Текст книги "Валютчики"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Те двое тоже с тобой? – кивнул я на торчащих возле входа в тоннель амбалов.

– Зачем это тебе, – улыбнулся мошенник. Потрогал распухший нос. – Что держишь в кулаке, не сыграло бы. Обиды тоже не таю.

– Мне как прикажешь? – засовывая деньги в барсетку, спросил я. – Хранить обиду?

– У каждого свой путь на земле.

– И свой конец, – не удержался я. – Ладно, гасим. Спасибо, что пошел навстречу. Я лоханулся, глупее не придумаешь.

– Ничего бы не доказал, – подтвердил кидала. – Удачи.

На базаре в очередной раз подумал, что пора дергать из валютчиков. Это дурдом, в котором могут выжить лишь обделенные на разум людишки, не способные на решение больших проблем. Если вертеться на крутых суммах, навар есть. Для этого надо сбиться в стаю как цыгане, армяне, азербайджанцы, грузины, турки, обезопасить себя со всех сторон – тогда пахота не бесполезная, а приносящая доход не меньший, чем на стройках века, на нефтяных промыслах, даже на норвежских в Северном море. Не надо никуда уезжать. Но данная суета приносит удовлетворение для человека не творческого склада ума, а больше для лиц кавказской, азиатской национальностей, где менялы, торгаши, сутенеры от торговли, при женщинах легкого поведения – потомки барыг с бухарско – дербентских базаров – получили развитие и процветают испокон веков. Интеллигентной особи рынок покажется кипящей низменными страстями клоакой, распространяющей тлетворный запах, запрет на нововведения далеко вокруг. Но в первую очередь на библейские заповеди, истины в высшей инстанции. Здесь украдут, обманут, изменят, солгут. Убьют. Зачем тратить жизнь на познание пройденной предками первобытной среды. Если кто обогатится, то единицы. Остальные будут кувыркаться в грязи, не расставаясь с надеждой вырваться наверх. Всего и выучить надо пару не библейских, но земных заповедей. Узнать, запомнить, попытаться усвоить:

Деньги куются внизу, крутятся вверху. Внизу пашут в поте лица, создавая любые ценности. Вверху этими ценностями пользуются.

Человек знает, что у каждого из земных созданий свой путь. Почему тогда эти создания стремятся бежать неизвестно куда плотной толпой в одном направлении? Почему ссылаются на то, что буквально необходимо надрываться за кусок хлеба? И где его можно заработать так легко, кроме базара? Ответ один – везде! Но общество не желает пусть на мгновение задуматься, где оно, это везде? Если сказать, что у всякого под носом, никто не поверит. Такова сила привычки. Поэтому и пророков, нашедших свой путь, идущих единственным путем, насчитывается единицы.

А может, оно и правильно. И еще одно. Не стоит обсуждать подобные проблемы так подробно. Все равно к нравоучениям прислушаются именно единицы. Усвоят, и, не тратя драгоценного времени даром, выберут свой путь, свою дорогу. Пойдут по ней до конца, питаясь плодами растущих вдоль нее плодовых деревьев. Значит, права мудрость седая:

Чем дальше в Жизнь, тем меньше слов!

На другой день я пошел в издательство, в которое несколько лет назад отнес рукопись. Роман и две повестушки. Томик получался под шестьсот сорок страниц. Каждый год директор обещал напечатать. И каждый раз не издавал. Год назад дал слово, что книга выйдет через пару – тройку месяцев. Прошло двенадцать. Я снова стоял на пороге его кабинета.

– Писатель, в этом году твой труд выйдет точно, – развалившись в кожаном кресле, радушно встретил меня стриженный полнокровный директор. – Но заголовок придется сменить. Что это за название: «Соборная площадь». Пообъемнее надо, чтобы сразу по мозгам. «Ростов – папа», например.

Это был сдвиг в сторону далекой типографии. Ноги сделались ледяными. Соверши сейчас шаг в любом направлении, они распадутся на промороженные части. Одна голова кипела от мыслей.

