Текст книги "Валютчики"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

В восемнадцать лет, когда окончил курсы шоферов, мне доверили бензовоз. Права вручили сразу за днем рождения. Однажды вез солярку на колхозную усадьбу по ведущей на окраину городской улице. Декабрь. Дорога укатана до блеска. За стеклом мороз, в кабине «Урала» тепло. Зарплату домой приносил. До этой работы на двоих с воспитывавшей меня бабушкой – матерью доход был ноль без палочки. Садом кормились. Впереди нарисовалась двадцать первая «Волга». Посигналил, реакции никакой. Включил поворот, надавил на акселератор и попер на обгон. «Волга» вильнула в мою сторону. Потом оказалось, объезжала колдобину. Что оставалось делать! Или груженым под горловину «Урал – ЗиСом» давить легковушку вместе с пассажирами, или самому лететь в кювет на обочине. В этом месте шоссе над землей поднималось метра на три. Ударил по тормозам, бензовоз заскользил быстрее. Пришел в себя в смятой в гармошку кабине, придавленный рулевой колонкой и стоявшим на полу комбайновским аккумулятором с искрами от клемм во все стороны. Из трехтонной цистерны хлестала солярка, из бензобака булькал бензин. Смесь начинала просачиваться под меня. Дернулся еще раз. Бесполезно. Испугался не очень. Восемнадцать лет, весной в армию. По стеклам кабины ударили ломиком. Выручил шофер рейсового автобуса. Он же сорвал с аккумулятора клеммы. Собрались привыкшие ко всему горожане.

– Минут пять, как на этом месте играли дети, – всплескивали руками не осознавшие хрущевской оттепели, с окончания войны худосочные бабы. – Подавил бы, как пить дать.

– Не подавил, так сгорели бы…

И подобных случаев наберется достаточно. Испытать шоферскую судьбу до конца не пришлось. Как позднее забубенную жизнь алкоголика. Хотя, как знать, жизнь не кончилась.

Не откладывая и не оглядываясь, назначил днем ухода день проплаты. С таким решением вышел на работу. Не успел занять пригретое место, как подвалил под два метра правая рука бригадира. Натужно сопя, Вещий опустил пухлую длань на уровень моей груди. Не ощутив прикосновения баксов, уставился вопросительным взглядом.

– Желаю побеседовать с бригадиром, – приподнял я подбородок.

– Хоть с Господом Богом. Отстегни положенное, и сочиняй на здоровье.

– Бригадиру и передам, – отрезал я.

Вещий окинул с ног до головы. Бросив руку вниз, с раздражением произнес:

– Так и доложим, писатель отказался платить.

Громадная фигура закачалась по направлению ко входу в рынок. От трамвая за диалогом наблюдал прибазарный пьяница, копия полунинского асисяя. Узрев, что разборки не получилось, сосредоточился на толпе, отлавливая родственные души. Я отвернулся. Первый шаг сделан. Несколько месяцев назад переместились в мир иной отец Призрака, за ним Иван Михайлович, шестидесятипятилетний меняла на подхвате. Один во время застолья от кровоизлияния в мозг, второй от остановки сердца посреди улицы с карманами, набитыми рублями и баксами. Папен сделал предположение, что в морг бедолага попал без копейки за душой. После ухода с базара услышу, что Меченый, с объявления приватизации сколотивший группу подобных себе и ставший во главе ее, умрет от передозировки наркотиками. Его считали самым разумным из ваучеристов, из валютчиков. Он сумел сбить состояние, объездил мир. Его приковывали наручниками к батареям отопления, наставляли пушки в лоб. Только сейчас выяснилось, что не переставал употреблять наркотики. Выходит, не было никогда железных людей. И вообще, ничто не вечно под луной.

– Писатель, не понял твоего выпада. Посчитал себя умнее других?

Призрак зашумел еще от ворот. Не армия, даже не дисбат, не говоря о лагерях с тюрьмами. Каждое движение должно быть известно, любое отклонение пресечено. Хотя, на первый взгляд, всякий волен поступать как вздумается.

