Текст книги "Глобалия"

Автор книги: Жан-Кристоф Руфин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Эпилог

ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ НА ПЛАВУ после того, что произошло накануне, нужно было действительно быть в отменной форме. Гленну пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы, поддержав своего начальника в его рискованном предприятии, не подставить себя под удар вместе с ним. Когда в то утро Гленн, слегка передохнув, направлялся к зданию Социальной безопасности, его переполняли счастье, изумление и гордость. Он чувствовал себя как человек, который только что очнулся среди обломков взорванного здания и осознал, что остался в живых.

Все произошло невероятно быстро. Два дня назад Сизоэс, подробно допросив доставленного к нему Тертуллиана, отправился на таинственную встречу «с единственным человеком, который способен остановить то, что может произойти», по выражению самого генерала. Это означало «единственный человек, способный противостоять Альтману», но это имя произнесено не было. Не упоминалось и имя Муниро, однако именно у его огромного поместья на Майами-Бич Гленн высадил Сизоэса и оттуда же забрал своего начальника два часа спустя.

Затем последовало нестерпимо долгое ожидание, и вот рано утром пришло ужасное известие.

Сизоэс сделал ставку и проиграл. Гленн прочно усвоил этот урок. Интуиция не подвела шефа БИУ: всякий, кто попытается пересечь незримую черту, за которой находятся люди вроде Альтмана, совершит роковую ошибку. И хотя Сизоэс сделал это из лучших побуждений, наказан он был жестоко – максимальным ускорением карьеры. Наверняка генерал был совершенно раздавлен свалившимся на него несчастьем.

Но Гленну сейчас было не до сантиментов. Собственное назначение на место генерала тем сильнее поразило его, что сам он почти не сомневался, что будет низвергнут вместе со своим бывшим начальником.

Нужно было и впрямь обладать недюжинной выносливостью, чтобы суметь быстро прийти в себя после таких потрясений. Подумать только! Из-за всех этих треволнений Гленн уже два дня как не бегал трусцой...

Когда он шел по коридору, к нему навстречу во всех сторон спешили начальники отделов, уже прознавшие про новое назначение, и тепло пожимали руку. Гленн наскоро выработал новую манеру держаться, слегка отстраненную и даже высокомерную, чтобы развязать себе руки на будущее. Пусть эти придурки не надеются его умаслить. Он будет суров и неумолим.

А пока что ему нужно было принять массу неотложных решений. Закрытие «Уолдена» он возьмет под свой непосредственный контроль. Патрик обещал передать список подозреваемых, с которыми надо разобраться в первую очередь, подрывных групп, подлежащих немедленному уничтожению, и объектов, находящихся под угрозой. Кроме того, следовало без особого шума и с минимальными потерями свернуть операцию «Новый Враг». Бедняга Сизоэс! Он был бы рад узнать, что Социальная безопасность снова, как в добрые старые времена, сама занимается идентификацией угрозы. Когда Гленн еще возглавлял БИУ, он уже держал наготове пару новых проектов, которые могли представить обществу отличных врагов и, черт побери, могли прекрасно выполнить возложенную на них задачу.

Но прежде всего нужно было в срочном порядке покончить с детищем Альтмана. Сизоэс таки добился своего, правда ценой собственного увольнения.

Как только Гленн уселся за стол в своем новом кабинете, ему объявили, что конференц-связь налажена. Он даже не успел толком насладиться тем, что оказался в столь желанном кресле, которое еще вчера казалось таким недостижимым. Сизоэс вполне мог бы просидеть в нем еще не одно десятилетие.

Гленн расположился в центре и постарался придать своему лицу бесстрастное выражение.

– Наш агент уже на связи? – спросил он Веласко, вечного заместителя, которого надо было постараться при первой же возможности выставить вон.

– Связь с антизонами всегда барахлит, – отозвался тот. – Осталось еще кое-что доналадить.

Гленн нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. Наконец огромный стенной экран засветился, и на нем появилось лицо Говарда. Изображение было плохо отрегулировано, пол-экрана занимали колючие кусты и какой-то металлический каркас.