– Согласен, – продавил я первое длинное слово. – Правда, под подобным названием книг и книжонок пруд пруди. Даже передачу по телевидению прокрутили. Слабую. Может подействовать негативно, в смысле рекламы.

– Начхать, – потряс щеками в красных яблоках директор. – Ты же не как остальные?

– Сам по себе.

– Отзывы о произведении положительные, несмотря на то, что многие печатать не решились.

– Боятся. Желают разбогатеть, выпуская рукописи за счет малоимущих авторов. Во главе издательств стоят потомки скотников с доярками, сумевшие довихляться до званий «Заслуженных деятелей культуры». Они самые настоящие скрытые враги народа, не дающие любимому на словах народу узнать о себе правду. Подняться в понимании бытия на ступеньку выше. Стыдно признаться, еще во времена хоккейных баталий в Канаде, даже в «наших» Чехословакии с Польшей, не упоминая про трижды неладную Америку, перед лицами родных хоккеистов трясли тряпичными Петрушками, другими народными русскими талисманами. Таким способом пытались внушить нам, что Советский Союз, Россия, далеко отстали в умственном развитии от просвещенного, сытого Запада, от хваленой Америки. С подобными мыслями кто бы меня печатал. Поэтому рукопись я принес к вам.

– Говоришь ты как пишешь, – облокотился о стол директор. Я прикусил язык. – А нужна народу правда? Так ли необходимо его учить уму разуму? Он устал от экспериментов, народ с собой не в силах справиться. В том то и дело, что книга о тебе самом. У нас любят, когда кто-то за все отвечает, сам оставаясь в стороне. А ты рисуешь картины жизни центрального рынка с главным героем – собой – впереди. Тем рукопись отличается от набреханного, и от гольной правды. Она живая. Как листочки в середине дерева Жизни, о котором нам поведал еще Аркадий Исакович. Помнишь выступления Райкина по телевидению?

– Почему не помнить. Единственный человек, который оглашал на всю коммунистическую империю истинное положение вещей. Без оглядки на Политбюро.

– Вот именно. Он доходчиво объяснял, мол, вот растет дерево. Снаружи листочки и солнце обжигает, и дождь с градом бьют, и ветер треплет. И любая корова языком слижет. Внутри они ни солнышка не видят, ни дождика, ни ветер пыль не собьет. Преют. А которые листья в середине, те получают сполна всего – и солнца, и дождя. И ласкового ветерка. Вместе с героями ты варился в самой середине центрального рынка, видел все изнутри. Поэтому и книга получилась жизненной.

– Спасибо за высокую оценку, – боясь спугнуть с лица директора расположенность, не пытаясь спорить, что смысл райкинского монолога не в видении окружающего мира, а в том, как надо бы жить по разумному, эхом отозвался я. – Вы точно подметили смысл произведения.

– Оценку дали редакторы во главе со старшей, – ухмыльнулся в двойной подбородок спаситель. – Деньги появились, если согласен с новым заголовком, иди к главной решать последние проблемы. Можем выпустить хоть в этом месяце. Скажи юрисконсульту, чтобы отпечатал договор. Я подпишу.

Не помню, как вышел из кабинета. Как ошарашила главный редактор, что рукопись нужно заново переводить на пленку. Десять лет назад симпатизирующая мне женщина, вопреки воле директора «Ростиздата» Хаева отвезла рукопись еще «Приемного пункта» в Шахты, где из нее сделали книгу, за что получила от разгневанного начальника выговор, сейчас бросила пачку страниц на столешницу. Указала на дверь. Правда, тогда она понятия не имела о намерениях бывшего босса. Я тут-же снова оказался у директора, и он вынес решение довести до ума за счет издательства. Это был мой день, больше ни с кем делить его я не горел желанием.

– И ты погнал с кидалой на Шаумяна за деньгами? – округляли глаза валютчики. – И он отстегнул половину?

– Финку показал, которой собирался поработать, – разводил я руками. – Но, Бог миловал.

– Ты читал у Достоевского «Идиота»? – настраивался поиздеваться Сникерс. – Склиф на работу не выползает, напуган на всю оставшуюся жизнь. Офицер, сам крутил уголовников как заблагорассудится.

