Текст книги "Валютчики"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Вдогонку, художник, – загоготал коренастый валютчик, тоже из бывших работников органов. – Армянское лекарство от СПИДа не пробовал? Недавно изобрели.

Я забрал купюры, пошел обратной дорогой, осознавая, почему возмутились валютчики. Не последний человек я на рынке, если переживают за меня. А случай – миллионы на каждый день. Но он подтвердил, несмотря на внешнее благодушие, внутри любой нации не переставая шевелятся родовые корни. Пройдет не одна тысяча лет, пока они переплетутся. Не хотелось бы, чтобы процесс происходил насильственно, как у Мичурина. Пусть он будет естественным. Тогда и плод получится однородным.

И еще одно. Глобализация наций не прекращалась никогда. Образовались два мощных многонациональных котла – Америка и Россия. Процесс перемешивания в них возник едва не в одночасье. В 1480 году Русь сбросила татаро-монгольское иго. С этого момента началась экспансия небольшого государства на близлежащие национальные объединения и страны в разные стороны. Преимущественно на Восток. Кстати, несмотря на исток, русской рекой Волга не была. Таковой она стала после ига. В пику, и для укрепления в сознании как река победителей, населявшим ее берега общетатарским племенам. И пошло. Вытеснение литовцев, взятие Казани, Сибири, выдавливание Речи Посполитой, захват Астрахани, Крыма, и так далее. Колумб открыл Америку в 1492 году. Позже на новые земли хлынул разнонациональный поток со всего мира. Но, в основной массе, с Запада, из просвещенной Европы. В течении четырехсот лет оба котла бурлили, не ведая роздыха, нащупывая именно свои пути. Почти одновременно, в начале девятисотых годов прошлого столетия, в них насильственно впрыснули два противоположных строя. Едва не захлебнувшийся американский котел запыхтел изученным варевом – капиталистическим. В русском решили использовать новый – социалистический. Какой преподнесет больше выгоды миру, для последующего всеобщего развития жителей планеты Земля. Что получилось, всяк в Америке и в России испытал на собственной шкуре. Обида состоит в другом, нас не пожалели. Именно в России не потребно было одним махом отменять палки, авторитарность, железные законы. Прилагательные русские не выдержали на согбенных веками рабства спинах свалившуюся на них тяжесть свободы. Как раз России подошел бы ненавязчивый капитализм с легким постукиванием непонятливых палками по пяткам. Как в Америке. А на американцах, в основной массе европейцах, испробовать прелести социализма не мешало бы. Глядишь, как шведы, они справились бы. Потому что, после господства римлян стали образованнее, культурнее. Прошли школу греко-римской демократии. Вместо первобытно – азиатского гнета.

Все, что происходит на планете Земля, возникает не само по себе, не спонтанно. По воле разумных особей. Никому из русских людей не пришло бы в голову убивать собственных царей во главе с умнейшим Александром Вторым, с министром Столыпиным. Не случилась бы Первая мировая война, не выстрели таинственный Гаврила Принцип в австрийскую корононаследную особу Франца Фердинанда. Не восшел бы к власти Гитлер, если бы не объявился в Кремле Сталин. Политическую карьеру оба начали одновременно. Разница в один – два года. В мире существует разумный паритет, поддерживаемый Человеком с большой буквы целенаправленно. Или руководимый космическим разумом, чего со счетов сбрасывать тоже не стоит, потому что мысль материальна. Не сам же по себе на огромной территории Земли с азиатским населением, примерно через шестьсот пятьдесят лет после рождения Иисуса Христа, возник Ислам, став ощутимым противовесом христианству. Наступит момент, когда ненадежные тела не понадобятся. Они отомрут, как хвосты у ящериц. Всем начнет править не знающая границ, бессмертная Мысль.

Сотни миллионов, миллиарды, если брать со времен возникновения Человека на планете, погибают в продуманных акциях. Оправданы ли подобные жертвы? Кто на данный вопрос ответит? Или он вечно будет висеть в воздухе. Как Дамоклов меч…

Доллары забрал Пасюк, тоже спросивший, что за конфликт произошел. Проходя мимо армяней, я заметил улыбку на лице Красномырдина. В глубине ларька приветливо подмигнула одна из девочек. Ну и слава Богу.

