мне просто странным кажется твое пассивное поведение. Вроде и не друзья вы с ним?

– Нет.

– Так в чем же дело? Если он не знал, то ты-то знаешь, если Витька его стукнет, он не встанет: И зачем так глупо играть, тем более на работе. Может, у тебя с ним какие-то шуры-муры? Брось, пока не поздно, – посмотрел пытливо.

– Я к нему не пойду, – сказал Клим, намазывая на хлеб горчицу.

– Я тебя не гоню. Я думал, ты сам ищешь повод уйти от нас. Может быть, тебе там удобнее работать?

– Нет, – сказал Клим, глядя в тарелку.

– Ну и точка. Пошли работать. А ты, Витя, держись, царапайся.

– Царапаюсь, – сказал Виктор, допивая компот.

После работы Виктор переоделся и решил пойти в поле. За цехами, на пустыре, кто-то накосил травы. Виктор насобирал охапку и пошел к своим искривленным березкам. Натрусил сенца на землю и лег. Не хотелось думать, не хотелось в эту минуту и вспоминать и вообще ничего не хотелось.

Небо расплавилось за день, вылиняло. Ни птиц, ни облачка, ни ветра...

Виктор вытянулся, закинул руки за голову и закрыл глаза. Там его и нашел Илья.

– Ну ты и даешь! Я шел, шел, смотрю, ты впереди, решил догнать. Догонял, догонял, вижу – исчез. А ты вон где!

– Зря ты идешь за мной, Илья! Я ведь не собираюсь прыгать в ковш со сталью.

– Вижу. Такой райский уголок сделал. Только что-то здесь мусору много?

– Здесь был мой дом. Здесь жила мать. – Виктор поднялся, сел.

– Во-он что!.. А я, знаешь, – теперь Илья снял пиджак, раскинул на траву, улегся, – собственно, и не за тобой шел. Просто душно мне было. Тесно. Понимаешь, тесно...

– Бывает и одному тесно.

– Этого не испытывал.

– Какие твои годы...

Илья расхохотался:

– Вот мудрец! Слушай, а не пойти ли тебе на подгоготовительные в институт? Ты не подумай, что это агитка. Просто я по-человечески...

– Нет. Не пойду.

– Ты слышал, недавно убили таксиста? Их было трое.

– Я слышал.

– А не замешана ли здесь Соловьиная компания? Как думаешь?

– Кто знает?

– Меня вызывали вчера в одно место. Интересовались кое-кем. Как думаешь, зачем?

– Наверное, есть основания подозревать убийц...

– А ведь подножку тебе подставил мальчишка из его бригады.

– Он ни при чем.

– А Соловей мне знаешь что сказал? Ты, мол, Илья, извини, он просто пошутил – не знал, что борщ несли Куличкову. Вот гад. А собственно, что мы здесь лежим?

– А что делать?

– Пойдем куда-нибудь. В лес, что ли...

– Может, к Вове?

– К Вове пойдут Женька и Клим.

– И еще должна пойти Варя.

– Что за Варя?

– Вова из больницы к нам, наверное, не придет. Он наверное, женится...

– Брось, когда это он успел обзавестись невестой?

– В субботу... Ну, двинем в лес? – сказал Виктор, поднимаясь.

– Пошли.

На тропинке Виктор остановился, с интересом начал разглядывать следы велосипедных шин. И неожиданно обрадовался.

На сухом прутике тальника висела бумажка. Зубакин снял ее. «Ассоль вернулась. Ее телефон: 33-02-10», – писала та, о которой он устал уже думать и которую ждал.

12

Прутиков собирал чемоданы не спеша, вдумчиво. Снял планки с боковых тайничков, рассовал трехпроцентные облигации, аккредитивы. На самое дно чемодана расстелил тонкие пачки пятидесятирублевок, прикрыл их картонным вторым дном и начал укладывать вещи – уезжал в отпуск к Черному морю (это для ребят и чтоб на работе знали), а на самом деле он уже рассчитался, выписался и черную «Волгу» купил, на которой решил навсегда покинуть Урал.

Он все продумал.

Рисовалась ему будущая жизнь у теплого моря, скрытная и спокойная, в собственном домике. Нинку он потом вызовет. Встретит ее и, как ночью, положит ей на грудь свою измученную думами о грабежах непутевую головушку, как сынок народится. И будут они гулять втроем под пальмами степенно-весело. Прутиков закрыл один чемодан, взялся за второй.

В это время из замочной скважины выпал ключ, дверь приоткрылась.

– Тропин? Откуда? – в голосе недовольство.