– Поверни камеру немного вправо, – скомандовал голос ответственного за связь.

– Вы думаете, это так просто, – проворчал Говард.

Было видно, как он протянул руку, потом изображение поплыло. Наверняка Говард снимал себя сам, взгромоздив передатчик на первое попавшееся возвышение. Наконец лицо агента предстало крупным планом, во весь экран.

– Можем начинать? – спросил Гленн. – Говард, вы меня слышите?

– Да.

– Прекрасно. Как у вас обстоят дела?

– Не лучшим образом.

– Выражайтесь яснее, – прервал его Гленн, который хотел с самого начала задать новый стиль общения, требуя от своих подчиненных большей точности и прямоты.

– Во-первых, во время штурма меня едва не рассекретили.

– Кто именно?

– Некто Фрезер, бродяга, который повсюду таскался за Байкалом. Похоже, он наблюдал за мной несколько дней подряд. Перед рассветом я хотел выкопать из тайника передатчик, чтобы отправить вам сообщение, и тут на меня набросился этот тип. Пришлось его прикончить.

– Байкал в курсе?

– Я устроил небольшой спектакль, и, похоже, он мне поверил.

– Что еще?

– Плохие новости для вас. Все идет совсем не так, как вы планировали. После штурма вожди Когорты собрались на совет. Надо было решать, что делать дальше.

– Байкал, конечно, присутствовал.

– Само собой, вместе со своей подружкой. Все стали требовать, чтобы он выступил и изложил свой план.

– И что он сказал? Говард, давайте ближе к сути. Не отвлекайтесь на мелочи.

– Это трудно пересказать в двух словах. Он долго крутил, но было ясно, что он не особенно горит желанием что-то предпринимать и не знает с какой стороны взяться за дело.

– А что с документами, которые привезла девушка?

Гленну ничего на этот счет не сообщили, так что он до сих пор воображал, что опасные документы находятся у Байкала.

– Я как раз к этому и веду. В самый разгар совета Анрик... Кстати сказать, у него тут бурный роман с моей якобы сестрой, которая мне вовсе не сестра...

– Не тратьте зря время: нам прекрасно известна ваша легенда...

– Так вот, этот Анрик врывается и объявляет, что располагает сверхсекретными сведениями, которые могут в корне изменить ход нашей борьбы.

– Так, так...

– Он достал чемодан, который все время таскает с собой с тех пор, как ему его вернули.

На допросе Тертуллиан подтвердил, что пилот вертолета, присланного Патриком, подменил лежавшие в чемодане документы и только затем передал его мафиози.

– Анрик открыл чемодан, – продолжал Говард, – все ждали, затаив дыхание. И тут он как будто с ума сошел. Стал рыться в бумагах, рычал от злости и кричал: «Кто посмел?! Кто посмел?!» А под конец швырнул чемодан на землю и ушел. Мы подошли посмотреть, что там такое. Собрали разбросанные листы, сложили по порядку...

– Короче, короче, Говард...

– В общем, оказалось, это копия какой-то старой книжонки. Ничего интересного.

Гленн недоверчиво переглянулся с Веласко.

– И это все? – спросил он.

– Да, все. Мы проверили каждую страницу. Никаких зашифрованных сообщений, никаких вложенных документов. Ничего. Описать нельзя, какая тут началась неразбериха! Вы же знаете этих бунтарей, им только дай повод поскандалить. Половина подняла Байкала на смех, говоря, что все это несерьезно, что у него нет никакой программы, что вообще неизвестно, не провокатор ли он. Другие его защищали. Я постарался всех успокоить, уверял, что не все еще потеряно...

– И чем все закончилось?

– Тем, что Байкал встал, взял свою подружку за руку, и ушел, заявив, что им тут больше нечего делать.

– Прекрасно, – с видимым удовлетворением отозвался Гленн.

– Неужели вам все равно? Вся наша программа псу под хвост! Новый Враг опять остался один! И вы говорите, что все прекрасно?