– Теперь понятно, что нашу армию никто никогда не победит, – присоединялся Лесовик. – Тем более, если впереди пойдет десантура во главе с писателем.

– Представить не могу, – передергивал плечами Жан Луи Папен. – Он же профессионал, это его кусок хлеба. Мог запросто завалить. Да еще в темной подворотне.

– Мы договорились, он отдаст только половину денег, – не соглашался я. – Джентльменский договор.

– Где ты видел даже не в Ростове, во всей России, джентльменов? – хлопал руками по бокам Папен. – Жулик на жулике и жуликом погоняет. Вот что представляет из себя твоя любимая родина.

– Пора разбегаться, иначе писатель еще чего насочиняет, – подхватывал сумку с продуктами Сникерс.

– Он не сочиняет, сам по себе такой, – становился на мою защиту Дэйл. – Каждый из нас, случись рассказанное с нами, обосрался бы как пить дать.

– Пошел потому, что нападения отморозков в печенках настряли, – оправдывался я вслед ребятам. – Когда-то надо заявлять о себе?

– Не смотри на них, они пришибленные, – приглядывалась ко мне Андреевна. – Кого позовут к машине обменять доллары, на метр от своих не сдвинется. Сходил, хоть половину, да деньги вернул. В другой раз будешь повнимательнее.

– Вряд ли, Андреевна, – причмокивал я губами. – Привычка – дело серьезное, великой силы воли требует.

– Воспитывай. На то ты мужчина.

Сознавая, что с базара скоро уйду, работать веселее я не стал. Наоборот, накатила апатия, неприятие окружающей среды. Лето было в разгаре, ребята срывались на юга, за границу. Мне об отпуске разрешалось только мечтать. Денег не хватало ни на что. Когда приносили большую сумму в долларах, я бегал на центральный проход к армянам. Обычно к новым, оккупировавшим один из ларьков в начале длинного ряда. Молодой с отцом и братом – армянский семейный подряд – с которыми за долгое время наметился надежный контакт, срывались с рынка раньше. Хотя новые армяне отличались от беженцев из Азербайджана, разборки полетов с ними тоже складывались нормально. Они были резче, наглее, потому что приехали из «материнской» Армении. Даже язык разнился от прочих армянских наречий. Не крымские, не чалтырские, не беженцы из других уголков бывшего Советского Союза. Как прозвучало с экрана во время показа очередного КВНа во главе с нестареющим Масляковым: маленькая страна Армения, да армяней встретишь везде. Поначалу относились они с уважением, мол, сам писатель приходит сливать доллары. Но потихоньку взялись борзеть. Сдавать баксы другим не имею права, клиентов обязан подгонять лишь к ним. Старался выпереться молодой и толстый, распухавший от немереной жратвы как на дрожжах. Я тут-же настроился обегать черноголовый рой, несмотря на зазывные знаки руками. Однажды принесли пачку баксов, вокруг, кроме армяней, никого. Навострился было отправить клиента домой, но настойчиво подзывал Самвел, с кем не возникало разногласий.

– Неси ко мне, – улыбался он. – Возьму по самой высокой цене. Пацана на пушечный выстрел не подпущу.

– Поставить его на место – два пальца обоссать. Спектакли устраивать нет желания, – приблизился я. – Один дурак может измазать говном всю нацию. У русских подобное совершилось и продолжает происходить.

– Давай зайдем в ларек и там рассчитаемся.

– Тогда поскорее, клиент уйдет.

Затолкавшись в угол в тесном помещении, мы занялись разменом. Когда армянин под сорок лет прощупал сотки, вручил пачку сто рублевых купюр для пересчета, послышался шорох. Увлеченные делом, мы не потрудились посмотреть назад. На входе цепным псом дежурил Красномырдин. Неожиданно я почувствовал, что мои шорты слетели до пяток. Я остался торчать в трусах. Увидел за спиной довольного подонка, подмигивающего девочкам за прилавком. Скрипнув зубами, продолжил считать купюры. Затем, подняв шорты, взялся за вторую пачку. И снова летние штаны опустились вниз под смех с неясными репликами придурка.