К концу дня возле меня возникли двое настороженных кавказца. После того, как русские парни поставили чеченцев на место, жители горных вершин умерили пламенный темперамент. Непрестанно оглядываясь, они молча рассматривали меня. За долгую работу наученный неприятным опытом общения с горцами, я не торопил с откровениями. То фальшивые баксы, то латунное золото. То еще что, годное для отправки на острова Полинезии, Но тут, пардон, именно папуасов и лиц кавказской, азиатской национальностей, как раз не проведешь. Наконец, что постарше, гортанно спросил:

– Алмазы берешь?

– Не обработанные? – приподнял я брови.

– Да, не обработанные.

– Покупаем, по низкой цене. Огранка обходится дороже самих камней.

– У нас не обычные. Черные.

– В первый раз слышу, – встряхнулся я.

– Черные алмазы. Самые редкие и высоко котируемые в мире, – придвинулся ближе кавказец, пытаясь пожирать «овалами» Малевича.

– Никогда не видел, – выдерживая высверки антрацитных зрачков, поджал я губы. – Показывай, попробуем разобраться.

Вкруговую повертев сплюснутой головой, черноусый джигит вытащил перетянутую резинкой спичечную коробку. Второй кавказец отвернулся, застреляв глазами по каждому проходящему мимо.

– Давай зайдем за бочку, подальше от любопытных носов, – предложил я. – .За несколько лет крутежки я не встречался с черными алмазами. Белых, необработанных, прощупал достаточно.

– Должен понять, – согласно кивнул джигит.

За бочкой, в тени, он снял резинку, выдвинул внутреннюю коробочку. На дне оказалось несколько похожих на не одинаковые кристаллики черного льда камешков величиной с артиллерийский порох прямоугольничками примерно в две – три спичечных головки вместе. Кавказец развернул картонное углубление к солнечному свету. Брызги от странных сколов колючими лучами ударили в разные стороны. От антрацитной крошки свет мягкий, от осколков темного стекла едва не поверхностный. Прямоугольнички на дне ящичка словно выстрелили залпом сконцентрированного разноцветного огня. Вытянув из-за боковинки спичку, кавказец пошевелил камешки. Они отозвались новыми взрывами с довольно длинными пронзительными лучами. Подобного зрелища я не наблюдал. Пожевав губами, задумчиво потер переносицу. Заметив мое состояние, джигит задвинул коробочку.

– По какой цене хочешь сдать? – на всякий случай спросил я.

– По тридцать баксов за ноль одну карата.

Сумма внесла в мысли еще большую путаницу. Приблизительно я знал, что одна сотая карата бриллианта стоит на рынке от трех до пяти долларов. Конечно, покупная, которую давали ребята приносившим изделия клиентам. Но рынок не мог быть мерилом ценностей. Сто граммов золота здесь можно было купить за тысячу рублей, продать за двести тысяч. Вопрос заключался в том, кто принесет и откуда взялось золото. Но там металл, с которым имеешь дело ежедневно. Раз в месяц, или в два, появлялись брилики. Чтобы их определить, некоторые валютчики завели похожие на трубы калейдоскопов приборы со сложной оптикой внутри. С какой стороны подходить в данном случае, я понятия не имел. Не выдергивать же семикратную лупу. Хотя, если бы на моем месте оказался цыган или спец из наших рядов, он бы и без стекла отличил беспородные россыпи от драгоценного камня.

– Я понял, – вскинулся следивший за моей мимикой кавказец. – Ты не соображаешь в алмазах.

– Ты прав. Пройдите на базар, – признался я. – Или загляните завтра с утра. Возле хлебного ларька работает Папен с подругой. Они разбираются лучше.

– Мы не спешим, – блеснул восточными лезвиями глаз джигит. – На базаре ловушка обеспечена.

– Ты имеешь ввиду, что заложу? – покривил я щеку. – На ментов не работаю, отвечаю только за себя.