– Молчи, старик, я – влип. Ругай, можешь врезать, но я – влип... Кранты, старик...

– Не паникуй! Расскажи толком.

Тропин понуро сел на стул и рассказал про свои злоключения. Прутиков между тем думал. Он сидел напротив Тропина, облокотившись на стол и положив в ладонь подбородок, молча смотрел поверх головы своего неудачливого компаньона, смотрел в окно, в темное небо.

Тропин не смел заговаривать, ждал.

Прутиков стал обманывать себя, будто он не боится милиции. И первое время ему казалось, что делает это успешно. А теперь все чаще его мучили сомнения, зачем эти деньги, машина, кутежи с друзьями? Только знать, что тебя кто-то боится, кто-то восхищается удачами, что ты можешь, например, обхитрить кассира или инкассатора? Можешь, можешь!.. А на самом деле ничего не можешь. Каждая минута, каждый час – напряжение нервов, ума, силы воли. И с каждой минутой все ближе к развязке, к концу. А там, что там? Там расплата... Крыша...

Прутиков устал бояться милиции. Устал грабить, хитрить, обманывать. Он поймал себя к тому же и на трусости, чего не должно было бы быть, поймал в те томительные минуты ожидания, когда проносили мимо окна тело таксиста, когда плакала и хохотала труба, а клаксоны машин протяжно ей подвывали, и тот крик женщины...

Теперь он понял слова деда: «Пусть будут глаза болючие. Зато я прожил честно».

И теперь он страшно завидовал Витьке Зубакину, вернувшемуся из заключения. Завидовал его детской радости от ощущения свободы, спокойной походке, изумлению и отчаянному вызову в глазах: мол, плевал я теперь на вас всех, жориков. А такого пренебрежения к себе Прутиков никому но прощал. Прутиков взглянул на потерянного Тропина,сказал:

– Ну вот что: денег я тебе дам пятьсот рублей. Ксивы достанешь сам. Завтра я уезжаю в отпуск. Только тебе могу сказать – совсем уезжаю. Скучно здесь стало. Приглянется какое дело – дам знать. А пока тебе надо устроиться на работу в тихое местечко, в тихом городке, выждать, пообсмотреться. Там будет видно. Сегодня есть дело. Проучить одного надо. По-моему, стукач. Дразнить станет всякая шулупень. Заведет в темень. Если они не осилят, сдрейфят – сделаешь ты. Но так, чтоб никто тебя не видел.

– Ясно, – кивнул Тропин.

– Щеку покажи завтра же в каком-нибудь здравпункте подальше от города. А сейчас приводи себя в порядок и топай. Усек?

– Усек. Ну что ж, рискнем на прощанье. Может, найдешь стопарик?

– Эт-то всегда найдется...

* * *

Илья с Виктором вернулись домой часов в десять вечера. Парень привез их на самосвале к самому подъезду.

В комнате Женька с Климом и еще двое со стройки в расстегнутых рубахах сидели на полу на одеяле и играли в карты. Тут же валялись сигареты, пустые бутылки. Тут же возле них вертелся Тигр, пытался укусить откуда-то взявшийся детский мяч. Тигр бросился к Виктору, перевалился через гитару – струны вздрогнули, щенок испугался, замер, оглянулся, потом подкрался к гитаре – обнюхал, пошевелил лапой струны – дрожат, наклонив голову, послушал, снова перевалился через нее и смело кинулся к хозяину.

– Витя, тут к тебе пацан со своей дамой сердца приходил. Все со щенком играли, тебя ждали. Деньги какие-то принесли, – сказал Клим. – Рубль. Все медью.

– Я им завтра всыплю за это. Понимаешь, мороженым угостил, а они мне медь собрали.

Виктор наклонился к Тигру, подставил руки. Щенок взобрался в ладони, повизгивая, лизнул, вытянул передние лапы, положил на них голову и, помахивая хвостом, блаженно закрыл глаза. Он подрос. И ему уже мало двух ладоней. Теперь ему надо было покупать кости, чтоб окрепли зубы.

– Есть хотите? – спросил Клим, повернувшись. – Мы уже. Оставили вам жареной картошки и полбутылки вермута, для аппетита. В холодильнике колбаса, кефир...

– Разберемся, – сказал Илья. – Опять играете на деньги?

– Да ты что? Простой кинг! – сказал Клим.

– Вижу. А спать не пора?

– Счас, – сказал Клим. – Докончим партию и пойдем перед сном прогульнемся. Вам привет от Вовы. Температура тридцать семь. Скоро выпишут.

После ужина Илья вымыл бутылки из-под кефира, составил их в сетку.