– Зачем ты это делаешь? – шагнул к нему армянин, с которым я производил размен. – Он тебе ровесник?

– Писатель, падла, – жирным слизняком извивался подонок, кидая взгляды на пацана с девчонками внутри палатки. – Бумагомаратель…Ты должен носить баксы и золото мне. Разве не договаривались?

– Сейчас договоримся, – пообещал я, продолжая маячить со сдернутыми штанами. – Долистаю и выясним.

– Не связывайся, – посоветовал старший армянин. – Видишь, кровь у наглеца играет.

– Ему двадцать с лишним лет, – облизнул я губы. – Запусти козла в огород, от дармовой капусты обдрищется.

– Ты что, вообще отупел? – накинулся на соплеменника вошедший второй армянин. Пьяный Красномырдин пылал сизой мордой в дверь. – Одень штаны, он тебе в отцы годится.

– Сто лет бы не сдались такие отцы, – сплюнул на пол отморозок. – Пускай идет писать книги, а не валютой занимается.

– А тебе какое дело? – продолжал отчитывать второй армянин. – На его месте я дал бы тебе в морду.

– Пусть попробует…

Я перелопатил деньги, вложил в раскрытую барсетку. Армяне постарше, возмущенно повосклицав, вышли из палатки. Поддернув штаны, я облапил слизняка за уже необъемную, потную шею. Завернул ее набок и услышал трусливый смешок. Молодая сволочь зверела только в присутствии соплеменников. Если прищучить в углу, противогаз натягивать обеспечено.

– Когда я обещал носить баксы только тебе? – разминая шкуру наглецу, потребовал ответа я. – Ты умнее, или талантливее? Почему с презрением назвал мою профессию? Может, припомнишь писателя – армянина с мировым именем? Я тебе ровесник, что при пацанах решил позорить?

– Я пошутил, – не пытаясь вырваться, заюлил толстой задницей борзой.

– Это был мой последний приход к вам, – резко сказал я. – Клиентов, которых не обслужу, постараюсь отсылать домой. Возникнешь еще, уделаю без тени сомнения. Я не пьяный пес под будкой. Усвоил?

– Понял, – запыхтел отожравшийся щенок.

– Дай в морду, чтобы знал, с кем связываться. – посоветовали оба армянина в дверной проем. К ним присоединился подошедший с базара третий. – Он доведет до вражды и перекроет каналы дохода.

Помусолив жирную шею, я отодвинулся от пацана, ища глазами, обо что бы вытереть руки. Парень с девочками виновато улыбались. Лишь Красномырдин сморщился. Ожидал, видимо, что отомщу за личное оскорбление, и за его постоянное унижение. Я настроился было сказать, что не надо опускать себя и свою культуру самому, тогда ни один нацмен не позволит протягивать лапы к твоему лицу. Но решил пройти мимо молча. Алкашу доказывать что-то бесполезно.

Я перестал забегать в облюбованный ереванскими армянами ларек. Ограничился беготней к армянам старым, с которыми бывали конфликты, но до маразма дело не доходило. Все люди равны, все из одного яйца. А существо, не желающее проявлять сочувствия к существу себе подобному – есть животное.

Через месяц в ряды валютчиков снова влился Склиф. Это был уже не тот уверенный подковырщик, а озирающийся по сторонам меняла, за один случай из практики растерявший ложный лоск. К тому времени Лесовик свалил, оставив прибыльное дело навсегда. На его место пришла лет двадцати пяти с развитыми ягодицами невысокая женщина, с порога заявившая о себе в полный рост.

– Бригадир пристроил, – похихикивали валютчики. – Зазря, что-ли, на машине катает.

– Любовница? – не сообразил я. – Или опять близкая родственница?

– Разница небольшая. Главное, привел на место он.