– Не это. Просто оттуда не скроешься. Они перекрывают выходы за несколько минут.

– Присутствовать при маневрах не доводилось.

– До свидания. Мы тебя не знали.

– Я предупредил, что отвечаю за себя. К тому же, не понял, что ты предлагал.

Кавказцы ушли. Подвалил неряшливый парень двадцати с небольшим лет. Разложил на рукаве рубашки кляссер с марками, с несколькими монетами времен Николая Первого. Взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что прилежный в прошлом коллекционер разбазаривает собранную за годы коллекцию. Полупустые глаза, под нижними веками синие мешки. Кожа на груди, на руках вялая с прячущимися извилинами тонких вен.

– Давно подсел на иглу? – спросил я.

Парень дернулся к остановке трамвая, устолбился слепыми белками. Вопрос прозвучал неожиданно для него, но для чего его задал я, самому было непонятно. Разве можно что-то изменить, если существо узрело блаженство? Это в Европе, в Америке молодые люди увлекаются легкими наркотиками, экстази, от которых не сложно отказаться. В России начинают с тяжелых, как исстари питие водки стаканами, чтобы затянуло в водоворот. Навсегда.

– Уже заметно? – не стал оправдываться еще не убитый наркоша.

– Я не буду брать ничего, – вспомнил я сына, давно не заглядывавшего с подиумовской подружкой. – Марками с монетами не занимаюсь.

– Понял, – устало кивнул парень.

Начавшая сутулиться фигура протащилась ко входу в рынок. Я засобирался домой. Теперь могут подвалить лишь наркоши, алкашня да другие падшие. С них или нет навара, или одни неприятности. Солнце гуляло высоко, но жара спала, можно было поработать, да настроение пошло на убыль. То ли события дня стали давать знать, то ли напекло голову так, что она принялась раскалываться. Красоваться под прицельным огнем нехороших личностей расхотелось напрочь. Почему до этого не замечал, сколько мрази останавливает на моей персоне, на барсетке завистливо– мерзкие взгляды, проворачивая в башке две извилины пунктирами и так, и эдак. Какая быстрее родит нужную мысль, смысл которой будет заключаться в направленном на злодеяние действии. Если подправить поэта Азовского, то получится примерно такое четверостишие:

 
Лишь достигнув вершин Бытия
Отдышался я, мрачно подумав:
Сколько мрази вскормила Земля!
И опешил, с презрением сплюнув…
 

– Покрутишься, Андреевна?

– Да, – задрав голову на колокольню, ответила женщина.

– Я прямиком домой.

– С Богом.

Наконец, вышла моя книга. Тридцать три и шесть десятых печатных листа, шестьсот сорок страниц. Целлофанированный переплет с синими, красными цветами, золотыми куполами собора, выброшенной вперед стрелой крана в речном порту, Театральной площадью, «Интуристом». На первом плане я в летнем тельнике, с наколотой оскалившей пасть башкой ягуара на правом плече. Выражение лица зверское, руки показывают общепринятую фигуру, мол, вот вам от обворованного правительствами, которые «из самой гущи народной», испытавшего достаточно унижений с оскорблениями, да не сплясавшего под вашу дуду комаринского, автора книги. Вам всем, прикрывающим раболепство за ширмой покладистости характера, беспримерной терпимости. Чушь! Чушь собачья!!! Согбенные спины людишек, готовых переносить издевательства, лишь бы не оказаться в загаженных самими хуторах и селах, а страшнее – в построенных Троцким, расширенных Сталиным, северных лагерях. Как привыкли дань платить косоглазым воинам на низкорослых лошадях, как согласились на оброки князьям, на барщину барам спину гнуть. Наконец, ударно трудиться на построении светлого будущего – на коммунизм. Под плетью двужильной, под лозунги лживые. Кто слово правды надумал сказать – стирали в порошок. Так до сих пор давать взятки не разучились. Теперь кому бы то ни было, лишь бы занимал начальственное кресло. Разве способами извне размочишь зачерствелую внутреннюю сущность? Как алмаз, она отражает все новое, не в силах вбирать ничего. Даже для собственного блага предлагаемое.