– Ребята, что на завтрак взять?

– Я с тобой, – сказал Виктор, надевая пиджак.

Где-то заскулил Тигр.

– Витя, он на балконе, – крикнул Клим. – Вытащи.

Щепок просунул голову в решетку балкона и застрял. Виктор вытащил Тигра и оттрепал за ухо. «Сейчас сходим в магазин, сяду и напишу письмо Мохову, – подумал он. – И еще – я позвоню ей».

– А вы куда? – спросил Женька.

– В магазин, котенок.

– Подождите, мы сейчас.

Все было буднично, и ничего плохого не думалось. Был открыт балкон. Виднелась роща. За ней аэродром на взгорке. Горела вывеска «Светлячок». Под ногами вертелся щенок, жалобно скулил и заглядывал в глаза.

Ребята встали, надев пиджаки, застегнулись. Все черные. Пошли к двери. Щенок сел перед ними, задрал кверху морду и взвыл тонко, пронзительно.

Виктор вздрогнул и остановился.

– Что это с ним? – спросил Илья.

– Ты что, Тигруша, – Виктор присел перед щенком, – не хочешь оставаться один? – Щенок, поскуливая, облизал ему руки, резво отбежал к двери и сел. И снова взвыл.

– Ну, ладно, ладно, я скоро вернусь.

У магазина толпились парни. Кто-то в середине бренчал на гитаре.

– Я схожу в магазин и вернусь домой. Погуляю с Тигром, а после немного позанимаюсь, – сказал Илья, сворачивая к магазину.

– Дядя Витя! – Из сквера выскочил Марат, горячо зашептал: – Иди-ка сюда.

– Ты чего не спишь?

– Успею. Вы куда пошли, дядя Витя?

– В парк.

Марат потянул Виктора за рукав и, тараща глаза, зашептал на ухо:

– Сейчас на лавочке... сидели парни с гитарами. Они кого-то убить собираются. Во-он те!

– Спасибо, Марат. А сейчас кыш спать. Поздно.

– Пойдемте к танцплощадке, – предложил Женька.

– А твой бывший синяк не против? – опросил Виктор.

Сравнявшись с ребятами, Виктор оглянулся: «Все ясно!» Компания разделилась, окружила.

– Кстати, драться-то ты умеешь? – спросил Виктор Женьку.

– Махать руками каждый может! – сказал Женька.

– Иди-ка ты, Женя, домой, – сказал Виктор, и вмиг представилось ему колхозное поле с горохом. Как ползали, обрывали стручки и ели сочный зеленый горошек, смеялись над анекдотами шутника шофера, маленького, верткого. После приехали на строительство к бетонщикам и там перекидывались остротами. А девчата угощали их печеной картошкой. В котловане дотлевал костер.

А сейчас он понял, что за ним охотятся. Когда он оглянулся, мелькнуло лицо Прутикова.

Виктор пошарил в карманах. Кроме спичек и денег, ничего не было. «Надо как-то отправить Женьку домой, – подумал он. – Клим ихний. На него не кинутся. На меня для начала тоже. Слишком открыто. Задираться будут на Женьку».

Он вдруг понял, что удивительно спокоен. И удивился своей холодной рассудочности. «Что это с тобой, Зубакин? – спросил он себя. – Уж не хочешь ли ты подставить спину? Ну, нет, шалишь... Конечно, не хочешь. Ведь еще растут искривленные березки в память о матери, еще лежит в больнице Вова. И на кого-то смотрят из-под черных прямых волос глаза той девчонки с велосипедом. В общежитии скулит щенок, ждет тебя. А на Севере пилит и пилит лес Гришка. Сейчас уже там созрела морошка. И начинает краснеть рябина».

В парке горел свет только на аллеях и на танцевальной площадке. Играли танго. На площадке было тесно, кто танцевал твист, кто танго, некоторые вовсе топтались на месте.

Вокруг площадки под березами народу раза в два больше танцующих.

– Жень, иди потанцуй, – предложил Виктор.

– Да ну, скоро кончится музыка. И потом, чего я один?

В это время подошли какие-то парни с девчатами, обозвали Женьку морским волком и увели с собой.

– Может, двинем домой? – сказал Клим.

– Айда, – согласился Виктор. – Только пойдем прямиком, а то на аллеях светло и много свидетелей.

Клим стал озираться и шарить в карманах спички.

– На, – предложил Виктор свои.

Из беседки навстречу им поднялись несколько человек.

«Девять, – сосчитал Виктор. – Неплохо. И все сосунки».

Первым шел с гитарой на плече парень с фигурой боксера.