– Ситуация изменилась. Мы собираемся запустить новые программы. Байкал перестал быть для нас приоритетом.

– Неужели нельзя было сказать мне об этом раньше? Получается, я зря рисковал, из кожи вон лез, чтобы спасти положение!

– Вы агент, и ваше дело выполнять задание! – отрезал Гленн.

Сизоэс явно распустил всю эту шатию-братию. С агентами, работающими под прикрытием, всегда так: рано или поздно они воображают себя незаменимыми и начинают хамить.

– Слушаюсь, – простонал Говард, – только, пожалуйста, заберите меня отсюда поскорее. Это очень трудная миссия. Я уже по горло сыт этими бунтарями!

– Ждите дальнейших распоряжений! – прикрикнул на него Гленн. – Нам и так было непросто разработать для вас подходящее прикрытие. На внедрение агента уходит несколько лет. К тому же номер с пропавшим братом, который восемнадцать лет спустя встречает свою якобы сестру, во второй раз уже не пройдет.

– Вас понял, – проворчал Говард, скривившись, – а что мне делать сейчас? Все скоро разбредутся в разные стороны. С кем мне идти?

– Где Байкал?

– Уехал со своей подружкой хоронить Фрезера, того парня, которого я пристрелил.

– На чем?

– На повозке.

– В каком направлении?

– В юго-восточном.

– Спутник его уже локализовал? – спросил Гленн своего заместителя.

– Две лошади, два пассажира, а сзади такой длинный ящик, – уточнил Говард. – Ящик – это гроб.

Веласко связался по внутренней линии с соответствующей службой.

– Они ищут, – сообщил он.

– Хорошо, – подвел итоги Гленн, – Байкалом мы займемся сами. А вы теперь возвращайтесь к сестре и присматривайте потихоньку за этим Анриком.

– Он по уши влюблен, так что вряд ли представляет опасность.

– Это пока, – возразил Гленн, желая показать, что способен предугадывать события. – Но потом они накрутят друг друга, распалятся и снова отправятся воевать.

– У этих болтунов-бунтарей дело никогда не заходит слишком далеко.

Не могло быть и речи о том, чтобы пускаться в долгие препирания с подчиненным такого ранга. Гленн решил, что пора закругляться.

– Удачи, Говард, – произнес он, показывая, что разговор окончен. – И сообщите нам, если будут новости.

Гленн нажал на кнопку, и связь прервалась.

– Спутник обнаружил повозку и гроб, – сообщил Веласко.

– Очень хорошо. Не теряйте ее из виду. Я хочу убедиться, что эта парочка действительно навсегда исчезнет в Недоступных Землях.

Все шло как нельзя лучше. Тут Гленн заметил Пенелопу из политического сектора, которая только что уселась за стол напротив него. Слегка расправив плечи и выпятив грудь, он широко улыбнулся.

– Скатертью дорога, дорогой Байкал, – весело сказал Гленн.

Хороший начальник всегда найдет повод немного пошутить с подчиненными, чтобы поднять настроение.

* * *

В ТОТ ДЕНЬ в Глобалии отмечали День детей. Никто не знал, как организаторы праздника умудрялись раздобывать их в таком количестве. Однако это чудо повторялось каждый год. В большинстве своем дети прибывали из удаленных районов, где над рождаемостью еще не был установлен полный контроль. Некоторых доставляли из Анкориджа и других центральных интернатов. В Европе имелось всего одно такое заведение, затерянное в карельских лесах, в Африке – два, на границе пустыни Чад и в районе Великих озер, в Азии – три, однако расположение последних держалось в тайне. Главное, что на время празднования каждой безопасной зоне предоставлялось по ребенку.