– Разве твой зам не сказал?

– Насрать, что ты ему нагородил, – налился бордовостью бригадир. При нехилой комплекции кровь ударяла в голову мгновенно. – Баксы отстегивай, если не хочешь нажить неприятностей.

– Я решил побеседовать с начальником уголовки.

Надо было посмотреть на реакцию подчиненных. Если существует круговая порука, то без помощи не выдерешься. Но Лесовик со Склифом слиняли без проблем. Правда, они вели себя разумно, а я человек пишущий.

– Баксы давай. Или дергай, чтобы духом не пахло, – завелся Призрак. Встряхнул отяжеленными лишними килограммами плечами. – Не понял?

– Чего здесь непонятного, – закрутился я. – Надо побеседовать.

Значит, уйти можно. Еще бы без проблем. Не зря тянул до последнего дня, и намеком стесняясь поднять волну. Способов отпустить валютчика на вольные хлеба достаточно. Например, еще раз кинуть его по полной программе, чтобы ушел даже не с тем, с чем приходил. Сколько ребят оставили это занятие, зарекаясь связываться с долларами, фунтами стерлингов, марками, евро. Блестящим, хрустящим, шуршащим. Но такое же количество возвращалось по новой. Правда, большинство из возвращенцев в прошлом служило ментами. И все-таки, дело с мертвой точки сдвинулось.

– С кем хочешь поговорить, – вперился черными бусинами бригадир. – С самим?

– Именно, – подтвердил я.

– Сходи.

– Зайду в кабинет уголовного розыска ближе к вечеру, когда сотрудники освободятся.

– Почему не сейчас? Они примут в любое время.

– Не стоит мозолить глаза в самый трудоемкий промежуток.

– Короче, результаты разговора лично мне.

– Старшой у нас только ты.

Дав отмашку пятерней, бригадир закачался вглубь рынка. Я сорвался по направлению к Буденновскому проспекту, чтобы с него заскочить в базарную ментовку. Кабинет уголовного розыска оказался закрытым. Начальник с замами бороздили забитую народом территорию, на местах разрешая некоторые из вопросов. Вернулся к магазину, возле которого проторчал десять лет с небольшими перерывами. За несколько часов удалось сбить сотку, да пару погнутых колечек пятьсот восемьдесят третьей пробы, которые без раздумий перебросил Красномырдину по цене лома. Центральный рынок как бы намекал, если решил бросить валютный промысел, делать здесь больше нечего. Я не расстраивался. Лишь бы день простоять, да ночь продержаться. Начальник в этот вечер в кабинете так и не появился. Под занавес подскочил волосатый Дэйл, скромно устроился сбоку. Помолчав, поделился известием:

– Базар снова завалили фальшивыми долларами.

– Поток вроде схлынул. – потянулся я к карману, в который сунул сотку. – На границе с Чечней, в поездах, в Москве приловили несколько групп фальшивомонетчиков. Бабы чеченские перекидывали, пачки им спрятать легче.

– Чеченкам перегонять и пояса шахидов привычное дело, не какие-то фальшаки, – сплюнул под ноги Дэйл. – Соберутся, как в «Норд – Осте», и начнут диктовать условия. Наши примутся травить газом всех подряд.

– Могли бы погибнуть все, а так, кто-то уцелел.

– Которые продолжают потихоньку умирать.

– Кому как. С чего за доллары завел разговор? – вернулся я к началу диалога. – Есть результаты?

– Есть, – усмехнулся Дэйл. – По сотке разнесли, засекли, кто купился, кто отмазался. Потом одному из новеньких пару тысяч приправили. Из старых тоже клюнули.

– Хорошее качество?

– Даже голограмма переливается. Но номера одинаковые. Штампуют с одной, чтобы матрицы реже менять.

– Какие матрицы?

– К слову.

– Я тоже взял новую. Подозрений не вызвала, – полез я в нагрудный карман. – Обследуем на всякий случай.