Рядом с женщиной появились два пацана лет по тринадцать – пятнадцать. Сын Призрака с племянником. Может быть, меня начала душить жаба, что в свое время бригадир моему сыну в месте отказал. Хотя, кто он такой, когда есть хозяин. Я и сам понимал, что сын до подобной работы не дорос. Скорее, не с руки стало подбирать за троицей крохи. Но решение уйти я принял окончательно. Шустрые новички взялись торчать до вечерних сумерек, не оставляя клиентов. Я начал пропускать дни пачками, с головой уходя в обещанное издание рукописи. Подгонял сотрудников издательства, чтобы не тянули с отправкой набранной на пленку книги в типографию. В один из июньских дней получил сообщение, что директор отвез заготовленное для печати на Украину. Там книга получалась дешевле. Осталось ждать не больше месяца до того момента, когда ладони ощутят тяжесть моего труда. Надо было дотерпеть, я знал, чем заняться дальше. Деньги пусть продолжают ковать шустрые русаки с армянами, хохлами, татарами, азерами. Я к ним был равнодушен.

Опять на танцах в «Клубе после тридцати» довелось познакомиться с женщиной сорока лет. Когда после нескольких постелей разглядела мою лысеющую голову, настроение у нее упало. Но я успел проявить себя с лучшей стороны. Она работала за компьютером в проектном институте, я продолжал отираться на рынке. Когда появлялись в театре музкомедии, редкий мужчина равнодушно проходил мимо. Никто не мешал нам заниматься любовью в полный рост. Встречались в моих хоромах, в которых из живности присутствовала редкая моль, да проникавшие через сетку не частые гости – комары. На старой квартире кровать расшатал так, что не смог дотащить целой до свалки. На новом месте мы прилежно разваливали крепкий, помнящий «совковый» инструмент, диван. Подушки не покупались со времен любовницы, от которой не чаял отвязаться. Когда та взялась их перебирать, нашла в перьях ржавый гвоздь. Дрянь из предыдущих воткнула с целью, чтобы я не достался никому. Так разъяснила смысл находки Андреевна. От каждой женщины прикарманивалось и плохого, и хорошего, не позволяя последним стереться из памяти навсегда.

Почувствовав, что деньги проедаются быстрее, чем удается накопить, начал приезжать к прежнему времени, показывая, что без боя пригретое место уступать не собираюсь. Намерения не прошли незамеченными. Сын перебрался к отцу, застолбил место на центральном проходе и племяш. Василиска, как прозвал я новую валютчицу, при моем появлении старалась не задерживаться, хотя видно было, уходила со скрипом. Помехи уменьшились, навар возрос.

Бочка прогрелась прилично. На нашем участке никого не оказалось. Я подумал, что местные власти опять занялись облавами. Поспрашивал торговый люд. Тот пожал плечами. Из проема в жбане выглянула юная особа, принятая вместо упорхнувшей жены десантника. Студентка.

– Что случилось? – обратился я и к ней.

– Говорили о чем-то, я не прислушалась. – близоруко сощурилась будущая ученая степень. – Запомнила, Склиф мотаться сюда не будет. Эта сфера деятельности не для него.

– Нервы не выдержали, – цокнул я языком. – Не в кабинете сидеть, с автоматчиком на входе в контору.

– Работу друзья ему подыскали. Повеселел, а то трясся каждый день.

– Здесь и нормального заколотит. Еженедельные приключения без последствий для отморозков.

– Подходил к ребятам начальник, говорил, что в этом направлении трудятся, – вздохнула студентка, словно наши проблемы она близко принимала к своему сердцу. – Все равно, сказал, поймаем бригаду грабителей. Дела с контроля не снимаются.

– Одно мое закрыли в сейф с «глухарями», – сплюнул я под стену. – Черт дернул продать квартиру и притащить на рынок три штуки баксов. Чудом на улице не оказался. Если бы не газпромовские акции, рыскал бы сейчас по свалкам.

– Что с вами приключилось?

– Обошлось. Потом позвонил товарищам, пообещали пустить на ночлег. Иначе пришла бы полная хана. Моя подружка отвернулась напрочь.

– Это как всегда, – махнула рукой девушка, будто прошла такую школу паскудства, что самой тошно. – Когда хорошо, они рядом, а как жареным запахло, не знаешь, где искать.

– Я и за собой замечал подобную черту.