В то утро под гигантским стеклянным куполом, закрывавшим Шанхай, по главной улице старинного города двигалась веселая процессия. Мальчик лет шести шагал под балдахином, который гордо несли четверо мужчин с большим будущим. Он был одет или, вернее сказать, наряжен, в кричащий разномастный костюм, который в течение нескольких недель шили и разукрашивали к празднику женщины, объединившиеся в специальные швейные клубы. Была разработана обширнейшая программа, согласно которой ребенок, король дня, совершал замысловатое шествие по городу, в то время как остальные, кривляясь и сюсюкая, воздавали ему шумные почести и осыпали бурными ласками. Праздничную церемонию щедро спонсировали крупные марки косметики, производители диетического питания и спортивно-оздоровительные комплексы, в первую очередь, конечно, сеть клубов «Вечная молодость». Демонстрировавшиеся при этом рекламные ролики и даже целые спектакли, в которых играли энтузиасты-добровольцы, воспевали прекрасную юность. Разумеется, молодость и детство представали здесь не в своей первозданной дикости, а искусно имитировались людьми весьма преклонного возраста, обретая тем самым утонченные, цивилизованные формы. Таким образом, детство переставало восприниматься как краткий период, некое навсегда утраченное состояние, которое взрослые должны оплакивать всю оставшуюся жизнь. Напротив, оно превращалось в идеал, высшую и позднюю ступень развития, достижимую для каждого, кто приложит к этому долгие усилия.

Ребенок, которого с процессией проводили по улицам города, являл собой не столько пример для подражания, сколько своеобразный антиидеал. По мере того как день приближался к концу, малышом овладевали усталость и плохое настроение, он начинал кривить губы, хныкать, плакать, с трудом передвигая ноги. Всем становилось ясно, что он меньше всего подходит для того, чтобы воплощать те качества, которые якобы присущи юности. Вокруг него хлопали в ладоши и улыбались неутомимые столетние мужчины и женщины, доказывая, что именно они, и никто другой, по-настоящему молоды и полны сил. К концу вечера уже никто не сдерживал желания надавать подзатыльников рыдающему сопляку. Его быстренько отправляли обратно в интернат или к подозрительным личностям, которых угораздило произвести его на свет. Праздник заканчивался поздно ночью безудержным весельем, которое уже не портило присутствие малолетнего чужака.

Но в тот день было еще только три часа пополудни. Ребенок, доставшийся шанхайской безопасной зоне, пока еще смущенно улыбался среди полуобнаженных девяностолетних граждан, бьющих в барабаны и извивающихся в танце вокруг него. На маленьком герое красовалась искусно сшитая шапочка, с которой свисали два медных бубенчика. Патрик встретился с ним взглядом, когда кортеж проходил мимо кафе, где он сидел за столиком.

– Бедный парнишка, – подумал историк.

По своей воле Патрик ни за что бы ни стал присутствовать на подобном празднестве. Историк задумался над этим противоречием: трудно было найти более искреннего защитника Глобалии, чем он, однако большинство обычаев этой страны вызывало у него отвращение.

По каким-то непонятным причинам местные власти установили в городе довольно низкий уровень климати-зации. Патрик, утром того же дня прилетевший из Лос-Анджелеса, слегка дрожал. Конечно, его одежда была снабжена терморегулятором, который позволял легко скомпенсировать разницу в температуре. Но холод этот был скорее психологического, чем физического порядка. В своей цветастой рубашке, с повадками калифорнийского плейбоя, Патрик неуютно чувствовал себя посреди этой чужой ему толпы. Не таинственность или необычность приглашения взволновали Патрика, давно уже привыкшего к сумасбродным выходкам дяди. У него появилось предчувствие, что Альтман хочет сообщить какую-то важную новость, которая, быть может, круто изменит его жизнь. Как всегда накануне нового жизненного этапа, Патриком овладело меланхолическое расположение духа.

Толпа, шествовавшая по улице, была охвачена единым порывом. Этот праздник всегда пользовался огромным успехом. В отличие от большинства других, за исключением, может быть, только Праздника дождя, он находил глубокий, искренний отклик в душе каждого глобалийца.