Поднял над головой хрустящие сто долларов, подлавливая луч солнца. Ощутил дрожь в пальцах, несмотря на то, что сомнений в подлинности купюры не возникало. Бумага неожиданно показалась желтее, комковатее, водяной знак словно кто задвинул в угол.

– Взгляни, – передал я сотку Дэйлу.

Тот долго переминал ее в подушечках худых фаланг, шевеля черными усами. Тоже вскинул над густыми волосами. Покачал кудрями, глядя перед собой. Я затоптался на месте. Не выдержал:

– Что-то не так?

– Все так, – покусал край уса Дэйл. Снова засветил ассигнацию дольше обычного. Передал мне. – Я разглядывал фальшивые у ребят. По моему, один к одному.

– Не может быть, – отрезал я. – Мужик опасений в порядочности не возбудил. Коммерсант средней руки с рынка радиоаппаратуры. Лицо улыбчивое, показалось знакомым.

– Фальшак, – передернулся Дэйл. – Обрисованный тобой мужик приправил поддельные доллары новичку. Гниды покупают у чеченцев за треть цены, или пополам, в зависимости от качества исполнения, после распространяют среди валютчиков по городам России. В Москве их больше, потому что оборот не сравнить с нашим. В Ростове меньше. У нас чаще обкатка, хотя бывает, мешок вопрут.

Я вздернул стодолларовую бумажку надо лбом, вперся бестолковым взглядом в водяные знаки. Чем больше всматривался, тем сильнее казалось, что влетел. Размытые линии водяного знака, состав бумаги неоднородный. Прочие признаки неблагонадежности, на каковые не обратил бы внимания, не заведись о них разговор.

– Фальшивая, – сочувственно цокнул языком Дэйл.

– Почему? – в который раз переспросил я.

– Номера одинаковые. Я запомнил те, у молодого. Гастролер сдал сначала сотку, потом приволок двадцать. Мол, проверял, по честному здесь работают или кидают. К тебе еще не заворачивал?

– Если бы принес, я бы хапнул на все бабки. Ухожу с рынка, понимаешь? – стукнул я кулаком по железной бочке. – Надеялся подзаработать. Думал, несколько соток, да на подъеме. А оно как всегда…

– Зевать меньше надо, не будет как всегда, – пробурчал в усы Дэйл. – Контакт поддерживать, информацией пользоваться. А ты отодвинулся в сторону, решил, что с тобой сами начнут делиться секретами. Теперь говоришь, уходишь… Учиться надо.

– Сколько учиться, когда не получается, – осознавая, что Дэйл за меня переживает, сузил я губы в полоску. – Не мое это. Лучше не мешать другим, которые посмекалистее. Заняться тем, к чему тянет без понуканий. Сюда я приходил из-под палки.

– Это неправильно, – согласился меняла. – На что собираешься жить? Твой возраст на работу не берут, с оставшихся предприятий гонят. На пенсию по инвалидности в тысячу четыреста рублей? Сам говорил, не разгуляешься.

– Надеюсь, что через энное количество месяцев буду чувствовать себя спокойно. А спокойствие, тем более душевное, за бабки не купишь, – перешел я на менторский тон. – Что касается денег, то чем дальше народ упивается демократией, тем больше на столах, под ними, под кустами, под лавочками бутылок по рублю за каждую. Неужели не насобираю на полтинник. Или не собью его на продаже книг о неистовой любви, по которой плачет женская половина России – матушки. Сам постараюсь настрочить еще гадость в пику привыкшему возносить себя до небес народу победителю. За квартиру не плачу, за свет да за газ с телефоном. Пользуюсь льготами с субсидией. Не верится в бесславный конец.

– Забыл, что у тебя вторая группа? Сейчас бегаешь, случись что, где окажутся подсобные доходы? Живешь не на цивилизованном Западе, гарантирующем гражданам безбедную старость. В непредсказуемой России. – напомнил Дэйл. – У моего родственника тоже вторая группа. Уже начался передел ЖКО, ЖКХ, ЖЭУ. Поползли слухи, что субсидии будут начисляться из расчета двадцать два процента независимо от получаемой суммы. У тебя пенсия тысяча четыреста рублей?