Широка и кристально чиста душа русского народа. Нигде в мире отшлифованной за восемьсот лет такой души не сыщешь, потому что охраняет себя собственным светом. Но переделывать время пришло.

Был в Монголии праздник. По телевидению показали ровные ряды монгольцев на выносливых лошадках. Целеустремленной рысью они прокатывались перед невысокой трибуной с широкомордым вождем. Взгляда оказалось достаточно, чтобы тело сковало внезапное чувство опасности. Я не мог оторвать присохших к экрану глаз. И вдруг дошло, я замер от пронзившего сравнения. Пираньи… Не нарушая порядка, как по стремнине реки, врезался в пространство плотный, кровожадный поток пираний. И не виделось от него спасения.

Сколько сил, здоровья и ума отняла у русичей звероподобная нечисть. Кого оставила после себя от разумного, не уступающего в развитии ни одному племени германцев, норманов, галлов, фландрийцев, саксонцев, демоса. Кто выдрался из девьих чрев после насильственной ассимиляции? Тот и выперся, кто покорил одну шестую часть первородного мира, кого до сей поры страшатся цивилизованные нации, страны.

За то, что выстояла, до земи поклон тебе, Великая Русь. Из нескольких – меньше десятка, – колоссальных событий за последнее тысячелетие, комиссия из мировых авторитетов назвала два, причастных именно к России. Первое, нашествие кочевых орд во главе с Чингисханом. Второе – победа русского народа над фашистской Германией.

За то, что до сих пор не стремишься подняться в полный рост, укор тебе, моя Родина. Тоже великий.

– Ты сочинил это сам? – сидя на диване с раскрытым произведением, хлопала белорусскими васильковыми глазами Ирина.

– Именно, – роясь в словаре, рассеянно отвечал я.

– Все шестьсот сорок страниц?

– Странная ты… Кто их за меня будет писать?

– И первые две книжки, и «Добровольную шизофрению» тоже ты… Тяжелый том. В смысле содержания.

– Все так говорят. Кому охота читать правду. Знаешь, за что распяли Иисуса Христа?

– Ты объяснял.

– Если скажу, что задница у тебя великовата, а груди мелковаты, ты начнешь относиться ко мне прохладнее. Согласна?

– Могу вообще уйти, – отложила книгу Ирина.

– Успокойся, я привел пример.

– Мне не нужен глупый пример. Если не нравлюсь, ищи другую.

– Вообрази, по улице идет косой или горбатый человек, а я указываю на его недостатки. Что он сделает?

– Морду набьет. И хорошо, не будешь лезть с длинным языком.

– Но я оглашу правду.

– Кому такая нужна. Без подсказок видят, и человек тот знает.

– Я назвал недостатки, которые исправить нереально, чтобы яснее уловила суть.

– Мне улавливать нечего, услышала, какого ты обо мне мнения.

– Не заводись…

– И не думаю. Пойду собираться домой.

– Доскажу и займешься.

– Вот как!.. Без подковырок обойдусь.

– Да подожди ты… Представь себе, как Христос ходил по городам и говорил: не убий, не укради, не лги на ближнего своего, не прелюбодействуй, и так далее. То есть, указывал на грехи, которых можно избежать. Проявить силу воли и вести достойный образ жизни. Прислушались к нему люди за две тысячи лет?

– Не знаю…

– На территории Франции общая могила. В ней лежат русский, француз и немец. Каждого послал на войну его вождь, все защищали свою землю. За что они убивали друг друга?

– Не знаю…

– Родина священна, вождя ослушиваться никто не позволит. Значит, они ни при чем? А если по правде, виновны они, потому что убивали. Или виновен тот, кто послал, или пресловутое понятие о долге, чести. О Родине! Так кто виноват?

– Не знаю… А кто… при чем?

– Русский, француз и немец.

– Почему?

– Потому, что пошли убивать.

– Но их заставили насильно.

– В Библии, в других великих книгах, написано: человек, обрати взор свой на себя. Ты сам хозяин своей судьбы. Отсюда, силой принудить немыслимо, человек есть подобие Бога на Земле. Проще, не сотвори себе кумира. Чтобы он тобой не понукал.