Патрик всматривался в лица участников процессии. Большинству из них можно было только ужаснуться. Все они выражали ненасытную алчность, омерзительное самодовольство. Но прежде всего в глаза бросалось болезненное напряжение, выдававшее вечную неудовлетворенность. В душах людей, которые оказались во власти глобалийской системы, зияла бездонная пропасть.

Их раздирали желания, мучил неутолимый голод, они жаждали поглотить все, что только могла предложить коммерческая машина, но неспособны были насытиться. В их взглядах читалась прирученная свирепость, которая в этом торгашеском мире уже ни для кого не представляла опасности. В какой-то мере Глобалия нейтрализовала темные стороны человеческой натуры, обратив их против самих людей. Те, кто в прежние времена стал бы палачом, инквизитором или жестоким тюремщиком, отныне не пытали никого, кроме самих себя. Единственным орудием пытки служила раздутая до предела алчность, мучительное желание обладать. Несомненно, это был лучший из возможных миров.

«Конечно, если не жить в нем самому», – подумал про себя Патрик, глотая нейтрализованный кофе, безвкусную черную бурду, очищенную от всех токсичных веществ.

Уже некоторое время на фоне бравурной музыки и веселых возгласов слышался какой-то другой, резко диссонирующий с ними, звук. По мере того как он приближался, в нем все явственнее угадывались медные нотки. Наконец Патрик понял: это кто-то нажимал на клаксон.

Движение на улице было перекрыто, толпа заполонила всю проезжую часть. Однако спустя несколько мгновений среди людской толчеи показалась хромированная решетка радиатора. Все расступались, пропуская машину. Наконец из толпы вынырнул «роллс-ройс», казавшийся еще более огромным на фоне пешеходов. Шофер припарковал автомобиль возле кафе, задняя дверца распахнулась, и из нее вышел сияющий Рон Альтман, который тут же направился к столику, где сидел Патрик.

Альтмана едва можно было узнать.

Во-первых, он сбрил свою серую бороду и подстригся. Теперь уже ничто не скрывало черты его лица, так что взамен былой таинственности облик Альтмана обрел необычную ясность, от которой с непривычки становилось не по себе. На тонких губах играла ироническая усмешка, блестящие маленькие глазки придавали ему сходство с дельфином. Но еще неожиданнее выглядело облачение Альтмана: он избавился от своего вечного плаща и скрывавшегося под ним костюма. Патрик не верил своим глазам: на дяде был супермодный терморегулируемый комбинезон последнего поколения. До этого по широкому покрою его всегдашней одежды, которая висела мешком, можно было предположить, что под многочисленными складками прячется тщедушное, слабое тело. Однако, вопреки ожиданиям, новый обтягивающий костюм подчеркивал мускулистый торс и сильные руки. И только худые, как палки, икры соответствовали привычному образу.

Не переставая улыбаться, Альтман подсел за столик к Патрику.

– Что ты так уставился? Можно подумать, ты меня раньше никогда не видел.

– Вот именно. Таким – никогда.

– Ты, похоже, забыл, что в те времена, когда этот спорт еще не запретили, я был чемпионом по английскому боксу.

При этих словах Альтман продемонстрировал свои все еще довольно внушительные бицепсы.

– Да нет, не забыл, – пробормотал Патрик, которому все еще было не по себе. – Дело, скорее, в вашем костюме...

– А что с моим костюмом? Оглянись вокруг. Все так одеваются! Ты сам-то в чем?

– Да, конечно, – согласился Патрик, – но вы...

Альтман усмехнулся и заказал себе пива.

– Безалкогольного, – добавил он, хотя теперь это было совершенно излишне.

Было ясно, что он еще помнил те далекие времена, когда в общественных местах подавались горячительные напитки.

– Ты же начитанный мальчик, – сказал он Патрику. – Ты наверняка слышал о султане Гаруне аль-Раши-де, который любил переодетым погулять по ночному Багдаду, чтобы разузнать, что говорят о нем подданные.

Патрик кивнул.

– Так что мне мешало уже давно последовать его примеру?

– Вы обходите безопасные зоны, нарядившись гло-балийцем?