– Я тоже, – ободренная откровением, хихикнула студентка. – Наверное, люди одинаковые.

– Единицы не в колее. От общества они удаляются, называются мудрецами.

Из ворот базара показался перекупщик старинного серебра, цепочек, монет, лома, невзрачный рыжеватый Коля. Он сбивал цену до предельно низкой, вымораживая копейки даже на хламе. Обойдя стоявшую с пачкой пакетов Андреевну, направился ко мне:

– Тебе ничего не говорили?

– О чем? – насторожился я, подумав о начавшейся на менял облаве.

– Валютчика грохнули. На Ворошиловском проспекте, в обменном пункте напротив Кировского отделения милиции.

– Когда?

– Вчера днем. Топором зарубили.

– Топором?..

– Топором… – ахнула студентка, прислоняясь плечом к прогретой за день бочке.

– Он банковал в коридорчике старого здания, сразу за отстроенной баней. Через переулок.

– Каждый день проезжал мимо.

– Там обменный пункт. Подошли двое, начали договариваться о сдаче крупной суммы в валюте. Работал Женька. Чтобы не привлекать внимания, мол, напротив милиция, клиенты попросили перейти в проход под довоенным строением в двух шагах. Овальный такой, длинный.

– И он согласился?

– Чего бояться, когда ментовка через дорогу. Зашли в тоннель. Один стал впереди, второй за спиной. Женька расстегнул барсетку с бабками, закопался в ней. Который сзади, рубанул топором по голове. Вырвали кошель. Добили и убрались.

– Не рассмотрел у отморозка топора? – Запротестовал было я, забыв, что дело уже сделано. – Куда тот его спрятал?

– За пиджак, – пояснил перекупщик. – Небольшой топорик для рубки мяса. Подозреваю, Женька не думал ни о чем, работал как всегда.

– Господи! – Опомнилась студентка.

Коля поиграл серыми глазами. Девушка заторопилась вовнутрь бочки. Через минуту послышалось сипение углекислого газа, которым газировали водопроводную воду.

– Беспредел, – только и сумел вымолвить я.

Коля пристроился рядом, поддерживая в руке набитую чем-то сумку. Я покачался с пяток на носки, вспомнил, что недавно вслед за кидалой заскочил в пропахший сыростью, такой же вечно полутемный тоннель. Мошенник мог уйти дворами и больше не появляться. Замыслил бы что, остановился посреди прохода, заговорил зубы, поджидая двух товарищей. Когда обернулся бы на звук их шагов, воткнул финку. И все. Я постарался отвлечься от мыслей, утешаясь тем, что после выпуска второй книги делать здесь больше нечего. Перенапряжение нервов начало давать знать о себе вспышками ярости, ответом на любое проявление агрессии, даже брошенного куда угодно кем угодно косого взгляда. Я, мужчина в возрасте, торчу один до позднего вечера за деньги, которые достаются кровавым потом. Оправданием может служить только выпуск всеми способами собственных произведений. Тут я не был похож на коллег по творчеству, предпочитая бездействию активные поиски решения проблемы.

– Слышал, полмесяца назад на Нахичеванском еще валютчика замочили? – нарушил молчание Коля. – За прилавками. Место заранее выбрали.

– Не информировали, – отозвался я. – Наверное, занят был бумажными делами. Досталось по издательствам побегать.

– У каждого свои заботы.

– Снова не поймали?

– Кто станет себя утруждать? Допустим, те и замочили, что убили его предшественников на Западном. Опять подкатили на машине.

– Западный… А кто разрешает менялам застолбляться на том углу? – повернулся я к перекупщику. – Несколько человек на тот свет отправили, и все равно продолжают ставить. Не хуже Паши Мерседеса. Чеченцы уже русских повырезали, он пятьдесят процентов находящегося в республике вооружения отдал горцам, живущим по средневековым законам. Вместе с Ельциным.

– Не знаю, – поднял худые плечи Коля. – Задаром никому не позволят. Ментам, как Мерседесу, лишь бы свое получить, а там хоть трава не расти. На центральном разве не так?