– Но им приказали.

– Свободного человека приневолить нельзя.

– А если под дулом автомата?

– Хоть под атомной пушкой. Свободный дух не принадлежит никому. Он сам Хозяин себе.

– Не знаю…

– Прекращаем разговор. Пойдем на кровать, я тебе о любви пошепчу…

– У меня груди маленькие и задница великовата. Или назад не затолкаешь?

– Разве это проблема? Нравишься ты мне за другое.

– Понятно, зачем я здесь.

– Прости, пожалуйста, за грубость. Непостижимо, но правда необходима одному Богу. Как точное время математику или астроному, чтобы вернее определять отклонения в ту или эту стороны. Люди лучше воспринимают полуправду – полуложь. Или откровенную ложь, красивую. Вот фотография, где я в берете, в летнем тельнике. Разве я такой?

– Выражение лица зверское… Но обложка мне нравится. Согласна, правду говорить нельзя. К ней нужно стремиться. Но тогда зачем жить среди себе подобных, когда слово молвленное – есть ложь. Лучше сразу в монастырь, где общаются с помощью молитв. Или в отшельники. У Природы тоже есть ложное, а есть естественное, которое она не всякому покажет. В общем, не стоило говорить о том, о чем знаю сама. К тому же, я здесь ни при чем.

– Постараюсь исправиться и общаться с тобой на языке человеческом. А теперь… пора работать.

– Вот уж… Я сама… сексуальный маньяк…

С каждым днем находиться на рынке становилось все тягостнее. Казалось бы, не трогают, после выхода книги вежливых обращений прибавилось. Но к валютному бизнесу я почувствовал резкое отчуждение, словно с изданием рукописи выполнил главную задачу, нащупал свой путь. Начал проясняться смысл высказанного однажды Красномырдиным суждения. Еще давно он выдал, мол, писатель, авторитета на базаре ты не заработаешь, будь хоть семи пядей во лбу. Ты на базаре чужой. Иди к своим, не понятным для простого народа, творцам духовного. Здесь дают возможность копошиться обыкновенным людям, на высшие материи, на философские измышления не претендующим, но желающим добиться материального благополучия. Проблемы твои никого не колышат. Когда уйдешь с рынка, когда займешь нишу свою, тогда вернется к тебе уважение и авторитет. Базарные торгаши станут рассказывать, как крутились с писателем на равных, как посылали его на три буквы, вроде он был не выше зачуханного продавца овощами.

Я вдруг понял, что он говорил правду. С недоуменными улыбками на лицах меня принялись обходить многие клиенты. Вскоре произошел случай, укрепивший в мнении, что сдергивать пора действительно.

Время подпирало к пяти вечера. Солнце растапливало сусальное золото на многоглавом соборе, видном далеко до подъезда к Ростову со стороны Кавказа и черноморского побережья. С того самого левого берега Дона, за которым начинается Азия. Я переминался на притоптанном асфальтовом бугре, лениво перекидываясь словами со студенткой – газировщицей. Неожиданно ко мне устремился усатый мужчина за сорок лет. За ним спешила узкая в плечах, в больших очках, оттого казавшаяся нескладной, знакомая женщина. Сам мужчина в белой полосатой рубахе, в темных брюках, когда тряхнул побитым сединой чубом, поразительно кого-то напомнил. Лицо было одутловатым, говорившим о том, что он любитель закладывать за воротник. Глаза беспокойно бегали по моей фигуре. Женщина в зеленых в обтяжку до колен трико, в голубой майке тоже чувствовала себя не уверенно.

– Доллары принимаете? – решился на вопрос мужчина.

– Для того и стоим, – силился вспомнить я клиентов. – Сколько у вас?

– Вот, – раскрыв ладонь, усатый протянул помятые пятерки, десятки, единичку. – Подсказали, что здесь можно обменять на российские рубли.

– Небольшое «но», – пересматривая купюры, предупредил я. – Мелочь мы берем дешевле от крупных баксов. Спросом не пользуется. Во вторых, сдаем тоже ниже. На копейки.