– Во всяком случае, я на это вполне способен.

Альтман со смехом поднял бокал, а Патрик подумал про себя, что лучше пока не смотреть слишком пристально на дядю, чтобы немного привыкнуть к его новому облику. Но едва он успел прийти в себя, как Альтман снова огорошил его.

– Знаешь, Патрик, я решил передать тебе все свои дела.

– Но, дядя...

– Ты уже доказал, что справишься. Скажу тебе честно, в нашем недавнем деле ты был просто великолепен.

– А как же вы?

– Мне надо отдохнуть. Я уже стар, понимаешь?

– Вы шутите! Для вас не существует возраста. И вы в прекрасной форме.

Словно подтверждая его слова, мимо прошествовали две женщины в костюмах с логотипом «Вечной молодости», размахивая плакатом, на котором красовался новый слоган: «Жить до старости и умереть молодым».

– Не пытайся меня переубедить, – отрезал Альтман. – Я уже принял решение. Мне надо развеяться, начать новую жизнь. Это будет седьмая, как у кошки.

Альтман положил руку Патрику на плечо и улыбнулся тонкими губами.

– Все теперь принадлежит тебе, —произнес он.

Патрик встрепенулся и хотел было что-то сказать, но Альтман жестом остановил его.

– Ты быстро войдешь в курс дела. У меня есть доверенные лица, они тебе расскажут вкратце, чем ты теперь владеешь. Только вкратце. Ты увидишь, все работает само, без нашего участия. В этом Уайз был прав.

За соседними столиками расположилась шумная компания, только что принимавшая участие в процессии в честь короля праздника.

– Давай прогуляемся, если ты не против, – решил Рон Альтман.

Они поднялись. Идти рядом с этим невысоким стариком, одетым по последней моде, Патрику было еще непривычнее, чем сидеть напротив него.

– Не вздумай принимать никаких решений касательно наших дел, вернее, теперь уже только твоих дел. Ты очень скоро поймешь, что от тебя абсолютно ничего не зависит. Поверь мне, это довольно горький опыт.

Они вышли на набережную и отправились бродить вдоль реки. Эта китайская безопасная зона была одной из самых старых. Защитный купол над ней казался не столь прозрачным и незаметным, как те, что строились теперь. Он опирался на противоположный берег, так что река напоминала огромный бассейн с проточной водой. Но вместо речной прохлады здесь стояла невыносимая жара: под нагревшимся от солнечных лучей стеклом было душно, как в парнике.

– Ты займешь мое место в этом сборище старых хрычей. Желаю тебе удачи. Правда, после недавней истории они, скорее всего, на какое-то время оставят тебя в покое. Но на всякий случай держи ухо востро.

Они подошли к дереву, на котором росло множество огромных цветов. Опавшие лепестки розовым ковром стелились под ногами. Дядя и племянник постарались не топтать нежные бархатные хлопья и уселись на скамейку, стоявшую в стороне от этого цветочного покрова.

– Я хорошо знаю Уайза, – сказал Альтман. – Он повесится, или что-нибудь в этом роде. У него тоже есть племянник, который займет его место. Это безобидный парнишка, даже немного простоватый, но ты все равно за ним присматривай.

Альтман смотрел на мутную, неспокойную воду, бившуюся о причал.

– История продолжается, —прошептал он. – Знаешь, отец Пола, умирая, попросил меня присматривать за ним. Бедняга уже тогда обо всем догадался...

Патрик был окончательно сбит с толку, не зная, чего еще ожидать от дяди.

– Не забывай, – продолжил старик, – наша победа над «Уолденом» – временная. Наверняка ему на смену придут другие и примут эстафету. Конечно, Глобалия все и вся растворяет в своем котле. Но на дне всегда остается осадок: всегда найдутся люди, которые не захотят смириться.

И с таинственной улыбкой добавил:

– Что самое удивительное, они могут появиться оттуда, откуда их меньше всего ждут...