– Страшнее. Бродит слух, что базарные подкармливают бригаду грабителей, науськивая на валютчиков, которых считают нужным нагреть.

– Это не новость. Не только базарные, так делают везде, где крутятся большие деньги.

– Тогда вопрос, в какой стране можно встретить более продажную душу, ради мимолетных благ готовую перерезать горло матери, не то, что родственному по принадлежности к нации, человеку? В каких государствах власть отдают в руки изуверам, не удосужившись поинтересоваться: нормальные ли они?

– В России, – перекидывая сумку в другую руку, произнес Коля перекупщик. Повторил. – В России.

Он ушел. Я молча покачивался на месте без мысли в голове. Спросил о чем-то похожий на клиента мужчина, толкнула высунувшаяся из дупла студентка. Андреевна бросила зазывать алкашей, помахала перед носом ладонью. Собрав лоб в гармошку я попробовал улыбнуться. Получилось не по настоящему, потому что Андреевна взяла за локоть, встряхнула:

– Очнись, казак. Всех клиентов с бабками проспишь.

– Не нужны мне деньги, – улыбнулся я. – Куда бы уехать, да где примут.

– Нигде, – отвернулась старая казачка. – И здесь ты не нужен…

Это я понял без нее. Шевельнув плечами, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам. Значит, пора работать. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Начищенным золотым медальоном солнце продолжало болтаться посреди светло – синего океана, отплывая на закат. Лучи смягчились, не так обжигали кожу на открытых участках тела. Тянуло пропустить холодную струю газированной без сиропа воды через рот до заднего прохода, сбивая температуру разгоряченной плоти. Я успел обменять несколько соток. Пора искать валютчиков, у которых есть заказ на крупную сумму долларов, чтобы сдать баксы с разницей между покупкой и продажей в червонец. Ждать купцов не имело смысла, если подвалит клиент с энным количеством валюты, придется отпускать за неимением налички. Я пристроил барсетку под мышку, заторопился в сторону ворот. Проскочив армяней, в том числе Красномырдина, махнул на другой конец центрального прохода. Накачавшийся пивом под кадык, бывший службист Хряк пока стоял. Рядом тасовались несколько собравшихся в кружок валютчиков.

– Слышал, с новыми чурками неувязочка? – забирая сотки, спросил амбал.

– С молодым, – поморщился я. – Армяне тоже отвязались на него. Оскотинился, щенок.

– В пятак не въехал?

– Спустил на тормозах.

– Я бы всандолил.

– Не надо прощать, – подключились остальные. – Крутятся на бешеных бабках, цены повысили до потолка. Клиенты скоро перестанут нас узнавать. Валят к ним.

– Они придерживаются законов свободного рынка, – не согласился я. – Сколько раз говорил Манекену и толстому Олегу из бригады Меченого, чтобы прибрать процесс к рукам, нужно поднять цены. Я и те, кто на подхвате с небольшими суммами денег, начнут бегать к вам. Как об стенку горох. Драли с клиентов три шкуры и продолжаете сдирать.

– Считаешь, банкуют правильно? – набычился Хряк. – За что тогда тебя отбуцкали?

– Никто не отоваривал. Дошло бы до конфликта, постоять сумел. Молодой из их бригады сдернул штаны при девочках. Я предупредил. Другие армяне посоветовали дать ему в морду.

– А ты не впер, – посмотрел мне в зрачки Хряк. На губах у валютчиков появились усмешки. – Они баб насилуют, деньги мешками зарабатывают. Дома трехэтажные строят. Уже побережье Черного моря ихнее, Краснодарский край вотчиной объявили, типа, Армавир древняя столица Ай… стана. Адыгцы, аланцы, грузинцы. Греки. Танаис вот он. Но греки свободу несли, а эти айцы что? Дувалы с зинданами? Короче, утерся красными соплями и отошел?

– Что на площади Карла Маркса вытворяли, – подключился еще один меняла. – Памятник Екатерине Второй хотели водрузить, провести границу между Ростовом и Нахичеванью. Вторую Армению создавать. Чем они лучше чеченцев?