– Как скажете, – не собирался спорить клиент. Он был в натянутом состоянии. Так в досточтимом Ростове ведут себя приезжие из других областей. За его спиной озиралась по сторонам, наверное, супруга. – Пришли на базар, а российских денег ни гроша.

– Бывает.

Взяв за основу сумму приема, по которой брал у сограждан, я достал калькулятор. Мужчина с женщиной не сводили с меня беспокойных глаз, словно я не занимал место менялы, а пробавлялся киданием владельцев иностранного капитала. Закончив подсчеты, я выдернул из футляра от польской косметики пачку российской налички. После того, как отморозки вырвали подаренную дочкой барсетку вместе с тремя тысячами баксов, желание приобретать новую не приходило в голову. К тому же польское как бы портмоне лучше притерлось под тощие финансы, надеявшиеся еще растолстеть. Передал деньги усатому, ухмыляясь на то, как неловко взял он их, не решаясь проверить при мне. Одновременно боясь отступать, что означало бы, что сделка завершилась.

– Все нормально, – приободрил я клиента. – Стою на виду, на обман не согласный.

– Пересчитай, – подогнала мужчину женщина. – Стесняться нечего. Тем более, человек намекнул сам.

– Без подсказок вижу, мошенничеством не пахнет, – настроился перебрать пачку рублей тот. – Разве товарищ занимался бы втиранием очков у людей на глазах? Он затащил бы в темный угол.

– Здесь тоже не проблема, – как бы ненароком подкинул я волнений. – Но профессиональные валютчики на подобное не пойдут. Все в норме?

– Спасибо, теперь мы наберем продуктов.

Из глубины сознания докатилась волна былого. Я вперился в собравшихся исчезать клиентов. Перекинув яркую сумку на свободную руку, голенастая, нескладная женщина подхватила спутника под локоть. Подскочил торчавший поодаль, похожий на мать, длинноногий, очкастый, со светлыми волосами до худеньких плеч, отпрыск неопределенного пола и такого же возраста. Но к нему присмотреться я пытался после, когда семья вновь объявилась на выходе с рынка. Безрезультатно. А сейчас с жадностью поедал мужчину с женщиной, заставив последних приостановить движение.

– Поплавская, – выдавил я из себя. – Ядвига.

Пришла очередь клиентки окидывать меня насмешливым взглядом. Усатый сдатчик обернулся тоже, улыбнулся.

– А ты Александр Тиханович, – отреагировал я. – «… как дорог край бярозавый в малинавай зарэ…».

– Распознали, – засмеялись оба. Саша добавил. – Есть еще порох, кали в самом Ростове не забыли.

– Откуда, ребята, – подался я вперед словно к близким людям, забыв, что самому не нравилось, когда обступали почитатели. В советские времена мы купались во всенародном признании и славе. Даже те, кто не имел к творчеству никакого отношения. Пользуясь нашими именами, сколько эти идиоты перетрахали принадлежавших вдохновению баб, обидно вспоминать. – Какими ветрами? С концертами? Где, в каком театре? Во сколько?

– Мы с теплохода, – подал руку Саша. – Круиз по городам рухнувшей империи. Артисты со всего бывшего Советского Союза. Приходи.

– Куда, братья славяне?

Ядвига Поплавская проявила нетерпение. В голове пронеслась мысль, что тревожится за супруга, в компании старых приятелей – музыкантов развязавшегося по части спиртного. Видно было, Тиханович не прочь пропустить стаканчик. Как-то товарищ – белорус рассказывал, что в Минске известная в прошлом пара ведет музыкальную передачу.

– На набережную, к стоянке теплохода. Вечером будем давать концерт. Мы не первый день в Ростове. Не слышал?

– Какой там, – махнул я рукой. – Недавно книга вышла, проверяю, сколько текста пропустили, каких ошибок с опечатками наделали.

– Ты писатель? – приподнял брови Александр. Ядвига с интересом воззрилась на меня.

– Он самый. Волею судьбы занесенный на ростовский базар. Выживать нашему сословию нужно.