«Это, пожалуй, проще».

– Крика не будет, – сказал, подходя, парень с гитарой. – Что надумал?

– А что будет, если не надумал? Многовато вас, как я погляжу.

– Ничего страшного не будет. Или – или. Отправишься к прабабушкам пить чай.

– Конкретней.

– Что надумал?

– Скажи, пожалуйста, дело с таксистом уже закрыто?

– Закроют. Только без нас.

– Уяснил. Теперь еще вот что: это все твои жорики-чумарики?

– Мои.

– Жидковатые больно.

– Ничего, подрастут.

– Бить-то жалко.

– А это еще кто кого.

Партнеры по картам присоединились к девяти. Клим стоял чуть в стороне, плечом к березе, курил.

– Ну так что? – парень снял с плеча гитару, поставил на землю и оперся на нее рукой. Тускло блеснул перстень.

– А ничего! Стерва ты! – размахнулся и ударил. Что-то мягко хрустнуло под рукой. Парень ойкнул и полетел вместе с гитарой в ноги своей стае. Кто-то подлетел к Виктору сбоку и – не успев дотянуться – лег.

– Витя, держись! Царапайся!

«О черт! Откуда-то принесло Илью», – мелькнула мысль в свалке.

– А ну, кто на Куличкова! Ха! Ха! Забыли, гады, сволочи, Куличкова. Ну, ну! Помахайте ручками. Ах, ты нож? На! Помни!.. Ах, ты еще и вон как? На еще!..

Виктора кто-то укусил за руку. Кто-то замахнулся на него гитарой. Он успел присесть, гриф хрястнулся с березу, отлетел.

– Кранты! – завопил кто-то. – Мильтоны!

– Ходу!

Вдруг умолк Илья.

– Илья, Илья-я! – закричал Виктор. Илья молчал. В голове стало невыносимо жарко. «Все», – подумал он, и, уже ничего не понимая от злости, стал махать кулаками и раскидывать наседавших юнцов.

Сбегался народ. Кто-то кричал:

– Милиция! Где милиция?

Виктор опомнился, когда услышал свисток. Опустил руки, но кулаки разжать не смог. И вдруг он почувствовал чуть сбоку, под сердцем, острую боль. Удивленно прислушался к себе, прижал ладошкой. Рубаха была мокрой. «Подрезали», – безразлично к себе подумал он.

– Илья, Илья! – стал искать Илью.

Кто-то валялся на земле, кто-то убегал.

– Не берите его! Он от десятерых отмахивался! – защищали спотыкающегося Виктора.

Илья лежал ничком. Виктор поднял его. Тот очнулся, открыл потускневшие глаза. Из виска сочилась кровь.

– Голова звенит. Знаешь... Кастетом... Я снова руку вывихнул. Да чего ты меня держишь, как девочку? Пусти... Задержите Соловья-Прутикова и Клима Раннева, – сказал Илья подошедшему милиционеру. – Остальные – мура! – добавил он, покачиваясь.

Подошла еще «скорая» и милицейская машины.

– Соловья, Соловья возьмите! – беспокоился Илья.

– Илья, здесь его не было, – сказал Виктор.

– Это ты нам прически портил? – остановился один возле березы, у которой сидел Виктор.

– Был грех!

– Силе-ен!

– А где Соловей, не скажешь?

– Прекратить разговоры! – пробасил милиционер, совсем еще мальчик. – Отойдите, отойдите, товарищи! Мешаете! – он непрестанно раскидывал руки, будто собирался обнять всех любопытных.

И тут вовсе близко, за березами, началась перестрелка. Тотчас же из темноты кустов выскочил пожилой милиционер с собакой на руках. Собака жалобно повизгивала, стараясь лизнуть рану на боку.

Следом почти вынесли его.

Зубакин, теряя сознание, словно издалека услышал:

– А-а-а! Паразиты! Стукачи! Не возьмете! Нет!

Человек вырывался. Кидался кусаться.

А Виктору за эти последние полчаса жизни привиделся солнечный-солнечный день. Как идут они с Моховым по цветистому прилужыо Тобола, как вдруг широко открывается вид на взгорок, на розовую кипень цветущего сада. А навстречу бегут маленькая светловолосая девочка и большая серая собака. У девочки круглые синие глаза. Она бежит по лугу, по белым ромашкам и звонко смеется. Смеется и кидается ей навстречу Мохов.

И Зубакин чувствует себя таким счастливым в этот солнечный день, что падает в цветы. И земля качает его, баюкает и несет куда-то...

Зубакина несли на носилках к «скорой».

Врач торопила.