В молчании, последовавшем за этой фразой, было что-то тревожное и даже угрожающее, а потому Альтман нарушил его, громко объявив:

– Патрик, очень мило с твоей стороны, что ты приехал ко мне в Шанхай. Люблю этот город. Во всем мире трудно найти такую же плохо отстроенную и обшарпанную безопасную зону. Шанхай напоминает мне города, виденные еще в детстве, по которым я очень скучаю.

Продолжая разговаривать, они направились в центр, словно желая поскорее покинуть уединенную набережную. Нырнув в проход между двух каменных домов, они поднялись по лестнице. Из приоткрытого окошка доносились звуки скрипки. В конце улицы они снова увидели толпу. Какие-то женщины громко переговаривались, имитируя неловкую, трогательную речь маленьких детей. В этом заключалась особая прелесть сегодняшнего праздника: на один день становилось модно подражать малолеткам.

– Теперь, когда порядок восстановлен... – снова заговорил Альтман, – тебя поджидает другой враг. Я всегда боролся с ним не менее решительно, чем с Уайзом, но чувствую, что он вот-вот опять накинется на меня.

Патрик смотрел на дядю, пытаясь угадать, что кроется за его таинственной ухмылкой.

– Скука, мой мальчик, скука. Вот что грозит нам с тобой больше всего.

При этих словах Альтман так расхохотался, что не только его лоб покрылся складками, но и все лицо перекосилось. Его было настолько трудно узнать, что Патрик совсем растерялся и не обратил внимания на «роллс-ройс », который медленно подъехал и остановился рядом. Он заметил машину только тогда, когда Альтман распахнул заднюю дверцу. Изнутри донесся запах старой кожи и сигар. Патрик сел в машину и подвинулся на сиденье.

Но Альтман остался снаружи, придерживая открытую дверцу.

– Дядя, куда вы? – воскликнул Патрик, внезапно испугавшись.

Альтман улыбнулся непривычно обнаженными тонкими губами и прошептал:

– Развлекаться.

А потом добавил, захлопывая дверцу:

– Нижайший поклон твоей очаровательной супруге.

Машина тронулась, а Рон Альтман долго стоял и махал ей вслед.

Этот квартал Шанхая считался подозрительным местом. За старыми, обветшалыми стенами с множеством трещин чувствовалась опасная близость антизон. Поговаривали, что контрабанда процветает там почище, чем в Парамарибо. Как только «роллс-ройс» скрылся из виду, Альтман заприметил компанию гуляк в детских костюмчиках. Горланя песни, они брели по улочкам, которые, казалось, вели на самый дальний край света. Широко улыбнувшись, Альтман смешался с толпой и направился к границе.

* * *

ДВЕ ЛОШАДИ, тащившиеся по грязной дороге, поднимали облако белесой пыли, которое вздымалось за повозкой, словно плюмаж.

Воздух был свеж, а небо, все в мелких облачках, напоминало огромную шахматную доску.

Хотя город мафиози остался уже довольно далеко, глаз все еще натыкался на остовы машин и подозрительные лужи. Наверняка топот копыт разносился далеко вперед, так что испуганные пешеходы успевали попрятаться, чтобы не встретиться с повозкой.

Байкал обнимал Кейт за талию, а левой рукой держал и время от времени встряхивал кожаные поводья.

По дороге он рассказывал девушке об антизонах, их географии, обычаях и людской фауне.

– Чем местность дальше от границы, тем более удивительных людей можно там встретить. Ты сама увидишь. Я везу тебя туда, где живет племя певцов и музыкантов. Но есть и племена художников, племена эрудитов, даже племена немых. Говорят, в каких-то племенах изобретают и делают разные автоматы, но я таких еще не встречал.

Пока он рассказывал, местность вокруг становилась все менее загрязненной. Горизонт за холмами сулил множество неизведанных чудес. Еще никогда влюбленные не чувствовали себя такими свободными, далекими от всего.

– А помнишь зал для трекинга? – сказала Кейт. – Я тогда ни за что бы не поверила, что мы сможем убежать по-настоящему, навсегда.