– Сочувствуем, – похлопал по плечу Саша. – Для талантливого человека здесь… Извини, брат, ждут с продуктами. Но мы заскочим еще, отплываем через день. Приходи на набережную.

– Вам тоже всех благ, – поднял я руки. Ядвига помахала ладошкой. – Если нужно обменять еще – это мое место.

Когда эстрадный дуэт с отпрыском скрылся в человеческом водовороте, я вспомнил, что рассчитал солистов без скидки на заслуги последних. Захотелось исправить ошибку, в следующий раз обменять баксы по курсу самому высокому. Окружавшие прибазарную площадь торгаши с уважением поглядывали на меня, в какой раз переспрашивая:

– Действительно Тиханович с Поплавской? Те, которые исполняли «Край березовый»? Это с ними ты так долго гутарил?…

– Они. Совершают круиз по городам бывшего Союза, – откликнулся я, забыв, зачем приперся на рынок. – От профессии никакого толку, зато от неожиданных встреч дыхание перехватывает. Кого только не перевидали.

– Министр внутренних дел, Жириновский, Киркоров, Зюганов… Кто на рынок, кто в собор. Для кого движение перекрывали, кто на своих двоих. Такое место достопримечательное.

Пряча нахлынувшую обиду, я отвернулся. Достопримечательные места были не только здесь. Встречался я и с Сергеем Бондарчуком, с Сергеем Михалковым. С Евгением Матвеевым, Кларой Лучко на семидесятилетии у Анатолия Калинина. Целовал ручку у Ирины Мирошниченко. С Михаилом Задорновым вообще произошел смешной случай.

Вместе с поэтом Борисом Примеровым поднимались мы по лестнице Центрального Дома литераторов в Москве. А Миша спускался вниз. Тогда, лет пятнадцать назад, он еще не гремел как сейчас.

– Привет, Михаил, – запросто поздоровался я с ним.

– Привет, – остановился Задорнов. Лицо выразило напряженное ожидание. – Ты куда идешь?

– В ЦДЛ, – улыбнулся я, понимая, что человек силится вспомнить меня. – А ты?

– Да я тут… А что там будет? Какое мероприятие?

– Никакого. Решили выпить и закусить. Ну, пока.

– Подожди…, – попытался остановить Миша все с той же миной растерянности на физиономии. – Может…

– Да мы по своему, – нашелся я под неловкую усмешку Примерова.

В тот день я наливался армянским коньяком за одним столом со своим земляком Николаем Доризо. А вообще общался с Анатолием Софроновым, автором гимна «Ростов – город, Ростов – Дон», «Брянский лес», «Ах, эта красная рябина…». Стал лауреатом премии его имени. Бегал за водкой Мише Кононову, «Начальнику Чукотки», вместе с Олегом Стриженовым в заросшей паутиной осветительской ДК вертолетного завода искал нужные выключатели. Был в гостях у Виктора Мережко. В конце концов, у меня дома письмо от десантного генерала Лебедя, в котором он просил отдать голос на выборах за него. Встречи со знаменитыми людьми перечислять не стоит. Выплыли из памяти они по одной причине. Это были личности. Да, своего времени. Но именно личности, не променявшие талант на базарные разборки.

Когда затаренные продуктами Тиханович с Поплавской выползли с базара и, оглянувшись на меня, потащились вдоль церковного забора в сторону автобусных маршрутов, за ними следили все торгаши соборной площади. Я предложил бы помощь, если бы не знал, что ее не примут. В незнакомом городе доверять чужому мужчине набитые продуктами сумки было негоже.

В тот вечер выбраться на набережную тоже не удалось. Хлынул сильный дождь. Когда он закончился, я подумал, что успею только к шапочному разбору. Не пошел. На другой день Саша с Ядвигой объявились снова. Привели двоих человек из концертного состава. Я исполнил обет, обменял им доллары по самому высокому курсу. Александр опять оказался в приподнятом настроении, со мной обращался как со старым приятелем. Мы обнимались, целовались под недовольными взглядами Ядвиги. Я охамел, умудрившись пообжиматься и с Поплавской. Вдруг увидел в них обычных людей, без звездных комплексов. Помнится, когда приезжала Аллегрова, ее возили по городу одну в громадном автобусе. На перекрестке мы встретились взглядами. Я благодарно улыбнулся, она равнодушно отвернулась. Наверное, забыла, что Земля круглая. Вскоре обратился к ней спиной и ее протеже Игорь Крутой.