– С последней прибавкой.

– За квартиру набегает сколько?

– Двести пятьдесят, за вычетом льгот. В квитанции прописано, у кого доход ниже прожиточного минимума в тысяча восемьсот пятьдесят рублей, обращайтесь за помощью. Данную сумму и гасит субсидия.

– Гасила, до недавних пор. Ты существуешь в стране дураков. Пример с госпомощью не стоит выеденного яйца. Эта сумма взята с потолка. Народу как платили по шестьсот рублей за работу, да пенсии одинаковые, так и продолжают отстегивать. Скоро тебе, как деревянному Буратино, предложат посадить пенсию под фундамент жилищно-коммунальной конторы. Полить водой. А пока займемся подсчетами. Двадцать два процента от твоей пенсии составляют…, – Дэйл выдернул из кармана калькулятор. – Триста восемь рубликов. ЖЭУ начисляет двести пятьдесят, то есть, меньше. Платить придется, товарищ. Субсидию по прошествии времени снимут. Документ сначала подпишет глава государства Путин, затем глава местной администрации Чуб, потом мэр города Чернышев. Считаем: тысяча четыреста минус двести пятьдесят, минус телефон сто пять, минус свет с газом еще стольник. Остается девятьсот пятьдесят рублей. Нормально?

– От кого услышал? – произнес я.

– От верблюда, мимо пробегал, – ухмыльнулся Дэйл. – Когда допрет, поздно будет. Потому и затеялась возня с жилищно-коммунальным хозяйством, чтобы не дать пожилым людям радоваться на внуков с птичками. А ты о душевном спокойствии. Чем сниматься с базара, подумай. Втерся с трудом, кормился-поился. Обратно вряд ли возьмут, даже если имеются заступники из верхних эшелонов власти.

Дэйл исчез из поля зрения внезапно, как появлялся. Я долго переминался с ноги на ногу. Часы на башне показали восемь вечера. Пора уходить, да некому пожелать хорошей работы. Пьяньчужка Света умотала к электричке до Персиановки, Андреевну хватил удар. Но поднялась, достояла и сама дошла до остановки транспорта, на автобусе доехала до дома. Там слегла. Водкой торговала одна горбунья. Алкашей оставалось не меньше, да общаться с ней не хотели. Начальство на глаза не показалось. Ждут действий с моей стороны, или я им на хрен не нужен? Вспомнились слова хозяина уголовного розыска, белобрысого, голубоглазого крепыша, его чернявого зама. Мол, от рынка к тебе претензий нет. Хочешь, крутись, расхотелось, дергай на все четыре стороны. Врагами тебе мы не были. Друзьями – всегда. Скорее всего, так и есть. Надо поблагодарить за возможность заниматься якобы запрещенным ремеслом – скупкой и перепродажей валюты с другими ценностями. Что не подставили, не «закрыли», как требовали деятели от истинных ментов. За как бы охрану на рабочем месте. За сочувствие, когда ободрали до нитки. Замечал даже патрульные «бобики» недалеко от собственного дома. Случайно – не случайно, вопрос другой. Я жив, и это главное. А деньги… они дело наживное. Недаром на воротах Бухенвальда было написано: каждому свое. Благодарю тебя, центральный рынок города Ростова-на-Дону. Страсти – мордасти с межнациональными конфликтами на бытовом уровне на огромной твоей территории не улягутся никогда. Грузины, армяне, евреи, цыгане, турки, русские, украинцы, белорусы. Кавказцы, азиаты, европейцы, честь вам и хвала, что не сидите сложа руки, а добываете хлеб свой в поте лица. Как записано в книге книг – Библии. Все правильно, все идет своим чередом. Беспокоиться ни о чем не стоит.

Я сделал первый шаг от притертого пятачка. От авторитетной профессии. Несмотря на приведенные Дэйлом доводы, она меня больше не тревожила. И вообще, за годы исканий так все переплелось…

^{Ростов-Дон. 2001–2005 годы.}