– Императрица от турецкого геноцида спасла, едва всех не повырезали, как при Николае Втором еще раз. Земельными наделами обеспечила, потеснив казаков с русскими людьми, они плакаты за Ростовом, Ставрополем устанавливают, мол, Россия пусть убирается отсюда. Князья Игорь, Олег, царь Петр Первый эти края от нечисти освободили, они на готовенькое. Это их благодарность?

– В советское время взрывы в московском метро с человеческими жертвами. Недавно полковника возле его дома на Пушкинской застрелили, что не на стороне армян участвовал в Нагорно – Карабахском конфликте. Не забыли, по телеку показывали занявшую первое место в конкурсе красоты девушку? Одноглазый урод с товарищами облил серной кислотой, что не легла с ним в постель. Иди к армянам, писатель. Алкота Красномырдин давно пашет на них.

– Уродов у каждой нации достаточно. В Ростове вообще Чикатило был, – сплюнул под ноги я. – Другой в землянке швейную мастерскую открыл, женщин цепями к машинкам приковал. Так что, пример не оправдан, выродки не зеркало народа.

– Считать их надо в процентном отношении к каждой нации, дорогой товарищ писатель. Кроме того, никто из перечисленных ублюдков на главенствующее место среди других народностей не претендовал, на земли тоже. На Военведе монументальный памятник. Оганов один освобождал от фашистов наш Ростов? Где были солдаты других национальностей?

– Ты совсем уже, – загорячился я. – Танк гвардейцам на постаменте, площадь стрелковой дивизии, вечный огонь на Нахичевани. На той самой, за которую базар – вокзал.

– Дуру не гони, художник. Это памятники общие, а Оганову отдельно. Не дошло?

– Армяне показуху любят, – подал голос еще один участник дискуссии. – Вторую Швейцарию из задрипанной Армении, несмотря на богатые по миру диаспоры, мостырить не торопятся. Хотя природные условия мало чем отличаются. Что там заснеженные Альпы, что у них замороженный Кавказ. Менталитет не одинаковый. Там работают кругом, эти ищут, кого бы облапошить вкруг себя. Не зря дедушка Солженицын в своих откровениях написал, что России необходимо избавляться от Кавказа с азиатским подбрюшьем.

– Не наши это. Не нахичеванские, мясникованские с чалтырскими, – не согласился я. – Националисты приехали и взялись науськивать.

– Какие националисты? – продолжал расстреливать меня в упор Хряк.

– У каждой нации свои. У русских общество «Память», РНЕ, другие. У них тоже есть.

– Националисты на чужое добро? – спросил один из валютчиков.

За спинами ребят замаячил Боря, тоже бывший мент. Прошелся по мне отчужденными глазами.

– Почему на чужое? За своих.

– А наши националисты свое защищают. Так?

– Земля круглая, на всех одна, – попытался объяснить я. – Мы все по большому счету родственники. Но в семье не без урода. Уродам надо давать по мозгам, чтобы не вылезали из пещер, как Сталин, не выбивались в вожди. На престол их приводим сами. Армяне пристроились к рынку не только по собственному хотению. Разрешили. Мы.

Я был не рад, что задумал сдать баксы на центральном проходе. Заскочил бы в комнатенку к дагестанцу Алику, давно бабки пересчитал. Время теряется зря, разговор не стоящий выеденного яйца. Дискуссия вечная, пока человеки не посмешаются друг с другом окончательно. Пока не перевоплотятся в один цвет, одну нацию. Она будет называться земляне. Не русские, евреи, американцы, туземцы, армяне. А голубые с планеты Земля. Из-за раскрашенного в чудный колер родного дома. Не надо опошлять голубой цвет. Он прекрасен…

– Зря армяне не съездили тебе по зубам, – протягивая мне доллары, поставил точку Хряк. – Один из овощных возник, я его мордой прилавки на ларьках посносил. Где банковал Янки, они тише воды, ниже травы. Тот же Боров с Дьяволом ногой топнут – сразу на задние лапки. А тебя заносит не туда. Иди, может, найдется дурак, который пойдет навстречу. Я лично пас.