После необычной встречи настроение испортилось. Люди творческие голодают, их не выпускают на сцены, не показывают по телевидению. Таланты заменили борзотой. Мурло на мурле с отшибленными голосами, ведущие себя на сцене законодателями новых направлений. Срывающие баснословные гонорары за концерты для с оттоптанными ушами новых русских, для неизвестно из каких скотных дворов выдравшихся политиков. А имеющие голоса и тот самый талант принялись обивать пороги зачуханных закусочных в надежде заработать на кусок хлеба. Владимир Ивашов, этот способище, подался в прорабы. Умер, сочтя за унижение просьбы о помощи у возникших из ничего сильных мира сего. Кто его защитил? И кто защитит других, не из толпы? Кто руководит страной? Кому ни лень! В России власть всегда валялась под ногами. Под пленочкой надуманной державности, под коростой этой, личинка беспомощная. Голенькая гусеничка, не представляющая КТО ВИНОВАТ? и ЧТО ДЕЛАТЬ? Способная лишь упиваться собственным величием, да срать под себя.

А зачем представлять, когда в любой задрипанной книжонке всяк пожелавший найдет ответ: разделяй и властвуй. С татаро – монгольского ига идет раздвоение личности. Дамокловым мечом висит над нами стыд за испытанные, ставшие сладкими и потребными, навечно привившиеся угнетения, не давая возможности оглядеться и взяться за работу над собой.

Пример не восьмисотлетней давности, свежий. Товарищ на телевидении оператором вертелся. Полуармянин, полурусский. Как всегда, мать кацапка.

– Не могу, – жаловался. На лицо армянское смотреть тошно. – Не знаю, куда себя девать.

– Что такое? – интересовался с сочувствием.

– Раздвоение личности. Не выберу, к какому берегу прибиться. То я армянин мыслями и телом. То русский. Пойду в церковь, приму православную веру. Там, как Бог на душу положит.

Сходил, принял, армянский человек с русской душой. Теперь из собора православного днями не вылезает.

Да территории расслабухи добавили. Куда взгляд ни кинь, кругом русское. Вот что оставило после себя трижды проклятое узколобое, узкоглазое иго. В современной Монголии с тогдашними сателлитами степным ветрам задержаться не на чем ДО СИХ ПОР. Русь превратилась в Россию. Существительные русичи в прилагательных русских. Слава Богу, что Природа не наделила африканцев агрессивным характером, задержав в развитии на уровне вечных детей. Иначе люди снова взялись бы за каменные орудия.

В подъезде объявлялись очередные охотники за легкой добычей. Один фактор сдерживал отморозков от расправы. Напротив дома находился перешедший в частные руки супермаркет с продовольственным уклоном. Возле задней двери ошивался охранник с пистолетом в кобуре. С высоких ступенек черного хода открывался хороший вид на застекленные лестничные переходы в нашем панельном доме. Не единожды замечал, как грабители с пушками за брючными ремнями не решались ввязываться в драку. Что не уступлю и рваного рубля, наверное, были наслышаны. Но приходит момент, когда понимаешь, что добром закончиться возня не может. В детстве, в молодости я ощущал ангела – хранителя, что ли. Однажды пацаном сорвался с подножек товарного поезда. Хотелось из ремесленного в другом городе училища попасть домой поскорее. Левые нога с рукой легли на рельс. Тепловоз набрал достаточную скорость. Сквозь боль от падения лицом и грудью о щебенку я увидел, как накатывается блестящее колесо на подошву ботинка. Это продолжалось долго, словно в замедленном кино. Я успел убрать с рельсы и ногу, и руку. Над головой прогрохотал вагон. Затем весь поезд. Бежавший за мной стрелок – охранник с винтовкой приближаться не стал.