Вспомнив про эту первую попытку бегства, они слились в долгом поцелуе. Лошади, чувствуя, что поводья ослабли, перешли на шаг и лениво побрели к склону, где росла густая, свежая трава. Очнувшись, Байкал снова пустил их рысью.

С момента их встречи юноша и девушка еще не успели толком рассказать друг другу все, что с ними произошло за время разлуки. Байкал принялся расспрашивать Кейт о долгом пути, который ей пришлось проделать в Глобалии, прежде чем она нашла его.

– Странный тип этот Анрик, – заметил Байкал. – Как ты думаешь, что он будет делать теперь, когда оказался в антизонах?

– Насколько я знаю бунтарей, думаю, он без труда сможет стать одним из них. Они с Еленой очень любят друг друга. Вдвоем они очень скоро возобновят прерванную борьбу.

– Даже без тех документов, которые он должен был привезти с собой?

– Он и так много знает о Глобалии и, я уверена, скоро узнает еще больше. В любом случае, для него важнее всего не победа, а честь. И его каталонская гордость...

Прямая, ровная дорога как нельзя лучше располагала к размышлениям. Разговор перемежался долгими молчаливыми паузами. Кто знает, может быть, когда-нибудь они еще увидят Анрика и сами снова присоединятся к бунтарям? Во всяком случае, если так и случится, то они сделают это по собственной воле, а не по наущению Альтмана. А пока что они избрали для себя другой путь.

– Кстати, – спросила Кейт, которая думала о чем-то своем, – ты не знаешь, чем заменили пропавшие документы?

Байкал тряхнул головой.

– Книгой некого Генри Дэвида Торо. «Уолден, или Жизнь в лесу».

В ногах у Кейт на полу повозки примостился старый холщовый мешок.

– Анрик передал мне ее, когда мы прощались, – сказала девушка, похлопывая по мешку. – Эта книга здесь, ты сможешь ее прочесть.

Кейт смотрела на сухие обочины дороги, поросшие жухлой серой травой.

– Пока я была в Глобалии, – задумчиво проговорила она, – эта книга казалась мне бессмысленной. Счастье на лоне природы... А здесь я постепенно начинаю понимать. Уайз говорил, что это самое мощное оружие, каким только может обладать человек.

Дорога становилась все более и более неровной, повозка то и дело подскакивала на своих огромных вихляющихся колесах. Кейт и Байкал сперва принялись возиться и понарошку толкать друг друга, а потом просто долго сидели, крепко обнявшись, и подпрыгивали на ухабах.

– Неужели мы и правда свободны? – спросила Кейт, удивленно озираясь вокруг.

– Свободны как ветер! – вскричал Байкал. – И станем еще свободнее, как только доберемся до нашего источника озона.

– Источника озона!

– Ты сама скоро все увидишь.

Время от времени Байкал оборачивался и смотрел на деревянный ящик, в котором тряслись останки его покойного друга. Они с Фрезером пару раз говорили о смерти. Тот ее не боялся. Единственное, чего он хотел, – так это быть похороненным среди своих. Он считал погребальный гимн Candle in the Wind самой красивой из всех песен, какие пелись у него в племени.

Разморенные послеполуденным зноем, Кейт и Байкал задремали под мерный стук копыт, и лошади в конце концов остановились. Чтобы не заснуть снова, юноша принялся тихонько напевать. Когда Кейт спросила его, что означают странные слова песни, Байкал понял, что мурлычет одну из самых любимых мелодий Фрезера, сам не понимая, о чем в ней поется.

– Эту песню... Когда-то пел мой предок.

И Байкал осекся, впервые услышав эти странные слова в собственных устах. А потом с таинственным видом вытащил висевший у него на шее амулет и протянул Кейт.

– Детройт, – прочла заинтригованная девушка.

Байкал перевернул медаль. А поскольку Кейт уже готова была прочесть выгравированное на ней слово «форд», он приложил ей палец к губам.

– Тише! – торжественно прошептал он. – Это слово нельзя произносить вслух.